Страница:
12 (25) июля 1826 года состоялась казнь Павла Пестеля, Сергея Муравьева-Апостола, Кондратия Рылеева, Михаила Бестужева-Рюмина и Петра Каховского. Виселица оказалась слишком высокой, веревки плохие, и три декабриста – Рылеев, Муравьев-Апостол и Бестужев-Рюмин упали в ров живыми. По одной из версий, Муравьев-Апостол сказал: «И повесить-то в России порядочно не умеют...» А Рылеев в исступлении закричал генерал-губернатору: «Подлый опричник тирана! Дай же палачу твои аксельбанты, чтоб нам не умирать в третий раз».
Вторая попытка повешения была удачной. Кондратию Рылееву шел 31-й год. «Погибну я за край Родной, – /Я это чувствую, я знаю...»
После восстания декабристов «Петербург стал суше и холоднее прежнего, общего разговора об общих человеческих интересах решительно не было» (Герцен). Покарав смутьянов, власть утвердилась, «шествуя путем своим железным» (Баратынский). Но к семье Рылеева власть была милосердна: вдова получила солидную материальную помощь, а дочь со временем была принята в женский институт на счет собственных сумм императора, – и никаких ярлыков «детей врагов народа».
Одна из любимых, часто повторяемых мыслей Пушкина была та, что отсутствие в России легальной оппозиции, возможности открыто выражать общественное мнение привело к возникновению сети тайных обществ и к трагедии 14 декабря...
В стихотворении «14-е декабря 1825» Федор Тютчев писал:
Но это общий исторический контекст. А есть еще и человеческий, индивидуальный камешек в общую мозаику исторических событий. Федор Глинка, офицер русской армии и поэт, принимавший деятельное участие в декабристском движении и пострадавший за это (был сослан, но не повешен), оставил воспоминания и в них отмечал:
«Рылеев, как жаль, как и многие тогда, сам на себя наклёпывал! Все из того, чтоб как-нибудь да выплеснуть – выскидаться из садка! Совсем он не был обжора, а пишет Булгарину: «Я обжираюсь и проч!» Эта, тогдашняя черта, водилась и за Пушкиным: придет, бывало, в собрание, в общество и расшатывается: «А что вы, Александр Сергеевич!» – «Да вот выпил 12 стаканов пуншу!» А все вздор, ни одного не допил! А это все для того, чтоб выдвинуться из томящей монотонии и глухой обыденности и хоть чем-нибудь да проявить свое существование. Хотели воли, поля и деятельности... но Рылееву эта привычка нахватывать на себя дорого обошлась! Мне сказывали, что он и пред тайным судом будто говорил: «От меня всё зависело! – Я всё мог остановить и всему дать ход!»
У Федора Глинки есть стихотворение «Плач плененных иудеев», которое заканчивается строками:
В ТОСКЕ «ПО РОДИНЕ И ВОЛЕ»
Александр Бестужев-Марлинский
Есть в русской литературе имена, сулившие большие надежды. Белинский писал, что «появление Марлинского было ознаменовано блестящим успехом. В нем думали видеть Пушкина прозы». Пушкина из Бестужева-Марлинского не получилось, но он стал одним из зачинателей русской критики.
Александр Александрович Бестужев родился 23 октября (3 ноября) 1797 года в Петербурге в знатной, но обедневшей дворянской семье. Обычное тогдашнее воспитание и военная карьера. Служил в лейб-гвардии Драгунском полку, стоявшем под Петербургом в Марли (отсюда и псевдоним писателя). По воспитанию и убеждению романтик. «Нас ждет доля блаженства, непрерывного, неисчерпаемого блаженства»... – как писал он в повести «Фрегат “Надежда”». Однако блаженства в России не было, была суровая действительность, тирания и социальная несправедливость. Душа Бестужева-Марлинского забурлила, и он писал вместе с Кондратием Рылеевым бунтарские песни:
С такими убеждениями и взглядом на окружающее («Кто же нас закабалил,/ Кто им барство присудил,/ И над нами,/ Бедняками,/ Будто с плетью посадил?..») была прямая дорога к декабристам-бунтарям. Бестужев-Марлинский к ним и пошел. Сблизился с Рылеевым. Они вместе издавали альманах «Полярная звезда», писали агитационные стихи, боролись за передовую литературу и состояли членами тайного Северного общества.
В 28 лет Бестужев-Марлинский вывел Московский полк на Сенатскую площадь. Вел себя храбро, но восстание потерпело поражение. Сам пришел на гауптвахту Зимнего дворца: «Я Александр Бестужев. Узнав, что меня ищут, явился сам». Во время следствия написал письмо Николаю I «Об историческом ходе свободомыслия в России». В нем говорилось: «Люди с дарованиями жаловались, что им загромождают дорогу по службе, требуя лишь безмолвной покорности, ученые на то, что им не дают учить молодежь, на препятствия в учении. Словом, во всех уголках виделись недовольные лица, на улицах пожимали плечами, везде шептались, – все говорили: к чему это приведет? Все элементы были в брожении. Одно лишь правительство беззаботно дремало над вулканом, одни судебные места блаженствовали, ибо только для них Россия была обетованною землею. Лихоимство их взошло до неслыханной степени бесстыдства...»
Более 180 лет прошло, а как читается, будто про сегодняшнюю Россию!..
За то, что «умышлял цареубийство и истребление императорской фамилии», Бестужев-Марлинский был приговорен к смертной казни, но помилован и отправлен на каторгу, которую не отбывал, все закончилось ссылкой в Якутск, то есть избежал горькой участи Рылеева и других декабристов, которых повесили. В 1829 году Бестужев был переведен рядовым на Кавказ, произведен в прапорщики.
Убит в Адлере 7(19) апреля 1837 года в стычке с горцами. Ему было 39 лет. Труп не опознали, и возникли версии о том, что Бестужев-Марлинский перешел на сторону сражающихся за свою независимость черкесов. По другой версии, сам искал смерть в бою и был изрублен саблями до неузнаваемости.
Такова краткая канва жизни. А теперь о литературе. Бестужев-Марлинский начал печататься с 1818 года. Одно из ранних произведений «Подражание первой сатире Буало» было запрещено цензурой. Первое крупное прозаическое произведение – «Поездка в Ревель» – написано под влиянием Карамзина. В дальнейшем нашел свой стиль – орнаментальный и несколько вычурный («марлинизм»), который был принят многими на «ура». По воспоминаниям современника, «повести А. Бестужева считались тогда бриллиантом нашей словесности. Мы выставляли его против Бальзака, знаменитого тогдашнего беллетриста, и радовались, что победа оставалась на нашей стороне...»
В первых произведениях выделялась апология гордой личности («Ночь на корабле», «Изменник»), далее сильно звучали мотивы социального протеста («Замок Венден», «Ревельский турнир»). Писал Бестужев-Марлинский и батальные повести, и исторические («Роман и Ольга», «Наезды»), а еще чисто кавказские («Аммалат-Бек», «Мулла-Нур». И, конечно, стихи, в которых явственно слышалась тоска по «родине и воле» (был предтечей Лермонтова).
Вот пример письма Бестужева-Марлинского: «Молодость, молодость! Волшебный край жизни! Прелестна ты, когда лежишь впереди, необозримый, как надежда, а не позади, как воспоминание; когда развиваешься очам как панорама, а не как обнаженная карта. Зачем не дано человеку способности, как сурку, засыпать на всю зиму настоящего горя, чтобы хоть во сне дышать своим вешним воздухом, перевкушать прежние радости крепким еще сердцем, выносить бури твои? Напрасно! Ничем не обновить юности, и никогда ее не забыть, и всегда сожалеть – удел наш!»
И еще характерная цитата. «Перо мое, – писал Марлинский, – смычок самовольный, помело ведьмы, кони наездника. Да: верхом на пере я вольный казак, я могу рыскать по бумаге, без заповеди, куда глаза глядят...»
«Вольный казак» Бестужев-Марлинский был мил Пушкину. Александр Сергеевич писал ему 21 июня 1822 года из Кишинева: «Милостивый государь, Александр Александрович! Давно собирался я напомнить вам о своем существовании. Почитая прелестное ваше дарование и, признаюсь, невольно любя едкость вашей остроты, хотел я связаться с вами на письме, не из одного самолюбия, но также из любви к истине...»
Завязалась переписка. Пушкин – Марлинскому: «Ты – всё ты, т.е. мил, жив, умен». Пушкин восторгался знанием иностранных языков у коллеги: «Ты, да может, Вяземский, одни из наших литераторов учатся, все прочие разучиваются. Жаль!..»
Бестужев-Марлинский был первым, который произнес формулу «У нас нет литературы». Пушкин не согласился: «У нас есть критика и нет литературы»; где же ты это нашел? Именно критики у нас недостает... «Отчего у нас нет гениев и мало талантов?» Во-первых, у нас Державин и Крылов; во-вторых, где же бывает много талантов?..»
Бестужев-Марлинский и Пушкин внимательно приглядывались к творчеству друг друга. Бестужеву, к примеру, не понравился «Евгений Онегин», он сравнивал его с байроновским Дон Жуаном и посчитал его слабее. «Почто же восторги священных часов/ Ты тратишь для песней любви и забавы?» – напрямую к Пушкину обращался Бестужев-Марлинский в своих стихах и призывал его: «Храни для героев восторги прямые!/ Согрей их лучами возвышенных дел...» То есть толкал Пушкина к декабризму. Но у Пушкина была своя дорога.
Формулу «У нас нет литературы» вслед за Бестужевым-Марлинским подхватил Белинский. И он же критиковал Марлинского за «сверхчеловеческие» страсти героев и фразерство. А между тем Пушкин, разбирая повесть «Ревельский турнир», отмечал, что «роман требует болтовни... Твой Владимир говорит языком немецкой драмы...» – всяк судит по-своему. И тем не менее у Бестужева-Марлинского было и фразерство, и болтовня, и романтические вздохи, ибо он твердо знал:
ЕГО УБИЛО ОТСУТСТВИЕ ВОЗДУХА
Александр Пушкин
29 января (10 февраля) 1837 года умер Александр Сергеевич Пушкин. Закатилось солнце русской поэзии. «Я пережил свои желания,/ Я разлюбил свои мечты...» и еще пушкинские строки: «Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит...»
Версии причин
Дифирамбы Пушкину
Разговоры с памятником
Пушкиноведение
Вторая попытка повешения была удачной. Кондратию Рылееву шел 31-й год. «Погибну я за край Родной, – /Я это чувствую, я знаю...»
После восстания декабристов «Петербург стал суше и холоднее прежнего, общего разговора об общих человеческих интересах решительно не было» (Герцен). Покарав смутьянов, власть утвердилась, «шествуя путем своим железным» (Баратынский). Но к семье Рылеева власть была милосердна: вдова получила солидную материальную помощь, а дочь со временем была принята в женский институт на счет собственных сумм императора, – и никаких ярлыков «детей врагов народа».
Одна из любимых, часто повторяемых мыслей Пушкина была та, что отсутствие в России легальной оппозиции, возможности открыто выражать общественное мнение привело к возникновению сети тайных обществ и к трагедии 14 декабря...
В стихотворении «14-е декабря 1825» Федор Тютчев писал:
Вечный полюс российского самодержавия! И никакой гражданственности (ау, где ты, гражданское общество?). Покорность и рабство – вчера, сегодня, завтра!.. Советские историки любили говорить, что Октябрь 17-го воплотил в жизнь мечты декабристов, – так ли это? Евгений Евтушенко сделал набросок возможного сценария:
О жертвы мысли безрассудной,
Вы уповали, может быть,
Что станет вашей крови скудной,
Чтоб вечный полюс растопить!
Едва, дымясь, она сверкнула
На вековой громаде льдов,
Зима железная дохнула —
И не осталось и следов.
Ну, и так далее по страницам советской истории: Ленин – Троцкий – Сталин – Каменев – Бухарин, и поехали дальше...
А что случилось бы, Рылеев,
когда бы свергнули царя
и расстреляли, не жалея,
на льду того же декабря?
Потом была бы схватка спесей,
и Вас бы, пряча торжество,
назвал врагом народа Пестель
или, быть может, Вы – его?..
Но это общий исторический контекст. А есть еще и человеческий, индивидуальный камешек в общую мозаику исторических событий. Федор Глинка, офицер русской армии и поэт, принимавший деятельное участие в декабристском движении и пострадавший за это (был сослан, но не повешен), оставил воспоминания и в них отмечал:
«Рылеев, как жаль, как и многие тогда, сам на себя наклёпывал! Все из того, чтоб как-нибудь да выплеснуть – выскидаться из садка! Совсем он не был обжора, а пишет Булгарину: «Я обжираюсь и проч!» Эта, тогдашняя черта, водилась и за Пушкиным: придет, бывало, в собрание, в общество и расшатывается: «А что вы, Александр Сергеевич!» – «Да вот выпил 12 стаканов пуншу!» А все вздор, ни одного не допил! А это все для того, чтоб выдвинуться из томящей монотонии и глухой обыденности и хоть чем-нибудь да проявить свое существование. Хотели воли, поля и деятельности... но Рылееву эта привычка нахватывать на себя дорого обошлась! Мне сказывали, что он и пред тайным судом будто говорил: «От меня всё зависело! – Я всё мог остановить и всему дать ход!»
У Федора Глинки есть стихотворение «Плач плененных иудеев», которое заканчивается строками:
Рылеев влачил оковы, но при этом пел высокие песни.
Увы! неволи дни суровы
Органам жизни не дают:
Рабы, влачащие оковы,
Высоких песней не поют!
В ТОСКЕ «ПО РОДИНЕ И ВОЛЕ»
Есть в русской литературе имена, сулившие большие надежды. Белинский писал, что «появление Марлинского было ознаменовано блестящим успехом. В нем думали видеть Пушкина прозы». Пушкина из Бестужева-Марлинского не получилось, но он стал одним из зачинателей русской критики.
Александр Александрович Бестужев родился 23 октября (3 ноября) 1797 года в Петербурге в знатной, но обедневшей дворянской семье. Обычное тогдашнее воспитание и военная карьера. Служил в лейб-гвардии Драгунском полку, стоявшем под Петербургом в Марли (отсюда и псевдоним писателя). По воспитанию и убеждению романтик. «Нас ждет доля блаженства, непрерывного, неисчерпаемого блаженства»... – как писал он в повести «Фрегат “Надежда”». Однако блаженства в России не было, была суровая действительность, тирания и социальная несправедливость. Душа Бестужева-Марлинского забурлила, и он писал вместе с Кондратием Рылеевым бунтарские песни:
И за год до восстания на Сенатской площади:
Ах, где те острова,
Где растет Трынь-трава,
Братцы!..
Где с зари до зари
Не играют цари
В фанты...
И далее извечный русский вопрос: «Долго ль русский народ/Будет рухлядью господ,/ И людями,/ Как скотами,/ Долго ль будут торговать?... А теперь господа/ Грабят нас без стыда,/ И обманом/ Их карманом/ Стала наша мошна./ Они кожу с нас дерут,/ Мы посеем – они жнут./ Они воры,/ Живодеры,/ Как пиявки, кровь сосут...»
Ах, тошно мне
И в родной стороне.
Все в неволе,
В тяжкой доле,
Видно, век вековать?
С такими убеждениями и взглядом на окружающее («Кто же нас закабалил,/ Кто им барство присудил,/ И над нами,/ Бедняками,/ Будто с плетью посадил?..») была прямая дорога к декабристам-бунтарям. Бестужев-Марлинский к ним и пошел. Сблизился с Рылеевым. Они вместе издавали альманах «Полярная звезда», писали агитационные стихи, боролись за передовую литературу и состояли членами тайного Северного общества.
В 28 лет Бестужев-Марлинский вывел Московский полк на Сенатскую площадь. Вел себя храбро, но восстание потерпело поражение. Сам пришел на гауптвахту Зимнего дворца: «Я Александр Бестужев. Узнав, что меня ищут, явился сам». Во время следствия написал письмо Николаю I «Об историческом ходе свободомыслия в России». В нем говорилось: «Люди с дарованиями жаловались, что им загромождают дорогу по службе, требуя лишь безмолвной покорности, ученые на то, что им не дают учить молодежь, на препятствия в учении. Словом, во всех уголках виделись недовольные лица, на улицах пожимали плечами, везде шептались, – все говорили: к чему это приведет? Все элементы были в брожении. Одно лишь правительство беззаботно дремало над вулканом, одни судебные места блаженствовали, ибо только для них Россия была обетованною землею. Лихоимство их взошло до неслыханной степени бесстыдства...»
Более 180 лет прошло, а как читается, будто про сегодняшнюю Россию!..
За то, что «умышлял цареубийство и истребление императорской фамилии», Бестужев-Марлинский был приговорен к смертной казни, но помилован и отправлен на каторгу, которую не отбывал, все закончилось ссылкой в Якутск, то есть избежал горькой участи Рылеева и других декабристов, которых повесили. В 1829 году Бестужев был переведен рядовым на Кавказ, произведен в прапорщики.
Убит в Адлере 7(19) апреля 1837 года в стычке с горцами. Ему было 39 лет. Труп не опознали, и возникли версии о том, что Бестужев-Марлинский перешел на сторону сражающихся за свою независимость черкесов. По другой версии, сам искал смерть в бою и был изрублен саблями до неузнаваемости.
Такова краткая канва жизни. А теперь о литературе. Бестужев-Марлинский начал печататься с 1818 года. Одно из ранних произведений «Подражание первой сатире Буало» было запрещено цензурой. Первое крупное прозаическое произведение – «Поездка в Ревель» – написано под влиянием Карамзина. В дальнейшем нашел свой стиль – орнаментальный и несколько вычурный («марлинизм»), который был принят многими на «ура». По воспоминаниям современника, «повести А. Бестужева считались тогда бриллиантом нашей словесности. Мы выставляли его против Бальзака, знаменитого тогдашнего беллетриста, и радовались, что победа оставалась на нашей стороне...»
В первых произведениях выделялась апология гордой личности («Ночь на корабле», «Изменник»), далее сильно звучали мотивы социального протеста («Замок Венден», «Ревельский турнир»). Писал Бестужев-Марлинский и батальные повести, и исторические («Роман и Ольга», «Наезды»), а еще чисто кавказские («Аммалат-Бек», «Мулла-Нур». И, конечно, стихи, в которых явственно слышалась тоска по «родине и воле» (был предтечей Лермонтова).
Вот пример письма Бестужева-Марлинского: «Молодость, молодость! Волшебный край жизни! Прелестна ты, когда лежишь впереди, необозримый, как надежда, а не позади, как воспоминание; когда развиваешься очам как панорама, а не как обнаженная карта. Зачем не дано человеку способности, как сурку, засыпать на всю зиму настоящего горя, чтобы хоть во сне дышать своим вешним воздухом, перевкушать прежние радости крепким еще сердцем, выносить бури твои? Напрасно! Ничем не обновить юности, и никогда ее не забыть, и всегда сожалеть – удел наш!»
И еще характерная цитата. «Перо мое, – писал Марлинский, – смычок самовольный, помело ведьмы, кони наездника. Да: верхом на пере я вольный казак, я могу рыскать по бумаге, без заповеди, куда глаза глядят...»
«Вольный казак» Бестужев-Марлинский был мил Пушкину. Александр Сергеевич писал ему 21 июня 1822 года из Кишинева: «Милостивый государь, Александр Александрович! Давно собирался я напомнить вам о своем существовании. Почитая прелестное ваше дарование и, признаюсь, невольно любя едкость вашей остроты, хотел я связаться с вами на письме, не из одного самолюбия, но также из любви к истине...»
Завязалась переписка. Пушкин – Марлинскому: «Ты – всё ты, т.е. мил, жив, умен». Пушкин восторгался знанием иностранных языков у коллеги: «Ты, да может, Вяземский, одни из наших литераторов учатся, все прочие разучиваются. Жаль!..»
Бестужев-Марлинский был первым, который произнес формулу «У нас нет литературы». Пушкин не согласился: «У нас есть критика и нет литературы»; где же ты это нашел? Именно критики у нас недостает... «Отчего у нас нет гениев и мало талантов?» Во-первых, у нас Державин и Крылов; во-вторых, где же бывает много талантов?..»
Бестужев-Марлинский и Пушкин внимательно приглядывались к творчеству друг друга. Бестужеву, к примеру, не понравился «Евгений Онегин», он сравнивал его с байроновским Дон Жуаном и посчитал его слабее. «Почто же восторги священных часов/ Ты тратишь для песней любви и забавы?» – напрямую к Пушкину обращался Бестужев-Марлинский в своих стихах и призывал его: «Храни для героев восторги прямые!/ Согрей их лучами возвышенных дел...» То есть толкал Пушкина к декабризму. Но у Пушкина была своя дорога.
Формулу «У нас нет литературы» вслед за Бестужевым-Марлинским подхватил Белинский. И он же критиковал Марлинского за «сверхчеловеческие» страсти героев и фразерство. А между тем Пушкин, разбирая повесть «Ревельский турнир», отмечал, что «роман требует болтовни... Твой Владимир говорит языком немецкой драмы...» – всяк судит по-своему. И тем не менее у Бестужева-Марлинского было и фразерство, и болтовня, и романтические вздохи, ибо он твердо знал:
Чувства ушли. Но хорошо, что остались книги Александра Бестужева-Марлинского.
Дни юности дважды, певец, не придут!
Утраченным чувствам не будет возврата!..
ЕГО УБИЛО ОТСУТСТВИЕ ВОЗДУХА
29 января (10 февраля) 1837 года умер Александр Сергеевич Пушкин. Закатилось солнце русской поэзии. «Я пережил свои желания,/ Я разлюбил свои мечты...» и еще пушкинские строки: «Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит...»
Версии причин
Черная речка. Дуэль. Смертельное ранение. И негодование Лермонтова:
В эссе «Мой Пушкин» Марина Цветаева пишет: «По существу, третьего в этой дуэли не было. Было двое: любой и один. То есть вечные действующие лица пушкинской лирики: поэт – и чернь. Чернь на этот раз в мундире кавалергарда, убила – поэта. А Гончарова и Николай I, – всегда найдутся».
Версий и гипотез причин гибели поэта множество. Вересаев в исследовании «В двух планах» отмечал: «Страсти крутили и трепали его душу, как вихрь легкую соломинку... Последние полгода его жизни Пушкин захлебывается в волнах непрерывного бешенства, злобы, ревности, отчаяния. Никаких не видно выходов, зверь затравлен... впереди только одно – замаскированное самоубийство...»
Поэт и переводчик Михаил Синельников высказал гипотезу: «Прочел Пушкин «Мертвые души». Ужаснулся неведомому лику родной страны. Ощутил, что в воздухе эпохи – катастрофическая нехватка кислорода... наверное, это его и убило...»
Существует и такое мнение, что роковую роль в судьбе Пушкина сыграла Идалия Полетика. Именно месть отвергнутой женщины стала причиной его смерти. Эта вторая леди Санкт-Петербурга приговорила поэта. «Заказала» – современным языком.
Так или иначе – результат один. Убили, отпели, похоронили... и такая еще деталь – из дневника Никитенко: «Народ обманули, сказали, что Пушкина будут отпевать в Исаакиевском соборе – так было означено на билетах, а между тем, тело было из квартиры вынесено ночью, тайком, и поставлено в Конюшенной церкви. В университете получено строгое предписание, чтобы профессора не отлучались от своих кафедр и студенты присутствовали бы на занятиях».
Не стало живого Пушкина. Но сбылось его пророчество:
Кто не знает этих строк. А далее праведный лермонтовский гнев: «А вы, надменные потомки...» Лермонтов винил общество, стоящее у трона – «Свободы, Гения и Славы палачи!» Позднее Маяковский сузил круг виновников до одного – «Сукин сын Дантес! Великосветский шкода». «Но Пушкина убила вовсе не пуля Дантеса. Его убило отсутствие воздуха...» – говорил Блок.
Погиб поэт! – невольник чести —
Пал, оклеветанный молвой,
С свинцом в груди и жаждой мести,
Поникнув гордой головой!..
Не вынесла душа поэта
Позора мелочных обид,
Восстал он против мнений света
Один, как прежде... и убит!..
В эссе «Мой Пушкин» Марина Цветаева пишет: «По существу, третьего в этой дуэли не было. Было двое: любой и один. То есть вечные действующие лица пушкинской лирики: поэт – и чернь. Чернь на этот раз в мундире кавалергарда, убила – поэта. А Гончарова и Николай I, – всегда найдутся».
Версий и гипотез причин гибели поэта множество. Вересаев в исследовании «В двух планах» отмечал: «Страсти крутили и трепали его душу, как вихрь легкую соломинку... Последние полгода его жизни Пушкин захлебывается в волнах непрерывного бешенства, злобы, ревности, отчаяния. Никаких не видно выходов, зверь затравлен... впереди только одно – замаскированное самоубийство...»
Поэт и переводчик Михаил Синельников высказал гипотезу: «Прочел Пушкин «Мертвые души». Ужаснулся неведомому лику родной страны. Ощутил, что в воздухе эпохи – катастрофическая нехватка кислорода... наверное, это его и убило...»
Существует и такое мнение, что роковую роль в судьбе Пушкина сыграла Идалия Полетика. Именно месть отвергнутой женщины стала причиной его смерти. Эта вторая леди Санкт-Петербурга приговорила поэта. «Заказала» – современным языком.
Так или иначе – результат один. Убили, отпели, похоронили... и такая еще деталь – из дневника Никитенко: «Народ обманули, сказали, что Пушкина будут отпевать в Исаакиевском соборе – так было означено на билетах, а между тем, тело было из квартиры вынесено ночью, тайком, и поставлено в Конюшенной церкви. В университете получено строгое предписание, чтобы профессора не отлучались от своих кафедр и студенты присутствовали бы на занятиях».
Не стало живого Пушкина. Но сбылось его пророчество:
Нет, весь я не умру – душа в заветной лире
Мой прах переживет и тленья убежит —
И славен буду я, доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит...
Дифирамбы Пушкину
Род пиитов на Руси не иссякает – поэты вспоминают Пушкина и поют ему гимны. Еще при жизни Александра Сергеевича ему посвящали стихи Дельвиг, Туманский, Гнедич и другие.
Это было написано и сказано еще при жизни поэта, а уж после его гибели!.. Пушкиным восторгались и били ему поклоны, словно иконе. Искали в нем чудодейственный ориентир, чтобы не заблудиться в российской действительности. Считали его точкой отсчета всему. «Пушкин – отец, родоначальник русского искусства, как Ломоносов – отец науки в России. В Пушкине кроются все семена и зачатки, из которых развились все роды и виды искусства во всех наших художниках...» (Иван Гончаров).
«О, никогда не порвется кровная, неизбывная связь русской культуры с Пушкиным», – восклицал в одной из статей Владислав Ходасевич. Александр Блок в стихах «Пушкинскому дому» спрашивал: «Не твоя ли, Пушкин, радость, окрыляла нас тогда?..»
Из записей Лидии Чуковской об Ахматовой:
« – Вы ясно представляете себе Пушкина по-человечески? – спросила я.
– Да, вполне... «Арап, бросающийся на русских женщин», – как говорил Сологуб».
У Марины Цветаевой есть цикл «Стихи к Пушкину» (1931):
Николай Агнивцев видел своей любимый Петербург только в неразрывной связи с Пушкиным.
Поэт Серебряного века Георгий Иванов видел Пушкина не с парадной стороны, а за кулисами без маски весельчака и оптимиста.
писал Антон Дельвиг.
Пушкин! Он и в лесах не укроется;
Лира выдаст его громким пением, —
вторил Федор Туманский.
Он пел в степях, под игом скуки
Влача свой страннический век —
И на пленительные звуки
Стекались нимфы чуждых рек... —
Пой, как поешь ты, родной соловей!
Байрона гений, иль Гёте, Шекспира —
Гений их неба, их нравов, их стран!
умолял Пушкина Николай Гнедич. «Пушкин есть явление чрезвычайное... – отмечал Гоголь в 1835 году. – Это русский человек в его развитии, в каком он может явиться через 200 лет».
Что же, постигнувший таинство русского духа и мира,
Пой нам по-своему, русский Баян! —
Это было написано и сказано еще при жизни поэта, а уж после его гибели!.. Пушкиным восторгались и били ему поклоны, словно иконе. Искали в нем чудодейственный ориентир, чтобы не заблудиться в российской действительности. Считали его точкой отсчета всему. «Пушкин – отец, родоначальник русского искусства, как Ломоносов – отец науки в России. В Пушкине кроются все семена и зачатки, из которых развились все роды и виды искусства во всех наших художниках...» (Иван Гончаров).
«О, никогда не порвется кровная, неизбывная связь русской культуры с Пушкиным», – восклицал в одной из статей Владислав Ходасевич. Александр Блок в стихах «Пушкинскому дому» спрашивал: «Не твоя ли, Пушкин, радость, окрыляла нас тогда?..»
писала Анна Ахматова в стихотворении «Пушкин».
Кто знает, что такое слава!
Какой ценой купил ты право,
Возможность или благодать
Над всем так мудро и лукаво
Шутить, таинственно молчать
И ногу ножкой называть?.. —
Из записей Лидии Чуковской об Ахматовой:
« – Вы ясно представляете себе Пушкина по-человечески? – спросила я.
– Да, вполне... «Арап, бросающийся на русских женщин», – как говорил Сологуб».
У Марины Цветаевой есть цикл «Стихи к Пушкину» (1931):
И далее Цветаева примеряет к Пушкину другие ходячие маски: Пушкин – в роли лексикона... гувернера... русопята... гробокопа... пулемета... пушкиньянца... «Пушкин – тога,/ Пушкин – схима, Пушкин – мера, Пушкин – грань...»
Бич жандармов, бог студентов,
Желчь мужей, услада жен,
Пушкин – в роли монумента?
Гостя каменного? – он,
Скалозубый, нагловзорый
Пушкин – в роли Командора?..
Цветаевский перечень обернулся сегодняшним «Пушкин – это наше всё!»
Всех румяней и смуглее
До сих пор на свете всем.
Всех живучей и живее!
Пушкин – в роли мавзолея?..
восклицал Игорь Северянин (конечно, Пушкин и Северянин – противоположные полюса, но полюса, которые сходятся).
Есть имена, как солнце! имена —
Как музыка! Как яблоня в расцвете!
Я говорю о Пушкине: поэте,
Действительном в любые времена! —
Николай Агнивцев видел своей любимый Петербург только в неразрывной связи с Пушкиным.
Всем сомневающимся в значении «Северной Пальмиры» Агнивцев бросал недоуменный вопрос:
Санкт-Петербург – гранитный город,
Взнесенный Словом – над Невой...
Недаром Пушкин и Растрелли,
Сверкнувший молнией в веках,
Так титанически воспели
Тебя – в граните и – стихах!..
И повторял с нажимом:
Ужели Пушкин, Достоевский,
Дворцов застывших плац-парад,
Нева, Мильонная и Невский
Вам ничего не говорят?..
В другом стихотворении «Белой ночью» Агнивцев писал:
И Александр Сергеевич Пушкин
У парапета над Невой!..
...Рыданье Лизы у «Канавки»
И топот медного Петра!..
«Пушкин – наше солнце, он гармоническое всё, кудесник русской речи и русских настроений, полнозвучный оркестр, в котором есть все инструменты», – писал Константин Бальмонт. Стало быть, и трубы, и барабаны, и арфы со скрипками... и исполнял этот оркестр фуги и интермеццо, мадригалы и реквием...
– «Германн?!» – «Лиза?..» и, тотчас же,
Оторвавшись от гранита,
Незнакомец в альмавиве
Гордый профиль повернул.
– Александр Сергеевич, вы ли,
Вы ли это? Тот, чье Имя
Я в своих стихах не смею
До конца произнести?!..
Поэт Серебряного века Георгий Иванов видел Пушкина не с парадной стороны, а за кулисами без маски весельчака и оптимиста.
Александр Сергеевич, я о вас скучаю.
С вами посидеть бы, с вами б выпить чаю.
Вы бы говорили, я б, развесив уши,
Слушал бы да слушал.
Вы мне все роднее, вы мне все дороже.
Александр Сергеевич, вам пришлось ведь тоже
Захлебнуться горем, злиться, презирать,
Вам пришлось ведь тоже трудно умирать.
Разговоры с памятником
К Пушкину обращались не раз. Не к самому поэту (увы, это было нельзя), а к памятнику. Очень хотелось поговорить, поболтать, посудачить...
Про пушкинский памятник меланхолично пел Булат Окуджава:
хрестоматийные строки «Юбилейного». Почти запанибрата обращался поэт-маузер к поэту-солнцу и лире.
Александр Сергеевич,
разрешите представиться.
Маяковский, —
Вот и Сергей Есенин не мог спокойно пройти мимо памятника Пушкину на Тверской.
У меня,
как и у вас,
в запасе вечность.
Что нам потерять
часок-другой?!..
«Хулигану» Есенину тоже очень хотелось со временем стать памятником, «чтоб и мое степное пенье/ Сумело бронзой прозвенеть». Неизвестно, понял ли Александр Сергеевич Сергея Александровича, но вполне возможно, что замолвил словечко в небесах за молодого Есенина, и появился на Тверском бульваре, в нескольких стах метрах от Пушкина бронзовый памятник Есенину. Произошло, так сказать, историческое сближение двух поэтов.
Мечтая о могучем даре
Того, кто русской стал судьбой,
Стою я на Тверском бульваре,
Стою и говорю с собой.
Блондинистый, почти белесый,
В легендах ставший как туман,
О Александр! Ты был повеса,
Как я сегодня хулиган...
Про пушкинский памятник меланхолично пел Булат Окуджава:
Не мог не остановиться и не задуматься Иосиф Бродский у памятника Пушкину в Одессе:
На фоне Пушкина снимается семейство.
Как обаятельны (для тех, кто понимает)
все наши глупости и мелкие злодейства
на фоне Пушкина! И птичка вылетает...
Естественно, «эту благодать» в России не получили ни Пушкин, ни Бродский. Однако памятники – памятниками. А как быть с творческим наследием Пушкина? Как менялось отношение к нему?
Поди, и он
здесь подставлял скулу под аквилон,
прикидывая, как убраться вон,
в такую же – кто знает – рань,
и тоже чувствовал, что дело дрянь,
куда ни глянь.
И он, видать,
здесь ждал того, чего нельзя не ждать
от жизни: воли...
Пушкиноведение
Первыми подняли руку на Пушкина футуристы. В известном Манифесте русских футуристов (1912) призывалось «бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с парохода Современности». Шустрые были эти ребята – футуристы. А первым среди них блистал Владимир Владимирович. В стихотворении «Радоваться рано» (1918) Маяковский вопрошал:
Пушкинистика – это целая отрасль, индустрия предположений, догадок, гипотез и версий. Золотоносный Клондайк для исследователей. Борис Пастернак однажды пошутил, что Пушкину следовало бы жениться на Щеголеве и позднейшей пушкинистике.
Тут следует отметить, что пушкинистика всегда находилась в опасной близости к политике. На этот счет высказался как-то Булат Окуджава:
Писатель-эмигрант Юрий Дружников писал: «До революции затушевывали интерес Пушкина к революции, после революции – из всех сил раздували. Цековец В. Кирпотин назвал Пушкина отщепенцем, с гордостью отделив его от общества пушкинского времени, сделав нашим. Мы знаем, как это слово употребляли власти позднего советского времени: стал нужен законопослушный Пушкин – образец для советских писателей...»
Дело доходило до того, что услужливые пушкинисты писали о том, что дальновидный Пушкин предвидел появление Ленина. Ну, а кто не писал о предвидении, тому было худо. «Страх сказать о Пушкине не то, боязнь пропустить не только свою, но чужую мысль, отклонявшуюся от догмы, стал довлеющим над служащими в пушкинистике» (Ю. Дружников). Отсюда материалы к книге «Арестованная Пушкинистика». Достаточно вспомнить VII том юбилейного Полного собрания сочинений А.С. Пушкина 1937 года. Сталин пришел от него в ярость: «Кого мы, собственно, издаем – Пушкина или пушкинистов?» Но причина была, конечно, иная: отсутствие в комментариях «социальной проблематики» и «марксистко-ленинского подхода». В этом был просчет пушкинистов-академиков. Весь тираж VII тома (32 175 экземпляров) был отправлен под нож. Вот вам и репрессированный Пушкин!.. «Пока свободою горим,/ пока сердца для чести живы...»
Наверное, сразу после революции Маяковскому не терпелось занять место Пушкина. Потом малость поостыл и решил стоять рядом: «вы на Пе, а я на эМ», опять же по алфавиту первый... Но Маяковский – отнюдь не пушкинист. Пушкинисты – это те, кто изучает Пушкина, анализирует его, анатомирует, примеряет к эпохе, поэтому он все время разный: то борец с самодержавием, то чистый государственник, то отъявленный патриот, то интернационалист, то... Бог знает кто еще. Сколько книг, монографий и диссертаций написано о Пушкине. Среди авторов такие имена, как П. Анненков, Зелинский, Лернер, Тынянов, Жирмунский, Щеголев, Л. Гроссман, А. Эфрос, Азадовский, Бонди, Винокур, Цявловский, А. Орлов, Оксман, Виноградов, Благой, Мейлах, Томашевский... Не забыть бы упомянуть Татьяну Цявловскую, урожденную Зенгер, у которой был свой конек: удивительный дар почерковеда и знатока пушкинской графики. Свой первый день работы с рукописями Пушинка – 4 мая 1928 года, – она считала счастливейшей датой своей жизни.
Выстроены пушки на опушке,
глухи к белогвардейской ласке.
А почему
не атакован Пушкин?
А прочие
генералы классики?..
Пушкинистика – это целая отрасль, индустрия предположений, догадок, гипотез и версий. Золотоносный Клондайк для исследователей. Борис Пастернак однажды пошутил, что Пушкину следовало бы жениться на Щеголеве и позднейшей пушкинистике.
Тут следует отметить, что пушкинистика всегда находилась в опасной близости к политике. На этот счет высказался как-то Булат Окуджава:
Выдумка? Преувеличение? Вспомним, что первым официальным пушкинистом был начальник корпуса жандармов Леонтий Дубельт, который сразу после смерти поэта разбирал и регистрировал бумаги в его домашнем архиве. Октябрьская революция уничтожила значительную часть пушкинского наследия, рассеянного по многим владельцам. Любителей Пушкина расстреливали, а бумаги выбрасывали. Затем та же ЧК помогала пополнять коллекцию Пушкинского Дома.
Сталин Пушкина листал
и постичь его старался,
но магический кристалл
непрозрачным оставался...
Чем он покорял народ,
если тот из тьмы и света
гимны светлые поет
в честь погибшего поэта?
Да, скрипя своим пером,
чем он потрафлял народу?
Тем, что воспевал свободу?
Но, обласканный царем,
слыл оппозиционером,
был для юношей примером
и погиб в тридцать седьмом!..
Может, он – шпион английский,
если с Байроном дружил?
Находил усладу в риске —
вот и голову сложил...
Или, может, был агентом
Эфиопского царя?
Жил, писал о том и этом,
эпиграммами соря...
Над Москвой висела полночь,
стыла узкая кровать,
но Иосиф Виссарьоныч
не ложился почивать.
Он в загадках заблудился
так, что тошно самому.
И тогда распорядился
вызвать Берия к нему.
Писатель-эмигрант Юрий Дружников писал: «До революции затушевывали интерес Пушкина к революции, после революции – из всех сил раздували. Цековец В. Кирпотин назвал Пушкина отщепенцем, с гордостью отделив его от общества пушкинского времени, сделав нашим. Мы знаем, как это слово употребляли власти позднего советского времени: стал нужен законопослушный Пушкин – образец для советских писателей...»
Дело доходило до того, что услужливые пушкинисты писали о том, что дальновидный Пушкин предвидел появление Ленина. Ну, а кто не писал о предвидении, тому было худо. «Страх сказать о Пушкине не то, боязнь пропустить не только свою, но чужую мысль, отклонявшуюся от догмы, стал довлеющим над служащими в пушкинистике» (Ю. Дружников). Отсюда материалы к книге «Арестованная Пушкинистика». Достаточно вспомнить VII том юбилейного Полного собрания сочинений А.С. Пушкина 1937 года. Сталин пришел от него в ярость: «Кого мы, собственно, издаем – Пушкина или пушкинистов?» Но причина была, конечно, иная: отсутствие в комментариях «социальной проблематики» и «марксистко-ленинского подхода». В этом был просчет пушкинистов-академиков. Весь тираж VII тома (32 175 экземпляров) был отправлен под нож. Вот вам и репрессированный Пушкин!.. «Пока свободою горим,/ пока сердца для чести живы...»