– Вот и все.
   Иван посмотрел на меня, улыбнулся, взял стакан с апельсиновым соком, но пить не стал. Посмотрел на припорошенный пластиковой крошкой сок и брезгливо отодвинул стакан в сторону. И это произвело на меня гораздо большее впечатление, чем его безмолвный «договор о нейтралитете» с тенью. Где это видано, чтобы реликт брезговал такой мелочью, как пластиковые крошки, если там приходится пить воду из луж?! Вспомнилось, что сэр Джефри охарактеризовал себя как эстета, и впервые в мою голову закралась мысль, что «скандинавы на одно лицо» могут не иметь никакого отношения к службе стабилизации. Неприятная, прямо сказать, мысль, и от нее морозно заныло в груди. От опеки Воронцова тошно, а тут еще какие-то «скандинавы»…
   – Кто вы? – сдавленно спросил я.
   – Это не важно, – вежливо улыбнулся Иван. Всем своим видом он демонстрировал расположение ко мне. но я ему не верил.
   – А что важно?
   – Со временем узнаете.
   Он сидел, откинувшись в кресле, благодушно смотрел на меня, и я чувствовал себя дурак дураком. Схватил бокал с пивом, залпом выпил, и пластиковые крошки мне не помешали. Еще и не такое пивал – я же не эстет, в отличие от некоторых.
   – Время – понятие растяжимое… – выдохнул я. – Кому, как не вам, об этом знать.
   – Да, – согласился Иван. – А также прессуемое. У вас были какие-то вопросы ко мне? – вернулся он к началу разговора.
   Вопросов у меня не было. Точнее, были к сэру Джефри, но в свете открывшихся обстоятельств они казались никчемными. И все же я нашел один.
   – Вы знаете, что собой представляет эта лапа?
   – Знаю, – кивнул Иван. – Ваш личный страж.
   – Личный?! – удивился я. – Это значит…
   – Именно это и значит, – подтвердил он, и в его глазах промелькнуло то ли сочувствие, то ли участие.
   – То есть вы хотите сказать…
   Иван молчал, продолжая сочувственно смотреть на меня.
   – …Что приставили ко мне некое искусственное псевдоматериальное создание с зачатками интеллекта, – медленно проговаривая, я не отрывал взгляда от его лица, пытаясь определить, насколько я прав, – не имеющее ничего общего с тварями межвременья…
   – Ну что вы, право, – снисходительно улыбнулся Иван, отвел глаза в сторону, и мне стало понятно, что он был лучшего мнения о моем интеллекте, – мы не обладаем такими технологиями. Однако имеем опыт общения с этими, как вы их назвали, тварями межвременья.
   Я помолчал, переваривая известие. Призрачная надежда, что меня наделили искусственным сопровождающим, с которым можно не особенно церемониться, растаяла. Час от часу не легче.
   – Откуда тогда уверенность, что он мой личный страж?
   Иван пожал плечами.
   – Вы когда-нибудь видели тигра? – неожиданно спросил он.
   – Никогда. А при чем тут тигр?
   – При том, что вы знаете: тигр хищник, а не травоядное.
   – То есть вы хотите сказать, что функции стража…
   – Именно. Он неплохой телохранитель, правда, временами весьма своевольный.
   – Хорош телохранитель… – буркнул я. – Что-то не заметил его прыти, когда меня по голове стукнули и ограбили.
   – На тот момент страж еще не адаптировался ни в трехмерном пространстве, ни к вам, – назидательно сказал Иван. – Но он бы и тогда среагировал, если бы вы видели грабителя и чувствовали опасность. Однако, насколько мне известно, на вас напали из-за спины?
   – А сейчас, когда он адаптировался, среагировал бы?
   – Сейчас да.
   – Тогда зачем мне ваша охрана при таком телохранителе?
   – А кто сказал, что я вас должен охранять? – насмешливо передернул плечами Иван.
   От такой наглости я на мгновение опешил, а затем с неменьшей наглостью выпалил:
   – Вы!
   – Я? – Иван покачал головой. – Я предложил вам версию, что нахожусь тут в качестве вашей охраны, но версия не есть утверждение.
   Он словно читал мои мысли, чуть ли не слово в слово повторив рассуждения о его вероятностном отношении к службе стабилизации.
   – Я вам не верю, – сказал я.
   – Чему именно? Тому, что я – не ваш охранник?
   – Нет. Тому, что вы имеете к стражу какое-то отношение. Почему тогда сэр Джэфри испугался стража, а вас стаж принял за своего? Или вы с сэром Джефри из разных организаций?
   Иван Сергеевич тихонько рассмеялся.
   – Не ждите, что проболтаюсь насчет организаций. Что же касается стража… Первые три дня после активации страж адаптируется в трехмерном мире и никого не признает, кроме своего носителя.
   Я рассеянно покивал. Все, что я услышал, было чушью и галиматьей. Отделывался от меня Иван, как только мог. Сказки о межвременье, но я уже не мальчишка, чтобы слушать, раскрыв рот и выпучив глаза.
   – Кстати, как вы назвали стража? Вы ему дали имя собственное?
   – Да. Сатана.
   По лицу Ивана промелькнула улыбка, и я понял, что он ждал этого имени. Неудивительно, если работает на службу стабилизации, но тогда зачем уточнять несущественные детали?
   И вдруг меня осенило, зачем он здесь. Не знаю, насколько верной была догадка, но проверить стоило. Я сунул руку в карман куртки, покопался и извлек бриллиант.
   – Случайно не за этим охотитесь?
   Иван покачал головой.
   – Нет, вы ошиблись. Оставьте себе, пригодится.
   – Когда?
   Я спрятал бриллиант.
   – Что «когда»?
   – Когда пригодится?
   В его глазах замигали смешливые искорки.
   – В будущей жизни, – загадочно ответил Иван. Внезапно он посерьезнел и наклонил голову набок, будто ему на ухо кто-то нашептывал.
   – К сожалению, мне пора, – сказал он, жестом позвал официанта, но под конец не удержался от язвительного замечания: – Благодарю за беседу, она была весьма содержательной…
   Он расплатился, встал и, не попрощавшись, вышел из кафе через арку на набережную. Ни мешковатые шорты, ни свободная футболка не могли скрыть его подтянутой фигуры, а шагал он в допотопных сандалиях так легко и непринужденно, будто на нем были удобные кроссовки. Этот человек не мог жить там, где отсутствовали асфальтовые дороги и ходить приходилось по зыбким, болотистым тропкам. Так ходить мог разве что небожитель…
   Неприятно засосало под ложечкой. К чему это он напоследок поинтересовался именем, которым я окрестил стража? По-моему, даже обрадовался, когда узнал, что я назвал тень Сатаной… Ну уж нет, в мистику я никогда и ни за что не поверю, как бы ни пытался меня убедить в этом «небожитель» Иван.
   – Люля-кебаб подавать? – спросил официант.
   Оказывается, не я один провожал Ивана-«небожителя» взглядом. Лева стоял рядом и смотрел не на меня, а ему вслед.
   – Подавай… – вздохнул я. – За тот столик… – Посмотрел на свой столик и увидел на нем сиротливо стоящую полупустую бутылку с определенно нагревшимся пивом. – И еще бутылку холодного пива. Да, и чистый бокал, в этом какие-то крошки…
   Я не брезгливый, но мне понравился жест, которым Иван-«небожитель» отодвинул стакан с припорошенным пластиковой крошкой апельсиновым соком. Захотелось быть чем-то похожим на него. Завидовал я ему, его подтянутой спортивной фигуре, его спокойствию, независимым суждениям, его походке – ничего этого у меня не было. Скопирую хотя бы брезгливость, авось тоже почувствую себя «небожителем».
   Официант кивнул и ушел, а я пересел за свой столик и посмотрел в сторону избушки-кухни. Вопреки обещанию Левы, «мигом» у него не получалось. Я взял бутылку с остатками пива, поболтал, пригубил из горлышка. Пиво выдохлось, было теплым, но в другое время я все равно бы его выпил. Только не теперь. Засел в голову пренебрежительный жест Ивана-«небожителя», и я никак не мог от него избавиться. Хоть кол на голове теши.
   Наконец из двери избушки-кухни показался поднос, но нес его не Лева, а Оганез. Грузный пожилой армянин, лысый, небритый, в стоптанных тапочках, затрапезных брюках и несвежем поварском халате, бывшем когда-то белым. Приволакивая левую ногу, Оганез подошел, выставил на стол тарелку с двумя колбасками люля-кебаба на шпажках, тарелку с зеленью и лавашем, бутылку пива, полный до краев соусник, а затем грузно уселся напротив.
   – Ну? – мрачно вопросил он, вперив в меня тяжелый взгляд темных глаз навыкате. Лицо его лоснилось от пота, правую руку он, закончив выставлять тарелки на стол, сунул в карман халата. Шутить со мной Оганез не собирался.
   – Баранки гну! – отрезал я, окидывая взглядом стол. Плевать мне было на его проблемы, на то, за кого он меня принял, но шутить с ним я тоже не собирался. – А где чистый бокал?
   Оганез засопел и раздраженно дернул головой. Лева, наблюдавший за нами от избушки, в один момент доставил бокал и мгновенно ретировался. Понимал он Оганеза, как Сатана меня. Без слов.
   Я налил в бокал свежего пива, сделал большой глоток, удовлетворенно крякнул.
   – Чего ты хочешь? – не меняя позы, спросил Оганез.
   – Чего хочу? – несказанно удивился я. – Есть хочу!
   Обильно полив люля-кебаб соусом, я откусил кусок колбаски, отправил в рот пучок зелени, прожевал.
   – Вкусно готовишь! – похвалил хозяина кафе и подмигнул. – Мне нравится.
   Оганез пропустил похвалу мимо ушей.
   – Кто это с тобой был? – спросил он.
   – Когда? Я пришел один и, как видишь, ем один, – лениво пояснил я и, изменив тон, твердо добавил: – И хотел бы продолжить есть в одиночестве.
   Оганез проигнорировал мою просьбу и продолжил гнуть свою линию:
   – Я спрашиваю о человеке, с которым ты беседовал за тем столиком.
   – Понятия не имею, – заявил я и отчасти был прав, зато последующая фраза была сама искренность: – Первый раз виделись.
   Оганез не поверил и продолжал просто-таки буравить меня взглядом.
   Я откинулся на спинку стула, ощутил мягкую податливость Сатаны, и это придало наглости.
   – А твое какое дело?
   Не собирался я соревноваться с армянином, кто кого пробуравит взглядом, но так уж получилось.
   Первым отвел глаза он.
   – Ты мою «крышу» знаешь? – спросил он. – Знаешь, кто такой Арчил?
   Еще минуту назад я не собирался шутить с хозяином кафе и считал, что отбрил его по первое число, но сейчас в меня словно бес вселился. А может и не словно, потому что почувствовал, как на спине под курткой зашевелился Сатана.
   Очень хотелось, округлив глаза, невинно переспросить: «Какой-такой Арчил-дебил?» Но я поступил по-другому.
   – А ты таймстебля Воронцова знаешь?
   В глазах Оганеза мелькнуло недоумение. Откуда ему знать о службе стабилизации, как, впрочем, и мне о местном криминальном авторитете?
   – Нет? Тогда чего ты меня своей братвой пугаешь?
   Рука Оганеза в кармане халата напряглась, он снова принялся буравить меня непримиримым взглядом. Но мне гляделки уже надоели.
   – Слушай, чего надо? – намеренно с кавказским акцентом произнес я. – Утомил! Люля-кебаб стынет пиво греется… Иди, дорогой, я кушать буду.
   – Кушай, дорогой, – неожиданно покладисто согласился Оганез, встал из-за стола, но руку из кармана халата не вынул. – За мой счет кушай…
   И он принялся пятиться, не сводя с меня взгляда.
   Я пожал плечами, демонстративно взял шпажку и впился зубами в люля-кебаб, но тут же, мысленно одернув себя, откусил маленький кусочек и принялся тщательно, не торопясь, пережевывать. Нечего потакать дурным привычкам – у кавказских народов не принято показывать голод. Уважать не будут.
   В сторону избушки-кухни я принципиально не глядел. Давно понял, что ненароком встрял в какие-то местные разборки, но меня это мало волновало, хотя и было некстати. Пришел в кафе поесть, отдохнуть, так на тебе…
   Я добавил в бокал пива, повернулся лицом к реке и, прихлебывая, стал смотреть, как по водной глади несется спортивный скутер. Красиво здесь живут…
   В кресло напротив снова кто-то грузно уселся, но я не спешил поворачиваться. Наверное, примчалась «крыша» Оганеза выяснять отношения. Ну-ну, посмотрим, кто кого: они меня или Сатана их… В однозначном исходе я был уверен, но не собирался лишать братву гипотетического шанса.
   Сделав глоток пива, я проводил скутер взглядом и медленно повернул голову.
   Черт! Передо мной сидел таймстебль Воронцов и с неподдельным недоумением рассматривал меня. Будто первый раз видел. Легок на помине! О волке обмолвка, и он тут как тут… Или это поговорка другого народа? У русских, кажется, по-иному: не поминай лихо, пока оно тихо… На вселенское лихо Воронцов не тянул, но волк он был первостатейный. Тот ещё.
   – Здр-драсте! – процедил я и по-волчьи оскалился. Чтоб, значит, соответствовать собеседнику. – Только вас и ждали-с! Не желаете ли присоединиться к трапезе? Щаз я пивка Оганезу закажу…
   – Не ерничайте, Егор, вам не идет, – поморщился таймстебль и внезапно ткнул мне в щеку пальцем.
   – Это еще что?! – отпрянув, возмутился я.
   – Сидеть! – гаркнул Воронцов, и я невольно подчинился.
   Он потыкал мне в щеку холодным, склизким, будто жабьим, пальцем и неопределенно хмыкнул.
   – Не ожидал…
   Явытер щеку салфеткой, и в этот раз мне не пришлось имитировать брезгливость. Сама проявилась.
   – Чего не ожидал?
   – В аэропорту я подумал о стекло волокнистом белье, но, оказывается, это было начало хроноадаптации. Редкое явление. Слышать слышал, но вижу впервые.
   – Что еще за хроноадаптация? – хмуро поинтересовался я. Ощущение слизи на щеке не проходило – я взял чистую салфетку и снова потер щеку.
   Воронцов подозрительно посмотрел на меня.
   – Действительно ничего не слышали о хроноадаптации? – вкрадчиво поинтересовался он.
   – Хроноадаптация, хроноаберрация… Мало ли какие термины существуют в хронофизике? Я практик, а не теоретик. Мое дело – не преступать законы службы стабилизации.
   Сказал инертно, без подтекста. В хроноадаптацию я не верил: скорее всего, это штучки набирающего силу Сатаны. Но таймстебль Воронцов почему-то решил, что я отпустил шпильку в его адрес, и скривил губы.
   – Первый раз слышу, что пиллиджер не нарушает законы.
   – Да, не нарушаю, – отрезал я и непримиримо посмотрел ему в глаза. Темные, мутные, с белесой слизью в уголках век. – По закону улицу переходят на зеленый свет, а на красный свет переходить запрещено. Я же перехожу улицу, когда на ней нет машин.
   – Он еще и философ… – фыркнул Воронцов, но взгляд отвел.
   – Так что такое хроноадаптация? – переспросил я.
   – А вы за собой ничего не замечаете? – удивился таймстебль, и ехидная улыбка вновь заиграла на его губах. Мерзкие все-таки созданья, постанты… Неужели и обезьяны были такого же мнения о первых людях, как я о постантах?
   – Что я должен замечать?
   Воронцов довольно хихикнул. Гаденько у него получилось: будто жаба квакнула, и слюна брызнула.
   – А вы, Егор, на свои руки посмотрите.
   Я начал заводиться.
   – А что мои руки? – Я повертел ладони перед глазами, положил на стол. – Руки как руки…
   И тут я увидел, на что намекал таймстебль, – мои ладони не светились флуктуационным следом. Я уже привык, что тело, прикрытое межвременной тенью, не светилось из-под одежды, но почему не светились открытые ладони?
   – Бывают случаи, когда хронер настолько вживается в чуждый ему временной континуум, что начинается хроноадаптация, – проговорил Воронцов. – Странно, что это происходит именно с вами… Хотя, если подумать, может, так и должно быть?
   – Что должно быть? – хмуро поинтересовался я.
   – То, чего не миновать! – внезапно развеселился таймстебль и этим окончательно испортил мне настроение. Что это они с Ваней-«небожителем» меня загадками кормят?
   – И как к этому относятся в службе стабилизации? – хмуро поинтересовался я.
   – А как, по-вашему, мы должны относиться к хроноадаптации, если она не нарушает целостности потока времени, а, наоборот, сглаживает флуктуационный след хронера до нулевой отметки?
   – Неужели никак?
   – Именно! – расцвел Воронцов неискренней улыбкой, и я насторожился. Очень хотелось послать его подальше, но вовремя одумался. Взял шпажку и принялся сосредоточенно жевать. Люля-кебаб был уже холодным, и бараний жир неприятно застывал на губax, будто слизь с пальца постанта.
   – В таком случае, что вас ко мне привело? – спросил я, тщательно промокая рот салфеткой. Почему-то казалось, что жир скопился в уголках губ, как слизь в закисших глазах таймстебля.
   – Эх, Егор Николаевич, Егор Николаевич… – притворно вздохнул он. – Я надеялся, вы человек разумный…
   – Я не только разумный, но и умный, – небрежно отбрил я, отодвинул тарелку с остывшим люля-кебабом и вылил в бокал остатки пива. – И не стесняюсь это показывать.
   – Не сказал бы, – категорически не согласился Воронцов жестким тоном, почувствовав, что я перехватываю инициативу.
   – Это еще почему? – прищурился я и отхлебнул из бокала.
   – Пока вы были обыкновенным пиллиджером, то вели себя тише воды, ниже травы. Образец законопослушного хронера, хоть иконы рисуй…
   – А сейчас, выходит, не обыкновенный? – вставил я.
   Таймстебль посмотрел на меня холодным, долгим взглядом, и я почувствовал, что он готов удавить меня, если бы не… Если бы что? Знать бы, чего именно они все от меня хотят, тогда бы я… И что бы тогда я? Замкнутый круг.
   – А сейчас вы напоминаете самоубийцу. Перестали отслеживать текущие события, корректировать свои действия в соответствии с законами службы стабилизации, лезете на рожон…
   – Не понял?! – вновь перебил я. – Что значит – не корректирую свои действия? По-моему, настолько корректирую, что, как сами изволили заметить, на меня снизошла благодать… То есть хроноадаптация.
   Я смотрел на таймстебля с ехидным прищуром, чувствовал, как внутри у него кипит, но внешне он не подавал признаков раздражения.
   Воронцов не ответил на мой вопрос и тихо, вкрадчиво, будто не упрекал, а журил, спросил:
   – Зачем вы ввязываетесь в склоку с местным криминалитетом?
   – Каким еще криминалитетом?
   – Этим, – кивнул Воронцов в сторону избушки с курьими ногами.
   Я посмотрел. В открытом окне маячил Оганез, но глядел он не в нашу сторону, а в сторону двери, будто разговаривал с кем-то вошедшим в избушку.
   – Считаете, они опасны? – понизил я голос, но в то же время постарался придать тону издевательские интонации.
   Воронцов хмыкнул и покачал головой. Трудно ему давалось самообладание, но срываться на мне он почему-то не хотел.
   – Вы хорошо рассмотрели Оганеза?
   – А что на него смотреть? Что я, поваров не видел?
   – И все-таки рекомендую приглядеться повнимательнее.
   Я пожал плечами и снова посмотрел на окно избушки. Оганез стоял в той же позе, и рот его был так же приоткрыт. Долго он фразу тянет – когда со мной разговаривал, я не заметил, что он заика.
   – Любопытно, не правда ли? – сказал Воронцов. Он сидел спиной к избушке и не сводил с меня взгляда. Что он там во мне разглядел – не знаю, но определенно не то, о чем я думал.
   – Рекомендую подойти ближе, – посоветовал он.
   Я скривился, пожал плечами, но, поглядев на бутылку с остатками теплого пива, встал и направился к избушке.
   За дверью, отпрянув в угол и закрываясь руками, будто его собирались бить, застыл в нуль-времени официант Лева. Оганеза же экспозиция нуль-времени запечатлела в тот момент, когда он обернулся на шум в дверях. На его лице не было ни страха, ни удивления, только недовольство – он так и не понял, что с ним произошло.
   А я-то думал, что никто, кроме меня, мои проблемы решать не будет… Подойдя к морозильнику, я вынул бутылку «Жигулевского» и вернулся к столику.
   – Вижу, увиденное не произвело впечатления, – разочарованно заметил таймстебль.
   Я сел, откупорил бутылку, налил в бокал пива.
   – Холодненького по такой жаре не желаете? – предложил я.
   Воронцов содрогнулся, отодвинулся от стола, но промолчал. Помнит, гад, как мне ржавую плесень предлагал. Долг платежом красен… Впрочем, при первом знакомстве я ему красную икру предлагал, так что два – один в мою пользу.
   – Полагаете, я бы не справился с двумя наркоторговцами? – пренебрежительно сказал я и залпом опрокинул в себя бокал. В кафе никого не было, а стесняться своих тамошних привычек перед таймстеблем я не собирался.
   – У Оганеза помповое ружье, – сказал Воронцов.
   – Да неужели? Вы еще, как давеча, плату потребуйте за спасение моей жизни.
   – А почему бы и нет? – Воронцов попытался изобразить на лице оскорбленное недоумение, но выдавали бегающие глаза. – Когда действия хронера приводят к мощной флуктуации, служба стабилизации обязана исправлять ситуацию, по собственному усмотрению либо вытирая хронера, либо милуя его. Когда же хронер погибает в результате несчастного случая и это не приводит к флукуационным всплескам, мы не имеем права вмешиваться в хронологию событий.
   – А сейчас какой случай? Первый или второй?
   – Не тешьте себя надеждой на свою исключительность. Второй.
   – Тогда почему вмешались? Или я так понравился, что решили помочь из чисто альтруистических побуждений?
   При слове «понравился» Воронцова передернуло, но возразил он по другому поводу.
   – Из меркантильных.
   – Фи-гуш-ки! – раздельно, с чувством, отрезал я. – Во-первых, в вашей охране не нуждаюсь, как-нибудь в своей жизни сам разберусь, а во-вторых, я не дойная корова.
   Воронцов поднялся из-за стола.
   – Жаль, а я хотел подработать…
   Прозвучало это настолько неискренне, что я не нашелся, как съязвить. Но теперь был на сто процентов уверен, что, если захочу и потребую, он будет еще доплачивать за мою безопасность.
   – Хотите, дам бесплатный совет? – предложил он.
   – Не хочу.
   – И все же… Оганез позвонил кое-куда, и через двадцать минут сюда приедут трое крепких парней разбираться, что вы за фрукт такой. Но еще раньше закончится экспозиция нуль-времени, и Оганез очнется.
   – Ну и что?
   – Вы полагаете, он будет вас спрашивать, стрелять ли ему из помпового ружья или нет?
   – Обязательно спросит! – в этот раз нашедшись, заверил я. – Оганез – необычайно вежливый и культурный человек. Вы разве не заметили?
   – Само обаяние, – не остался в долгу Воронцов, но лицо у него при этом было угрюмым. – Всего вам доброго, – кивнул он и направился восвояси.
   Что у меня сегодня за день такой неудачный? Паршиво начался, а продолжился еще хуже. Не желал я встречаться ни с дружком сэра Джефри, ни с блюстителем стабильности, никакого дела мне не было до местного криминалитета, но они, как по заказу, чередой пошли… Нет чтобы встретиться со Златой или…
   Внезапно я понял, что «или» у меня нет. Основное правило пиллиджера: ни с кем из местных не заводить тесных связей, и до сих пор я ему неукоснительно следовал. Теперь – дудки! Акция службы стабилизации разрушила мое мировоззрение, и я больше не желал жить жизнью рядового пиллиджера. Хватит мне просчитывать каждый свой шаг, оценивать, взвешивать, лишь бы только прокормиться. Если меня так берегут, лелеют, то пора с этой ситуации иметь дивиденды – жить нормальной, полнокровной жизнью, как будто я действительно прошел хроноадаптацию. Не знаю, во что это выльется, но пусть будет как будет. Будущее покажет.
   Я подождал, пока таймстебль Воронцов не скрылся с глаз за деревьями вдоль набережной, посидел еще немного, а затем тоже покинул кафе, не дожидаясь, пока Оганез очнется и тем более когда прибудет его «крыша» выяснять со мной отношения, Нет, я не боялся ни стрельбы, ни драки. Что такое помповое ружье против нуль-таймера, а владение допотопными боевыми искусствами против владения психокинезом, на порядок увеличивающим мышечную реакцию? Конечно, существуют еще непредвиденные обстоятельства, но на них у меня имеется Сатана. Однако и предупреждением таймстебля не стоило пренебрегать – пока не узнаю, что за возня вокруг меня ведется, лучше ничего не предпринимать. Зато словесно пикироваться, стараясь вывести Воронцова из себя, просто-таки необходимо. По крупицам, в запале оброненным таймстеблем, авось что-нибудь выведаю.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

   Ни вечером, ни на следующий день Злата не позвонила, и мне было тошно. Неделю назад, когда мы и первый раз встретились, было все равно, позвонит она или нет, кто вернет деньги и вернет ли: находясь в базовом времени, пиллиджеру приходится многим поступаться для сохранения своего статуса. Допустим, не вернула бы Злата долг, повздорил бы я из-за этого с хозяйкой, выставила бы она меня из квартиры… Что было бы со мной как с пиллиджером? При контактах с местными пиллиджеру положено держаться корректно и вежливо, чтобы ни флуктуационного сучка, ни флуктуационной задоринки не образовалось в потоке времени. Скитаясь по гостиницам, я потратил полгода, пытаясь вычислить на вариаторе иную подходящую квартиру, но ничего лучшего не нашел. А когда все же поселился здесь, квартира так понравилась, что ни на что другое не был согласен и из-за суммы меньше месячного взноса не собирался разрушать свое благополучие. Лучше поступиться – тогда и хозяйка станет добрее, и спокойная жизнь наладится. Пиллиджеру иного не надо.
   Не может быть у пиллиджера ни друзей, ни хороших знакомых, ни девушки, ни семьи, ибо он ни к кому не имеет права привязываться, равно как никого не имеет права привязывать к себе. Такова судьба пиллиджера, и с этим приходится мириться, как мирятся со своей судьбой миллионы людей, прозябающих на нелюбимой работе, но тем не менее находящих в этом смысл жизни. Работа пиллиджера была моим смыслом жизни, однако после встречи с таймстеблем Воронцовым смысл превратился в фикцию, и я понял, чего лишился, став пиллиджером. Не было рядом друга, с кем можно поделиться своими неурядицами, не было подруги, с которой можно забыться, потому и жалел, что Злата не звонит. Вряд ли это любовь – мне хотелось чьего-то участия, понимания, а ближе Златы никого не было. Хотя и она была чрезвычайно далека…