Страница:
Пол под ногами дрогнул, грохот взрыва тампонами заложил уши. Лайнер авиакомпании «United Airlines» врезался в южную башню Всемирного торгового центра.
Со стены кабинета сорвался эстамп, упал в кресло и острым краем распорол кожаную обивку. Тамт пошатнулся и каменной статуей завалился на стол, сметая на пол бумаги и канцелярские принадлежности. Теперь изменений в кабинете точно не обнаружишь, да и некогда.
За дверью на мгновение воцарилась тишина, которая тут же взорвалась дикими криками, топотом ног. рокотом сдвигаемых в панике столов, звоном бьющегося стекла. Поздно спохватились, поздно, раньше надо было бежать… Оказывается, поговорка «пока гром не грянет, мужик не перекрестится», верна не только для русских.
Я выждал пару минут, пока за дверью не стихло, и вышел из кабинета. Рабочий зал фирмы «Chemical Technology, Ltd. » напоминал пресловутую посудную лавку после посещения ее слоном. Перевернутые столы, стулья, кресла, битые дисплеи компьютеров. Пол устилали листы бумаги, пересыпанные стеклянным крошевом разбитой вдребезги перегородки, тропические растения были сломаны и растоптаны. Страшная сила – людская паника, пострашнее цунами. Между пятьдесят шестым и пятьдесят восьмым этажами лестничные пролеты рухнули, и толпа, напирающая сверху, начнет сбрасывать в провал людей.
Хрустя под подошвами битым стеклом, я прошел к запасной лестнице и остановился у приоткрытой двери, из-за которой тянуло дымом и животным страхом пытающихся спастись людей. Основной поток беженцев схлынул ниже, и с пятьдесят восьмого этажа доносились истошные крики.
«Ещё полминуты… – подумал я, выглядывая в щель на лестничную площадку. – Ага, вот…»
Сверху послышался топот, и на лестничном пролёте показался грузный негр в спецовке уборщика. Бежал он со сто второго этажа, бег по лестнице давался ему плохо, он тяжело, с одышкой, дышал, пот градом катился с лица.
Я подождал, пока он не скатился на площадку, затем распахнул дверь, схватил уборщика за спецовку и, подставив ногу, изо всей силы рванул на себя. И когда он кубарем полетел в коридор, ударил его по шее ребром ладони.
Уборщик сдавленно икнул и ничком рухнул на пол. От падения его туши пол дрогнул так, будто в здание врезался еще один самолет. Если не «boeing», то легкомоторная «Cessna».
«Люди гибнут за металл…» – отстраненно пронеслось в голове. За металл либо его производные. И сколько человечеству суждено жить на Земле, ничего в этом мире не изменится.
Я потер ушибленную ладонь и поморщился. Б удар я вложил максимум силы и, быть может, убил уборщика, но ни для него, ни для меня это не имело никакого значения. Как и для всемирной истории, Все, кто сейчас находился в здании выше пятьдесят восьмого этажа, были обречены. Все, кроме меня.
– Извини, мы вроде бы коллеги, но тебе деньги больше не понадобятся, – сказал я, переворачивая грузное тело навзничь.
Уборщик захрипел, из уголка губ по щеке потекла струйка крови. Живой. Не взял я грех на душу, хотя при данных обстоятельствах убийство можно считать не грехом, а милосердием. И жертва меньше мучится, и у меня на душе спокойнее. Такова работа и ее издержки.
Вывернув карманы спецовки уборщика, я извлек ворох мятых ассигнаций, которые неудачливый мародер выгреб из открытого сейфа на сто втором этаже и, не считая, побросал в кейс. И без счета знал, что здесь около двадцати тысяч.
– Покойся с миром, – пожелал я распростертому телу, перешагнул через него и, не торопясь, направился к лестнице. До обрушения южной башни Всемирного торгового центра оставалось сорок минут, и спешить было некуда.
На ступеньках лестничного пролета между восемьдесят шестым и восемьдесят седьмым этажами сидела женщина со сбитой прической и в порванной юбке. Левая нога у нее была неестественно вывернута, и женщина с ужасом смотрела на нее, не решаясь притронуться.
– Помогите! – страдальческим голосом воззвала она ко мне. – Моя нога… Видите…
Я прошел мимо с каменным лицом, как будто на лестнице никого не было.
– Да что же это… Как же вы? – запричитала женщина. – Сэр, помогите! Помогите хоть кто-нибудь!
Я поднялся на восемьдесят седьмой этаж, вышел вкоридор и плотно закрыл за собой дверь. Я мог ей помочь, как помог уборщику, очистившему сейф на сто втором этаже, но в сумочке женщины был всего триста двадцать один доллар. До таких сумм я не опускался. Я мародер, но не стервятник.
И все же, когда я вошел в кабинку туалета и, не утруждая себя тем, чтобы запереться, достал из кармана джамп, на душе у меня было гадко. Издержки профессии… Будь они прокляты!
ГЛАВА ПЯТАЯ
Со стены кабинета сорвался эстамп, упал в кресло и острым краем распорол кожаную обивку. Тамт пошатнулся и каменной статуей завалился на стол, сметая на пол бумаги и канцелярские принадлежности. Теперь изменений в кабинете точно не обнаружишь, да и некогда.
За дверью на мгновение воцарилась тишина, которая тут же взорвалась дикими криками, топотом ног. рокотом сдвигаемых в панике столов, звоном бьющегося стекла. Поздно спохватились, поздно, раньше надо было бежать… Оказывается, поговорка «пока гром не грянет, мужик не перекрестится», верна не только для русских.
Я выждал пару минут, пока за дверью не стихло, и вышел из кабинета. Рабочий зал фирмы «Chemical Technology, Ltd. » напоминал пресловутую посудную лавку после посещения ее слоном. Перевернутые столы, стулья, кресла, битые дисплеи компьютеров. Пол устилали листы бумаги, пересыпанные стеклянным крошевом разбитой вдребезги перегородки, тропические растения были сломаны и растоптаны. Страшная сила – людская паника, пострашнее цунами. Между пятьдесят шестым и пятьдесят восьмым этажами лестничные пролеты рухнули, и толпа, напирающая сверху, начнет сбрасывать в провал людей.
Хрустя под подошвами битым стеклом, я прошел к запасной лестнице и остановился у приоткрытой двери, из-за которой тянуло дымом и животным страхом пытающихся спастись людей. Основной поток беженцев схлынул ниже, и с пятьдесят восьмого этажа доносились истошные крики.
«Ещё полминуты… – подумал я, выглядывая в щель на лестничную площадку. – Ага, вот…»
Сверху послышался топот, и на лестничном пролёте показался грузный негр в спецовке уборщика. Бежал он со сто второго этажа, бег по лестнице давался ему плохо, он тяжело, с одышкой, дышал, пот градом катился с лица.
Я подождал, пока он не скатился на площадку, затем распахнул дверь, схватил уборщика за спецовку и, подставив ногу, изо всей силы рванул на себя. И когда он кубарем полетел в коридор, ударил его по шее ребром ладони.
Уборщик сдавленно икнул и ничком рухнул на пол. От падения его туши пол дрогнул так, будто в здание врезался еще один самолет. Если не «boeing», то легкомоторная «Cessna».
«Люди гибнут за металл…» – отстраненно пронеслось в голове. За металл либо его производные. И сколько человечеству суждено жить на Земле, ничего в этом мире не изменится.
Я потер ушибленную ладонь и поморщился. Б удар я вложил максимум силы и, быть может, убил уборщика, но ни для него, ни для меня это не имело никакого значения. Как и для всемирной истории, Все, кто сейчас находился в здании выше пятьдесят восьмого этажа, были обречены. Все, кроме меня.
– Извини, мы вроде бы коллеги, но тебе деньги больше не понадобятся, – сказал я, переворачивая грузное тело навзничь.
Уборщик захрипел, из уголка губ по щеке потекла струйка крови. Живой. Не взял я грех на душу, хотя при данных обстоятельствах убийство можно считать не грехом, а милосердием. И жертва меньше мучится, и у меня на душе спокойнее. Такова работа и ее издержки.
Вывернув карманы спецовки уборщика, я извлек ворох мятых ассигнаций, которые неудачливый мародер выгреб из открытого сейфа на сто втором этаже и, не считая, побросал в кейс. И без счета знал, что здесь около двадцати тысяч.
– Покойся с миром, – пожелал я распростертому телу, перешагнул через него и, не торопясь, направился к лестнице. До обрушения южной башни Всемирного торгового центра оставалось сорок минут, и спешить было некуда.
На ступеньках лестничного пролета между восемьдесят шестым и восемьдесят седьмым этажами сидела женщина со сбитой прической и в порванной юбке. Левая нога у нее была неестественно вывернута, и женщина с ужасом смотрела на нее, не решаясь притронуться.
– Помогите! – страдальческим голосом воззвала она ко мне. – Моя нога… Видите…
Я прошел мимо с каменным лицом, как будто на лестнице никого не было.
– Да что же это… Как же вы? – запричитала женщина. – Сэр, помогите! Помогите хоть кто-нибудь!
Я поднялся на восемьдесят седьмой этаж, вышел вкоридор и плотно закрыл за собой дверь. Я мог ей помочь, как помог уборщику, очистившему сейф на сто втором этаже, но в сумочке женщины был всего триста двадцать один доллар. До таких сумм я не опускался. Я мародер, но не стервятник.
И все же, когда я вошел в кабинку туалета и, не утруждая себя тем, чтобы запереться, достал из кармана джамп, на душе у меня было гадко. Издержки профессии… Будь они прокляты!
ГЛАВА ПЯТАЯ
Обратный скачок в двадцать шестое августа прошёл, как всегда, без сучка, без задоринки. Пару минут я выждал в кабинке, пошуршал туалетной бумагой, спустил в унитазе воду, открыл дверцу и прошел к умывальнику, чтобы в очередной раз вымыть руки. В первое время здесь я мыл руки с содроганием, но постепенно приучился, а душ даже начал нравиться. Там, чем меньше моешься, тем меньше заразы к рукам пристает.
Рядом со мной мыл руки клерк из фирмы «Chemical Technology, Ltd. ». Он покосился на меня, деликатно сморщил нос и отвернулся. Я принюхался и почувствовал, что от меня пахнет гарью. Этого я не учел и на вариаторе не отрабатывал. Век живи, век учись.
Дезодорантов для одежды на полочке под зеркалом не оказалось, поэтому я взял туалетный освежитель воздуха и обрызгал пиджак. Клерк скривился и с чувством аристократического превосходства ретировался из туалета. Ишь, утонченный эстет! Видел его на экране вариатора, помню, как несся по лестнице, распихивая женщин локтями… Между прочим, чем-то на сэра Джефри похож…
Воспоминание о возможном конкуренте окончательно испортило настроение. Не встретился он мне в будущем, но это ни о чем не говорило. Сделано только полдела, окончание акции предстояло в северной башне.
Увидев мой «фотоаппарат», лифтер с подозрением окинул меня взглядом, но ничего не сказал. Если прокол с запахом дыма я не учел, то этот прокол непростителен. Прорабатывал я эту версию, но спрятать нуль-таймер под пиджак забыл. Не любят в офисных зданиях людей с фотоаппаратами, и лифтер, который, по моим сведениям, останется в живых, может меня запомнить. Как бы после одиннадцатого сентября на меня не составили фоторобот как на возможного пособника террористов.
Прятать под полу нуль-таймер было глупо – тогда точно окажусь в ориентировке ФБР, – и я отодвинулся в уголок кабины, чтобы входившие и выходившие на этажах люди меньше обращали на меня внимание. Но когда выходил из лифта на первом этаже и лифтер мог видеть только мою спину, нуль-таймер исчез под полой. Ловкость рук необходима пиллиджеру равно в той же степени, как и карманнику.
На площади перед двумя небоскребами-близнецами Всемирного торгового центра фотографировалась группа японских туристов, и я поморщился. Не учёл, что башни-небоскребы не просто офисные здания, но и достопримечательность Нью-Йорка и фотоаппарат здесь не в диковинку. Но снова выставлять напоказ нуль-таймер не стал. Всех мелочей никогда не учтешь, а береженого, как известно, и Бог бережет.
Войдя в холл северной башни, я поднялся лифтом на девяносто восьмой этаж и на всем пути никаких отклонений от версии вариатора не заметил. Все, естественно, помнить не мог, но запомнившиеся мелкие детали совпали один к одному. Споткнувшийся на ступеньках мужчина в строгом костюме и пестром галстуке, унылый лифтер с герпесом на верхней губе, шикарная блондинка, вошедшая в лифт на двадцать шестом этаже и вышедшая на сороковом. Единственным новым фактором был пряный запах её духов, но опцию запахов я на вариаторе отключил, иначе обсчет вариантов увеличивался чуть ли не втрое, в то время как особого влияния на изменение реальности запахи не оказывали. Только в случае избирательной аллергии, но вероятность такого события, к тому же влекущего за собой флуктуацию выше второго порядка, составляла одну десятимиллионную. Почти такую же вероятность имел факт моего инертного присутствия здесь. Если учитывать столь незначительные вероятности, то надо рассчитывать каждый вдох-выдох.
В этот раз вариатор рекомендовал прыгнуть в будущее с лестничной площадки между девяносто восьмым и девяносто девятым этажами, которая на протяжении получаса будет пустой. Не лежала у меня душа к продолжению акции, так как предстояло совершить временную петлю и попасть в то же время и почти в то же место, в котором уже побывал. Когда пространственные координаты мест действия в одном временном отрезке разнесены между собой на достаточно далекое расстояние и происходящие в них события исключают взаимовлияние друг на друга, то никаких эксцессов не происходит. Но когда расстояние небольшое, тогда, как говорится, возможны варианты. В девяносто девяти случаях из ста все проходит нормально, но вот в одном случае… Между башнями-близнецами было достаточное расстояние, но… Эх, напрасно я совершил незапланированный прыжок во времени в кабинете Тамта, тогда бы никакие дурные мысли в голову не лезли. О временной петле и встречах с самим собой ходит много легенд, одна мрачнее другой, из которых самые оптимистические заканчиваются самопроизвольной вытиркой. Об иных вариантах лучше не вспоминать, и если бы на девяносто девятом этаже меня не ждали шестьдесят тысяч долларов, я бы никогда не решился. Деньги правят миром, и если хочешь жить, а не прозябать, то вынужден действовать на свой страх и риск: вариатор не обсчитывает варианты временной петли, так как самопроизвольная вытирка не вызывает флуктуационных возмущений. Наоборот, вытирка уничтожает флуктуацию вместе с объектом, способствовавшим ее образованию.
Риск – благородное дело, хотя к моей профессии слово «благородное» лепилось как к корове седло. Честнее употреблять «авось». Авось пронесет…
Я поднялся на лестничную площадку между этажами, достал джамп и набрал дату. Предстояла весьма простенькая операция на девяносто девятом этаже, и то, что это именно девяносто девятый, а не сотый этаж, вселяло некоторую надежду. Авось попаду именно в девяносто девять случаев из ста, когда ничего не происходит. Не верю в приметы, но надеяться никто не запрещает.
И все же когда нажимал кнопку «Старт», я чувствовал себя не в своей тарелке.
Предчувствие не обмануло. Мир с диким грохотом раскололся пополам, вертикальным зигзагом разделив здание и меня так, что на сетчатке глаз, как на фотопленке, сохранилась мгновенная экспозиция. Левый глаз видел лестницу, ведущую вниз, правый – лестничный пролет наверх, а между ними змеился разлом зияющей черной пустоты.
Я пошатнулся и ухватился за перила. В ушах шумело, в глазах рябило, ноги налились свинцовой тяжестью, а в памяти стояла картинка временного разлома. Все-таки не повезло. Хорошо, что живой, только в каком я виде?
В голове отстраненно пронеслось, что Гудков, разрабатывая свою теорию, понятия не имел о временных разломах. Да и о временной петле он имел весьма архаичные представления…
В носоглотке запершило от едкого дыма тлеющего пластика облицовки стен, по барабанным перепонкам ударили истошные женские крики, и я понял, что со зрением и слухом все в порядке. Ноги все ещё были ватными, но, кажется, только галлюцинацией временного разлома все и ограничилось. Авось всё-таки сработал.
Придерживаясь за перила, я побрел наверх, с трудом переставляя чугунные ноги. Задымленность была настолько плотной, что я ничего не различал в двух шагах от себя. Когда вышел в коридор девяносто девятого этажа, мимо мелькнула чья-то тень, затем еще одна. То ли кто-то метался в дыму, то ли опять галлюцинация. Дверь нужного кабинета я нашел чуть ли не на ощупь, вошел, разыскал в дыму сейф, набрал известную по версии вариатора комбинацию и принялся, не глядя, выгребать пачки долларов. Сканировать их на наличие в будущем флуктуационного следа не имело смысла: когда северная башня рухнет, сейф угодит между раскаленными металлическими балками и внутри все выгорит дотла.
Когда я выбирался обратно, то уже почти ничего не видел. Глаза слезились, в легких хрипело из-за едкого дыма и недостатка кислорода. На ступеньках я споткнулся о чье-то тело и едва удержался на ногах. А ведь было в версии это тело, но из-за передряги с временным разломом забыл обо всем. Наконец я добрался до площадки между этажами, достал джамп, выставил время и прыгнул.
На этот раз никаких эксцессов при прыжке не случилось. Не думал о них, вот и не случились. Глупое заключение, но именно из-за таких случаев начинаешь верить в приметы. Если бы, вопреки предчувствию, в первый раз не произошел временной разлом, то я о предчувствии и думать бы забыл. Но когда предчувствие оправдывается, о таком случае будешь помнить всегда.
Минуты две я откашливался и отплевывался, стоя на ступеньках. Хорошо, что лестницей практически никто не пользуется, предпочитая лифты. Странно в общем-то, что я так реагировал – атмосфера там была немногим лучше. Отвык, что ли? Руки, костюм были перепачканы сажей, и от меня за три версты воняло пожарищем. Трубочист, да и только. В таком виде в лифт не сунешься… Все рассчитал на вариаторе, любые возможные ситуации, приводящие к флуктуации, а элементарный запах пожарища и тривиальную гарь не учел. Прокололся как последний лох.
«Люди гибнут за металл…» – снова вспомнились слова Мефистофеля, которые я, как эпитафию, произнес про себя над распростертым телом мародера-неудачника в южной башне. М-да… Сам-то чем лучше?
Я немного постоял на лестнице, прикидывая, как выбраться из ахового положения, и вспомнил, что когда бродил почти на ощупь по коридору девяносто девятого этажа, то первой дверью рядом с выходом на лестницу была дверь в туалет.
Придется ломать график отхода, но иного пути не существовало. Если в таком виде покажусь в холле и на улице, то мной могут заинтересоваться служба охраны здания и полицейские. Учитывая большую сумму в кейсе, это может привести не только к житейским неприятностям, но и к флуктуации высокого порядка.
Я поднялся по лестнице, постоял, прислушиваясь, у двери, затем выглянул в коридор и, никого не увидев, быстро юркнул в туалет.
К. моему счастью, в туалете никого не оказалось. Хорошо, что я наметил акцию на утро, когда туалетами почти никто не пользуется.
Минут двадцать я приводил костюм в порядок, оттирая сажу туалетной бумагой, и за все это время в туалет так никто и не заглянул. Повезло… К чертовой матери такое везение! Везет тем, кто круглый год на Гавайях отдыхает на собственной вилле, мне же везёт только с туалетами…
Покончив с чисткой костюма, я тщательно вымыл руки, умылся, причесался и посмотрел на себя в зеркало. Пиджак был немного помят, но на это мало кто обратит внимание. А если и обратит, то подумает о моей неряшливости, что вовсе не повод для задержания. Единственной проблемой оставался неистребимый запах гари. После влажной обработки пиджака он уменьшился, но по-прежнему ощущался. Как и в туалете южной башни, дезодорантов для одежды здесь не оказалось, на полке стоял только хвойный освежитель воздуха. Я недоверчиво повертел баллончик в руках. Запах горелого органического пластика был довольно мерзким, и как бы в смеси с хвойным освежителем воздуха не получился дикий аромат, будто кто-то под елочкой нагадил. Однако отступать было некуда, и я решительно обрызгал костюм дезодорантом. К моему удивлению, запах получился приемлемым – нечто вроде жженой хвои, но все равно лифтом я воспользоваться не рискнул.
Сомнительное удовольствие – спускаться по лестнице с девяносто девятого этажа, но все же лучше, чем подниматься. Это утешало, но не радовало. Радуются те, кто отдыхает на Гавайях, мое же счастье– благоухать жженой хвоей.
Но когда я сделал первый шаг по ступенькам вниз, то понял, что главная проблема в другом. Свинцовая тяжесть в ногах, которую я вначале приписывал элементарному испугу в момент временного разлома, не исчезла. Не было случая, чтобы кто-то выходил из временного разлома без последствий, – не стоило обнадеживаться с самого начала. На ноги будто навесили гири, хотя внешне по брюкам ничего определить было невозможно. Ни к чему сейчас и проверять: что произошло, того не изменишь. Вернусь в отель, тогда и посмотрю. Быть может, ноги у меня теперь козлиные, с копытами…
Почти час я спускался по лестнице враскорячку и все это время по наитию пытался определить, нормальные у меня ноги или нет. Ступни, пальцы я вроде бы чувствовал, но без визуального осмотра тактильному чувству доверять не стоит. Безногие тоже чувствуют пальцы и ступни – этакое своеобразное дежавю.
Когда я спустился на первый этаж и остановился перед дверью в холл, ног под собой уже не ощущал. Было всё равно, нормальные они, козлиные или их вообще нет.
График отхода с места акции полетел к чертовой матери, и теперь предстояло действовать на свой страх и риск – не было у меня ни получаса, ни отдельного кабинета, чтобы спокойно обсчитать на вариаторе новую реальность. В принципе никаких контактов у меня не намечалось, поэтому ничего экстраординарного произойти не могло. Туристы-хронеры не пользуются вариаторами, и с ними не случается казусов, если сами не совершат какой-либо глупости.
Я перевел дух, решительно открыл дверь и твердой поступью прошествовал через холл к выходу из северной башни. Ни на мятый пиджак, ни на аромат «жженой хвои» никто не обратил внимания. Никому я не был нужен.
Выйдя на площадь, я расслабился и позволил себе неторопливую походку усталого человека. Ноги гудели, и я начал подумывать о том, чтобы взять такси, но затем отказался от этой мысли. Хотя расчетное время безопасного отхода безвозвратно ушло, не стоило ломать график передвижения. Все может быть…
Июльское солнце припекало, прохожие шли в легкой летней одежде, и только я один в пиджаке. Снимать пиджак, чтобы нести его, перебросив через руку, я не стал (рубашка под ним была испачкана гарью) и свернул в тень от северной башни.
Но не успел я сделать нескольких шагов, как почувствовал, что с ногами снова творится неладное. Они по-прежнему гудели, но теперь свинцовая тяжесть начала тянуть их куда-то назад и влево, будто сместился центр притяжения Земли. Я глянул под ноги и обомлел – находясь в тени здания, я тем не менее отбрасывал черную куцую тень, которая тянула меня вбок и назад. К счастью, прохожие пока не обращали на нее внимания, и я побыстрее выскочил на солнце. Но и здесь вид тени меня не обрадовал – она была гораздо темнее, чем у остальных людей.
Забыв о предосторожности, я поймал такси и поехал в отель, по пути искоса поглядывая на свою флуктуационную ауру. Аура изменилась – поблекла, стала практически незаметной и мерцала в такт колебаниям тени. Это уже вообще черт знает что! Много слышал легенд о трансформациях хронеров, угодивших во временной разлом, но ни в одной из них не говорилось о тени.
Расплатившись с таксистом, я выбрался из машины и наткнулся на недоуменный взгляд швейцара, предупредительно распахнувшего дверцу.
– Неприятности? – вежливо поинтересовался он, глядя на мой пиджак.
– Все о'кей, Том! – жизнерадостно заверил я, сунул ему в руку пять долларов и поспешно скрылся в дверях отеля. Парадный вход освещался солнцем, и вряд ли швейцар успел обратить внимание на мою необычно черную тень.
Лифтом я пользоваться не стал по той же причине, что и в северной башне Всемирного торгового центра, и пошел по лестнице. Ног под собой я не чувствовал, и подъем на пятый этаж оказался мукой мученической – быть может, тяжелее, чем спуск по ступенькам с девяносто девятого этажа. И пока я, скрежеща зубами, поднимался, перед глазами стоял образ женщины с подвернутой ногой на лестничной площадке между восемьдесят шестым и восемьдесят седьмым этажами южной башни Всемирного торгового центра. Теперь я ее понимал. Хоть волком вой – никто не поможет. Как аукнется, так и откликнется…
Когда я ввалился к себе в номер, то был уже никаким. Запер дверь, упал в кресло и минут пять пребывал в прострации, пока взгляд не сфокусировался на бутылке минеральной воды, оставшейся от позднего ужина. Я приложился к горлышку и только тогда понял, что гортань у меня пересохла, а организм практически обезвожен. Не отрываясь, выпил бутылку до дна, и в голове немного прояснилось. И представить не мог, что у меня столь слабые нервы, – во время акций навидался такого, что, казалось, ничто не может вывести из равновесия. Однако до сих пор беда касалась других, а когда затронула меня, выяснилось, что никакой я не супермен с железными нервами, а обычный человек. Трусливый и мнительный.
Кряхтя, как старый дед, я встал с кресла, стянул с себя пиджак, бросил на кровать и только тогда осмелился посмотреть на свою новую тень. Она лежала у ног неподвижным черным комком и казалась объёмной. Будто затаившийся зверек.
Ноги гудели, будто чугунные, и на самом деле могли оказаться свинцовыми, деревянными, а то и поросшими шерстью, с козлиными копытами. Я расстегнул ремень, брюки свободно упали на пол, и у меня отлегло от души. Ноги были как ноги, обыкновенные, в меру волосатые, мужские. Мои собственные, только безмерно уставшие. Они гудели, были одновременно и чугунными, и деревянными, но, к счастью, лишь в переносном смысле. Упавшие брюки закрыли угольную тень, и ткань начала шевелиться. Что за заразу я подхватил во временном разломе?
Опасаясь прикасаться к тени руками, я снова сел в кресло, каблук об каблук разулся и ногой отшвырнул брюки вместе с туфлями в сторону.
Тень была похожа на большую жирную кляксу. Она лежала на полу, подрагивала, как желе, сливаясь по цвету с черными носками, и создавалось впечатление, будто я обеими ногами основательно увяз в луже гудрона. Ковровое покрытие пола сквозь тень не просматривалось.
Все так же одними ногами я попытался стащить с себя носки, но ничего не получилось. Вот уж влип так влип… По самые уши. Когда коготок увяз, то глупо бояться притронуться к тени руками. Поздно цирроз лечить, если печень отпала.
Я нагнулся, потрогал тень и испытал странное ощущение, словно она была осязаемой. Пальцы свободно проходили сквозь черноту, касались ворса паласа, но в то же время тень выталкивала пальцы из себя, будто они погрузились в лужицу ртути. Попытался захватить тень кончиками пальцев, но она так же легко, как ртуть, выскользнула. Любопытной субстанцией наградил меня временной разлом… Надолго или нет, понятия не имел, но так или иначе мне предстояло с ней жить. Долго ли, коротко, всю жизнь или только часть, но привыкать надо, а поэтому лучше всего с самого начала не придавать тени особого значения и не обращать на нее внимания. Будто бы так и надо, будто такая тень у всех без исключения.
Сбросив с себя остатки одежды, я направился в ванную комнату. Не обращать внимания на тень не получалось – она гирями висела на ногах, и я шел по полу, как по болоту.
Забравшись под душ, включил воду, намылился… Тут-то и началось светопреставление. Тень взметнулась, выросла выше меня и начала кривляться в струях воды, карикатурно повторяя мои движения. Что с неё возьмешь – тень, она и есть тень, даже приобретённая во временном разломе.
Закрыв глаза, чтобы в них не попал шампунь, я принялся тщательно мыться, но образ метущейся в струях воды тени не шел из головы. Душ – еще куда ни шло, а что она начнет вытворять, когда буду сидеть на унитазе? Закончив мыться, я ополоснулся и только затем осторожно приоткрыл глаза.
Тень никуда не исчезла. Она присела, стала немного ниже, но, заштрихованная плотными струями душа, продолжала плясать жирной человекоподобной кляксой с широко расставленными руками. В ее карикатурной плоской голове то появлялись, то исчезали сквозные прорехи глаз, рта, но я не был уверен, в действительности ли она кривлялась или это иллюзия от струй душа.
Когда выключил воду, тень с шумом упала на пол. но опять я не был уверен, что именно она плеснулась у ног, а не остатки воды. Но в то, что тень всосется в сток вместе с водой и мыльной пеной, я не верил. И правильно делал, потому что, когда насухо вытер голову полотенцем и поплелся в комнату, тень гирями на ногах последовала за мной.
Подойдя к кровати, я сбросил с нее вонявший гарью пиджак, ничком рухнул на постель и зарылся лицом в подушку. Надо было тщательнейшим образом проанализировать ход прошедшей акции, выявить все ошибки и просчеты, чтобы впредь не наступать на те же грабли, но голова отказывалась работать. Стресс есть стресс, и никакая психологическая уравновешенность не способна ему противостоять. А поскольку лучшее средство для снятия стрессовых аберраций – сон, я выставил биологический хронометр на срок в один час и мгновенно уснул. Что умею, то умею. Хныкать, распускать нюни пиллиджеру не положено, и если не умеешь держать себя в руках, то отправляйся назад.
Проснулся я ровно через час в той же позе, уткнувшись лицом в подушку. Спал крепко, без сновидений, но не могу сказать, что проснулся свежим и бодрым – стрессовые ситуации так просто не проходят. Все же благодаря короткому сну, вернулась трезвая ясность и холодная рассудительность. Чего я и добивался. Мало того, во время сна мозг подсознательно проанализировал мое поведение во время акции, и теперь я твердо знал, в каком ключевом моменте совершил непростительный промах.
Это был прыжок на пятнадцать минут вперед в кабинете управляющего Тамта. По версии вариатора нужно было переждать, но я почему-то нарушил святое правило пиллиджера ни на йоту не отступать от разработанной поведенческой версии во время акции. При этом не имело никакого значения, что в кабинет в это время никто не должен был войти. Будто черт меня за руку дернул… И я начинал догадываться, что это за черт. Не мог я просто так, с бухты-барахты, отступить от правил! Ай да сэр Джефри… Похоже, он применил дистанционное подсознательное внушение, причем настолько мягкое, что психологическая защита не сработала, а подсознание среагировало на внушение только после скачка, когда мне показалось, что в комнате что-то изменилось. Не напрасно я затем комплексовал перед прыжком на лестнице северной башни – нарушило-таки внушение мою психологическую устойчивость.
Рядом со мной мыл руки клерк из фирмы «Chemical Technology, Ltd. ». Он покосился на меня, деликатно сморщил нос и отвернулся. Я принюхался и почувствовал, что от меня пахнет гарью. Этого я не учел и на вариаторе не отрабатывал. Век живи, век учись.
Дезодорантов для одежды на полочке под зеркалом не оказалось, поэтому я взял туалетный освежитель воздуха и обрызгал пиджак. Клерк скривился и с чувством аристократического превосходства ретировался из туалета. Ишь, утонченный эстет! Видел его на экране вариатора, помню, как несся по лестнице, распихивая женщин локтями… Между прочим, чем-то на сэра Джефри похож…
Воспоминание о возможном конкуренте окончательно испортило настроение. Не встретился он мне в будущем, но это ни о чем не говорило. Сделано только полдела, окончание акции предстояло в северной башне.
Увидев мой «фотоаппарат», лифтер с подозрением окинул меня взглядом, но ничего не сказал. Если прокол с запахом дыма я не учел, то этот прокол непростителен. Прорабатывал я эту версию, но спрятать нуль-таймер под пиджак забыл. Не любят в офисных зданиях людей с фотоаппаратами, и лифтер, который, по моим сведениям, останется в живых, может меня запомнить. Как бы после одиннадцатого сентября на меня не составили фоторобот как на возможного пособника террористов.
Прятать под полу нуль-таймер было глупо – тогда точно окажусь в ориентировке ФБР, – и я отодвинулся в уголок кабины, чтобы входившие и выходившие на этажах люди меньше обращали на меня внимание. Но когда выходил из лифта на первом этаже и лифтер мог видеть только мою спину, нуль-таймер исчез под полой. Ловкость рук необходима пиллиджеру равно в той же степени, как и карманнику.
На площади перед двумя небоскребами-близнецами Всемирного торгового центра фотографировалась группа японских туристов, и я поморщился. Не учёл, что башни-небоскребы не просто офисные здания, но и достопримечательность Нью-Йорка и фотоаппарат здесь не в диковинку. Но снова выставлять напоказ нуль-таймер не стал. Всех мелочей никогда не учтешь, а береженого, как известно, и Бог бережет.
Войдя в холл северной башни, я поднялся лифтом на девяносто восьмой этаж и на всем пути никаких отклонений от версии вариатора не заметил. Все, естественно, помнить не мог, но запомнившиеся мелкие детали совпали один к одному. Споткнувшийся на ступеньках мужчина в строгом костюме и пестром галстуке, унылый лифтер с герпесом на верхней губе, шикарная блондинка, вошедшая в лифт на двадцать шестом этаже и вышедшая на сороковом. Единственным новым фактором был пряный запах её духов, но опцию запахов я на вариаторе отключил, иначе обсчет вариантов увеличивался чуть ли не втрое, в то время как особого влияния на изменение реальности запахи не оказывали. Только в случае избирательной аллергии, но вероятность такого события, к тому же влекущего за собой флуктуацию выше второго порядка, составляла одну десятимиллионную. Почти такую же вероятность имел факт моего инертного присутствия здесь. Если учитывать столь незначительные вероятности, то надо рассчитывать каждый вдох-выдох.
В этот раз вариатор рекомендовал прыгнуть в будущее с лестничной площадки между девяносто восьмым и девяносто девятым этажами, которая на протяжении получаса будет пустой. Не лежала у меня душа к продолжению акции, так как предстояло совершить временную петлю и попасть в то же время и почти в то же место, в котором уже побывал. Когда пространственные координаты мест действия в одном временном отрезке разнесены между собой на достаточно далекое расстояние и происходящие в них события исключают взаимовлияние друг на друга, то никаких эксцессов не происходит. Но когда расстояние небольшое, тогда, как говорится, возможны варианты. В девяносто девяти случаях из ста все проходит нормально, но вот в одном случае… Между башнями-близнецами было достаточное расстояние, но… Эх, напрасно я совершил незапланированный прыжок во времени в кабинете Тамта, тогда бы никакие дурные мысли в голову не лезли. О временной петле и встречах с самим собой ходит много легенд, одна мрачнее другой, из которых самые оптимистические заканчиваются самопроизвольной вытиркой. Об иных вариантах лучше не вспоминать, и если бы на девяносто девятом этаже меня не ждали шестьдесят тысяч долларов, я бы никогда не решился. Деньги правят миром, и если хочешь жить, а не прозябать, то вынужден действовать на свой страх и риск: вариатор не обсчитывает варианты временной петли, так как самопроизвольная вытирка не вызывает флуктуационных возмущений. Наоборот, вытирка уничтожает флуктуацию вместе с объектом, способствовавшим ее образованию.
Риск – благородное дело, хотя к моей профессии слово «благородное» лепилось как к корове седло. Честнее употреблять «авось». Авось пронесет…
Я поднялся на лестничную площадку между этажами, достал джамп и набрал дату. Предстояла весьма простенькая операция на девяносто девятом этаже, и то, что это именно девяносто девятый, а не сотый этаж, вселяло некоторую надежду. Авось попаду именно в девяносто девять случаев из ста, когда ничего не происходит. Не верю в приметы, но надеяться никто не запрещает.
И все же когда нажимал кнопку «Старт», я чувствовал себя не в своей тарелке.
Предчувствие не обмануло. Мир с диким грохотом раскололся пополам, вертикальным зигзагом разделив здание и меня так, что на сетчатке глаз, как на фотопленке, сохранилась мгновенная экспозиция. Левый глаз видел лестницу, ведущую вниз, правый – лестничный пролет наверх, а между ними змеился разлом зияющей черной пустоты.
Я пошатнулся и ухватился за перила. В ушах шумело, в глазах рябило, ноги налились свинцовой тяжестью, а в памяти стояла картинка временного разлома. Все-таки не повезло. Хорошо, что живой, только в каком я виде?
В голове отстраненно пронеслось, что Гудков, разрабатывая свою теорию, понятия не имел о временных разломах. Да и о временной петле он имел весьма архаичные представления…
В носоглотке запершило от едкого дыма тлеющего пластика облицовки стен, по барабанным перепонкам ударили истошные женские крики, и я понял, что со зрением и слухом все в порядке. Ноги все ещё были ватными, но, кажется, только галлюцинацией временного разлома все и ограничилось. Авось всё-таки сработал.
Придерживаясь за перила, я побрел наверх, с трудом переставляя чугунные ноги. Задымленность была настолько плотной, что я ничего не различал в двух шагах от себя. Когда вышел в коридор девяносто девятого этажа, мимо мелькнула чья-то тень, затем еще одна. То ли кто-то метался в дыму, то ли опять галлюцинация. Дверь нужного кабинета я нашел чуть ли не на ощупь, вошел, разыскал в дыму сейф, набрал известную по версии вариатора комбинацию и принялся, не глядя, выгребать пачки долларов. Сканировать их на наличие в будущем флуктуационного следа не имело смысла: когда северная башня рухнет, сейф угодит между раскаленными металлическими балками и внутри все выгорит дотла.
Когда я выбирался обратно, то уже почти ничего не видел. Глаза слезились, в легких хрипело из-за едкого дыма и недостатка кислорода. На ступеньках я споткнулся о чье-то тело и едва удержался на ногах. А ведь было в версии это тело, но из-за передряги с временным разломом забыл обо всем. Наконец я добрался до площадки между этажами, достал джамп, выставил время и прыгнул.
На этот раз никаких эксцессов при прыжке не случилось. Не думал о них, вот и не случились. Глупое заключение, но именно из-за таких случаев начинаешь верить в приметы. Если бы, вопреки предчувствию, в первый раз не произошел временной разлом, то я о предчувствии и думать бы забыл. Но когда предчувствие оправдывается, о таком случае будешь помнить всегда.
Минуты две я откашливался и отплевывался, стоя на ступеньках. Хорошо, что лестницей практически никто не пользуется, предпочитая лифты. Странно в общем-то, что я так реагировал – атмосфера там была немногим лучше. Отвык, что ли? Руки, костюм были перепачканы сажей, и от меня за три версты воняло пожарищем. Трубочист, да и только. В таком виде в лифт не сунешься… Все рассчитал на вариаторе, любые возможные ситуации, приводящие к флуктуации, а элементарный запах пожарища и тривиальную гарь не учел. Прокололся как последний лох.
«Люди гибнут за металл…» – снова вспомнились слова Мефистофеля, которые я, как эпитафию, произнес про себя над распростертым телом мародера-неудачника в южной башне. М-да… Сам-то чем лучше?
Я немного постоял на лестнице, прикидывая, как выбраться из ахового положения, и вспомнил, что когда бродил почти на ощупь по коридору девяносто девятого этажа, то первой дверью рядом с выходом на лестницу была дверь в туалет.
Придется ломать график отхода, но иного пути не существовало. Если в таком виде покажусь в холле и на улице, то мной могут заинтересоваться служба охраны здания и полицейские. Учитывая большую сумму в кейсе, это может привести не только к житейским неприятностям, но и к флуктуации высокого порядка.
Я поднялся по лестнице, постоял, прислушиваясь, у двери, затем выглянул в коридор и, никого не увидев, быстро юркнул в туалет.
К. моему счастью, в туалете никого не оказалось. Хорошо, что я наметил акцию на утро, когда туалетами почти никто не пользуется.
Минут двадцать я приводил костюм в порядок, оттирая сажу туалетной бумагой, и за все это время в туалет так никто и не заглянул. Повезло… К чертовой матери такое везение! Везет тем, кто круглый год на Гавайях отдыхает на собственной вилле, мне же везёт только с туалетами…
Покончив с чисткой костюма, я тщательно вымыл руки, умылся, причесался и посмотрел на себя в зеркало. Пиджак был немного помят, но на это мало кто обратит внимание. А если и обратит, то подумает о моей неряшливости, что вовсе не повод для задержания. Единственной проблемой оставался неистребимый запах гари. После влажной обработки пиджака он уменьшился, но по-прежнему ощущался. Как и в туалете южной башни, дезодорантов для одежды здесь не оказалось, на полке стоял только хвойный освежитель воздуха. Я недоверчиво повертел баллончик в руках. Запах горелого органического пластика был довольно мерзким, и как бы в смеси с хвойным освежителем воздуха не получился дикий аромат, будто кто-то под елочкой нагадил. Однако отступать было некуда, и я решительно обрызгал костюм дезодорантом. К моему удивлению, запах получился приемлемым – нечто вроде жженой хвои, но все равно лифтом я воспользоваться не рискнул.
Сомнительное удовольствие – спускаться по лестнице с девяносто девятого этажа, но все же лучше, чем подниматься. Это утешало, но не радовало. Радуются те, кто отдыхает на Гавайях, мое же счастье– благоухать жженой хвоей.
Но когда я сделал первый шаг по ступенькам вниз, то понял, что главная проблема в другом. Свинцовая тяжесть в ногах, которую я вначале приписывал элементарному испугу в момент временного разлома, не исчезла. Не было случая, чтобы кто-то выходил из временного разлома без последствий, – не стоило обнадеживаться с самого начала. На ноги будто навесили гири, хотя внешне по брюкам ничего определить было невозможно. Ни к чему сейчас и проверять: что произошло, того не изменишь. Вернусь в отель, тогда и посмотрю. Быть может, ноги у меня теперь козлиные, с копытами…
Почти час я спускался по лестнице враскорячку и все это время по наитию пытался определить, нормальные у меня ноги или нет. Ступни, пальцы я вроде бы чувствовал, но без визуального осмотра тактильному чувству доверять не стоит. Безногие тоже чувствуют пальцы и ступни – этакое своеобразное дежавю.
Когда я спустился на первый этаж и остановился перед дверью в холл, ног под собой уже не ощущал. Было всё равно, нормальные они, козлиные или их вообще нет.
График отхода с места акции полетел к чертовой матери, и теперь предстояло действовать на свой страх и риск – не было у меня ни получаса, ни отдельного кабинета, чтобы спокойно обсчитать на вариаторе новую реальность. В принципе никаких контактов у меня не намечалось, поэтому ничего экстраординарного произойти не могло. Туристы-хронеры не пользуются вариаторами, и с ними не случается казусов, если сами не совершат какой-либо глупости.
Я перевел дух, решительно открыл дверь и твердой поступью прошествовал через холл к выходу из северной башни. Ни на мятый пиджак, ни на аромат «жженой хвои» никто не обратил внимания. Никому я не был нужен.
Выйдя на площадь, я расслабился и позволил себе неторопливую походку усталого человека. Ноги гудели, и я начал подумывать о том, чтобы взять такси, но затем отказался от этой мысли. Хотя расчетное время безопасного отхода безвозвратно ушло, не стоило ломать график передвижения. Все может быть…
Июльское солнце припекало, прохожие шли в легкой летней одежде, и только я один в пиджаке. Снимать пиджак, чтобы нести его, перебросив через руку, я не стал (рубашка под ним была испачкана гарью) и свернул в тень от северной башни.
Но не успел я сделать нескольких шагов, как почувствовал, что с ногами снова творится неладное. Они по-прежнему гудели, но теперь свинцовая тяжесть начала тянуть их куда-то назад и влево, будто сместился центр притяжения Земли. Я глянул под ноги и обомлел – находясь в тени здания, я тем не менее отбрасывал черную куцую тень, которая тянула меня вбок и назад. К счастью, прохожие пока не обращали на нее внимания, и я побыстрее выскочил на солнце. Но и здесь вид тени меня не обрадовал – она была гораздо темнее, чем у остальных людей.
Забыв о предосторожности, я поймал такси и поехал в отель, по пути искоса поглядывая на свою флуктуационную ауру. Аура изменилась – поблекла, стала практически незаметной и мерцала в такт колебаниям тени. Это уже вообще черт знает что! Много слышал легенд о трансформациях хронеров, угодивших во временной разлом, но ни в одной из них не говорилось о тени.
Расплатившись с таксистом, я выбрался из машины и наткнулся на недоуменный взгляд швейцара, предупредительно распахнувшего дверцу.
– Неприятности? – вежливо поинтересовался он, глядя на мой пиджак.
– Все о'кей, Том! – жизнерадостно заверил я, сунул ему в руку пять долларов и поспешно скрылся в дверях отеля. Парадный вход освещался солнцем, и вряд ли швейцар успел обратить внимание на мою необычно черную тень.
Лифтом я пользоваться не стал по той же причине, что и в северной башне Всемирного торгового центра, и пошел по лестнице. Ног под собой я не чувствовал, и подъем на пятый этаж оказался мукой мученической – быть может, тяжелее, чем спуск по ступенькам с девяносто девятого этажа. И пока я, скрежеща зубами, поднимался, перед глазами стоял образ женщины с подвернутой ногой на лестничной площадке между восемьдесят шестым и восемьдесят седьмым этажами южной башни Всемирного торгового центра. Теперь я ее понимал. Хоть волком вой – никто не поможет. Как аукнется, так и откликнется…
Когда я ввалился к себе в номер, то был уже никаким. Запер дверь, упал в кресло и минут пять пребывал в прострации, пока взгляд не сфокусировался на бутылке минеральной воды, оставшейся от позднего ужина. Я приложился к горлышку и только тогда понял, что гортань у меня пересохла, а организм практически обезвожен. Не отрываясь, выпил бутылку до дна, и в голове немного прояснилось. И представить не мог, что у меня столь слабые нервы, – во время акций навидался такого, что, казалось, ничто не может вывести из равновесия. Однако до сих пор беда касалась других, а когда затронула меня, выяснилось, что никакой я не супермен с железными нервами, а обычный человек. Трусливый и мнительный.
Кряхтя, как старый дед, я встал с кресла, стянул с себя пиджак, бросил на кровать и только тогда осмелился посмотреть на свою новую тень. Она лежала у ног неподвижным черным комком и казалась объёмной. Будто затаившийся зверек.
Ноги гудели, будто чугунные, и на самом деле могли оказаться свинцовыми, деревянными, а то и поросшими шерстью, с козлиными копытами. Я расстегнул ремень, брюки свободно упали на пол, и у меня отлегло от души. Ноги были как ноги, обыкновенные, в меру волосатые, мужские. Мои собственные, только безмерно уставшие. Они гудели, были одновременно и чугунными, и деревянными, но, к счастью, лишь в переносном смысле. Упавшие брюки закрыли угольную тень, и ткань начала шевелиться. Что за заразу я подхватил во временном разломе?
Опасаясь прикасаться к тени руками, я снова сел в кресло, каблук об каблук разулся и ногой отшвырнул брюки вместе с туфлями в сторону.
Тень была похожа на большую жирную кляксу. Она лежала на полу, подрагивала, как желе, сливаясь по цвету с черными носками, и создавалось впечатление, будто я обеими ногами основательно увяз в луже гудрона. Ковровое покрытие пола сквозь тень не просматривалось.
Все так же одними ногами я попытался стащить с себя носки, но ничего не получилось. Вот уж влип так влип… По самые уши. Когда коготок увяз, то глупо бояться притронуться к тени руками. Поздно цирроз лечить, если печень отпала.
Я нагнулся, потрогал тень и испытал странное ощущение, словно она была осязаемой. Пальцы свободно проходили сквозь черноту, касались ворса паласа, но в то же время тень выталкивала пальцы из себя, будто они погрузились в лужицу ртути. Попытался захватить тень кончиками пальцев, но она так же легко, как ртуть, выскользнула. Любопытной субстанцией наградил меня временной разлом… Надолго или нет, понятия не имел, но так или иначе мне предстояло с ней жить. Долго ли, коротко, всю жизнь или только часть, но привыкать надо, а поэтому лучше всего с самого начала не придавать тени особого значения и не обращать на нее внимания. Будто бы так и надо, будто такая тень у всех без исключения.
Сбросив с себя остатки одежды, я направился в ванную комнату. Не обращать внимания на тень не получалось – она гирями висела на ногах, и я шел по полу, как по болоту.
Забравшись под душ, включил воду, намылился… Тут-то и началось светопреставление. Тень взметнулась, выросла выше меня и начала кривляться в струях воды, карикатурно повторяя мои движения. Что с неё возьмешь – тень, она и есть тень, даже приобретённая во временном разломе.
Закрыв глаза, чтобы в них не попал шампунь, я принялся тщательно мыться, но образ метущейся в струях воды тени не шел из головы. Душ – еще куда ни шло, а что она начнет вытворять, когда буду сидеть на унитазе? Закончив мыться, я ополоснулся и только затем осторожно приоткрыл глаза.
Тень никуда не исчезла. Она присела, стала немного ниже, но, заштрихованная плотными струями душа, продолжала плясать жирной человекоподобной кляксой с широко расставленными руками. В ее карикатурной плоской голове то появлялись, то исчезали сквозные прорехи глаз, рта, но я не был уверен, в действительности ли она кривлялась или это иллюзия от струй душа.
Когда выключил воду, тень с шумом упала на пол. но опять я не был уверен, что именно она плеснулась у ног, а не остатки воды. Но в то, что тень всосется в сток вместе с водой и мыльной пеной, я не верил. И правильно делал, потому что, когда насухо вытер голову полотенцем и поплелся в комнату, тень гирями на ногах последовала за мной.
Подойдя к кровати, я сбросил с нее вонявший гарью пиджак, ничком рухнул на постель и зарылся лицом в подушку. Надо было тщательнейшим образом проанализировать ход прошедшей акции, выявить все ошибки и просчеты, чтобы впредь не наступать на те же грабли, но голова отказывалась работать. Стресс есть стресс, и никакая психологическая уравновешенность не способна ему противостоять. А поскольку лучшее средство для снятия стрессовых аберраций – сон, я выставил биологический хронометр на срок в один час и мгновенно уснул. Что умею, то умею. Хныкать, распускать нюни пиллиджеру не положено, и если не умеешь держать себя в руках, то отправляйся назад.
Проснулся я ровно через час в той же позе, уткнувшись лицом в подушку. Спал крепко, без сновидений, но не могу сказать, что проснулся свежим и бодрым – стрессовые ситуации так просто не проходят. Все же благодаря короткому сну, вернулась трезвая ясность и холодная рассудительность. Чего я и добивался. Мало того, во время сна мозг подсознательно проанализировал мое поведение во время акции, и теперь я твердо знал, в каком ключевом моменте совершил непростительный промах.
Это был прыжок на пятнадцать минут вперед в кабинете управляющего Тамта. По версии вариатора нужно было переждать, но я почему-то нарушил святое правило пиллиджера ни на йоту не отступать от разработанной поведенческой версии во время акции. При этом не имело никакого значения, что в кабинет в это время никто не должен был войти. Будто черт меня за руку дернул… И я начинал догадываться, что это за черт. Не мог я просто так, с бухты-барахты, отступить от правил! Ай да сэр Джефри… Похоже, он применил дистанционное подсознательное внушение, причем настолько мягкое, что психологическая защита не сработала, а подсознание среагировало на внушение только после скачка, когда мне показалось, что в комнате что-то изменилось. Не напрасно я затем комплексовал перед прыжком на лестнице северной башни – нарушило-таки внушение мою психологическую устойчивость.