Страница:
Лена меняла белье в детской кроватке. Митя, необычно вялый, лежал на родительском покрывале. Алексей взял ребенка на руки.
- Смотри, испачкает, - предупредила Лена, - хотя там уже рвать нечем.
Грязные тряпки лежали тут же, на полу. Митя серьезно смотрел на отца карими большими глазами. Он был такой горячий, что ощущалось даже сквозь плотную ткань куртки. Даже не улыбнулся, не задвигался… дело плохо, понял Алексей.
- Какая температура? - спросил он.
- Полчаса назад была 39,6, - Лена вышла с грязным бельем. Алексей положил Митю на пеленальный столик, взял градусник, приложил к уху малыша. На табло засветились красные цифры… 40, 1.
- Давала ласмил? - крикнул он.
- Да, - донесся голос Лены, - Но он тут же выкакал.
- Значит, надо еще дать, - Алексей взял с полочки початую упаковку свечек, поставил одну Мите. Потом взял ребенка на руки и стал ходить с ним.
- А где остальные? - спросил он, подойдя к ванной. Лена запихивала мокрое белье в машину.
- Бобка в музыкальной, а девчонок бабушка забрала. У нас со вчерашнего вечера такое началось… Слушай, Леш, иди на кухню. Я тебе там сварила…
- Господи, могла бы уж и не варить, - сказал Алексей, но пошел в кухню, встал у окна с Митей. Мальчик вдруг скривился, заплакал. Алексей стал его качать.
- Сейчас, сейчас лекарство подействует, - сказал он. Лена поставила на стол тарелку с бифштексом.
- Садись, поешь. Погоди, я сразу и чаю налью, - она отошла к плите. Алексей посмотрел на Митю. И вдруг увидел, что глаза ребенка закатились. Из-под полуприкрытых век блестели белки.
В первую долю секунды Алексей испугался, но тут же сообразил, что это такое и быстро понес Митю в спальню. Положил на столик. Лена прибежала за ним. Ребенок весь вытянулся, закинул ручки и застыл в странной, неестественной позе…
Лена что-то пискнула или простонала.
- Спокойно, - сказал Алексей, - Сейчас… сейчас пройдет.
Через несколько секунд Митя задышал и расслабился.
- Температурная судорога, - выдохнула Лена, посмотрела на Алексея. Такие судороги были в младенчестве у Ани. Они, в общем, безвредны, но видеть такое все равно страшно.
- Вызовем "скорую"? - спросила Лена.
- Да ну их… сами поедем. Когда Боб вернется? - спросил Алексей. Минут через десять.
- Тогда дождемся. Завезем его тоже к бабушке. Так, я посмотрю за Митей, ты одевайся.
Лена побежала одеваться - она, видимо, с утра, как встала, ходила в халате, наброшенном на ночную рубашку. Алексей, держа Митю на одной руке, выбрал свежую рубашонку, штанишки. Лена сменила его уже через минуту, полностью одетая.
- Ты, Леша, иди все-таки перекуси быстренько, все равно Бобку ждать, - она стала одевать ребенка.
Алексей вышел на кухню. В дверях остановился, прислонился к косяку, закрыл глаза. Сил не было даже чтобы дойти до табуретки. Так всегда… держишься, держишься, а потом как навалится усталость. И только тогда понимаешь, что пять часов вел самолет, что сейчас надо плотно поесть и завалиться, и больше уже не можешь сделать ни шагу. И есть хочется просто невыносимо. Когда он вошел домой, даже аппетита не было особого - а сейчас живот подводит и подташнивает слегка. Нет, расслабляться нельзя, рано еще. Алексей собрался с духом, сел за стол, быстро прочитал молитву и стал уничтожать мясо и картошку. Раздался звонок - пришел Бобка.
- Леша, если тебе тяжело, так я могу сама съездить, - робко предложила Лена. Он покачал головой.
- Нет уж, поедем вместе. Тебе там наверняка придется остаться. Кстати, собери свои вещи тоже.
- Я уже собрала. Знаю, не первый раз.
Через два часа все формальности были закончены. Закинув Бобку по пути к бабушке, Старцевы приехали в пятую городскую клинику, где их уже знали - Лена там и рожала, и лежала как-то с заболевшей Аней. Молодой врач осмотрел Митю, как Алексею показалось, поверхностно. Но Алексей не сказал ничего - ладно, все равно вряд ли что-то серьезное. Просто положено при температурных судорогах дня три отлежать в больнице. Как раз до следующего вылета, подумал Алексей и погрустнел. Придется одному дома торчать.
Наконец заполнили все анкеты, и медсестра пришла, чтобы отвести Лену с ребенком в палату.
- Ты точно все взяла? - спросил Алексей настойчиво, - И зубной крем?
- Конечно. Ну что ты, будто я маленькая…
- А почитать взяла что-нибудь?
- Там ВН есть в отделении. Завтра мне принесешь почитать. И Библию принеси, - попросила Лена.
- Я сейчас прямо съезжу.
- Ради Бога, не надо, - Лена покачала головой, - Ну пожалуйста! Я же знаю, что ты очень устал. Не надо! Ты меня только расстроишь. И не покупай ничего, тут же есть кафетерий… И детей сегодня не забирай, отдохни. Ты знаешь, им там хорошо.
- Пойдемте, - поторопила медсестра. Алексей наскоро поцеловал Лену и смотрел, как она, с ребенком на руках, исчезла за дверью приемного покоя.
Пожалуй, лучше действительно приехать завтра. Можно сейчас съездить купить фруктов, лакомств каких-нибудь, она же кормит все-таки… хотя будет ли Митя сейчас кушать - вопрос. Но Ленка больше расстроится, что он из-за нее не может отдохнуть. Минуту Алексей взвешивал, как лучше будет поступить, и решил, что приедет все-таки завтра.
И детей - она права - можно пока у бабушки оставить. Теща к этому относилась легко - у них вечно был полон дом ребятишек. Бобка и девочки тоже любили бывать у Лениной мамы, там можно было поиграть с двоюродными братьями, к тому же бабушка неумеренно их баловала. Ленка всегда удивлялась - их-то держали в строгости, а вот внуков…
Алексей вышел из здания больницы. Усталость снова накатила, но уже не сокрушающим ударом, а - легкостью, воздушностью во всем теле, слабостью. Так, бывает, покачивает после тяжелой болезни. Сейчас домой… Алексей сел в машину, включил музыку, попалась какая-то месса, он даже не определил с ходу, чья, уже далеко не начало, "Agnus Dеi". Мощные звуки органа подхлестывали его, но и несли утешение. Плохо, думал Алексей. На душе неспокойно как-то. Детские болезни - вроде бы ничего страшного, пора привыкнуть. Да и не в лесу живем, в больнице-то уж вылечат. И все же не по себе… И одному теперь дома сидеть. Спать одному… А Ленке каково? Знаю я эти больницы.
Алексей подъехал к дому, заворачивая направо, нажал газ зачем-то… машина рванула вперед, Алексей тут же затормозил, едва не задев чей-то припаркованный "Колобок". Выругался сквозь сжатые зубы. Надо же, повернул рулем и тут же попытался педаль дать… Нет, совсем плохой стал. Машину с самолетом спутал - это уже первая стадия отключки.
Алексей запарковал "Хонду", направился к подъезду. Из-за дождя двор был пуст. Впереди маячила лишь какая-то серая фигура под желтым неожиданно ярким зонтом. Фигура шагнула к нему, сказала робко:
- Здравствуйте!
Он смотрел на девушку секунды две, прежде чем узнал ее.
- Агния. Здравствуйте. Извините, у нас тут неприятности. А мы на сегодня разве назначили?
- Да… кажется. Шесть часов. Я вот жду. А что у вас случилось?
Алексей рассказал коротко.
- Но подождите, разве на сегодня? Я сегодня только вернулся, это не могло быть… ну конечно! - вспомнил он, - Мы на завтра договаривались, на двадцать седьмое. Вы забыли просто…
- Да? Ой… не знаю, наверное, я ошиблась. Но что с ребенком?
- Да врач ничего не сказал толком. Будут смотреть. Агния, давайте, может, все-таки завтра? А то я сегодня с вылета никакой.
- Ну конечно… извините, что так получилось. Я пойду. Только… Алексей, вы знаете, - она замялась, - Я ведь умею… ну, лечить умею. Давайте, я полечу вашего сына. Я могу и на расстоянии. Только мне фотография нужна. И ваше согласие.
Алексей покачал головой.
- Нет, Агния, не надо.
- Но ведь хуже не будет, - растерянно сказала она.
- Ну что вы, мы ведь не в лесу живем. Мы не маргиналы. Там врачи, да и у Мити ничего смертельного нет. Я понимаю, что вы хотите помочь, - продолжал Алексей мягче, - Но не надо… Кстати, давайте, я вас подвезу, а?
- Нет-нет, - отказалась Агния, - Я пройдусь… у меня зонтик, не беспокойтесь. Значит, завтра в шесть?
- Да. Приходите, буду ждать.
5.
- Смотри, испачкает, - предупредила Лена, - хотя там уже рвать нечем.
Грязные тряпки лежали тут же, на полу. Митя серьезно смотрел на отца карими большими глазами. Он был такой горячий, что ощущалось даже сквозь плотную ткань куртки. Даже не улыбнулся, не задвигался… дело плохо, понял Алексей.
- Какая температура? - спросил он.
- Полчаса назад была 39,6, - Лена вышла с грязным бельем. Алексей положил Митю на пеленальный столик, взял градусник, приложил к уху малыша. На табло засветились красные цифры… 40, 1.
- Давала ласмил? - крикнул он.
- Да, - донесся голос Лены, - Но он тут же выкакал.
- Значит, надо еще дать, - Алексей взял с полочки початую упаковку свечек, поставил одну Мите. Потом взял ребенка на руки и стал ходить с ним.
- А где остальные? - спросил он, подойдя к ванной. Лена запихивала мокрое белье в машину.
- Бобка в музыкальной, а девчонок бабушка забрала. У нас со вчерашнего вечера такое началось… Слушай, Леш, иди на кухню. Я тебе там сварила…
- Господи, могла бы уж и не варить, - сказал Алексей, но пошел в кухню, встал у окна с Митей. Мальчик вдруг скривился, заплакал. Алексей стал его качать.
- Сейчас, сейчас лекарство подействует, - сказал он. Лена поставила на стол тарелку с бифштексом.
- Садись, поешь. Погоди, я сразу и чаю налью, - она отошла к плите. Алексей посмотрел на Митю. И вдруг увидел, что глаза ребенка закатились. Из-под полуприкрытых век блестели белки.
В первую долю секунды Алексей испугался, но тут же сообразил, что это такое и быстро понес Митю в спальню. Положил на столик. Лена прибежала за ним. Ребенок весь вытянулся, закинул ручки и застыл в странной, неестественной позе…
Лена что-то пискнула или простонала.
- Спокойно, - сказал Алексей, - Сейчас… сейчас пройдет.
Через несколько секунд Митя задышал и расслабился.
- Температурная судорога, - выдохнула Лена, посмотрела на Алексея. Такие судороги были в младенчестве у Ани. Они, в общем, безвредны, но видеть такое все равно страшно.
- Вызовем "скорую"? - спросила Лена.
- Да ну их… сами поедем. Когда Боб вернется? - спросил Алексей. Минут через десять.
- Тогда дождемся. Завезем его тоже к бабушке. Так, я посмотрю за Митей, ты одевайся.
Лена побежала одеваться - она, видимо, с утра, как встала, ходила в халате, наброшенном на ночную рубашку. Алексей, держа Митю на одной руке, выбрал свежую рубашонку, штанишки. Лена сменила его уже через минуту, полностью одетая.
- Ты, Леша, иди все-таки перекуси быстренько, все равно Бобку ждать, - она стала одевать ребенка.
Алексей вышел на кухню. В дверях остановился, прислонился к косяку, закрыл глаза. Сил не было даже чтобы дойти до табуретки. Так всегда… держишься, держишься, а потом как навалится усталость. И только тогда понимаешь, что пять часов вел самолет, что сейчас надо плотно поесть и завалиться, и больше уже не можешь сделать ни шагу. И есть хочется просто невыносимо. Когда он вошел домой, даже аппетита не было особого - а сейчас живот подводит и подташнивает слегка. Нет, расслабляться нельзя, рано еще. Алексей собрался с духом, сел за стол, быстро прочитал молитву и стал уничтожать мясо и картошку. Раздался звонок - пришел Бобка.
- Леша, если тебе тяжело, так я могу сама съездить, - робко предложила Лена. Он покачал головой.
- Нет уж, поедем вместе. Тебе там наверняка придется остаться. Кстати, собери свои вещи тоже.
- Я уже собрала. Знаю, не первый раз.
Через два часа все формальности были закончены. Закинув Бобку по пути к бабушке, Старцевы приехали в пятую городскую клинику, где их уже знали - Лена там и рожала, и лежала как-то с заболевшей Аней. Молодой врач осмотрел Митю, как Алексею показалось, поверхностно. Но Алексей не сказал ничего - ладно, все равно вряд ли что-то серьезное. Просто положено при температурных судорогах дня три отлежать в больнице. Как раз до следующего вылета, подумал Алексей и погрустнел. Придется одному дома торчать.
Наконец заполнили все анкеты, и медсестра пришла, чтобы отвести Лену с ребенком в палату.
- Ты точно все взяла? - спросил Алексей настойчиво, - И зубной крем?
- Конечно. Ну что ты, будто я маленькая…
- А почитать взяла что-нибудь?
- Там ВН есть в отделении. Завтра мне принесешь почитать. И Библию принеси, - попросила Лена.
- Я сейчас прямо съезжу.
- Ради Бога, не надо, - Лена покачала головой, - Ну пожалуйста! Я же знаю, что ты очень устал. Не надо! Ты меня только расстроишь. И не покупай ничего, тут же есть кафетерий… И детей сегодня не забирай, отдохни. Ты знаешь, им там хорошо.
- Пойдемте, - поторопила медсестра. Алексей наскоро поцеловал Лену и смотрел, как она, с ребенком на руках, исчезла за дверью приемного покоя.
Пожалуй, лучше действительно приехать завтра. Можно сейчас съездить купить фруктов, лакомств каких-нибудь, она же кормит все-таки… хотя будет ли Митя сейчас кушать - вопрос. Но Ленка больше расстроится, что он из-за нее не может отдохнуть. Минуту Алексей взвешивал, как лучше будет поступить, и решил, что приедет все-таки завтра.
И детей - она права - можно пока у бабушки оставить. Теща к этому относилась легко - у них вечно был полон дом ребятишек. Бобка и девочки тоже любили бывать у Лениной мамы, там можно было поиграть с двоюродными братьями, к тому же бабушка неумеренно их баловала. Ленка всегда удивлялась - их-то держали в строгости, а вот внуков…
Алексей вышел из здания больницы. Усталость снова накатила, но уже не сокрушающим ударом, а - легкостью, воздушностью во всем теле, слабостью. Так, бывает, покачивает после тяжелой болезни. Сейчас домой… Алексей сел в машину, включил музыку, попалась какая-то месса, он даже не определил с ходу, чья, уже далеко не начало, "Agnus Dеi". Мощные звуки органа подхлестывали его, но и несли утешение. Плохо, думал Алексей. На душе неспокойно как-то. Детские болезни - вроде бы ничего страшного, пора привыкнуть. Да и не в лесу живем, в больнице-то уж вылечат. И все же не по себе… И одному теперь дома сидеть. Спать одному… А Ленке каково? Знаю я эти больницы.
Алексей подъехал к дому, заворачивая направо, нажал газ зачем-то… машина рванула вперед, Алексей тут же затормозил, едва не задев чей-то припаркованный "Колобок". Выругался сквозь сжатые зубы. Надо же, повернул рулем и тут же попытался педаль дать… Нет, совсем плохой стал. Машину с самолетом спутал - это уже первая стадия отключки.
Алексей запарковал "Хонду", направился к подъезду. Из-за дождя двор был пуст. Впереди маячила лишь какая-то серая фигура под желтым неожиданно ярким зонтом. Фигура шагнула к нему, сказала робко:
- Здравствуйте!
Он смотрел на девушку секунды две, прежде чем узнал ее.
- Агния. Здравствуйте. Извините, у нас тут неприятности. А мы на сегодня разве назначили?
- Да… кажется. Шесть часов. Я вот жду. А что у вас случилось?
Алексей рассказал коротко.
- Но подождите, разве на сегодня? Я сегодня только вернулся, это не могло быть… ну конечно! - вспомнил он, - Мы на завтра договаривались, на двадцать седьмое. Вы забыли просто…
- Да? Ой… не знаю, наверное, я ошиблась. Но что с ребенком?
- Да врач ничего не сказал толком. Будут смотреть. Агния, давайте, может, все-таки завтра? А то я сегодня с вылета никакой.
- Ну конечно… извините, что так получилось. Я пойду. Только… Алексей, вы знаете, - она замялась, - Я ведь умею… ну, лечить умею. Давайте, я полечу вашего сына. Я могу и на расстоянии. Только мне фотография нужна. И ваше согласие.
Алексей покачал головой.
- Нет, Агния, не надо.
- Но ведь хуже не будет, - растерянно сказала она.
- Ну что вы, мы ведь не в лесу живем. Мы не маргиналы. Там врачи, да и у Мити ничего смертельного нет. Я понимаю, что вы хотите помочь, - продолжал Алексей мягче, - Но не надо… Кстати, давайте, я вас подвезу, а?
- Нет-нет, - отказалась Агния, - Я пройдусь… у меня зонтик, не беспокойтесь. Значит, завтра в шесть?
- Да. Приходите, буду ждать.
5.
Бывает такое - ребенок абсолютно здоров генетически, и даже не глуп, но на практике почему-то не блещет способностями.
Так и Вика была - сплошное разочарование. Джейн занималась с ней с рождения по ликейской методике. Но на самом деле ликеидов растят только в ликейской среде. Когда есть квалифицированные педагоги раннего развития, когда вся обстановка вокруг способствует становлению личности. Когда вся семья - ликеиды. А Джейн была одна.
Будь это талантливый ребенок, талантливый и честолюбивый - может, и выкарабкалась бы. Так получилось с Алексеем. Так получается с большинством русских ликеидов. Но Вика… увы, она совершенно не проявляла стремления бороться с окружающей ее средой. Наоборот, она с этой средой сливалась, подстраивалась под ее уровень.
Джейн с рождения учила дочь плавать, занималась с ней динамической гимнастикой. Но в три месяца Вика умудрилась подхватить тяжелое воспаление легких, после чего возобновить занятия удалось не скоро. В восемь месяцев, когда будущие ликеиды обычно начинают ходить (разумеется, благодаря интенсивным тренировкам), Вика выпала из коляски и сильно повредила ножку. Ходить она в результате стала только в 14 месяцев.
Еще хуже дело обстояло с умственным развитием. Говорить Вика начала достаточно рано… но дальше этого дело не пошло.
Джейн приходила в отчаяние, выбивалась из сил… а ребенок развивался своим чередом. Точно так же, как все другие дети.
Джейн никак не могла посвящать воспитанию дочери весь день. Нужно было зарабатывать на жизнь. А вечером Вике хотелось поиграть, посмотреть ВН (о прелестях голубого экрана девочка узнала в садике). В восемь часов наступало время сна. Нужно было еще и покормить, и искупать Вику, и обсудить дела в садике, в конце концов, просто потискать и пощекотать, похохотать, покидаться подушками. На развитие оставался час, максимум - два. Джейн успевала ежедневно порисовать с Викой, почитать книги, поучить буквы, что-то смастерить… потом начались еще занятия на фортепиано.
Этого было катастрофически недостаточно для того, чтобы подготовить ликеиду. Но даже и заметно лучше других детей Вика не становилась!
Джейн казалось иногда, что дочь все делает ей назло. Она не хотела учиться читать. Обычная ликейская методика - обучение до года - ничего не дала, Вика выучила несколько слов, и дальше дело просто не пошло. Лет до пяти категорически отвергала попытки хотя бы показать ей буквы. К школе выучилась читать еле-еле. Сама Джейн в шесть лет играла пьесы Чайковского и Моцарта. Вика едва освоила простейшие упражения двумя руками по очереди. Вика просто не интересовалась тем, чем должен интересоваться ребенок-ликеид. Она не то что читать самостоятельно - даже слушать отказывалась более-менее сложные книги. Сестренке Джейн Кэрри в три года читали "Алису в стране чудес". Вика и в четыре года наотрез отказывалась слушать что-либо более сложное, чем "Красная шапочка". Одним словом - Джейн с ужасом сознавала это - Вика была глупа.
Элина лишь пожимала плечами, улыбалась… Она вырастила свою дочь ликеидой. Ей это удалось. Джейн - нет. "Дети разные", - сочувственно говорила Элина. Но Джейн понимала свою вину. Да, Элина не работала первые три года жизни дочери. Но ведь и Джейн сидела дома полтора года. Было детское пособие, к тому же она проедала прежние сбережения. В эти полтора года можно было создать ликейскую обстановку. Джейн, кажется, старалась изо всех сил. Но - значит, не создала.
Она вспоминала Кэрри - сестренку воспитывали на ее глазах, она сама участвовала в воспитании. Кэрри была мягким воском в руках воспитателей. Она делала то, что ей скажут, интересовалась тем, что ей дадут родители. Такой же была и сама Джейн. Виктория, напротив, уже родилась личностью - яркой, упрямой и вредной. Ее нельзя было заставить что-то делать (не бить же в самом-то деле…), нельзя было заинтересовать тем, что ей неинтересно… а интересно ей было, увы, как раз то, что вредно и плохо для развития. Даже не ее постоянные болезни сыграли свою роль… Нет, главное - это характер Виктории…
Но ведь в ликейских поселениях воспитывали всех детей… Многих. Ну, процентов восемьдесят.
Но что делать - ломать характер? Каким образом? Наказывать? Нет, так ликеидов не воспитывают, да это было и противно Джейн. Занимать ребенка развивающими занятиями с утра до вечера, как это делают ликеиды? Да, но Джейн была занята… даже и когда она была свободна - Виктория просто НЕ ХОТЕЛА. А что делать с ребенком, если он заниматься не хочет, а хочет кормить куклу или бессмысленно орать и прыгать по комнате, и никакие ухищрения не помогают?
Никак Джейн не удавалось и приучить дочь к медитации. Вообще, похоже, Вика была совершенно глуха к Высшим Реальностям, ни Бог, ни что-то подобное ее никогда не занимало, рассказы про ангелов и гномов совершенно не трогали. Чисто земной ребенок. Медитация для нее была страшным и бессмысленным наказанием, и Джейн быстро оставила эти попытки.
К шести годам стало уже очевидно, что не только о Ликее речи быть не может… Вика была развита даже хуже многих обычных детей. В конце концов, почти все интеллигентные родители пытаются детей развивать. Большинство детей к школе читает, считает, пишет. А Вика… разве что английский знала чуть лучше других. Она даже не прошла по конкурсу в частную хорошую гимназию. Пришлось обращаться к Элине. И училась так себе. Джейн давно махнула рукой на развитие дочери, поняла, что ничего особенного из нее не выйдет.
К тому же жизнь Джейн с дочерью вовсе не представляла собой сплошного ада, как можно подумать из вышесказанного. Джейн огорчалась глупостью и бесталанностью Вики, но как ни странно, открыла для себя нечто новое…
Она выяснила, что ребенок - это здорово, даже тогда, когда он глупый, неразвитый, больной.
Можно было просто любить Вику. Любить эти тонкие пальчики, этот трогательный лепет, и глубокомысленные высказывания, и ножки, и ручки, и это чудное личико - маленькую и восхитительно точную копию лица Алексея. Глупая, неразвитая - но своя… своя дочка! Да Джейн никогда и не думала про Вику: глупая, а если думала, то без досады… глупость была как бы еще одним качеством этого потрясающего, сводящего с ума крошечного чуда, а значит - еще одним совершенством. Глупость, и упрямство, и вредность - они были в Вике так же хороши, как и ее красота, и ласковость, и доброта. Вика вся была хороша, вся - совершенство, вот именно такая, какая есть. Ничего нельзя было ни прибавить к ней, ни отнять. Ее можно было только обожать. Никакого сравнения с другими детьми не могло быть. Ну и что, что они уже умеют читать или любят медитировать? Ведь они - не Вика!
И Джейн любила Вику. Почти всегда. И поэтому она была счастлива, безмерно счастлива все эти годы. И даже с ужасом думала о том, что, если бы она тогда сделала аборт, и работала бы в Петербурге, просветляла мир… без ребенка.
Иногда только разум ее начинал работать и напоминал с досадой: дочь глупа. Бесталанна. Ленива. Это твоя вина, она здоровый ребенок, и ты могла сделать ее ликеидой… Но в последнее время Джейн научилась с успехом затыкать этот здравый голос.
Пусть Вика станет самой обычной. Какая разница?
И вот теперь, когда все надежды были потеряны, в Вике вдруг проснулось что-то необыкновенное…
Джейн это даже не особенно обрадовало. Ну, стихи… Многие люди пишут стихи. В Викиных стихах не было ничего особенного. Бывают дети-поэты, дети, заставляющие рыдать и взрослых ценителей… Вику даже нельзя было назвать поэтом. Стихи рождались по ее умственному и эмоциональному уровню - годные разве что для детских книжек низкого пошиба.
Яркое солнышко светит в окошко,
В лес по грибы мы пойдем, взяв лукошко…
Но все-таки стихи были относительно грамотными, рифмы - точными… Кто бы мог ожидать такого от девочки, только недавно научившейся читать? В шесть лет даже плохих стихов еще никто не сочиняет. Джейн вспоминала свою соседку-графоманшу в Петербурге, и переключившись на объективный лад, оценивала: Викины стихи все же лучше.
Она не писала философских стихов, любовных - ничего взрослого. В стихах она была точно такой же, как в жизни. Она писала о своей обычной, детской жизни, об игрушках, о подружках, но - Джейн это радовало - большинство стихов оказались радостными, светлыми, это было самовыражение счастливого ребенка.
И в то же время стала меняться личность Вики.
Джейн с некоторым опозданием поняла - ее дочь как раз нельзя назвать счастливым ребенком. Вике было хорошо с матерью… Но большую часть дня она проводила в садике, теперь - в школе. Раньше Джейн не обращала внимания на то, что постоянных подруг у Вики нет. Лишь теперь заметила: не только постоянных подруг нет, но с ней вообще неохотно играют. Отталкивают, даже дразнят и бьют, пока не видит воспитатель. Причину трудно было понять: избалованность? Но в садике Вика давно привыкла исполнять общие правила. Джейн как раз и боролась против влияния садика, а Вика стремилась быть как все. Упрямство, вредность? Но упрямой Вика была только с матерью, а с ребятишками скорее заискивала и готова была выполнить любые их требования. Тем более, она никогда не была злобной. Наоборот, готова была помочь любому, упавшего поднимала и утешала - единственная из группы. Развитие ее было на среднем уровне, материальное положение - тоже.
Никаких причин не было у ребят, чтобы не любить Вику. И все же ее не любили. На последний день рождения Вика пригласила двух девочек, и обе они просто не захотели прийти.
И вот теперь - стихи.
Как хорошо,что солнышко с утра,
Как хорошо, как хорошо!
Как хорошо, что только лишь вчера
Весенний дождь прошел.
Самые обычные, примитивные, детские. Никакой философии, ничего неземного, что отличало бы Вику от других детей.
Но может быть, и такие стихи - знак некоей избранности? Вика не показывала их детям, но может быть, они просто как-то чувствовали? Ощущали то, что она - не такая, как все? Просто сейчас она пишет о том, что интересно ей, ребенку, а позже начнет о том, что интересно будет ей тогда - о любви, о жизни.
И с этого момента Вика перестала быть просто крошечным, обожаемым существом. Она стала личностью, и эту личность - поняла Джейн - тоже можно любить. Точно так же, как любила она Викины ручки и ножки. И эта личность, со всеми ее заботами, проблемами, грехами - так же прекрасна и удивительна. И достойна обожания.
А вот теперь - эта поездка в Петербург…
Джейн запретила себе даже думать о Петербурге. За семь лет не была там ни разу. Ездила в Москву отдохнуть, без труда выбив визу - она все-таки оставалась ликеидой… Ее ведь никто не исключал, как Алексея. Она ничего не сделала дурного. На то, что отказалась от Миссии, посмотрели сквозь пальцы. С женщинами такое случается. Ездила с Викки на Черное море, в местные уральские дома отдыха, в прошлом году - в Италию. Но только не в Петербург. И не домой… Она переписывалась с родными, перезванивалась. Но ее не приглашали, и она сама никогда не решилась бы. Да и денег было теперь не так много - на поездку в Штаты пришлось бы копить года два.
Петербург - столица, десять миллионов жителей… в России таких крупных городов больше и нет. Но все равно Джейн была отчего-то уверена: стоит ей показаться в столице - тут же обязательно навстречу попадется Алексей.
А его очень хотелось увидеть. Хотя бы так, мельком, издали… Но у него же семья, видимо. При одной мысли о том, какой это будет кошмар, сколько лишних эмоций, страданий, проблем, Джейн уже больше ничего не хотелось.
Нет уж… и так счастье, что дочка осталась от него. А что ей, ликеиде, еще нужно?
С возрастом начинаешь понимать, что это вовсе не величайшая ценность - какая-то там страсть и влечение к мужчине, это неплохо, конечно, но если удовлетворять эту страсть - то не любой ценой. Есть вещи важнее… Вот Вика. Пусть уж все останется как есть.
Но раз так сложилось… Раз такие обстоятельства… Вика слишком маленькая, она еще никуда без мамы не ездила. Правда, она летит с целой группой каких-то юных дарований, и с ними три учителя. Но все равно… Можно в какой-то степени рассматривать это как разрешение, данное судьбой.
Джейн не удовлетворилась своим гардеробом, собранным для поездки. Сняла деньги с накопительного счета, с Викой отправились в Торговый Центр. Себе купила костюм песочного цвета, темную блузку с большим отложным кружевным воротником. Все безумно дорогое, но померив, Джейн поняла, что ни за что не откажется от покупки. Костюм с блузкой не то, что хорошо сидел и гармонировал с внешностью - просто превращал Джейн в совершенно другую, потрясающую женщину. В Женщину. С загадочным взглядом ночных огромных глаз, с таинственным взмахом ресниц, с талией стрекозы и осанкой принцессы. Но не тропический ресторанный цветок - принцесса на деловом рандеву. Вику тоже хорошо приодела. Все-таки юное дарование, будет выступать по центральному телевидению. Маленькая вредина вертелась, крутилась, отвлекалась и совершенно равнодушно отнеслась к новому наряду. Она и вообще была безразлична к одежде - не девочка, а черт знает что. И все-таки Джейн выбрала ей синее платье из тонкой шерсти, со всякими рюшками и бантиками и с белоснежным нашитым воротничком. То же самое - не расфуфыренное платье-торт (такое, впрочем, у Вики уже было), а скромность, простота и изысканность. Чистота - белое на синем. И нескладная длинная фигурка Вики в этом платье казалась вполне приличной - хоть на конкурс "Юная красавица" выходи. Большие глаза на фоне платья светились синевой, как осколки весеннего неба. Вот еще бы только волосы как-нибудь уложить… Волосы дочери - это был кошмар Джейн. Они вились, как и у матери, но при этом были очень тонкими и абсолютно непослушными. Джейн просто заплетала их в косу сзади, но по бокам, как ни закалывай, к обеду начинали топорщиться целые облачка лохматок. С короткой стрижкой Джейн Вику не представляла.
Она заставила дочь несколько раз прочитать вслух те стихи, с которыми придется выступать на конкурсе и на концерте. Вика помнила все свои стихи хорошо, но читала ужасно, без всякого выражения. Джейн просто махнула на это рукой. Она самолично сходила в школу и договорилась о том, что едет… Учительница, как и ожидалось, обрадовалась: лишний взрослый человек не помешает.
Всю ночь Джейн снился Петербург… Наутро она отправилась к шефу - директору клиники - говорить об отпуске за свой счет. И едва открыла рот, по одному выражению директорских глаз вдруг поняла - именно здесь, где никаких препятствий не ожидалось, что-то заклинит…
- Джейн, голубушка… Ну что вы! Вы же у нас единственный специалист, а сейчас сами знаете, какое время. В июле подъедет человек из Магнитогорска, тогда и сможете отдохнуть.
- Но генетики есть в городе, - возразила Джейн, хотя сердце уже упало куда-то глубоко и стучало там гулко и обиженно, - есть в Семейной консультации… в городской больнице.
- Да кто же мне даст их, Джейн? Вы подумайте сами! Там же у них работы - вот! - директор провел по лбу, - Выше головы…
- Вадим… А если я умру завтра? Что вы тогда?
- Ну, это, пожалуй, будет для вас извинительным обстоятельством, - согласился директор, - Тогда мне придется действительно повеситься. Или самому начать делать анализы.
Джейн косо посмотрела на директора и молча вышла, прикрыв за собой дверь. Подошла к окну.
Вспомнился старый анекдот про чукчу: "еще раз стукнет - я вообще выйду!" Вот только так она и может… Ни поспорить, ни поругаться. В конце концов она действительно единственный аналитик здесь. Равных ей по квалификации в Челябинске вообще нет. А зарплата - на уровне обычного врача. Конечно, вроде бы ей не должны больше платить только потому, что она ликеида, ведь она выполняет простую, не-ликейскую работу. Но все равно давно могли бы прибавить. Многие хирурги и реаниматоры, скажем, получают больше. И с отпуском - то же самое. Все время ощущаешь себя рабыней. Крутят тобой, как хотят. Потому что не можешь, не умеешь бороться за себя. Не научили. За других - пожалуйста. Мир просветлять - ради Бога. А вот стукнуть кулаком по столу, крикнуть "доколе?"… вот с этим у нас никак.
И вот теперь так плохо… никакого Петербурга. Алексей… Алеша… да нет, она же не собиралась с ним встречаться. Просто - пройти по этим улицам, вспомнить. Походить там, где бродили вдвоем или втроем с Леной. И вот теперь - все… За окном -такая серость и сырость беспросветная.
Есть, правда, еще одна возможность - позвонить Элине. Элина сразу все поймет… войдет в положение… тут же поможет. Директор у Элины ходит как по струночке. Вот только Джейн не собирается звонить Элине. Без самой крайней необходимости - не собирается.
У Элины нет на нее времени. Ликеида ни словом, ни взглядом не осудила Джейн за тот ее давнишний поступок… поступок, решивший судьбу. Помогла ей устроиться, охотно откликнувшись на просьбу. Да и с тех пор не раз оказывала услуги - то поместить Вику в хорошую больницу, позвонить, чтобы лечили как следует, то найти педагога, то в школу вот устроить… То с жильем помочь. Присылала подарки на дни рожденья Вики и Джейн, на Рождество. Несколько раз пригласила к себе, познакомила со своей дочерью Валентиной. Но это и все. Никаких отношений между Элиной и Джейн не возникло. Никаких доверительных бесед, совместных времяпрепровождений… Элина могла бы если не дать Джейн более достойную работу - то привлекать ее в качестве ликеиды к своему собственному труду, помогать, ездить по области, поднимать маргиналов. Но ничего этого Элина ей не поручила, вообще о работе с ней больше не говорила. Считала, вероятно, недостойной. Хотя скорее всего у нее просто нет времени на дружбу, и она считает, что и у Джейн, в одиночку растящей ребенка, времени нет.
Так и Вика была - сплошное разочарование. Джейн занималась с ней с рождения по ликейской методике. Но на самом деле ликеидов растят только в ликейской среде. Когда есть квалифицированные педагоги раннего развития, когда вся обстановка вокруг способствует становлению личности. Когда вся семья - ликеиды. А Джейн была одна.
Будь это талантливый ребенок, талантливый и честолюбивый - может, и выкарабкалась бы. Так получилось с Алексеем. Так получается с большинством русских ликеидов. Но Вика… увы, она совершенно не проявляла стремления бороться с окружающей ее средой. Наоборот, она с этой средой сливалась, подстраивалась под ее уровень.
Джейн с рождения учила дочь плавать, занималась с ней динамической гимнастикой. Но в три месяца Вика умудрилась подхватить тяжелое воспаление легких, после чего возобновить занятия удалось не скоро. В восемь месяцев, когда будущие ликеиды обычно начинают ходить (разумеется, благодаря интенсивным тренировкам), Вика выпала из коляски и сильно повредила ножку. Ходить она в результате стала только в 14 месяцев.
Еще хуже дело обстояло с умственным развитием. Говорить Вика начала достаточно рано… но дальше этого дело не пошло.
Джейн приходила в отчаяние, выбивалась из сил… а ребенок развивался своим чередом. Точно так же, как все другие дети.
Джейн никак не могла посвящать воспитанию дочери весь день. Нужно было зарабатывать на жизнь. А вечером Вике хотелось поиграть, посмотреть ВН (о прелестях голубого экрана девочка узнала в садике). В восемь часов наступало время сна. Нужно было еще и покормить, и искупать Вику, и обсудить дела в садике, в конце концов, просто потискать и пощекотать, похохотать, покидаться подушками. На развитие оставался час, максимум - два. Джейн успевала ежедневно порисовать с Викой, почитать книги, поучить буквы, что-то смастерить… потом начались еще занятия на фортепиано.
Этого было катастрофически недостаточно для того, чтобы подготовить ликеиду. Но даже и заметно лучше других детей Вика не становилась!
Джейн казалось иногда, что дочь все делает ей назло. Она не хотела учиться читать. Обычная ликейская методика - обучение до года - ничего не дала, Вика выучила несколько слов, и дальше дело просто не пошло. Лет до пяти категорически отвергала попытки хотя бы показать ей буквы. К школе выучилась читать еле-еле. Сама Джейн в шесть лет играла пьесы Чайковского и Моцарта. Вика едва освоила простейшие упражения двумя руками по очереди. Вика просто не интересовалась тем, чем должен интересоваться ребенок-ликеид. Она не то что читать самостоятельно - даже слушать отказывалась более-менее сложные книги. Сестренке Джейн Кэрри в три года читали "Алису в стране чудес". Вика и в четыре года наотрез отказывалась слушать что-либо более сложное, чем "Красная шапочка". Одним словом - Джейн с ужасом сознавала это - Вика была глупа.
Элина лишь пожимала плечами, улыбалась… Она вырастила свою дочь ликеидой. Ей это удалось. Джейн - нет. "Дети разные", - сочувственно говорила Элина. Но Джейн понимала свою вину. Да, Элина не работала первые три года жизни дочери. Но ведь и Джейн сидела дома полтора года. Было детское пособие, к тому же она проедала прежние сбережения. В эти полтора года можно было создать ликейскую обстановку. Джейн, кажется, старалась изо всех сил. Но - значит, не создала.
Она вспоминала Кэрри - сестренку воспитывали на ее глазах, она сама участвовала в воспитании. Кэрри была мягким воском в руках воспитателей. Она делала то, что ей скажут, интересовалась тем, что ей дадут родители. Такой же была и сама Джейн. Виктория, напротив, уже родилась личностью - яркой, упрямой и вредной. Ее нельзя было заставить что-то делать (не бить же в самом-то деле…), нельзя было заинтересовать тем, что ей неинтересно… а интересно ей было, увы, как раз то, что вредно и плохо для развития. Даже не ее постоянные болезни сыграли свою роль… Нет, главное - это характер Виктории…
Но ведь в ликейских поселениях воспитывали всех детей… Многих. Ну, процентов восемьдесят.
Но что делать - ломать характер? Каким образом? Наказывать? Нет, так ликеидов не воспитывают, да это было и противно Джейн. Занимать ребенка развивающими занятиями с утра до вечера, как это делают ликеиды? Да, но Джейн была занята… даже и когда она была свободна - Виктория просто НЕ ХОТЕЛА. А что делать с ребенком, если он заниматься не хочет, а хочет кормить куклу или бессмысленно орать и прыгать по комнате, и никакие ухищрения не помогают?
Никак Джейн не удавалось и приучить дочь к медитации. Вообще, похоже, Вика была совершенно глуха к Высшим Реальностям, ни Бог, ни что-то подобное ее никогда не занимало, рассказы про ангелов и гномов совершенно не трогали. Чисто земной ребенок. Медитация для нее была страшным и бессмысленным наказанием, и Джейн быстро оставила эти попытки.
К шести годам стало уже очевидно, что не только о Ликее речи быть не может… Вика была развита даже хуже многих обычных детей. В конце концов, почти все интеллигентные родители пытаются детей развивать. Большинство детей к школе читает, считает, пишет. А Вика… разве что английский знала чуть лучше других. Она даже не прошла по конкурсу в частную хорошую гимназию. Пришлось обращаться к Элине. И училась так себе. Джейн давно махнула рукой на развитие дочери, поняла, что ничего особенного из нее не выйдет.
К тому же жизнь Джейн с дочерью вовсе не представляла собой сплошного ада, как можно подумать из вышесказанного. Джейн огорчалась глупостью и бесталанностью Вики, но как ни странно, открыла для себя нечто новое…
Она выяснила, что ребенок - это здорово, даже тогда, когда он глупый, неразвитый, больной.
Можно было просто любить Вику. Любить эти тонкие пальчики, этот трогательный лепет, и глубокомысленные высказывания, и ножки, и ручки, и это чудное личико - маленькую и восхитительно точную копию лица Алексея. Глупая, неразвитая - но своя… своя дочка! Да Джейн никогда и не думала про Вику: глупая, а если думала, то без досады… глупость была как бы еще одним качеством этого потрясающего, сводящего с ума крошечного чуда, а значит - еще одним совершенством. Глупость, и упрямство, и вредность - они были в Вике так же хороши, как и ее красота, и ласковость, и доброта. Вика вся была хороша, вся - совершенство, вот именно такая, какая есть. Ничего нельзя было ни прибавить к ней, ни отнять. Ее можно было только обожать. Никакого сравнения с другими детьми не могло быть. Ну и что, что они уже умеют читать или любят медитировать? Ведь они - не Вика!
И Джейн любила Вику. Почти всегда. И поэтому она была счастлива, безмерно счастлива все эти годы. И даже с ужасом думала о том, что, если бы она тогда сделала аборт, и работала бы в Петербурге, просветляла мир… без ребенка.
Иногда только разум ее начинал работать и напоминал с досадой: дочь глупа. Бесталанна. Ленива. Это твоя вина, она здоровый ребенок, и ты могла сделать ее ликеидой… Но в последнее время Джейн научилась с успехом затыкать этот здравый голос.
Пусть Вика станет самой обычной. Какая разница?
И вот теперь, когда все надежды были потеряны, в Вике вдруг проснулось что-то необыкновенное…
Джейн это даже не особенно обрадовало. Ну, стихи… Многие люди пишут стихи. В Викиных стихах не было ничего особенного. Бывают дети-поэты, дети, заставляющие рыдать и взрослых ценителей… Вику даже нельзя было назвать поэтом. Стихи рождались по ее умственному и эмоциональному уровню - годные разве что для детских книжек низкого пошиба.
Яркое солнышко светит в окошко,
В лес по грибы мы пойдем, взяв лукошко…
Но все-таки стихи были относительно грамотными, рифмы - точными… Кто бы мог ожидать такого от девочки, только недавно научившейся читать? В шесть лет даже плохих стихов еще никто не сочиняет. Джейн вспоминала свою соседку-графоманшу в Петербурге, и переключившись на объективный лад, оценивала: Викины стихи все же лучше.
Она не писала философских стихов, любовных - ничего взрослого. В стихах она была точно такой же, как в жизни. Она писала о своей обычной, детской жизни, об игрушках, о подружках, но - Джейн это радовало - большинство стихов оказались радостными, светлыми, это было самовыражение счастливого ребенка.
И в то же время стала меняться личность Вики.
Джейн с некоторым опозданием поняла - ее дочь как раз нельзя назвать счастливым ребенком. Вике было хорошо с матерью… Но большую часть дня она проводила в садике, теперь - в школе. Раньше Джейн не обращала внимания на то, что постоянных подруг у Вики нет. Лишь теперь заметила: не только постоянных подруг нет, но с ней вообще неохотно играют. Отталкивают, даже дразнят и бьют, пока не видит воспитатель. Причину трудно было понять: избалованность? Но в садике Вика давно привыкла исполнять общие правила. Джейн как раз и боролась против влияния садика, а Вика стремилась быть как все. Упрямство, вредность? Но упрямой Вика была только с матерью, а с ребятишками скорее заискивала и готова была выполнить любые их требования. Тем более, она никогда не была злобной. Наоборот, готова была помочь любому, упавшего поднимала и утешала - единственная из группы. Развитие ее было на среднем уровне, материальное положение - тоже.
Никаких причин не было у ребят, чтобы не любить Вику. И все же ее не любили. На последний день рождения Вика пригласила двух девочек, и обе они просто не захотели прийти.
И вот теперь - стихи.
Как хорошо,что солнышко с утра,
Как хорошо, как хорошо!
Как хорошо, что только лишь вчера
Весенний дождь прошел.
Самые обычные, примитивные, детские. Никакой философии, ничего неземного, что отличало бы Вику от других детей.
Но может быть, и такие стихи - знак некоей избранности? Вика не показывала их детям, но может быть, они просто как-то чувствовали? Ощущали то, что она - не такая, как все? Просто сейчас она пишет о том, что интересно ей, ребенку, а позже начнет о том, что интересно будет ей тогда - о любви, о жизни.
И с этого момента Вика перестала быть просто крошечным, обожаемым существом. Она стала личностью, и эту личность - поняла Джейн - тоже можно любить. Точно так же, как любила она Викины ручки и ножки. И эта личность, со всеми ее заботами, проблемами, грехами - так же прекрасна и удивительна. И достойна обожания.
А вот теперь - эта поездка в Петербург…
Джейн запретила себе даже думать о Петербурге. За семь лет не была там ни разу. Ездила в Москву отдохнуть, без труда выбив визу - она все-таки оставалась ликеидой… Ее ведь никто не исключал, как Алексея. Она ничего не сделала дурного. На то, что отказалась от Миссии, посмотрели сквозь пальцы. С женщинами такое случается. Ездила с Викки на Черное море, в местные уральские дома отдыха, в прошлом году - в Италию. Но только не в Петербург. И не домой… Она переписывалась с родными, перезванивалась. Но ее не приглашали, и она сама никогда не решилась бы. Да и денег было теперь не так много - на поездку в Штаты пришлось бы копить года два.
Петербург - столица, десять миллионов жителей… в России таких крупных городов больше и нет. Но все равно Джейн была отчего-то уверена: стоит ей показаться в столице - тут же обязательно навстречу попадется Алексей.
А его очень хотелось увидеть. Хотя бы так, мельком, издали… Но у него же семья, видимо. При одной мысли о том, какой это будет кошмар, сколько лишних эмоций, страданий, проблем, Джейн уже больше ничего не хотелось.
Нет уж… и так счастье, что дочка осталась от него. А что ей, ликеиде, еще нужно?
С возрастом начинаешь понимать, что это вовсе не величайшая ценность - какая-то там страсть и влечение к мужчине, это неплохо, конечно, но если удовлетворять эту страсть - то не любой ценой. Есть вещи важнее… Вот Вика. Пусть уж все останется как есть.
Но раз так сложилось… Раз такие обстоятельства… Вика слишком маленькая, она еще никуда без мамы не ездила. Правда, она летит с целой группой каких-то юных дарований, и с ними три учителя. Но все равно… Можно в какой-то степени рассматривать это как разрешение, данное судьбой.
Джейн не удовлетворилась своим гардеробом, собранным для поездки. Сняла деньги с накопительного счета, с Викой отправились в Торговый Центр. Себе купила костюм песочного цвета, темную блузку с большим отложным кружевным воротником. Все безумно дорогое, но померив, Джейн поняла, что ни за что не откажется от покупки. Костюм с блузкой не то, что хорошо сидел и гармонировал с внешностью - просто превращал Джейн в совершенно другую, потрясающую женщину. В Женщину. С загадочным взглядом ночных огромных глаз, с таинственным взмахом ресниц, с талией стрекозы и осанкой принцессы. Но не тропический ресторанный цветок - принцесса на деловом рандеву. Вику тоже хорошо приодела. Все-таки юное дарование, будет выступать по центральному телевидению. Маленькая вредина вертелась, крутилась, отвлекалась и совершенно равнодушно отнеслась к новому наряду. Она и вообще была безразлична к одежде - не девочка, а черт знает что. И все-таки Джейн выбрала ей синее платье из тонкой шерсти, со всякими рюшками и бантиками и с белоснежным нашитым воротничком. То же самое - не расфуфыренное платье-торт (такое, впрочем, у Вики уже было), а скромность, простота и изысканность. Чистота - белое на синем. И нескладная длинная фигурка Вики в этом платье казалась вполне приличной - хоть на конкурс "Юная красавица" выходи. Большие глаза на фоне платья светились синевой, как осколки весеннего неба. Вот еще бы только волосы как-нибудь уложить… Волосы дочери - это был кошмар Джейн. Они вились, как и у матери, но при этом были очень тонкими и абсолютно непослушными. Джейн просто заплетала их в косу сзади, но по бокам, как ни закалывай, к обеду начинали топорщиться целые облачка лохматок. С короткой стрижкой Джейн Вику не представляла.
Она заставила дочь несколько раз прочитать вслух те стихи, с которыми придется выступать на конкурсе и на концерте. Вика помнила все свои стихи хорошо, но читала ужасно, без всякого выражения. Джейн просто махнула на это рукой. Она самолично сходила в школу и договорилась о том, что едет… Учительница, как и ожидалось, обрадовалась: лишний взрослый человек не помешает.
Всю ночь Джейн снился Петербург… Наутро она отправилась к шефу - директору клиники - говорить об отпуске за свой счет. И едва открыла рот, по одному выражению директорских глаз вдруг поняла - именно здесь, где никаких препятствий не ожидалось, что-то заклинит…
- Джейн, голубушка… Ну что вы! Вы же у нас единственный специалист, а сейчас сами знаете, какое время. В июле подъедет человек из Магнитогорска, тогда и сможете отдохнуть.
- Но генетики есть в городе, - возразила Джейн, хотя сердце уже упало куда-то глубоко и стучало там гулко и обиженно, - есть в Семейной консультации… в городской больнице.
- Да кто же мне даст их, Джейн? Вы подумайте сами! Там же у них работы - вот! - директор провел по лбу, - Выше головы…
- Вадим… А если я умру завтра? Что вы тогда?
- Ну, это, пожалуй, будет для вас извинительным обстоятельством, - согласился директор, - Тогда мне придется действительно повеситься. Или самому начать делать анализы.
Джейн косо посмотрела на директора и молча вышла, прикрыв за собой дверь. Подошла к окну.
Вспомнился старый анекдот про чукчу: "еще раз стукнет - я вообще выйду!" Вот только так она и может… Ни поспорить, ни поругаться. В конце концов она действительно единственный аналитик здесь. Равных ей по квалификации в Челябинске вообще нет. А зарплата - на уровне обычного врача. Конечно, вроде бы ей не должны больше платить только потому, что она ликеида, ведь она выполняет простую, не-ликейскую работу. Но все равно давно могли бы прибавить. Многие хирурги и реаниматоры, скажем, получают больше. И с отпуском - то же самое. Все время ощущаешь себя рабыней. Крутят тобой, как хотят. Потому что не можешь, не умеешь бороться за себя. Не научили. За других - пожалуйста. Мир просветлять - ради Бога. А вот стукнуть кулаком по столу, крикнуть "доколе?"… вот с этим у нас никак.
И вот теперь так плохо… никакого Петербурга. Алексей… Алеша… да нет, она же не собиралась с ним встречаться. Просто - пройти по этим улицам, вспомнить. Походить там, где бродили вдвоем или втроем с Леной. И вот теперь - все… За окном -такая серость и сырость беспросветная.
Есть, правда, еще одна возможность - позвонить Элине. Элина сразу все поймет… войдет в положение… тут же поможет. Директор у Элины ходит как по струночке. Вот только Джейн не собирается звонить Элине. Без самой крайней необходимости - не собирается.
У Элины нет на нее времени. Ликеида ни словом, ни взглядом не осудила Джейн за тот ее давнишний поступок… поступок, решивший судьбу. Помогла ей устроиться, охотно откликнувшись на просьбу. Да и с тех пор не раз оказывала услуги - то поместить Вику в хорошую больницу, позвонить, чтобы лечили как следует, то найти педагога, то в школу вот устроить… То с жильем помочь. Присылала подарки на дни рожденья Вики и Джейн, на Рождество. Несколько раз пригласила к себе, познакомила со своей дочерью Валентиной. Но это и все. Никаких отношений между Элиной и Джейн не возникло. Никаких доверительных бесед, совместных времяпрепровождений… Элина могла бы если не дать Джейн более достойную работу - то привлекать ее в качестве ликеиды к своему собственному труду, помогать, ездить по области, поднимать маргиналов. Но ничего этого Элина ей не поручила, вообще о работе с ней больше не говорила. Считала, вероятно, недостойной. Хотя скорее всего у нее просто нет времени на дружбу, и она считает, что и у Джейн, в одиночку растящей ребенка, времени нет.