Зеттел Сара. Наследие чародея

   — Теперь возьми. — Она протянула Калами ключи. — Вернешь, когда достанешь простыни.
   Калами взял ключи и поклонился.
   — Они обвязаны красной лентой. Смотри, не разорви ее.
   — Все будет, как вы прикажете, Ваше Величество. — Калами еще раз поклонился, и Медеан жестом отпустила его.
   Он ушел, но Медеан не двинулась с места, как будто бледные тени в этом углу могли защитить ее от того, что предстояло совершить.
 
   В том, что именно Калами посоветовал ей обречь сына на смерть, была своя логика, только логика чудовищно извращенная: ведь это именно он когда-то помог Медеан дать Микелю жизнь.
   — Я должна оставить наследника, — заявила она трем придворным колдунам. — И в нем должна течь моя кровь. Изавальтой должен править тот, чья верность нераздельна, тот, кто ощущает силу этих обязательств до мозга костей.
   Двое чародеев из Изавальты с сомнением покачали головами.
   — Ни один смертный в этом мире не сможет вам помочь, — ответил один из них, колдун Ивраманд. — Если только Вышко и Вышемира не окажут вам такую любезность… — Он развел руками: — Говорят, у Аваназия есть ребенок, которого родила ему женщина с дальнего берега Безмолвных Земель. Может, попробовать найти мужчину…
   — И что за кровь будет у моего ребенка? — отрезала Медеан. — Как это можно проверить? Нет, не годится.
   — Ни один смертный не сможет изменить вашу плоть и ваш дух, — заговорил второй изавальтский чародей, Нестроуд. — Но можно, например, договориться с Бабой Ягой…
   — Нет, — решительно ответила Медеан. — В этом случае ни о каких сделках не может быть и речи. Ребенок должен быть моим и только моим, его не должны связывать никакие другие узы.
   И тут поднял голову Калами. Он тогда казался Медеан очень странным — смуглый человек среди белокожего двора, пара черных глаз среди голубых. Калами занял этот пост совсем недавно, после того как Туукос согласился подписать мирный договор, и Медеан еще не слышала от него и пары слов, с тех пор как он присягнул ей на верность.
   — Есть один способ, Императрица, — спокойно сказал он. — Я берусь это устроить.
   И вот тогда Калами отдал Медеан свой первый приказ, и она повиновалась, отпустив двух других чародеев, чтобы разговаривать наедине.
   — Я наложу заклятье, — сказал Калами. — А вы должны будете выбрать себе супруга, выйти за него замуж и совокупиться с ним в первую брачную ночь. И тогда через девять месяцев вы произведете на свет сына. Но учтите, императрица, через те же самые девять месяцев ваш супруг, кто бы он ни был, заболеет и умрет.
   Помнится, Медеан уже тогда отнеслась к этому условию совершенно спокойно. Только слегка удивилась про себя, как легко она согласилась принести человеческую жизнь в жертву государству.
   — А как это делается? — спросила она, сощурив глаза. — Я что-то не слыхала о таком заклятье.
   Калами в ответ едва заметно улыбнулся:
   — Таким вещам в Изавальте не учат. Я узнал об этом заклятье на Туукосе. Но если Ваше Императорское Величество доверится мне, у вас будет сын.
   Медеан встретила взгляд темных глаз Калами и невольно залюбовалась его горделивой осанкой.
   — Если я выберу себе супруга, это будет человек из знатного и благородного рода, — сказала она. — И раз уж ему суждено умереть, подозрение не должно пасть ни на меня, ни на тебя.
   Калами ответил, не отводя глаз и не колеблясь:
   — Никаких подозрений не будет, Ваше Императорское Величество. Даю вам слово.
   Вот так Медеан вышла замуж во второй раз. Супругом императрицы стал Джесиф, сын Осипра, внук Истока, лорд-мастер волости Есутбор. Это был стройный человек с тонкими изнеженными руками. А вот лицо его как-то стерлось из памяти Медеан. Все вышло так, как и предсказывал Калами. После первой же брачной ночи Медеан понесла, а через девять месяцев благополучно разрешилась от бремени. Бедняга Джесиф тем временем скончался после продолжительной болезни. И пока Медеан мучилась родовыми схватками, Калами на Тайном совете разоблачал заговор троих лордов. Он даже назвал яд, который явился причиной болезни Джесифа, но, само собой, было уже слишком поздно, и спасти жизнь супруга императрицы не удалось.
   Трое лордов-заговорщиков были повешены на крепостных стенах городов, которыми они правили при жизни. Медеан порылась в памяти, но так и не смогла припомнить их имена. Когда ей сообщили об их смерти, она держала на руках Микеля, будущее Изавальты, и все остальное не имело никакого значения.
   Слезинка скатилась по щеке Медеан. «Прости меня, сын, — мысленно обратилась она к Микелю. — Когда твоя душа воссоединится в Землях Смерти и Духов, ты поймешь и простишь меня».
 
   Бриджит очнулась не сразу. Сначала она почувствовала запах горящего угля. Потом ощутила тепло: дрожащий жар пламени справа и слева и мягкое, обволакивающее тепло ватного одеяла.
   А еще она услышала, как потрескивает огонь в очаге, как где-то далеко завывает ветер, как поскрипывает рассохшееся дерево.
   Но глаза Бриджит все еще не открывала: боялась увидеть лис. После того как на нее напали вороны, ей снились лисы — огромные и пушистые, целые зловонные толпы зеленоглазых и острозубых зверей. А еще — кровь. Они истекали кровью, эти лисы, и она заштопала их при помощи иголки и нитки, словно старые чулки.
   Странные сны. Страшные сны. Только бы не увидеть их снова… Как хорошо было бы сейчас оказаться дома, проснуться — и увидеть свет маяка и знакомые с детства опасности Верхнего озера.
   «Но раз ты не хочешь видеть сны, — сказала какая-то далекая, рассудительная часть сознания, — почему бы тебе не открыть глаза?»
   — Все хорошо, Бриджит, — произнес ласковый голос где-то совсем рядом. — Можешь просыпаться. Ты в безопасности.
   Свет, пробивавшийся сквозь закрытые веки, сделался ярче, и мысль о возвращении в темноту, пусть даже во внутреннюю темноту сна, показалась Бриджит невыносимой. Она с трудом разлепила веки.
   Оказалось, что она лежит на спине, а над ней — голубой бархатный балдахин, укрепленный на четырех опорах. Вокруг кровати были расставлены резные раскрашенные ширмы, и Бриджит не могла увидеть остальную часть комнаты. Тепло, которое она почувствовала при пробуждении, исходило от четырех жаровен, полыхавших ярким огнем. И покрывало, которым Бриджит была укрыта, и пуховые подушки, и перины, на которых она лежала, были сшиты из такого же небесно-голубого бархата, что и балдахин. Так что кровать была прямо-таки королевская. А может, и императорская…
   Эта мысль молнией озарила разум Бриджит, и на нее со всех сторон нахлынули воспоминания. У Бриджит перехватило дыхание, все это было на самом деле! И вороны, и лисы, и слова Сакры о маме, и танец, которым она сплела себе свободу, и то вдохновение, которое переполняло ее, когда она зашивала раны троих людей, понимая, что это всего лишь лисы в человеческом обличье, и все равно наслаждаясь тем, что делает…
   — Тише, тише, Бриджит. Все хорошо.
   Чьи-то руки обняли ее за плечи, и она увидела лицо Вэлина.
   — Нелегкая получилась дорога, но теперь все позади, — произнес он, поддерживая ее руками и взглядом. — Ты в императорском дворце Выштавос, в полной безопасности.
   Бриджит с трудом сглотнула. Горло саднило от сухости.
   — Правда? — хрипло произнесла она. — Ты уверен?
   Вопрос прозвучал ужасно глупо и по-детски, но Бриджит необходимо было его задать.
   — Даю слово. — Калами протянул ей деревянный кубок, и Бриджит с благодарностью выпила воду. — Вокруг надежные стены из камня и стальные клинки друзей. И я. Так что тебе нечего бояться.
   — Даже себя самой? — невесело засмеялась Бриджит сиплым дрожащим смехом. — Даешь слово?
   Калами мягко улыбнулся:
   — Единственный твой враг — отсутствие магических знаний и опыта. — Он провел пальцем по краешку одеяла. — Всю жизнь тебя сковывали тяжелые цепи, а потому ты не знала своей истинной силы. Теперь, освободившись из-под гнета, ты чувствуешь эту силу, но пока что не понимаешь. С пониманием придет и самообладание, и тогда ты поймешь, что бояться себя не стоит.
   Бриджит слушала рассеянно: она пыталась распутать клубок воспоминаний, расставить по местам все то невероятное и невозможное, что ей довелось увидеть и услышать.
   — Как ты себя чувствуешь? — спросил Вэлин. Бриджит усмехнулась. Такой простой вопрос, а вот ответить на него непросто. Она прислушалась к своим ощущениям:
   — Устала немного, а в остальном нормально. Вроде бы.
   Определенно Бриджит знала только одно: у нее ничего не болело, и все части тела были на месте.
   — Бриджит, расскажи, что произошло, когда мы потеряли тебя из виду.
   Бриджит взглянула на него и удивленна заморгала. Что-то случилось с ее зрением: она видела что-то вроде отражения лица Вэлина, которое лежало поверх его настоящего лица. Улыбка сползла с отражения, уступив место хмурой гримасе, и широко расставленные брови нетерпеливо сдвинулись. Бриджит снова моргнула, и отражение исчезло.
   «Обман зрения, игра света и тени», — сказала она себе, но разум отказывался в это верить.
   — Скажи мне, Бриджит, — повторил Калами, настойчиво касаясь ее руки. Наверное, он подумал, что ей не хочется будить неприятные воспоминания. А пальцы у него мягкие и гладкие, не то что у Сакры.
   «С чего это я о нем вспомнила?» Бриджит тряхнула головой.
   — Прошу тебя, я должен знать, — повторил Калами, вновь неправильно истолковав ее движение.
   — Да нет… То есть да… — Почувствовав, что выходит какая-то чепуха, Бриджит замахала руками, словно бы перечеркивая свои слова, и его тоже. — Ну конечно, расскажу.
   «Может, и ты тогда для разнообразия расскажешь мне что-нибудь действительно полезное», — подумала Бриджит и сама удивилась резкости этой мысли. Но она привыкла доверять собственному разуму. И хотя ей не хотелось верить в то, что Вэлин водит ее за нос, особенно теперь, когда она вверила ему свою судьбу, все же было абсолютно ясно, что он от нее что-то скрывает. Бриджит внутренне содрогнулась от страха — холодного и бесполезного.
   «Он спастебе жизнь, — напомнила она себе. — Он не бросил тебя в лапах ворон и лисиц. Ты нужна ему, и значит, он хотя бы будет защищать тебя».
   Бриджит во всех подробностях рассказала Калами о том, как карлики-вороны по застывшему лесу притащили ее к жилищу Сакры. Лицо Вэлина почернело от бешенства, когда она рассказывала ему о заклятье правды, которое наложил на нее Сакра. Но ярость Калами сменилась изумлением, а затем — тревогой, когда Бриджит рассказала о том, как она вытанцевала себе свободу, о своем путешествии через лисью страну и о том, как она вылечила троих раненых.
   Когда Бриджит замолчала, Вэлин, к немалому ее удивлению, протянул к ней дрожащую руку и нежно погладил по распущенным волосам.
   — Ты такая удивительная, — восхищенно зашептал он. — Тебе нет равных.
   Бриджит такая фамильярность покоробила.
   — Рада, что ты доволен, — язвительно ответила она, приподнявшись на подушках. — Надеюсь, ты мне тоже кое-что расскажешь.
   Эти слова, а точнее, тон, с которым они были произнесены, отрезвили Калами. Он поспешно убрал руку:
   — Ты не понимаешь… Ты…
   Он вскочил на ноги и принялся расхаживать вдоль кровати.
   — Послушай, Бриджит, — начал он, положив руку на столбик кровати. — Ты видела, как создается волшебство. Ты знаешь, что для того, чтобы придать ему форму, изначальная энергия должна быть связана — плетением или узлом, каким-нибудь осязаемым узором. Понимаешь?
   Бриджит кивнула. Калами заложил руки за спину и принялся похлопывать одной ладонью о другую. Трудно было сказать наверняка, что выражал этот жест — нетерпение или нервозность.
   — Сложность заклятья и его сила во многом зависят от выбранных материалов и мастерства чародея. — Губы Калами растянулись в сардонической усмешке. — Любой дурак, у которого есть к этому минимальные способности и толика терпения, может создать заклятье из нити, или веревки, или даже глины. Для самых сложных заклятий требуются твердые элементы — такие как металл или камень, или, наоборот, самые неуловимые — огонь или дым.
   Калами развел руками:
   — Ты же, когда пыталась убежать от Сакры, сплела узор просто из воздуха, даже без помощи дыма и пламени. Такое под силу лишь великим волшебникам. Сам я не то что не делал, даже и не видел такого. Сделать это без подготовки, без каких-либо знаний… — Он покачал головой. — Если бы я не верил тебе как самому себе, я сказал бы, что это просто невозможно.
   Сквозившее в его голосе неподдельное восхищение застало Бриджит врасплох. К тому же, к стыду своему, ей лестно было это услышать.
   «Смех да и только — гордиться тем, чего не понимаешь и не умеешь контролировать», — укоряла себя Бриджит, но ничего не могла с собой поделать.
   — Ну так как? — сказала она, разглаживая складки на одеяле. — Ты мной доволен?
   — Доволен?! О, Бриджит… — Вэлин приблизился и, кажется, хотел взять ее за руку, но не решился. — Бриджит, когда я встретил тебя, я видел твою красоту и предполагал, что в тебе заключена сила. Но такая храбрость и такая чистота души…
   Не найдя подходящих слов, Вэлин коснулся ее ладони кончиками пальцев, но тут же отдернул руку. Его черные, бездонные глаза буквально пожирали ее.
   — Ты несравненна. Я не мог и мечтать, что встречу такую как ты.
   Бриджит почувствовала, что у нее пылают щеки, и поспешила отвернуться. Слова Вэлина ранили ее в самое сердце, пройдя сквозь покровы решимости, практичности и чувства вины. Столько лет никто не смотрел на нее с восхищением, не прикасался с нежностью… Истома желания пронзила все ее существо. Бриджит безумно захотелось, чтобы Вэлин взял ее за руку, коснулся ее лица и бесконечно рассказывал о ее красоте и храбрости. О, как хотелось!..
   И тут на Бриджит нахлынула волна воспоминаний. Она вспомнила, как стояла на берегу озера, тщетно высматривая парус Азы на горизонте. Вспомнила те дни, когда ее живот рос вместе с плодом тайной нежности и стыда. Вспомнила свои страдания и робкие попытки убедить себя, что Аза ее любит, что он обязательно вернется — к ней, к их ребенку. И страх, что он этого не сделает…
   И после всего этого она еще хочет, чтобы кто-то прикасался к ней так, как он, шептал ей нежные слова и прижимал к сердцу?!
   Бриджит закрыла глаза и заставила себя успокоиться. Благодаря долгой практике ей удалось подавить свои желания.
   — Так что это Сакра говорил о моей матери? — спросила она. — И кто такой Аваназий?
   Калами вздохнул и отвел глаза:
   — Ах, это… Легенда об Аваназий и возвращении его потерянного ребенка. — Когда Вэлин снова взглянул на Бриджит, на его губах играла ласковая улыбка. — Если тебе не терпится ее услышать, я расскажу. Аваназий был великим чародеем. К тому же он был учителем Медеан, и его преданность своей ученице и госпоже была так же безгранична, как мастерство учителя и волшебника. — Взгляд Калами устремился куда-то вдаль, в славное прошлое.
   — Моя госпожа взошла на трон совсем юной. Оба ее родителя внезапно умерли один за другим от неизвестной болезни. По словам одних, это была обычная лихорадка. Другие считают, что здесь не обошлось без яда. Вряд ли мы когда-нибудь узнаем, кто из них прав.
   Правители империи Хун-Це — это наш южный враг, — увидев на троне молоденькую девушку, решили, что пришло время для завоевания Изавальты. Они подослали шпионов, чтобы те проникли в королевский дворец. Эти шпионы похитили Медеан, увезли ее в столицу Хун-Це, которую они имеют наглость называть Сердце Мира, и стали строить планы вторжения.
   В то время как среди изавальтской знати царило полное смятение, один Аваназий не растерялся и бросился искать императрицу. Нашел и, объединив свои и ее силы, смог освободить ее из плена.
   Реально Хун-Це правят Девять Старцев — девять колдунов. Как дань традиции, есть еще и император, но он исполняет лишь представительские функции. И вот Девять Старцев поняли, что в честном бою им не одержать победу над Изавальтой. И тогда они решили вызвать одну из бессмертных сил и натравить ее на Изавальту, чтобы она нанесла стране максимальный ущерб, прежде чем они осмелятся рисковать жизнями своих солдат на полях сражений.
   — Бессмертная сила? — переспросила Бриджит. — Такая как Лисица?
   Вэлин кивнул:
   — Лисица — одна из этих сил. А вообще-то их множество. Та, что призвали себе на помощь Девять Старцев, называется Феникс, в Изавальте ее зовут Жар-птицей. Это бессмертная птица из пламени и волшебства.
   Теперь кивнула Бриджит:
   — У нас тоже есть сказки о такой птице.
   — Значит, ты можешь себе представить, насколько она опасна. — Вэлин присел на краешек кровати. — Большинство городов в Изавальте выстроены из дерева. Вообрази, что будет, если столицу охватит огонь? Если будут выжжены поля и сгорят обозы с провизией для армии?
   Медеан и Аваназий до поры до времени скрывались в портовом городе дружественного государства, обдумывая ситуацию в Изавальте и строя планы по поводу возвращения Медеан на престол. Но получив известие о вероломном поступке Девяти Старцев, они сразу же поспешили вернуться в Изавальту. Здесь они создали могущественное заклятье и выковали клетку для бессмертной птицы, заперев ее внутри.
   В голосе Вэлина звучал благоговейный страх. Бриджит представила себе сияющую красным и золотым птицу в филигранной клетке. Образ был таким ярким, что Бриджит вздрогнула. Где-то ей уже встречалась эта птица, но за последнее время произошло столько удивительных событий, что Бриджит не могла припомнить, где именно она ее видела.
   Вэлин тем временем продолжал:
   — Создавая это заклятье, Аваназий погиб. Я, конечно, уважаю память этого храброго слуги моей госпожи. Но, — добавил он, и его теплая улыбка вернулась, — можешь себе представить, сколькими легендами окружена личность такого героя. Одна из наиболее распространенных — сказка о том, как Аваназий прошел через Земли Смерти и Духов и достиг другого смертного мира, чтобы узнать секрет заключения Феникса в клетку. Там он соблазнил колдунью исключительной силы и красоты, которая и поведала ему этот секрет. Говорят, что в благодарность за это он сделал ей ребенка. И теперь этот ребенок якобы живет где-то там, далеко, дожидаясь, когда для Изавальты настанут лихие времена. Тогда он вернется и спасет нас всех, как когда-то — его отец.
   — Прямо как король Артур, — заметила Бриджит.
   — Кто?! — насторожился Калами.
   Бриджит покачала головой:
   — Слишком долго объяснять.
   — Вероятно, Сакра не раз слышал эти сказки и решил, что ты и есть легендарное дитя Аваназия. — Вэлин грустно усмехнулся. — Похоже, дворцовые сплетни распространились дальше, чем я предполагал.
   «Неплохо придумано и многое объясняет. Но не все».
   — Ну хорошо, допустим, он принял меня за дочь великого чародея. Но откуда он узнал имя моей матери?
   Вэлин пожал плечами:
   — Считается, что мать ребенка Аваназия — могущественная колдунья. Возможно, Сакра надеялся найти ее и использовать в своих интригах, тем более что ему в руки попала та, кого он считал ее дочерью.
   Однако Бриджит ясно помнила ошеломленный шепот Сакры, когда она произнесла имя Ингрид Лофтфилд: «Святой предок, подумать только!» Он узнал это имя, это ясно как день.
   Но Бриджит промолчала. Если Вэлин и недоговаривает, то заставить его сказать все невозможно.
   Калами встал и подошел к жаровне.
   — Ты должна понять, Бриджит, — сказал он, подкладывая в огонь кусочки угля. Пламя отзывалось шипением на каждый черный комочек. — Тебе еще много раз придется выслушивать предположения о том, что ты дочь Аваназия.
   — Вэлин, я знаю, что такое слухи.
   «Боже всемогущий! И здесь то же самое! Даже здесь…»
   — Я должен сказать тебе еще кое-что. Мне неприятно об этом говорить, но… — произнес Калами не оборачиваясь. Его немигающий взгляд был прикован к огню.
   Бриджит молча ждала продолжения.
   — Императрица… — тихо произнес он. — Я… — На его лице ясно отразилась внутренняя борьба. — Для меня равносильно предательству говорить об этом, но ты должна знать. Она немного не в себе.
   — Не в себе?!
   Калами кивнул:
   — Я делаю все, что в моих силах, точно так же, как все остальные советники и фрейлины, но это становится все более заметно. В этом лежит причина моего, нашего общего отчаяния. Вот почему мы вынуждены были привезти тебя сюда. — Он развел руками. — Она уже не в состоянии ни на чем сконцентрироваться, а без этой способности о магии не может быть и речи. Без магии мы не сможем победить Ананду, и если императрица умрет прежде, чем чары Ананды будут разрушены…
   «Что значит „не в себе“?! Ты обещал мне покровительство и уважение императрицы, а теперь оказывается, что у нее старческое слабоумие!» Пальцы Бриджит изо всей силы вцепились в бархатное покрывало, сминая ворсистую ткань.
   — Почему ты не сказал мне об этом раньше? — сухо спросила она.
   — Я боялся, что тогда ты со мной не поедешь. Прости.
   Однако это извинение ни на йоту не уменьшило гнева Бриджит.
   — Великолепно! Что еще ты постеснялся мне сказать?
   — Что она может приветствовать тебя как дочь Аваназия. — Калами опустил голову, словно слова придавливали его к земле своей тяжестью. — Это она послала меня на поиски. Но поскольку этого легендарного ребенка не существует в природе…
   Он робко коснулся ее руки, моля о прощении:
   — Прости меня, Бриджит. Пожалуйста, прости, но ты должна понять: весь мой мир находится в опасности! Я просто не имел права вернуться ни с чем.
   — Я понимаю.
   Такое объяснение выглядело весьма правдоподобно. Во всяком случае, не менее правдоподобно, чем все, что происходит в этом сне наяву. Всеми фибрами души Бриджит хотела поверить словам Калами, потому что тогда ее отцом остался бы Эверет Ледерли. Хранитель маяка, который таскал на башню канистры с нефтью, от которого она узнала название и назначение каждой шестеренки на маяке. Человек, который сидел рядом с ней в ясные ночи и смотрел на звезды. Человек, которому она носила кофейники во время шторма, а он стоял на вершине башни и пристально вглядывался в пенные воды озера, высматривая корабли, попавшие в бурю. Человек, который испустил свой последний вздох в доме на острове, а не в больнице. Человек, который не позволял ей сидеть по ночам возле его постели, потому что маяк для него был важнее, чем он сам.
   Ее отцом был он, а не какой-то золотоволосый незнакомец в черном плаще. Не тот человек, которого она видела рядом с женщиной в черном платье, проплывая через Земли Смерти и Духов.
   «Нет! Нет! Нет!» Бриджит закрыла лицо руками.
   И все же Сакра узнал имя ее матери.
   — Бриджит, прошу тебя! — Вэлин взял ее ладони и отвел их от лица. Пойми, я солгал тебе вынужденно. Нам всем, и особенно мне, нужна твоя помощь. Очень нужна.
   Он смотрел на Бриджит честным, открытым, печальным взглядом, в котором читалось отчаяние. Его теплые мягкие руки крепко сжимали ладони Бриджит, и от этого прикосновения ей почему-то захотелось понять его, понять, почему он поступил именно так, а не иначе. Но стоило Бриджит заглянуть в глаза Калами, как зрение ее снова затуманилось. На этот раз в отражении умоляющего лица Вэлина она увидела искаженные от ярости черты.
   «Да что происходит в конце-то концов?!» Бриджит нахмурилась. Именно тогда, когда ей нужно, необходимо видеть, зрение играет с ней в прятки!
   …И она увидела. Увидела, как трое людей, одетых в голубые с золотом камзолы, окружили резную кровать. На ней они расстелили простыни — такие белые, что они словно сверкали при свете очага. Приглядевшись, Бриджит заметила, что белая ткань и правда блестит — золотыми и серебряными нитями.
   А еще там был яд. Бриджит чувствовала, как он жжет ей вены, сжимает глотку и просачивается в легкие. Тот, кто ляжет на эти простыни, умрет. Она умрет, слишком много здесь яда…
   — Нет! — закричала она. — Нет!
   И снова увидела Вэлина, стоящего рядом. Лицо у него было встревоженное и без всякого отражения.
   — Что ты увидела?
   Бриджит впилась зубами в запястье, чтобы подавить рыдания, рвавшиеся из ее горла.
   — Скажи мне! — закричал Вэлин.
   Бриджит проглотила слезы и стряхнула с себя наваждение. Это было видение. Просто видение. Вот и все. Она знает, что делать.
   — Я видела троих людей, все одеты в голубые ливреи с золотыми галунами. У одного — черные волосы и нос крючком. Второй был рыжий, у него еще родинка под левым глазом. А третий — совсем старик, почти лысый, но руки у него сильные. Они застилали простынями резную кровать с орлами и розами. Это были отравленные простыни. Тот, кто ляжет спать на эту кровать, будет мертв еще до рассвета.
   Лицо Вэлина исказилось от злости, и какое-то время он смотрел на Бриджит с лютой ненавистью. Его челюсти сжались, словно удерживая поток брани, готовый сорваться у него с языка.
   — Ананда… — прошипел он.
   — Это она отравила простыни?!
   Калами мрачно кивнул:
   — Кровать, которую ты описала, может быть только кроватью императора Микеля. Эти люди — прислужники Ананды. Она хочет убить своего царственного мужа, и они лишь выполняют ее приказ. — Вэлин ударил кулаком по перине. — Я знал, что это когда-нибудь случится, но не думал, что так скоро.
   — Но разве… — Бриджит осеклась. Вэлин вопросительно глянул на нее, и она сказала: — Это же не связано с моим приездом, правда?
   Вэлин ответил не сразу: