Зеттел Сара. Наследие чародея

   Не обращая внимания на возражения Бриджит, Ричика заперла заколдованную подвязку в деревянную шкатулку и отнесла на балкон, где и закопала в снегу.
   Это было последнее, что она успела сделать перед тем, как без сил рухнула в кресло. Глаза девушки горели нездоровым блеском, а кожа буквально пылала от жара.
   К этому времени проснулись остальные камеристки. Гали послала за смотрительницей, а та позвала двух лакеев, которые подняли кровать Ричики, словно носилки, и куда-то утащили. С тех пор никто ничего толком не мог сказать Бриджит о ее служанке, кроме того, что «о ней позаботятся».
   Бриджит понимала, что здесь не обошлось без Калами. Но она не могла даже выйти из комнаты, чтобы навестить Ричику. Вместо этого она должна была готовиться к выходу в свет. Бриджит хотелось плюнуть на все это, но она не могла себе этого позволить. Не теперь, когда Калами думает, что она без памяти влюблена в него. Сама мысль, что он может в чем-то ее заподозрить, вселяла в Бриджит ужас. Ее подташнивало от страха, но она, как ни в чем не бывало, стояла на месте и покорно терпела хлопоты служанок. Две оставшиеся в ее распоряжении дамы были слишком глупы, чтобы представлять хоть какую-то опасность.
   На то, чтобы подготовить хозяйку к вечернему празднеству, у Гали и Ядвиги ушло несколько часов. Сначала камеристки занялись волосами Бриджит: расчесали, надушили и вплели в них жемчуг и золотые нити. Затем последовало обтирание тела — губкой, смоченной в розовой воде. Причем Бриджит настояла на том, чтобы сделать это самостоятельно, чем немало удивила своих служанок. После этого необходимо было сделать специальную ванночку из ослиного молока для смягчения кожи рук. Затем настал черед многочисленных слоев нижнего белья: Гали и Ядвига подолгу суетились вокруг каждого предмета туалета, вертели их в руках и не без труда прилаживали на нужное место.
   Калами думает, что она в его власти. Но он не из тех, кто привык полагаться на удачу. К тому же подвязки, как известно, вещь парная. Вполне возможно, что он как раз сейчас занят плетением второй… И как ей быть, если он придет к ней сегодня ночью и вручит такой подарочек? Бриджит старательно гнала от себя эти мысли.
   Когда Гали с Ядвигой завязывали на Бриджит пояс нижней юбки, она затаила дыхание, думая о том, что какое-нибудь заклятие может скрываться и здесь. Они туго затянули шнурки, и Бриджит осторожно подумала о Калами. Да нет, вроде все в порядке: ни нежности, ни сладкой истомы. Он по-прежнему подлец и обманщик. Это он отравил Ричику, это он хотел украсть у Бриджит свободу. Мысли о нем не вызывали у нее никаких чувств, кроме ненависти и страха.
   Удостоверившись в своем презрении к лорду-чародею, Бриджит немного расслабилась. Камеристки тем временем сражались с тяжеленным верхним платьем: шнуровали, застегивали, завязывали и подгоняли по фигуре. Наконец голову Бриджит покрыли золотистой вуалью и увенчали золотой диадемой, с которой по бокам и сзади свисали длинные нити жемчуга. Все это сооружение полностью закрыло волосы Бриджит, так что ей оставалось только гадать, зачем нужно было тратить столько времени на прическу.
   В качестве последнего штриха Ядвига прикрепила к левому плечу хозяйки подаренную Калами брошь. Бриджит вздрогнула, но, не ощутив и намека на любовное влечение, вздохнула свободнее.
   Дамы принесли зеркало из полированной бронзы, чтобы госпожа могла взглянуть на себя. Бриджит присвистнула от удивления. Она была уверена, что вид у нее будет крайне нелепый, но в глубине души надеялась, что будет выглядеть сносно, а быть может, даже мило. Но фигура, смотревшая на нее из золотистого Зазеркалья, оказалась неожиданно величавой. Это было похоже на превращение Золушки в принцессу. Точнее даже — в королеву.
   Это впечатление длилось лишь миг, после чего, забыв о страхе и тревоге, Бриджит расхохоталась. Оказывается, секрет величия коронованных особ заключается лишь в ловко подогнанной одежде?!
   Ядвига и Гали, которые тоже успели принарядиться, похоже, не находили в этом ничего смешного. Они взялись обучать Бриджит премудростям обращения с парадным одеянием: как стоять, как сидеть, как кланяться и поворачиваться (из-за длинного шлейфа о том, чтобы двигаться назад, не могло быть и речи).
   В дверь постучали, и Ядвига бросилась открывать. Распахнув дверь, она отступила в сторону, и порог переступил Вэлин Калами собственной персоной. Лорд-чародей, видимо, тоже надел свой лучший костюм. Пурпурный бархатный плащ ниспадал почти до самого пола, оставляя открытыми лишь сверкающие носы черных сапог. Края плаща были оторочены черным мехом, а пояс, обвивавший талию Калами, мерцал золотом и карбункулами. Алмазы сверкали и в пуговицах на черном кафтане. Под широкой меховой опушкой кафтана Бриджит разглядела рубашку ослепительной белизны и золотые, алые и зеленые узоры, вышитые на воротничке и манжетах. Головной убор Калами по форме напоминал епископскую митру, только был намного меньше в высоту. Эта митра тоже была аспидно-черной с золотой отделкой.
   Надо признать, выглядел он великолепно, и поклонился Бриджит только после того, как оглядел ее с головы до ног.
   — Я всегда знал, что ты красива, — сказал он с нежностью, и Бриджит явственно ощутила, как по ее спине скользит холодное лезвие ножа. — Но я и не предполагал, что ты так умопомрачительно прекрасна.
   — Я так счастлива, что тебе нравится, — через силу произнесла Бриджит в надежде, что ее радость не покажется ему наигранной. — Ты тоже очарователен.
   Это была лесть и в то же время чистая правда. Складки бархата переливались в свете жаровен. Волосы Калами были зачесаны назад и красиво ниспадали из-под украшенной каменьями черной митры. Пурпур выгодно оттенял золотистый цвет его смуглой кожи, так что Бриджит рядом с ним казалась болезненно бледной.
   — Девушки рассказали тебе о том, что будет происходить сегодня вечером?
   Бриджит с улыбкой взглянула на Гали и Ядвигу:
   — Нет, они были заняты тем, что рассказывали мне, как управляться с этим гектаром ткани.
   Она разгладила парчовую юбку.
   Видно, шутка пришлась Калами по душе. Он улыбнулся и подошел к Бриджит так близко, как это позволяло ее пышное одеяние.
   — Неужели они не сказали тебе, что ты должна дать мне руку, чтобы я мог дотронуться до нее кончиками пальцев? Вот так… — Калами поднял руку Бриджит и сжал ее пальцы в своих. — А где же мой подарок, дорогая? — прошептал он так тихо, что его слова расслышала только она.
   Бриджит почувствовала болезненный спазм в желудке, но заставила себя наклониться к Калами и прошептать ему на ухо:
   — Он обвязан вокруг моей ноги, сударь. Там, где и полагается быть подвязке. Хотите взглянуть?
   — Очень, — прошептал он в ответ. — Но давай не будем шокировать девушек.
   Он отодвинулся от Бриджит и со смехом заглянул в ее глаза, чтобы удостовериться в том, что любовная горячка ее не отпустила. Бриджит скромно потупила взгляд. Когда же она вновь подняла глаза, то вздрогнула от невыносимого ощущения, что лицо это знакомо ей давным-давно, что она видела его много-много лет назад.
   В следующую секунду она поняла, кого ей так напоминает Калами, и от этой мысли по спине у нее вновь пробежал холодок. Он похож на Азу, отца ее ребенка! Смуглая кожа, темные волосы, точеные черты… Боже всемогущий, как же она раньше не замечала!
   — Все хорошо, Бриджит?
   Калами казался встревоженным. Бриджит страшно было даже подумать о том, что он мог увидеть в ее глазах в эту секунду.
   — Не беспокойся, все хорошо.
   Отчаянным усилием воли Бриджит удержалась от того, чтобы не отшатнуться от Калами. Нет, он не Аза. Он хуже. Аза хотел только обольстить ее, а Калами хочет лишить ее свободы. Тот хотел ее тело, а этот хочет взять душу. Он гораздо, гораздо хуже, чем Аза!
   Лучший способ спрятать серьезные мысли — говорить глупости.
   — Я просто подумала: как же мы выберемся из комнаты, когда мы так связаны? — сказала Бриджит, поднимая руку, сжатую в ладони Калами.
   Он улыбнулся, разжал ладонь, и Бриджит воспитанно прикрыла рот рукой, хотя ей было и не до смеха.
   «Боже мой, а как я выберусь из всей этой истории?!»
   Может быть, точно так же, как и из комнаты: нужно только молча ждать и плыть по течению. Служанки распахнули дверь, и Калами пошел вперед, краем глаза наблюдая за Бриджит и взглядом маня ее за собой. Бриджит повиновалась этому безмолвному приказу, за ней последовали ее камеристки. Когда Калами вновь завладел ее пальчиками, Бриджит опустила глаза, сделав вид, что разглядывает драгоценный подол платья.
   Калами повел ее по коридору. Повсюду — и впереди, и сзади — вышагивали незнакомые вельможи. В коридоре царил полумрак, и потому они казались скорее призраками, чем людьми. Здесь блеск изумрудного шелка, там — мерцание золота и серебра. Блеснул синими гранями драгоценный камень, прошелестел меховой шлейф, качнулась медного цвета тесьма… Почти у всех мужчин на поясе висели мечи в вышитых ножнах или небольшие позолоченные кинжалы, а женщины, похоже, сходили с ума по высоким конусовидным шляпкам, с высоких кончиков которых ниспадала кружевная вуаль. Как это ни смешно, но Бриджит среди них почувствовала себя старомодной.
   Наконец они с Калами подошли к мраморной лестнице необычного изогнутого фойе, которое, по словам Ричики, носило гордое имя «ротонда». Бриджит почудилось, что из зимы они мгновенно перенеслись в трепетную весну. Массивные перила были увиты цветущим виноградом, а над цветами порхали бабочки. Окна украшали ветви вечнозеленых растений, на которых сидели певчие птицы. Их клювы были полуоткрыты, яркие грудки расправлены, словно они вот-вот запоют. Вдоль всего помещения были расставлены вазы с цветами, а окна закрывала голубая вуаль, которая волшебным образом превращала серый зимний вечер в солнечный апрельский день.
   Бриджит не сразу догадалась, что цветы и птицы — мастерски сделанные копии из цветного стекла. Лучи лампад и свечей отражаясь от стеклянной флоры и фауны, причудливо преломляясь в каждом изгибе, и наполняли пространство чудесным светом.
   — Это волшебство?
   Бриджит дотронулась до изящного розового лепестка: он был холоден, как лед.
   — Нет. — Калами покачал головой. — Только мастерство, помноженное на многолетний труд.
   Он провел пальцем свободной руки по голубому крылу застывшей бабочки.
   — Почти все эти мастера были привезены с моей родины.
   Бриджит задержала взгляд на одном из изящных цветков, и ее осенила малоприятная догадка. Она ведь знала и раньше, что соотечественники Калами были народом угнетенным. Их оскорбляли, завоевывали, притесняли… Если бы он был с ней честен, если бы рассказал, что с ним произошло, вместо того чтобы расставлять ловушки… Вполне возможно, она поддержала бы его добровольно. Нет, ей никогда не узнать, какой он на самом деле.
   «Может, он просто боится? — Бриджит отважилась тайком взглянуть на Калами и увидела, с какой печалью он взирает на стеклянную красоту. — Быть может, он просто пытается освободить свой народ? У него нет права на ошибку, он должен быть целиком и полностью уверен во мне, потому-то и приходится быть жестоким…
   Возможно, это даже моя вина, что он недостаточно откровенен со мной. Возможно…»
   А может, и нет. Может, это просто ее воображение. Бриджит отдернула руку от цветка. Все это она уже говорила себе после той ночи с Азой, когда начала осознавать, что натворила. Может, все совсем не так, убеждала она себя. Может, это больше, чем просто одна ночь во тьме.
   Она даже начала в это верить. И ошиблась — точно так же, как ошибается сейчас.
   Внезапно мысли Бриджит приняли другое направление. Где сейчас Сакра? Бриджит почему-то была уверена, что если он на свободе, то должен быть где-то поблизости. Ей хотелось увидеть его хотя бы мельком — тогда она чувствовала бы себя не такой одинокой.
   Бриджит закусила губу и решила думать о чем-нибудь другом. Если бы Калами сейчас посмотрел на нее повнимательнее, он наверняка раскусил бы ее притворство.
   Между вазами с цветами стояли вращающиеся ширмы, расписанные красками, такими же трепетными и яркими, как стеклянные цветы. На одних ширмах было изображено нечто вроде пасторальных сцен: прекрасные юноши и девушки, птицы и звери. Другие явно обращались к истории: на них были нарисованы правители на тронах, сцены сражений и побед.
   Калами заметил, что Бриджит заинтересовалась этими своеобразными картинами:
   — Это история Вечной Изавальты, предназначенная для созерцания членами императорской семьи и всем честным народом. Она обновляется каждый год…
   Калами собирался что-то добавить, но его прервал необычный звук. Под лестницей, слева, послышалось пение: низкий рокот баса, парящие в вышине сопрано и все оттенки баритонов, теноров и альтов, сливающиеся в звонкой гармонии. Казалось, каменные стены вибрируют в унисон этим мощным звукам. Бриджит не могла разобрать слов, но чувствовала, что происходит нечто величественное и прекрасное и что ничего подобного ей слышать не доводилось.
   Словно по мановению волшебной палочки, свечи погасли и зал погрузился во тьму. Бриджит ахнула от неожиданности. Потом она увидела, как в темноте загорелись новые огоньки, которые двигались слева, оттуда же, откуда доносилось пение. Голоса становились все громче, наполняя воздух безмерностью звуков. Стекло отозвалось радостным звоном, так что казалось, птицы и в самом деле запели.
   Бриджит уже догадалась, что перед ней — праздничное шествие. Пели мужчины и женщины в длинных изумрудно-зеленых одеяниях, подпоясанных гирляндами из веток остролиста. Такие же венки украшали их головы. Все хористы держали по свече в руку толщиной. Возглавлял процессию Хранитель Бакхар, со свечой в одной руке и с длинным посохом из слоновой кости — в другой. Несмотря на преклонный возраст Хранителя, Бриджит не заметила в его голосе старческих ноток, когда он присоединился к общему хору.
   — О чем они поют? — тихонько спросила Бриджит.
   — Они воспевают всех королей и императоров Изавальты, всех богов этого дома и просят их защитить дом и вернуть весну.
   Вслед за хором шла величественная старуха в мерцающей рубинами красной мантии. Это могла быть только вдовствующая императрица. Позади нее шествовала Ананда, с головы до ног в одежде небесно-голубого цвета. Рядом с ней брел император — у него одного в руках не было свечи. Его костюм был похож на наряд Калами, только кафтан был не черный, а золотой, и вместо митры на голове императора красовалась корона, блиставшая сапфирами.
   За императорской семьей двигалась колонна древних старцев, чье убранство переливалось разнообразием ярких цветов.
   — Это члены Совета, — шепнул Калами на ухо Бриджит. — Когда они пройдут, мы присоединимся к шествию.
   Бриджит рассеянно кивнула. Ее внимание было приковано к императору. Необходимо увидеть, что связывает его волю! В этом — единственное спасение и надежда на свободу.
   Но император был так далеко, и на нем было столько золота, что в дрожащем сиянии свечей он весь сверкал и переливался. Бриджит ничего не смогла разглядеть, кроме бликов света на золотом плаще. Если даже императора и окружал ореол волшебного света, его костюм это прекрасно маскировал.
   Бриджит выругалась про себя. Один-единственный раз она во что бы то ни стало должна увидеть — и не может! Что же теперь делать?
   Когда старцы в сверкающих одеждах прошли мимо, Калами снова взял Бриджит за кончики пальцев и повел вниз по ступеням. Остальные вельможи длинным шлейфом потянулись за ними. Бриджит чувствовала на себе сотни взглядов. Должно быть, придворные удивленно думали: с какой стати эта выскочка так нахально заняла самое почетное место? А может, просто гадали, кто она такая. Никто из них не произнес ни слова. Возможно, разговаривать во время церемонии было нельзя, а может, придворным этикетом запрещалось беседовать с человеком, не представленным официально ко двору. Надо будет спросить об этом Калами, решила Бриджит. В том, что касается традиций, не следует пренебрегать мелочами.
   Процессия неторопливо следовала изгибам дворцовых коридоров и переходов, и чем больше комнат и галерей они проходили, тем больше людей присоединялось к шествию. Мимо Бриджит мелькали стеклянные цветы, позолоченные птицы, глаза и лица на разрисованных ширмах, но она ничего не успевала рассмотреть как следует, хотя предпочла бы изучить их досконально… Только бы не замечать теплых пальцев Калами на своей коже. Из всего множества глаз — живых и нарисованных — острее всего Бриджит чувствовала на себе его взгляд. Его глаза все время искали подтверждения того, что заклятье действует, что воля Бриджит утонула в глубинах его магии. А что будет, если Калами не найдет того, что ищет?
   Процессия завернула за угол, и Бриджит увидела впереди что-то вроде светящейся пещеры, вход в которую был гостеприимно распахнут. Громадные свечи озаряли храм, и от их блеска он казался сделанным целиком из золота и драгоценных камней.
   Когда глаза Бриджит привыкли к золотому сиянию, она заметила, что Вышко и Вышемира на своем пьедестале тоже принарядились: на них были белоснежные одеяния и венки из остролиста. У Вышко на поясе красовался кушак из золотого бисера, а талию Вышемиры обвивали серебряные цветы и виноградная лоза.
   Хор во главе с Хранителем разделился на два потока, огибавшие изваяния с двух сторон: женщины — слева, мужчины — справа. Звуки гимна, и без того величественные, вдвойне усиливались сводом купола, и вскоре Бриджит уже не могла думать ни о чем, кроме вливающегося в нее мощного потока музыки.
   Вдовствующая императрица приблизилась к статуям и положила что-то к их ногам — что именно, Бриджит разглядеть не смогла. Затем она по очереди приложилась губами к одеянию Вышко и Вышемиры и отошла назад. Императрица Ананда последовала ее примеру, сперва положив дар к ногам изваяний, а потом поцеловав краешек их одежды. Но едва Ананда коснулась руки императора, как старая императрица увела его прочь. Бриджит успела заметить, что император не отдал дани почтения богам и не оставил им никакого подношения.
   Тот же самый ритуал повторили все члены Совета. Очередь двигалась медленно. Бриджит было немного не по себе от этого странного храма и еще более странного ритуала. Она перестала интересоваться христианской религией, когда обнаружила, что религия не очень-то интересуется ею. Но все происходящее было как-то… неправильно. История местных богов была столь зловещей, а рассказывали ее с таким благоговением.
   Хотя кто она такая, чтобы судить о подобных вещах? Кто знает, в чем проявляется божественность в этом странном мире?
   Тем временем они с Калами приближались к пьедесталу. У ног статуй уже скопилась целая гора даров. Бриджит почувствовала, как в ее ладонь что-то вложили. Она глянула вниз: это был небольшой мешочек из прозрачной ткани, наполненный чем-то вроде сушеной смородины и позолоченного миндаля. Только сейчас Бриджит заметила, что почти все подношения, сложенные к ногам статуй, были лакомствами или их муляжами. Теперь уже Бриджит знала, что нужно делать. Она положила мешочек к другим дарам, а затем поцеловала платье Вышко и Вышемиры.
   «Кто бы вы ни были, — помолилась она, — помогите мне увидеть то, что я должна».
   Не успела эта молитва прозвучать в ее сознании, как внутренний взор Бриджит распахнулся, и она увидела…
 
   Калами едва успел подхватить Бриджит, когда она стала оседать на пол. Глаза ее были широко раскрыты, но она не замечала ничего вокруг. Все изавальтские лорды и священники уставились на них, и бесконечный гимн, прославляющий божества и взывающий к их покровительству, потерял былую стройность.
   — Ничего страшного, это просто от духоты, — пробормотал Калами, поднимая руку — якобы для того, чтобы пощупать лоб Бриджит, а на самом деле — чтобы закрыть ее распахнутые глаза. Меньше всего ему хотелось, чтобы какой-нибудь идиот понял, что Бриджит посетило видение, посчитал его божественным знаком и настоял на том, чтобы она прилюдно рассказала об увиденном.
   Калами поднял Бриджит на руки и понес сквозь толпу. Он знал, что Медеан наблюдает за каждым его движением, но у него не было времени объяснять ей, что происходит. Нужно поскорее убрать отсюда Бриджит. Наконец он добрался до хвоста процессии, где стояли ее служанки. Толстуха лишь всплеснула руками и даже не догадалась достать веер, чтобы немного охладить свою госпожу. Рыжеволосая дылда оказалась немного сообразительнее. Она повернулась и принялась расчищать Калами путь сквозь остатки шествия, направляясь прямо к комнатам для обмороков, что находились рядом с Большим залом. Зайдя внутрь, она проворно взбила подушки на диване, чтобы Бриджит было удобнее лежать.
   — Ты! — Калами ткнул пальцем в толстуху. — Найди старшую фрейлину ее величества и передай ей, что с Бриджит Ледерли все в порядке. Ей просто стало дурно. А ты, — он указал на другую служанку, — принеси воды и вина. После этого стой за дверью и не впускай никого, пока я не разрешу.
   Обе камеристки поклонились и исчезли. Калами обернулся к Бриджит, распростертой на диване, с которого свешивались полы ее платья. Глазные яблоки беспокойно двигались под закрытыми веками. «Что же ты сейчас видишь?» Да все что угодно! Она однажды призналась, что может видеть как прошлое, так и будущее. А в прошлом было слишком много такого, чего ей пока не следует знать… Эти видения с самого начала путали ему все карты! Как много она сможет простить ему ради любви?
   Калами даже не был уверен, что заклятье работает в полную силу. Подвязка была сделана более основательно, чем шнурок, но все равно второпях. К тому же любовные заклятия — капризная штука. Пожалуй, правильнее всего прямо сейчас проверить, как прикреплена подвязка. Хотя если Бриджит очнется или, несмотря на приказ, кто-нибудь войдет в комнату, придется придумывать какие-то объяснения.
   Калами осторожно приподнял многослойные юбки, обнажив ноги Бриджит. Ноги были крепкие, но, несмотря на тонкие шерстяные чулки, им недоставало изящества. Бриджит не шевелилась, не издавала ни звука, полностью погрузившись в свое видение. Калами принялся отодвигать слои бархата, тафты и льна, чтобы добраться до обнаженных бедер… И стиснул зубы, чтобы не зарычать от ярости.
   Немного справившись с собой, он оправил одежду Бриджит, встал, заложил руки за спину и сжал их в кулаки. Что пошло не так? Кто его предал? Маленькая трусливая швея, которая так беспокоится о своем положении? Или эта чересчур умная служанка успела еще раз вмешаться, прежде чем он расправился с ней? Или Бриджит догадалась сама? Значит, она все знает? Или видит именно сейчас? Правая рука Калами потянулась к шее Бриджит, смуглые пальцы непроизвольно сжимали и отпускали воздух. Задушить ее здесь и сейчас! С играми покончено! Надо было еще раньше утопить ее в этом проклятом озере и вернуться к императрице с печальными известиями… В конце концов в мире полно других сил. Для того чтобы удерживать Жар-птицу, можно найти и кого-то другого!
   Бриджит резко села на кушетке и огляделась вокруг.
 
   Когда храм растаял перед глазами Бриджит, она увидела Микеля. Однако он не был вялым и безжизненным, как обычно. В этом видении молодой император был охвачен нетерпеливым возбуждением. Он стоял возле огромной кровати с голубым бархатным пологом. Юноши в ливреях помогли ему снять камзол и шелковую рубашку, и император остался в рейтузах и длинной сорочке. Рядом стояли еще какие-то молодые люди — все они смеялись и шутили. Бриджит знала, что это первая брачная ночь Микеля и он готовится к встрече с молодой женой, которая вскоре разделит с ним ложе.
   Однако смех сразу смолк, как только из-за ширмы появилась вдовствующая императрица. Она улыбнулась и жестом приказала оставить ее наедине с сыном. Когда все ушли, императрица положила на столик сверток, который принесла с собой, и развернула его.
   — Сын мой, это мой последний свадебный подарок.
   Медеан показала Микелю плетеный серебряный пояс, с которого свисали тысячи кисточек, и на каждой красовался аккуратный узелок и стеклянная бусинка. Бриджит почувствовала, что, несмотря на все изящество этой вещи, от нее, словно дурным запахом, веяло ужасом.
   — Это поможет тебе ублажить молодую жену, — сказала сыну Медеан. — И обеспечит мне внука через девять месяцев.
   — Матушка императрица, — сухо сказал Микель, стараясь не поддаваться смущению, — я польщен вашей заботой, но, честно говоря, надеялся на некоторое уединение в эту ночь.
   — Какая чепуха! — улыбнулась императрица и подошла к сыну, держа подарок в вытянутых руках. — В таком деликатном деле кто сможет помочь молодому человеку лучше, чем старая женщина? Подними-ка рубашку.
   — Матушка…
   — Подними рубашку.
   Микель в отчаянии закатил глаза, но рассудил, что чем быстрее он покорится, тем быстрее останется один. Он задрал подол рубашки, обнажив крепкое тело. Он не видел, как губы его матери беззвучно что-то шептали, пока она опоясывала его серебряным кушаком. Не видел, как она завязала узел, чтобы скрепить заклятье. Не видел, как пояс растворился, слился с кожей и стал незаметен для человеческого глаза.
   Императрица тронула сына за локоть:
   — Опусти руки, Микель.
   Он повиновался. Руки его безвольно обвисли, кисти раскачивались из стороны в сторону. Весь он как-то обмяк и стал похож на тряпичную куклу. И только глаза беспокойно бегали, не в состоянии сосредоточиться на чем-то одном.