Страница:
— Ну уж нет! — запротестовала она. — Жизнь — штука серьезная!
И самым обольстительным голосом продолжала:
— Если вы действительно меня любите, если вы доверяете мне, расскажите все как есть… Я могу помочь… говорят, я неплохая советчица… я сумею вас направить… Вдвоем мы быстренько уладим это дельце… А потом вы меня отблагодарите… Дадите самую малость…
— Самую малость! — возопил Стокко. — Нет, поделим все по справедливости… а потом священник соединит нас навеки, и все у нас будет общее!.. Я вижу, я чувствую, что мы рождены друг для друга! О, как славно мы с вами заживем! Томасса, я сгораю от любви! Теперь меня спасет только добрая свадьба, которая сольет наши состояния! Не отказывайте мне, умоляю вас!
Как видите, негодяй времени не терял и говорил с развязностью, которая могла показаться циничной, если бы не была совершенно неосознанной. А Ла Горель, увлеченную той же корыстной мыслью, ничуть не удивили слова Стокко. Женщина сочла их вполне естественными. Не ломаясь, она сразу приняла предложение пылкого поклонника.
— Я тоже чувствую, что мы найдем общий язык, — заявила старая ведьма. — Как не договориться с человеком, который намерен разделить с вами сто пятьдесят тысяч ливров? И я тоже сгораю от любви… Ведь вы хотите подарить мне немного золота… Так что я согласна.
Она ответила ему в том же духе — и ей это казалось вполне нормальным. Как, впрочем, и ему. Он был просто счастлив. И в знак благодарности чуть сильнее сжал ей пальцы.
И они ушли под ручку. Он шутил, а она прижималась к нему. Оба были искренне уверены, что они милы и очаровательны. На самом деле на эту сладкую парочку тошно было смотреть.
XXI
И самым обольстительным голосом продолжала:
— Если вы действительно меня любите, если вы доверяете мне, расскажите все как есть… Я могу помочь… говорят, я неплохая советчица… я сумею вас направить… Вдвоем мы быстренько уладим это дельце… А потом вы меня отблагодарите… Дадите самую малость…
— Самую малость! — возопил Стокко. — Нет, поделим все по справедливости… а потом священник соединит нас навеки, и все у нас будет общее!.. Я вижу, я чувствую, что мы рождены друг для друга! О, как славно мы с вами заживем! Томасса, я сгораю от любви! Теперь меня спасет только добрая свадьба, которая сольет наши состояния! Не отказывайте мне, умоляю вас!
Как видите, негодяй времени не терял и говорил с развязностью, которая могла показаться циничной, если бы не была совершенно неосознанной. А Ла Горель, увлеченную той же корыстной мыслью, ничуть не удивили слова Стокко. Женщина сочла их вполне естественными. Не ломаясь, она сразу приняла предложение пылкого поклонника.
— Я тоже чувствую, что мы найдем общий язык, — заявила старая ведьма. — Как не договориться с человеком, который намерен разделить с вами сто пятьдесят тысяч ливров? И я тоже сгораю от любви… Ведь вы хотите подарить мне немного золота… Так что я согласна.
Она ответила ему в том же духе — и ей это казалось вполне нормальным. Как, впрочем, и ему. Он был просто счастлив. И в знак благодарности чуть сильнее сжал ей пальцы.
И они ушли под ручку. Он шутил, а она прижималась к нему. Оба были искренне уверены, что они милы и очаровательны. На самом деле на эту сладкую парочку тошно было смотреть.
XXI
ПРЕДАННОСТЬ ЛЕОНОРЫ
Когда Ла Горель выскользнула из комнаты, Леонора встала и подошла к Кончини, не сводя с него влюбленных глаз. Не сказав ни слова, она заключила мужа в объятия и жадно приникла к его губам. Закрыв глаза, женщина наслаждалась этим долгим поцелуем, не замечая, что супруг не разделяет ее чувств. Вдруг она так же решительно отстранилась от него, выдохнула и проговорила:
— Ну вот, я набралась сил… теперь можно отправиться к Марии.
И Леонора вышла из кабинета.
Через несколько минут она была в покоях королевы, и та немедленно выпроводила всех дам, чтобы остаться с ней наедине.
— Леонора, ты говорила, что обдумываешь какой-то план. Он уже созрел? — жадно спросила Мария Медичи.
— Да, мадам, — серьезно ответила Леонора. — Именно об этом я и хочу с вами потолковать, если вы не против.
— Да Бог с тобой! — всплеснула руками королева. — Говори скорее, не тяни! Я уже вся извелась. Ну говори же!
И Леонора заговорила. Это не заняло много времени.
— Как? Ты сама? — воскликнула Мария Медичи, не веря собственным ушам. — И ты это сделаешь?..
— Для Вашего Величества сделаю, — с торжественным видом заверила ее Леонора.
— Это подвиг! — вскричала Мария Медичи в страшном волнении. Она заколебалась и добавила: — Ты идешь на это ради меня! Боже, какая преданность!.. Нет, это слишком, я не могу принять такой жертвы!
— Другого выхода просто нет! — твердо ответила Галигаи. — Это единственный способ вызволить Ваше Величество из беды.
— Да ты подумай только, ты сама ославишь себя перед всем двором! — задрожала Мария Медичи.
— Гораздо важнее спасти честь королевы. А моя собственная честь, жизнь и состояние — все это принадлежит вам, мадам, — просто ответила Леонора.
Мария Медичи была слишком большой эгоисткой, чтобы не согласиться. Да и отнекивалась она, похоже, только для приличия. И все же, несмотря на душевную черствость, королева на миг расчувствовалась. Обняв Леонору, она расцеловала ее в обе щеки и прошептала:
— Как ты мне предана! До конца жизни я буду об этом помнить. Теперь ты мне как сестра.
Леонора ничуть не обрадовалась. Скептически улыбаясь, она подумала:
«Красиво говоришь, Мария!.. Только все это — одни слова!.. А я вот действительно ничего не забываю! И если что, напомню…»
Но это не помешало Галигаи присесть в почтительнейшем реверансе и должным образом поблагодарить королеву за оказанную ей, Леоноре, великую честь. Потом она коротко рассказала Марии Медичи о Ла Горель. О герцогине де Соррьентес Леонора даже не заикнулась… Мнительная Мария Медичи немедленно пожелала узнать, что за особа хотела подкупить Ла Горель, но Леонора ответила:
— Не волнуйтесь, мадам. Когда у вас появится оружие, которое я для вас выкую, я открою вам имя вашего тайного врага. И тогда вы легко его одолеете. А пока что положитесь на меня… Могу сказать, что нам удалось перехитрить этого злодея. Он пытался погубить вас, но теперь, благодаря Ла Горель, сам запутается в собственных сетях.
— Да, но все это слишком дорого мне обойдется, если эта женщина потребует, чтобы плата соответствовала значимости услуги, — вздохнула Мария Медичи.
— Успокойтесь, мадам, она и не подозревает, что дело касается самой королевы, — улыбнулась Леонора. — Старая ведьма будет рада и скромному вознаграждению… относительно скромному, разумеется.
— Сколько? — скорбно спросила Мария Медичи.
— Хватит и ста тысяч ливров, — откликнулась Галигаи.
— Сумма приличная, — заметила королева. И с облегчением уточнила: — Но ты права, это относительно немного.
— О, вы сильно ошибаетесь, если полагаете, что вам не придется больше раскошеливаться, — произнесла Леонора с загадочной улыбкой. — Это будет лишь первая выплата. Потом придется снова выкладывать денежки… и немалые. Готовьтесь к крупным расходам, мадам.
Мария Медичи была скуповата и сразу скривилась. Но все же она решительно заявила:
— Если потребуется, я пожертвую не одним миллионом, чтобы выпутаться из этой истории. Ведь сейчас я рискую потерять все… и прежде всего — доброе имя.
Леонора одобрительно кивнула головой. А на губах у нее играла все та же загадочная улыбка — из чего мы можем заключить, что, настаивая на «крупных расходах», Галигаи преследовала собственные цели, о которых королева и не подозревала.
Если маркиза д'Анкр хотела подготовить Марию Медичи к тому, чтобы та раскошеливалась, не торгуясь, то мы должны признать, что Леоноре это вполне удалось. Действительно, королева уже готова была раздавать золото направо и налево — без счета. Конечно, ей было больно с ним расставаться, но она понимала, что лучше потерять часть, чем все.
Приняв сие героическое решение, Мария Медичи подошла к столу, на котором стоял письменный прибор. Взяв перо, она набросала несколько строк и протянула бумагу Леоноре со словами:
— Вот тебе расписка на двести тысяч ливров, которые ты в любую минуту можешь получить у моего казначея Барбена.
Леонора не взяла драгоценную бумагу. Устремив на королеву холодный взгляд, она удивленно спросила:
— Двести тысяч ливров?.. Почему двести?..
Королева не успела и рта раскрыть, как Галигаи сама ответила:
— А, понятно!.. Половина для меня!..
Она выпрямилась, нахмурив брови, презрительно скривила губы и насмешливо произнесла:
— Сто тысяч ливров!.. В сто тысяч ливров оцениваете вы доброе имя Леоноры Дори, маркизы д'Анкр! Как и услуги этой отвратительной ведьмы по имени Ла Горель!.. В ту же сумму, до последнего су!.. Клянусь мадонной, для доброго имени Леоноры это большая честь!.. А я-то, я-то, глупая, из чистой преданности хотела подарить вам то, чему вы изволили назначить столь высокую цену!.. Какой урок, мадам!.. И какое незаслуженное оскорбление!..
Праведный гнев величественной Леоноры ошеломил Марию Медичи. Можно было подумать, что королева здесь — не она, а ее гордая наперсница. Мария Медичи полагала, что расщедрилась, и ожидала только изъявлений благодарности. Она никак не думала, что ее подарок может оскорбить Леонору. И сразу поняла, что совершила серьезную ошибку, которая может привести к еще более серьезным последствиям. С чувством пожимая Леоноре обе руки, королева воскликнула со всей искренностью, на которую только была способна:
— О! Cara mia, как ты могла подумать, что я хотела унизить тебя, оскорбить?!! Как можно? Да ведь это же просто глупо! Ты сейчас так мне нужна, своей беспримерной преданностью ты спасаешь мне больше, чем жизнь!.. Это было бы не только бестактностью, это было бы чистым безумием!.. А я, слава Богу, еще не лишилась рассудка!.. И никогда не была неблагодарной!.. Ты же прекрасно это знаешь!..
Такие бурные и искренние извинения нельзя было не принять. Сообразив это, Леонора смягчилась и промолвила:
— Значит, я ошиблась?
— Конечно, — горячо заверила ее Мария Медичи.
— Тогда соблаговолите ответить, мадам, почему вы выписали эту сумму? — поинтересовалась Галигаи.
— Но ведь ты же сама сказала, что мне придется раскошеливаться не один раз, так? — пробормотала королева.
— Не отрицаю этого, мадам, — сдержанно кивнула Леонора.
— Вот я и подумал: раз ты хочешь уладить все без моей помощи, раз я ничего не буду знать об этом несчастном деле, то я избавлю тебя хотя бы от необходимости платить за меня из своего кармана. Расходы ведь предстоят немалые, — объяснила Мария Медичи. — Именно потому и я предложила тебе эти сто тысяч. Как видишь, ничего унизительного для тебя тут нет. Это золото будет потрачено на меня. Надеюсь, что теперь ты не станешь от него отказываться.
— Конечно, нет, — проговорила Леонора и спокойно положила протянутую ей расписку в карман. Вздохнув, Галигаи добавила: — Боюсь только, что от этой суммы скоро не останется ни ливра, и мне придется снова обратиться к вам за деньгами.
Женщина заявила это с удрученным видом, украдкой наблюдая за королевой. Как мы уже сказали, Мария Медичи решила денег не считать. Даже не поморщившись, она спокойно ответила:
— Сколько понадобится, столько и выпишу. Вот и все. Надо уметь идти на жертвы, если уж они неизбежны…
Тонкая улыбка тронула губы Леоноры. И у Галигаи хватило наглости упрекнуть королеву:
— Если бы вы сразу все объяснили, этого печального недоразумения не произошло бы.
— Ты мне и слова не дала сказать! — пожаловалась Мария Медичи. — И остановить тебя было невозможно. Так возмутилась, что просто ужас!.. Не хочу тебя корить, милая моя Леонора, но нельзя быть такой обидчивой.
— Вы правы, мадам, — признала Леонора с виноватым видом. — Прошу вас извинить меня. Видите ли, я сегодня какая-то взвинченная, нервная…
— Отчего же? — ошеломленно воззрилась на нее Мария Медичи.
— И вы еще спрашиваете?.. — вскричала Галигаи. — Ради вас я приношу себя в жертву… Думаете, мне легко было решиться на такое?!
С трудом сдерживая ярость, она продолжала:
— Эта девушка, мадам… она дочь Кончини… Его дочь, его!.. А мне приходится ей улыбаться… Мне! О, как это тяжко, мадам, как тяжко!..
— Да-да!.. — закивала головой королева. — Какая же я глупая! Я об этом и не подумала!.. Бедная Леонора, как я тебе сочувствую!
Эти слова были полны фальши. Но Мария Медичи тут же с искренним беспокойством добавила:
— Надеюсь все же, что ты найдешь в себе силы преодолеть отвращение… оно вполне естественно, я понимаю… Иначе… Если ты не сможешь… если возьмешь назад свое обещание… это обернется для меня величайшим несчастьем!.. И не только для меня, но и для всех нас… Ведь мое падение…
— Увлечет всех нас в пропасть, верно? — прервала ее Леонора. Глаза маркизы д'Анкр сверкнули.
— Увы, это так, — простонала Мария Медичи, которая ничего не заметила.
В душе королева торжествовала. Она сочла, что ее скрытая угроза привела Леонору в трепет. Как же Мария Медичи заблуждалась! Ей следовало бы знать, с кем она имеет дело! А Галигаи думала:
«Напугать меня решила!.. Поспешила напомнить, что, спасая тебя, я действую и в собственных интересах!.. А ты, стало быть, ничем нам не обязана!.. Per Dio, да я лучше тебя понимаю, что твое падение — это наша гибель!.. Только не жди, что я в этом признаюсь!..»
И Леонора заговорила с мрачным спокойствием, от которого Марию Медичи бросило в дрожь:
— Да, мадам. Мне известно, что нас ненавидит весь двор, начиная с короля. Не приходится сомневаться, что вы — наша единственная опора и что без этой опоры мы пропадем… Но вы должны понимать, что, зная это… не один год… я приняла кое-какие меры предосторожности… и уже достаточно давно. Если вы падете, мадам… а вы падете, если я вас оставлю… — Мария Медичи вздрогнула от испуга. А Леонора хладнокровно продолжала: — Если вы падете, вам конец… после таких потрясений не выживают… Мы же не будем дожидаться, когда эта буря сметет и нас… Уверяю вас, мадам, что все будут страшно рады от нас избавиться и никто не воспротивится нашему отъезду. Наоборот, нам поспешат помочь. Конечно, мы чего-то лишимся. Но вы сами только что так прекрасно сказали: «Надо уметь идти на жертвы, если уж они неизбежны.» Мы вернемся в Италию, мадам. И сколько бы мы здесь ни потеряли, будьте уверены, что у Кончини хватит средств, чтобы купить маленькое княжество, где мы будем спокойно доживать свои дни, окруженные почетом и уважением. Как видите, наша участь будет сильно отличаться от вашей… если в один прекрасный день вы падете.
Галигаи говорила так уверенно и рассуждения о принятых мерах настолько соответствовали ее предусмотрительной натуре, что Мария Медичи поверила Леоноре на! слово. Зная, что в одиночку ей не устоять, королева страшно испугалась и взмолилась:
— Леонора, ты ведь не бросишь меня в беде!.. Что я, poveretta[3], без тебя буду делать?..
Кинув на Марию Медичи быстрый взгляд, Галигаи поняла, что довела ее до нужного состояния: королева совсем потеряла голову и была готова на любые уступки. Бледная улыбка тронула губы Леоноры. Живописав королеве пропасть, в которую та неизбежно упала бы, не веди ее твердая рука, маркиза д'Анкр решила успокоить свою венценосную подругу:
— Что вы, мадам! Я дала вам слово, а вы давно уже могли убедиться, что я всегда выполняю свои обещания. Не волнуйтесь: я сделаю все, что сказала… хоть пойти на это мне так трудно, так тяжко…
Мария Медичи облегченно вздохнула. У нее словно гора с плеч свалилась. Она была уверена, что Леонора сдержит свое слово. Будучи чудовищной эгоисткой, королева пропустила мимо ушей все остальное. Ее совершенно не волновало, что Леоноре будет «так трудно, так тяжко». Но, успокоившись, Мария Медичи все же продолжала причитать:
— Неужели ты думаешь, что я не знаю: без тебя мне не удержаться?.. К чему же эти страшные угрозы?..
— Я не угрожала вам, мадам… — мрачно откликнулась Галигаи. — И не собиралась покидать вас в трудную минуту. Это вам пришла странная охота усомниться в моей беззаветной преданности и совершенном бескорыстии… Ведь это вы бросили мне в лицо чудовищное обвинение… мол, если я, не жалея себя, стремлюсь спасти вас, то лишь потому, что преследую собственные интересы… С болью в сердце я была вынуждена объяснить вам, как жестоко вы заблуждаетесь.
— Я не говорила ничего подобного! Ты сама все это сочинила! — возразила Мария Медичи.
— Не говорили, согласна. Вы ограничились намеком. Но вы так думали, и я это прекрасно поняла, — горько усмехнулась Леонора.
До сих пор Галигаи рассуждала ледяным тоном с налетом холодного презрения. Но внезапно Леонора смягчилась и с волнением, которого словно бы не сумела скрыть, добавила:
— Я почувствовала это, мадам, и мне стало так больно, что и выразить невозможно!
Волнение это — то ли настоящее, то ли притворное — передалось и Марии Медичи. На этот раз королева заговорила совершенно искренне:
— Какая же я все-таки… Сначала унизила тебя и оскорбила… А ведь не хотела… А теперь ты меня жалеешь… Ах, от меня одни огорчения…
— Зачем вы сомневаетесь в нас? — продолжала Леонора с нарастающей горячностью, будто и не слышала слов Марии Медичи. — Ведь вам же известно, что я и Кончини остаемся здесь лишь потому, что любим вас и преданы вам. Если бы мы думали лишь о собственной выгоде, то уже давно уехали бы куда-нибудь подальше… А мы все еще здесь и рискуем жизнью, а опасность с каждым днем нарастает… я уж и не говорю о прямых оскорблениях и страшных унижениях, которые мы вынуждены покорно сносить — ежедневно и ежечасно… Но мы не покидаем вас… почему? Вы прекрасно это знаете… во всяком случае, я так считала. Потому что мы очень к вам привязаны… настолько, что наша верность Вашему Величеству сильнее страха смерти.
Огромным усилием воли Леонора взяла себя в руки и с видом покорной жертвы закончила грустным тоном, в котором сквозило глубокое разочарование:
— Я полагала — и наша испытанная преданность и верность давали мне, смею надеяться, на это право — что у вас не может быть никаких сомнений относительно наших чувств к вам. Похоже, я ошибалась… Но не будем об этом….
Леонора встала, сделала глубокий реверанс и застыла в позе совершенного почтения, как предписывал этикет.
К этому приему Галигаи обычно прибегала в тех случаях, когда хотела склонить королеву к чему-то, от чего та увиливала, и когда добивалась от Марии Медичи какой-нибудь особой милости или крупного подарка. Прием этот пускался в ход довольно часто — и всегда с неизменным успехом. И неудивительно: Леонора уже много лет служила Марии Медичи. И та привыкла непринужденно болтать с ней, по большей части — на родном языке. Откровенные разговоры с Леонорой были необходимы королеве как воздух. Во время этих бесед Мария Медичи отдыхала душой, забывая о невыносимо скучном этикете. Именно поэтому напускная официальность Галигаи всегда действовала безотказно: королева легче переносила плохое настроение и грубость своей наперсницы, чем такие вот церемонные позы. Они были для Марии Медичи настоящим кошмаром. И она быстро уступала.
«Ну вот, опять она будет дуться! Этого еще не хватало! Ах, бедная я, бедная! Теперь из нее слова не вытянешь!» — уныло подумала королева.
По старой привычке она сделала вид, что ничего не заметила. И продолжала говорить, как ни в чем не бывало. Но, как она ни пыталась расшевелить Леонору, та ограничивалась почтительными междометиями и еще более почтительными реверансами.
Королеве это быстро надоело. Она знала, что Галигаи могла вести себя так не один день. Не один день! Мария Медичи содрогнулась. За это время на нее, несчастную монархиню, могли обрушиться неисчислимые беды! Любой ценой решила она помириться с Леонорой. И избрала для этого самый простой и естественный путь.
«Нужно сделать ей подарок… — подумала королева. — Она его заслужила, ничего не скажешь… Что бы такое ей преподнести, чтобы она перестала дуться?»
Надо заметить, что между королевой и ее наперсницей стоял стол на витых ножках, покрытый темно-красным бархатом с золотой тесьмой. На столике было множество безделушек, среди которых выделялся довольно большой футляр. Он был необыкновенно хорош, тонкой работы, из жатой кожи белого цвета, с золотым вензелем королевы, вытисненным на крышке. Белый предмет на красном фоне невольно привлекал к себе внимание.
Тут следует добавить, что положение Леоноры давало ей множество исключительных прав, а еще больше привилегий она присвоила себе сама; в частности, именно Галигаи прятала в специальный сундук драгоценности Ее Величества. Выходит, Леонора недосмотрела, раз этот футляр по-прежнему лежал на столе… Но обычно маркиза д'Анкр была такой аккуратной… А вчера забыла убрать эту вещицу… Или нарочно оставила ее на виду? Мы воздержимся от ответа на этот вопрос. С полной уверенностью можно утверждать лишь одно: войдя в комнату, Леонора сразу увидела футляр. Ей следовало положить его на место, но она этого не сделала… Правда, сей промах легко объяснить и простить, ведь Леонора была так озабочена разными серьезными делами.
Похоже, что и Мария Медичи давно заметила белую вещицу… И вроде бы тоже о ней забыла…
Теперь, думая, что бы такое подарить Леоноре, королева случайно бросила взгляд на стол. Ну, вернее, почти случайно бросила. На самом деле Мария Медичи смотрела на Леонору и пыталась сообразить, чем бы ее порадовать, а та вдруг вздрогнула и с досадой уставилась на футляр. Королева тоже невольно воззрилась на кожаную коробочку, с которой совсем забыла. В общем, как мы уже сказали, все произошло случайно.
«Может, отдать ей это украшение? — подумала Мария Медичи. — Она давно уже на него заглядывается», Быстро прикинув в уме стоимость подарка, королева болезненно сморщилась: «Disgrazia![4] Сто тысяч ливров!.. Дорого же мне обойдется ее обида!..»
Мария Медичи снова погрузилась в размышления, и, как нарочно, у нее появились новые опасения:
«Кроме всего прочего… она в таком состоянии… вдруг опять вспылит? Я же ей сто тысяч ливров предлагала… Такие деньги! А она меня отчитала… Signor mio[5], вот ведь забота! Тут надо хорошенько подумать!..»
На самом деле королеве просто жалко было расставаться с таким дорогим украшением, и она прикидывала, что бы подарить попроще и подешевле. Леонора прервала ее размышления. Смеем надеяться, что не нарочно. Маркиза д'Анкр вдруг подскочила к столику, схватила футляр двумя руками и трагически воскликнула:
— Как же это я, а? Забыла футляр на столе, такое сокровище! Боже, о чем я думала вчера вечером?! Столько забот, столько тревог… Смиреннейше прошу Ваше Величество простить меня. Обещаю, что это больше не повторится. Я сейчас же все уберу на место.
Галигаи дулась уже минут пятнадцать — и вдруг разговорилась. С чудесным футляром в руках она направилась было к сундуку с драгоценностями, и тут королева решилась. Она окликнула свою наперсницу:
— Леонора!
Та сразу остановилась, развернулась на каблуках и застыла в почтительном ожидании. Мария Медичи вздохнула и спросила:
— Ты знаешь, что в этом футляре?
Она хотела, чтобы Леонора сама сказала, что именно находится внутри. Но та снова перешла на лаконичный язык придворного этикета, который так раздражал ее госпожу.
— Да, мадам, — коротко ответила Леонора.
— Тебе известно, что в нем хранится мой рубиновый убор? — снова вздохнула Мария Медичи.
— Да, мадам, — невозмутимо повторила Галигаи.
— Он нравится тебе? — вкрадчиво поинтересовалась королева.
— Да, мадам, — опустила глаза маркиза д'Анкр.
— Ты давно мечтаешь о таком? — мягко осведомилась Мария Медичи.
— О, мадам!.. — вскричала Леонора.
Издав этот почтительный возглас, она шагнула к сундуку, словно собираясь положить драгоценный убор на место.
— Погоди, — приказала Мария Медичи.
Леонора снова остановилась. Мария Медичи опять заколебалась — и наконец решилась. Сладчайшим голосом, тщательно подбирая слова, чтобы, не дай Бог, не вызвать каким-нибудь неудачным выражением новой бури, королева промолвила:
— Милая моя Леонора, я никогда не забуду той жертвы, на которую ты готова пойти ради меня… По-моему, я уже говорила тебе… Я желаю… пойми меня правильно… я желаю выразить тебе свою признательность не пустыми словами… мне бы хотелось, чтобы моя благодарность была… так сказать… осязаемой.
Мария Медичи перевела дух — и энергично заверила свою наперсницу:
— Нет, я не собираюсь дарить тебе деньги. Фи! Во всем мире не хватит золота, чтобы вознаградить тебя за то, что ты решила для меня сделать.
И королева снова принялась проявлять чудеса дипломатии:
— Нет, деньги тут не годятся… Ну, а если бы я подарила тебе… э-э… какую-нибудь вещицу… драгоценность, например… одно из моих украшений… просто так… на память… на память о той, кто любит тебя как сестру… Если бы я сделала тебе такой подарок, а? Что бы ты сказала?
На сей раз Леонора смягчилась и заговорила с улыбкой на устах:
— Я бы сказала, мадам, что памятная вещица станет мне вдвойне дороже, если я буду знать: вы сами когда-то носили ее! Я бы с глубокой признательностью приняла то, что мне предлагают от чистого сердца и так деликатно.
— Ну, наконец-то! — воскликнула Мария Медичи, радостно захлопав в ладоши. — Ты даже не представляешь, как я рада! Ну, признайся, ведь ты уже давно мечтаешь об этом уборе. Не так ли?
— Охотно признаюсь, если это доставит вам удовольствие, — сдержанно улыбнулась Галигаи. — Но поверьте: я прекрасно понимаю, что мне бесполезно даже грезить о такой драгоценности.
— Почему же? — удивилась королева. — Она тебе вполне по карману.
— Конечно, — кивнула Леонора. — Но второго такого убора просто нет. А этот не продается, и мне известно, что вы бережете его как зеницу ока.
— Нет, ты ошибаешься, — медленно проговорила Мария Медичи. — Он был мне дорог, это правда. Я бы не рассталась с ним ни за что на свете. И никому бы его не уступила. Но твоя преданность, милая моя Леонора, вознесла тебя над всеми! И я счастлива сделать тебе подарок, который не сделала бы никому другому. Этот убор нравится тебе, он у тебя в руках, вот и владей им… Я дарю его тебе.
Мария Медичи заранее наслаждалась эффектом, который произведут на Леонору эти слова. Но действительность превзошла все ожидания. Маркиза д'Анкр устремилась к столу и положила на него футляр, будто тот вдруг налился свинцом. Затем, точно не веря собственным ушам, Леонора переспросила:
— Вы дарите мне этот восхитительный убор?.. Мне?!
— Тебе, — улыбнулась Мария Медичи.
— Да Бог с вами! Он стоит не меньше ста тысяч экю!.. Триста тысяч ливров!.. — задохнулась Леонора.
— Может, и больше, — заметила королева.
— Ну вот, я набралась сил… теперь можно отправиться к Марии.
И Леонора вышла из кабинета.
Через несколько минут она была в покоях королевы, и та немедленно выпроводила всех дам, чтобы остаться с ней наедине.
— Леонора, ты говорила, что обдумываешь какой-то план. Он уже созрел? — жадно спросила Мария Медичи.
— Да, мадам, — серьезно ответила Леонора. — Именно об этом я и хочу с вами потолковать, если вы не против.
— Да Бог с тобой! — всплеснула руками королева. — Говори скорее, не тяни! Я уже вся извелась. Ну говори же!
И Леонора заговорила. Это не заняло много времени.
— Как? Ты сама? — воскликнула Мария Медичи, не веря собственным ушам. — И ты это сделаешь?..
— Для Вашего Величества сделаю, — с торжественным видом заверила ее Леонора.
— Это подвиг! — вскричала Мария Медичи в страшном волнении. Она заколебалась и добавила: — Ты идешь на это ради меня! Боже, какая преданность!.. Нет, это слишком, я не могу принять такой жертвы!
— Другого выхода просто нет! — твердо ответила Галигаи. — Это единственный способ вызволить Ваше Величество из беды.
— Да ты подумай только, ты сама ославишь себя перед всем двором! — задрожала Мария Медичи.
— Гораздо важнее спасти честь королевы. А моя собственная честь, жизнь и состояние — все это принадлежит вам, мадам, — просто ответила Леонора.
Мария Медичи была слишком большой эгоисткой, чтобы не согласиться. Да и отнекивалась она, похоже, только для приличия. И все же, несмотря на душевную черствость, королева на миг расчувствовалась. Обняв Леонору, она расцеловала ее в обе щеки и прошептала:
— Как ты мне предана! До конца жизни я буду об этом помнить. Теперь ты мне как сестра.
Леонора ничуть не обрадовалась. Скептически улыбаясь, она подумала:
«Красиво говоришь, Мария!.. Только все это — одни слова!.. А я вот действительно ничего не забываю! И если что, напомню…»
Но это не помешало Галигаи присесть в почтительнейшем реверансе и должным образом поблагодарить королеву за оказанную ей, Леоноре, великую честь. Потом она коротко рассказала Марии Медичи о Ла Горель. О герцогине де Соррьентес Леонора даже не заикнулась… Мнительная Мария Медичи немедленно пожелала узнать, что за особа хотела подкупить Ла Горель, но Леонора ответила:
— Не волнуйтесь, мадам. Когда у вас появится оружие, которое я для вас выкую, я открою вам имя вашего тайного врага. И тогда вы легко его одолеете. А пока что положитесь на меня… Могу сказать, что нам удалось перехитрить этого злодея. Он пытался погубить вас, но теперь, благодаря Ла Горель, сам запутается в собственных сетях.
— Да, но все это слишком дорого мне обойдется, если эта женщина потребует, чтобы плата соответствовала значимости услуги, — вздохнула Мария Медичи.
— Успокойтесь, мадам, она и не подозревает, что дело касается самой королевы, — улыбнулась Леонора. — Старая ведьма будет рада и скромному вознаграждению… относительно скромному, разумеется.
— Сколько? — скорбно спросила Мария Медичи.
— Хватит и ста тысяч ливров, — откликнулась Галигаи.
— Сумма приличная, — заметила королева. И с облегчением уточнила: — Но ты права, это относительно немного.
— О, вы сильно ошибаетесь, если полагаете, что вам не придется больше раскошеливаться, — произнесла Леонора с загадочной улыбкой. — Это будет лишь первая выплата. Потом придется снова выкладывать денежки… и немалые. Готовьтесь к крупным расходам, мадам.
Мария Медичи была скуповата и сразу скривилась. Но все же она решительно заявила:
— Если потребуется, я пожертвую не одним миллионом, чтобы выпутаться из этой истории. Ведь сейчас я рискую потерять все… и прежде всего — доброе имя.
Леонора одобрительно кивнула головой. А на губах у нее играла все та же загадочная улыбка — из чего мы можем заключить, что, настаивая на «крупных расходах», Галигаи преследовала собственные цели, о которых королева и не подозревала.
Если маркиза д'Анкр хотела подготовить Марию Медичи к тому, чтобы та раскошеливалась, не торгуясь, то мы должны признать, что Леоноре это вполне удалось. Действительно, королева уже готова была раздавать золото направо и налево — без счета. Конечно, ей было больно с ним расставаться, но она понимала, что лучше потерять часть, чем все.
Приняв сие героическое решение, Мария Медичи подошла к столу, на котором стоял письменный прибор. Взяв перо, она набросала несколько строк и протянула бумагу Леоноре со словами:
— Вот тебе расписка на двести тысяч ливров, которые ты в любую минуту можешь получить у моего казначея Барбена.
Леонора не взяла драгоценную бумагу. Устремив на королеву холодный взгляд, она удивленно спросила:
— Двести тысяч ливров?.. Почему двести?..
Королева не успела и рта раскрыть, как Галигаи сама ответила:
— А, понятно!.. Половина для меня!..
Она выпрямилась, нахмурив брови, презрительно скривила губы и насмешливо произнесла:
— Сто тысяч ливров!.. В сто тысяч ливров оцениваете вы доброе имя Леоноры Дори, маркизы д'Анкр! Как и услуги этой отвратительной ведьмы по имени Ла Горель!.. В ту же сумму, до последнего су!.. Клянусь мадонной, для доброго имени Леоноры это большая честь!.. А я-то, я-то, глупая, из чистой преданности хотела подарить вам то, чему вы изволили назначить столь высокую цену!.. Какой урок, мадам!.. И какое незаслуженное оскорбление!..
Праведный гнев величественной Леоноры ошеломил Марию Медичи. Можно было подумать, что королева здесь — не она, а ее гордая наперсница. Мария Медичи полагала, что расщедрилась, и ожидала только изъявлений благодарности. Она никак не думала, что ее подарок может оскорбить Леонору. И сразу поняла, что совершила серьезную ошибку, которая может привести к еще более серьезным последствиям. С чувством пожимая Леоноре обе руки, королева воскликнула со всей искренностью, на которую только была способна:
— О! Cara mia, как ты могла подумать, что я хотела унизить тебя, оскорбить?!! Как можно? Да ведь это же просто глупо! Ты сейчас так мне нужна, своей беспримерной преданностью ты спасаешь мне больше, чем жизнь!.. Это было бы не только бестактностью, это было бы чистым безумием!.. А я, слава Богу, еще не лишилась рассудка!.. И никогда не была неблагодарной!.. Ты же прекрасно это знаешь!..
Такие бурные и искренние извинения нельзя было не принять. Сообразив это, Леонора смягчилась и промолвила:
— Значит, я ошиблась?
— Конечно, — горячо заверила ее Мария Медичи.
— Тогда соблаговолите ответить, мадам, почему вы выписали эту сумму? — поинтересовалась Галигаи.
— Но ведь ты же сама сказала, что мне придется раскошеливаться не один раз, так? — пробормотала королева.
— Не отрицаю этого, мадам, — сдержанно кивнула Леонора.
— Вот я и подумал: раз ты хочешь уладить все без моей помощи, раз я ничего не буду знать об этом несчастном деле, то я избавлю тебя хотя бы от необходимости платить за меня из своего кармана. Расходы ведь предстоят немалые, — объяснила Мария Медичи. — Именно потому и я предложила тебе эти сто тысяч. Как видишь, ничего унизительного для тебя тут нет. Это золото будет потрачено на меня. Надеюсь, что теперь ты не станешь от него отказываться.
— Конечно, нет, — проговорила Леонора и спокойно положила протянутую ей расписку в карман. Вздохнув, Галигаи добавила: — Боюсь только, что от этой суммы скоро не останется ни ливра, и мне придется снова обратиться к вам за деньгами.
Женщина заявила это с удрученным видом, украдкой наблюдая за королевой. Как мы уже сказали, Мария Медичи решила денег не считать. Даже не поморщившись, она спокойно ответила:
— Сколько понадобится, столько и выпишу. Вот и все. Надо уметь идти на жертвы, если уж они неизбежны…
Тонкая улыбка тронула губы Леоноры. И у Галигаи хватило наглости упрекнуть королеву:
— Если бы вы сразу все объяснили, этого печального недоразумения не произошло бы.
— Ты мне и слова не дала сказать! — пожаловалась Мария Медичи. — И остановить тебя было невозможно. Так возмутилась, что просто ужас!.. Не хочу тебя корить, милая моя Леонора, но нельзя быть такой обидчивой.
— Вы правы, мадам, — признала Леонора с виноватым видом. — Прошу вас извинить меня. Видите ли, я сегодня какая-то взвинченная, нервная…
— Отчего же? — ошеломленно воззрилась на нее Мария Медичи.
— И вы еще спрашиваете?.. — вскричала Галигаи. — Ради вас я приношу себя в жертву… Думаете, мне легко было решиться на такое?!
С трудом сдерживая ярость, она продолжала:
— Эта девушка, мадам… она дочь Кончини… Его дочь, его!.. А мне приходится ей улыбаться… Мне! О, как это тяжко, мадам, как тяжко!..
— Да-да!.. — закивала головой королева. — Какая же я глупая! Я об этом и не подумала!.. Бедная Леонора, как я тебе сочувствую!
Эти слова были полны фальши. Но Мария Медичи тут же с искренним беспокойством добавила:
— Надеюсь все же, что ты найдешь в себе силы преодолеть отвращение… оно вполне естественно, я понимаю… Иначе… Если ты не сможешь… если возьмешь назад свое обещание… это обернется для меня величайшим несчастьем!.. И не только для меня, но и для всех нас… Ведь мое падение…
— Увлечет всех нас в пропасть, верно? — прервала ее Леонора. Глаза маркизы д'Анкр сверкнули.
— Увы, это так, — простонала Мария Медичи, которая ничего не заметила.
В душе королева торжествовала. Она сочла, что ее скрытая угроза привела Леонору в трепет. Как же Мария Медичи заблуждалась! Ей следовало бы знать, с кем она имеет дело! А Галигаи думала:
«Напугать меня решила!.. Поспешила напомнить, что, спасая тебя, я действую и в собственных интересах!.. А ты, стало быть, ничем нам не обязана!.. Per Dio, да я лучше тебя понимаю, что твое падение — это наша гибель!.. Только не жди, что я в этом признаюсь!..»
И Леонора заговорила с мрачным спокойствием, от которого Марию Медичи бросило в дрожь:
— Да, мадам. Мне известно, что нас ненавидит весь двор, начиная с короля. Не приходится сомневаться, что вы — наша единственная опора и что без этой опоры мы пропадем… Но вы должны понимать, что, зная это… не один год… я приняла кое-какие меры предосторожности… и уже достаточно давно. Если вы падете, мадам… а вы падете, если я вас оставлю… — Мария Медичи вздрогнула от испуга. А Леонора хладнокровно продолжала: — Если вы падете, вам конец… после таких потрясений не выживают… Мы же не будем дожидаться, когда эта буря сметет и нас… Уверяю вас, мадам, что все будут страшно рады от нас избавиться и никто не воспротивится нашему отъезду. Наоборот, нам поспешат помочь. Конечно, мы чего-то лишимся. Но вы сами только что так прекрасно сказали: «Надо уметь идти на жертвы, если уж они неизбежны.» Мы вернемся в Италию, мадам. И сколько бы мы здесь ни потеряли, будьте уверены, что у Кончини хватит средств, чтобы купить маленькое княжество, где мы будем спокойно доживать свои дни, окруженные почетом и уважением. Как видите, наша участь будет сильно отличаться от вашей… если в один прекрасный день вы падете.
Галигаи говорила так уверенно и рассуждения о принятых мерах настолько соответствовали ее предусмотрительной натуре, что Мария Медичи поверила Леоноре на! слово. Зная, что в одиночку ей не устоять, королева страшно испугалась и взмолилась:
— Леонора, ты ведь не бросишь меня в беде!.. Что я, poveretta[3], без тебя буду делать?..
Кинув на Марию Медичи быстрый взгляд, Галигаи поняла, что довела ее до нужного состояния: королева совсем потеряла голову и была готова на любые уступки. Бледная улыбка тронула губы Леоноры. Живописав королеве пропасть, в которую та неизбежно упала бы, не веди ее твердая рука, маркиза д'Анкр решила успокоить свою венценосную подругу:
— Что вы, мадам! Я дала вам слово, а вы давно уже могли убедиться, что я всегда выполняю свои обещания. Не волнуйтесь: я сделаю все, что сказала… хоть пойти на это мне так трудно, так тяжко…
Мария Медичи облегченно вздохнула. У нее словно гора с плеч свалилась. Она была уверена, что Леонора сдержит свое слово. Будучи чудовищной эгоисткой, королева пропустила мимо ушей все остальное. Ее совершенно не волновало, что Леоноре будет «так трудно, так тяжко». Но, успокоившись, Мария Медичи все же продолжала причитать:
— Неужели ты думаешь, что я не знаю: без тебя мне не удержаться?.. К чему же эти страшные угрозы?..
— Я не угрожала вам, мадам… — мрачно откликнулась Галигаи. — И не собиралась покидать вас в трудную минуту. Это вам пришла странная охота усомниться в моей беззаветной преданности и совершенном бескорыстии… Ведь это вы бросили мне в лицо чудовищное обвинение… мол, если я, не жалея себя, стремлюсь спасти вас, то лишь потому, что преследую собственные интересы… С болью в сердце я была вынуждена объяснить вам, как жестоко вы заблуждаетесь.
— Я не говорила ничего подобного! Ты сама все это сочинила! — возразила Мария Медичи.
— Не говорили, согласна. Вы ограничились намеком. Но вы так думали, и я это прекрасно поняла, — горько усмехнулась Леонора.
До сих пор Галигаи рассуждала ледяным тоном с налетом холодного презрения. Но внезапно Леонора смягчилась и с волнением, которого словно бы не сумела скрыть, добавила:
— Я почувствовала это, мадам, и мне стало так больно, что и выразить невозможно!
Волнение это — то ли настоящее, то ли притворное — передалось и Марии Медичи. На этот раз королева заговорила совершенно искренне:
— Какая же я все-таки… Сначала унизила тебя и оскорбила… А ведь не хотела… А теперь ты меня жалеешь… Ах, от меня одни огорчения…
— Зачем вы сомневаетесь в нас? — продолжала Леонора с нарастающей горячностью, будто и не слышала слов Марии Медичи. — Ведь вам же известно, что я и Кончини остаемся здесь лишь потому, что любим вас и преданы вам. Если бы мы думали лишь о собственной выгоде, то уже давно уехали бы куда-нибудь подальше… А мы все еще здесь и рискуем жизнью, а опасность с каждым днем нарастает… я уж и не говорю о прямых оскорблениях и страшных унижениях, которые мы вынуждены покорно сносить — ежедневно и ежечасно… Но мы не покидаем вас… почему? Вы прекрасно это знаете… во всяком случае, я так считала. Потому что мы очень к вам привязаны… настолько, что наша верность Вашему Величеству сильнее страха смерти.
Огромным усилием воли Леонора взяла себя в руки и с видом покорной жертвы закончила грустным тоном, в котором сквозило глубокое разочарование:
— Я полагала — и наша испытанная преданность и верность давали мне, смею надеяться, на это право — что у вас не может быть никаких сомнений относительно наших чувств к вам. Похоже, я ошибалась… Но не будем об этом….
Леонора встала, сделала глубокий реверанс и застыла в позе совершенного почтения, как предписывал этикет.
К этому приему Галигаи обычно прибегала в тех случаях, когда хотела склонить королеву к чему-то, от чего та увиливала, и когда добивалась от Марии Медичи какой-нибудь особой милости или крупного подарка. Прием этот пускался в ход довольно часто — и всегда с неизменным успехом. И неудивительно: Леонора уже много лет служила Марии Медичи. И та привыкла непринужденно болтать с ней, по большей части — на родном языке. Откровенные разговоры с Леонорой были необходимы королеве как воздух. Во время этих бесед Мария Медичи отдыхала душой, забывая о невыносимо скучном этикете. Именно поэтому напускная официальность Галигаи всегда действовала безотказно: королева легче переносила плохое настроение и грубость своей наперсницы, чем такие вот церемонные позы. Они были для Марии Медичи настоящим кошмаром. И она быстро уступала.
«Ну вот, опять она будет дуться! Этого еще не хватало! Ах, бедная я, бедная! Теперь из нее слова не вытянешь!» — уныло подумала королева.
По старой привычке она сделала вид, что ничего не заметила. И продолжала говорить, как ни в чем не бывало. Но, как она ни пыталась расшевелить Леонору, та ограничивалась почтительными междометиями и еще более почтительными реверансами.
Королеве это быстро надоело. Она знала, что Галигаи могла вести себя так не один день. Не один день! Мария Медичи содрогнулась. За это время на нее, несчастную монархиню, могли обрушиться неисчислимые беды! Любой ценой решила она помириться с Леонорой. И избрала для этого самый простой и естественный путь.
«Нужно сделать ей подарок… — подумала королева. — Она его заслужила, ничего не скажешь… Что бы такое ей преподнести, чтобы она перестала дуться?»
Надо заметить, что между королевой и ее наперсницей стоял стол на витых ножках, покрытый темно-красным бархатом с золотой тесьмой. На столике было множество безделушек, среди которых выделялся довольно большой футляр. Он был необыкновенно хорош, тонкой работы, из жатой кожи белого цвета, с золотым вензелем королевы, вытисненным на крышке. Белый предмет на красном фоне невольно привлекал к себе внимание.
Тут следует добавить, что положение Леоноры давало ей множество исключительных прав, а еще больше привилегий она присвоила себе сама; в частности, именно Галигаи прятала в специальный сундук драгоценности Ее Величества. Выходит, Леонора недосмотрела, раз этот футляр по-прежнему лежал на столе… Но обычно маркиза д'Анкр была такой аккуратной… А вчера забыла убрать эту вещицу… Или нарочно оставила ее на виду? Мы воздержимся от ответа на этот вопрос. С полной уверенностью можно утверждать лишь одно: войдя в комнату, Леонора сразу увидела футляр. Ей следовало положить его на место, но она этого не сделала… Правда, сей промах легко объяснить и простить, ведь Леонора была так озабочена разными серьезными делами.
Похоже, что и Мария Медичи давно заметила белую вещицу… И вроде бы тоже о ней забыла…
Теперь, думая, что бы такое подарить Леоноре, королева случайно бросила взгляд на стол. Ну, вернее, почти случайно бросила. На самом деле Мария Медичи смотрела на Леонору и пыталась сообразить, чем бы ее порадовать, а та вдруг вздрогнула и с досадой уставилась на футляр. Королева тоже невольно воззрилась на кожаную коробочку, с которой совсем забыла. В общем, как мы уже сказали, все произошло случайно.
«Может, отдать ей это украшение? — подумала Мария Медичи. — Она давно уже на него заглядывается», Быстро прикинув в уме стоимость подарка, королева болезненно сморщилась: «Disgrazia![4] Сто тысяч ливров!.. Дорого же мне обойдется ее обида!..»
Мария Медичи снова погрузилась в размышления, и, как нарочно, у нее появились новые опасения:
«Кроме всего прочего… она в таком состоянии… вдруг опять вспылит? Я же ей сто тысяч ливров предлагала… Такие деньги! А она меня отчитала… Signor mio[5], вот ведь забота! Тут надо хорошенько подумать!..»
На самом деле королеве просто жалко было расставаться с таким дорогим украшением, и она прикидывала, что бы подарить попроще и подешевле. Леонора прервала ее размышления. Смеем надеяться, что не нарочно. Маркиза д'Анкр вдруг подскочила к столику, схватила футляр двумя руками и трагически воскликнула:
— Как же это я, а? Забыла футляр на столе, такое сокровище! Боже, о чем я думала вчера вечером?! Столько забот, столько тревог… Смиреннейше прошу Ваше Величество простить меня. Обещаю, что это больше не повторится. Я сейчас же все уберу на место.
Галигаи дулась уже минут пятнадцать — и вдруг разговорилась. С чудесным футляром в руках она направилась было к сундуку с драгоценностями, и тут королева решилась. Она окликнула свою наперсницу:
— Леонора!
Та сразу остановилась, развернулась на каблуках и застыла в почтительном ожидании. Мария Медичи вздохнула и спросила:
— Ты знаешь, что в этом футляре?
Она хотела, чтобы Леонора сама сказала, что именно находится внутри. Но та снова перешла на лаконичный язык придворного этикета, который так раздражал ее госпожу.
— Да, мадам, — коротко ответила Леонора.
— Тебе известно, что в нем хранится мой рубиновый убор? — снова вздохнула Мария Медичи.
— Да, мадам, — невозмутимо повторила Галигаи.
— Он нравится тебе? — вкрадчиво поинтересовалась королева.
— Да, мадам, — опустила глаза маркиза д'Анкр.
— Ты давно мечтаешь о таком? — мягко осведомилась Мария Медичи.
— О, мадам!.. — вскричала Леонора.
Издав этот почтительный возглас, она шагнула к сундуку, словно собираясь положить драгоценный убор на место.
— Погоди, — приказала Мария Медичи.
Леонора снова остановилась. Мария Медичи опять заколебалась — и наконец решилась. Сладчайшим голосом, тщательно подбирая слова, чтобы, не дай Бог, не вызвать каким-нибудь неудачным выражением новой бури, королева промолвила:
— Милая моя Леонора, я никогда не забуду той жертвы, на которую ты готова пойти ради меня… По-моему, я уже говорила тебе… Я желаю… пойми меня правильно… я желаю выразить тебе свою признательность не пустыми словами… мне бы хотелось, чтобы моя благодарность была… так сказать… осязаемой.
Мария Медичи перевела дух — и энергично заверила свою наперсницу:
— Нет, я не собираюсь дарить тебе деньги. Фи! Во всем мире не хватит золота, чтобы вознаградить тебя за то, что ты решила для меня сделать.
И королева снова принялась проявлять чудеса дипломатии:
— Нет, деньги тут не годятся… Ну, а если бы я подарила тебе… э-э… какую-нибудь вещицу… драгоценность, например… одно из моих украшений… просто так… на память… на память о той, кто любит тебя как сестру… Если бы я сделала тебе такой подарок, а? Что бы ты сказала?
На сей раз Леонора смягчилась и заговорила с улыбкой на устах:
— Я бы сказала, мадам, что памятная вещица станет мне вдвойне дороже, если я буду знать: вы сами когда-то носили ее! Я бы с глубокой признательностью приняла то, что мне предлагают от чистого сердца и так деликатно.
— Ну, наконец-то! — воскликнула Мария Медичи, радостно захлопав в ладоши. — Ты даже не представляешь, как я рада! Ну, признайся, ведь ты уже давно мечтаешь об этом уборе. Не так ли?
— Охотно признаюсь, если это доставит вам удовольствие, — сдержанно улыбнулась Галигаи. — Но поверьте: я прекрасно понимаю, что мне бесполезно даже грезить о такой драгоценности.
— Почему же? — удивилась королева. — Она тебе вполне по карману.
— Конечно, — кивнула Леонора. — Но второго такого убора просто нет. А этот не продается, и мне известно, что вы бережете его как зеницу ока.
— Нет, ты ошибаешься, — медленно проговорила Мария Медичи. — Он был мне дорог, это правда. Я бы не рассталась с ним ни за что на свете. И никому бы его не уступила. Но твоя преданность, милая моя Леонора, вознесла тебя над всеми! И я счастлива сделать тебе подарок, который не сделала бы никому другому. Этот убор нравится тебе, он у тебя в руках, вот и владей им… Я дарю его тебе.
Мария Медичи заранее наслаждалась эффектом, который произведут на Леонору эти слова. Но действительность превзошла все ожидания. Маркиза д'Анкр устремилась к столу и положила на него футляр, будто тот вдруг налился свинцом. Затем, точно не веря собственным ушам, Леонора переспросила:
— Вы дарите мне этот восхитительный убор?.. Мне?!
— Тебе, — улыбнулась Мария Медичи.
— Да Бог с вами! Он стоит не меньше ста тысяч экю!.. Триста тысяч ливров!.. — задохнулась Леонора.
— Может, и больше, — заметила королева.