Страница:
Увидев богато накрытый стол и большое количество бутылок, все они были приятно удивлены. Пардальян восхищенно присвистнул, что для Ландри было ценнее любых похвал. У Гренгая и Эскаргаса разгорелись глаза, и оба стали невольно облизываться. Только Вальвер отвернулся от этих гастрономических чудес и взволнованно спросил:
— Ну, получилось?
Сияющая физиономия Ландри красноречиво свидетельствовала, что у него были только добрые вести.
— Вполне, сударь, — ответил верный оруженосец, улыбаясь во весь рот. — Знаете, кого я видел?
— Кого? — вскинул брови Одэ.
— Господина Кончини, — небрежно сообщил Ландри.
— Ты видел Кончини! — встревожился Вальвер. — К счастью, он тебя не видел, да?
— Да нет, сударь, очень даже хорошо видел, — ухмыльнулся Ландри.
— Не узнал, что ли? — непонимающе уставился на слугу Одэ.
— Узнал… — вздохнул Кокнар. — Он долго со мной говорил… Он и мадам Леонора.
— Выходит, ты был у него? — подскочил Вальвер.
— Был, сударь, — ответил Ландри, наслаждаясь произведенным эффектом.
Пардальян, Эскаргас и Гренгай отвернулись от стола и с большим интересом прислушивались к их разговору.
Ландри скромно заметил:
— Не скажу, что я пришел к нему сам… Но факт остается фактом: я побывал у него и имел с ним весьма занятную беседу.
Вальвер изумленно вскинул руки вверх и воскликнул:
— Ты видел Кончини?.. Да еще в его собственном особняке?.. Маршал тебя отпустил?.. И ты живой?.. Не может быть!.. Так мы тебе и поверили!
— Удивительное дело! — поддержал его Пардальян.
— И это правда, сударь! — радостно сообщил Ландри. — Кроме того, сеньор Кончини согласился на все мои условия.
— На все условия!.. И чего же ты от него потребовал? — заинтересовался Вальвер.
— Во-первых, разрешения встретиться с мал… мадемуазель Флоранс и Поговорить с ней… и таким образом я передал ей ваше послание.
— И он согласился? — поразился Одэ.
— Говорят же вам, что я передал ей ваше письмо! — укоризненно взглянул на своего господина Кокнар.
— А во-вторых?.. Раз ты сказал «во-первых», то должно быть и «во-вторых».
— Во-вторых, я потребовал у него приданого, — заявил Ландри.
— Боже! И для кого же? — спросил потрясенный граф.
— Разумеется, для малышки, для кого же еще!
— Ты потребовал приданого для Флоранс?
— Да, сударь. Кругленькая сумма получилась, надо сказать. Сто тысяч ливров…
— Сто тысяч ливров!..
— И ни ливром меньше.
— И он выложил тебе сто тысяч ливров?
— Без всяких разговоров!.. Говорят же вам, что он согласился на все мои условия. Покладистый, в общем-то, господин этот сеньор Кончини… Только надо найти к нему правильный подход! И мне сегодня это удалось!
Вальвер посмотрел на Пардальяна и покачал головой. Тот тоже покачал головой. А Эскаргас и Гренгай просто покрутили пальцами у висков. Мол, тронулся малый.
Ландри расхохотался и сказал:
— Что, не верите? Вы мне не верите, господин шевалье?.. И все остальные тоже?.. Так смотрите же, достойные продолжатели дела Фомы неверующего! Убедитесь сами!
И Кокнар сорвал скатерть с аккуратно уложенных мешочков.
Но его товарищи и бровью не повели. Наверное, они подумали, что там просто песок или камни… или опавшие листья. Тут Ландри заверещал и захрюкал на все лады, на что он, как известно, был великий мастер. И, как на торжественном приеме, громко заявил:
— Подойдите сюда, Фомы вы неверующие. Смотрите, трогайте, запоминайте…
Схватив первый попавшийся мешочек, Ландри высоко поднял его и резко перевернул. Монеты дождем хлынули на стол и с приятным звоном запрыгали по паркету.
Тут Вальвер, Гренгай и Эскаргас бросились вперед. Даже Пардальян подошел к столику. Всем хотелось подержать в руках желтые монеты, позвенеть ими и убедиться, что они не фальшивые.
Потом все весело принялись за еду, а Ландри стал рассказывать, как было дело. Понятно, что Кокнара слушали с величайшим интересом. И Ландри скромно принимал заслуженные похвалы. А в заключение Вальвер сказал:
— Все это замечательно, но при чем же здесь приданое моей Флоранс?! Это твои деньги.
— Ни в коем случае! — возмутился Ландри. — Я вырвал их у Кончини именно для мадемуазель Флоранс! Значит, это ее деньги. И именно ей, сударь, они и достанутся!
— Да ведь они ей ни к чему! — стоял на своем Вальвер. — У Флоранс будут деньги, ведь король обещал ей приданое.
— Это его личное дело! — отрезал Ландри. — Меня это не касается! Она была еще ребенком, а я уже вбил себе в голову, что займусь ее приданым. На это ушли годы, но своего я добился. Неужели вы думаете, что теперь я откажусь от клятвы, которую дал самому себе? Ну уж нет, сударь!
— Да пойми ты, чертов упрямец, что Флоранс будет богата! Оставь эти деньги себе, ведь у тебя ничего нет.
— Ошибаетесь, сударь, — заявил Ландри. Взяв мешочек, оставленный в углу, он швырнул его на стол и сказал:
— Вот! Здесь десять тысяч ливров! Это моя доля… Для меня и этого слишком много!.. Господин Кончини и меня не обидел… Как видите, сударь, я не только позаботился о девочке, но и себя не забыл!
— Вот черт! — восхищенно присвистнули Эскаргас и Гренгай. И Эскаргас добавил:
— Ну ты и хитрец, Ландри! Вот ведь старый лис!
— Как? — улыбнулся Пардальян. — Ты и для себя добыл денег?
— А разве я не сказал?.. Нет?.. Запамятовал, значит, сударь, — ответил Ландри. Повернувшись к Вальверу, он добавил: — А вы, сударь, говорите, что у меня ничего нет. Видите, как вы ошибаетесь!
Вальвер не знал, как быть. С одной стороны, ему не хотелось лишать Ландри состояния, которое тот заполучил, рискуя жизнью. А с другой стороны, он не мог ответить унизительным отказом на такую трогательную преданность. И Одэ вопросительно посмотрел на Пардальяна.
Но мы уже знаем, что на темы тонких чувств Пардальян предпочитал не высказываться. Он считал, что каждый человек должен в таких случаях принимать решение сам, поступая по велению собственного сердца. Впрочем, шевалье было очень любопытно, что же все-таки надумает Вальвер. И Пардальян ждал с непроницаемым лицом, отведя глаза в сторону.
Так и не услышав ответа, Ландри Кокнар продолжал, едва сдерживая волнение:
— Сударь, уже много лет я мечтаю обеспечить эту спасенную мною малышку и сделать ее счастливой. Я буду говорить откровенно. Я люблю не столько девочку, сударь… Ведь я ее почти не знаю, я видел ее только издали, на улице… И никогда не разговаривал с ней так долго, как сегодня… Надо смиренно признать: я обожаю ее в основном потому, что она — живое свидетельство единственного доброго дела, которое я совершил за долгие годы беспутной жизни… Вот за что я ее люблю, вот что мне в ней дорого… Дороже, чем собственная шкура!.. Вот и все… Когда-то я спас ей жизнь… Что касается счастья, я всегда был уверен, что счастливой сделаете ее вы… Потому-то я к вам привязался — и служил вам верой и правдой… Сегодня я обеспечил малышку деньгами… Без ложной скромности замечу, что я рисковал жизнью… Так неужели, сударь, вы откажетесь принять мой дар?!
— Нет, Ландри, — успокоил его растроганный Вальвер, — не откажусь. Ты такой молодчина, что я просто не могу огорчить тебя отказом.
— Вот это другое дело, сударь! — воскликнул просиявший Ландри. — Теперь я самый счастливый человек на свете!
— Ну, — заключил Пардальян, — вы оба молодцы.
Нельзя было понять, шутит он или говорит серьезно. Потом шевалье посуровел и распорядился:
— А теперь спать… Завтра у нас тяжелый день.
— И мы наконец-то покончим с этим делом, — с надеждой заметил Вальвер. — А то оно несколько затянулось, — уныло добавил он.
— Это точно! — воскликнул Гренгай. И радостно подытожил: — Послезавтра утром поставим последнюю точку. Конец — делу венец!
— Об этом будет говорить весь Париж! — отозвался Эскаргас.
— Да, много будет шума, — кивнул Ландри.
И все трое покатились со смеху. Но Пардальян все так же серьезно произнес:
— Вот покончим с делом, тогда и смейтесь!.. А покончим мы с ним, когда обнаружим и уничтожим последний склад мадам Фаусты.
— Значит, этих складов много? — спросил Ландри, страдальчески нахмурившись.
— Еще один остался, — ответил Пардальян. И то ли в шутку, то ли всерьез добавил: — И защищать его будут отчаянно… Если не поляжем там все, это будет просто чудо.
Ландри Кокнар вопросительно посмотрел на Вальвера. Тот слушал Пардальяна и согласно кивал головой. Ландри почувствовал ком в горле и горестно вздохнул.
— Где наша не пропадала! — лихо воскликнул Эскаргас. — Разве может провалиться операция, возглавляемая вами, господин шевалье!
— Такого еще не бывало! — так же решительно подтвердил Гренгай.
Их уверенный вид чуть взбодрил приунывшего было Ландри Кокнара. Он еще немного повздыхал и, как и все, отправился на боковую. Прошло минут пятнадцать, и все уже спали сном праведников.
XXIX
— Ну, получилось?
Сияющая физиономия Ландри красноречиво свидетельствовала, что у него были только добрые вести.
— Вполне, сударь, — ответил верный оруженосец, улыбаясь во весь рот. — Знаете, кого я видел?
— Кого? — вскинул брови Одэ.
— Господина Кончини, — небрежно сообщил Ландри.
— Ты видел Кончини! — встревожился Вальвер. — К счастью, он тебя не видел, да?
— Да нет, сударь, очень даже хорошо видел, — ухмыльнулся Ландри.
— Не узнал, что ли? — непонимающе уставился на слугу Одэ.
— Узнал… — вздохнул Кокнар. — Он долго со мной говорил… Он и мадам Леонора.
— Выходит, ты был у него? — подскочил Вальвер.
— Был, сударь, — ответил Ландри, наслаждаясь произведенным эффектом.
Пардальян, Эскаргас и Гренгай отвернулись от стола и с большим интересом прислушивались к их разговору.
Ландри скромно заметил:
— Не скажу, что я пришел к нему сам… Но факт остается фактом: я побывал у него и имел с ним весьма занятную беседу.
Вальвер изумленно вскинул руки вверх и воскликнул:
— Ты видел Кончини?.. Да еще в его собственном особняке?.. Маршал тебя отпустил?.. И ты живой?.. Не может быть!.. Так мы тебе и поверили!
— Удивительное дело! — поддержал его Пардальян.
— И это правда, сударь! — радостно сообщил Ландри. — Кроме того, сеньор Кончини согласился на все мои условия.
— На все условия!.. И чего же ты от него потребовал? — заинтересовался Вальвер.
— Во-первых, разрешения встретиться с мал… мадемуазель Флоранс и Поговорить с ней… и таким образом я передал ей ваше послание.
— И он согласился? — поразился Одэ.
— Говорят же вам, что я передал ей ваше письмо! — укоризненно взглянул на своего господина Кокнар.
— А во-вторых?.. Раз ты сказал «во-первых», то должно быть и «во-вторых».
— Во-вторых, я потребовал у него приданого, — заявил Ландри.
— Боже! И для кого же? — спросил потрясенный граф.
— Разумеется, для малышки, для кого же еще!
— Ты потребовал приданого для Флоранс?
— Да, сударь. Кругленькая сумма получилась, надо сказать. Сто тысяч ливров…
— Сто тысяч ливров!..
— И ни ливром меньше.
— И он выложил тебе сто тысяч ливров?
— Без всяких разговоров!.. Говорят же вам, что он согласился на все мои условия. Покладистый, в общем-то, господин этот сеньор Кончини… Только надо найти к нему правильный подход! И мне сегодня это удалось!
Вальвер посмотрел на Пардальяна и покачал головой. Тот тоже покачал головой. А Эскаргас и Гренгай просто покрутили пальцами у висков. Мол, тронулся малый.
Ландри расхохотался и сказал:
— Что, не верите? Вы мне не верите, господин шевалье?.. И все остальные тоже?.. Так смотрите же, достойные продолжатели дела Фомы неверующего! Убедитесь сами!
И Кокнар сорвал скатерть с аккуратно уложенных мешочков.
Но его товарищи и бровью не повели. Наверное, они подумали, что там просто песок или камни… или опавшие листья. Тут Ландри заверещал и захрюкал на все лады, на что он, как известно, был великий мастер. И, как на торжественном приеме, громко заявил:
— Подойдите сюда, Фомы вы неверующие. Смотрите, трогайте, запоминайте…
Схватив первый попавшийся мешочек, Ландри высоко поднял его и резко перевернул. Монеты дождем хлынули на стол и с приятным звоном запрыгали по паркету.
Тут Вальвер, Гренгай и Эскаргас бросились вперед. Даже Пардальян подошел к столику. Всем хотелось подержать в руках желтые монеты, позвенеть ими и убедиться, что они не фальшивые.
Потом все весело принялись за еду, а Ландри стал рассказывать, как было дело. Понятно, что Кокнара слушали с величайшим интересом. И Ландри скромно принимал заслуженные похвалы. А в заключение Вальвер сказал:
— Все это замечательно, но при чем же здесь приданое моей Флоранс?! Это твои деньги.
— Ни в коем случае! — возмутился Ландри. — Я вырвал их у Кончини именно для мадемуазель Флоранс! Значит, это ее деньги. И именно ей, сударь, они и достанутся!
— Да ведь они ей ни к чему! — стоял на своем Вальвер. — У Флоранс будут деньги, ведь король обещал ей приданое.
— Это его личное дело! — отрезал Ландри. — Меня это не касается! Она была еще ребенком, а я уже вбил себе в голову, что займусь ее приданым. На это ушли годы, но своего я добился. Неужели вы думаете, что теперь я откажусь от клятвы, которую дал самому себе? Ну уж нет, сударь!
— Да пойми ты, чертов упрямец, что Флоранс будет богата! Оставь эти деньги себе, ведь у тебя ничего нет.
— Ошибаетесь, сударь, — заявил Ландри. Взяв мешочек, оставленный в углу, он швырнул его на стол и сказал:
— Вот! Здесь десять тысяч ливров! Это моя доля… Для меня и этого слишком много!.. Господин Кончини и меня не обидел… Как видите, сударь, я не только позаботился о девочке, но и себя не забыл!
— Вот черт! — восхищенно присвистнули Эскаргас и Гренгай. И Эскаргас добавил:
— Ну ты и хитрец, Ландри! Вот ведь старый лис!
— Как? — улыбнулся Пардальян. — Ты и для себя добыл денег?
— А разве я не сказал?.. Нет?.. Запамятовал, значит, сударь, — ответил Ландри. Повернувшись к Вальверу, он добавил: — А вы, сударь, говорите, что у меня ничего нет. Видите, как вы ошибаетесь!
Вальвер не знал, как быть. С одной стороны, ему не хотелось лишать Ландри состояния, которое тот заполучил, рискуя жизнью. А с другой стороны, он не мог ответить унизительным отказом на такую трогательную преданность. И Одэ вопросительно посмотрел на Пардальяна.
Но мы уже знаем, что на темы тонких чувств Пардальян предпочитал не высказываться. Он считал, что каждый человек должен в таких случаях принимать решение сам, поступая по велению собственного сердца. Впрочем, шевалье было очень любопытно, что же все-таки надумает Вальвер. И Пардальян ждал с непроницаемым лицом, отведя глаза в сторону.
Так и не услышав ответа, Ландри Кокнар продолжал, едва сдерживая волнение:
— Сударь, уже много лет я мечтаю обеспечить эту спасенную мною малышку и сделать ее счастливой. Я буду говорить откровенно. Я люблю не столько девочку, сударь… Ведь я ее почти не знаю, я видел ее только издали, на улице… И никогда не разговаривал с ней так долго, как сегодня… Надо смиренно признать: я обожаю ее в основном потому, что она — живое свидетельство единственного доброго дела, которое я совершил за долгие годы беспутной жизни… Вот за что я ее люблю, вот что мне в ней дорого… Дороже, чем собственная шкура!.. Вот и все… Когда-то я спас ей жизнь… Что касается счастья, я всегда был уверен, что счастливой сделаете ее вы… Потому-то я к вам привязался — и служил вам верой и правдой… Сегодня я обеспечил малышку деньгами… Без ложной скромности замечу, что я рисковал жизнью… Так неужели, сударь, вы откажетесь принять мой дар?!
— Нет, Ландри, — успокоил его растроганный Вальвер, — не откажусь. Ты такой молодчина, что я просто не могу огорчить тебя отказом.
— Вот это другое дело, сударь! — воскликнул просиявший Ландри. — Теперь я самый счастливый человек на свете!
— Ну, — заключил Пардальян, — вы оба молодцы.
Нельзя было понять, шутит он или говорит серьезно. Потом шевалье посуровел и распорядился:
— А теперь спать… Завтра у нас тяжелый день.
— И мы наконец-то покончим с этим делом, — с надеждой заметил Вальвер. — А то оно несколько затянулось, — уныло добавил он.
— Это точно! — воскликнул Гренгай. И радостно подытожил: — Послезавтра утром поставим последнюю точку. Конец — делу венец!
— Об этом будет говорить весь Париж! — отозвался Эскаргас.
— Да, много будет шума, — кивнул Ландри.
И все трое покатились со смеху. Но Пардальян все так же серьезно произнес:
— Вот покончим с делом, тогда и смейтесь!.. А покончим мы с ним, когда обнаружим и уничтожим последний склад мадам Фаусты.
— Значит, этих складов много? — спросил Ландри, страдальчески нахмурившись.
— Еще один остался, — ответил Пардальян. И то ли в шутку, то ли всерьез добавил: — И защищать его будут отчаянно… Если не поляжем там все, это будет просто чудо.
Ландри Кокнар вопросительно посмотрел на Вальвера. Тот слушал Пардальяна и согласно кивал головой. Ландри почувствовал ком в горле и горестно вздохнул.
— Где наша не пропадала! — лихо воскликнул Эскаргас. — Разве может провалиться операция, возглавляемая вами, господин шевалье!
— Такого еще не бывало! — так же решительно подтвердил Гренгай.
Их уверенный вид чуть взбодрил приунывшего было Ландри Кокнара. Он еще немного повздыхал и, как и все, отправился на боковую. Прошло минут пятнадцать, и все уже спали сном праведников.
XXIX
ФЛОРАНС ВЫДАЮТ ЗАМУЖ
Рано утром все, включая и Ландри Кокнара, покинули особнячок и лишь поздно вечером вернулись обратно. На следующее утро наши герои вновь ушли чуть свет; в прекрасном настроении шагали они по Парижу.
Все вместе добрались до улицы Планш Мибре (от нее начиналась улица Сен-Мартен). Там Пардальян оставил друзей, направившись на улицу Ванри. А граф с оруженосцем и Эскаргас с Гренгаем прошли по мосту Парижской Богоматери и оказались на острове Ситэ. Одэ де Вальвер и Ландри Кокнар задержались там, а Гренгай с Эскаргасом по Малому мосту выбрались на узкие, темные улочки Университета.
Около полудня взрыв страшной силы потряс целый квартал города от Бастилии до городской ратуши: это стараниями Пардальяна взлетел на воздух дом в тупике Барантен.
Оторопевшие жители этого густонаселенного квартала выскочили на улицу, пытаясь понять, в чем дело. Взорванный дом стоял на отшибе, и все считали, что там никто не живет. Жертв не было. Тем не менее, происшествие это было загадочным и наделало немало шума.
Обрастая фантастическими подробностями, новость эта распространялась с удивительной быстротой и вызывала всеобщее смятение. И вскоре весь город уже гудел, как растревоженный улей. Из уст в уста передавались самые невероятные предположения.
Однако ни одно из них не подтвердилось, и люди стали успокаиваться. Страх уступил место любопытству.
И вдруг молниеносно распространился слух, что непонятным, таинственным образом взлетел на воздух еще один дом. Он находился на острове Ситэ, рядом с портом Сен-Ландри. И, удивительное дело, это здание тоже стояло особняком и считалось заброшенным.
Чуть позже выяснилось, что в районе Университета взорвался еще один дом, рядом с городской стеной. Он тоже стоял отдельно и был необитаем. И этот третий взрыв тоже казался совершенно необъяснимым.
Новость мгновенно облетела весь город и дошла до Лувра, до самого Людовика XIII. Скоро мы узнаем, как это случилось.
О взрывах немедленно сообщили Фаусте, которая восприняла это известие совершенно спокойно, словно оно не имело для нее никакого значения. Но, оставшись одна, герцогиня пришла в страшное бешенство: рушились все ее планы. В лучшем случае их осуществление отодвигалось на многие месяцы. И женщина прокляла Пардальяна, нанесшего ей такой сокрушительный удар. Да, она сразу поняла, чьих это рук дело…
Новость дошла и до особняка Кончини. Только Леонору пока что занимало совсем другое, и она не особенно вникала в эти слухи.
В данный момент она входила в комнату Флоранс, два дня назад ставшей ее законной дочерью. За ней следовали Ла Горель и Марчелла. Служанки стали бережно раскладывать на кровати ослепительный придворный наряд и футляры с драгоценными украшениями, на которые Ла Горель взирала с алчным блеском в глазах; если бы взгляд старой мегеры притягивал золото и самоцветы, как магнит притягивает железо, футляры уже давно бы опустели.
За эти два дня Флоранс видела флорентийку в первый раз. Позавчера, после того, как были подписаны официальные бумаги и свидетели удалились, девушка ушла к себе. Ни Леонора, ни Кончини ничего ей тогда не сказали. Ни единого слова… Как будто ее для них просто не существовало. Но девушка совсем не удивилась и не обиделась, понимая, что никогда не станет для них родным человеком.
Галигаи немедленно отправилась к Марии Медичи и сообщила ей, что все улажено и что Флоранс официально стала ее, Леоноры, дочерью. Королева принялась горячо благодарить и поздравлять свою наперсницу, радуясь и за себя, и за маркизу д'Анкр.
Королева явно не испытывала никаких материнских чувств. Нарадовавшись вволю, она добавила тоном холодной угрозы:
— Из-за нее я такого страха натерпелась… Этот кошмар я никогда не забуду… Надеюсь, ты придумаешь, как сделать, чтобы она исчезла… Чтобы я больше ее не видела и чтобы никто о ней и не заикался. Понятно, Леонора?
Никто бы не посмел возражать королеве. Только Леонора могла себе позволить подобную дерзость.
— Понятно, мадам, — ответила она с холодным упрямством. — Но какое-то время я еще буду вынуждена рассказывать вам о ней. И вам придется увидеть ее хотя бы один раз.
— Ты с ума сошла, Леонора! — возмутилась Мария Медичи.
— Нет, мадам, с головой у меня, слава Богу, пока все в порядке, — усмехнулась Галигаи. — И вот вам доказательство: для вашей безопасности необходимо, да, просто необходимо, чтобы дочь маршала и маркизы д'Анкр была официально представлена вам.
— К чему эти официальные церемонии? — забеспокоилась королева. От ее уверенности не осталось и следа.
— На таких церемониях всегда много народа, — стала объяснять Леонора. — Кроме официальных лиц, собирается много приглашенных… Вот им-то главным образом и следует представить сию девицу… Особенно если в первом ряду приглашенных будет и синьора.
Мария Медичи встрепенулась и немедленно спросила:
— Зачем мне приглашать герцогиню Соррьентес?
— А затем, — пояснила Леонора, намеренно растягивая слова, — что прежде всего именно ее надо убедить: Флоранс действительно дочь Леоноры Дори, маркизы д'Анкр.
Надо полагать, что Галигаи чувствовала себя очень уверенно, раз решилась сбросить маску и открыто напасть на Фаусту, которой до этого служила. Упреждая вопросы королевы, Леонора сразу пояснила:
— Я же обещала, мадам, назвать вам в подходящее время имя врага, который тайно стремится уничтожить вас. Это время пришло, мадам. Не будь меня, злобный недруг погубил бы вас безвозвратно. И недруг этот — мадам Фауста.
Мария Медичи вскрикнула от неожиданности, отказываясь верить в столь низкое коварство, но Леонора стала приводить одно доказательство за другим и легко убедила королеву в своей правоте. Несдержанная монархиня пришла в страшный гнев. Леонора насилу успокоила разбушевавшуюся Марию Медичи.
Немного отдышавшись, королева согласилась, что ей необходимо еще раз увидеть девушку — ее дочь! — из-за бессердечия ее матери вынужденную «исчезнуть». Было решено представить Флоранс на следующий день, пригласив на эту официальную церемонию мадам Фаусту. Причем — пригласить так, чтобы герцогиня не смогла отказаться.
Зайдя к Флоранс, поднявшейся ей навстречу, Леонора коротким движением головы велела Ла Горель и Марчелле удалиться. Те молча выскользнули из комнаты, а Леонора произнесла:
— Флоранс, вам будет оказана честь быть представленной Ее Величеству королеве. Вот ваш наряд и драгоценности. Облачайтесь — и поскорее: у нас мало времени. Сейчас я пришлю Марчеллу и Ла Горель, они помогут вам.
Галигаи говорила мягко, как и прежде. Но все же тонкий слух девушки уловил приказной тон, к которому Леонора раньше не прибегала.
— Хорошо, мадам, — просто ответила Флоранс.
А глаза ее на миг вспыхнули от радости: она снова увидит свою мать! Девушка прекрасно знала, что не услышит от матери ни одного ласкового слова, и тем не менее надеялась на лучшее. Флоранс понимала, что ее мечты несбыточны… Но тем они были ей дороже…
Зоркая Леонора отметила про себя радость девушки. И недоверчиво спросила:
— Вы довольны, что будете приняты при дворе?
Флоранс покачала головой и звонко рассмеялась:
— Откровенно говоря, не очень, мадам… Двор пугает меня… Я чувствую, что мне там не место.
Это соображение неожиданно задело Леонору. И она обиженно спросила:
— Почему же?.. Вы должны знать, мадемуазель, что дочери маркиза и маркизы д'Анкр место везде… Даже у самого трона!..
— В этом я не сомневаюсь, упаси Боже, мадам, — улыбнулась Флоранс. — Но я помню, кем я была раньше… может, я к этому и вернусь… Вы сделали из меня графиню, все считают меня дочерью маркиза и маркизы, а ведь я росла на улице… Там усвоила я безыскусность и святую простоту бедного люда. И блеск двора совсем не прельщает меня. Вы полагаете, что мне будет приятно появиться в залах Лувра, а на самом деле мне это в тягость.
Девушка уже не смеялась. Она говорила так серьезно, что нельзя было усомниться в искренности ее слов.
— Ну, что ж, — удовлетворенно заявила Леонора. — Ваша безыскусность очень кстати: официальное представление необходимо, но больше вы уже никогда не появитесь при дворе, который вас совсем не привлекает.
Флоранс пропустила эту новость мимо ушей, и Леонора сочла необходимым добавить:
— Вам нужно держаться подальше от Лувра: тогда ваша мать будет в безопасности.
— Вы хотите сказать, что мне придется до конца жизни сидеть взаперти в этом доме? — испугалась Флоранс.
— Да нет же, — успокоила ее Леонора. — Главное, чтобы вас не видели при дворе. У меня и в мыслях не было оставлять вас под замком. Раньше это было необходимо, а теперь вы можете свободно гулять по городу. Разумеется, со служанкой, как подобает девушке из благородного семейства.
Флоранс обрадовалась, как ребенок. Уходя, Леонора подумала про себя:
«Ничего, это только на неделю. А там мы выдадим ее за Роспиньяка, и он увезет ее подальше от Парижа… иначе она угодит прямо в монастырь».
Через час, при стечении блестящей публики, Кончини церемонно представлял Марии Медичи чудом обретенную дочь.
Ее высокомерная мать даже не взглянула на девушку, присевшую перед ней в глубоком реверансе. А та дрожащим от волнения голосом произнесла короткое, незамысловатое приветствие — несколько трогательных слов, идущих прямо от сердца. Флоранс от души приветствовала мать, которой была представлена как дочь другой женщины.
Даже не дослушав Флоранс до конца, королева нетерпеливо махнула рукой. Потом она улыбнулась своему фавориту и стала с ним любезничать.
У бедной девушки не осталось больше никаких надежд. Во внезапном прозрении она поняла, поняла раз и навсегда, что мать не простила и никогда не простит ее за то, что она не умерла. Флоранс склонила голову, отчаянно пытаясь сдержать слезы.
Леонора же подошла к Фаусте и с невыразимым наслаждением представила ей «неоспоримые доказательства» того, что дочь Марии Медичи была «на самом деле» ее ребенком, ребенком маркизы д'Анкр.
Фауста очаровательно улыбнулась в ответ и осыпала Леонору комплиментами. А потом, понизив голос, добавила, не меняясь в лице:
— Поздравляю, Леонора. Хорошая работа. Теперь мне понятно, почему королева так настойчиво приглашала меня на эту церемонию… И почему она оказала мне такой холодный прием… Я просто впала в немилость!.. От этого удара я не скоро оправлюсь… и это ваша заслуга, ведь так, Леонора?
Галигаи была настолько уверена в себе, что не сочла нужным хитрить и изворачиваться. На откровенность она решила ответить откровенностью. Глядя Фаусте прямо в глаза, маркиза. д'Анкр честно призналась:
— Да, моя. Я старалась. И, по-моему, у меня все получилось. Заметьте, синьора, что при этом я говорила чистую правду, одну только правду, и ничего другого.
— Вы знаете, что мы теперь — смертельные враги? — прошипела Фауста.
— Вы бросаете мне вызов, синьора. Но ведь мы воюем с тех пор, как вы встали у меня на пути. Я никогда не верила вашим заверениям в дружбе. Не сомневаюсь, что и вы не очень-то верили в мою симпатию… Только я вас перехитрила… Не обижайтесь. Раньше мы действовали тайно, но теперь меня не пугает и открытая борьба.
— Пока что победа за вами, — спокойно признала Фауста. — Но борьба продолжается. Берегитесь, Леонора, теперь мой черед.
— Не сочтите меня самонадеянной, мадам, но я вас не боюсь, — усмехнулась Галигаи.
Она присела в почтительном реверансе и направилась к Флоранс, желая поскорее увести девушку из Лувра: Леонора видела, что присутствие Флоранс вызывает недовольство Марии Медичи.
А Фауста подплыла к королеве, чтобы та соизволила отпустить ее. Герцогиня прекрасно владела собой, но ее душил бессильный гнев, и ей хотелось поскорее вернуться домой и выплеснуть раздражение без свидетелей.
Но Фаусте в этот день решительно не везло. Мало того, что она лишилась своих миллионов; мало того, что с некоторых пор ее преследовали неудачи — в этот день на нее обрушились удары, которые подкосили бы кого угодно, но только не герцогиню де Соррьентес. Во-первых, взлетели на воздух склады с оружием, предназначенным для тайных отрядов в Париже и его окрестностях. Во-вторых, Фауста лишилась доверия королевы. Эта немилость могла иметь для герцогини самые трагические последствия. Наконец, Леонора признала своей дочерью внебрачное дитя Марии Медичи, и Фаусте пришлось смириться с тем, что она утратила такой мощный рычаг воздействия на королеву.
Хорошо зная ревнивую Леонору, Фауста никак не ожидала от нее такого шага. Она была настолько поглощена борьбой с Пардальяном, что ничего другого просто не замечала. Только теперь герцогине стало ясно, какую непростительную ошибку она совершила.
И Фаусте хотелось как можно скорее оказаться у себя, чтобы все хорошенько обдумать и найти какой-нибудь выход. Складывать оружие она не собиралась.
Мария Медичи отпустила ее с подчеркнутой холодностью. Фауста направилась к дверям, а они вдруг широко распахнулись, и на пороге появился сам король. Он был не один. Рядом с ним находился Вальвер, с головы до ног покрытый пылью и заляпанный штукатуркой. Одежда графа была в полном беспорядке, руки расцарапаны до крови. Если бы не длинная шпага на боку, его можно было принять за каменщика, на которого только что обрушилась свежая кладка.
При появлении монарха Фаусте пришлось остановиться и сделать реверанс.
Юный король был очень возбужден. Увидев Фаусту, он направился прямо к ней. Вальвер не сводил влюбленных глаз с Флоранс, которая скромно держалась в стороне. На ней было роскошное платье, которое нисколько ее не стесняло. Можно было подумать, что к таким нарядам она привыкла с детства. Взгляды влюбленных встретились. Нежно улыбнувшись друг другу, жених и невеста забыли обо всем на свете.
Кончини немедленно узнал Вальвера. Видно, этот растерзанный молодой человек был в особой милости у Его Величества. Что ж, графу можно было только позавидовать. А еще Кончини сообразил: случилось что-то серьезное. И, отвесив низкий поклон, маршал первым устремился к королю: а вдруг удастся извлечь выгоду из создавшегося положения?!
Король замер перед Фаустой и, даже не ответив на ее реверанс, поспешно заговорил:
— Вас-то я и искал, мадам посланница! Вы знаете, мадам, что в нашем спокойном городе один за другим взлетели на воздух целых три дома?
С трудом сдерживая гнев, Людовик заикался больше, чем обычно. Все притихли.
Фауста совсем не ожидала такого вопроса. Увидев Вальвера, она поняла, в чем дело. Она догадалась, что Одэ и на этот раз помог Пардальяну и, возможно, все уже объяснил королю. Если так, не миновать ей плахи. И это несмотря на неприкосновенность, которой она пользовалась как представительница испанской короны.
Над Фаустой нависла страшная угроза, но женщина не утратила своего величественного вида. И мелодичным голосом, ласкающим слух, спокойно ответила:
— Я слышала об этом прискорбном происшествии, сир. Люди, которым можно верить, говорят, что обошлось без жертв.
— А вы знаете, мадам, кому принадлежали эти дома? — грозно осведомился король.
— Понятия не имею, сир, — невозмутимо заявила Фауста.
— Испанцам! — воскликнул монарх.
— Испанцам? — удивилась Фауста. — Ах, бедняги! Я представляю здесь Его Величество короля Испании и просто обязана помочь им. Благодарю вас, Ваше Величество, что вы сообщили мне об этом.
Она так блестяще играла свою роль, что король на миг растерялся. Не зная, как быть, он вопросительно посмотрел на Вальвера. Но тот видел перед собой только Флоранс и не заметил смущения короля. Людовик XIII быстро взял себя в руки и снова возвысил голос:
— Бедняги, говорите!.. А вам известно, во что они превратили эти дома?.. В склады оружия, мадам!.. Там хранились ружья, порох, пули и даже пушки… Всего этого хватило бы на целое войско… испанских солдат, разумеется.
— Да что вы, сир! — вскричала Фауста, изображая изумление и возмущение.
— Вот так, мадам… Разве вы этого не знали?..
Уходя от прямого ответа, Фауста энергично заявила:
— Это такое вопиющее злоупотребление радушием и гостеприимством, которые были нам оказаны в вашей дружественной стране, что… я осмелюсь спросить у Вашего Величества, не ошибаетесь ли вы… Может, это неверные сведения…
— На этот счет вас может просветить граф де Вальвер, — ответил король. И добавил: — Он и еще несколько верных слуг престола обнаружили эти осиные гнезда и, рискуя жизнью, взорвали адские хранилища… Посмотрите на него, и вы убедитесь, что он действительно подвергал себя смертельной опасности… Пользуясь случаем, хочу сказать, что он уже не в первый раз спасает нам жизнь. Его огромные заслуги будут оценены по достоинству, а пока что я хочу публично заявить, что очень его уважаю и люблю… Говорите, граф…
Все вместе добрались до улицы Планш Мибре (от нее начиналась улица Сен-Мартен). Там Пардальян оставил друзей, направившись на улицу Ванри. А граф с оруженосцем и Эскаргас с Гренгаем прошли по мосту Парижской Богоматери и оказались на острове Ситэ. Одэ де Вальвер и Ландри Кокнар задержались там, а Гренгай с Эскаргасом по Малому мосту выбрались на узкие, темные улочки Университета.
Около полудня взрыв страшной силы потряс целый квартал города от Бастилии до городской ратуши: это стараниями Пардальяна взлетел на воздух дом в тупике Барантен.
Оторопевшие жители этого густонаселенного квартала выскочили на улицу, пытаясь понять, в чем дело. Взорванный дом стоял на отшибе, и все считали, что там никто не живет. Жертв не было. Тем не менее, происшествие это было загадочным и наделало немало шума.
Обрастая фантастическими подробностями, новость эта распространялась с удивительной быстротой и вызывала всеобщее смятение. И вскоре весь город уже гудел, как растревоженный улей. Из уст в уста передавались самые невероятные предположения.
Однако ни одно из них не подтвердилось, и люди стали успокаиваться. Страх уступил место любопытству.
И вдруг молниеносно распространился слух, что непонятным, таинственным образом взлетел на воздух еще один дом. Он находился на острове Ситэ, рядом с портом Сен-Ландри. И, удивительное дело, это здание тоже стояло особняком и считалось заброшенным.
Чуть позже выяснилось, что в районе Университета взорвался еще один дом, рядом с городской стеной. Он тоже стоял отдельно и был необитаем. И этот третий взрыв тоже казался совершенно необъяснимым.
Новость мгновенно облетела весь город и дошла до Лувра, до самого Людовика XIII. Скоро мы узнаем, как это случилось.
О взрывах немедленно сообщили Фаусте, которая восприняла это известие совершенно спокойно, словно оно не имело для нее никакого значения. Но, оставшись одна, герцогиня пришла в страшное бешенство: рушились все ее планы. В лучшем случае их осуществление отодвигалось на многие месяцы. И женщина прокляла Пардальяна, нанесшего ей такой сокрушительный удар. Да, она сразу поняла, чьих это рук дело…
Новость дошла и до особняка Кончини. Только Леонору пока что занимало совсем другое, и она не особенно вникала в эти слухи.
В данный момент она входила в комнату Флоранс, два дня назад ставшей ее законной дочерью. За ней следовали Ла Горель и Марчелла. Служанки стали бережно раскладывать на кровати ослепительный придворный наряд и футляры с драгоценными украшениями, на которые Ла Горель взирала с алчным блеском в глазах; если бы взгляд старой мегеры притягивал золото и самоцветы, как магнит притягивает железо, футляры уже давно бы опустели.
За эти два дня Флоранс видела флорентийку в первый раз. Позавчера, после того, как были подписаны официальные бумаги и свидетели удалились, девушка ушла к себе. Ни Леонора, ни Кончини ничего ей тогда не сказали. Ни единого слова… Как будто ее для них просто не существовало. Но девушка совсем не удивилась и не обиделась, понимая, что никогда не станет для них родным человеком.
Галигаи немедленно отправилась к Марии Медичи и сообщила ей, что все улажено и что Флоранс официально стала ее, Леоноры, дочерью. Королева принялась горячо благодарить и поздравлять свою наперсницу, радуясь и за себя, и за маркизу д'Анкр.
Королева явно не испытывала никаких материнских чувств. Нарадовавшись вволю, она добавила тоном холодной угрозы:
— Из-за нее я такого страха натерпелась… Этот кошмар я никогда не забуду… Надеюсь, ты придумаешь, как сделать, чтобы она исчезла… Чтобы я больше ее не видела и чтобы никто о ней и не заикался. Понятно, Леонора?
Никто бы не посмел возражать королеве. Только Леонора могла себе позволить подобную дерзость.
— Понятно, мадам, — ответила она с холодным упрямством. — Но какое-то время я еще буду вынуждена рассказывать вам о ней. И вам придется увидеть ее хотя бы один раз.
— Ты с ума сошла, Леонора! — возмутилась Мария Медичи.
— Нет, мадам, с головой у меня, слава Богу, пока все в порядке, — усмехнулась Галигаи. — И вот вам доказательство: для вашей безопасности необходимо, да, просто необходимо, чтобы дочь маршала и маркизы д'Анкр была официально представлена вам.
— К чему эти официальные церемонии? — забеспокоилась королева. От ее уверенности не осталось и следа.
— На таких церемониях всегда много народа, — стала объяснять Леонора. — Кроме официальных лиц, собирается много приглашенных… Вот им-то главным образом и следует представить сию девицу… Особенно если в первом ряду приглашенных будет и синьора.
Мария Медичи встрепенулась и немедленно спросила:
— Зачем мне приглашать герцогиню Соррьентес?
— А затем, — пояснила Леонора, намеренно растягивая слова, — что прежде всего именно ее надо убедить: Флоранс действительно дочь Леоноры Дори, маркизы д'Анкр.
Надо полагать, что Галигаи чувствовала себя очень уверенно, раз решилась сбросить маску и открыто напасть на Фаусту, которой до этого служила. Упреждая вопросы королевы, Леонора сразу пояснила:
— Я же обещала, мадам, назвать вам в подходящее время имя врага, который тайно стремится уничтожить вас. Это время пришло, мадам. Не будь меня, злобный недруг погубил бы вас безвозвратно. И недруг этот — мадам Фауста.
Мария Медичи вскрикнула от неожиданности, отказываясь верить в столь низкое коварство, но Леонора стала приводить одно доказательство за другим и легко убедила королеву в своей правоте. Несдержанная монархиня пришла в страшный гнев. Леонора насилу успокоила разбушевавшуюся Марию Медичи.
Немного отдышавшись, королева согласилась, что ей необходимо еще раз увидеть девушку — ее дочь! — из-за бессердечия ее матери вынужденную «исчезнуть». Было решено представить Флоранс на следующий день, пригласив на эту официальную церемонию мадам Фаусту. Причем — пригласить так, чтобы герцогиня не смогла отказаться.
Зайдя к Флоранс, поднявшейся ей навстречу, Леонора коротким движением головы велела Ла Горель и Марчелле удалиться. Те молча выскользнули из комнаты, а Леонора произнесла:
— Флоранс, вам будет оказана честь быть представленной Ее Величеству королеве. Вот ваш наряд и драгоценности. Облачайтесь — и поскорее: у нас мало времени. Сейчас я пришлю Марчеллу и Ла Горель, они помогут вам.
Галигаи говорила мягко, как и прежде. Но все же тонкий слух девушки уловил приказной тон, к которому Леонора раньше не прибегала.
— Хорошо, мадам, — просто ответила Флоранс.
А глаза ее на миг вспыхнули от радости: она снова увидит свою мать! Девушка прекрасно знала, что не услышит от матери ни одного ласкового слова, и тем не менее надеялась на лучшее. Флоранс понимала, что ее мечты несбыточны… Но тем они были ей дороже…
Зоркая Леонора отметила про себя радость девушки. И недоверчиво спросила:
— Вы довольны, что будете приняты при дворе?
Флоранс покачала головой и звонко рассмеялась:
— Откровенно говоря, не очень, мадам… Двор пугает меня… Я чувствую, что мне там не место.
Это соображение неожиданно задело Леонору. И она обиженно спросила:
— Почему же?.. Вы должны знать, мадемуазель, что дочери маркиза и маркизы д'Анкр место везде… Даже у самого трона!..
— В этом я не сомневаюсь, упаси Боже, мадам, — улыбнулась Флоранс. — Но я помню, кем я была раньше… может, я к этому и вернусь… Вы сделали из меня графиню, все считают меня дочерью маркиза и маркизы, а ведь я росла на улице… Там усвоила я безыскусность и святую простоту бедного люда. И блеск двора совсем не прельщает меня. Вы полагаете, что мне будет приятно появиться в залах Лувра, а на самом деле мне это в тягость.
Девушка уже не смеялась. Она говорила так серьезно, что нельзя было усомниться в искренности ее слов.
— Ну, что ж, — удовлетворенно заявила Леонора. — Ваша безыскусность очень кстати: официальное представление необходимо, но больше вы уже никогда не появитесь при дворе, который вас совсем не привлекает.
Флоранс пропустила эту новость мимо ушей, и Леонора сочла необходимым добавить:
— Вам нужно держаться подальше от Лувра: тогда ваша мать будет в безопасности.
— Вы хотите сказать, что мне придется до конца жизни сидеть взаперти в этом доме? — испугалась Флоранс.
— Да нет же, — успокоила ее Леонора. — Главное, чтобы вас не видели при дворе. У меня и в мыслях не было оставлять вас под замком. Раньше это было необходимо, а теперь вы можете свободно гулять по городу. Разумеется, со служанкой, как подобает девушке из благородного семейства.
Флоранс обрадовалась, как ребенок. Уходя, Леонора подумала про себя:
«Ничего, это только на неделю. А там мы выдадим ее за Роспиньяка, и он увезет ее подальше от Парижа… иначе она угодит прямо в монастырь».
Через час, при стечении блестящей публики, Кончини церемонно представлял Марии Медичи чудом обретенную дочь.
Ее высокомерная мать даже не взглянула на девушку, присевшую перед ней в глубоком реверансе. А та дрожащим от волнения голосом произнесла короткое, незамысловатое приветствие — несколько трогательных слов, идущих прямо от сердца. Флоранс от души приветствовала мать, которой была представлена как дочь другой женщины.
Даже не дослушав Флоранс до конца, королева нетерпеливо махнула рукой. Потом она улыбнулась своему фавориту и стала с ним любезничать.
У бедной девушки не осталось больше никаких надежд. Во внезапном прозрении она поняла, поняла раз и навсегда, что мать не простила и никогда не простит ее за то, что она не умерла. Флоранс склонила голову, отчаянно пытаясь сдержать слезы.
Леонора же подошла к Фаусте и с невыразимым наслаждением представила ей «неоспоримые доказательства» того, что дочь Марии Медичи была «на самом деле» ее ребенком, ребенком маркизы д'Анкр.
Фауста очаровательно улыбнулась в ответ и осыпала Леонору комплиментами. А потом, понизив голос, добавила, не меняясь в лице:
— Поздравляю, Леонора. Хорошая работа. Теперь мне понятно, почему королева так настойчиво приглашала меня на эту церемонию… И почему она оказала мне такой холодный прием… Я просто впала в немилость!.. От этого удара я не скоро оправлюсь… и это ваша заслуга, ведь так, Леонора?
Галигаи была настолько уверена в себе, что не сочла нужным хитрить и изворачиваться. На откровенность она решила ответить откровенностью. Глядя Фаусте прямо в глаза, маркиза. д'Анкр честно призналась:
— Да, моя. Я старалась. И, по-моему, у меня все получилось. Заметьте, синьора, что при этом я говорила чистую правду, одну только правду, и ничего другого.
— Вы знаете, что мы теперь — смертельные враги? — прошипела Фауста.
— Вы бросаете мне вызов, синьора. Но ведь мы воюем с тех пор, как вы встали у меня на пути. Я никогда не верила вашим заверениям в дружбе. Не сомневаюсь, что и вы не очень-то верили в мою симпатию… Только я вас перехитрила… Не обижайтесь. Раньше мы действовали тайно, но теперь меня не пугает и открытая борьба.
— Пока что победа за вами, — спокойно признала Фауста. — Но борьба продолжается. Берегитесь, Леонора, теперь мой черед.
— Не сочтите меня самонадеянной, мадам, но я вас не боюсь, — усмехнулась Галигаи.
Она присела в почтительном реверансе и направилась к Флоранс, желая поскорее увести девушку из Лувра: Леонора видела, что присутствие Флоранс вызывает недовольство Марии Медичи.
А Фауста подплыла к королеве, чтобы та соизволила отпустить ее. Герцогиня прекрасно владела собой, но ее душил бессильный гнев, и ей хотелось поскорее вернуться домой и выплеснуть раздражение без свидетелей.
Но Фаусте в этот день решительно не везло. Мало того, что она лишилась своих миллионов; мало того, что с некоторых пор ее преследовали неудачи — в этот день на нее обрушились удары, которые подкосили бы кого угодно, но только не герцогиню де Соррьентес. Во-первых, взлетели на воздух склады с оружием, предназначенным для тайных отрядов в Париже и его окрестностях. Во-вторых, Фауста лишилась доверия королевы. Эта немилость могла иметь для герцогини самые трагические последствия. Наконец, Леонора признала своей дочерью внебрачное дитя Марии Медичи, и Фаусте пришлось смириться с тем, что она утратила такой мощный рычаг воздействия на королеву.
Хорошо зная ревнивую Леонору, Фауста никак не ожидала от нее такого шага. Она была настолько поглощена борьбой с Пардальяном, что ничего другого просто не замечала. Только теперь герцогине стало ясно, какую непростительную ошибку она совершила.
И Фаусте хотелось как можно скорее оказаться у себя, чтобы все хорошенько обдумать и найти какой-нибудь выход. Складывать оружие она не собиралась.
Мария Медичи отпустила ее с подчеркнутой холодностью. Фауста направилась к дверям, а они вдруг широко распахнулись, и на пороге появился сам король. Он был не один. Рядом с ним находился Вальвер, с головы до ног покрытый пылью и заляпанный штукатуркой. Одежда графа была в полном беспорядке, руки расцарапаны до крови. Если бы не длинная шпага на боку, его можно было принять за каменщика, на которого только что обрушилась свежая кладка.
При появлении монарха Фаусте пришлось остановиться и сделать реверанс.
Юный король был очень возбужден. Увидев Фаусту, он направился прямо к ней. Вальвер не сводил влюбленных глаз с Флоранс, которая скромно держалась в стороне. На ней было роскошное платье, которое нисколько ее не стесняло. Можно было подумать, что к таким нарядам она привыкла с детства. Взгляды влюбленных встретились. Нежно улыбнувшись друг другу, жених и невеста забыли обо всем на свете.
Кончини немедленно узнал Вальвера. Видно, этот растерзанный молодой человек был в особой милости у Его Величества. Что ж, графу можно было только позавидовать. А еще Кончини сообразил: случилось что-то серьезное. И, отвесив низкий поклон, маршал первым устремился к королю: а вдруг удастся извлечь выгоду из создавшегося положения?!
Король замер перед Фаустой и, даже не ответив на ее реверанс, поспешно заговорил:
— Вас-то я и искал, мадам посланница! Вы знаете, мадам, что в нашем спокойном городе один за другим взлетели на воздух целых три дома?
С трудом сдерживая гнев, Людовик заикался больше, чем обычно. Все притихли.
Фауста совсем не ожидала такого вопроса. Увидев Вальвера, она поняла, в чем дело. Она догадалась, что Одэ и на этот раз помог Пардальяну и, возможно, все уже объяснил королю. Если так, не миновать ей плахи. И это несмотря на неприкосновенность, которой она пользовалась как представительница испанской короны.
Над Фаустой нависла страшная угроза, но женщина не утратила своего величественного вида. И мелодичным голосом, ласкающим слух, спокойно ответила:
— Я слышала об этом прискорбном происшествии, сир. Люди, которым можно верить, говорят, что обошлось без жертв.
— А вы знаете, мадам, кому принадлежали эти дома? — грозно осведомился король.
— Понятия не имею, сир, — невозмутимо заявила Фауста.
— Испанцам! — воскликнул монарх.
— Испанцам? — удивилась Фауста. — Ах, бедняги! Я представляю здесь Его Величество короля Испании и просто обязана помочь им. Благодарю вас, Ваше Величество, что вы сообщили мне об этом.
Она так блестяще играла свою роль, что король на миг растерялся. Не зная, как быть, он вопросительно посмотрел на Вальвера. Но тот видел перед собой только Флоранс и не заметил смущения короля. Людовик XIII быстро взял себя в руки и снова возвысил голос:
— Бедняги, говорите!.. А вам известно, во что они превратили эти дома?.. В склады оружия, мадам!.. Там хранились ружья, порох, пули и даже пушки… Всего этого хватило бы на целое войско… испанских солдат, разумеется.
— Да что вы, сир! — вскричала Фауста, изображая изумление и возмущение.
— Вот так, мадам… Разве вы этого не знали?..
Уходя от прямого ответа, Фауста энергично заявила:
— Это такое вопиющее злоупотребление радушием и гостеприимством, которые были нам оказаны в вашей дружественной стране, что… я осмелюсь спросить у Вашего Величества, не ошибаетесь ли вы… Может, это неверные сведения…
— На этот счет вас может просветить граф де Вальвер, — ответил король. И добавил: — Он и еще несколько верных слуг престола обнаружили эти осиные гнезда и, рискуя жизнью, взорвали адские хранилища… Посмотрите на него, и вы убедитесь, что он действительно подвергал себя смертельной опасности… Пользуясь случаем, хочу сказать, что он уже не в первый раз спасает нам жизнь. Его огромные заслуги будут оценены по достоинству, а пока что я хочу публично заявить, что очень его уважаю и люблю… Говорите, граф…