Страница:
Мишель Зевако
Последняя схватка
I
ПРОДОЛЖЕНИЕ СТЫЧКИ НА УЛИЦЕ КОССОНРИ
Улица Коссонри располагалась между улицей Сен-Дени и улицей Свекольный ряд, прямо в районе рынка. Там стоял отряд стрелков. Ландри Кокнар не преувеличил: их действительно было человек пятьдесят, а командовал ими сам прево. Второй такой же отряд перегородил начало улицы Сен-Дени. Движение здесь было полностью перекрыто, как и по всей улице Коссонри. И конечно же, за спинами стрелков толкались любопытные. Горожане толпились и на улице Свекольный ряд, и на улице Сен-Дени. Зеваки посмеивались и отпускали соленые шуточки. Не понимая, что происходит, они отдавали предпочтение тем участникам схватки, на стороне которых была сила. Там и сям из толпы уже звучали угрозы в адрес преследуемых, каковые, видимо, являлись опасными злодеями.
И охотились на них не только стражники.
Отряды стрелков разделяло большое пространство. Его-то и занимали люди Кончини. Их было там добрых два десятка во главе с капитаном Роспиньяком и его лейтенантами — Роктаем, Лонгвалем, Эйно и Лувиньяком. И еще не меньше тридцати бандитов, которых Пардальян просто не заметил, стояли позади «солдат» Кончини. Так что всего их было человек пятьдесят, не считая Кончини и офицеров. И все — вооружены до зубов.
Рядом с Кончини находился и д'Альбаран. С ним, как всегда, было лишь десять человек. Он выступал в роли простого наблюдателя. Было похоже, что руководство операцией он уступил Кончини.
Таким образом, дом окружали примерно двести вооруженных мужчин. Да, это было похоже на настоящую осаду…
Понятно, что все выходящие на улицу окна были распахнуты. Их густо облепили любопытные жильцы. Как и уличные зеваки, они ждали, они жаждали расправы. А спроси их, почему они питали такую ненависть к тем, на кого шла охота, и горожане не знали бы, что ответить.
Но странное дело: трое осажденных быстро убедились, что никто не выглядывал из окон дома, в котором они прятались. Все эти окна оставались закрытыми. Пардальян предложил правдоподобное объяснение:
— Вероятно, они очистили здание от жильцов.
— Похоже на то, — согласился Вальвер. И хладнокровно добавил:
— Может, они решили нас взорвать.
— А то еще поджарят, как поросят, — мрачно заметил Ландри Кокнар.
— Что же ты все-таки выяснил? — спросил Пардальян.
— Да в общем, ничего, сударь, — ответил Ландри Кокнар жалобным тоном.
И он стал рассказывать, как было дело:
— Я шел к себе. По дороге увидел прево со стрелками. Сначала я не обратил на них никакого внимания. А потом вдруг заметил, что они шагают за мной. Но и тут я, дурень, ничего еще не сообразил. Добрел себе спокойненько до улицы Коссонри. Обернулся и увидел, что люди прево занимают Свекольный ряд, перекрывая проход на нашу улицу. Я удивился, и что-то мне стало немного не по себе. Ну, плетусь себе дальше на улицу Сен-Дени. И там стрелки. Тоже дорогу перегородили. Так я оказался между двух отрядов. Вот тут мне стало страшно. Но я не понимал еще, что у них на уме. Черт бы меня побрал! Чтоб жариться мне в аду веки вечные!
— Продолжай, — холодно сказал Пардальян, — только покороче.
— С десяток стрелков вступили на нашу улицу. Они «любезно» предложили всем жителям закрыться в домах и не высовываться. А случайным прохожим «вежливо» посоветовали убираться подобру-поздорову. И, смею вас уверить, дважды им это повторять не пришлось.
— Значит, — вмешался Пардальян, устремив на Кокнара пронзительный взгляд, — при желании ты мог спокойно уйти?
— Без всякого труда, сударь, — закивал Ландри.
— А почему же ты этого не сделал? — осведомился Пардальян.
— Потому что тут подоспели вооруженные люди господина Кончини, — объяснил Кокнар. — И я понял наконец, что к чему. Увы, я начал соображать слишком поздно!
— Тем более надо было уходить, — заметил Пардальян. — Ты же знаешь, что, если попадешь в руки бывшего хозяина, тебе несдобровать.
— Я и хотел смотаться, — вздохнул Ландри. — А потом подумал: господин граф наверняка здесь. Может, он даже не подозревает, что творится на улице… Выйдет из дома — и его сразу схватят. Надо его предупредить. И я юркнул в дверь, сударь. А вы как раз собирались на улицу. Так бы волку в пасть и угодили. И уверяю вас, господин шевалье, я ужасно расстроился, когда увидел, что вы и правда тут.
Славный Ландри Кокнар говорил все это без малейшей рисовки. Он, похоже, просто не понимал, что поступил, как настоящий герой.
Растроганный такой преданностью, Одэ де Вальвер с трудом сдерживал свои чувства. Пардальян молча посмотрел на скромного смельчака, а потом тихо сказал:
— Ты храбрец, Ландри.
— Нет, сударь, — я скорее трус, — жалобно возразил Ландри Кокнар. — И еще какой. Уверяю вас, сударь, что сам я никогда не ввязываюсь в драку. А если меня пытаются в нее втянуть, я, не долго думая, бросаюсь наутек.
— А если убежать нельзя? — спросил Пардальян, невольно улыбаясь.
— Тогда я защищаю свою шкуру… — ответил Ландри Кокнар со свирепой решительностью. — По-настоящему, так и знайте.
И наивно добавил:
— Уж как я над ней, миленькой, трясусь, разрази меня гром!,.
— Ладно, — холодно заметил Пардальян, — будем драться, как львы, — ведь теперь в опасности целых три шкуры.
Он снова посмотрел в окно. Начало и конец улицы были по-прежнему перекрыты стрелками. Кончини и его люди стояли у дверей, ничего не предпринимая. Кончини что-то энергично втолковывал д'Альбарану, а тот согласно кивал головой.
— А, дьявол, что это они там замышляют? — тихо чертыхнулся Пардальян.
Да, самое неприятное — это когда не знаешь, чего ждать от противника. Не выпуская его из вида, Пардальян стал присматриваться к кровлям ближайших домов. Затем он высказал следующее соображение:
— Если придется уходить по крышам, мы почти наверняка рискуем свернуть себе шеи.
— А может, и пронесет, — отозвался Вальвер.
— Может, и пронесет, — согласился Пардальян. — Придется рискнуть, раз ничего другого не остается.
— Внимание! Они входят в дом, — предупредил Ландри Кокнар.
Действительно, человек двадцать входили по двое, в строгом порядке. Впереди отважно шагал Роспиньяк.
Пардальян и Вальвер отодвинулись от окна. А Ландри Кокнар продолжал наблюдать за улицей.
— Им и минуты не понадобится, чтобы высадить эту дверь, — задумчиво сказал Пардальян.
— Можно встретить их на лестнице, — предложил Вальвер. — Не такая она широкая. Мы вдвоем основательно попортим им кровь.
— Да, конечно. Только их слишком много. И в итоге они победят числом. К тому же… еще неизвестно, поднимутся ли они сюда. Может, они и впрямь собираются нас взорвать или поджечь дом, как вы предположили, — ответил Пардальян.
Он гневно топнул ногой и воскликнул:
— Вот ведь черт! Не хочу я, чтобы мадам Фауста сейчас меня прихлопнула!.. Мне важно прежде расстроить ее планы — и тогда можно умереть спокойно!.. А сейчас, в самом начале борьбы, было бы слишком глупо развязать ей руки… Не бывать этому, клянусь Пилатом!..
— Тогда принимайте решение, сударь, — улыбнулся Вальвер.
— Оно уже принято: в путь! — решительно вскричал Пардальян.
Он повернулся к окну. Было понятно, что он перебрал уже все возможности, все прикинул, взвесил — и выбрал путь по крышам, поскольку сказал:
— Никому из этих людей не придет в голову преследовать нас по парижским кровлям. Эта дорога лишь для тех, кому все равно угрожает смерть. Значит, с тыла на нас не нападут… Следовательно, я смело могу выбираться первым. Тем более что вон там — чердачные оконца, и не исключено, что нас там поджидают…
— А почему бы нам не влезть в одно из этих окошек… если мы до них доберемся? — предложил Ландри Кокнар.
Пардальян внимательно на него посмотрел. Славный Ландри был немного бледен, но в общем держался неплохо.
— Неужели ты думаешь, что они нас не заметят? — спокойно спросил Пардальян. — Мы же сразу угодим в ловушку.
— Пожалуй, — согласился Ландри.
— Так что все эти окна нам надо обходить стороной, — заключил Пардальян. — Давайте за мной… да покрепче держитесь на ногах.
Он извлек шпагу из ножен. Вальвер и Ландри последовали его примеру. Пардальян вылез на крышу и мягко заскользил по узкому желобу. Там он сделал два шага в сторону рынка и замер, поджидая спутников.
Вся улица зашумела при его появлении. Несколько отважных обитателей соседних домов едва не вывалились из окон. Проявляя незаурядное мужество и великодушие, эти люди истошно завопили:
— Вот он!…
— Бандит удирает!..
— Держи! Хватай его, хватай!..
Тут на крышу выбрался Ландри Кокнар, а за ним — Одэ де Вальвер. Их появление было встречено таким же диким криком, ревом и площадной бранью.
— Пошли, — отрывисто скомандовал Пардальян.
И он двинулся вперед. А его спутники — следом, с обнаженными шпагами, как и он. Шли медленно, и ни один не оступался. Их глаза были устремлены вперед, а сбоку разверзалась страшная бездна, на которую беглецы старались не смотреть.
Вся улица затаила дыхание.
Они уже прошли по крышам двух или трех домов. Пардальян упорно продвигался в сторону рынка. Вдруг он остановился и, не оборачиваясь, скомандовал:
— Стой! — И быстро добавил: — Сейчас будут стрелять. Ложитесь, живо.
Он быстро залег, и они тоже распластались на крыше, стараясь не потерять неустойчивого равновесия. Грянули оглушительные выстрелы. Пули засвистели у беглецов над головами и с сухим треском застучали по кровле. Несколько кусков черепицы покатились вниз и свалились в плотное облако порохового дыма.
Пардальян осторожно выпрямился и сказал:
— Вперед!.. Не теряя ни секунды: стрельба может возобновиться в любой момент.
Теперь они пошли быстрее. Пардальян двигался легко и стремительно. Спутники не отставали, даже не замечая, что он прибавил ходу. Так они переместились шагов на двадцать.
Внизу бесновалась разъяренная свора. Беглецы слышали, как командиры отдавали отрывистые приказы. Зеваки у окон прикусили языки. Теперь горожанам стало стыдно за свои призывы: обыватели начинали понимать, что эта охота на людей, которые и так играли со смертью, не делала чести лихим загонщикам… Теперь обитателям улиц Коссонри и Сен-Дени было не по себе. Теперь парижанам хотелось, чтобы трое смельчаков ушли от преследователей.
Медленно, но верно беглецы продвигались вперед. Пардальян вел их к намеченной цели. Это было место, где сходились две крыши, образуя нечто вроде узкого коридора между двумя скатами. Так что сорваться вниз там было просто невозможно. Попав в этот узкий, но надежный проход, они смогли бы продвигаться увереннее, не рискуя оступиться и полететь в бездну.
К тому же им нужно было свернуть налево, оставив позади улицу Коссонри и толпившихся там людей. Тогда беглецы скрылись бы из поля зрения солдат, которые пытались расстрелять их почти в упор.
Внизу поняли, что добыча ускользает. Снова посыпались проклятия, снова зазвучали приказы. Солдаты спешно перезарядили аркебузы.
Пардальян пошел еще быстрее. Вдруг он прыгнул влево и исчез с криком:
— Живо за мной!
Он сразу обернулся. Следом за ним появился Ландри Кокнар. Пардальян вцепился в него, словно клещами, подтащив к себе, приподнял и опустил у себя за спиной. Потом снова вытянул мощные руки, схватил Одэ де Вальвера, рванул и, увлекая его за собой, упал ничком.
Тут же раздался оглушительный залп, запоздало салютуя этому поразительному, молниеносному отступлению. Когда Пардальян решил, что преследователи их уже не видят, он уселся поудобнее и сказал:
— Не мешало бы отдышаться…
Все устроились как могли. Им действительно необходимо было отдохнуть. Бледные, растрепанные и взмокшие, все они жадно ловили ртами воздух. Расслабившись, беглецы почувствовали, что сил у них не осталось… Мужчинам пришлось прислониться к крыше. Они лежали на спинах, и солнце изливало на них живительное тепло. Невозможно было ни думать, ни говорить.
Первым пришел в себя Пардальян. Он встрепенулся и заявил:
— Нечего тут валяться, не до сна сейчас. Это только начало. Главные трудности еще впереди.
Его спутники немедленно приподнялись, готовые ко всему. Они снова двинулись за Пардальяном. Шли легко и уверенно: путь их все время пролегал между двумя крышами. Беглецы долго кружили, не представляя себе, где находятся. Об этом, возможно, знал Пардальян, но он ничего не говорил. И Одэ, и Ландри полностью полагались на него и не задавали никаких вопросов.
Вдруг шевалье остановился. Они все еще находились между двумя кровлями. Но в десяти шагах снова разверзалась бездна. Пардальян предупредил своих спутников об опасности. Точнее, предупредил он одного Ландри Кокнара, которого еще плохо знал. Итак, Пардальян проговорил:
— Осторожно, снова выходим на желоб. Справа — провал. Стоит оступиться, замешкаться — и все, конец.
Ландри Кокнар прекрасно понял, что это было сказано только для него. И он ответил:
— Высота меня уже не пугает, сударь.
— К тому же, — добавил Пардальян, — эти разъяренные звери снова нас увидят. Их выстрелы нас уже не достанут, но мне бы хотелось скрыть от негодяев, куда мы направляемся.
Тут он вздохнул и промолвил с сожалением:
— Увы, не получится. Ну и довольно об этом.
Немного подумав, Пардальян продолжал:
— Итак, мы двинемся по краю. Дойдем до очень крутой крыши. Ее можно обогнуть, как мы обогнем эту. Но тогда мы снова окажемся на улице Коссонри. Так что заруби себе на носу, — обратился он прямо к Ландри, — если нам удастся перебраться через ту кровлю, у нас, возможно, появится шанс на спасение. Обрати внимание: возможно. То есть я совсем не уверен в успехе.
— Перебраться через ту кровлю, — заволновался Ландри Кокнар, — да ведь это такая круча. Как загремишь оттуда, так и костей не соберешь!
— Это мы еще посмотрим, — холодно произнес Пардальян. — Если не боишься попасть в руки бывшего хозяина, возвращайся назад, полезай в любое чердачное окно и сдавайся Кончини. А мы с Валъвером рискнем. Может, и свернем себе шеи, потому что и втроем это очень возможно, а уж вдвоем — почти наверняка. Решай сам.
— И решать нечего, — энергично заявил Ландри, — я скорее умру, чем встречусь с Кончини. Так что, сударь, рисковать — так рисковать.
Видя его решимость, Пардальян улыбнулся.
— Слушайте, что надо делать, — сказал он.
И изложил спутникам свой план.
— Понятно? — строго спросил в заключение Пардальян.
— Понятно, сударь, — ответил Ландри.
— А силенок-то хватит, а? — с усмешкой глянул на него Пардальян.
— Не сомневайтесь, сударь, — это я только с виду такой неказистый, — заверил его Ландри.
— Тогда пошли, — скомандовал Пардальян, — главное, не терять хладнокровия.
И он снова зашагал первым. Ступив на водосточный желоб, он добрался до намеченного места и остановился. За Пардальяном двинулся Ландри, а Одэ по-прежнему замыкал шествие. Как только они появились над улицей, внизу поднялся крик. К счастью, как и сказал Пардальян, вести по ним огонь теперь было бесполезно. Все же прозвучало несколько одиночных выстрелов.
Пардальян ждал, застыв на краю бездны. Ландри остановился рядом с ним. Кокнар осторожно согнулся, лег на крутой скат, спиной к провалу, крепко упираясь ногами в водосточный желоб. Укрепившись в этом положении, он напрягся изо всех сил и выдохнул:
— Хоп!
Это был сигнал Вальверу. Тот немедленно бросился к Ландри и прижался животом к его спине. Это произошло в какую-то долю секунды. А Вальвер уже карабкался вверх с поразительной ловкостью. Вот он поставил ноги на плечи Ландри. Тут Ландри поднял руки и крепко ухватил его за лодыжки.
На крутом и скользком скате крыши росла на глазах удивительная лестница из тел.
На улице снова стало тихо: Кончини, д'Альбаран, Роспиньяк и все прочие не сводили глаз с безумцев, желая им смерти, но и невольно восхищаясь их мужеством.
Утвердившись на месте, Вальвер дал знак шевалье. Тот ловко вскарабкался по спинам своих спутников и добрался до конька крыши. Подтянувшись на руках, он перебросил одну ногу на другую сторону и улегся ничком.
Все это Пардальян проделал за долю секунды. Не мешкая, он устроился поудобнее и протянул руку Вальверу. Тот ухватился за нее, и Пардальян потащил Вальвера на гребень… медленно, размеренно, уверенно… с силой, удесятерившейся от сознания опасности… Шевалье поднял к себе Вальвера, а у того висел на ногах Ландри Кокнар.
Вальвер взялся руками за гребень. Пардальян сгреб Одэ за плечи и помог взобраться на самый верх. Теперь Пардальян сумел дотянуться и до Ландри Кокнара. Шевалье вцепился в него железной хваткой и уже не разжимал пальцев. А Кокнар отпустил ноги хозяина: тот уселся верхом на крышу и отодвинулся, освобождая место для Ландри.
Ландри Кокнару даже и напрягаться не пришлось. Пардальян и Вальвер подняли его, как перышко, и положили плашмя между собой.
Быстро перевели дух: на это ушла какая-то секунда. И начали спускаться, что было куда опаснее, чем карабкаться вверх. На этот раз первым был Пардальян: как всегда, он брал на себя то, что требовало больше силы и ловкости.
Он ухватился за ноги Вальвера, а тот, в свою очередь, держался за лодыжки Ландри Кокнара. Так Пардальян соскользнул вниз и ступил на водосточный желоб. Но самое трудное было впереди.
Ландри Кокнар вцепился руками в конек крыши. Утвердившись на желобе, Пардальян хорошенько ухватил Вальвера, который, в свою очередь, держал Ландри, и скомандовал:
— Хоп!
Ландри Кокнар немедленно разжал пальцы и закрыл глаза. Стоило Пардальяну чуть дрогнуть, и все трое полетели бы вниз.
Но Пардальян справился с нечеловеческой нагрузкой. Почти на вытянутых руках он опустил спутников на желоб и поставил рядом с собой. Теперь троица зашагала еще быстрее и увереннее, потому что с этой стороны дорожка была пошире.
Преследователи снова перестали видеть беглецов. Но было понятно, куда те направляются. И все ринулись к рынку.
Беглецы же ничего этого не увидели: они смотрели прямо перед собой, прекрасно понимая, что малейшая оплошность может стоить им жизни. Но они сильно подозревали, что на повороте их могут настичь… Надо было опередить преследователей. И храбрецы спешили.
Надеялись ли они еще на успех? Был ли у них еще тот единственный шанс, о котором говорил Пардальян, или они его уже упустили? Как нам кажется, шанса этого уже не было, ибо вид у троицы был просто убитый.
И все же они продолжали идти вперед, стремясь неизвестно к чему, надеясь, может быть, на неведомое чудо. Вдруг Пардальян замер на месте и странным голосом сказал:
— Все, пришли. Теперь вниз.
И все трое бросились в бездну.
Кончини бежал по улице Свекольный ряд, а за ним неслась орущая свора. Кончини был в бешенстве от того, что добыча ушла от него, ловко улизнув на тот свет, и фаворит спешил хотя бы взглянуть на трупы своих смертельных врагов.
Д'Альбаран спокойно следовал за Кончини своей тяжелой поступью. Вот он-то был совершенно доволен, ибо его миссия увенчалась полным успехом: Фауста не потребовала, чтобы он взял Пардальяна живым и подверг страшным пыткам, о чем мечтал Кончини. Она приказала лишь уничтожить шевалье любыми средствами.
И вот минуту назад Пардальян прыгнул с крыши: четыре этажа отделяли его от мостовой. Понятно, что шевалье разбился насмерть. Или вот-вот испустит дух. Даже если и так, то агония не затянется… В любом случае д'Альбаран мог с полной уверенностью утверждать, что его хозяйка избавилась от Пардальяна навсегда.
И охотились на них не только стражники.
Отряды стрелков разделяло большое пространство. Его-то и занимали люди Кончини. Их было там добрых два десятка во главе с капитаном Роспиньяком и его лейтенантами — Роктаем, Лонгвалем, Эйно и Лувиньяком. И еще не меньше тридцати бандитов, которых Пардальян просто не заметил, стояли позади «солдат» Кончини. Так что всего их было человек пятьдесят, не считая Кончини и офицеров. И все — вооружены до зубов.
Рядом с Кончини находился и д'Альбаран. С ним, как всегда, было лишь десять человек. Он выступал в роли простого наблюдателя. Было похоже, что руководство операцией он уступил Кончини.
Таким образом, дом окружали примерно двести вооруженных мужчин. Да, это было похоже на настоящую осаду…
Понятно, что все выходящие на улицу окна были распахнуты. Их густо облепили любопытные жильцы. Как и уличные зеваки, они ждали, они жаждали расправы. А спроси их, почему они питали такую ненависть к тем, на кого шла охота, и горожане не знали бы, что ответить.
Но странное дело: трое осажденных быстро убедились, что никто не выглядывал из окон дома, в котором они прятались. Все эти окна оставались закрытыми. Пардальян предложил правдоподобное объяснение:
— Вероятно, они очистили здание от жильцов.
— Похоже на то, — согласился Вальвер. И хладнокровно добавил:
— Может, они решили нас взорвать.
— А то еще поджарят, как поросят, — мрачно заметил Ландри Кокнар.
— Что же ты все-таки выяснил? — спросил Пардальян.
— Да в общем, ничего, сударь, — ответил Ландри Кокнар жалобным тоном.
И он стал рассказывать, как было дело:
— Я шел к себе. По дороге увидел прево со стрелками. Сначала я не обратил на них никакого внимания. А потом вдруг заметил, что они шагают за мной. Но и тут я, дурень, ничего еще не сообразил. Добрел себе спокойненько до улицы Коссонри. Обернулся и увидел, что люди прево занимают Свекольный ряд, перекрывая проход на нашу улицу. Я удивился, и что-то мне стало немного не по себе. Ну, плетусь себе дальше на улицу Сен-Дени. И там стрелки. Тоже дорогу перегородили. Так я оказался между двух отрядов. Вот тут мне стало страшно. Но я не понимал еще, что у них на уме. Черт бы меня побрал! Чтоб жариться мне в аду веки вечные!
— Продолжай, — холодно сказал Пардальян, — только покороче.
— С десяток стрелков вступили на нашу улицу. Они «любезно» предложили всем жителям закрыться в домах и не высовываться. А случайным прохожим «вежливо» посоветовали убираться подобру-поздорову. И, смею вас уверить, дважды им это повторять не пришлось.
— Значит, — вмешался Пардальян, устремив на Кокнара пронзительный взгляд, — при желании ты мог спокойно уйти?
— Без всякого труда, сударь, — закивал Ландри.
— А почему же ты этого не сделал? — осведомился Пардальян.
— Потому что тут подоспели вооруженные люди господина Кончини, — объяснил Кокнар. — И я понял наконец, что к чему. Увы, я начал соображать слишком поздно!
— Тем более надо было уходить, — заметил Пардальян. — Ты же знаешь, что, если попадешь в руки бывшего хозяина, тебе несдобровать.
— Я и хотел смотаться, — вздохнул Ландри. — А потом подумал: господин граф наверняка здесь. Может, он даже не подозревает, что творится на улице… Выйдет из дома — и его сразу схватят. Надо его предупредить. И я юркнул в дверь, сударь. А вы как раз собирались на улицу. Так бы волку в пасть и угодили. И уверяю вас, господин шевалье, я ужасно расстроился, когда увидел, что вы и правда тут.
Славный Ландри Кокнар говорил все это без малейшей рисовки. Он, похоже, просто не понимал, что поступил, как настоящий герой.
Растроганный такой преданностью, Одэ де Вальвер с трудом сдерживал свои чувства. Пардальян молча посмотрел на скромного смельчака, а потом тихо сказал:
— Ты храбрец, Ландри.
— Нет, сударь, — я скорее трус, — жалобно возразил Ландри Кокнар. — И еще какой. Уверяю вас, сударь, что сам я никогда не ввязываюсь в драку. А если меня пытаются в нее втянуть, я, не долго думая, бросаюсь наутек.
— А если убежать нельзя? — спросил Пардальян, невольно улыбаясь.
— Тогда я защищаю свою шкуру… — ответил Ландри Кокнар со свирепой решительностью. — По-настоящему, так и знайте.
И наивно добавил:
— Уж как я над ней, миленькой, трясусь, разрази меня гром!,.
— Ладно, — холодно заметил Пардальян, — будем драться, как львы, — ведь теперь в опасности целых три шкуры.
Он снова посмотрел в окно. Начало и конец улицы были по-прежнему перекрыты стрелками. Кончини и его люди стояли у дверей, ничего не предпринимая. Кончини что-то энергично втолковывал д'Альбарану, а тот согласно кивал головой.
— А, дьявол, что это они там замышляют? — тихо чертыхнулся Пардальян.
Да, самое неприятное — это когда не знаешь, чего ждать от противника. Не выпуская его из вида, Пардальян стал присматриваться к кровлям ближайших домов. Затем он высказал следующее соображение:
— Если придется уходить по крышам, мы почти наверняка рискуем свернуть себе шеи.
— А может, и пронесет, — отозвался Вальвер.
— Может, и пронесет, — согласился Пардальян. — Придется рискнуть, раз ничего другого не остается.
— Внимание! Они входят в дом, — предупредил Ландри Кокнар.
Действительно, человек двадцать входили по двое, в строгом порядке. Впереди отважно шагал Роспиньяк.
Пардальян и Вальвер отодвинулись от окна. А Ландри Кокнар продолжал наблюдать за улицей.
— Им и минуты не понадобится, чтобы высадить эту дверь, — задумчиво сказал Пардальян.
— Можно встретить их на лестнице, — предложил Вальвер. — Не такая она широкая. Мы вдвоем основательно попортим им кровь.
— Да, конечно. Только их слишком много. И в итоге они победят числом. К тому же… еще неизвестно, поднимутся ли они сюда. Может, они и впрямь собираются нас взорвать или поджечь дом, как вы предположили, — ответил Пардальян.
Он гневно топнул ногой и воскликнул:
— Вот ведь черт! Не хочу я, чтобы мадам Фауста сейчас меня прихлопнула!.. Мне важно прежде расстроить ее планы — и тогда можно умереть спокойно!.. А сейчас, в самом начале борьбы, было бы слишком глупо развязать ей руки… Не бывать этому, клянусь Пилатом!..
— Тогда принимайте решение, сударь, — улыбнулся Вальвер.
— Оно уже принято: в путь! — решительно вскричал Пардальян.
Он повернулся к окну. Было понятно, что он перебрал уже все возможности, все прикинул, взвесил — и выбрал путь по крышам, поскольку сказал:
— Никому из этих людей не придет в голову преследовать нас по парижским кровлям. Эта дорога лишь для тех, кому все равно угрожает смерть. Значит, с тыла на нас не нападут… Следовательно, я смело могу выбираться первым. Тем более что вон там — чердачные оконца, и не исключено, что нас там поджидают…
— А почему бы нам не влезть в одно из этих окошек… если мы до них доберемся? — предложил Ландри Кокнар.
Пардальян внимательно на него посмотрел. Славный Ландри был немного бледен, но в общем держался неплохо.
— Неужели ты думаешь, что они нас не заметят? — спокойно спросил Пардальян. — Мы же сразу угодим в ловушку.
— Пожалуй, — согласился Ландри.
— Так что все эти окна нам надо обходить стороной, — заключил Пардальян. — Давайте за мной… да покрепче держитесь на ногах.
Он извлек шпагу из ножен. Вальвер и Ландри последовали его примеру. Пардальян вылез на крышу и мягко заскользил по узкому желобу. Там он сделал два шага в сторону рынка и замер, поджидая спутников.
Вся улица зашумела при его появлении. Несколько отважных обитателей соседних домов едва не вывалились из окон. Проявляя незаурядное мужество и великодушие, эти люди истошно завопили:
— Вот он!…
— Бандит удирает!..
— Держи! Хватай его, хватай!..
Тут на крышу выбрался Ландри Кокнар, а за ним — Одэ де Вальвер. Их появление было встречено таким же диким криком, ревом и площадной бранью.
— Пошли, — отрывисто скомандовал Пардальян.
И он двинулся вперед. А его спутники — следом, с обнаженными шпагами, как и он. Шли медленно, и ни один не оступался. Их глаза были устремлены вперед, а сбоку разверзалась страшная бездна, на которую беглецы старались не смотреть.
Вся улица затаила дыхание.
Они уже прошли по крышам двух или трех домов. Пардальян упорно продвигался в сторону рынка. Вдруг он остановился и, не оборачиваясь, скомандовал:
— Стой! — И быстро добавил: — Сейчас будут стрелять. Ложитесь, живо.
Он быстро залег, и они тоже распластались на крыше, стараясь не потерять неустойчивого равновесия. Грянули оглушительные выстрелы. Пули засвистели у беглецов над головами и с сухим треском застучали по кровле. Несколько кусков черепицы покатились вниз и свалились в плотное облако порохового дыма.
Пардальян осторожно выпрямился и сказал:
— Вперед!.. Не теряя ни секунды: стрельба может возобновиться в любой момент.
Теперь они пошли быстрее. Пардальян двигался легко и стремительно. Спутники не отставали, даже не замечая, что он прибавил ходу. Так они переместились шагов на двадцать.
Внизу бесновалась разъяренная свора. Беглецы слышали, как командиры отдавали отрывистые приказы. Зеваки у окон прикусили языки. Теперь горожанам стало стыдно за свои призывы: обыватели начинали понимать, что эта охота на людей, которые и так играли со смертью, не делала чести лихим загонщикам… Теперь обитателям улиц Коссонри и Сен-Дени было не по себе. Теперь парижанам хотелось, чтобы трое смельчаков ушли от преследователей.
Медленно, но верно беглецы продвигались вперед. Пардальян вел их к намеченной цели. Это было место, где сходились две крыши, образуя нечто вроде узкого коридора между двумя скатами. Так что сорваться вниз там было просто невозможно. Попав в этот узкий, но надежный проход, они смогли бы продвигаться увереннее, не рискуя оступиться и полететь в бездну.
К тому же им нужно было свернуть налево, оставив позади улицу Коссонри и толпившихся там людей. Тогда беглецы скрылись бы из поля зрения солдат, которые пытались расстрелять их почти в упор.
Внизу поняли, что добыча ускользает. Снова посыпались проклятия, снова зазвучали приказы. Солдаты спешно перезарядили аркебузы.
Пардальян пошел еще быстрее. Вдруг он прыгнул влево и исчез с криком:
— Живо за мной!
Он сразу обернулся. Следом за ним появился Ландри Кокнар. Пардальян вцепился в него, словно клещами, подтащив к себе, приподнял и опустил у себя за спиной. Потом снова вытянул мощные руки, схватил Одэ де Вальвера, рванул и, увлекая его за собой, упал ничком.
Тут же раздался оглушительный залп, запоздало салютуя этому поразительному, молниеносному отступлению. Когда Пардальян решил, что преследователи их уже не видят, он уселся поудобнее и сказал:
— Не мешало бы отдышаться…
Все устроились как могли. Им действительно необходимо было отдохнуть. Бледные, растрепанные и взмокшие, все они жадно ловили ртами воздух. Расслабившись, беглецы почувствовали, что сил у них не осталось… Мужчинам пришлось прислониться к крыше. Они лежали на спинах, и солнце изливало на них живительное тепло. Невозможно было ни думать, ни говорить.
Первым пришел в себя Пардальян. Он встрепенулся и заявил:
— Нечего тут валяться, не до сна сейчас. Это только начало. Главные трудности еще впереди.
Его спутники немедленно приподнялись, готовые ко всему. Они снова двинулись за Пардальяном. Шли легко и уверенно: путь их все время пролегал между двумя крышами. Беглецы долго кружили, не представляя себе, где находятся. Об этом, возможно, знал Пардальян, но он ничего не говорил. И Одэ, и Ландри полностью полагались на него и не задавали никаких вопросов.
Вдруг шевалье остановился. Они все еще находились между двумя кровлями. Но в десяти шагах снова разверзалась бездна. Пардальян предупредил своих спутников об опасности. Точнее, предупредил он одного Ландри Кокнара, которого еще плохо знал. Итак, Пардальян проговорил:
— Осторожно, снова выходим на желоб. Справа — провал. Стоит оступиться, замешкаться — и все, конец.
Ландри Кокнар прекрасно понял, что это было сказано только для него. И он ответил:
— Высота меня уже не пугает, сударь.
— К тому же, — добавил Пардальян, — эти разъяренные звери снова нас увидят. Их выстрелы нас уже не достанут, но мне бы хотелось скрыть от негодяев, куда мы направляемся.
Тут он вздохнул и промолвил с сожалением:
— Увы, не получится. Ну и довольно об этом.
Немного подумав, Пардальян продолжал:
— Итак, мы двинемся по краю. Дойдем до очень крутой крыши. Ее можно обогнуть, как мы обогнем эту. Но тогда мы снова окажемся на улице Коссонри. Так что заруби себе на носу, — обратился он прямо к Ландри, — если нам удастся перебраться через ту кровлю, у нас, возможно, появится шанс на спасение. Обрати внимание: возможно. То есть я совсем не уверен в успехе.
— Перебраться через ту кровлю, — заволновался Ландри Кокнар, — да ведь это такая круча. Как загремишь оттуда, так и костей не соберешь!
— Это мы еще посмотрим, — холодно произнес Пардальян. — Если не боишься попасть в руки бывшего хозяина, возвращайся назад, полезай в любое чердачное окно и сдавайся Кончини. А мы с Валъвером рискнем. Может, и свернем себе шеи, потому что и втроем это очень возможно, а уж вдвоем — почти наверняка. Решай сам.
— И решать нечего, — энергично заявил Ландри, — я скорее умру, чем встречусь с Кончини. Так что, сударь, рисковать — так рисковать.
Видя его решимость, Пардальян улыбнулся.
— Слушайте, что надо делать, — сказал он.
И изложил спутникам свой план.
— Понятно? — строго спросил в заключение Пардальян.
— Понятно, сударь, — ответил Ландри.
— А силенок-то хватит, а? — с усмешкой глянул на него Пардальян.
— Не сомневайтесь, сударь, — это я только с виду такой неказистый, — заверил его Ландри.
— Тогда пошли, — скомандовал Пардальян, — главное, не терять хладнокровия.
И он снова зашагал первым. Ступив на водосточный желоб, он добрался до намеченного места и остановился. За Пардальяном двинулся Ландри, а Одэ по-прежнему замыкал шествие. Как только они появились над улицей, внизу поднялся крик. К счастью, как и сказал Пардальян, вести по ним огонь теперь было бесполезно. Все же прозвучало несколько одиночных выстрелов.
Пардальян ждал, застыв на краю бездны. Ландри остановился рядом с ним. Кокнар осторожно согнулся, лег на крутой скат, спиной к провалу, крепко упираясь ногами в водосточный желоб. Укрепившись в этом положении, он напрягся изо всех сил и выдохнул:
— Хоп!
Это был сигнал Вальверу. Тот немедленно бросился к Ландри и прижался животом к его спине. Это произошло в какую-то долю секунды. А Вальвер уже карабкался вверх с поразительной ловкостью. Вот он поставил ноги на плечи Ландри. Тут Ландри поднял руки и крепко ухватил его за лодыжки.
На крутом и скользком скате крыши росла на глазах удивительная лестница из тел.
На улице снова стало тихо: Кончини, д'Альбаран, Роспиньяк и все прочие не сводили глаз с безумцев, желая им смерти, но и невольно восхищаясь их мужеством.
Утвердившись на месте, Вальвер дал знак шевалье. Тот ловко вскарабкался по спинам своих спутников и добрался до конька крыши. Подтянувшись на руках, он перебросил одну ногу на другую сторону и улегся ничком.
Все это Пардальян проделал за долю секунды. Не мешкая, он устроился поудобнее и протянул руку Вальверу. Тот ухватился за нее, и Пардальян потащил Вальвера на гребень… медленно, размеренно, уверенно… с силой, удесятерившейся от сознания опасности… Шевалье поднял к себе Вальвера, а у того висел на ногах Ландри Кокнар.
Вальвер взялся руками за гребень. Пардальян сгреб Одэ за плечи и помог взобраться на самый верх. Теперь Пардальян сумел дотянуться и до Ландри Кокнара. Шевалье вцепился в него железной хваткой и уже не разжимал пальцев. А Кокнар отпустил ноги хозяина: тот уселся верхом на крышу и отодвинулся, освобождая место для Ландри.
Ландри Кокнару даже и напрягаться не пришлось. Пардальян и Вальвер подняли его, как перышко, и положили плашмя между собой.
Быстро перевели дух: на это ушла какая-то секунда. И начали спускаться, что было куда опаснее, чем карабкаться вверх. На этот раз первым был Пардальян: как всегда, он брал на себя то, что требовало больше силы и ловкости.
Он ухватился за ноги Вальвера, а тот, в свою очередь, держался за лодыжки Ландри Кокнара. Так Пардальян соскользнул вниз и ступил на водосточный желоб. Но самое трудное было впереди.
Ландри Кокнар вцепился руками в конек крыши. Утвердившись на желобе, Пардальян хорошенько ухватил Вальвера, который, в свою очередь, держал Ландри, и скомандовал:
— Хоп!
Ландри Кокнар немедленно разжал пальцы и закрыл глаза. Стоило Пардальяну чуть дрогнуть, и все трое полетели бы вниз.
Но Пардальян справился с нечеловеческой нагрузкой. Почти на вытянутых руках он опустил спутников на желоб и поставил рядом с собой. Теперь троица зашагала еще быстрее и увереннее, потому что с этой стороны дорожка была пошире.
Преследователи снова перестали видеть беглецов. Но было понятно, куда те направляются. И все ринулись к рынку.
Беглецы же ничего этого не увидели: они смотрели прямо перед собой, прекрасно понимая, что малейшая оплошность может стоить им жизни. Но они сильно подозревали, что на повороте их могут настичь… Надо было опередить преследователей. И храбрецы спешили.
Надеялись ли они еще на успех? Был ли у них еще тот единственный шанс, о котором говорил Пардальян, или они его уже упустили? Как нам кажется, шанса этого уже не было, ибо вид у троицы был просто убитый.
И все же они продолжали идти вперед, стремясь неизвестно к чему, надеясь, может быть, на неведомое чудо. Вдруг Пардальян замер на месте и странным голосом сказал:
— Все, пришли. Теперь вниз.
И все трое бросились в бездну.
Кончини бежал по улице Свекольный ряд, а за ним неслась орущая свора. Кончини был в бешенстве от того, что добыча ушла от него, ловко улизнув на тот свет, и фаворит спешил хотя бы взглянуть на трупы своих смертельных врагов.
Д'Альбаран спокойно следовал за Кончини своей тяжелой поступью. Вот он-то был совершенно доволен, ибо его миссия увенчалась полным успехом: Фауста не потребовала, чтобы он взял Пардальяна живым и подверг страшным пыткам, о чем мечтал Кончини. Она приказала лишь уничтожить шевалье любыми средствами.
И вот минуту назад Пардальян прыгнул с крыши: четыре этажа отделяли его от мостовой. Понятно, что шевалье разбился насмерть. Или вот-вот испустит дух. Даже если и так, то агония не затянется… В любом случае д'Альбаран мог с полной уверенностью утверждать, что его хозяйка избавилась от Пардальяна навсегда.
II
ДАМА В БЕЛОМ
Мы уже отметили, что большинство улиц, прилегавших к рынку, имели названия, говорившие о том, чем именно там торговали. К их числу относилась и улица Фуражная, И действительно, на ней продавали в основном сено и фураж. Со временем улицу Фуражную стали по ошибке называть улицей Фуражек. Но там по-прежнему преобладали торговцы сеном, соломой и овсом.
Это обстоятельство сыграло в нашей истории немаловажную роль.
На улице Фуражек стоял некий мещанский дом весьма скромного вида. Уже с год или два его занимали некие «дама с мадемуазель». Так окрестил их местный люд. Когда даме приходилось называть свое имя, она произносила обычную и весьма распространенную фамилию. Мать и дочь жили тихо и скромно, как затворницы. Но старшая была такой утонченной, что все величали ее дамой, а девушку — мадемуазель.
А поскольку они вели весьма странную жизнь, порой вдруг исчезая на несколько недель подряд, неизвестно каким образом и в каком направлении; поскольку так же неожиданно возвращались неведомо когда и непонятно откуда; поскольку к тому же дама обычно появлялась в белом платье — правда, очень простом и скромном, — соседи не признавали ее плебейскую фамилию, и все называли загадочную женщину не иначе как дамой в белом.
Попробуем же приподнять завесу над этой тайной и заглянем в тихий дом.
Окно на улицу распахнуто настежь, так как в Париже очень жарко. За окном — нечто вроде мещанской гостиной. Мебель самая скромная, самая необходимая. По всему видно, что это временное жилище. Посреди комнаты стоит круглый стол. За ним сидят «дама в белом и ее мадемуазель».
Матери нельзя дать больше тридцати лет. У нее — изумительные голубые глаза, белоснежная кожа, отливающие золотом волосы. Она — небольшого роста, но удивительно хорошо сложена. Просто воплощение благородства. Действительно, дама. Неотразимо обаятельная. Легкий налет грусти на тонких и нежных чертах лица только подчеркивает ее привлекательность.
Дочь: точная копия матери в пятнадцать лет. Немного выше ростом. Крепче физически. Застенчивая и в то же время — не из пугливых. В ней чувствуется решительный характер. То же благородство. Чистый и открытый взгляд.
Обе были заняты вышиванием. Но не как проворные мастерицы, зарабатывающие этим на жизнь, а как светские дамы, для которых это — приятное времяпрепровождение. Несмотря на скромную обстановку и еще более скромную одежду, было понятно, что мать и дочь отнюдь не бедны.
Обе молчали, лишь изредка обмениваясь отдельными репликами. По всей видимости, каждая думала о своем, а шитье просто лежало у них на коленях.
Судя по выражению лица матери, ее одолевали грустные, может быть, даже тяжелые мысли.
Дочь-непоседа была чем-то смущена и обеспокоена. И все прислушивалась, вздрагивая при малейшем звуке, доносившемся снаружи. Тогда она грациозно вскакивала с места, бежала к окну и жадно вглядывалась в улицу и площадь. Потом на личике девушки отражалось разочарование, она вздыхала и медленно возвращалась к столу, грустная— грустная.
Мать при этом выходила из глубокой задумчивости, тревожно и нетерпеливо всматриваясь в выразительное лицо дочери. Дама в белом тоже вздыхала, а затем снова впадала в мечтательное оцепенение. Хотя все и так было ясно, иной раз в глазах у матери читался немой вопрос. Тогда девушка отрицательно качала головой. И дама снова бралась за шитье, думая о чем-то своем…
Обе они чего-то ждали, а время ползло медленно-медленно.
Иногда мать просила нежным голосом:
— Пойди посмотри, Жизель. Может, появился…
Жизелъ — именно так звали девушку — подымалась, спешила к окну, вздыхала и, возвращаясь на место, говорила:
— Нет, матушка.
И больше ни слова. А один раз она добавила:
— Неужели не дождемся?.. С тех пор как он вырвался из этой преисподней, мы видели его всего два раза… И то мельком. Еще несколько дней назад он предупредил, что будет. Каждый день мы ждем, а его все нет. Может, сегодня он наконец появится? Ах, матушка, я уже и надеяться не смею.
А мать ответила:
— Он не волен поступать, как ему хочется, Жизель. Теперь он принадлежит своей партии. — Женщина произнесла эти слова с затаенной горечью. — К тому же ему надо быть крайне осторожным.
Она как будто извинялась за того, кого они обе ждали. Дочь поняла это и мягко возразила:
— Что вы, матушка, я не осуждаю отца. Я же послушная дочь. Просто я очень за него переживаю… Все боюсь, как бы он не попал в беду.
— Увы! — вздохнула мать. — Он ввязался в такое рискованное дело, что не успевает отбиваться от врагов, а опасности грозят ему со всех сторон.
Женщина вздохнула и добавила с сожалением:
— А раньше мы были так счастливы. И сейчас могли бы жить в любви и согласии… Ах, зачем он впутался в эту политику!..
— Отцу видней, — твердо заявила Жизель, и в ее устах это был неотразимый довод.
— Зачем эти безумные химеры? — продолжала мать, будто не расслышав слов дочери. — Скольких слез они нам стоили, а ему — скольких жестоких разочарований, унижений и Мук! И на это ушли лучшие годы, пропавшие безвозвратно!..
— Отцу видней, — упрямо повторила Жизель тихим голосом.
— Мы были так счастливы! — повторила мать со слезами на глазах.
— Счастье вернется, матушка, вот увидите! — воскликнула Жизель, сжимая ее в объятиях.
— К тебе, моя хорошая, — грустно улыбнулась мать, лаская дочь. — Да, ты достойна счастья и будешь счастлива.
Она встряхнула белокурой головой и горько добавила:
— А мне не видать уже счастья!.. Потому что прежнего Карла больше нет… Карла, которого я так любила… а он меня боготворил, меня одну!
И дама в белом снова погрузилась в скорбные раздумья, с болью вспоминая былое счастье. Ее угнетало мрачное предчувствие, говорившее, что его уже не вернуть.
Жизель вздохнула, с нежностью глядя на мать.
А время шло. Уже в сотый раз девушка приблизилась к окну. И вдруг, затрепетав от радости, громко вскричала:
Это обстоятельство сыграло в нашей истории немаловажную роль.
На улице Фуражек стоял некий мещанский дом весьма скромного вида. Уже с год или два его занимали некие «дама с мадемуазель». Так окрестил их местный люд. Когда даме приходилось называть свое имя, она произносила обычную и весьма распространенную фамилию. Мать и дочь жили тихо и скромно, как затворницы. Но старшая была такой утонченной, что все величали ее дамой, а девушку — мадемуазель.
А поскольку они вели весьма странную жизнь, порой вдруг исчезая на несколько недель подряд, неизвестно каким образом и в каком направлении; поскольку так же неожиданно возвращались неведомо когда и непонятно откуда; поскольку к тому же дама обычно появлялась в белом платье — правда, очень простом и скромном, — соседи не признавали ее плебейскую фамилию, и все называли загадочную женщину не иначе как дамой в белом.
Попробуем же приподнять завесу над этой тайной и заглянем в тихий дом.
Окно на улицу распахнуто настежь, так как в Париже очень жарко. За окном — нечто вроде мещанской гостиной. Мебель самая скромная, самая необходимая. По всему видно, что это временное жилище. Посреди комнаты стоит круглый стол. За ним сидят «дама в белом и ее мадемуазель».
Матери нельзя дать больше тридцати лет. У нее — изумительные голубые глаза, белоснежная кожа, отливающие золотом волосы. Она — небольшого роста, но удивительно хорошо сложена. Просто воплощение благородства. Действительно, дама. Неотразимо обаятельная. Легкий налет грусти на тонких и нежных чертах лица только подчеркивает ее привлекательность.
Дочь: точная копия матери в пятнадцать лет. Немного выше ростом. Крепче физически. Застенчивая и в то же время — не из пугливых. В ней чувствуется решительный характер. То же благородство. Чистый и открытый взгляд.
Обе были заняты вышиванием. Но не как проворные мастерицы, зарабатывающие этим на жизнь, а как светские дамы, для которых это — приятное времяпрепровождение. Несмотря на скромную обстановку и еще более скромную одежду, было понятно, что мать и дочь отнюдь не бедны.
Обе молчали, лишь изредка обмениваясь отдельными репликами. По всей видимости, каждая думала о своем, а шитье просто лежало у них на коленях.
Судя по выражению лица матери, ее одолевали грустные, может быть, даже тяжелые мысли.
Дочь-непоседа была чем-то смущена и обеспокоена. И все прислушивалась, вздрагивая при малейшем звуке, доносившемся снаружи. Тогда она грациозно вскакивала с места, бежала к окну и жадно вглядывалась в улицу и площадь. Потом на личике девушки отражалось разочарование, она вздыхала и медленно возвращалась к столу, грустная— грустная.
Мать при этом выходила из глубокой задумчивости, тревожно и нетерпеливо всматриваясь в выразительное лицо дочери. Дама в белом тоже вздыхала, а затем снова впадала в мечтательное оцепенение. Хотя все и так было ясно, иной раз в глазах у матери читался немой вопрос. Тогда девушка отрицательно качала головой. И дама снова бралась за шитье, думая о чем-то своем…
Обе они чего-то ждали, а время ползло медленно-медленно.
Иногда мать просила нежным голосом:
— Пойди посмотри, Жизель. Может, появился…
Жизелъ — именно так звали девушку — подымалась, спешила к окну, вздыхала и, возвращаясь на место, говорила:
— Нет, матушка.
И больше ни слова. А один раз она добавила:
— Неужели не дождемся?.. С тех пор как он вырвался из этой преисподней, мы видели его всего два раза… И то мельком. Еще несколько дней назад он предупредил, что будет. Каждый день мы ждем, а его все нет. Может, сегодня он наконец появится? Ах, матушка, я уже и надеяться не смею.
А мать ответила:
— Он не волен поступать, как ему хочется, Жизель. Теперь он принадлежит своей партии. — Женщина произнесла эти слова с затаенной горечью. — К тому же ему надо быть крайне осторожным.
Она как будто извинялась за того, кого они обе ждали. Дочь поняла это и мягко возразила:
— Что вы, матушка, я не осуждаю отца. Я же послушная дочь. Просто я очень за него переживаю… Все боюсь, как бы он не попал в беду.
— Увы! — вздохнула мать. — Он ввязался в такое рискованное дело, что не успевает отбиваться от врагов, а опасности грозят ему со всех сторон.
Женщина вздохнула и добавила с сожалением:
— А раньше мы были так счастливы. И сейчас могли бы жить в любви и согласии… Ах, зачем он впутался в эту политику!..
— Отцу видней, — твердо заявила Жизель, и в ее устах это был неотразимый довод.
— Зачем эти безумные химеры? — продолжала мать, будто не расслышав слов дочери. — Скольких слез они нам стоили, а ему — скольких жестоких разочарований, унижений и Мук! И на это ушли лучшие годы, пропавшие безвозвратно!..
— Отцу видней, — упрямо повторила Жизель тихим голосом.
— Мы были так счастливы! — повторила мать со слезами на глазах.
— Счастье вернется, матушка, вот увидите! — воскликнула Жизель, сжимая ее в объятиях.
— К тебе, моя хорошая, — грустно улыбнулась мать, лаская дочь. — Да, ты достойна счастья и будешь счастлива.
Она встряхнула белокурой головой и горько добавила:
— А мне не видать уже счастья!.. Потому что прежнего Карла больше нет… Карла, которого я так любила… а он меня боготворил, меня одну!
И дама в белом снова погрузилась в скорбные раздумья, с болью вспоминая былое счастье. Ее угнетало мрачное предчувствие, говорившее, что его уже не вернуть.
Жизель вздохнула, с нежностью глядя на мать.
А время шло. Уже в сотый раз девушка приблизилась к окну. И вдруг, затрепетав от радости, громко вскричала: