Страница:
Фауста перевела дух, а Пардальян пояснил:
— Забрав беззащитного ребенка, которым вы низко воспользовались, чтобы заманить меня в эту смертельную ловушку, я вполне мог и не появляться здесь.
— Почему же вы остались? — спросила Фауста, которая не пропускала ни слова.
— А вот почему, мадам: я уже стар… и я страшно устал!.. Людям, которых я люблю, я могу наконец-то оставить маленькое состояние, которое обеспечит км счастливое или, по крайней мере, безбедное существование, а это почти одно и то же… Я расстроил все ваши планы, отнял у вас все надежды, и вы вынуждены спасаться бегством, иначе вам не сносить головы… Мне нечего больше делать на этом свете. И не важно, как я умру. Я готов принять смерть, которую вы мне уготовили. Только я решил захватить вас с собой.
— Меня! — воскликнула Фауста, выпрямляясь в полный рост.
— Вас, мадам, — холодно и бесповоротно ответил Пардальян. — Вы останетесь здесь, и ваш слуга д'Альбаран подорвет нас обоих. А теперь, мадам, можете умолять, орать, грозить, можете молчать, плакать, молиться и раскаиваться, если, конечно, вы еще способны на раскаяние… вам ничто уже не поможет, своего решения я не изменю… И никто в мире не сможет прийти к вам на помощь… Больше вы от меня не добьетесь ни единого слова, пока я сам не заговорю.
И, насвистывая бодрый марш, Пардальян стал ходить взад и вперед.
Ведя Пардальяна из монастыря на эту кухню, которая в назначенный час должна была взлететь на воздух, Фауста перебрала в уме все возможные варианты. Все, кроме одного. Пардальян принял невероятное, ужасное решение. Нет, она не хотела умирать.
— Это невозможно! — воскликнула Фауста. — Вы этого не сделаете, ведь вы самый благородный человек на свете!
Верный своему обещанию, Пардальян промолчал. Она знала, прекрасно знала, что не добьется от него ни слова. И поняла, что, раз он верен своему слову в такой малости, то будет верен ему до конца. Она поняла, что ей уже не спастись. И дрогнула. Но быстро справилась с собственным малодушием и спокойно заявила:
— Пусть будет по-вашему… я тоже не боюсь смерти… Я тоже устала… вы разбили все мои мечты, и меня ничто больше не удерживает на этом проклятом белом свете. Мы умрем вместе, Пардальян. О такой чести я и мечтать не смела.
Пардальян и бровью не повел, как будто ничего не услышал. Он расхаживал по кухне и насвистывал. Фауста замолчала.
Наступила тяжелая, гнетущая тишина, в которой отчетливо звучали его мерные шаги. Томительно тянулись минуты… бесконечные минуты.
Пардальян ходил и насвистывал; фонари на столе освещали кухню каким-то зловещим светом, а под плитами пола находился вулкан, и извержение могло начаться в любую минуту, сметая все на своем пути… Нервы у Фаусты не выдержали, и она заговорила дрожащим голосом:
— Послушайте, я не могу больше молчать. Можете не отвечать, но мне просто необходимо слышать человеческий голос. Говорить буду я сама… Я вам расскажу… Знаете, Пардальян, я буду говорить, как на исповеди… Да, я буду исповедоваться… Это необходимо, ведь пришел мой последний час, а я все-таки верующая…
И она заговорила, ничего не утаивая. Изображая безразличие, Пардальян на самом деле слушал ее с живейшим интересом. Она говорила долго, не останавливаясь. Да, это была настоящая «исповедь».
Но вдруг он резко перебил ее словами:
— Пора!.. Без десяти одиннадцать, мадам! Ваш верный д'Альбаран знает, что должен действовать минута в минуту. Вот он входит, вот он убеждается, что дверь в подземный ход открыта, и уходит в пещеру, где задержится на десять минут. Когда он вернется, дверь должна быть закрыта, иначе он не зажжет фитиль. Я закрою ее. Хотите пойти со мной?
Фауста вскочила с места и сказала:
— Пошли.
Пардальян улыбнулся, как бы желая сказать: «Вам от меня не убежать, и не надейтесь». Устыдившись, что он прочел ее тайные мысли, она отвернула голову. Они спустились в подвал. Пардальян самолично закрыл потайную дверь и, крепко взяв ее под руку, проводил назад, к лестнице.
Она пошла наверх, а Пардальян бросил быстрый взгляд на потайную дверь в погребок, в котором по приказу Фаусты разместили бочонки с порохом, не поместившиеся в верхнем погребе. Значит, он знал, что там порох? Судя по блеску в его глазах, мы можем ответить:
— Да, знал. А принял ли он меры предосторожности, как наверху? Бог весть.
Они вернулись на кухню. Пардальян снова закрыл на ключ дверь в погреб и снова зашагал взад и вперед, что так действовало Фаусте на нервы. Она же снова уселась на табурет.
Минуты тянулись невыносимо медленно. Несмотря на все свое самообладание, Фауста чувствовала, что ее прошиб холод. Но не смерть ее страшила. Она дрожала от этого страшного ожидания смерти. Через десять минут она должна была взлететь на воздух и обратиться в кровавую кашу, и вот эти-то десять минут показались ей в сто, в тысячу раз длиннее, чем предшествовавший им час, который тянулся для нее, как вечность.
Вдруг на близкой колокольне прозвонили один раз. Фауста подумала, что сейчас прозвучат еще десять ударов, и раздастся взрыв, и все будет объято пламенем. Может, все будет кончено даже раньше, чем прозвучат все одиннадцать ударов. Она почувствовала на себе изучающий взгляд Пардальяна. Многолетняя привычка помогла ей сохранить бесстрастное выражение лица. Только широко раскрытые глаза — она боялась, что они сами закроются, — выдавали ее ужас.
Прозвучал один удар. Других не последовало. И взрыва тоже не было.
Она подождала еще немного. Ничего не произошло. Смутная догадка пришла ей в голову. Она медленно опустила руку на стол и, не владея собой, воскликнула:
— Да ведь это… это…
— Да-да, мадам. Это пробило четверть после одиннадцати, — перебил ее Пардальян. — Одиннадцать уже било. Только вы были слишком… задумчивы и пропустили это мимо ушей.
— Как же так?.. Что это значит?.. А д'Алъбаран?..
Пардальян взял один из фонарей и предложил:
— Пойдемте, мадам, сейчас вы все поймете.
Оба спустились. Пардальян немедленно показал ей на широко распахнутую дверь в заминированный погреб. Они подошли поближе. Пардальян опустил фонарь и показал ей, что фитиля уже нет.
— Ваш д'Альбаран пришел и запалил фитиль… сами видите, что от него ничего не осталось… Но обратите внимание…
Ударом ноги он развалил бочонки, сложенные пирамидой. Они раскатились в разные стороны.
— Пустые! — воскликнула Фауста.
— Вчера, после вашего ухода, я позаботился о том, чтобы освободить их, а порох залил водой, — пояснил Пардальян.
Теперь Фауста полностью овладела собой. Теперь она была совершенно спокойна.
— Зачем же вы мне сказали наверху, что я взорвусь вместе с вами? — поинтересовалась она.
— Я хотел, чтобы вы сами почувствовали, как тяжелы минуты, когда ждешь неизбежной смерти. Теперь вы испытали это на собственном опыте, и я надеюсь, что никого больше вы не станете подвергать подобной муке.
— И как же вы со мной поступите?
В голосе Фаусты была странная кротость. Возможно, она уже сама догадалась об истинных намерениях Пардальяна. Возможно, она сообразила, что ни к чему бравировать перед ним.
— Никак, мадам, — ответил Пардальян ледяным тоном. Глаза у него загорелись, и он просто раздавил ее своим рыцарским великодушием. — Ступайте, мадам, я вас прощаю.
— Вы меня прощаете? — воскликнула Фауста. И нельзя было понять, поражена ли она таким великодушием или возмущена словом «прощаю», которое ожгло ее, как удар кнутом.
— Да, мадам, я вас прощаю, — повторил Пардальян. — Мне угодно, чтобы, если вы останетесь в живых, вы бы повторяли про себя: «Я столько раз пыталась вероломно убить шевалье де Пардальяна. И всякий раз попадала к нему в руки, а он неизменно отпускал меня». И на этот раз я вас прощаю. Ступайте, мадам.
Повелительным жестом Пардальян показал ей на дверь, и, пристыженно опустив голову, Фауста медленно вышла, не смея возражать.
Внизу она схватила фонарь, оставленный Пардальяном на первой ступеньке, и воровато посмотрела наверх, как будто он мог за ней подглядывать.
Одним прыжком она оказалась у потайной двери в погребок, рванула ее и закрыла за собой. Бросившись к дальней стене, она открыла вторую замаскированную дверь и попала в узкий коридор. Поставив фонарь на пол, она устремилась к бочонкам.
Читатель помнит, что один из них нечаянно повредили. В него-то и запустила она руки. И зарычала, как тигр:
— Порох!.. Совершенно сухой!.. Сюда ты не добрался, Пардальян!.. Значит, ты меня прощаешь!.. А я тебя — нет!.. Путь даже я здесь и останусь!..
Не переставая говорить, она ухватилась за бочонок и опрокинула его. Образовалась куча пороха. Погрузив руки в этот порошок, она стала выкладывать дорожку из пороха и довела ее до только что открытой двери. Огонь из фонаря она бросила на эту дорожку. Порошок затрещал. Огненная змея побежала к серой куче, радом с которой было еще пять бочонков, до отказа набитых порохом.
А Фауста сломя голову устремилась в темноту…
Когда она ушла, Пардальян проводил ее глазами. И впал в задумчивость. Он думал:
«Как она поступит?.. Пойдет в погребок с порохом, который я не тронул?.. Поднесет к нему огонь?.. Она прекрасно знает, что рискует не меньше, чем я. Если она подожжет порох и прыгнет первой, получится ли, что это я ее убил?.. Нет, ведь я же ей сказал: „если вы останетесь в живых“… такая женщина все понимает с полуслова. Она сама распорядится своей судьбой… Если она умрет, она сама будет виновата в своей смерти, и я уверенно могу сказать, что моя совесть чиста».
Все это Пардальян продумал с молниеносной быстротой. И быстро спустился вниз. На ходу он бросил взгляд в сторону двух невидимых дверей, расположенных в нескольких шагах одна от другой, как бы пытаясь определить, в какую из них вошла Фауста, и твердым шагом прошел мимо. Прошел мимо, открыл дверь и закрыл ее за собой.
Почти в тот же миг раздался как бы удар грома… Задрожал пол, затрещали стены. Столб огня взметнулся вверх и дом взлетел на воздух.
ЭПИЛОГ
— Забрав беззащитного ребенка, которым вы низко воспользовались, чтобы заманить меня в эту смертельную ловушку, я вполне мог и не появляться здесь.
— Почему же вы остались? — спросила Фауста, которая не пропускала ни слова.
— А вот почему, мадам: я уже стар… и я страшно устал!.. Людям, которых я люблю, я могу наконец-то оставить маленькое состояние, которое обеспечит км счастливое или, по крайней мере, безбедное существование, а это почти одно и то же… Я расстроил все ваши планы, отнял у вас все надежды, и вы вынуждены спасаться бегством, иначе вам не сносить головы… Мне нечего больше делать на этом свете. И не важно, как я умру. Я готов принять смерть, которую вы мне уготовили. Только я решил захватить вас с собой.
— Меня! — воскликнула Фауста, выпрямляясь в полный рост.
— Вас, мадам, — холодно и бесповоротно ответил Пардальян. — Вы останетесь здесь, и ваш слуга д'Альбаран подорвет нас обоих. А теперь, мадам, можете умолять, орать, грозить, можете молчать, плакать, молиться и раскаиваться, если, конечно, вы еще способны на раскаяние… вам ничто уже не поможет, своего решения я не изменю… И никто в мире не сможет прийти к вам на помощь… Больше вы от меня не добьетесь ни единого слова, пока я сам не заговорю.
И, насвистывая бодрый марш, Пардальян стал ходить взад и вперед.
Ведя Пардальяна из монастыря на эту кухню, которая в назначенный час должна была взлететь на воздух, Фауста перебрала в уме все возможные варианты. Все, кроме одного. Пардальян принял невероятное, ужасное решение. Нет, она не хотела умирать.
— Это невозможно! — воскликнула Фауста. — Вы этого не сделаете, ведь вы самый благородный человек на свете!
Верный своему обещанию, Пардальян промолчал. Она знала, прекрасно знала, что не добьется от него ни слова. И поняла, что, раз он верен своему слову в такой малости, то будет верен ему до конца. Она поняла, что ей уже не спастись. И дрогнула. Но быстро справилась с собственным малодушием и спокойно заявила:
— Пусть будет по-вашему… я тоже не боюсь смерти… Я тоже устала… вы разбили все мои мечты, и меня ничто больше не удерживает на этом проклятом белом свете. Мы умрем вместе, Пардальян. О такой чести я и мечтать не смела.
Пардальян и бровью не повел, как будто ничего не услышал. Он расхаживал по кухне и насвистывал. Фауста замолчала.
Наступила тяжелая, гнетущая тишина, в которой отчетливо звучали его мерные шаги. Томительно тянулись минуты… бесконечные минуты.
Пардальян ходил и насвистывал; фонари на столе освещали кухню каким-то зловещим светом, а под плитами пола находился вулкан, и извержение могло начаться в любую минуту, сметая все на своем пути… Нервы у Фаусты не выдержали, и она заговорила дрожащим голосом:
— Послушайте, я не могу больше молчать. Можете не отвечать, но мне просто необходимо слышать человеческий голос. Говорить буду я сама… Я вам расскажу… Знаете, Пардальян, я буду говорить, как на исповеди… Да, я буду исповедоваться… Это необходимо, ведь пришел мой последний час, а я все-таки верующая…
И она заговорила, ничего не утаивая. Изображая безразличие, Пардальян на самом деле слушал ее с живейшим интересом. Она говорила долго, не останавливаясь. Да, это была настоящая «исповедь».
Но вдруг он резко перебил ее словами:
— Пора!.. Без десяти одиннадцать, мадам! Ваш верный д'Альбаран знает, что должен действовать минута в минуту. Вот он входит, вот он убеждается, что дверь в подземный ход открыта, и уходит в пещеру, где задержится на десять минут. Когда он вернется, дверь должна быть закрыта, иначе он не зажжет фитиль. Я закрою ее. Хотите пойти со мной?
Фауста вскочила с места и сказала:
— Пошли.
Пардальян улыбнулся, как бы желая сказать: «Вам от меня не убежать, и не надейтесь». Устыдившись, что он прочел ее тайные мысли, она отвернула голову. Они спустились в подвал. Пардальян самолично закрыл потайную дверь и, крепко взяв ее под руку, проводил назад, к лестнице.
Она пошла наверх, а Пардальян бросил быстрый взгляд на потайную дверь в погребок, в котором по приказу Фаусты разместили бочонки с порохом, не поместившиеся в верхнем погребе. Значит, он знал, что там порох? Судя по блеску в его глазах, мы можем ответить:
— Да, знал. А принял ли он меры предосторожности, как наверху? Бог весть.
Они вернулись на кухню. Пардальян снова закрыл на ключ дверь в погреб и снова зашагал взад и вперед, что так действовало Фаусте на нервы. Она же снова уселась на табурет.
Минуты тянулись невыносимо медленно. Несмотря на все свое самообладание, Фауста чувствовала, что ее прошиб холод. Но не смерть ее страшила. Она дрожала от этого страшного ожидания смерти. Через десять минут она должна была взлететь на воздух и обратиться в кровавую кашу, и вот эти-то десять минут показались ей в сто, в тысячу раз длиннее, чем предшествовавший им час, который тянулся для нее, как вечность.
Вдруг на близкой колокольне прозвонили один раз. Фауста подумала, что сейчас прозвучат еще десять ударов, и раздастся взрыв, и все будет объято пламенем. Может, все будет кончено даже раньше, чем прозвучат все одиннадцать ударов. Она почувствовала на себе изучающий взгляд Пардальяна. Многолетняя привычка помогла ей сохранить бесстрастное выражение лица. Только широко раскрытые глаза — она боялась, что они сами закроются, — выдавали ее ужас.
Прозвучал один удар. Других не последовало. И взрыва тоже не было.
Она подождала еще немного. Ничего не произошло. Смутная догадка пришла ей в голову. Она медленно опустила руку на стол и, не владея собой, воскликнула:
— Да ведь это… это…
— Да-да, мадам. Это пробило четверть после одиннадцати, — перебил ее Пардальян. — Одиннадцать уже било. Только вы были слишком… задумчивы и пропустили это мимо ушей.
— Как же так?.. Что это значит?.. А д'Алъбаран?..
Пардальян взял один из фонарей и предложил:
— Пойдемте, мадам, сейчас вы все поймете.
Оба спустились. Пардальян немедленно показал ей на широко распахнутую дверь в заминированный погреб. Они подошли поближе. Пардальян опустил фонарь и показал ей, что фитиля уже нет.
— Ваш д'Альбаран пришел и запалил фитиль… сами видите, что от него ничего не осталось… Но обратите внимание…
Ударом ноги он развалил бочонки, сложенные пирамидой. Они раскатились в разные стороны.
— Пустые! — воскликнула Фауста.
— Вчера, после вашего ухода, я позаботился о том, чтобы освободить их, а порох залил водой, — пояснил Пардальян.
Теперь Фауста полностью овладела собой. Теперь она была совершенно спокойна.
— Зачем же вы мне сказали наверху, что я взорвусь вместе с вами? — поинтересовалась она.
— Я хотел, чтобы вы сами почувствовали, как тяжелы минуты, когда ждешь неизбежной смерти. Теперь вы испытали это на собственном опыте, и я надеюсь, что никого больше вы не станете подвергать подобной муке.
— И как же вы со мной поступите?
В голосе Фаусты была странная кротость. Возможно, она уже сама догадалась об истинных намерениях Пардальяна. Возможно, она сообразила, что ни к чему бравировать перед ним.
— Никак, мадам, — ответил Пардальян ледяным тоном. Глаза у него загорелись, и он просто раздавил ее своим рыцарским великодушием. — Ступайте, мадам, я вас прощаю.
— Вы меня прощаете? — воскликнула Фауста. И нельзя было понять, поражена ли она таким великодушием или возмущена словом «прощаю», которое ожгло ее, как удар кнутом.
— Да, мадам, я вас прощаю, — повторил Пардальян. — Мне угодно, чтобы, если вы останетесь в живых, вы бы повторяли про себя: «Я столько раз пыталась вероломно убить шевалье де Пардальяна. И всякий раз попадала к нему в руки, а он неизменно отпускал меня». И на этот раз я вас прощаю. Ступайте, мадам.
Повелительным жестом Пардальян показал ей на дверь, и, пристыженно опустив голову, Фауста медленно вышла, не смея возражать.
Внизу она схватила фонарь, оставленный Пардальяном на первой ступеньке, и воровато посмотрела наверх, как будто он мог за ней подглядывать.
Одним прыжком она оказалась у потайной двери в погребок, рванула ее и закрыла за собой. Бросившись к дальней стене, она открыла вторую замаскированную дверь и попала в узкий коридор. Поставив фонарь на пол, она устремилась к бочонкам.
Читатель помнит, что один из них нечаянно повредили. В него-то и запустила она руки. И зарычала, как тигр:
— Порох!.. Совершенно сухой!.. Сюда ты не добрался, Пардальян!.. Значит, ты меня прощаешь!.. А я тебя — нет!.. Путь даже я здесь и останусь!..
Не переставая говорить, она ухватилась за бочонок и опрокинула его. Образовалась куча пороха. Погрузив руки в этот порошок, она стала выкладывать дорожку из пороха и довела ее до только что открытой двери. Огонь из фонаря она бросила на эту дорожку. Порошок затрещал. Огненная змея побежала к серой куче, радом с которой было еще пять бочонков, до отказа набитых порохом.
А Фауста сломя голову устремилась в темноту…
Когда она ушла, Пардальян проводил ее глазами. И впал в задумчивость. Он думал:
«Как она поступит?.. Пойдет в погребок с порохом, который я не тронул?.. Поднесет к нему огонь?.. Она прекрасно знает, что рискует не меньше, чем я. Если она подожжет порох и прыгнет первой, получится ли, что это я ее убил?.. Нет, ведь я же ей сказал: „если вы останетесь в живых“… такая женщина все понимает с полуслова. Она сама распорядится своей судьбой… Если она умрет, она сама будет виновата в своей смерти, и я уверенно могу сказать, что моя совесть чиста».
Все это Пардальян продумал с молниеносной быстротой. И быстро спустился вниз. На ходу он бросил взгляд в сторону двух невидимых дверей, расположенных в нескольких шагах одна от другой, как бы пытаясь определить, в какую из них вошла Фауста, и твердым шагом прошел мимо. Прошел мимо, открыл дверь и закрыл ее за собой.
Почти в тот же миг раздался как бы удар грома… Задрожал пол, затрещали стены. Столб огня взметнулся вверх и дом взлетел на воздух.
ЭПИЛОГ
Погиб ли Пардальян?
Едва узнав о взрыве, его сын Жеан де Пардальян и Вальвер примчались на место и обыскали все самым тщательным образом. Пространство вокруг бывшей фермы было усеяно всевозможными осколками. Но не удалось обнаружить ничего, хотя бы отдаленно похожего на человеческое тело или какой-нибудь предмет, принадлежавший тому, останки которого искали, чтобы по христианскому обычаю предать их земле.
А в подземелье Жеан и Вальвер почти сразу наткнулись на тело Фаусты. Она не успела далеко отбежать. Странное дело, но тело ее не обгорело и не пострадало от обвала: на нем не было ни одной царапины. Если не считать маленького ушиба на виске, из которого вытекла на щеку тоненькая алая струйка. Она лежала на белом песке, среди нагромождения камней, как будто объятая сном. Вероятно, Фауста оступилась в темноте и налетев на невидимое препятствие, упала и ударилась виском. Умерла ли она от этого удара? Или от жестокого потрясения? Или от удушья?.. Как бы там ни было, она умерла.
Но следов Пардальяна не удалось обнаружить ни под землей, ни на поверхности. Живой или мертвый, он как будто испарился, исчез, как тень. Жеан знал эти подземные переходы почти так же хорошо, как и его отец, и они с Вальвером провели много дней под землей. В конце концов им пришлось отказаться от бесполезных поисков.
Но в результате у них сложилось твердое убеждение, что Пардальян не погиб.
Король сдержал слово, которое дал Пардальяну и подтвердил Вальверу. Он пригласил к себе супругов д'Анкр и попросил у них руки графини де Лезиньи для «своего друга» графа де Вальвера. Эта просьба, а точнее выражаясь, строгий приказ прозвучал в таких выражениях, что Кончини с Леонорой решили, что король знает о страшной тайне рождения Флоранс и предлагает этот брачный союз как единственное условие для всеобщего прощения. Они заблуждались. Король просто повторил слова, продиктованные Пардальяном, не будучи в состоянии проникнуть в их тайный смысл. А они решили, что он все знает. Насмерть перепуганные, они сразу согласились. И были счастливы, что так легко отделались.
Вот так, через три месяца после страшного взрыва, причины которого остались глубокой тайной для парижан, в присутствии короля и всего двора состоялось венчание Вальвера и его любимой Флоранс. Их повенчали в той самой церкви Сен-Жермен-л'Озеруа, где он вырвал ее из рук Роспиньяка.
Выкупив свои владения, украсив их и преумножив, Вальвер удалился на покой. Его земли граничили с владениями сына Пардальяна, с которым он породнился. Оба семейства жили рядом, душа в душу.
Понятно, что, получив от хозяина состояние, Ландри Кокнар не оставил его. Ни за какие сокровища он не согласился бы жить вдали от Флоранс, которую по-прежнему называл про себя «малышкой». Немало времени он проводил со своими «кумовьями» Эскаргасом и Гренгаем, у которых тоже было по соседству небольшое имение.
Конечно же, матушка Перрен последовала за своей драгоценной Лоизой. Представляете, как ее баловали три матери и добрых четыре или пять отцов!
Вальвер и его кузен Жеан де Пардальян часто вспоминают Пардальяна и никогда о нем не забывают. И всякий раз они убежденно восклицают:
— Шевалье де Пардальян жив!.. Такие люди не умирают!.. Ему суждено бессмертие!.. Старуха с косой его и пальцем не посмеет тронуть!.. Нет, благородный Пардальян жив!.. И в один прекрасный день, когда мы меньше всего будем этого ожидать, он вернется к нам из далекого и славного похода!..
Едва узнав о взрыве, его сын Жеан де Пардальян и Вальвер примчались на место и обыскали все самым тщательным образом. Пространство вокруг бывшей фермы было усеяно всевозможными осколками. Но не удалось обнаружить ничего, хотя бы отдаленно похожего на человеческое тело или какой-нибудь предмет, принадлежавший тому, останки которого искали, чтобы по христианскому обычаю предать их земле.
А в подземелье Жеан и Вальвер почти сразу наткнулись на тело Фаусты. Она не успела далеко отбежать. Странное дело, но тело ее не обгорело и не пострадало от обвала: на нем не было ни одной царапины. Если не считать маленького ушиба на виске, из которого вытекла на щеку тоненькая алая струйка. Она лежала на белом песке, среди нагромождения камней, как будто объятая сном. Вероятно, Фауста оступилась в темноте и налетев на невидимое препятствие, упала и ударилась виском. Умерла ли она от этого удара? Или от жестокого потрясения? Или от удушья?.. Как бы там ни было, она умерла.
Но следов Пардальяна не удалось обнаружить ни под землей, ни на поверхности. Живой или мертвый, он как будто испарился, исчез, как тень. Жеан знал эти подземные переходы почти так же хорошо, как и его отец, и они с Вальвером провели много дней под землей. В конце концов им пришлось отказаться от бесполезных поисков.
Но в результате у них сложилось твердое убеждение, что Пардальян не погиб.
Король сдержал слово, которое дал Пардальяну и подтвердил Вальверу. Он пригласил к себе супругов д'Анкр и попросил у них руки графини де Лезиньи для «своего друга» графа де Вальвера. Эта просьба, а точнее выражаясь, строгий приказ прозвучал в таких выражениях, что Кончини с Леонорой решили, что король знает о страшной тайне рождения Флоранс и предлагает этот брачный союз как единственное условие для всеобщего прощения. Они заблуждались. Король просто повторил слова, продиктованные Пардальяном, не будучи в состоянии проникнуть в их тайный смысл. А они решили, что он все знает. Насмерть перепуганные, они сразу согласились. И были счастливы, что так легко отделались.
Вот так, через три месяца после страшного взрыва, причины которого остались глубокой тайной для парижан, в присутствии короля и всего двора состоялось венчание Вальвера и его любимой Флоранс. Их повенчали в той самой церкви Сен-Жермен-л'Озеруа, где он вырвал ее из рук Роспиньяка.
Выкупив свои владения, украсив их и преумножив, Вальвер удалился на покой. Его земли граничили с владениями сына Пардальяна, с которым он породнился. Оба семейства жили рядом, душа в душу.
Понятно, что, получив от хозяина состояние, Ландри Кокнар не оставил его. Ни за какие сокровища он не согласился бы жить вдали от Флоранс, которую по-прежнему называл про себя «малышкой». Немало времени он проводил со своими «кумовьями» Эскаргасом и Гренгаем, у которых тоже было по соседству небольшое имение.
Конечно же, матушка Перрен последовала за своей драгоценной Лоизой. Представляете, как ее баловали три матери и добрых четыре или пять отцов!
Вальвер и его кузен Жеан де Пардальян часто вспоминают Пардальяна и никогда о нем не забывают. И всякий раз они убежденно восклицают:
— Шевалье де Пардальян жив!.. Такие люди не умирают!.. Ему суждено бессмертие!.. Старуха с косой его и пальцем не посмеет тронуть!.. Нет, благородный Пардальян жив!.. И в один прекрасный день, когда мы меньше всего будем этого ожидать, он вернется к нам из далекого и славного похода!..