Полагаю, завтра ко мне придут два новых пациента. Если это будет пациент, которого можно показать вам, я вас приглашу. Однако большинство психиатрических пациентов не желают раскрывать свои проблемы перед незнакомцами.
Хорошо, есть ли у вас вопросы общего характера?
Зейг. Знаете, тот случай, о котором вы только что говорили — та женщина… В чем состоит ее проблема?
Эриксон. Она сказала, что у нее фобия: она боится летать на самолете.
Зейг. По каким признакам вы догадались, что она не хочет расставаться со своей фобией?,
Эриксон. У вас есть карандаш?
Зейг. У меня есть ручка.
(На листе бумаги Эриксон рисует три линии: горизонтальную, вертикальную и диагональную.)
Эриксон. Вы можете это прочитать? (Пауза.) Так вот, «да» обозначается вертикальной линией.
Зейг. У-гу.
Эриксон. «Нет» — горизонтальной. Пациентам нет необходимости знать, что они находятся в гипнотическом трансе. Совершенно правомерно позволять им думать, что это не так. Зачем вам спорить с ними на эту тему? Если вы знаете, что они в трансе, этого вполне достаточно.
В то время я не сомневался в своей способности добиваться транса. Возможно, Эриксон понял это и косвенно обращался к моей позитивной реакции на наведение посредством натуралистического замешательства.
Эриксон. Читая лекцию по предмету, вызывающему споры, вы наблюдаете за слушателями. Вы видите, как люди делают так (одобрительно кивает). Или так (покачивает головой). В конце лекции наступает период вопросов и ответов. Вы указываете на одного из кивающих. Спрашиваете, что он думает о сказанном, и слушатель тепло поддерживает вашу точку зрения. Потом вы спрашиваете другого кивающего, третьего, четвертого. Затем выбираете одного из тех, кто покачивал головой, и тот неуверенно начинает излагать свои взгляды. А потом спрашиваете еще одного кивающего и еще одного покачивающего. Последний еще более неуверенно выражает свои сомнения. И никто не понимает, что вы сделали. Поскольку аудитория не следила за лекцией.
Зейг. Не понимает?
Эриксон. Да, они прослушали лекцию. Они думают, что все с вами согласны. Никто, похоже, не возражает.
Итак, утверждение, «Я не знаю» не означает «да» и не означает «нет». Это вот что (Эриксон по диагонали склоняет голову и смеется.). И когда ваши слушатели так наклоняют голову и так ею покачивают, они ничего не знают.
Эриксон представил свою информацию о минимальных сигналах в драматической форме и проиллюстрировал ее яркими примерами. В результате эти простые идеи неизгладимо запечатлелись в моей голове.
Эриксон. А при наведении транса в группе вы используете свои глаза — вы видите, что происходит. Ведь очень немногие осознают, что они продолжают кивать головой.
Зейг. Великолепно!
Эриксон (смеется). Итак, что касается этой женщины, то говоря о своей фобии, она делала так (отрицательно качает головой). И вот так (делает головой знак «Я не знаю»). Я мог заметить, что пациентка использует минимальные движения, чтобы сказать, как она осторожна. Ведь размашистые движения могут быть распознаны ее"Я", а минимальные можно выполнять без осознания.
Итак, вы весьма осторожно задаете вопросы и наблюдаете за минимальными движениями.
Мы думаем и знаем, где находимся, — время дня, день недели, месяц и год — но на самом деле нам не известно, что происходит в бессознательном.
У вас огромный опыт общения с людьми. Могу предположить, что у вас нет никаких причин ненавидеть их. Вам понадобятся месяцы, чтобы понять, что вы недолюбливаете их по одной простой причине: мы в течение всей нашей жизни учимся тому, чтобы ни в коем случае не демонстрировать определенные модели поведения. Тенденция подавлять и хранить нечто в бессознательном характерна для человеческого поведения. Это преимущество, поскольку сознание должно быть ориентировано в реальной жизненной ситуации.
Вы можете слушать меня, не беспокоясь о температуре «печки», нет нужды сознательно замечать книжные полки в комнате, картотеку в комнате, пурпурные цвета в комнате. Однако вы не можете освободить свое осознание от того, что видите магнитофон, стол, конверт, диванную подушку, замечаете мою определенную позу. Ваше внимание имеет многофокусный характер. В ходе гипноза вы просто сокращаете число фокусов до тех пор, пока у субъекта гипноза не останется лишь один фокус внимания. И этот фокус может быть установлен весьма легко, поскольку, пребывая в гипнозе, пациент слышит вас с открытыми глазами, ему не нужно видеть вас, чтобы услышать, а также сознательно слышать, чтобы понять. Итак, вы ограничиваете фокус внимания пациента звуком своего голоса и смыслом ваших слов.
Помимо обсуждения природы гипноза, этот последний раздел являл собой еще одно натуралистическое наведение. Заметьте, как Эриксон направлял мое внимание и при обсуждении внушений употреблял неопределенные местоимения, например:"В ходе гипноза вы просто сокращаете число фокусов внимания".
(Звонит телефон, Эриксон берет трубку. Звонит его сын, Роберт Эриксон.)
Эриксон. Итак, вот суть наблюдения: наше обучение состоит в том, чтобы видеть предметы и явления, а обучение, которое преподает нам наша культура, заключается в том, чтобы не видеть их. Вы не реагируете на неверное произношение своего собеседника; предпочитаете не замечать яичного желтка на чьем-то галстуке; не желаете обратить внимание выступающего перед аудиторией на его расстегнутую ширинку. Вы игнорируете очень многое.
Знаете, я научился видеть вещи, касающиеся пациентов и людей вообще. Я, как правило, отключаю свой взгляд, когда встречаюсь с людьми в социальной ситуации. Ведь то, что я могу увидеть в них, отнюдь не моя забота. Если они приходят ко мне как пациенты, тогда другое дело. Чем больше я увижу, тем лучше, так как пациенты будут безбожно врать вам.
Не знаю, сколько раз я предоставлял этой женщине возможность рассказать мне, что в ее сумочке лежит бутылка виски, что она — алкоголик.
(Звонит телефон. Эриксон беседует с терапевтом в Детройте, соглашаясь принять пациента, которого тот ему рекомендует.)
Эриксон. Моя пациентка утаивала от меня эту информацию. Наконец, я вынудил ее показать мне свои водительские права, поскольку думал, что ее беспокойство отчасти объяснялось тем, что срок действия прав истекал. Когда женщина показала мне права, я заметил, что у нее осталась лишь неделя, чтобы пройти тест. Я спросил, собирается ли она его проходить и что ее от этого удерживает. И только тогда она призналась в своем алкоголизме. Однако наговорила мне столько всего, что сама ошалела. Кое-что я вытянул из нее, заметив ее саморазоблачительную невербальную коммуникацию.
Эта история о женщине с фобией, несомненно, направила мое мышление в определенное русло. Я соображал, что содержится в моей невербальной коммуникации, и задумался о своих собственных «скрытых» трудностях.
Эриксон. А теперь, что касается невербальной коммуникации… Во время Второй мировой войны я работал в совете по введению в должность и добирался в Главную клинику округа Уэйн на автобусе. Вот так, в один прекрасный день, возвращаясь в Главную клинику округа Уэйн, я оказался на сиденье у окошка. Вошел молодой человек и уселся рядом со мной. Он молчал, я тоже. Автобус проехал по Ливернуа-авеню и приблизился к тому месту, где располагался яблоневый сад Генри Форда.
Забавно, но я стал наблюдать за глазами юноши. Я увидел, как он глазами измеряет длину сада, его ширину, а потом прикидывает количество корзин с яблоками, выставленными сборщиками в конце сада, рядом с шоссе. Юноша пробормотал себе под нос: «Негусто…» Так он оценил урожай. Больше это ни на что не указывало.
Я спросил: «Где находится та ферма, на которой ты вырос?» Он ответил: «В Вирджинии». Потом он бессознательно отметил, что я задал ему вопрос, характерный для сельского парня. Он поинтересовался: «А где была ваша ферма?» Я сказал: «В Висконсине». На этом беседа и закончилась. Ему и в голову не пришло спросить, как я догадался задать ему этот вопрос.
(В этот момент Эриксон объявляет перерыв в занятиях, дает Зейгу три стенограммы и принимает пациентку. Беседа возобновляется.)
Эриксон. Сколько вам удалось прочесть из случая Евы Партон?
Зейг. О Еве я прочитал все.
Эриксон. Хорошо, а из Милли Партон?
Зейг. Примерно 5-6 страниц. А потом я прочитал лишь первые две страницы из материала о Диане.
Эриксон. Хорошо. Что вы думаете о Еве Партон? (См. Приложение 2)
Зейг. Похоже, она действительно защищала себя. Она говорит, что разрешает задавать вопросы, но на самом деле не позволяет делать это. Я подумал… она опасается, что…
Эриксон (перебивая). Что она вам сказала?
Зейг. Что она мне сказала?
Эриксон. Да, что?
Зейг. Она, видимо, не очень хорошо понимает, где ее место как личности. (Обращаясь к Эриксону.) Вы не требуете от меня аналитического описания. Это вызывает у меня затруднения, поскольку я искал именно этого.
Эриксон. Я могу подвести итог. Она совсем ничего не сказала.
(Зейг смеется.)
Эриксон. Абсолютно ничего. А вы этого не уловили. Вы анализировали ничто.
(Зейг смеется.)
(Читает.) «Вы просто задаете вопросы, а я на них буду отвечать». Два позитивных заявления. «Не говорите мне, что вы этого не знаете». Два негативных.
Зейг. Да.
Эриксон. «Мне 32 года, или мне предположительно 32 года». Слово «предположительно» противоречит заявлению «Мне 32 года».
"Я родилась 6 июля 1912 года в Меридиане, штат Миссури (вымышленный город). Это маленький городишко: сплетни, двор залит помоями, вроде тех, которыми кормят свиней".
Эти слова ровным счетом ничего не говорят о городе, не так ли?
Зейг. Ничего.
Эриксон. Даже не понятно, город ли это вообще. (Смеется.) «Двуногие сволочи и змеи в человеческом обличьи». Змеи не принимают человеческого облика. Вам знакомы такие змеи? Она вам ничего не сказала. А двуногие сволочи… Что бы это значило? Она не рассказала вам, что это за двуногие сволочи, кто они.
Зейг. Я полагал, что это, возможно, ее представление о мужчинах и женщинах.
Эриксон (продолжает читать). «Есть множество людей, которых я не люблю». Теперь вы можете определить данное высказывание как позитивное и негативное. «К ним относится та дама, которая меня вырастила». Дамы не выращивают— дамы воспитывают. Поэтому никакая она не дама. (Смеется.)
Зейг. Верно.
Эриксон. «Я поклонялась мужчине, который меня вырастил. Он был бел, как лилия, а его черные волосы были подобны вороньему крылу».
Она упоминает черное как противоположность белого. Она говорит всего лишь о цвете. Вы не думали, что эта женщина имеет в виду кого-то.
Зейг. Да.
Эриксон. «Его глаза были желтыми, как два леопарда, но он из тех леопардов, что не меняют свои пятна».
Если женщина поклонялась мужчине, то наилучшее, что она могла рассказать о нем, это то, что у него были желтые глаза. Черное противостоит белому, а леопарды не меняют свои пятна. (Эриксон смеется.) «Он был светел, ее мать была сумрачна». Белое-сумрачное — опять противоречие.
«У него был старший брат, главенствующий в семье. Он отправил свою жену в сумасшедший дом». Когда ты отправляешь свою жену в сумасшедший дом, ты теряешь ее.
«Она сейчас в другом месте». Это утверждение противоречит предыдущему высказыванию.
Зейг. Согласен.
Эриксон. «Они обили войлоком стены палаты, чтобы ты не вышиб себе мозги». Еще одно противоречие. Теперь ее поместили в другой сумасшедший дом.
«Она была отпущена под его опеку 18 лет тому назад, а этот грязный, вшивый сукин сын обрюхатил ее». Потом ее опять вернули назад — противоречие.
И еще:"Ее маленькому мальчику сейчас 18 лет". Что это за маленький мальчик восемнадцати лет?
Далее: «Моя невестка Норма Ковальски, жена моего сводного брата Джейкоба Ковальски, который живет на 12345-й Брэйл в Детройте…» Звучит как номер улицы, не так ли?
Зейг. Да.
Эриксон. Но 1-2-3-4-5 можно произнести быстрее, чем назвать реальный номер улицы. К примеру, 3-4-2-8-5. Она выдала последовательность цифр, которую может выговорить с предельной скоростью.
Зейг. Понимаю.
Эриксон (читая конец стенограммы). «В Библии говорится, что блудница — это женщина, торгующая своим телом. Однако я никогда не торговала своим телом, но намерена этим заняться, когда выберусь из этого местечка. Я устала ишачить, как проклятая. И больше не собираюсь работать».
Противоречия, одно за другим. Вы остались перед пустотой.
Зейг. Здесь множество деталей, на которые можно обратить внимание и проанализировать.
Эриксон. Это не имеет ничего общего с…
Зейг (перебивая). …реальным взглядом на тот маятник, который она создает.
Эриксон. Взглядом на тот маятник, который она создает.
Зейг. И в сумме — пустота.
Эриксон. И в сумме — пустота. И бесплодность попыток анализировать, интерпретировать все это.
Зейг. Да.
Эриксон. Оправившись от своей маниакальной фазы, Ева написала мне письмо — вполне здоровое по сути. На этот раз она сообщила мне информацию о себе самой: «Вчера я действительно испекла пирог, но сегодня я пирог не пеку».
Зейг. Да это то же самое.
Эриксон. Тот же маятник, но с реальными фразами. Там не было ничего, что бы реабилитировало ее как личность. Вы правы, говоря, что она защищала себя. Но она защищала себя, производя страшный шум.
Зейг. Выходит, что подобная терапия состоит в том, чтобы уважать желание пациента не раскрывать какие-то вещи о себе. Как бы вы сформулировали такой подход?
Эриксон. Пусть выговорится: «Ори вволю, шуми сколько угодно. Рано или поздно ты будешь слушать меня. А потом я, может быть, смогу выслушать тебя».
Зейг. Потакать ее сопротивлению и проявлять уаксимум заботы:. «Я буду доступен для вас, когда вы будете к этому готовы».
Эриксон. Говорить ей:"Я готов выслушать вас, а вы — шумите сколько вам заблагорассудится. (Смягчает голос.) И, может быть, со временем вы выслушаете меня". Это дает ей возможность оспорить это или согласиться.
Зейг. Весь этот шум… означает, что она не обязана слушать вас.
Эриксон. Именно. И надо сказать ей, что она не властна над моим поведением. Я волен делать то, что мне угодно, а она, может быть, выслушает меня. Она не станет оспаривать это заявление, не приняв его смысла, и не может согласиться с ним, не приняв его смысла: как бы то ни было, она попалась.
Я использовал эту идею в одной из своих техник. Американская психиатрическая ассоциация подумывала о том, чтобы изгнать меня из своих рядов. Я представил им тезисы доклада по поводу желательности установления физических ограничений для пациентов. Они отменили ближайшие собрания, чтобы выслушать мой доклад. Друзья предостерегали меня от этого поступка, но я шел напролом. Я заметил, что психиатрические пациенты часто забиваются между матрасом и пружинами кровати и прячутся в темных углах. Они отступают в темные углы, укутываются в одеяла в порыве защитить себя. Я обнаружил, что могу надеть на пациента смирительную рубашку и тем самым удовлетворить его потребность прятаться. Я, бывало, говорил пациенту: «Как только ты почувствуешь себя комфортно, можешь попросить нянечку снять эту ру башку».
На моих пациентов надевали смирительные рубашки. Иногда эт; процедура занимала 15 минут. К тому времени, как рубашку кон чали шнуровать, пациент, бывало, говорил: «Думаю, меня уж„можно вынимать“. И нянечке приходилось этим заниматься. Ня нечки все это ненавидели, а мои пациенты любили. И они знали что могут потребовать смирительную рубашку в любой момент. $ полагаю, что это было для них гораздо лучше, чем прятаться меж ду матрасом и кроватью или за дверью.
Состояние Евы улучшалось, а мы с миссис Эриксон увлеклис: каламбурами из имен. Какой каламбур можно придумать из имен] Эриксон? Нам так и не удалось выдумать ни одного. На следующее утро, когда я был в отделении, Ева спросила меня: «Доктор Эрик сон, можно мне выкурить сигарету?» Я сказал: «Нельзя, Ева». Он; сказала:"Хорошо, доктор Ирксом. Прелестно! (Эриксон смеется).
Зейг. Да.
Эриксон. Итак, это один фрагмент материала, который вы про читали, не понимая, что читаете. Как насчет Милли Партон… диагноз, ее возраст, профессия?
Зейг. Гм-м. Не люблю ярлыки. Я бы сказал, что диагноз -шизофрения и паранойя. Возраст… понятия не имею. Род заня тий… не знаю.
Эриксон. Хорошо. Пускай вы ненавидите ярлыки, и все же. «Во-первых, здесь я не пациентка». Кто же она?
(Зейг смеется.)
Эриксон. Что представляет собой та нереальность, которую он выражала?
Зейг. Гм-м…
Эриксон (начинает читать стенограмму). «Моя тетушка привел меня сюда два дня назад. Я уверена, что у нее были добрые наме рения». Ни один параноик никому еще не приписывал добры намерений. Поэтому здесь присутствует нереальность, допускаю щая добрые намерения.
(Продолжает читать.)
«Она полагала, что мне требуется какое-то лечение. А какое не имею ни малейшего понятия». А теперь подумайте, какой у ва тип душевного расстройства, если у вас нет ни малейшего поня тия о чем-либо? (Смеется.)
Далее: «Пока я была там, они поселили меня в Бельвью в Нью-Йорке. Последние три года я выживала и проживала. Я бы сказала, что по большей части выживала, потому что все это время мой муж находился на службе…»
Какой же пациент может, не моргнув глазом, заявить: «Я там проживала и выживала. Я бы сказала, что по большей части выживала…»? Она действительно выживала из ума. Пациент в ранней стадии кататонии. Никто не соглашался с этим диагнозом, пока несколько месяцев спустя она не впала в кататонический ступор.
«Выживала и проживала»… Здесь присутствует некий добродушный юмор — «по большей части выживала». Добродушный юмор непонятного назначения. Его может выдать только ранний катато-ник. Ведь кататоники стоят как бы в стороне и с умилением наблюдают за собой.
Зейг. Верно.
Эриксон. «Мой дядя вырастил меня, он был очень добр ко мне. Я была счастлива там, пока не повзрослела. А потом… знаете, я думаю, что каждый вступает в тот возраст, когда хочется иметь свой дом. В этом нет ничего дурного или противоестественного, ведь правда?»
В каком возрасте, вы полагаете, приходит философия среднего возраста?
Зейг. Ну, скажем, к сорока годам.
Эриксон. Верно. Это выражение среднего возраста, философия среднего возраста. (Обращаясь к Зейгу.) Теперь, надеюсь, вы можете это подтвердить?
«Не знаю, что дурного в том, чтобы носить немецкое имя. Но, похоже, как только в этой стране начинается война, для людей с немецкими именами наступают дьявольские времена».
Она еще припоминает Первую мировую войну.
Зейг. Понимаю.
Эриксон (смеется). Кстати, здесь имеется абсолютное свидетельство о ее профессии.
Зейг. Неужели?
Эриксон. Да. И оно заключено в четырех буквах.
Зейг. В четырех буквах?
Эриксон. Ее профессия обозначается несколькими словами и потом подтверждается словом из четырех букв.
(Продолжительная пауза, Зейг изучает материал.)
Зейг. Так и быть. Сдаюсь.
Эриксон. Она — женщина мира.
Зейг. Женщина мира? Вы хотите сказать — проститутка?
Эриксон. Да. (Смеется.)"И Крис тоже вышла в мир". В отеле Генри Хадсон дела стали плохи, и она перебралась в другой. А потом опять ушла.
Зейг. Удивительно.
Эриксон. Она работала в отелях. Почему вы не понимаете того, что читаете?
Так. Что вам известно о Диане?
Зейг. Я подумал о том, что вы осуществили очень мощное воздействие. Похоже, ей хотелось найти действительно сильного человека, которым она не могла бы манипулировать, которого она не могла бы контролировать. Кроме того, ее ярость, ее реальный гнев, выраженный неким косвенным образом, не вызывает сомнения.
Эриксон. Что же вам известно о ней?
Зейг. Я опять этим занимаюсь, а? (Смеется.)
(Пауза.)
Эриксон. Вспомните: она выдала мне три реплики.
Зейг. Что это за реплики?
Эриксон. Видите ли, вам следует самому их разгадать. Кроме того, вам необходимо знать, что содержится на последней странице. В первом абзаце с отвращением упоминаются четыре человека.
Зейг. Понятно.
Эриксон. Следующий абзац. Что там упоминается?
Зейг. Воровство.
Эриксон. И скамеечка для пианино — упоминается презрительно.
Зейг. Да.
Эриксон. Бриллиантовая заколка ставится в один ряд с копилками. Бриллианты невозможно сопоставлять с копилками. Кроме того, Диана презрительно отозвалась о пятом человеке.
(Перефразирует третий абзац.) «У нас было столько угля, что мы не могли пробраться в подвал. Люди, бывало, стояли вокруг и сквернословили». Она может получить тепло лишь в том случае, если проявит «должную степень благодарности».
А как выглядит ее самое раннее воспоминание о матери?
Зейг. Дотянуться и потрогать ее платье.
Эриксон. Свое платье, но не матери.
Зейг. Это воспоминание о платье. Самое раннее воспоминание о ее матери — потрогать ее платье.
Эриксон. Хорошо. Диана вошла в мой офис и заявила: «У меня страшно болит голова. А бардак на столе вашей секретарши только усиливает боль. А вам не кажется, что у доктора могла бы быть более приличная мебель? Каждому, кто читает медицинские книги, следует знать, как расставлять их на полке должным образом».
Зейг. И все в презрительном тоне.
Эриксон. И все в презрительном тоне. А бедный Алекс, проводящий с ней психотерапию? Она играла с ним, как с игрушкой. Одна неделя — вверх, другая — вниз. И так до тех пор, пока он не понял, что не мог допускать всех этих ошибок.
Зейг. Да, это так.
Эриксон. Потом ее доктором стал Дэнни. Он сам изъявил подобное желание. Дэнни спросил: «Я знаю, ваши парни не правы. Почему вы не отправили Диану на рентгеновское обследование?» Я ответил: «Возможно, оттого, что мы слишком глупы». Дэнни сообщил нам: «Хорошо, я заказал для нее полный курс рентгена». Я спросил: «Когда она пойдет получать свои снимки?»
Мы выяснили, когда она вернется после первого сеанса рентгена. Итак, когда Диана вернулась, мы с Алексом стояли рядом с лифтом. Она вышла из лифта и сказала: «Наконец-то у меня приличный доктор». Я сказал: «Прекрасно, Диана». Она завернула за угол. Мгновение я колебался, и потом мы тоже завернули за угол. Диана припала к фонтанчику для питья, заглатывая воду в огромных количествах с тем, чтобы разрушить вторую порцию рентгеновского облучения. Увидев нас, она сказала: «Пошли вы к черту, ловкачи!» И вошла в дамскую комнату. Мы с Алексом не были джентльменами и последовали за ней. Там Диана, засунув палец в рот, пыталась извергнуть из себя барий.
Ей удалось уничтожить результаты первого обследования. Дэнни послал ее на второй сеанс. Диана, получив первый снимок, убежала из больницы. Через два дня она вернулась. Дэнни назначил ей третий сеанс рентгена. Она опять сбежала и вернулась несколько дней спустя. Он назначил четвертый. На этот раз он полностью ограничил ее свободу и получил полный комплект рентгеновских снимков. Диана сбежала из больницы и не возвращалась в течение трех месяцев. (Смеется.) Другими словами, она была социопатом, способным разрушить все и всех.
Зейг. А что на последней странице?
Эриксон. Вы разве не догадываетесь?
Зейг. Нет.
Эриксон. Я велел Алексу усадить Диану за стол и дать ей дюжину карандашей. У стола должен был присутствовать санитар, который отбирал бы у нее каждый заполненный лист.
Зейг. Правильно.
Эриксон. Я рассказал ему о том, как она являлась по приемным дням с марта по август и разговаривала с моей секретаршей и со мной. При этом никто из нас не давал ей ни малейшего повода думать, что мы ее слушаем. Она, бывало, рассказывала о Джоан (такая славная девочка) и Ники (любит играть в игры). Ники любит оладьи. И ни одного местоимения в связи с именем Ники. Представьте, что вы пытаетесь рассказывать о двух людях, выдавая половую принадлежность только одного из них.
В начале августа мне случилось выйти по делам во двор больницы. Я завернул за угол и увидел Диану вместе с Ники и Джоан. И я сказал: «Извините, Диана, я ни в коем случае не намеревался встретить вас здесь».
Она бросила: «Черт вас побери». Ведь теперь я знал пол Ники. Тогда она даже отправилась со мной в центр Детройта, и детройтский суд предписал ей лечь в больницу округа Уэйн. Однако Диана постоянно жила в округе Понтиак, и судебные постановления округа Уэйн на нее не распространялись. (Эриксон смеется.) Она вынудила суд совершить ошибку.
Хорошо, есть ли у вас вопросы общего характера?
Зейг. Знаете, тот случай, о котором вы только что говорили — та женщина… В чем состоит ее проблема?
Эриксон. Она сказала, что у нее фобия: она боится летать на самолете.
Зейг. По каким признакам вы догадались, что она не хочет расставаться со своей фобией?,
Эриксон. У вас есть карандаш?
Зейг. У меня есть ручка.
(На листе бумаги Эриксон рисует три линии: горизонтальную, вертикальную и диагональную.)
Эриксон. Вы можете это прочитать? (Пауза.) Так вот, «да» обозначается вертикальной линией.
Зейг. У-гу.
Эриксон. «Нет» — горизонтальной. Пациентам нет необходимости знать, что они находятся в гипнотическом трансе. Совершенно правомерно позволять им думать, что это не так. Зачем вам спорить с ними на эту тему? Если вы знаете, что они в трансе, этого вполне достаточно.
В то время я не сомневался в своей способности добиваться транса. Возможно, Эриксон понял это и косвенно обращался к моей позитивной реакции на наведение посредством натуралистического замешательства.
Эриксон. Читая лекцию по предмету, вызывающему споры, вы наблюдаете за слушателями. Вы видите, как люди делают так (одобрительно кивает). Или так (покачивает головой). В конце лекции наступает период вопросов и ответов. Вы указываете на одного из кивающих. Спрашиваете, что он думает о сказанном, и слушатель тепло поддерживает вашу точку зрения. Потом вы спрашиваете другого кивающего, третьего, четвертого. Затем выбираете одного из тех, кто покачивал головой, и тот неуверенно начинает излагать свои взгляды. А потом спрашиваете еще одного кивающего и еще одного покачивающего. Последний еще более неуверенно выражает свои сомнения. И никто не понимает, что вы сделали. Поскольку аудитория не следила за лекцией.
Зейг. Не понимает?
Эриксон. Да, они прослушали лекцию. Они думают, что все с вами согласны. Никто, похоже, не возражает.
Итак, утверждение, «Я не знаю» не означает «да» и не означает «нет». Это вот что (Эриксон по диагонали склоняет голову и смеется.). И когда ваши слушатели так наклоняют голову и так ею покачивают, они ничего не знают.
Эриксон представил свою информацию о минимальных сигналах в драматической форме и проиллюстрировал ее яркими примерами. В результате эти простые идеи неизгладимо запечатлелись в моей голове.
Эриксон. А при наведении транса в группе вы используете свои глаза — вы видите, что происходит. Ведь очень немногие осознают, что они продолжают кивать головой.
Зейг. Великолепно!
Эриксон (смеется). Итак, что касается этой женщины, то говоря о своей фобии, она делала так (отрицательно качает головой). И вот так (делает головой знак «Я не знаю»). Я мог заметить, что пациентка использует минимальные движения, чтобы сказать, как она осторожна. Ведь размашистые движения могут быть распознаны ее"Я", а минимальные можно выполнять без осознания.
Итак, вы весьма осторожно задаете вопросы и наблюдаете за минимальными движениями.
Мы думаем и знаем, где находимся, — время дня, день недели, месяц и год — но на самом деле нам не известно, что происходит в бессознательном.
У вас огромный опыт общения с людьми. Могу предположить, что у вас нет никаких причин ненавидеть их. Вам понадобятся месяцы, чтобы понять, что вы недолюбливаете их по одной простой причине: мы в течение всей нашей жизни учимся тому, чтобы ни в коем случае не демонстрировать определенные модели поведения. Тенденция подавлять и хранить нечто в бессознательном характерна для человеческого поведения. Это преимущество, поскольку сознание должно быть ориентировано в реальной жизненной ситуации.
Вы можете слушать меня, не беспокоясь о температуре «печки», нет нужды сознательно замечать книжные полки в комнате, картотеку в комнате, пурпурные цвета в комнате. Однако вы не можете освободить свое осознание от того, что видите магнитофон, стол, конверт, диванную подушку, замечаете мою определенную позу. Ваше внимание имеет многофокусный характер. В ходе гипноза вы просто сокращаете число фокусов до тех пор, пока у субъекта гипноза не останется лишь один фокус внимания. И этот фокус может быть установлен весьма легко, поскольку, пребывая в гипнозе, пациент слышит вас с открытыми глазами, ему не нужно видеть вас, чтобы услышать, а также сознательно слышать, чтобы понять. Итак, вы ограничиваете фокус внимания пациента звуком своего голоса и смыслом ваших слов.
Помимо обсуждения природы гипноза, этот последний раздел являл собой еще одно натуралистическое наведение. Заметьте, как Эриксон направлял мое внимание и при обсуждении внушений употреблял неопределенные местоимения, например:"В ходе гипноза вы просто сокращаете число фокусов внимания".
(Звонит телефон, Эриксон берет трубку. Звонит его сын, Роберт Эриксон.)
Эриксон. Итак, вот суть наблюдения: наше обучение состоит в том, чтобы видеть предметы и явления, а обучение, которое преподает нам наша культура, заключается в том, чтобы не видеть их. Вы не реагируете на неверное произношение своего собеседника; предпочитаете не замечать яичного желтка на чьем-то галстуке; не желаете обратить внимание выступающего перед аудиторией на его расстегнутую ширинку. Вы игнорируете очень многое.
Знаете, я научился видеть вещи, касающиеся пациентов и людей вообще. Я, как правило, отключаю свой взгляд, когда встречаюсь с людьми в социальной ситуации. Ведь то, что я могу увидеть в них, отнюдь не моя забота. Если они приходят ко мне как пациенты, тогда другое дело. Чем больше я увижу, тем лучше, так как пациенты будут безбожно врать вам.
Не знаю, сколько раз я предоставлял этой женщине возможность рассказать мне, что в ее сумочке лежит бутылка виски, что она — алкоголик.
(Звонит телефон. Эриксон беседует с терапевтом в Детройте, соглашаясь принять пациента, которого тот ему рекомендует.)
Эриксон. Моя пациентка утаивала от меня эту информацию. Наконец, я вынудил ее показать мне свои водительские права, поскольку думал, что ее беспокойство отчасти объяснялось тем, что срок действия прав истекал. Когда женщина показала мне права, я заметил, что у нее осталась лишь неделя, чтобы пройти тест. Я спросил, собирается ли она его проходить и что ее от этого удерживает. И только тогда она призналась в своем алкоголизме. Однако наговорила мне столько всего, что сама ошалела. Кое-что я вытянул из нее, заметив ее саморазоблачительную невербальную коммуникацию.
Эта история о женщине с фобией, несомненно, направила мое мышление в определенное русло. Я соображал, что содержится в моей невербальной коммуникации, и задумался о своих собственных «скрытых» трудностях.
Эриксон. А теперь, что касается невербальной коммуникации… Во время Второй мировой войны я работал в совете по введению в должность и добирался в Главную клинику округа Уэйн на автобусе. Вот так, в один прекрасный день, возвращаясь в Главную клинику округа Уэйн, я оказался на сиденье у окошка. Вошел молодой человек и уселся рядом со мной. Он молчал, я тоже. Автобус проехал по Ливернуа-авеню и приблизился к тому месту, где располагался яблоневый сад Генри Форда.
Забавно, но я стал наблюдать за глазами юноши. Я увидел, как он глазами измеряет длину сада, его ширину, а потом прикидывает количество корзин с яблоками, выставленными сборщиками в конце сада, рядом с шоссе. Юноша пробормотал себе под нос: «Негусто…» Так он оценил урожай. Больше это ни на что не указывало.
Я спросил: «Где находится та ферма, на которой ты вырос?» Он ответил: «В Вирджинии». Потом он бессознательно отметил, что я задал ему вопрос, характерный для сельского парня. Он поинтересовался: «А где была ваша ферма?» Я сказал: «В Висконсине». На этом беседа и закончилась. Ему и в голову не пришло спросить, как я догадался задать ему этот вопрос.
(В этот момент Эриксон объявляет перерыв в занятиях, дает Зейгу три стенограммы и принимает пациентку. Беседа возобновляется.)
Эриксон. Сколько вам удалось прочесть из случая Евы Партон?
Зейг. О Еве я прочитал все.
Эриксон. Хорошо, а из Милли Партон?
Зейг. Примерно 5-6 страниц. А потом я прочитал лишь первые две страницы из материала о Диане.
Эриксон. Хорошо. Что вы думаете о Еве Партон? (См. Приложение 2)
Зейг. Похоже, она действительно защищала себя. Она говорит, что разрешает задавать вопросы, но на самом деле не позволяет делать это. Я подумал… она опасается, что…
Эриксон (перебивая). Что она вам сказала?
Зейг. Что она мне сказала?
Эриксон. Да, что?
Зейг. Она, видимо, не очень хорошо понимает, где ее место как личности. (Обращаясь к Эриксону.) Вы не требуете от меня аналитического описания. Это вызывает у меня затруднения, поскольку я искал именно этого.
Эриксон. Я могу подвести итог. Она совсем ничего не сказала.
(Зейг смеется.)
Эриксон. Абсолютно ничего. А вы этого не уловили. Вы анализировали ничто.
(Зейг смеется.)
(Читает.) «Вы просто задаете вопросы, а я на них буду отвечать». Два позитивных заявления. «Не говорите мне, что вы этого не знаете». Два негативных.
Зейг. Да.
Эриксон. «Мне 32 года, или мне предположительно 32 года». Слово «предположительно» противоречит заявлению «Мне 32 года».
"Я родилась 6 июля 1912 года в Меридиане, штат Миссури (вымышленный город). Это маленький городишко: сплетни, двор залит помоями, вроде тех, которыми кормят свиней".
Эти слова ровным счетом ничего не говорят о городе, не так ли?
Зейг. Ничего.
Эриксон. Даже не понятно, город ли это вообще. (Смеется.) «Двуногие сволочи и змеи в человеческом обличьи». Змеи не принимают человеческого облика. Вам знакомы такие змеи? Она вам ничего не сказала. А двуногие сволочи… Что бы это значило? Она не рассказала вам, что это за двуногие сволочи, кто они.
Зейг. Я полагал, что это, возможно, ее представление о мужчинах и женщинах.
Эриксон (продолжает читать). «Есть множество людей, которых я не люблю». Теперь вы можете определить данное высказывание как позитивное и негативное. «К ним относится та дама, которая меня вырастила». Дамы не выращивают— дамы воспитывают. Поэтому никакая она не дама. (Смеется.)
Зейг. Верно.
Эриксон. «Я поклонялась мужчине, который меня вырастил. Он был бел, как лилия, а его черные волосы были подобны вороньему крылу».
Она упоминает черное как противоположность белого. Она говорит всего лишь о цвете. Вы не думали, что эта женщина имеет в виду кого-то.
Зейг. Да.
Эриксон. «Его глаза были желтыми, как два леопарда, но он из тех леопардов, что не меняют свои пятна».
Если женщина поклонялась мужчине, то наилучшее, что она могла рассказать о нем, это то, что у него были желтые глаза. Черное противостоит белому, а леопарды не меняют свои пятна. (Эриксон смеется.) «Он был светел, ее мать была сумрачна». Белое-сумрачное — опять противоречие.
«У него был старший брат, главенствующий в семье. Он отправил свою жену в сумасшедший дом». Когда ты отправляешь свою жену в сумасшедший дом, ты теряешь ее.
«Она сейчас в другом месте». Это утверждение противоречит предыдущему высказыванию.
Зейг. Согласен.
Эриксон. «Они обили войлоком стены палаты, чтобы ты не вышиб себе мозги». Еще одно противоречие. Теперь ее поместили в другой сумасшедший дом.
«Она была отпущена под его опеку 18 лет тому назад, а этот грязный, вшивый сукин сын обрюхатил ее». Потом ее опять вернули назад — противоречие.
И еще:"Ее маленькому мальчику сейчас 18 лет". Что это за маленький мальчик восемнадцати лет?
Далее: «Моя невестка Норма Ковальски, жена моего сводного брата Джейкоба Ковальски, который живет на 12345-й Брэйл в Детройте…» Звучит как номер улицы, не так ли?
Зейг. Да.
Эриксон. Но 1-2-3-4-5 можно произнести быстрее, чем назвать реальный номер улицы. К примеру, 3-4-2-8-5. Она выдала последовательность цифр, которую может выговорить с предельной скоростью.
Зейг. Понимаю.
Эриксон (читая конец стенограммы). «В Библии говорится, что блудница — это женщина, торгующая своим телом. Однако я никогда не торговала своим телом, но намерена этим заняться, когда выберусь из этого местечка. Я устала ишачить, как проклятая. И больше не собираюсь работать».
Противоречия, одно за другим. Вы остались перед пустотой.
Зейг. Здесь множество деталей, на которые можно обратить внимание и проанализировать.
Эриксон. Это не имеет ничего общего с…
Зейг (перебивая). …реальным взглядом на тот маятник, который она создает.
Эриксон. Взглядом на тот маятник, который она создает.
Зейг. И в сумме — пустота.
Эриксон. И в сумме — пустота. И бесплодность попыток анализировать, интерпретировать все это.
Зейг. Да.
Эриксон. Оправившись от своей маниакальной фазы, Ева написала мне письмо — вполне здоровое по сути. На этот раз она сообщила мне информацию о себе самой: «Вчера я действительно испекла пирог, но сегодня я пирог не пеку».
Зейг. Да это то же самое.
Эриксон. Тот же маятник, но с реальными фразами. Там не было ничего, что бы реабилитировало ее как личность. Вы правы, говоря, что она защищала себя. Но она защищала себя, производя страшный шум.
Зейг. Выходит, что подобная терапия состоит в том, чтобы уважать желание пациента не раскрывать какие-то вещи о себе. Как бы вы сформулировали такой подход?
Эриксон. Пусть выговорится: «Ори вволю, шуми сколько угодно. Рано или поздно ты будешь слушать меня. А потом я, может быть, смогу выслушать тебя».
Зейг. Потакать ее сопротивлению и проявлять уаксимум заботы:. «Я буду доступен для вас, когда вы будете к этому готовы».
Эриксон. Говорить ей:"Я готов выслушать вас, а вы — шумите сколько вам заблагорассудится. (Смягчает голос.) И, может быть, со временем вы выслушаете меня". Это дает ей возможность оспорить это или согласиться.
Зейг. Весь этот шум… означает, что она не обязана слушать вас.
Эриксон. Именно. И надо сказать ей, что она не властна над моим поведением. Я волен делать то, что мне угодно, а она, может быть, выслушает меня. Она не станет оспаривать это заявление, не приняв его смысла, и не может согласиться с ним, не приняв его смысла: как бы то ни было, она попалась.
Я использовал эту идею в одной из своих техник. Американская психиатрическая ассоциация подумывала о том, чтобы изгнать меня из своих рядов. Я представил им тезисы доклада по поводу желательности установления физических ограничений для пациентов. Они отменили ближайшие собрания, чтобы выслушать мой доклад. Друзья предостерегали меня от этого поступка, но я шел напролом. Я заметил, что психиатрические пациенты часто забиваются между матрасом и пружинами кровати и прячутся в темных углах. Они отступают в темные углы, укутываются в одеяла в порыве защитить себя. Я обнаружил, что могу надеть на пациента смирительную рубашку и тем самым удовлетворить его потребность прятаться. Я, бывало, говорил пациенту: «Как только ты почувствуешь себя комфортно, можешь попросить нянечку снять эту ру башку».
На моих пациентов надевали смирительные рубашки. Иногда эт; процедура занимала 15 минут. К тому времени, как рубашку кон чали шнуровать, пациент, бывало, говорил: «Думаю, меня уж„можно вынимать“. И нянечке приходилось этим заниматься. Ня нечки все это ненавидели, а мои пациенты любили. И они знали что могут потребовать смирительную рубашку в любой момент. $ полагаю, что это было для них гораздо лучше, чем прятаться меж ду матрасом и кроватью или за дверью.
Состояние Евы улучшалось, а мы с миссис Эриксон увлеклис: каламбурами из имен. Какой каламбур можно придумать из имен] Эриксон? Нам так и не удалось выдумать ни одного. На следующее утро, когда я был в отделении, Ева спросила меня: «Доктор Эрик сон, можно мне выкурить сигарету?» Я сказал: «Нельзя, Ева». Он; сказала:"Хорошо, доктор Ирксом. Прелестно! (Эриксон смеется).
Зейг. Да.
Эриксон. Итак, это один фрагмент материала, который вы про читали, не понимая, что читаете. Как насчет Милли Партон… диагноз, ее возраст, профессия?
Зейг. Гм-м. Не люблю ярлыки. Я бы сказал, что диагноз -шизофрения и паранойя. Возраст… понятия не имею. Род заня тий… не знаю.
Эриксон. Хорошо. Пускай вы ненавидите ярлыки, и все же. «Во-первых, здесь я не пациентка». Кто же она?
(Зейг смеется.)
Эриксон. Что представляет собой та нереальность, которую он выражала?
Зейг. Гм-м…
Эриксон (начинает читать стенограмму). «Моя тетушка привел меня сюда два дня назад. Я уверена, что у нее были добрые наме рения». Ни один параноик никому еще не приписывал добры намерений. Поэтому здесь присутствует нереальность, допускаю щая добрые намерения.
(Продолжает читать.)
«Она полагала, что мне требуется какое-то лечение. А какое не имею ни малейшего понятия». А теперь подумайте, какой у ва тип душевного расстройства, если у вас нет ни малейшего поня тия о чем-либо? (Смеется.)
Далее: «Пока я была там, они поселили меня в Бельвью в Нью-Йорке. Последние три года я выживала и проживала. Я бы сказала, что по большей части выживала, потому что все это время мой муж находился на службе…»
Какой же пациент может, не моргнув глазом, заявить: «Я там проживала и выживала. Я бы сказала, что по большей части выживала…»? Она действительно выживала из ума. Пациент в ранней стадии кататонии. Никто не соглашался с этим диагнозом, пока несколько месяцев спустя она не впала в кататонический ступор.
«Выживала и проживала»… Здесь присутствует некий добродушный юмор — «по большей части выживала». Добродушный юмор непонятного назначения. Его может выдать только ранний катато-ник. Ведь кататоники стоят как бы в стороне и с умилением наблюдают за собой.
Зейг. Верно.
Эриксон. «Мой дядя вырастил меня, он был очень добр ко мне. Я была счастлива там, пока не повзрослела. А потом… знаете, я думаю, что каждый вступает в тот возраст, когда хочется иметь свой дом. В этом нет ничего дурного или противоестественного, ведь правда?»
В каком возрасте, вы полагаете, приходит философия среднего возраста?
Зейг. Ну, скажем, к сорока годам.
Эриксон. Верно. Это выражение среднего возраста, философия среднего возраста. (Обращаясь к Зейгу.) Теперь, надеюсь, вы можете это подтвердить?
«Не знаю, что дурного в том, чтобы носить немецкое имя. Но, похоже, как только в этой стране начинается война, для людей с немецкими именами наступают дьявольские времена».
Она еще припоминает Первую мировую войну.
Зейг. Понимаю.
Эриксон (смеется). Кстати, здесь имеется абсолютное свидетельство о ее профессии.
Зейг. Неужели?
Эриксон. Да. И оно заключено в четырех буквах.
Зейг. В четырех буквах?
Эриксон. Ее профессия обозначается несколькими словами и потом подтверждается словом из четырех букв.
(Продолжительная пауза, Зейг изучает материал.)
Зейг. Так и быть. Сдаюсь.
Эриксон. Она — женщина мира.
Зейг. Женщина мира? Вы хотите сказать — проститутка?
Эриксон. Да. (Смеется.)"И Крис тоже вышла в мир". В отеле Генри Хадсон дела стали плохи, и она перебралась в другой. А потом опять ушла.
Зейг. Удивительно.
Эриксон. Она работала в отелях. Почему вы не понимаете того, что читаете?
Так. Что вам известно о Диане?
Зейг. Я подумал о том, что вы осуществили очень мощное воздействие. Похоже, ей хотелось найти действительно сильного человека, которым она не могла бы манипулировать, которого она не могла бы контролировать. Кроме того, ее ярость, ее реальный гнев, выраженный неким косвенным образом, не вызывает сомнения.
Эриксон. Что же вам известно о ней?
Зейг. Я опять этим занимаюсь, а? (Смеется.)
(Пауза.)
Эриксон. Вспомните: она выдала мне три реплики.
Зейг. Что это за реплики?
Эриксон. Видите ли, вам следует самому их разгадать. Кроме того, вам необходимо знать, что содержится на последней странице. В первом абзаце с отвращением упоминаются четыре человека.
Зейг. Понятно.
Эриксон. Следующий абзац. Что там упоминается?
Зейг. Воровство.
Эриксон. И скамеечка для пианино — упоминается презрительно.
Зейг. Да.
Эриксон. Бриллиантовая заколка ставится в один ряд с копилками. Бриллианты невозможно сопоставлять с копилками. Кроме того, Диана презрительно отозвалась о пятом человеке.
(Перефразирует третий абзац.) «У нас было столько угля, что мы не могли пробраться в подвал. Люди, бывало, стояли вокруг и сквернословили». Она может получить тепло лишь в том случае, если проявит «должную степень благодарности».
А как выглядит ее самое раннее воспоминание о матери?
Зейг. Дотянуться и потрогать ее платье.
Эриксон. Свое платье, но не матери.
Зейг. Это воспоминание о платье. Самое раннее воспоминание о ее матери — потрогать ее платье.
Эриксон. Хорошо. Диана вошла в мой офис и заявила: «У меня страшно болит голова. А бардак на столе вашей секретарши только усиливает боль. А вам не кажется, что у доктора могла бы быть более приличная мебель? Каждому, кто читает медицинские книги, следует знать, как расставлять их на полке должным образом».
Зейг. И все в презрительном тоне.
Эриксон. И все в презрительном тоне. А бедный Алекс, проводящий с ней психотерапию? Она играла с ним, как с игрушкой. Одна неделя — вверх, другая — вниз. И так до тех пор, пока он не понял, что не мог допускать всех этих ошибок.
Зейг. Да, это так.
Эриксон. Потом ее доктором стал Дэнни. Он сам изъявил подобное желание. Дэнни спросил: «Я знаю, ваши парни не правы. Почему вы не отправили Диану на рентгеновское обследование?» Я ответил: «Возможно, оттого, что мы слишком глупы». Дэнни сообщил нам: «Хорошо, я заказал для нее полный курс рентгена». Я спросил: «Когда она пойдет получать свои снимки?»
Мы выяснили, когда она вернется после первого сеанса рентгена. Итак, когда Диана вернулась, мы с Алексом стояли рядом с лифтом. Она вышла из лифта и сказала: «Наконец-то у меня приличный доктор». Я сказал: «Прекрасно, Диана». Она завернула за угол. Мгновение я колебался, и потом мы тоже завернули за угол. Диана припала к фонтанчику для питья, заглатывая воду в огромных количествах с тем, чтобы разрушить вторую порцию рентгеновского облучения. Увидев нас, она сказала: «Пошли вы к черту, ловкачи!» И вошла в дамскую комнату. Мы с Алексом не были джентльменами и последовали за ней. Там Диана, засунув палец в рот, пыталась извергнуть из себя барий.
Ей удалось уничтожить результаты первого обследования. Дэнни послал ее на второй сеанс. Диана, получив первый снимок, убежала из больницы. Через два дня она вернулась. Дэнни назначил ей третий сеанс рентгена. Она опять сбежала и вернулась несколько дней спустя. Он назначил четвертый. На этот раз он полностью ограничил ее свободу и получил полный комплект рентгеновских снимков. Диана сбежала из больницы и не возвращалась в течение трех месяцев. (Смеется.) Другими словами, она была социопатом, способным разрушить все и всех.
Зейг. А что на последней странице?
Эриксон. Вы разве не догадываетесь?
Зейг. Нет.
Эриксон. Я велел Алексу усадить Диану за стол и дать ей дюжину карандашей. У стола должен был присутствовать санитар, который отбирал бы у нее каждый заполненный лист.
Зейг. Правильно.
Эриксон. Я рассказал ему о том, как она являлась по приемным дням с марта по август и разговаривала с моей секретаршей и со мной. При этом никто из нас не давал ей ни малейшего повода думать, что мы ее слушаем. Она, бывало, рассказывала о Джоан (такая славная девочка) и Ники (любит играть в игры). Ники любит оладьи. И ни одного местоимения в связи с именем Ники. Представьте, что вы пытаетесь рассказывать о двух людях, выдавая половую принадлежность только одного из них.
В начале августа мне случилось выйти по делам во двор больницы. Я завернул за угол и увидел Диану вместе с Ники и Джоан. И я сказал: «Извините, Диана, я ни в коем случае не намеревался встретить вас здесь».
Она бросила: «Черт вас побери». Ведь теперь я знал пол Ники. Тогда она даже отправилась со мной в центр Детройта, и детройтский суд предписал ей лечь в больницу округа Уэйн. Однако Диана постоянно жила в округе Понтиак, и судебные постановления округа Уэйн на нее не распространялись. (Эриксон смеется.) Она вынудила суд совершить ошибку.