В этой коммуникации содержится нечто большее, чем просто указательный аспект. В этих двух предложениях есть множество предписаний. Полное предписание — «Входите в транс». Другое! предписание звучит так: «Это задание (транс) будет сложным, но вы в конце концов можете выполнить его автоматически». Пациента подводят к «замешательству», упоминая"И" как"N" и"Р" как"Ь". Кроме того, пациента побуждают вспомнить прошлое. Последнее предложение, изменяя прошлое время на настоящее, также предписывает пациенту «быть поглощенным воспоминанием». Изменению способствуют не только слова терапевта или информация. Чаще всего изменение приходит, когда пациент реагирует на предписания терапевта, услышав то, что терапевт косвенно советует ему делать. Среди коммуникаторов, с которыми мне доводилось встречаться, Эриксон знал это лучше других. Он бдительно следил за командным аспектом коммуникации.
Контекст также является частью коммуникации, и его можно использовать в предписательной форме. Пример использования контекста Эриксоном дает один из моих первых визитов к нему. В те времена Эриксон еще не был широко известен в психологических кругах. «Необычайная терапия» (Haley, 1973), книга, которая принесла ему славу, только что вышла в свет.
После нескольких визитов я решил снять Эриксона на видеопленку и пригласил в Феникс своего друга Пола. Пол был мастером в использовании видеоаппаратуры, и он хотел сделать видеозаписи Эриксона за работой, поскольку таковых существовало исключительно мало.
Мы настроили оборудование и сняли, как Эриксон выполняет замечательное наведение транса, используя Пола в качестве субъекта. Эриксон работал с индивидом, у которого не было опыта в области гипноза. Он направлял свои усилия в сторону повышения как восприимчивости Пола, так и его способности развивать различные гипнотические феномены.
К сожалению, у меня больше не было возможности насладиться этим сеансом вторично: пленка была испорчена. Пол забыл подключить микрофон к видеокамере, и наш фильм получился немым. Я осуждал Пола и был более чем просто возмущен его оплошностью. Я ощущал себя полноправным владельцем своего времени, проведенного с Эриксоном. Я решил поделиться этим временем, а видео не сработало.
В тот вечер мы втроем обсуждали эту проблему, и Эриксон не позволил мне ругать Пола. Он заметил, что я был в равной мере ответственен за эту неудачу. Я принял замечание. Однако внутренне, скрытно, я ощущал, что он не прав. Я говорил себе, что даже Милтон Эриксон может совершить ошибку, позволительную лишь для второкурсника! Казалось, он не понимал, что бесценная пленка была безвозвратно утеряна; съемки оказались бесполезными. Тем не менее, без моего ведома, Эриксон собирался использовать эту беззвучную пленку.
На следующий день, когда мы с Полом находились в офисе Эриксона, Эриксон сказал мне: «Поставьте эту запись без звука». Затем он выжидающе посмотрел на Пола. Пол сидел в кресле пациента. Пол некоторое время смотрел видеозапись и затем спонтанно погрузился в транс! Эриксон использовал немую пленку в качестве техники наведения транса!
Побудить пациента вспомнить предыдущий гипнотический опыт и затем получить к нему доступ — это общепринятая техника наведения. Когда Пол увидел транс, в котором пребывал днем ранее, он впал в новый транс. Для него не имело значения, был ли на пленке звук. Пол был чувствителен к ситуации. Он интуитивно ощутил намерение Эриксона и отреагировал соответствующим образом.
Я занялся проблемой, и мы настроили оборудование, чтобы записать на видео наведение транса в этот день. Пребывая в трансе, Пол встал из своего кресла с правой рукой в каталепсии (он был правшой), подошел к видеокамере и проверил звуковой контакт, используя левую руку. Он забыл как о своем окружении, так и о том факте, что его правая рука каталептична. Возвратившись на место, Пол взглянул на Эриксона и произнес, механически и медленно: «Я хотел бы, чтобы вы научили меня еще другим вещам, пока я нахожусь в этом состоянии».
Эриксон полагал, что каталепсия Пола была ярким примером побочного поведения. Позже он подчеркивал, что, если бы не эта беззвучная пленка, он так бы и не приобрел этот великолепный обучающий опыт.
Данный случай — лишь один из примеров того, как Эриксон использовал контекст. Он установил транс Пола, просто манипулируя реальной ситуацией и осуществляя коммуникацию «элиминированного шага», тем самым осуществляя наведение, на которое среагировал Пол. И что характерно, он сделал это так, что акцент пришелся на позитивное — «очевидно бесполезную» пленку, которая оказалась значимой!
Между прочим, это второе наведение — один из немногих случаев, когда я видел, чтобы Эриксон что-то упустил. Как обнаружилось, Пол замечательно реагировал на минимальные сигналы Эриксона. В ходе наведения Эриксон взглянул на меня и сказал что-то вроде: «Я не вижу определенно, что происходит, но у него изменен рефлекс мигания». Пока Эриксон говорил, глаза Пола закрылись.
Позже Эриксон спросил меня, когда и почему Пол закрыл глаза. Я не знал. Эриксон объяснил, что Пол закрыл глаза при упоминании измененного рефлекса мигания. Однако, просматривая видеопленку, мы с Полом поняли, что Эриксон ошибался. На самом деле, когда Эриксон сказал: «Я не вижу…», Пол был так настроен на минимальные сигналы, что воспринял сообщение буквально и быстро закрыл глаза. Как свидетельствует точная восприимчивость к предписанию, буквализм часто служит характеристикой хорошего гипнотического субъекта. Пол услышал «Я не вижу»как предписание «Глаза не.видят» и отреагировал совершенно точно.
Вот еще несколько примеров использования контекста Эриксоном.
Пример 1
На этот раз Эриксон не взял с меня плату, и я хотел преподнести ему подарок, чтобы выразить свою признательность. В те времена у меня не было достаточно денег, чтобы позволить себе обширное обучение. Его стиль состоял в том, чтобы не взимать плату с тех пациентов или студентов, которые не могли себе этого позволить.
Эриксон любил резьбу по дереву. У него была обширная коллекция деревянных поделок, изготовленных индейцами племени сери, живших в пустыне на северо-западе Мексики. Итак, я подарил ему деревянную резную фигурку. Основание, представляющее сплавной лес, не было закончено. Верхняя часть фигурки изображала голову утки. Когда я преподнес ему этот подарок, он взглянул на сплавной лес и взглянул на меня. Потом сказал: «Что-то проявляется».
Пример 2
Несколько лет спустя, на Рождество, Эриксон подарил мне деревянную сову. Я поблагодарил его: «Очень мудрый подарок, доктор Эриксон». Его символизм не пропал.
Пример 3
Когда закончилась одна из наших встреч в 1974 году, Эриксон, сидя в своей коляске, отчаянно пытался преодолеть уклон между внутренним двориком и домом. Я ринулся помочь ему, искренне пытаясь быть ему полезным, однако он отклонил мои услуги, многозначительно сказав: «Следует использовать свои собственные силы, потому что знаешь, с чем имеешь дело». После этого он продолжал толкать коляску в сторону дома. Он увидел возможность обучить меня и воспользовался ею.
Пример 4
В двух известных мне случаях Эриксон «случайно» забывал на своем столе раскрытые папки с историями болезни, чтобы пациенты могли бросить на них взгляд. Его заметки, как правило, были разделены значительными промежутками. Пациенты смогли прочитать: «Продвигается хорошо!»
Пример 5
Мне казалось, что Эриксон даже телефонные звонки использовал. Он часто отвечал на звонки во время учебных семинаров, которые устраивались в его офисе. Затем продолжал свой ход мысли именно с того места, где закончил. Возвращение к отправной точке в такой манере — это техника структурированной амнезии (Erickson & Rossi, 1974), направленная на то, чтобы вызвать потерю непосредственного воспоминания о вклинившемся эпизоде. Мне казалось, что, отвечая на звонки в ходе встречи, он хотел обратить на это внимание присутствующих и, возможно, продемонстрировать пациенту или студенту его способность к амнезии. (Замечание: Эриксон использовал эту технику только в своем офисе на Хэйворд-Стрит, который занимал последние 10 лет своей жизни. В той комнате, которую он занимал на Сайпресс-Стрит с 1949 по 1969 гг., у него не было телефона.)
Пример 6
Эриксон проводил психотерапию, оставляя свои автографы на книгах. Каждый автограф был обращен к личности получающего его, и многие из них заключали в себе терапевтическое намерение. Вот некоторые из памятных автографов, написанных для меня: 1) «В каждую жизнь должно прийти некое замешательство… а также некоторое просветление». Эриксон перефразировал известную строчку из Лонгфелло, которую часто цитировала его мать. Мой первоначальный контакт с ним привел меня в замешательство, и было приятно узнать, что за ним, возможно, последует просветление. 2) «За каждым углом следует ожидать нечто неожиданное». Достаточно полезное предостережение для тех, кто склонен полностью полагаться на сознательное планирование. 3) «Одно из великих чудес мира — открыть глаза». Неплохой совет для того, кто полагается только на свой слух. 4) «Просто еще одна книга, чтобы прибавить кудрей на вашей голове». Эриксон знал, что я люблю кудрявые волосы. Для него было характерно «пристегивать» свою терапию к тому, что ценил пациент или студент. 5) Эриксон написал предисловие к «Изменению» Вацлавика, Уикленда и Фиша. Он подписал его: «Май 1974. Джеффу Зейгу. Оглянитесь на последние десять лет и отметьте изменения». Это был полезный, мудрый совет для того, кто спешил достичь мастерства. Эриксон пытался пробудить осознание ценности процессов развития.
Очевидно, что Эриксон не ограничивал свою психотерапию лишь вербальными комментариями в своем офисе. Он постоянно работал, стремясь довести свое влияние до максимума. Эриксон был исключительно уверен в эффекте своей коммуникации. Казалось, что он преуспевал в поиске новых возможностей создания воздействующей коммуникации, используя аспекты окружения. Помимо использования контекста, он также применял другие формы косвенного предписания.
Использование косвенного предписания
Характерным аспектом подхода Эриксона служило его использование косвенного предписания. Иногда он мог быть вполне прямолинеен но, как правило, использовал косвенный путь. Как это ни парадоксально, косвенное предписание часто является самым прямым методом для побуждения к изменению.
Один из аспектов косвенного подхода Эриксона состоял в том, что он структурировал истории так, что они оказывали влияние на нескольких уровнях. В учебной ситуации его случаи служили не только интересными примерами хорошей психотерапии. Часто они относились к другим психологическим уровням.
Например, мы с Полом и еще один студент находились в Фениксе, чтобы обучаться у Эриксона. Мы бессознательно соперничали, добиваясь внимания Эриксона, и, конечно, он это заметил. Эриксон резко оборвал ход своей мысли и рассказал нам историю о его конкуренте с Востока, который приехал навестить его и захотел войти в транс (см. Rosen, где имеется полное описание случая). Эриксон использовал технику левитации руки и сказал: «Хорошо. А теперь посмотрите, какая рука поднимается быстрее».
Один из нас спросил, не намекает ли эта история на конкуренцию среди нас. Эриксон признал, что почувствовал конкуренцию и отметил: «Я, безусловно, не хотел никакой конкуренции». Тем самым он подразумевал, что конкуренцию можно направить в другом направлении.
Таким образом, он комментировал и косвенно проявлял эмпа-тию. Эриксон не часто проявлял эмпатию в роджерианском смысле. Он не стал бы говорить: «Кажется, вы ощущаете потребность в конкуренции». Вместо этого его история обращалась к идее конкуренции и к идее изменения ее направления.
Когда он рассказывал свою историю, мы еще не признали конкуренцию, но уловили его сигнал. Когда мы прямо обсуждали с ним идею нашей конкуренции, он был полностью готов вести разговор открыто. Его стиль не допускал, чтобы проблемы оставались на бессознательном уровне.
Вежливость служила одной из причин, по которой он прямо не поднял идею конкуренции. Он реагировал на том же уровне опыта, на котором тот был представлен. Начни мы открытый разговор о конкуренции, то пришли бы к тому же. Однако Эриксон верил в целостность бессознательного и относился к нему с почтением. Казалось, что он следовал правилу: если что-то выражается бессознательно — реагируй соответственно; если выражение происходит сознательно — веди обсуждение открыто.
Косвенное предписание в письменной форме
Помимо прочего, Эриксон мог проявлять косвенный подход в своей письменной коммуникации.
Мое знакомство с эриксоновской мыслью произошло при посредничестве Хейли. Я прочитал «Передовую технику гипноза и терапии» (Haley, 1967), и взгляды Эриксона произвели на меня впечатление. Впоследствии, под влиянием прихоти, я написал письмо своей двоюродной сестре Эллен, которая обучалась на курсах медсестер в Туксоне, Аризона. Я писал: «Если тебе доведется побывать в Фениксе, навести Милтона Эриксона. Этот человек — гений».
Эллен отвечала: «Ты помнишь мою соседку по комнате, Роксан-ну Эриксон?» Они жили вместе в Сан-Франциско, и я приезжал к ним несколькими годами ранее. Эллен постоянно шептала мне на ухо, что отец Роксанны — известный психиатр. Тем не менее, я не осведомился о ее фамилии, и это не имело для меня большого значения.
Итак, я написал Эриксону и Роксанне, спрашивая, не мог бы я приехать в Феникс на учебу и посмотреть, как он работает с пациентами.
Вот отрывки из письма от 9-го ноября 1973 г.
Эриксон назначил время для моего визита.
Два года спустя я размышлял над изначальной коммуникацией Эриксона. Он сомневался по поводу идеи моего приезда в Феникс; было необходимо, чтобы я прореагировал повторно. Эриксон взял меня в свои ученики только после того, как я проявил «действительно важную вещь», а именно, мотивацию!
Использование историй для улучшения запоминания
Истории Эриксона оживляли простые идеи. Дело не только в том, что концепции лучше запоминаются, когда они представляются в форме истории (Zeig, 1980a), но и в том, что истории привносят энергию в терапевтическую ситуацию. Я научился этому у Эриксона, поскольку своими историями он помог мне изменить собственную жизнь.
В 1978 году я переехал в Феникс. Временами я консультировался с Эриксоном по поводу моих профессиональных или личных затруднений. Однажды я сказал ему, что меня тревожит нервная привычка застенчиво улыбаться в самый неподходящий момент. В ответ он рассказал мне историю о своих руках. Эриксон сказал, что в детстве сломал указательный палец правой руки и повредил ноготь. Теперь, когда ему хотелось взять что-нибудь ценное, он брал это, не прибегая к помощи указательного пальца. Но если это было нечто, не представляющее цены, он обязательно использовал указательный палец. Эриксон рассказал, что у него была студентка, знавшая об этой привычке. Однажды она протянула ему свое «бриллиантовое» обручальное кольцо. Эриксон взглянул на кольцо и краем глаза увидел, что женщина покраснела. Затем он опустил взгляд на свою руку и понял, что держит кольцо указательным пальцем. (Другими словами, бриллианты были фальшивыми, и она это знала.)
В этом заключалась суть совета, который дал мне Эриксон. Я покинул его офис в смущении. Потом все обдумал и решил, что, обсуждая случай с бриллиантовым кольцом, он как бы говорил мне, что моя проблема не настоящая. Я начал думать об этиологии своей «проблемы», возможно, потому что Эриксон говорил об этиологии своего собственного паттерна. Как бы то ни было, терапия сработала. Я перестал застенчиво улыбаться.
Истории Эриксона помогали мне снова и снова. Как-то в начальный период моего обучения, я сказал Эриксону, что боюсь транса. Он спросил меня, почему, и я ответил: «Не знаю. Возможно, боюсь потерять сознание».
Эриксон сказал, что приведет мне несколько примеров. Он рассказал о мальчике, который пошел на охоту вместе с отцом. Мальчик обожал охоту на оленей, пока ему не исполнилось шестнадцать, и отец заявил, что его сын уже достаточно взрослый, чтобы ходить на охоту самостоятельно. Парню дали ружье, и он подстрелил оленя. От неожиданности он задрожал и побледнел.
Далее Эриксон рассказал историю о конкурсе красоты: победительница конкурса Мисс Америка плачет и дрожит. Затем он заговорил о родах. Он рассказал о женщине, которая страшилась разрешения от бремени, хотя она понимала, что в течение всей истории человечества женщины без труда выполняли эту задачу.
Впоследствии Эриксон объяснил мне, что в предыдущий день, в ходе сеанса, я то входил в транс, то выходил из него.
Потом я сказал ему, что хочу приобрести «опыт якорения», чтобы можно было понять, как использовать гипноз. Он рассказал мне еще две истории.
Первая — о бейсбольном игроке, пропустившем мяч, когда «заякорил» сам себя. Вторая — про студента медицины, который семь лет провел на первом курсе медицинской школы. Когда его спрашивали о том, что такое дельтовидная мышца, он пересказывал содержание учебника, буквально, начиная с первой страницы. Он возвращался к первой странице, потому что ему нужно было заякорить себя.
Потом Эриксон взглянул на меня и произнес: «Ты хочешь обладать способностью использовать гипноз в различные периоды времени. Ты входишь и выходишь, позволяя этому случиться». Последствия этих историй сказались на расширении возможности использовать мои гипнотические способности; больше я не опасался неблагоприятных реакций на гипноз.
Истории подобного типа легко интерпретируются. В основном, Эриксон переопределял мой страх «потери сознания» и позволял мне примириться с тем, что часть начального процесса обучения может включать нежданные эмоции. По сути, эта техника переопределения давала простор для более позитивной интерпретации «потери сознания» (подобные чувства обычно возникают после триумфа) и негативной интерпретации необходимости в «якоре». Однако, если подвергать эти истории излишнему анализу, часто утрачивается гештальт. Целое больше суммы составляющих его частей.
Истории Эриксона помогли мне и еще в одном случае. Когда в 1976 году я приехал в Феникс, у моего отца был коронарный приступ. Мать не могла связаться со мной, поскольку я только что перебрался в Феникс и не имел постоянного места жительства. Поэтому она послала телеграмму Эриксонам.
Когда я пришел за телеграммой, Эриксон рассказал мне историю о своем отце, которую я перескажу так, как помню. Она подробно описана Розеном (1982а).
Эриксон сказал, что его отец испытал первый коронарный приступ, когда ему было около восьмидесяти. Он очнулся в больнице маленького городка в Висконсине и взглянул на доктора, который сказал ему: «Мистер Эриксон у вас серьезная коронарная недостаточность. Вам придется провести в больнице пару месяцев». Мистер Эриксон ответил: «Я не располагаю парой месяцев. Через неделю меня здесь не будет». Через неделю он был выписан из больницы.
Прошло несколько лет, и у мистера Эриксона случился очередной приступ. Он очнулся в той же больнице, увидел того же доктора, тяжко вздохнул и произнес: «Только не еще одну неделю».
Несколько лет спустя у мистера Эриксона случился еще один коронарный приступ. Когда он пришел в сознание, он сказал доктору (тому же самому): «Знаете, док, я немного старею. Я полагаю, мне следует побыть в больнице недельки две».
Когда ему уже было за девяносто, мистер Эриксон пережил еще один коронарный приступ. Когда болезнь отступила, он сказал доктору: «Знаете, док, я думал, что этот четвертый приступ меня доконает. Но теперь я начинаю терять веру в пятый».
Когда ему было девяносто семь с половиной лет, мистер Эриксон собрался на прогулку с дочерьми. Сев в автомобиль, он понял, что забыл шляпу, и вернулся за ней домой. Некоторое время спустя обе сестры отметили для себя: «Вот оно, должно быть, и пришло». Действительно, мистер Эриксон умер в результате церебрального кровоизлияния. Эриксон прокомментировал это так: «Он был прав, потеряв веру в пятый». Затем он посмотрел на меня и сказал: «По-настоящему важная вещь — мотивация вашего отца».
Я действительно оценил помощь Эриксона, а драматический аспект этого рассказа сделал его запоминающимся и эффективным. Я столкнулся с конфликтом в области моей ответственности перед семьей. Его история выстроила перспективу и помогла мне выработать курс поведения. Кроме того, следует отметить контекст: Вмешательство Эриксона не было ответом на мои проблемы; я не просил его о помощи. Это был стиль Эриксона: если вы находились рядом с ним, он имел право осуществлять гипноз и психотерапию. Кому-то это может показаться неэтичным и манипулятивным, но для Эриксона это был вопрос социального этикета. Он реагировал на ситуацию самым значимым из возможных способов. Реципиент коммуникации был волен реагировать на нее в желаемой для него степени.
В истории об отце Эриксон выразил свой взгляд на то отношение, которое люди должны проявлять к смерти и болезни. Как свидетельствуют обстоятельства его смерти, он не был лицемером; он смоделировал те принципы, которых придерживался.
Моделирование смерти
Воскресным утром 23 марта 1980 года Эриксон слег от сильной инфекции. Он находился в полукоматозном состоянии вплоть до 23.00 вторника и умер в присутствии миссис Эриксон и дочери Роксанны. Пока он находился в таком состоянии, члены его семьи успели прилететь в Феникс.
Пребывая в больнице, Эриксон проявлял некоторые реакции, но только по отношению к членам семьи. Когда они разговаривали с ним, его веки часто подрагивали.
Его манера умирать соответствовала его образу жизни. Эриксон гордился тем, что его отец умер, когда отправился что-то сделать, и его собственная смерть представляла собой нечто подобное. Эриксон только что закончил недельный семинар, и студенты уже приехали на семинар, который должен был состояться в понедельник. Пребывая в больнице, он явным образом боролся за свою жизнь. У меня было такое чувство, что он так и не сдался. Казалось, он боролся за каждый возможный вздох, а потом делал еще один.
После похорон Эриксона мы пошли в его дом на ужин. Все обошлось без преувеличенной скорби. Эриксон всегда говорил, что жизнь существует для живых и нет нужды в глубокой скорби.
Эриксон часто прибегал к задиристому юмору, чтобы развеять чувства, связанные со смертью. Однажды, когда я выразил озабоченность его ухудшающимся здоровьем, он, перефразируя Теннисона, заметил: «Пусть смолкнут все стенания у стойки, когда корабль мой в море отплывет». Он также шутил, что умирание — это последнее, что он намерен совершить (ср. Rosen 1982a; также Rosen, 1982b). Его позиция была такова: «Мы все начинаем умирать, когда рождаемся. Некоторые из нас проворнее других. Почему бы не жить и не наслаждаться — ведь ты можешь очнуться мертвым. Ты даже не будешь знать об этом. Но тогда кто-то другой будет печалиться. А до тех пор живи и наслаждайся жизнью».
По другому случаю он произнес нараспев: «Хочешь хороший рецепт долголетия? Всегда будь уверен в том, что проснешься утром. А гарантировать это можно, только если будешь выпивать на ночь много воды» (Zeig, 1980a).
Эриксон обратился с просьбой к одной группе студентов, чтобы на смертном одре ему рассказывали анекдоты. К сожалению, я узнал о его просьбе слишком поздно.
Запоминающиеся фразы и аналогии
Истории — не единственный метод для запоминания. Воспоминания могут быть «помечены» через необычные афоризмы, речевой оборот или простые аналогии. Вот несколько примеров:
Когда мы готовили Первый международный конгресс по Эриксоновским подходам к гипнозу и психотерапии, Эриксон высказал предположение, что я, возможно, приобрету широкую известность в области гипноза и смогу стать чиновником в профессиональном сообществе. «Хотите знать, как выбиться в верхи организации?» — осведомился он. «Еще бы!» — ответил я." Тащите людей за собой вверх", — пояснил Эриксон.
Контекст также является частью коммуникации, и его можно использовать в предписательной форме. Пример использования контекста Эриксоном дает один из моих первых визитов к нему. В те времена Эриксон еще не был широко известен в психологических кругах. «Необычайная терапия» (Haley, 1973), книга, которая принесла ему славу, только что вышла в свет.
После нескольких визитов я решил снять Эриксона на видеопленку и пригласил в Феникс своего друга Пола. Пол был мастером в использовании видеоаппаратуры, и он хотел сделать видеозаписи Эриксона за работой, поскольку таковых существовало исключительно мало.
Мы настроили оборудование и сняли, как Эриксон выполняет замечательное наведение транса, используя Пола в качестве субъекта. Эриксон работал с индивидом, у которого не было опыта в области гипноза. Он направлял свои усилия в сторону повышения как восприимчивости Пола, так и его способности развивать различные гипнотические феномены.
К сожалению, у меня больше не было возможности насладиться этим сеансом вторично: пленка была испорчена. Пол забыл подключить микрофон к видеокамере, и наш фильм получился немым. Я осуждал Пола и был более чем просто возмущен его оплошностью. Я ощущал себя полноправным владельцем своего времени, проведенного с Эриксоном. Я решил поделиться этим временем, а видео не сработало.
В тот вечер мы втроем обсуждали эту проблему, и Эриксон не позволил мне ругать Пола. Он заметил, что я был в равной мере ответственен за эту неудачу. Я принял замечание. Однако внутренне, скрытно, я ощущал, что он не прав. Я говорил себе, что даже Милтон Эриксон может совершить ошибку, позволительную лишь для второкурсника! Казалось, он не понимал, что бесценная пленка была безвозвратно утеряна; съемки оказались бесполезными. Тем не менее, без моего ведома, Эриксон собирался использовать эту беззвучную пленку.
На следующий день, когда мы с Полом находились в офисе Эриксона, Эриксон сказал мне: «Поставьте эту запись без звука». Затем он выжидающе посмотрел на Пола. Пол сидел в кресле пациента. Пол некоторое время смотрел видеозапись и затем спонтанно погрузился в транс! Эриксон использовал немую пленку в качестве техники наведения транса!
Побудить пациента вспомнить предыдущий гипнотический опыт и затем получить к нему доступ — это общепринятая техника наведения. Когда Пол увидел транс, в котором пребывал днем ранее, он впал в новый транс. Для него не имело значения, был ли на пленке звук. Пол был чувствителен к ситуации. Он интуитивно ощутил намерение Эриксона и отреагировал соответствующим образом.
Я занялся проблемой, и мы настроили оборудование, чтобы записать на видео наведение транса в этот день. Пребывая в трансе, Пол встал из своего кресла с правой рукой в каталепсии (он был правшой), подошел к видеокамере и проверил звуковой контакт, используя левую руку. Он забыл как о своем окружении, так и о том факте, что его правая рука каталептична. Возвратившись на место, Пол взглянул на Эриксона и произнес, механически и медленно: «Я хотел бы, чтобы вы научили меня еще другим вещам, пока я нахожусь в этом состоянии».
Эриксон полагал, что каталепсия Пола была ярким примером побочного поведения. Позже он подчеркивал, что, если бы не эта беззвучная пленка, он так бы и не приобрел этот великолепный обучающий опыт.
Данный случай — лишь один из примеров того, как Эриксон использовал контекст. Он установил транс Пола, просто манипулируя реальной ситуацией и осуществляя коммуникацию «элиминированного шага», тем самым осуществляя наведение, на которое среагировал Пол. И что характерно, он сделал это так, что акцент пришелся на позитивное — «очевидно бесполезную» пленку, которая оказалась значимой!
Между прочим, это второе наведение — один из немногих случаев, когда я видел, чтобы Эриксон что-то упустил. Как обнаружилось, Пол замечательно реагировал на минимальные сигналы Эриксона. В ходе наведения Эриксон взглянул на меня и сказал что-то вроде: «Я не вижу определенно, что происходит, но у него изменен рефлекс мигания». Пока Эриксон говорил, глаза Пола закрылись.
Позже Эриксон спросил меня, когда и почему Пол закрыл глаза. Я не знал. Эриксон объяснил, что Пол закрыл глаза при упоминании измененного рефлекса мигания. Однако, просматривая видеопленку, мы с Полом поняли, что Эриксон ошибался. На самом деле, когда Эриксон сказал: «Я не вижу…», Пол был так настроен на минимальные сигналы, что воспринял сообщение буквально и быстро закрыл глаза. Как свидетельствует точная восприимчивость к предписанию, буквализм часто служит характеристикой хорошего гипнотического субъекта. Пол услышал «Я не вижу»как предписание «Глаза не.видят» и отреагировал совершенно точно.
Вот еще несколько примеров использования контекста Эриксоном.
Пример 1
На этот раз Эриксон не взял с меня плату, и я хотел преподнести ему подарок, чтобы выразить свою признательность. В те времена у меня не было достаточно денег, чтобы позволить себе обширное обучение. Его стиль состоял в том, чтобы не взимать плату с тех пациентов или студентов, которые не могли себе этого позволить.
Эриксон любил резьбу по дереву. У него была обширная коллекция деревянных поделок, изготовленных индейцами племени сери, живших в пустыне на северо-западе Мексики. Итак, я подарил ему деревянную резную фигурку. Основание, представляющее сплавной лес, не было закончено. Верхняя часть фигурки изображала голову утки. Когда я преподнес ему этот подарок, он взглянул на сплавной лес и взглянул на меня. Потом сказал: «Что-то проявляется».
Пример 2
Несколько лет спустя, на Рождество, Эриксон подарил мне деревянную сову. Я поблагодарил его: «Очень мудрый подарок, доктор Эриксон». Его символизм не пропал.
Пример 3
Когда закончилась одна из наших встреч в 1974 году, Эриксон, сидя в своей коляске, отчаянно пытался преодолеть уклон между внутренним двориком и домом. Я ринулся помочь ему, искренне пытаясь быть ему полезным, однако он отклонил мои услуги, многозначительно сказав: «Следует использовать свои собственные силы, потому что знаешь, с чем имеешь дело». После этого он продолжал толкать коляску в сторону дома. Он увидел возможность обучить меня и воспользовался ею.
Пример 4
В двух известных мне случаях Эриксон «случайно» забывал на своем столе раскрытые папки с историями болезни, чтобы пациенты могли бросить на них взгляд. Его заметки, как правило, были разделены значительными промежутками. Пациенты смогли прочитать: «Продвигается хорошо!»
Пример 5
Мне казалось, что Эриксон даже телефонные звонки использовал. Он часто отвечал на звонки во время учебных семинаров, которые устраивались в его офисе. Затем продолжал свой ход мысли именно с того места, где закончил. Возвращение к отправной точке в такой манере — это техника структурированной амнезии (Erickson & Rossi, 1974), направленная на то, чтобы вызвать потерю непосредственного воспоминания о вклинившемся эпизоде. Мне казалось, что, отвечая на звонки в ходе встречи, он хотел обратить на это внимание присутствующих и, возможно, продемонстрировать пациенту или студенту его способность к амнезии. (Замечание: Эриксон использовал эту технику только в своем офисе на Хэйворд-Стрит, который занимал последние 10 лет своей жизни. В той комнате, которую он занимал на Сайпресс-Стрит с 1949 по 1969 гг., у него не было телефона.)
Пример 6
Эриксон проводил психотерапию, оставляя свои автографы на книгах. Каждый автограф был обращен к личности получающего его, и многие из них заключали в себе терапевтическое намерение. Вот некоторые из памятных автографов, написанных для меня: 1) «В каждую жизнь должно прийти некое замешательство… а также некоторое просветление». Эриксон перефразировал известную строчку из Лонгфелло, которую часто цитировала его мать. Мой первоначальный контакт с ним привел меня в замешательство, и было приятно узнать, что за ним, возможно, последует просветление. 2) «За каждым углом следует ожидать нечто неожиданное». Достаточно полезное предостережение для тех, кто склонен полностью полагаться на сознательное планирование. 3) «Одно из великих чудес мира — открыть глаза». Неплохой совет для того, кто полагается только на свой слух. 4) «Просто еще одна книга, чтобы прибавить кудрей на вашей голове». Эриксон знал, что я люблю кудрявые волосы. Для него было характерно «пристегивать» свою терапию к тому, что ценил пациент или студент. 5) Эриксон написал предисловие к «Изменению» Вацлавика, Уикленда и Фиша. Он подписал его: «Май 1974. Джеффу Зейгу. Оглянитесь на последние десять лет и отметьте изменения». Это был полезный, мудрый совет для того, кто спешил достичь мастерства. Эриксон пытался пробудить осознание ценности процессов развития.
Очевидно, что Эриксон не ограничивал свою психотерапию лишь вербальными комментариями в своем офисе. Он постоянно работал, стремясь довести свое влияние до максимума. Эриксон был исключительно уверен в эффекте своей коммуникации. Казалось, что он преуспевал в поиске новых возможностей создания воздействующей коммуникации, используя аспекты окружения. Помимо использования контекста, он также применял другие формы косвенного предписания.
Использование косвенного предписания
Характерным аспектом подхода Эриксона служило его использование косвенного предписания. Иногда он мог быть вполне прямолинеен но, как правило, использовал косвенный путь. Как это ни парадоксально, косвенное предписание часто является самым прямым методом для побуждения к изменению.
Один из аспектов косвенного подхода Эриксона состоял в том, что он структурировал истории так, что они оказывали влияние на нескольких уровнях. В учебной ситуации его случаи служили не только интересными примерами хорошей психотерапии. Часто они относились к другим психологическим уровням.
Например, мы с Полом и еще один студент находились в Фениксе, чтобы обучаться у Эриксона. Мы бессознательно соперничали, добиваясь внимания Эриксона, и, конечно, он это заметил. Эриксон резко оборвал ход своей мысли и рассказал нам историю о его конкуренте с Востока, который приехал навестить его и захотел войти в транс (см. Rosen, где имеется полное описание случая). Эриксон использовал технику левитации руки и сказал: «Хорошо. А теперь посмотрите, какая рука поднимается быстрее».
Один из нас спросил, не намекает ли эта история на конкуренцию среди нас. Эриксон признал, что почувствовал конкуренцию и отметил: «Я, безусловно, не хотел никакой конкуренции». Тем самым он подразумевал, что конкуренцию можно направить в другом направлении.
Таким образом, он комментировал и косвенно проявлял эмпа-тию. Эриксон не часто проявлял эмпатию в роджерианском смысле. Он не стал бы говорить: «Кажется, вы ощущаете потребность в конкуренции». Вместо этого его история обращалась к идее конкуренции и к идее изменения ее направления.
Когда он рассказывал свою историю, мы еще не признали конкуренцию, но уловили его сигнал. Когда мы прямо обсуждали с ним идею нашей конкуренции, он был полностью готов вести разговор открыто. Его стиль не допускал, чтобы проблемы оставались на бессознательном уровне.
Вежливость служила одной из причин, по которой он прямо не поднял идею конкуренции. Он реагировал на том же уровне опыта, на котором тот был представлен. Начни мы открытый разговор о конкуренции, то пришли бы к тому же. Однако Эриксон верил в целостность бессознательного и относился к нему с почтением. Казалось, что он следовал правилу: если что-то выражается бессознательно — реагируй соответственно; если выражение происходит сознательно — веди обсуждение открыто.
Косвенное предписание в письменной форме
Помимо прочего, Эриксон мог проявлять косвенный подход в своей письменной коммуникации.
Мое знакомство с эриксоновской мыслью произошло при посредничестве Хейли. Я прочитал «Передовую технику гипноза и терапии» (Haley, 1967), и взгляды Эриксона произвели на меня впечатление. Впоследствии, под влиянием прихоти, я написал письмо своей двоюродной сестре Эллен, которая обучалась на курсах медсестер в Туксоне, Аризона. Я писал: «Если тебе доведется побывать в Фениксе, навести Милтона Эриксона. Этот человек — гений».
Эллен отвечала: «Ты помнишь мою соседку по комнате, Роксан-ну Эриксон?» Они жили вместе в Сан-Франциско, и я приезжал к ним несколькими годами ранее. Эллен постоянно шептала мне на ухо, что отец Роксанны — известный психиатр. Тем не менее, я не осведомился о ее фамилии, и это не имело для меня большого значения.
Итак, я написал Эриксону и Роксанне, спрашивая, не мог бы я приехать в Феникс на учебу и посмотреть, как он работает с пациентами.
Вот отрывки из письма от 9-го ноября 1973 г.
Дорогой мистер Зейг!Я был поражен комментариями Эриксона и тем, что этот значительный человек нашел время, чтобы ответить мне лично. Я не был особо настойчивым человеком, но письмо заинтриговало меня. Я написал, что понимаю, что он болен, но был бы весьма признателен ему за любое количество времени, которое он смог бы уделить мне.
Я был весьма польщен Вашим письмом. Я был бы рад встретиться с Вами, то те один-два пациента, что я принимаю в день не стоят Вашего внимания. Кроме того, я не смогу использовать их в целях Вашего обучения. Помимо этого, мое общее физическое состояние значительно пошатнулось, и я не в состоянии обещать Вам час общения в течение двух дней подряд.
Хотелось бы посоветовать Вам, чтобы, читая мои работы, Вы уделяли внимание межличностным взаимоотношениям, внутриличностным взаимоотношениям и эффекту «снежного кома», сопровождающему изменение в поведении…
Есть еще одна вещь, которую мне хотелось бы подчеркнуть. Я хотел бы убедить Вас в том, что специальный язык, многословие, указания или внушения — все это в высшей степени не важно. Действительно важная вещь — это мотивация к изменению и осознание того, что никто не знает своих истинных способностей.
Искренне Ваш, Милтон Г. Эриксон.
Эриксон назначил время для моего визита.
Два года спустя я размышлял над изначальной коммуникацией Эриксона. Он сомневался по поводу идеи моего приезда в Феникс; было необходимо, чтобы я прореагировал повторно. Эриксон взял меня в свои ученики только после того, как я проявил «действительно важную вещь», а именно, мотивацию!
Использование историй для улучшения запоминания
Истории Эриксона оживляли простые идеи. Дело не только в том, что концепции лучше запоминаются, когда они представляются в форме истории (Zeig, 1980a), но и в том, что истории привносят энергию в терапевтическую ситуацию. Я научился этому у Эриксона, поскольку своими историями он помог мне изменить собственную жизнь.
В 1978 году я переехал в Феникс. Временами я консультировался с Эриксоном по поводу моих профессиональных или личных затруднений. Однажды я сказал ему, что меня тревожит нервная привычка застенчиво улыбаться в самый неподходящий момент. В ответ он рассказал мне историю о своих руках. Эриксон сказал, что в детстве сломал указательный палец правой руки и повредил ноготь. Теперь, когда ему хотелось взять что-нибудь ценное, он брал это, не прибегая к помощи указательного пальца. Но если это было нечто, не представляющее цены, он обязательно использовал указательный палец. Эриксон рассказал, что у него была студентка, знавшая об этой привычке. Однажды она протянула ему свое «бриллиантовое» обручальное кольцо. Эриксон взглянул на кольцо и краем глаза увидел, что женщина покраснела. Затем он опустил взгляд на свою руку и понял, что держит кольцо указательным пальцем. (Другими словами, бриллианты были фальшивыми, и она это знала.)
В этом заключалась суть совета, который дал мне Эриксон. Я покинул его офис в смущении. Потом все обдумал и решил, что, обсуждая случай с бриллиантовым кольцом, он как бы говорил мне, что моя проблема не настоящая. Я начал думать об этиологии своей «проблемы», возможно, потому что Эриксон говорил об этиологии своего собственного паттерна. Как бы то ни было, терапия сработала. Я перестал застенчиво улыбаться.
Истории Эриксона помогали мне снова и снова. Как-то в начальный период моего обучения, я сказал Эриксону, что боюсь транса. Он спросил меня, почему, и я ответил: «Не знаю. Возможно, боюсь потерять сознание».
Эриксон сказал, что приведет мне несколько примеров. Он рассказал о мальчике, который пошел на охоту вместе с отцом. Мальчик обожал охоту на оленей, пока ему не исполнилось шестнадцать, и отец заявил, что его сын уже достаточно взрослый, чтобы ходить на охоту самостоятельно. Парню дали ружье, и он подстрелил оленя. От неожиданности он задрожал и побледнел.
Далее Эриксон рассказал историю о конкурсе красоты: победительница конкурса Мисс Америка плачет и дрожит. Затем он заговорил о родах. Он рассказал о женщине, которая страшилась разрешения от бремени, хотя она понимала, что в течение всей истории человечества женщины без труда выполняли эту задачу.
Впоследствии Эриксон объяснил мне, что в предыдущий день, в ходе сеанса, я то входил в транс, то выходил из него.
Потом я сказал ему, что хочу приобрести «опыт якорения», чтобы можно было понять, как использовать гипноз. Он рассказал мне еще две истории.
Первая — о бейсбольном игроке, пропустившем мяч, когда «заякорил» сам себя. Вторая — про студента медицины, который семь лет провел на первом курсе медицинской школы. Когда его спрашивали о том, что такое дельтовидная мышца, он пересказывал содержание учебника, буквально, начиная с первой страницы. Он возвращался к первой странице, потому что ему нужно было заякорить себя.
Потом Эриксон взглянул на меня и произнес: «Ты хочешь обладать способностью использовать гипноз в различные периоды времени. Ты входишь и выходишь, позволяя этому случиться». Последствия этих историй сказались на расширении возможности использовать мои гипнотические способности; больше я не опасался неблагоприятных реакций на гипноз.
Истории подобного типа легко интерпретируются. В основном, Эриксон переопределял мой страх «потери сознания» и позволял мне примириться с тем, что часть начального процесса обучения может включать нежданные эмоции. По сути, эта техника переопределения давала простор для более позитивной интерпретации «потери сознания» (подобные чувства обычно возникают после триумфа) и негативной интерпретации необходимости в «якоре». Однако, если подвергать эти истории излишнему анализу, часто утрачивается гештальт. Целое больше суммы составляющих его частей.
Истории Эриксона помогли мне и еще в одном случае. Когда в 1976 году я приехал в Феникс, у моего отца был коронарный приступ. Мать не могла связаться со мной, поскольку я только что перебрался в Феникс и не имел постоянного места жительства. Поэтому она послала телеграмму Эриксонам.
Когда я пришел за телеграммой, Эриксон рассказал мне историю о своем отце, которую я перескажу так, как помню. Она подробно описана Розеном (1982а).
Эриксон сказал, что его отец испытал первый коронарный приступ, когда ему было около восьмидесяти. Он очнулся в больнице маленького городка в Висконсине и взглянул на доктора, который сказал ему: «Мистер Эриксон у вас серьезная коронарная недостаточность. Вам придется провести в больнице пару месяцев». Мистер Эриксон ответил: «Я не располагаю парой месяцев. Через неделю меня здесь не будет». Через неделю он был выписан из больницы.
Прошло несколько лет, и у мистера Эриксона случился очередной приступ. Он очнулся в той же больнице, увидел того же доктора, тяжко вздохнул и произнес: «Только не еще одну неделю».
Несколько лет спустя у мистера Эриксона случился еще один коронарный приступ. Когда он пришел в сознание, он сказал доктору (тому же самому): «Знаете, док, я немного старею. Я полагаю, мне следует побыть в больнице недельки две».
Когда ему уже было за девяносто, мистер Эриксон пережил еще один коронарный приступ. Когда болезнь отступила, он сказал доктору: «Знаете, док, я думал, что этот четвертый приступ меня доконает. Но теперь я начинаю терять веру в пятый».
Когда ему было девяносто семь с половиной лет, мистер Эриксон собрался на прогулку с дочерьми. Сев в автомобиль, он понял, что забыл шляпу, и вернулся за ней домой. Некоторое время спустя обе сестры отметили для себя: «Вот оно, должно быть, и пришло». Действительно, мистер Эриксон умер в результате церебрального кровоизлияния. Эриксон прокомментировал это так: «Он был прав, потеряв веру в пятый». Затем он посмотрел на меня и сказал: «По-настоящему важная вещь — мотивация вашего отца».
Я действительно оценил помощь Эриксона, а драматический аспект этого рассказа сделал его запоминающимся и эффективным. Я столкнулся с конфликтом в области моей ответственности перед семьей. Его история выстроила перспективу и помогла мне выработать курс поведения. Кроме того, следует отметить контекст: Вмешательство Эриксона не было ответом на мои проблемы; я не просил его о помощи. Это был стиль Эриксона: если вы находились рядом с ним, он имел право осуществлять гипноз и психотерапию. Кому-то это может показаться неэтичным и манипулятивным, но для Эриксона это был вопрос социального этикета. Он реагировал на ситуацию самым значимым из возможных способов. Реципиент коммуникации был волен реагировать на нее в желаемой для него степени.
В истории об отце Эриксон выразил свой взгляд на то отношение, которое люди должны проявлять к смерти и болезни. Как свидетельствуют обстоятельства его смерти, он не был лицемером; он смоделировал те принципы, которых придерживался.
Моделирование смерти
Воскресным утром 23 марта 1980 года Эриксон слег от сильной инфекции. Он находился в полукоматозном состоянии вплоть до 23.00 вторника и умер в присутствии миссис Эриксон и дочери Роксанны. Пока он находился в таком состоянии, члены его семьи успели прилететь в Феникс.
Пребывая в больнице, Эриксон проявлял некоторые реакции, но только по отношению к членам семьи. Когда они разговаривали с ним, его веки часто подрагивали.
Его манера умирать соответствовала его образу жизни. Эриксон гордился тем, что его отец умер, когда отправился что-то сделать, и его собственная смерть представляла собой нечто подобное. Эриксон только что закончил недельный семинар, и студенты уже приехали на семинар, который должен был состояться в понедельник. Пребывая в больнице, он явным образом боролся за свою жизнь. У меня было такое чувство, что он так и не сдался. Казалось, он боролся за каждый возможный вздох, а потом делал еще один.
После похорон Эриксона мы пошли в его дом на ужин. Все обошлось без преувеличенной скорби. Эриксон всегда говорил, что жизнь существует для живых и нет нужды в глубокой скорби.
Эриксон часто прибегал к задиристому юмору, чтобы развеять чувства, связанные со смертью. Однажды, когда я выразил озабоченность его ухудшающимся здоровьем, он, перефразируя Теннисона, заметил: «Пусть смолкнут все стенания у стойки, когда корабль мой в море отплывет». Он также шутил, что умирание — это последнее, что он намерен совершить (ср. Rosen 1982a; также Rosen, 1982b). Его позиция была такова: «Мы все начинаем умирать, когда рождаемся. Некоторые из нас проворнее других. Почему бы не жить и не наслаждаться — ведь ты можешь очнуться мертвым. Ты даже не будешь знать об этом. Но тогда кто-то другой будет печалиться. А до тех пор живи и наслаждайся жизнью».
По другому случаю он произнес нараспев: «Хочешь хороший рецепт долголетия? Всегда будь уверен в том, что проснешься утром. А гарантировать это можно, только если будешь выпивать на ночь много воды» (Zeig, 1980a).
Эриксон обратился с просьбой к одной группе студентов, чтобы на смертном одре ему рассказывали анекдоты. К сожалению, я узнал о его просьбе слишком поздно.
Запоминающиеся фразы и аналогии
Истории — не единственный метод для запоминания. Воспоминания могут быть «помечены» через необычные афоризмы, речевой оборот или простые аналогии. Вот несколько примеров:
Когда мы готовили Первый международный конгресс по Эриксоновским подходам к гипнозу и психотерапии, Эриксон высказал предположение, что я, возможно, приобрету широкую известность в области гипноза и смогу стать чиновником в профессиональном сообществе. «Хотите знать, как выбиться в верхи организации?» — осведомился он. «Еще бы!» — ответил я." Тащите людей за собой вверх", — пояснил Эриксон.