Жаков Лев. Бешенство небес

   Рядом с Арлеей возник Смолик. Выбросив вверх руку с хитиновым мечом, он что-то проорал, сзади донеслась команда боцмана, и клиргон дал залп из всех пушек правого борта.
   Спустя миг его примеру последовал развернувшийся к острову левой стороной «Быстрый».
   Арлея разинула рот, прижала ладони к ушам. Ураган звуков взметнулся над облаками – и опал. Носовая часть механического острова смялась, словно бумажная. Длинная, наклоненная назад мощная балка, от которой тянулась сеть тросов, рухнула, круша щиты и трубы. Языки пламени выстрелили из-под невидимой с клиргона палубы. Сквозь щели в бортах пробился яркий свет, за ним во все стороны прыснули, будто выпущенные под сильным давлением, струи пара: внутри острова что-то взорвалось. Арлея увидела, как вниз посыпались люди, увидела змеящиеся канаты, падающие мачты и разорванные страшной силой железные трубы, из которых били струи темного газа. Шестерня в задней части вращалась все медленнее, при этом раскаляясь, наливаясь краснотой. А потом остров плашмя, всем своим огромным бугристым днищем обрушился на раковину его превосходительства Чиораны Третьего.
   Девушка сжала кулаки так, что ногти впились в кожу. Покатая стеклянная вершина проломилась; белая трещина зигзагами побежала к носу. Сатенлиг, расколовшись пополам, исчез из виду, погребенный под дымящимся туловом острова, который оставался на поверхности лишь несколько мгновений, после чего также исчез в облаках.
   И когда не стало ни сатенлига, закрывавшего обзор, ни громады над ним, сквозь почти рассеявшийся туман взору Арлеи открылась невероятная, невозможная картина: впереди был Рогач, но берег его рассекла широкая, как пролив Боранчи, расселина, куда вливались облака. Далеко-далеко, на середине полуострова, там, где расползлось Грязевое море, лежал, накренясь, механический монстр, размер которого превышал Гвалту или Да Морана. Над ним вилась стая черных точек.

* * *

   – Юноша, мы уже близко! Вставайте, вставайте же!
   Тулага открыл глаза. Он не стал спускаться в одну из узких «кают» на боку бронга, а улегся на корме, завернувшись в куртку. Утреннее небо было серым и холодным. На его фоне маячило взволнованное лицо Траки Неса.
   – Кавачи совсем близко.
   Гана провел ладонью по лицу, ухватился за ограждение и встал. Пожалуй, слово «небо» не совсем годилось теперь. То, что раньше казалось куполом голубого стекла, накрывшим мир, превратилось в массу газа, который не мог скрыть находящееся снаружи, но лишь смазывал его очертания.
   – Невероятно, – прошептал Нес. – Вы видите, видите, да? Когда стало светлее, они проступили... Это потрясающе!
   Исполинские стволы были со всех сторон: темные силуэты в невообразимой дали. Смутными тенями, протянувшимися в никуда, в бездонную высь, они обступили медленно плывущий сквозь фантастическое пространство мир.
   Тулага перебрался на нос, чтобы лучше видеть. Светило, размером в четыре человеческих головы, тусклым шаром цвета меди висело далеко впереди. Оно напоминало шершавое железное ядро в окалине, в мелких дырочках, сколах и пупырышках, будто от озноба. Из тонких, как волосы, трещин лился пока еще неяркий, холодный, но постепенно разгорающийся свет.
   – Кавачи! – объявил подошедший Нес.
   Только сейчас Гана заметил, что с левой стороны медного круга ползет темная скорлупка со скошенным наростом в задней части.
   Бултагарец пояснил:
   – Он окажется как раз между нами и светилом, когда подлетим.
   – Там должно быть очень жарко?
   – Да, конечно. Хотя... Кавачи описывает круг значительного диаметра, а иначе давно сгорел бы. Возможно... возможно, на нем даже есть жизнь?
   Они помолчали. Нес в очередной раз дернул головой и взмахнул рукой. Гана, далеко перегнувшись через борт – раздутые бока дирижабля мешали обзору, – посмотрел вниз. Впереди лежал стог белого пуха – Беспричинное Пятно. В две стороны от него расходились длинные извивающиеся полосы, будто расчесанные огромной гребенкой льняные волокна: великое течение Груэр-Конгруэр. По мере того как огненные линии на теле светила горели все ярче, расширяясь и сливаясь, из полутьмы проступал изломанный берег Бултагари, протянувшийся с севера на юг, – даже с такой высоты континент казался огромным.
   Гана только успел заметить, что в стороне от светила летит какая-то длинная щепка, когда Траки Нес вдруг объявил:
   – Оно на подставке!
   – Что?
   – Подставка, понимаете меня? Зев Небес, значит, я был прав! Это как лампа, она... Но из чего... Глядите, глядите, пока оно не разгорелось, пока еще видно... Нет, не на него, чуть в сторону, чтобы краем глаз... Понимаете меня? Ну же, теперь видите?!
   Гана видел. Он повернул голову, будто рассматривая нечто выше светила и далеко за ним, – и понял, что помимо собственного света шар окружен еще тонкой белесой оболочкой. Едва различимый, этот второй круг венчал длинную «ножку» – такую же белесую, призрачную, едва заметную колонну.
   Тулага посмотрел прямо – они исчезли.
   Тогда он поглядел в сторону, но не слишком далеко от светила – колонна и шар на ее вершине вновь проявились в пространстве. Стараясь больше не потерять их из виду, он скользнул взглядом ниже и понял, что основание колонны погружено в Беспричинное Пятно, словно то было подставкой.
   – Мы решили, что Аквалон живой, – напомнил Нес. – Живой организм... так что же это за организм, у которого из спины торчит прут с лампой на конце?
   – Но ведь облачные глобулы тоже светятся, – возразил Гана. – И потом, у Аквалона есть сознание. Значит, он живой...
   Нес, все еще искоса созерцающий призрачную колонну, сказал:
   – Я полагаю, Квази – совокупное подсознание всех населяющих Аквалон людей.
   Тулага молчал, и бултагарец стал пояснять – неуверенно, поскольку, кажется, и сам с трудом понимал, о чем говорит:
   – Это нематериальный психический субстрат, сгусток человеческого знания, опыта... Совокупность всех наших ментальных структур, скопище образов и устремлений, но, в некотором роде, персонализированное. Будто сгусток в Каноне, образовавшийся вокруг Аквалона благодаря его... его притяжению. Вот ваше сознание, юноша, – оно существует в вашей голове, в мозговом веществе, частички которого обмениваются электрическими сигналами. Но как насчет другого носителя? Субстрат коллективного подсознательного, то есть его центр, его ядро обитает в том веществе, из которого состоят недра Аквалона... И еще оно, видимо, способно переселять себя в иные структуры – в эту аморфную медузу, во что-то другое, понимаете меня? Помнится, капитан Смол упоминал, что Квази хотело занять его мозг, переселиться туда, но он воспротивился. Значит, это ядро может путешествовать, перемещаться – как если бы наше сознание скользило внутри нашего тела, спускаясь к пяткам или в кончики пальцев... А это что такое?
   Тулага уже некоторое время не слушал разглагольствования бултагарца, а удивленно следил за тем, что двигалось наискось к курсу Джонатана и теперь приблизилось на расстояние в пару сотен шагов.
   – Кажется, брошенный бронг... но каких необычных очертаний! – воскликнул Нес.
   Светило разгоралось – оно еще не слепило глаза, но трещины на поверхности почти исчезли, слившись в оранжевую, продолжавшую раскаляться поверхность. Теперь летящее тело стало видно лучше. Обводами оно напоминало рыбу-иглу: с острым носом и узким хвостом-килем. Под телом выступали раздутые от газа прозрачно-лиловые шары, на спине была покосившаяся мачта, обгоревшая рубка...
   – Оно мертвое, – сказал Гана. – Но газ остался, потому не падает. А вон, выше, еще что-то летит.
   Траки Нес задрал голову. Белесый шар с колонной-подставкой исчезли из виду, смотреть вперед становилось все тяжелее – ярко-оранжевый свет слепил глаза, – но бултагарец разглядел, что над светилом движется что-то вроде темного облака. Хлопнув себя по лбу, Нес бросился к корме, склонился над котомкой Ганы и вернулся с подзорной трубой в руках.
   – Это... нечто вроде скопища деревянных обломков, – сказал он, уставившись в нее. – Как старое краснодрево, напитавшееся влагой из эфира. Оно не будет лежать на поверхности, но и не опустится сразу в сплющенные облака, а станет плавать в верхних слоях, повинуясь течениям, как бы парить в них... Так же и эти предметы. Но только они из материала, который не тонет в воздухе, понимаете меня?
   Теперь Кавачи был виден куда отчетливее: темный силуэт на фоне золотого шара. Формой он походил на Аквалон – что-то вроде лодки или половинки раковины, – хотя спутник не был симметричным: на одном конце имелось утолщение, словно кормовая надстройка, а под ним из «днища» назад торчала широкая труба, напоминающая рожки улитки, но толще и короче. По бокам от нее виднелись плоские, поблескивающие серебром овалы, будто прилипшие к нижней поверхности Кавачи.
   – Давайте облетим его, – предложил Нес. – Пока еще не слишком жарко. Мне кажется, спутник движется так, что к светилу всегда повернут один его бок. Сверху... ну да, там растут деревья. Но я хочу поглядеть и на другую сторону.
   – Оставьте трубу, – сказал Тулага и, когда спутник ушел к пульту управления, приник к ней.
   Наконец он хорошо различил то, что раньше казалось лишь крошечными закорючками и точками: десяток пауногов, летающих под днищем и вдоль бока Кавачи. Некоторые двигались вяло, другие беспокойно кружили, иногда делая сальто, ударялись о кожистую поверхность спутника и сталкивались друг с другом.
   Траки решил обогнуть Кавачи со стороны «кормы». Увеличив скорость, бронг опустился немного ниже. Свет почти слепил, и Гана приложил ладонь козырьком ко лбу. Жара усиливалась, от светила доносилось тихое, но хорошо слышимое гудение.
   Положив трубу под ограждением у своих ног, Тулага присел, щурясь, рукавом вытирая пот со лба. Все вокруг сверкало, гудение становилось громче. А потом Кавачи надвинулся сверху, тень его легла на Джонатана, и стало прохладней. Что-то промелькнуло над головой; после яркого света Гана не сразу различил двух пауногов. Остальные продолжали вяло летать вдоль покатой темной поверхности, а эта пара устремилась к Джонатану. Тулага достал крон, быстро прицелился и выстрелил. Световой дротик прошил округлое тело, тут же в него впился другой – и тварь перевернулась вверх тормашками. Качнувшись, стала медленно всплывать под действием наполнявшего тело газа. Второй пауног был уже близко, когда носовое щупальце бронга взвилось и обхватило его. Гана привстал. Зазубренные крючки впились в мягкое тело, конец щупальца изогнулся, сжался... и пауног лопнул, брызнули во все стороны ошметки плоти, крупные пузырящиеся сгустки. Щупальце распрямилось – но больше ни одна тварь не пыталась атаковать, и оно опустилось, исчезнув из поля зрения. Каким бы примитивным, механическим разумом ни обладал Джонатан, он охранял себя и своих хозяев.
   Подняв руку, Тулага пригляделся к лежащему на ладони крону. Вжатые в изогнутое брюшко тонкие многосуставчатые ножки живого пистолета мелко дрожали.
   – Что с тобой? – спросил Гана, но крон не ответил.
   Они неторопливо летели под Кавачи. Льющиеся сбоку лучи светила вновь начали слепить, так что Гана повернулся спиной к ним, присел и, опершись спиной о хитиновое ограждение, стал смотреть вверх.
   Днище спутника тянулось во все стороны, покато изгибаясь. Задняя часть напоминала карикатурное великанское лицо: торчащая наискось короткая мягкая труба, слизистая и мясистая, с розовой сморщенной перепонкой внутри – нос; два стеклистых овала по бокам от нее – глаза. На самом деле они являлись чем-то вроде иллюминаторов, только очень мутных. Сквозь них невозможно было разглядеть находившееся внутри, хотя Гане показалось, что он различает какие-то серебристые тени, переливающиеся в утробе Кавачи.
   Труба заинтересовала его. Чем-то она напоминала приспособление, при помощи которого Тулага когда-то в провале напитал паунога энергией, воспользовавшись желейной тумбой с клубком зеленого света. Хотя этот стержень был во много раз больше, к тому же в его очертаниях присутствовало нечто угрожающее. Казалось, что, подобно ножке, на которой расположен глаз улитки, он может двигаться из стороны в сторону, поворачиваться. Грубая шкура Кавачи вокруг основания трубы шла складками.
   Теперь от низкого гудения светила дрожал воздух. Тулага через голову стянул рубаху и услышал донесшийся с кормы голос бултагарца:
   – Совсем жарко! Сейчас будем взлетать.
   Они достигли обращенной к светилу стороны спутника, разительно отличающейся от того, что Гана видел раньше: не покатая, но отвесная, а еще – темная, словно обугленная... Весь этот бок Кавачи обгорел и спекся.
   Джонатан стал подниматься вдоль крошащейся черной скалы, состоящей, как показалось Гане, из такого же, что и в провале, алмаза – однажды в разговоре, еще на «Дали», Траки Нес назвал его алмазоидом. Бронг летел возле самого склона, лучи светила теперь били в спину, тяжелое гудение лилось сзади.
   С этой стороны на поверхности Кавачи был высокий и узкий скальный выступ, бросавший тень на все, что лежало за ним, защищавший поверхность от прямых лучей, на таком расстоянии почти смертельных. Вскоре Джонатан поднялся над темно-коричневым гребнем, и Тулага увидел каменистый мирок. В густой тени пряталась жизнь. У основания скал рос вьюнок, на засыпанных щебнем склонах виднелись кусты, а там, где тень гребня заканчивалась, зеленела небольшая рощица, над которой порхали птицы. Вдоль рощи тянулась цепь полувысохших заболоченных озер, в носовой части была пустыня, а в кормовой – алмазоидная гора, наклонная, но с горизонтальной плоской вершиной.
   А потом Гана заметил человека.
   Он помнил слова Фавн Сива и не удивился, увидев невысокого смуглого мужчину. Они с Молчуном были похожи, хотя и не близнецы. Брат Фавна, хромая, бежал по камням со стороны горы, размахивая руками и крича. Тулага указал на него Траки Несу, и тот кивнул, направляя бронга к поверхности Кавачи. Гана перегнулся через борт. Он пока не доставал крон, но был готов сделать это в любой миг.
   Тланч Сив споткнулся и упал, скрылся за приземистым холмом, конической насыпью из щебенки, но тут же показался на ее вершине, – вновь споткнувшись, покатился по склону вместе с небольшим оползнем. Бронг летел, цепляя днищем кусты: Нес выискивал место, свободное от камней, где можно было бы остановиться, не рискуя повредить брюхо Джонатана.
   Достигнув основания холма, Тланч Сив вскочил и побежал дальше, хромая сильнее прежнего. По лодыжке текла кровь, на скуле багровел синяк.
   Бронг качнулся и замер, немного накренившись.
   – Быстрее, быстрее! – донесся до палубы всполошенный голосок. Обменявшись взглядами с бултагарцем, Гана перемахнул через ограждение, оттолкнулся ногами от мягко спружинившего бока, скользнул вдоль него и приземлился на согнутые ноги, ударившись ступнями.
   Стало темнее: тень гребня, протянувшегося вдоль одной стороны Кавачи, накрыла его. На поясе что-то задергалось. Пока коротышка приближался, Тулага вновь достал из кобуры крон. Пистолет трепетал, лапки то крепко прижимались к брюшку, то расслаблялись. Несколько мгновений Гана разглядывал его, затем шумное дыхание раздалось совсем близко.
   – Синий так растревожил сестру! Вы должны прогнать его!
   Он сначала оглянулся – Траки, неловко дергая ногами, сползал вдоль бока Джонатана, сопя и морщась, – а затем посмотрел на пришельца.
   – Я знал, что Большой пришлет кого-нибудь!
   – Большой? – спросил Гана.
   Низкорослый смуглый мужчина наклонился, уперев руки в колени и тяжело дыша.
   – Идемте быстрее к ней!
   Казалось, что голос принадлежит ребенку, испуганному и мало что понимающему.
   – Куда мы должны последовать за вами? – спросил Нес, останавливаясь рядом.
   – Пожалуйста, внутрь меня! – Тланч махнул назад, в сторону горы или, быть может, кормовой надстройки. – Этот, он злой, он напугал... И сестра, она совсем глупая стала, она все говорила, говорила, потом появился этот синий, стал кричать на нее, дергать, чтобы она хвост повернула. И она тогда совсем обезумела! Она кричит что-то, но не может не подчиниться, у нее такая натура, мне отец объяснял: она всегда слушается, если кто-то командует. А я испугался, потому что...
   – Кто твой отец? – перебил Гана, пытаясь понять хоть что-нибудь.
   – Так ведь Кавагачи! – воскликнул Тланч Сив, прозрачными светлыми глазами глядя на собеседника.
   – Кавагачи? – переспросил Нес.
   – Да, да! Он прислал меня сюда. Давно уже. Он меня... ну, породил. Потом здесь... я привез сюда вас... – тонкая ручка поднялась, палец несильно ткнул в грудь бултагарца, который чуть попятился. – Это давно очень было, совсем, уже плохо помню. Вы, первые вы, ну, люди – были в таких... маленьких лодочках, внутри них, в лодочках, прозрачных – много всяких людей. Я вас вниз спустил, на Большого. Потом еще прилетали ко мне, один вот остался... ну, идемте же! – Коротышка вцепился в локоть Ганы и потянул, но тот стряхнул его руку. – Ну почему вы... Там сестра, она может плюнуть в Большого...
   – Кто твоя сестра? – спросил Нес.
   – Так ведь... ну, отец называл ее Пушка. Она как бы приемная, потому что ее породил не отец, а Шантар, оружейное сознание...
   – Оружейное сознание? – повторил Тулага.
   – Ну да, да. Или мир. Так отец говорил: оружейное сознание, но вообще-то Шантар – это мир такой, отец Пушки. А отец, то есть мой отец, Кавагачи, а не Шантар, он посадил ее внутрь меня, он нас срастил, так что она частью меня стала, единая плоть, вот! Но Пушка – она же дура, да еще и с ума сошла, все дети Шантара такие психованные... А теперь этот синий – и у нее совсем истерика. Синий заставит ее плюнуть в Большого, ну это я так говорю, а она на самом деле выстрелит – и тогда Большому больно очень будет. Он даже умереть может! Просто ей, перед тем как плюнуть, поесть надо, она еду, эту... энергию из пространства сосет, и вот она сейчас насосется, и тогда... Ведь он вас прислал, Большой, да? Идемте быстрее, пока она не поела! Тогда конец Большому, совсем плохо будет, уже вот-вот... Идемте, идемте, ну идемте же! – И Тланч Сив опять вцепился в локоть стоящего перед ним человека.
   Гана с Несом посмотрели друг на друга, и бултагарец сказал:
   – Вы понимаете? Мы говорим с Кавачи.

Глава 10

   Десяток вооруженных тхайских солдат рассредоточились по палубе «Дали», наблюдая за матросами. Команду не арестовали, но плыть клиргон мог теперь, лишь куда позволят. А позволено было в одну сторону – к затопленной облаками широкой трещине, что рассекла Рогач.
   Арлея полулежала на кровати в своей каюте, когда туда без стука вошел Смолик и объявил:
   – Чиорана жив.
   Только что капитан проводил мистера Кокачина, за которым приплыли две ракушки. Флот тхайцев медленно втягивался в реку-трещину, и оба принадлежащих торговому дому эфироплана следовали вместе с ним.
   Сражение предстояло нешуточное: всего три или четыре механических острова, которые прилетели от громады посреди Грязевого моря, смогли уничтожить десяток раковин и один дорингер.
   – Они собираются атаковать это... эту болванку, что свалилась на Рогач, – пояснил Тео, усаживаясь на стул. – У них каждый корабль на счету, не важно, тхайский он, суладарский или еще какой. К флоту даже несколько рыбацких розалинд с Гроша присоединились: все понимают, что надо драться.
   Арлея спросила, садясь:
   – Где был Чиорана?
   – Да вот, оказывается, они недавно отлили еще один большой сатенлиг. По новым чертежам – вроде скайвы, круглый. Получается не раковина, а такая... – Смолик щелкнул пальцами. – Бочка. Чиорана на ней и был во время нападения.
   – Но кто нападал? Они выяснили это? И люди... я видела фигуры на этом воздушном острове. Там обычные люди, такие, как мы? Хотя они двигались странно.
   – Я тоже разглядел. Они прыгали, скакали по канатам... нет, не как люди. Мы, кстати, уже в трещину вплыли. Да ты выйди, выйди, хозяйка, – зрелище незабываемое.
   Открывшиеся взору виды и впрямь оказались необычными. Вдоль берегов тянулись земляные отвалы, горы сломанных стволов, вырванных с корнями кустов; эфироплан плыл мимо куч напитавшейся облачной влагой почвы и каменных груд, среди которых хлюпал посеревший от грязи пух, мимо отвесных склонов, иссеченных глубокими расколами. Должно быть, сразу после катастрофы огромная волна эфира прошла по трещине в глубину полуострова, затопив земли вокруг, а после отхлынула. С палубы не было видно, что окружает реку, но Арлея предполагала, что там не осталось ничего живого, все смыли облака.
   А впереди над северными просторами высился наискось погруженный в землю огромный механический остров. В светлой дымке угадывались очертания мощных колонн и балок, бесконечные металлические пролеты, изогнутые трубы, лес натянутых тросов, распростершиеся серебристыми радугами необъятные арки-перемычки и медленно вращающиеся барабаны под ними.
   Тео, покосившись на тхайских солдат, негромко сказал:
   – Значит, плывем вместе с узкоглазыми по трещине. Острова вроде перестали летать, так они хотят поближе подобраться, высадить десант и с разных сторон насесть. Мы с Аблером обменялись сигналами: «Быстрый» будет стараться все время рядом плыть, прикрывать нас. Но от капитана не очень-то это зависит, могут приказать... В общем, он окружен ракушками, а на палубе видно тхайских моряков с оружием. Нет, драйер не захвачен, как и мы, но... ты понимаешь, хозяйка. Сейчас Кокачин уже рассказал все Чиоране, и теперь нас, уверен, пригласят на его новую раковину. А пока что я желаю побеседовать с одним человеком! – повысил голос Тео, и Арлея повернулась к нему. – Надо наконец вытрясти из него все, что он знает. Пойдешь со мной? – и, не дожидаясь ответа, капитан устремился к ведущей вниз лестнице, так что девушке ничего не оставалось, как последовать за ним.
   Фавн Сив, осунувшийся, с запавшими глазами, хотя уже не такой бледный, сидел на кровати, опираясь о подушки и вытянув ноги под одеялом. На столе была чернильница с бумагой. Ворвавшись в каюту, Тео схватил больного за руку, сунул ему в пальцы перо и свирепым голосом объявил:
   – Ты будешь говорить или подмигивать, или писать, как хочешь! Но ответишь на все вопросы, понял?! Иначе прикажу вышвырнуть тебя за борт. Я это серьезно, я не шучу! Ты все понял, да?! – Он оглянулся на вошедшую следом Арлею, подвигал бровями, сел возле стола и рявкнул: – Ты – ситэк?
   Молчун кивнул, улыбаясь.
   – И не лыбься тут! Сколько вас?
   – Не знаю этого, – поведал Фавн Сив. – Когда-то было восемь, потом шесть. На Кавачи обитает мой брат. Наверное, он жив, если его не убил Уги-Уги. Не знаю, кто остался еще.
   – Теперь говори: что ты знаешь про Аквалон? Про...
   – Он живой. Он разумен. Не очень умен.
   – Об этом я уже и без тебя догадался! Но вот откуда вы, ситэки, про это узнали?
   – Аквалон поведал нам. Давным-давно Квази заговорило с первым ситэком. Тот решил, что оно – Бог. Наш мир – Бог, на теле которого мы живем. Квази обратилось к нему из-за того, что Аквалону нужна была помощь. Кто-то должен был защищать его овумы. Это делали и серапионы, но не всегда могли справиться. Первый ситэк создал братство. Его ученики...
   – Кто такие серапионы? – спросила Арлея с любопытством.
   Сив обернулся к ней.
   – Квази называет их искус-служителями. Они – искусственные. Биомашина в облаках создает их. Они – первые жители Аквалона. Его истинные обитатели, потому-то Квази связано с их мозгом, может говорить через них, ведь они – плоть от плоти Аквалона. Люди появились позже.
   – Откуда они появились?
   – Кавачи принес их и спустил в прозрачных летающих лодках.
   – Но откуда взялся Кавачи? Ты бывал на нем? Он тоже живой?
   – Фавн Сив не бывал, но другие бывали. Да, он живой, хотя и совсем ребенок. Ничего не может объяснить толком. Говорит, что был частью большого мира по имени Кавагачи. Говорит, Кавагачи – его отец. Мы полагаем: это как если бы Аквалон отделил от себя кусочек земли на окраине или какой-нибудь остров. Вот что значит породить...
   – Но откуда взялся Аквалон? И этот Кавагачи? – воскликнул Смолик.
   – Их создала Канструкта.
   – Что... Богиня? Так эта воронка в небе, эта спираль – и вправду Великая Богиня? Но что значит – «Богиня»? Кто она? Или – что она такое?
   – Великий Небесный Конструктор, – поведал Фавн Сив.
   Тео откинулся на стуле, повернулся к Арлее. Девушка глядела на Сива широко раскрытыми глазами. По мере рассказа перед ней будто разворачивалась огромная картина нового слепящего пространства: колоссального и непонятного.
   – Все это удивительно, – сказала она.
   Смолик, несколько выведенный из себя, стукнул кулаком по столу.