Жуков Максим. П-М-К

Это просто бессонница
И чужая гостиница.
 
 
Как жила? Припеваючи?
Не в особом экстазе ведь,
Расскажи мне о Галиче,
Если сможешь рассказывать.
 
 
Может, все перемелется,
Может, снова навалится, —
Не вдова, не изменница.
Не дала… Что печалиться?
 
 
Не княжна, не снегурочка.
Светит тусклая лампочка.
Ты ждала его, дурочка?
Не воротится, лапочка.
 

* * *

   Полаять, что ли, на луну?
   Да не поймут, пожалуй, люди.
   Они так любят тишину,
   Преподнесенную на блюде.

Из раннего

 
Белый день заштрихован до неразличимости черт.
Я свернул у моста, а теперь мне, должно быть, налево…
Словно Кай, что порвал за свой век больше тысячи Герд,
Я заделал себя так, как вряд ли смогла б Королева.
 
 
Нынче ветрено, Постум, но что они значат — ветра,
С совокупностью их, с направлением, с силою, с розой?
Не пришедших домой тут и там заберут мусора;
Что рождалось стихом, умирает, как правило, прозой.
 
 
Ничего никогда никому не хочу говорить,
Повторяя себе вопреки непреложное: «Скажешь!»
До того перепутана первопричинная нить,
Что ее и петлей на кадык просто так не повяжешь.
 
 
Нынче ветрено, милый. Как следствие — вот тебе на:
На мосту ни зевак, ни гетер, ни блуждающей чуди,
И, как в детских стихах, фигурируют те же: луна,
Тишина и т. п. И ее преподносят на блюде.
 
 
С чешуей покрывает по самое некуда вал
Никакого житья — все равно, будь ты поц или гений.
Я живу у моста. Я на нем никогда не бывал,
И считаю, что это одно из моих достижений.
 

Славе Цукерману

 
На стыке двух культур — культуры никакой,
Все вывезено лучшее отсюда.
И вот твоя строка, не ставшая строкой
В реестре прочих строк, ни Торы, ни Талмуда,
Бросается в астрал, кончается тоской,
Расцвеченной по грудь огнями Голливуда.
 
 
В остаточной связи, на разных полюсах,
По эту и по ту регалию стакана,
Когда звучит рояль Бетховеном в кустах
И капает вода из сорванного крана,
Отчетливо паря на девственных листах,
Рождаются слова Великого романа.
 
 
Великого? Уволь. Пройдя по косяку
Бессмертия, на борт пустыми вынув сети —
Не потому, что, мол, плохому рыбаку,
Как трепетной мадам, не любящей при свете…
Скорее, — как тебе напишут на веку,
Оно так и пойдет — рядком по киноленте.
 
 
Выходит, так и есть: Вселенная — бордель,
Космический притон для спермовыжималок,
Лесбийская стезя… Но все же — неужель
У прилетевших к нам (для пересчета палок),
Мелькнувшим в облаках, раскрашенных под Гжель, —
Божественный инстинкт, как наш, угрюм и жалок?
 
 
Покуда не зажглась заштопанная ткань
На облаке души, в штанах ли, без штанов ли,
Не свой видеоряд попробуй раздербань,
А таинство любви, лишенной сна и кровли,
Которой все равно необходима дань
Сердечного тепла — в разгар порноторговли.
 

* * *

 
Где подрались скинхед и хачик
(Из-за чего — пойди спроси),
Там потеряла Таня мячик,
Когда платила за такси.
 
 
А ей налили полстакана,
А ночка темная была.
Она запела про ивана,
Но все же с хачиком пошла.
 

* * *

 
Словно «Буря и натиск», когда не по Гёте, а так,
Недалече от мест, где живет по наитию Пригов,
Я пишу на манжете твоем, как на чистых листах,
Как люблю и привык, авторучкой полжизни продвигав.
 
 
Так, по ходу годин, мой оцепленный розами, мозг
Выдает на гора (и пока не увял вместе с ними).
Наводя по утрам, по привычке, сомнительный лоск,
Я мараю стихи, что не выглядят даже моими.
 
 
Монологами Федр — не заменится пение Муз,
Но попробывать можно, и я, лишь бы как, попытаюсь.
А тебе все равно, только б был хоть какой-нибудь вкус.
Иногда он сдает. И нередко. Что сделаешь? Каюсь.
 
 
Так высокая речь, для того чтобы выйти в тираж,
Переходит на сленг окосевшего в баре бой-френда,
Так идут напролом, критикуя чужой макияж,
Так сжигают мосты. Так рождается микроЛЕГЕНДА.
 
 
Заходи же ей в хвост эскадрилией, полной любви,
Где в казарме тишком до полуночи дрочат пилоты.
Многоточий в судьбе — словно лишнего спирта в крови,
У того, кто набрал, бог весть где, перед сном обороты.
 
 
Недалече от мест… Недалече от эдаких мест,
Где болит до сих пор позабытая в юности рана,
Я несу, день и ночь, свой писательский маленький крест.
Эскадрилия спит. И ее поднимать еще рано.
 

* * *

 
Два чувства дивно близки нам…
Пушкин
Понять, в чем дело. Жить зазря,
Водить по выставкам бабищу,
Любить родную пепелищу
И слушать только стебаря.
 
 
Косить под Бродского, коря
Себя за то и днем и ночью,
Сводить все фразы к многоточью
И говорить — не говоря.
 
 
Иметь презрение к гербам.
Имея склонность к извращеньям;
Понять, в чем дело, но за мщеньем
 
 
Не лезть к владыкам и рабам.
Идти, спускаясь по ступеням,
Сходя к отеческим гробам.
 

Построившим Второй Медицинский институт

 
Для построивших Мед несущественно — верх или низ, —
При скольжении мини
Его коридорами: если
Перепонки видны, так пускай будет виден сервиз, —
Вот такие дела, — как в гинекологическом кресле.
 
 
Если подиум тверд, то как воды, по коим ступать
Не дано без понтов: медицинские зыбкие хляби.
Но у вечности здесь не впервой под ножом воровать
И запутывать след, лебезя и рыдая по бабьи.
 
 
Для построивших Мед с поволокою мрамора стен,
Навещавших толпой ежедневно пивную палатку
Ниоткуда — для них — и с любовью, точнее — затем,
Чтобы сверху прижать, как к проколотой кожице ватку,
 
 
Свою речь и свою не совсем нецензурную брань;
Даже выбор дорог между жизнью и смертью — не выбор!
Где теперь каждый день препарируют всякую дрянь,
Крыл бригаду прораб — кайфоломщик по жизни и пидор.
 
 
Для постороивших Мед — констатирую: Мед, а не Мид, —
Там, где Бакулев-стрит упирается лесом в холмину, —
Я любил тебя так, как другими любимою быть
Можешь тысячу раз и еще тыщу раз вполовину.
 
 
Для построивших Мед, увлеченных вселенской игрой,
Не имевших имен, но по имени Н.Пирогова, —
Если жизнь только миг — первый миг, — то за ним и второй
Будет миг или час. А потом — ни того, ни другого.
 

* * *

 
Светлый путь в направлении храма сегодня закончен почти.
Быть точнее: не путь, а попытка и поиск его.
То ли крест до звезды не по силам детине нести,
То ли повод волхвам на халяву бухнуть в Рождество.
 
 
И пока на хребтине чужой чья-то треплется плеть,
И тебе пару раз, как ни ныкайся, перепадет.
Не одна еще, видно, рука по прошествии лет,
Выполняя наказ, под сурдинку гвоздем прорастет.
 
 
Только роздан всем страждущим
Чудом размноженный хлеб,
Только рыбой несет от промежностей
Бывших гетер,
Кто единожды сделался зряч, тот уж дважды ослеп,
Обреченный блуждать в темноте лабиринтами вер.
 
 
Взять постелю свою и пойти завалиться в шинок,
На литовской границе задумав прикончить царя.
Всякий путь нехорош для неверно поставленных ног,
Что-то в роде таком и поведано было — зазря.
 
 
Мирно воды струит в недрах сточной трубы Иордан,
Он везде ведь один, словно Лета и сказочный холм,
Где распяли Его, умудренного не по годам.
И навис горизонт поперек набегающих волн.
 

* * *

 
На улице алкаш одет не по погоде.
Уже к семи часам становится темно.
Сказать ли о себе? Сказать ли о народе?
Не все ли нам равно.
 
 
В наручниках тоски, в машине милицейской,
Непойманный-не вор закурит натощак.
Спаситель говорил… и выговор еврейский
Картавое руно над ранами вращал.
 
 
И все-таки шкала задуманного кода,
Как некий люминал, растаяла в крови.
Я позабыл теперь названье эпизода,
Где некогда сыграл подобие любви.
 
 
Давно плюет в стакан другое поколенье,
Которое поймут, дай бог, через века,
Да будет славно дум высокое стремленье!
И рифмы к ЖКХ.
 
 
И, выставлен на стрем в осеннем камуфляже,
На улице дрожит незавершенный стих.
Что мне твои шаги и топот третьей стражи,
Когда мой третий рим до первой стражи стих.
 

Сонет с отточием

 
Живя на первом этаже,
Вот-вот опустишься в подвалы:
Ведь на сортирах есть уже
«М/Ж» — мои инициалы.
 
 
В глазах чернильная мазня —
Вином забрызганные строчки.
Пришла весна, и у меня,
Как на ветвях, набухли почки.
 
 
… … … … … … …
 
 
Я это все пишу тебе
Под утро, медленно трезвея.
Пигмалион и Галатея —
 
 
Мы не подходим по резьбе.
И в Ж отосланный тебе я,
Как М, ответствую на Б.
 

* * *

 
Сандуны,
Где над стойкой завис
Гомосексуалист.
 
 
Нет вины, что раздет,
Нет вины, что забыт.
Неустойчивый свет,
Незатейливый быт.
 
 
Нет луны
в запотевшем окне.
Ни в уме, ни во сне,
Ни в чужой простыне
Не дойти до стены,
Что напротив тебя,
И шаги неверны,
И уходишь в себя.
 
 
По уму —
Мы с тобою, дружок,
Никому
Не нужны,
Так клади пирожок
На свои же штаны.
Да простят нам должок
Все, кому мы должны.
 
 
В переулке снежок.
Разливая портвейн,
Не найти нам, дружок,
Злополучный бассейн
И парилку, где срам
Можно спрятать в тени…
Все. Пока. По домам.
Деньги будут — звони.
 

Про пору

 
Как не люблю твою пору —
Пора не та и все не в пору,
И день и ночь не ко двору,
Да и дела мои не в гору.
 
 
Мент, покидающий контору,
Глядит на пеструю игру
Объяв, прилепленных к забору
Его конторы, на ветру.
 
 
Призвав, как Герцен к топору,
Пожару, голоду и мору,
Воздал отечеству позору
Телеведущий поутру.
 
 
И я, прибегнувший к перу,
Скуривший пачку «Беломору»,
Для рифмы пролиставший Тору,
Как Моисей
народу — вру.
 

Романс прошлого века

 
Прости… Опять воспоминанье.
Твой потолок, как паланкин,
Плывет туда, где, снова стань я
Собой, — я стал бы не таким.
 
 
Вновь оснеженные колонны,
Елагин мост, — но нет меня,
И покрывает простыня
Тебя, как голову Горгоны.
 
 
Холодный ветер от лагуны,
И на прощание — в конце —
Морщин серебряные струны
На запрокинутом лице.
 
 
Такая бедность не порок,
И в том тебе моя порука:
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Как воровство строки и звука.
 
 
…В лучах рассыпавшихся призм
Век завершается капризно…
Прости мне мой постмодернизм,
Как разновидность… реализма.
 

Почти центон

 
Я не ломаю стену лбом,
Люблю грозу в начале мая,
Когда она из-за сарая,
Как бы резвяся и играя…
А после в небе голубом.
 
 
Читаю Дарвина с трудом
И, опуская долу взоры,
Веду разумны разговоры,
Навстречу северной Авроры
Никем пока что не ведом.
 
 
И ничего, что без души
Смотрю на то, гляжу на это.
Моя жена — жена поэта?
Вопрос не требует ответа.
В своем альбоме запиши,
 
 
Что размышленье — скуки семя,
Всему свое приходит время,
Пришла война — так ногу в стремя,
А не пришла — так не спеши.
 
 
Немного красного вина,
Немного солнечного мая,
Люблю грозу, не понимая,
В чем заключается она.
 

2

 
Давай пороемся в былом:
Там улыбаются мещанки,
Там не хватает на полбанки,
И всё не так, и все не то.
 
 
Там дамы, посланные на,
К себе не чувствуют участья,
Там на обломках самовластья
Не те, что надо, имена.
 
 
Но, как предмет сечет предмет,
Там все великое — велико.
Ночь. Улица. Фонарь. Калитка.
И в небе ультрафиолет.
 
 
Там, с похмела себя не чуя,
На дровнях обновляют путь,
И если бьют кого-нибудь,
То как крестьянин, торжествуя.
 
 
Там солнце светит под углом
С утра и к вечеру, и я там
Рассвет не сравнивал с закатом
И что-то, видно, пропустил.
 

* * *

   В России всегда можно было
   стрельнуть сигарету

Нина Искренко

1

 
Качаясь, как чаша в руках у жены, что сидела на звере багряном,
Ты выйдешь впотьмах на родную Миклухо-Маклая,
Где снег, оседая с балконов в кружении странном,
Опустится наземь, библейскую ночь освещая(зачеркнуто)
освящая.
 
 
О звере багряном пошла было речь, но твой мозг перетянут капроном
Московского с понтом житья и докуки житейской.
И тронулось все, и пошло, вкривь и вкось, Вавилоном,
В котором живем под опекой твоей милицейской.
 
 
Выходит, все так и выходит, как вышло. Не надо
Меняться в лице, призывая виновных к ответу.
Для тех, кто приехал с «фирмы», есть пока что отрада —
Стрельнуть на вокзале у заспанных шлюх сигарету.
 

2

 
Когда ты считаешь баранов, к которым недавно вернулся,
Как тот Полифем за Улиссом в родную пещеру,
То движется счет на паденье валютного курса,
На коем теперь не построишь лихую карьеру.
 
 
Но все же духовный полет — буду бля! — независим
От цен на себя, когда срезана в штопоре лопасть,
Когда, не стремясь к супергипотетическим высям,
На свет — не без мук — появляется маленький опус.
 

ЖД
(цикл стихотворений)

На железной дороге

 
Чужую веру проповедую: у трех вокзалов на ветру
Стою со шлюхами беседую, за жизнь гнилые терки тру.
Повсюду слякоть безнадёжная, в лучах заката витражи;
Тоска железная, дорожная; менты, носильщики, бомжи.
 
 
И воробьи вокзальной мафией, с отвагой праведной в груди
Ларьки штурмуют с порнографией, на VHS и DVD.
Негоциант в кафе с бандосами лэптоп засовывает в кейс;
Не подходите к ним с вопросами — поберегите честь и фэйс.
 
 
И нагадав судьбу чудесную, попав и в тему и в струю,
Цыганка крутится одесную. — Спляши, цыганка, жизнь мою!
И долго длится пляс пугающий на фоне меркнущих небес;
Три ярких глаза набегающих, платформа длинная, навес…
 
 
Где проводниц духи игривые заволокли туманом зал,
Таджики, люди молчаливые, метут вокзальный Тадж-Махал;
Им по ночам не снятся гурии, как мне сказал один «хайям»:
— Пошли вы на хер все, в натуре, и — пошел бы на хер я бы сам.
 
 
Над Ленинградским туча движется и над Казанским в разнобой
По облакам на небе пишется моя история с тобой;
Она такая затрапезная, хотя сияет с высоты;
Тоска дорожная, железная; бомжи, носильщики, менты.
 

Незнакомка

 
Выплюнь окурок в сугроб,
оглянись и увидишь ты —
Вот она, воооот!
За спиной у нее сутенер.
 

Вольные мысли

   Эпохуй нам, какой сегодня век…

Александр Кабанов

 
Поплутав по переходам, под гитарный перезвон,
Выбредаю за народом на заплеванный перрон.
Гармонист лицо бухое прячет в драные меха,
Время наше неплохое… и эпоха неплоха.
 
 
Над подтаявшем сугробом, у платформы на краю,
Мама папу кроет ёбом — разрушающим(зачеркнуто)
укрепляющим семью.
 
 
Детвора киряет в школах, телевизор учит жить,
Как сказал один психолог: «Нам весь мир принадлежить!»
 
 
Не запомнить априори всех российских городов,
Где по доскам на заборе: «Бей чучмеков и жидов!»
 
 
Это все не божья прихоть, не Господень Страшный суд;
Если ты здесь ищешь выход, — не ищи его ты тут.
 
 
Три струны, заденет палец — песня слышится в дали,
«Девки в озере купались — хуй (зачеркнуто)
хрен резиновый нашли».
 
 
Весь народ гудит и пляшет, всюду пенье аонид,
На гербах крылами машет — двухголовый трансвестит.
 
 
Наше прошлое — лучисто, наша будущность — светла;
Полюбила тракториста(зачеркнуто)
финанстиста и, как водится, дала…
 
 
Сорок лет — ни стар, ни молод. Мой сурок всегда со мной,
Он накурен и уколот, и закинут «кислотой».
 
 
Как на Киевском вокзале, трали-вали-ай-лю-ли,
Мне цыганки нагадали… и на пальцах развели.
 
 
За подол хватать Фортуну, я пока что погожу:
То ей хрен(зачеркнуто)
хуй в забор просуну, то ей жопу покажу.
 
 
Птица-тройка, мало ль, много ль, нам испытывать Судьбу?
Нет ответа. Только Гоголь, перевернутый в гробу.
Мой сурок на «ты» с эпохой; девки плавают в пруду;
Если нам с тобой все похуй — знать, эпоха ни в пизду.
 

Жизнь моего приятеля

 
Если вошел ты, о, путник, под своды стеклянные
И приобрел у окошка заветный билет —
Значит, участником стал ты процесса великого
И называть тебя будут теперь — ПАССАЖИР.
 
 
Если решил ты за час до отбытия поезда
В местный зайти круглосуточный бар-ресторан —
Официантка, прикид оценив твой скептически,
Скажет бармену со вздохом протяжным: КЛИЕНТ…
 
 
Если к тебе подойдет испещренная пирсингом
Девушка лет двадцати и попросит «огня» —
Ты, предложив ей присесть, зажигалкою чиркая,
Купишь вина и процедишь сквозь зубы: GLAMOUR…
 
 
Если очнешься ты в полночь у камер хранения
Без документов и денег и клади ручной,
Скажет тебе лейтенант, протокол заполняющий:
ЛОХ ты ПЕДАЛЬНЫЙ и ФРАЕР УШАСТЫЙ притом.