Ахметов Бектас. Чм66 или миллион лет после затмения солнца

   Совмина заметала осень. Мы шли и я рассказывал папе о том, что к
   7-му ноября в классе начнется прием в пионеры. Галина Федоровна ушла от нас в другую школу. Новая учительница Тамара Семеновна может и хороший человек, но неизвестно назовет ли она меня среди первой группы вступающих в пионеры.
   Я подслушал разговор мамы с соседкой. Оказывается, у мамы имелись причины оставаться недовольным папой. Соседке – жене помощника
   Ташенева она говорила:
   – Твой Жансултан кандидат наук. И этот – она назвала незнакомое мне имя – тоже кандидат. А Абдрашит не кандидат.
   Какой из папы кандидат наук? У отца образование четыре начальных класса и рабфак. Неужто мама собиралась погнать папу доучиваться в институт?
   Отдыхающие разъехались по городским квартирам. Мы остались дожидаться переезда в Доме отдыха.
   В студеном безмолвии третьего Дома отдыха Ситка ощущал себя
   Тарзаном. Седыми утрами ноября он спускался купаться в водах Малой
   Алма-Атинки. У матушки обмирало сердце: "Улесын!" Папа же вообще терял дар речи. Речка покрылась тонким ледком. Принесенная Ситкой
   Чарли вода долго оттаивала в ведрах от мерзлого крошева.
   На дачу приехали мамины земляки – близкие родичи Ташенева. Они не знали, как попасть в резиденцию Председателя Совмина. Мама объяснила, что это невозможно и вообще не надо мешать Жумабеку.
   Земляки не унимались и просили только показать где дача Ташенева.
   Там, мол, сами разберутся с родичем. Мама послала Доктора показать землякам дачу Ташенева.
   Поздно вечером Доктор вернулся. С земляками ему удалось проникнуть в загородную резиденцию Ташенева. Он в деталях и красках рассказал об увиденном на даче Председателя.
   – Дом с колоннами… Шикарный кинозал… В комнатах офигительный запсилаус… После обеда приехал начальник ХОЗУ Бабкин и давай бегать вокруг тети Батес… На "Чайке" из вас кто-нибудь катался? То то же. А я прокатился…
   Не прожевывая, я проглотил рассказ целиком.
   На следующий день на школьном дворе я в лицах описывал одноклассникам о том, как гостил на даче Председателя Совета
   Министров. Пацаны слушали и переглядывались. Увлекшись, я не заметил, как в метрах десяти-пятнадцати от меня у баскетбольного щита с мячом в руке стоит Шеф. Я взглянул на него, осекся было, но меня уже трудно было остановить. Брат внимательно и с интересом смотрел на меня. Помню еще подумал: с такого расстояния он вряд ли что-нибудь разберет.
   Дома Шеф встретил вопросом.
   – Как там Бабкин поживает? Не заболел?
   Я промолчал. Ситка разбалделся.
   – Пришел с Махлы мяч в колько покидать и слышу, как Бабкины бегают. – Шеф рассказывал так, как будто слушал меня вместе с моими одноклассниками. – Бегают и бегают. Вокруг Бека нашего бегают. Никак набегаться не могут. Ну, думаю, загонит Бек бедолагу Бабкина до смерти. Смотрю на него. Хватит, мол. Раз посмотрел, два посмотрел…
   Ему хоть бы хны. Рот не закрывает.
   Шеф смотрел на меня с насмешливой издевкой.
   Я лежал лицом к стенке. Испортил Шеф хороший день.
   – Пойдешь с нами в МВД?
   Ситка и Доктор стояли одетые. Пойду конечно. Я поднялся с кровати.
   В Доме отдыха МВД еще работал биллиард. Ситка просил Доктора не играть на деньги.
   Доктор хорохорился.
   – Да там никто играть не умеет. Любого в два счета причешу.
   – Слушай, кончай. – Ситка начинал сердиться.
   – Ладно, не переживай.
   Напрасно у Доктора чесалась левая ладонь. Кроме маркера в биллиардной никого не было – отдыхающие полным составом в клубе смотрели кино. Ситка и Доктор сыграли между собой две партии и мы пошли к себе.
   Было темно и холодно. Доктор водрузил меня к себе на шею и я думал о том, что скоро мы переедем в теплую квартиру и у нас будет порядок. Ситка выздоровеет и вернется в институт. Я перестану ездить в переполненном автобусе в школу, домой буду наконец ходить пешком, и меня примут в пи онеры. Покачиваясь, я засыпал.
   Привычку интересоваться тем, что могло ожидать меня впереди приобрел до школы. Учебник зоологии за 7-й класс. Бычий цепень, аскариды…Я несколько раз перечитал раздел про аскариды. "Паразиты размножаются путем… Заболевание грязных рук…". Руки я мою. Не часто, но мою.
   Тогда почему я испугался?
   Я отложил в сторону зоологию, но через минуту вновь листал учебник.
   Переехали в конце ноября. Вернулся из школы в новую квартиру.
   Пахнет краской. Три комнаты. Мебель на днях должны привезти с разных квартир. Гости разошлись. Я лег с отцом на полу.
   Взбивая подушку, папа сказал:
   – Теперь у нас своя квартира. Великолепно.
   Что тут великолепного? Нам семерым тесно в трех комнатах.
   На следующий день пришла Галя. Доктор водил ее по комнатам. Она несмело улыбалась и неслышно ходила за братом.
   Вечером зашел дядя Кулдан.
   – Квартира прекрасная… И район тихий.
   Папа был того же мнения.
   – Район исключительный. И этаж хороший.
   Ситка Чарли твердил, будто американцы с год как высадились на
   Луне, а Советы только и делают, что запускают спутники с собаками.
   Книги Ситка брал в библиотеке Союза писателей. Работала там бурятка Люся. Раз в два месяца она звонила Ситке Чарли, чтобы он пришел за очередным журналом "Америка".
   В журнале фоторепортаж о фермерской семье из Арканзаса. Тракторы, дом, дети, жена, сам фермер в джинсах и клетчатой рубашке. Более всего запал в душу текст под снимком, где семья фермера за кухонным столом.
   Текст гласил: "А завтрак у них обильный. Он, например, состоит из апельсинового сока, кукурузных хлопьев, сметаны…".
   Обильный завтрак расстрогал нас. Спустя месяц Шеф поджарил картошку, поставил сковородку на стол и, подмигнув, напомнил:
   – А завтрак у них обильный.
   Во втором подъезде поселилась семья полковника Курмангалиева.
   Глава семейства дядя Урайхан работал заместителм начальника областной милиции, а его жена – тетя Шафира преподавала в женском пединституте.
   Старший сын Курмангалиевых Мурат учился в медицинском, младший
   Булат в параллельном с Шефом классе. Была в семье еще и дочь, восьмиклассница Ажар.
   Папа и мама со старшими Курмангалиевыми сошлись тесно. Не прошло и месяца, а с уст матушки не сходило имя Шафиры.
   Катил навстречу Новый год.
   Доктор уговаривал маму разрешить ребятам из группы встретить
   Новый год у нас. Наверняка расстрепался институтским о квартире и от своего имени позвал однокашников встречать праздник у нас.
   Из его институтских приятелей больше всех запомнились два Бориса.
   Один – Расновский, другой – Резников.
   Расновский учил играть нас на пианино. Высокий, с узкими плечами, в свитере из тонкой шерсти, утонченный Расновский парень себе на уме и от того еще более привлекательный.
   Доктор напевал "Выткался над озером алый свет зари" и просил
   Борю: "Научи меня играть "Черемшину". Боря кивал головой и склонялся над клавишами: "Смотри и запоминай". Играл на пианино Расновский может и хорошо. Но не в этом была его соль. Соль Бори Расновского заключалась в отсутствии у него склонности к пустым, бессодержательным разговорам, в том, как он избегал больших и шумных компаний. Чувствовалась в нем глубокая внутренняя сила, свойства, которые напрочь отсутствовали в Докторе.
   Резников намного проще Расновского. Он приносил мне семечки и во дворе на скамеечке за лузганьем мы разговаривали с ним.
   – В армии служил?
   – Да.
   – В 56-м восстание в Венгрии видел?
   – Нет. Откуда про Венгрию знаешь?
   – Ситка говорил.
   – А…
   Боря Резников охотно слушал измышления Ситки Чарли. Брат просвещал студента с чувством, с расстановкой.
   – В сорок пятом русские устроили кровавую баню. Борис, тебе известно, сколько в Берлине, в одном только метро, положили они народу? Да… Хотя откуда тебе знать… А Сталинград? Ты никогда не слышал, как пищат и стонут души немецких солдат из Сталинграда?
   Резников удивленно заморгал.
   – Нет, не слышал.
   – Души Сталинграда пищат в трамвайных рельсах на поворотах.
   – Пищат? Как пищат?
   – Они пищат: "Папа, папа…!".
   Я не удержался влезть:
   – Папа – это ты?
   Ситка рассвирипел:
   – Пошел вон отсюда, падла!
   Из институтских к нам приходил еще и Зиг. Звали его Асхат, был он татарнном и прозвал его Доктор Зигом в честь старшего сержанта
   Асхата Зиганшина, того самого Зиганшина, что 49 дней с друзьями без воды и хлеба проплавал в Тихом океане. Как и Доктор, Зиг горазд на импровизации. На пару они дурили лопухов в преферанс.
   Доктор и Зиг продумали и до мелочей отработали набор знаков и сигналов. Жертвы специально не подбирались – кто попадет, того и казачили. Забирали деньги и уходили в загул.
   Декабрь затянулся. День на день не похож. В квартире уже поставили телефон. А последний месяц 60-го не спешил уходить.
   Сосед по парте Кенжик не только бурчал. Он умел смешно и точно рассказывать. Про меня же в школе и у себя во дворе Кенжик распространял небылицы. Вернее, не про меня. Про Шефа.
   Так, заслугами Кенжика окружающие знали, что я брат Шефа.
   Мы идем по Уругваю.
   Ваю! Ваю!
   Ночь хоть выколи глаза,
   КГБ не может нас поймать!
   О, сэр Антонио, как это по-русски?
   … твою мать…
   Шеф и его ближайшие друзья Коротя, братья Зелинские держали в нашей школе вышку. Коротя, Микола и Серега Зелинские удались статью.
   Шеф – нет. Ходил брат вразвалку, не разбирая дороги. В шестом классе
   Шеф записался в секцию бокса. Ходил на бокс брат два месяца. Назвать боксером его трудно, но удар поставить за два месяца брат успел.
   Особой грозностью в их компании выделялись братья Зелинские.
   Вовка Коротя дрался редко, но выглядел тоже ничего. В компанию входил и Мурка Мусабаев, домашний парень из благополучной семьи. С
   Шефом дружил он с 56-го года и к хулиганствующим друзьям Шефа не присоединялся.
   Драки с участием Шефа и Зелинских обычно проходили зимой – на катке "Динамо".
   В класс забежала старшая сестра Кенжика Батимка.
   – Это правда, что ты знаком с Беком?
   – Правда.
   – А Веньку Адама тоже знаешь?
   – Вчера у нас дома был.
   – Вот это да… И что он?
   – Да ничего. Законный чувак.
   – Бека, Була говорил, что ты и Алика Азербайджанца знаешь.
   – Еще как знаю.
   Бека я в глаза не видел. Личность он на Броду известная. Бека побаивались многие шпанюки. Командовал он биокомбинатовскими ребятами. Кандидат в мастера по боксу. Гремел по городу и Саня Баш, правая рука Бека. Не боксер, но тоже парень не промах.
   Парни у Бека подобрались на зависть всем. Не то, что Шеф и
   Зелинские. Биокомбинатовским мало было просто постебаться и попусту они не духарились. Например, бывший на вторых ролях в банде Бека
   Ратуш-паша отправил на тот свет двоих кизовских ребят.
   Еще от центровских биокомбинатовских отличали тесная сплоченность, жесткая организованность. Отговорок вроде "предки из дома не выпускают" среди биокомбинатовских были невозможны.
   Про Веньку Адама я мало что определенного слышал. Состоявшимся фактом было то, что Адама безоговорочно уважали Бек с Саней Башем.
   Ходили среди центровских разговоры и про братьев Памазяровых.
   Братья прославились стычкой с пушкинскими. Пушкинские облили их серной кислотой, в ответ Памазяровы устроили за ними погоню со стрельбой из обрезов.
   Алик Азербайджанец действительно был у нас дома. Родители ушли в гости и Доктор привел Азербайджанца. Гость, не спеша, снял пальто, повесил на вешалку и перед нами предстал квадратный, с длинными бакенбардами Алик Азербайджанец. Доктор поставил на плиту чайник, водрузил на стол бутылку рымникского.
   Алик прост и естественен. Посмотрел на бутылку и сказал:
   – Сегодня в "Вишневом саду" пил пиво.
   – Любишь пиво? – спросил Доктор.
   – О, я большой болельщик пива.
   – Как с учебой?
   – Очень прекрасно. Один экзамен остался.
   Алик учился в сельскохозяйственом институте, был членом профсоюзного комитета. Поспевал всюду и сейчас пил вино аккуратными глотками, не курил.
   Время позднее. Азербайджанец засобирался. Доктор предложил вызвать такси. Алик отказался.
   – Пройдусь пешком.
   – Тебе далеко добираться.
   – Ничего. Если устану…- Алик застегивал пальто. – Таксисты меня по походке узнают… Без денег подвозят.
   Батимка существо хрупкое и отчаянное. Не то, что ее брат Кенжик.
   Этот по характеру бука и увалень. Сегодня Батимка прибежала радужная
   – Бека! Привет! Передай училке: Була заболел.
   Без Кенжика скучно. Я заметил: он не обращает внимания на девчонок. Кажется, даже и на девчонку из цековского двора. Тут я перегнул. 2-85 не замечать мог только слепой. Наверное, Кенжик, так же как и я, никому не раскрывал, что творилось у него внутри. О том, что кто-то, где-то, с кем-то ходит, мы сплетничали. Но ни о чем таком, способном обнаружить лично собственный интерес, симпатию – никогда.
   С ним интересно. Очень наблюдательный мальчик. В его семье выписывали журнал "Советский экран". Было это зимой. Как раз на экраны вышел фильм "Хоккеисты".
   Я спросил у Кенжика о чем написали в журнале про "Хоккеистов".
   – Плохо написали. – Кенжик закряхтел – Ерунда какая-то.
   – Какая ерунда?
   – Ну… там, в общем… Помнишь эпизод, когда Леждей проснулась утром, а ее Шалевич в губы целует?
   – Помню. И что там такого?
   – Как что там такого? По утрам изо рта знаешь, как воняет?
   Сначала надо зубы почистить и горло прополоскать.
   Девчонка номер 2-85. Я по прежнему много думал о ней.
   Представления, какие я разыгрывал в первом классе у фикуса в квартире Какимжановых, сменились простейшими желаниями оказаться вместе с ней где-нибудь в дальнем походе. Я воображал как мы будем ходить по горам. Спустится вечер, будет гореть костер и она скажет.
   Что скажет? Не знаю…
   Что она красива – понятно. 2-85 была самой красивой девчонкой из всех девчонок, родившихся в 1951 году в Советском Союзе. Но все это было ничего в сравнении с мечтами, какие рождали ее серые, завораживающие глаза. Когда я встречался с ней взглядом, то неясно чувствовал, что где-то есть какая-то другая жизнь. Жизнь бесконечно далекая и прекрасная, как она сама 2-85, заслужить которую было бы самой немыслимой радостью из всех радостей на свете.
 
   "Новый год – порядки новые" – любил повторять Шеф.
   Студенты ввалились гурьбой. Папа отдыхал в Трускавце. Надзирала за молодежью мама.
   Доктор знакомил матушку с ребятами. На минутку зашла тетя Шафира.
   Доктор прицепился к ней: "Мурат где? Можно позвать его встречать с нами Новый год?".
   – Ой, что ты! Для вашей компании Мурат слишком взрослый.- тетя
   Шафира похлопала по плечу Доктора и ушла.
   Вновь открылась дверь и Доктор взвился вьюном. Пришла Галя. Она с улыбкой слушала мамину установку.
   – Галошка. Айналайын, байха…Я бол.
   За полчаса до двенадцати студентки бросились звонить.
   …Я заглянул в детскую. Никого. Студенты танцевали в столовой.В детской столы вытянуты буквой "Т". Водка, вино. Не долго раздумывая, я взял бутылку портвейна. Наполнил рюмку и залпом выпил. Как на вкус? Не лимонад. К этому надо привыкнуть.
   Вышел в коридор. Скоро должен подойти кайф. На кухне возилась мама. Впорхнула искрящейся снежинкой Галя. Следом – Доктор. Матушка по новой взялась за свое.
   – Галошка, следи за ними… Посуда дорогая. Хорошим вещам они цену не знают. Говорила ему, поставь простую… – она метнула в
   Доктора сердитый взгляд. – А он: не бзди, не бзди…
   Если хоть одну тарелку разобьют, я…
   Галя прикрыла ладонью лицо.
   – Тетя Шаку не волнуйтесь… Я внимательно слежу.
   Сколько прошло? Минут пять-десять. Никакого кайфа и в помине не было. Одной рюмки мало. Точно мало. В детской все еще было пусто. Я по новой налил из той же бутылки в рюмку. На этот раз кайф от меня никуда не денется.
   Я ждал, но кайф ко мне не приходил. Выпить еще? Пожалуй, не следует. Но пока не поздно надо что-то делать. Новый год все-таки.
   В детскую заглянул студент. Поочему он один? Все равно пора.
   Деваться некуда и я начал изображать.
   Закрыл глаза и рухнул под стол.
   Посуда осталась цела. Через два дня Доктор вернулся из института злой и закладывал меня маме.
   – Валерка видел, как Бек валялся под столом. – Зыркнул гневно на меня и добавил. – Зверь! В лоб хочешь получить?!
   Студенты оставили проигрыватель с пластинками. Доктор не спешил отнести музыку в общежитие.
   Шеф с Джоном крутили пластинки.
   Шеф говорил: "Мне нравится вот эта". И ставил "Я люблю тебя, жизнь".
   Марк Бернес пел: "…Все опять повторится сначала". Эх, Бернес,
   Бернес… Когда Ситка впервые увидел его по телевизору, то сказал:
   "Жидобольшевик!".
   Шеф хохотал полчаса.
   Мне тоже нравилась "Я люблю тебя, жизнь". Но не так сильно, как та, которую безостановочно крутил Джон.
   В полях, за Вислой сонной,
   Лежат в земле сырой,
   Сережка с Малой Бронной,
   И Витька с Моховой.
   "Девчонки, их подруги – все замужем давно…". Мне становилось безнадежно грустно, когда доходило до слов
   Свет лампы воспаленной
   Пылает над Москвой,
   В окне на Малой Бронной,
   В окне на Моховой:
   Одни в пустой квартире
   Их матери не спят.
   "Свет лампы воспаленной…". Только начался 61-й год и я вновь видел Москву на рассвете. Я видел окна, где горел воспаленный, желтый свет.

Глава 4

   Часов в девять вечера папа как обычно слушал новости. Выключил радио и произнес: "Ташенева освободили…". Прибежала с кухни мама:
   "Что?"
   – Только что передали указ Президиума Верховного Совета…
   Родители молчали. И тут я подумал: "А что если бы Ташенева сняли двумя месяцами раньше? Получили бы мы тогда квартиру?". Я вспомнил, что сказал отец в день переезда.
   Спустя неделю случилась еще одна неожиданность. Пришел из школы, а в столовой милиционер разговаривает с матушкой.
   – Соседи с четвертого этажа могли взять? – спросил мильтон.
   – Конечно могли… Кто кроме них…
   Мама держала на балконе чернобурку. Об этом попросила ее тетя
   Шафира. Вчера лиса с балкона исчезла, матушка побежала к тете
   Шафире: "Ой бай, украли ".
   Кроме соседей с четвертого этажа подозревать некого. У них, как и у нас, по два спаренных балкона. Чернобурку было легко, наискось с противоположного по диагонали балкона четвертого этажа зацепить любой палкой.
   Дядя Урайхан прислал милицию.
   Кроме мамы допросили Ситку и Доктора. Остальные домашние оперативников не интересовали.
   Через день мама сидела на кухне притихшая. Версия с соседями бездарно провалилась. Доктора вызвали в райотдел и он раскололся.
   Никакие там ни соседи, а именно брат стибрил лису. Стибрил, продал, промотал.
   Тетя Шафира успоркаивала матушку:
   – Ничего, ничего, женгей. С кем не бывает.
   Мне было жалко Доктора. Шеф ехидно вспоминал, как Доктор с матушкой в поисках чернобурки ворошил балкон. Волновался я и за то, как бы кража и последующее разоблачение не доконали брата. По началу так вроде и было. Доктор ни с кем не разговаривал, валялся на койке лицом к стене.
   Не прошло и недели, как он ожил и вновь замелькал.
   В последний раз Галя пришла к нам следующим после моего дня рождения вечером. Единственная из всех она сделала мне подарок – толстый сборник стихов Маршака.
   Больше мы ее не видели. Братья пытали Доктора, но он так и не признался, чем обидел ее. Галя много чего могла ему простить.
   Значит, произошло что-то нечто серьезное, после чего Доктор про Галю не сказал ни одного слова.
   Всего каких-то десять дней назад все было многообещающе идиллически. Доктор на кухне в общей тетради старательно обводил буквы "Галия, Галя, Галочка…".
   Приближалась сессия и матушка теребила Доктора:
   – По сопромату зачет сдал? Политэкономия где?
   Брат жаловался на трудности. Подзапустил, отстал. Надо бы позаниматься с умными ребятами. Но в общежитии всегда народ. Не сосредоточишься. Мама удивилась. Кто тебе мешает позвать умных ребят домой? Закроетесь в столовой, мешать никто не будет.
   Доктор возликовал и сказал маме, что с ним согласилась заниматься ленинская стипендиатка. Мама обрадовалась больше Доктора и спросила:
   "А по ТММ она тебе поможет?". "Да, – ответил Доктор, – и по ТММ поможет".
   – Уф, как хорошо… Она слышала, что ТММ (теория машин и механизмов) расшифровывается студентами как "тут моя могила", почему и добавила – Слава богу.
   Для ленинской стипендиатки Вера Горячева была излишне хороша. Но держалась умно.
   Вера кушала пельмени, когда мама принесла из спальни рулон ватмана.
   – Такая бумага пойдет?
   Горячева вытерла салфеткой руки, пощупала ватман.
   – Бумага очень хорошая.
   Шеф, Джон и я были в курсе какое ТММ ожидается в столовой. Доктор велел Джону спрятаться на балконе и оттуда подсекать за курсом ТММ.
   Джон не дождался выхода из комнаты Веры, чтобы проскользнуть на балкон. Первое занятие по ТММ проходило два с половиной часа.
   Матушка часто повторяла: "Меня не подведешь". В смысле не проведешь. Вера ушла с Доктором, мама позвонила Боре Расновскому:
   "Борис, ты знаешь ленинскую стипендиатку Веру Горячеву?".
   Боря староста группы и ему полагалось знать всех. О Вере
   Расновский ничего не знал, но догадался. Ответил, что всех девушек с потока не может знать. Про ленинских стипендитов все же не стал отпираться. На факультете есть такой. Он единственный и это парень.
   Почему мама учуяла, что ее пытаются подвести? Вера сделала все правильно. Оделась со вкусом, никакой краски на лице. Матушку сбила с толку ее деловитость. Верина четкость, обязательность резко контрастировали с беспечной задумчивостью Гали.
   Мама любила прихвастнуь и знанием людей. Дворового собутыльника
   Доктора – Алима Кукешева невзлюбила в открытую. Алим младше Доктора на несколько лет, чувак, хоть и недалекий, но парень как парень – из тех, что ловят торч от самого себя. Доктору матушка наказывала про
   Алима: "Ты с ним не ходи. Он – продажный, завистник".
   Про Алима мама не ошибалась. Ей даже не понадобились угрозы -
   Алим с удовольствием и в подробностях рассказал правду о Вере
   Горячевой. Приехала Вера из Горького, ни в каком институте не училась и всерьез замыслила женить на себе Доктора.
   Мама возмутилась: как, бродовская проститутка посмела выдавать себя за ленинскую стипендиатку? Она с опозданием включила сирену.
   Когда папа узнал правду о Вере Горячевой, то зло усмехнулся и сказал про Доктора: "Шожебас".
   Что до Алима, то Доктор и не думал обижаться на него. Порывать не помышлял, продолжал проводить с ним время.
   Алим потерял отца в раннем детстве, школу бросил в восьмом классе. Жил с матерью и старшим братом. Как-то в расстроенных чувствах его прорвало и он сказал: " Был бы жив отец, – всем показал бы кто я такой". Отец Кукешева после войны работал в ЦК, и как знать, будь он жив, Алим и вправду бы показал себя. Отца Алим помнил плохо и, верно, если что и унаследовал от него, так это желание выбиться в люди. Выбиться в люди по Кукешеву означало заделаться начальником.
   При том, что мама откровенно презирала Алима, тем не менее она не считала собутыльника сына пустым человеком. Мы возвращались с ней с базара и навстречу нам пылил Кукешев. Разговорились и матушка ему в лоб: "Алим, ты хоть и придурковатый пройдоха, но знаешь чего хочешь.
   Молодец!".
   Алим надулся как сеньор Помидор.
   – Ага… школу вечернюю закончу… В МИМО поступлю.
   "Девочка ищет отца" фильм про белорусских партизан, про командира отряда, про маленькую девчонку. Дети ищут отцов и в мирное время.
   Я катался на горке. Мама позвала домой.
   – Из госпиталя звонил Кулдан. К нему приехала дочь. – сказала она.
   – Какая дочь?
   – Роза из Ташкента, Город не знает, идет к нам по Мира. Встретишь и проводишь к нам.
   Я скользил по укатанной горке и время от времени поглядывал на прохожих. Дочь дяди Кулдана подойдет сверху, не прозеваю. Катался я с полчаса, но никакой девушки не увидел.
   Я поднялся домой.
   – Я смотрел и смотрел… Никто не пришел.
   Мама засмеялась.
   – Хорошо ты смотрел… Вот она… Наша Роза…
   На кухне и впрямь сидела Роза. Она улыбалась.
   Мама удивлялась дяде Кулдану.
   – Кандай акмак, мынау Кулдан. Такая дочка у него…Ой бай, ой бай…
   Я привязался к Розе и ходил за ней по пятам. Меньше стал болтаться на улице только лишь потому, что в доме теперь Роза.
   Она мало что говорила. Больше слушала. Мыла посуду и слушала.
   Готовила обед и слушала.
   Где бы мы с ней не появлялись, на нее все обращали внимание.
   Выбирали с ней виноград на базаре – на нее пялили глазы торговцы. На нее глазели Таракан, Галимжан – первые стиляги нашего двора.
   – Узбеки за копейку готовы часами торговаться. – заметил папа.
   – Да, – ответила Роза. – еще они любят получать все даром.
   – Это любят все. – уточнил отец.
   Мама надоедала дяде Кулдану с вопросом: "Когда позовешь дочку домой?".
   Кулдан тянул с приглашением. Оправдывался болезнью тети Зины.
   Мама напомнила ему, что Розе нет никакого дела до Зины, – дочь хочет видеть отца.
   Сходила Роза к дяде Кулдану с родителями
   Вернулись они быстро. Роза держала ладонь на лбу.
   – Понравилось? – подбежал я к ней.
   – А-а… – Роза презрительно сузила губы. – Девочки его встретили хорошо. Но Зина… – Роза всхлипнула. – Эта… Зина ослепила отца.
   – Что? Развыступалась?
   – Нет. – Роза смахнула слезу.- Лишнего она ничего не говорила.