Александрова Марина. Варяг

   Беременность не красила Лауру. Она расплылась, черты лица потеряли былую тонкость, поступь стала грузной, лишенной всякой грации.
   Но Эрику было все равно, он словно и не видел этих перемен. В его глазах любимая была оставалась самой красивой, самой милой, самой желанной. Когда же она плакала и жаловалась на блекнущую красоту, только дивился женской суетности. Красота – дело наживное, с лица воду не пить, главное, чтоб Лаура была жива и здорова, а с нею и дитя. Эрик порой сам себе удивлялся: он и не думал никогда, что может испытывать такую щемящую нежность по отношению к кому бы то ни было.
   Лаура заметила Эрика, лишь когда подошла к нему почти вплотную, настолько она была занята своими мыслями. Зато, узнав в госте Эрика, женщина тоненько вскрикнула и через мгновение уже обнимала его обеими руками, прижимаясь настолько, насколько позволял огромный живот.
   – Вернулся! Мой господин вернулся! – причитала она и по лицу ее струились слезы радости.
   – Ну, будет, будет, – попытался успокоить Лауру Эрик и, когда это ему не удалось, подхватил любимую на руки и начал укачивать, как малого ребенка.
   Лаура, оказавшаяся много тяжелее того, что была раньше, наконец затихла на руках у Эрика, уткнувшись носом в его пропахшую дальними ветрами рубаху.
   На крики Лауры из покоев терема высыпали все остальные обитатели. Был здесь Плишка, повзрослевший и превратившийся в настоящего мужчину, Нюта с подросшим младенцем на руках, бабка Преслава, степенно выплывшая из кладовой для того, чтобы разобраться, в чем дело и при надобности наказать виновных. Сюда же сбежались все слуги и неугомонный Дар.
   Узрев, что явилось причиной переполоха, подняли страшный гвалт, от души радуясь возвращению Эрика. Когда страсти немного улеглись, Эрик наконец сумел выбраться из тесного кольца родных и слуг и прошествовал наверх в опочивальню, по-прежнему держа притихшую счастливую Лауру на руках.
   Только уложив ее на ложе и сняв с себя пропыленную верхнюю одежду, Эрик вспомнил, что среди встречающих он не видел своей сестры.
   – А где Хельга? – спросил он Лауру.
   Девушка мгновенно посерьезнела, но ничего не ответила, лишь прикусила нижнюю губу, что являлось, как заметил Эрик, признаком глубокой задумчивости.
   – Что случилось? – заволновался Эрик. По его спине пробежал холодок, как только он подумал о том, что с Хельгой действительно могло что-нибудь произойти. За время своего отсутствия Эрик не так уж часто вспоминал о сестре. По его мнению, существовали гораздо более важные вещи, о которых стоило размышлять. Конечно, скучал по ней, но не свыкся еще с мыслью, что Хельга на его попечении живет, и оттого скука была почти нечувствительной. Да и не было причины беспокоиться о ней – от матери увез, воспротивился немилому ей замужеству, поселил у себя в тепле и холе – что ж ей еще? Но каждый день приносил новые заботы, о которых Эрик и знать не знал.
   – Она пребывает в благополучии, – ответила Лаура. – Просто ее сейчас нет дома.
   – А где ж она? – удивился Эрик.
   – Ах, господин, я не знаю, – печально сказала Лаура. В ее тоне промелькнула тонкая нотка фальши. Эрик понял, что если Лаура и не знает точно о том, куда ушла Хельга, то уж, несомненно, об этом догадывается. Все это показалось Эрику очень странным.
   – Ладно, с этим я разберусь позже, – задумчиво молвил он. – А теперь рассказывай, как вы тут жили без меня.
   Остальное время до вечерней трапезы было занято бесконечными рассказами Лауры о том, что происходило в доме во время отсутствия хозяина. О том, как Преслава ругала прислугу, о том, какая чудная кроха Лада растет у Нюты и Плишки. О том, как ей, Лауре стало тяжело ходить и как она ждала возвращения Эрика, боясь даже подумать о том, что случиться с ней, несчастной, если ее господин не вернется.
   – У меня есть для тебя одна новость, – наконец сказал Эрик, собравшись с духом. – Не знаю, как ты к ней отнесешься.
   – Что-нибудь не так, господин? – испугалась Лаура.
   Тянуть больше не имело смысла и Эрик признался:
   – Князь Владимир надумал меня оженить.
   Лицо Лауры на мгновение омрачилось, но затем на губах вновь заиграла улыбка.
   – Великий князь наверняка знает, что делает, – ответила она смиренно, и эта-то смиренность и разозлила Эрика. Да что она, не понимает, что происходит?
   – Ты, должно быть, понимаешь, что женить он меня хочет не на тебе? – зло выкрикнул он.
   – Конечно, понимаю, – удивленно подтвердила Лаура. —
   Мудрый князь никогда бы не стал сватать тебя за рабыню.
   – Неужели тебе совершенно все равно, кто войдет в этот дом хозяйкой?
   – Мне не все равно,– грустно улыбнулась Лаура, – Но я знаю, что это неизбежно, потому и отношусь к твоей женитьбе как к неизбежности, к которой остается только привыкнуть.
   – Я даже не знаю ее, Лаура, – вдруг сказал Эрик. – Как я буду жить с ней?
   – Так же, как с любой другой женщиной, – ответила та.
   – Но я люблю тебя! – вскричал Эрик. – Что же мне делать, если я жить без тебя не могу?
   – Это самое главное, что ты можешь мне дать, господин. Твоя для меня любовь драгоценнее всех сокровищ мира и, уж конечно, дороже права называться твоей женой.
   – Я увезу тебя из этого дома. Мне придется так поступить для того, чтобы ты не чувствовала себя здесь неуютно.
   – Я буду благодарна тебе за это. Вряд ли твоей супруге придется по душе мое присутствие в доме. Но ты не сказал мне, где я теперь буду жить?
   – Я полагаю, что терем, который я приказал начать строить перед своим отъездом, уже почти готов...
   – Что ж, мне никогда не нравилось жить в Киеве, – ответила Лаура и нежно обняла своего возлюбленного.
   Вечером того же дня состоялся серьезный разговор между Эриком и Хельгой. Девушка вернулась домой, когда солнце уже клонилось к закату. Известие о приезде брата, без сомнения обрадовало ее, но Эрик заметил в ее взгляде смущение.
   Эрик решил завести разговор начистоту. Негоже девке одной на целый день пропадать из дому, да и тайны ей иметь не следует. И чего боится, глупая? Знает ведь – не для того брат забрал ее в Киев, чтоб в темнице держать. Так зачем же таиться?
   После вечерней трапезы, когда Лаура удалилась в опочивальню, Эрик попросил Хельгу задержаться в трапезной. Девушка смутилась, потупилась, но ослушаться брата не решилась.
   Эрик налил себе добрый кубок сладкого греческого вина, что привез с собой из Константинополя и, подозвав Хельгу к себе, приказал ей сесть поближе.
   Девушка подчинилась, и Эрик увидел, как дрожат ее полные губы.
   – Ну, сестра, расскажи, как жила ты тут без меня, чем занималась? – начал Эрик.
   Хельга вскинула на брата испуганные глаза:
   – Все хорошо было. Жила без тебя, как при тебе... А что, что-нибудь не так?
   – Да вроде бы, пока все хорошо, но что-то гложет меня подозрение, – решил не темнить далее Эрик.
   – Какие подозрения? – испуганно пролепетала Хельга. – Чем я не угодила тебе? Неужто Лаура чем не довольна?
   – Ох, кабы Лаура хоть когда была чем-нибудь недовольна, – вздохнул Эрик. – Нет, дело не в Лауре. Скажи мне, сестра моя любезная, отчего не застал я тебя дома, когда вернулся? Где ты была? Отчего избегаешь мне в лицо смотреть, все глаза отводишь в строну?
   Вопрос застал Хельгу врасплох. Эрику даже показалось, что она вот-вот лишиться чувств.
   – Не бойся, – поспешил успокоить он сестру. – Что бы не случилось, чего бы ты не натворила, я всегда тебя прощу и понять постараюсь. Не страшись, говори, что произошло, пока был я в отъезде?
   – А ты не станешь гневаться?
   – Я же сказал, что не буду, – ответил Эрик.
   – Ничего дурного я не сделала. У меня и в мыслях дурного не было. Я лишь хочу видеть его, а в дом ввести не могу.
   – Кого его? – мгновенно посуровел Эрик.
   – Василия, – трепеща всем телом, ответила девушка.
   – Кто таков? – вскричал Эрик.
   – Ой, не кричи, братец, я и так боюсь!
   – Чего ж ты боишься, дуреха? – сразу смягчившись, спросил Эрик.
   – Себя боюсь, его боюсь. Тебя вот тоже боюсь, – чуть не плача, отвечала Хельга.
   – Али он что дурное над тобой измыслил? – сразу заподозрил самое страшное Эрик.
   – Ну что ты! Как ты мог даже подумать о таком! Он меня никогда не обидит.
   – Что ж тогда? – совершенно растерялся Эрик.
   – Он гридень княжий и беден, – наконец, собравшись с духом, выпалила Хельга.
   Эрик почувствовал, словно великая тяжесть свалилась с его плеч, и сразу стало легко и хорошо на сердце.
   – Надумала себе беду, нечего сказать, – рассмеялся он. – Дура девка! Да у тебя приданого на двоих хватит.
   – Ты и вправду не сердишься? – удивленно и радостно спросила Хельга.
   – На что же тут сердиться? Бедность не зло.
   – А я-то думала, что не простишь ты мне этого, – чуть ли не давясь слезами, но теперь уже счастливыми, сказала Хельга.
   – Хочу я взглянуть на твоего молодца. Зови его в дом. Да поспешай, вскоре мне не до этого будет.
   Эрик вспомнил о предстоящей своей свадьбе с девушкой, которую он до сих пор даже еще не видел, и вздохнул тяжело.
   – Али с тобой что не так? – настал черед Хельги вопрошать у брата.
   – Тяжко мне, сестра. Жениться приказывает мне великий князь.
   – Ну, так что ж тебя заботит? – не поняла девушка.
   – А то, что не Лауру прочит мне в жены Владимир.
   – Кого же? – изумленно переспросила Хельга.
   – Племянницу свою...
   – Красавица, наверное, – с завистью в голосе предположила Хельга.
   – Знать не знаю! – вспылил Эрик. – Не видел я ее ни разу и видеть не хочу!
   – Так не женись, – робко шепнула сестра.
   – Не могу! Это ты сама себе хозяйка, а мной великий князь распоряжается. Ослушаюсь и себя погублю. Да ладно, если б только себя, ведь сколько людей за собой потащу!
   – Да, брат, не свезло тебе, – печально заметила девушка. – А Лаура-то об этом ведает?
   – Сказал я ей...
   – И что же?
   – Да ничего. Она ж не знает, как госпожой быть, ей этого не нужно. Это мне за нее обидно и за дите наше, а ей все равно – лишь бы из дому не гнали!
   – Не уживутся они, – задумчиво оглаживая край кубка заметила Хельга.
   – Я на то и не надеюсь, – признался Эрик. – Поселю Лауру в новом тереме, что в деревне строится. Пусть там живет, на вольном воздухе, вдали от глаз любопытных. Да и дитяти там лучше будет.
   – Значит, решил уже все... А кого с Лаурой отправишь?
   – Вот это вопрос! – вздохнул Эрик. – Я мыслю, что без Преславы пропадет она там. Я же только наездами бывать с ней смогу. А коли Преславу туда отправлять, то и Плишку с семейством.
   – А как же я? – жалостливо глядя на брата, спросила Хельга.
   – А что ты? Ты ж замуж скоро выйдешь, с мужем жить станешь.
   Хельга ничего не ответила, лишь посмотрела брату в глаза так, будто в душу заглянула.
   Через два дня, вечером, славный гридень Василий провожал Хельгу до ворот. Тут-то его и приметил Эрик, приказал звать в терем.
   Это был высокий, статный молодец, лет двадцати от роду.
   Нюта, мельком видевшая Василия, потом рассказывала дворне, что в такого красавца нельзя не влюбиться и даже Плишка ему в красоте уступает.
   Эрик провел Василия в палату и устроил ему самый настоящий допрос с пристрастием. Оказалось, что Василий сам не киевский, приехал он служить князю вслед за старшим братом. Брат вскоре погиб в одной из стычек с печенегами, и Василий остался один. Родители его умерли во время мора, пронесшегося по Руси год назад, потому возвращаться ему было не к кому.
   Василий был беден, но горд и честолюбив, что, по мнению Эрика, могло сослужить ему добрую службу. Ведь когда-то и он сам был простым гриднем в дружине князя Владимира.
   Василий Эрику понравился. Конечно, при своей красоте и богатстве могла бы Хельга найти себе мужа и познатнее, и побогаче – да зачем богатство, коли нет счастья? Так решил Эрик. Если ему самому удачи нет ни в чем – пусть хоть сестрица будет счастлива. Потому был любезен с Василием, угощал его на славу, а после доброй чары хмельного меда, выспросил о его намерениях. Жених смутился, как девка на выданье, и ответил, что коль был бы богат – пал в ноги Эрику, просил бы Хельгу в жены. Но пока об этом и помыслить не смеет, зная свое ничтожество.
   Эрик не стал разубеждать гридня. Он решил некоторое время понаблюдать за ним, дабы побольше о нем узнать. В душе же он и теперь был согласен на свадьбу. Однако говорить об этом Василию Эрик не стал, лишь сказал, что бедность – это еще не повод для того, чтобы отказываться от своих намерений.
   Василий, кажется, понял, что к нему отнеслись благосклонно, и ушел из дома Эрика в весьма приподнятом настроении. У двери его поджидала взволнованная Хельга, которой не терпелось узнать, о чем говорил Эрик с ее возлюбленным.
   Эрик видел из окна, как Хельга вышла проводить Василия до ворот, как они говорят о чем-то, как Василий вдруг наклонился и жадно поцеловал девушку в губы. Эрик вздохнул и отправился в опочивальню, где отдыхала Лаура.
   ... Наставленный митрополитом херсонским в тайнах христианства, решил Владимир озарить свой народ благостным светом крещения. Через некоторое время по приезде, приказал он рубить и жечь идолов по капищам, дабы приуготовить это торжество. Рано поутру собрался народ по приказу княжескому на Перуновом капище. В первых рядах стояли бояре и верные гридни Владимира, за ними – простой народ. Гул носился по площади, удивленный ропот. Наконец вышел сам князь, и воцарилась тишина. Празднично облачился в этот день Владимир – в платно, тканное золотом и серебром, а на крыже меча сверкали драгоценные самоцветы.
   – Люди земли Русской! – обратился он к притихшей толпе. – Знаете вы, что давно уж мыслил я дать вам нового Бога. И вот порешил я, что новым Богом станет Христос – Бог греческий. Все вы знаете, что только о благе земли русской я мыслю. Священники – жрецы нового бога дадут вам наставление в новой вере. Но новый бог и старые не уживутся на одной земле. Старые боги – деревянные боги, они не могут помочь людям. В воду старика Перуна! В огонь Волоса! Пусть погорит гнилая старина, и сквозь огонь пожирающий, сквозь очищающую воду я поведу вас к новой радости!
   Ропот вновь пронесся над притихшей было толпой.
   – Что ж молчите, гридни мои верные? Крушите идолов! За это Христос впустит вас в царствие небесное, в светлый и теплый рай, где не печали и воздыхания, а жизнь вечная, – и князь замутившимся от подступающего гнева взором окинул капище.
   Словно кто подтолкнул Эрика в спину – он шагнул вперед и с размаху ударил мечом по Перунову идолу. В толпе охнули, кто-то заголосил, заплакала баба. Как огнем обожгло Эрику сердце, но тут же сбоку подоспел гридень Свенельд, за ним, обнажая мечи, бежали другие воины. Перун закачался и рухнул под их могучим натиском.
   – Вяжите к конскому хвосту! – вскричал Владимир, страшно блистая очами. – Вяжите и волоките по взвозу аж до Днепра!
   С хохотом вязали разгоряченные гридни несчастного идола к хвосту небольшого степняцкого коника. Тот всхрапывал, косился, но стоял смирно. Эрик словно опьянел от небывалой, злой радости – иначе бы не вскочил коньку на спину и не погнал б его вниз по Боричеву взвозу. В спину дышала толпа, поверженного идола колотили палками и плетьми. Кто-то причитал, выли женщины, кое-где слышались негодующие крики. Но вступаться за опального бога охотников не нашлось. Перун-то деревянный, а вот князь Владимир живой и горячий, на расправу скорый.
   Между тем процессия прибыла на берег Днепра. Перуна столкнули в воду, и светлые волны великой реки приняли его, понесли, покачивая, неведомо куда. Эрик спешился, прислонился к ветле. В глазах мутилось, плыл кровавый туман, дыхание рвалось со свистом. Как сквозь хмель услышал он слова князя.
   – Ну, хвалю, молодец! Помог своему князю – того не забуду. Мыслю я, чтоб зря народ не кликать, крестить народ прямо здесь. Раз уж при воде стоим.
   Утирая ледяной пот со лба, Эрик нашел в себе силы молвить:
   – Твоя воля, великий князь. Я хоть сейчас готов...
   – Ну и добро, – отвечал Владимир.
   В тот день крещены были горожане Киева – рабы и вельможи, бедные и богатые, стар и млад – все вступили в реку. Взрослые вошли в воду по грудь, детей держали на руках. Не обращая внимания на то, что вода ледяная, совсем немного оставалось до того дня, как Днепр покроется льдом. Сладкоголосо пели иереи, читались молитвы во славу вседержителя и, наконец, священный собор нарек всех граждан киевских христианами.
   В воде по грудь стоял Эрик и повторял за священником слова христианских молитв, отрекался от нечистого и всех дел его, когда огнем пронзило правую руку. Метнул удивленно взгляд и замер, замолк на полуслове – горел-разгорался под водой огонек батюшкиного перстня, невыносимой болью жег руку, и словно бы закипала вокруг него днепровская прозрачная вода. Но по слову священника сотворил Эрик крестное знамение – исчезло наваждение, как и не было.
   Но недолго сия оказия занимала помыслы княжьего милостивца: обряд крещения подошел к концу, священный собор провозгласил всех киевских граждан христианами. Эрик одним из первых выбрался на берег и, поравнявшись с князем, увидел, как по лицу его текут ясные слезы. Взор Владимира устремлен был в небо, губы шевелились, творя молитву. Почуяв направленные на него многочисленные взоры, князь светло улыбнулся и воскликнул:
   – Творец тверди земной и хляби морской! Благослови сих новых чад твоих! Дай им познать тебя, Бога истинного, утверди в них праведную веру! Будь мне помощником в слабостях и искушениях зла, а я да восхвалю достойно святое имя твое!
   Трепеща, стоял Эрик рядом со своим князем.
   Ввечеру, за трапезой в княжеском тереме, слушали приближенные бояре речь князя Владимира.
   – Исполнилась, бояре, моя великая задумка – крещена Русь. Но новые я лелею помыслы и надежды! По первому воздвигну на Перуновом капище храм святого Василия. Самые искусные зодчие со всей Руси возьмутся за работу, и украсится киевская земля домами божьими! А еще мыслю я сделать во всех городах училища для знатных отроков, чтобы ведали и счет, и грамоту. В Византии-то над нами, говорят, смеются. Говорят, мол, народ русский во тьме пребывает. И утвердится новая вера на знании книг божественных!
   Покачивали головами бояре, поглаживали бороды. Оно, конечно, хорошо знать грамоту и счет, да кто ж пойдет в училище это? Многие до сих пор грамоту считают опасным волхвованием. Ну да ничего – если князь решил, значит, так хорошо.

ГЛАВА 22

   Как и думал Эрик, Лаура была слишком хрупкой для того, чтобы выносить ребенка спокойно и безмучительно. Эрик поминал тех толстопятых русских баба, которые рожают одного ребенка за другим, а во время тяжести никогда не бывают нездоровы, работая наравне со всеми. Быть может, зачни Лаура от соплеменника, с ней тоже бы было все хорошо, но сильный ребенок славянских кровей высасывал из юной женщины все соки. Она страшно осунулась – на лице остались только глаза, нос заострился.
   Эрик трепетал за нее: ни в чем не противоречил, стремился исполнить малейшую прихоть и ни на шаг не отходил от любимой. Это ему было нетрудно: Лаура была столь же покладиста и ласкова, как и раньше. Вот только временами на нее нападала какая-то странная слезливость, и тогда она могла долго плакать, сама не ведая причины своего горя. Тогда Эрик темнел лицом, уходил куда-нибудь в дальнюю горницу и молча переживал свой гнев, а выходил оттуда уже с ласковой улыбкой на лице.
   Эрик съездил на свой надел, осмотрел новый терем. Он был совершенно уже готов, только что не обставлен и не обжит. Ну да это дело наживное – несколько слуг отправились туда насиживать место. Плишка и Нюта с дочерью также уехали в новый терем. Бабка Преслава пока еще оставалась в Киеве, постепенно сдавая свои обязанности выбранной ею самой служанке, которой предстояло вскоре стать ключницей.
   Не только обязанности ключницы удерживали Преславу в Киеве. Эрик не хотел, чтоб уезжала она до той поры, когда придется Лауре произвести на свет дитя. Этого дня Эрик боялся больше чем чего-либо на свете. Вспоминая теперь, как смеялся над бедным Плишкой, он не мог не признаться себе в том, что переживает даже сильнее. Эрик решил, что ребенок должен появиться на свет здесь, в Киеве, и лишь перед самой свадьбой он отправит Лауру в деревню.
   Лаура тоже тосковала в страхе перед грядущими переменами. Временами казалось, что ей суждено погибнуть во цвете лет в этой странной холодной стране. Уже кончилась осень, начиналась зима, а с ней пришли холода, которых так боялась теплолюбивая фряженка.
   И еще одна мука появилась для нее с недавних пор. Что бы ни говорила она своему господину, мысль о том, что скоро в жизни его появится законная жена, наводила на Лауру самую черную тоску. Эта женщина будет иметь больше власти над ним, она может быть очень красивой и влиятельной, богатой, с многочисленной, знатной родней... Вдруг Эрик привяжется к ней сердцем, полюбит ее, а она, Лаура, останется одна-одинешенька в этой чужой, ужасной стране, и некуда ей будет идти, не у кого просить помощи?
   И Лаура рыдала часами, потом, боясь повредить младенцу, успокаивалась. Вновь и вновь подходила к зеркалу, но и это не приносило успокоения. На нее смотрела не та девушка-былинка, гибкая, стройная, смешливая, способная очаровать кого угодно, а подурневшая, исхудавшая женщина с огромным животом, с тоской в заплаканных глазах...
   Она знала, что сильно подурнела, и опасалась: вдруг господину неприятно смотреть на нее, быть с ней рядом?
   Потому с нетерпением, хотя и некоторым страхом ждала того момента, когда она наконец освободится от бремени. Тогда она вновь похорошеет, и ей уже можно будет не опасаться того, что Эрик охладеет к ней, прельстившись молодой женой.
   Князь Владимир призвал к себе Эрика, дабы показать ему будущую супругу. В небольшой, изысканно украшенной палате перед гостем предстала княгиня Анна и несколько девушек. Во время церемонных приветствий, Эрик все оглядывался украдкой: какая из девушек его будущая жена? Князь Владимир узрел эти маневры и, склонившись, шепнул на ухо:
   – Направо взгляни.
   Эрик взглянул.
   Девушка небывалой красоты сидела у окна. Природа одарила ее сполна, дав кожу, белую, как снег, и румяную, как наливное яблоко, черные непроглядные очи, осененные длинными ресницами, и брови, как тонкие соболиные шнурки, и роскошные косы воронова крыла – аж в синеву. Ни малейшего изъяна не смог найти придирчивый взгляд Эрика в ее красоте – она была точно ангел, сошедший с небес и не пожелавший вернуться.
   Тем временем Анна обратилась к Эрику:
   – Давно мы не виделись с тобой. Почти с того дня, как я прибыла в славный град Киев. Да и сегодня, знаю, пришел ты не для того, чтобы беседовать со мной.
   Эрик нахмурился, едва нашел в себе силы что-то учтиво пробормотать по-гречески. Менее всего желал он для себя публичного сватовства. Но князь, видно, думал иначе.
   – Что ж хмуришься, варяг? Взгляни на свою невесту, – без обиняков заявил Владимир. – Мстислава, вот витязь, которого в мужья тебе прочу! – обратился он к красавице.
   Девушка залилась румянцем. Была она воспитана в строгости великой, и никому слова противного молвить не могла, а уж тем более самому князю! Мать ее была одной из многих наложниц брата князя Владимира. Тот признал дочь за свою. Но кому нужны девки? Славы за Мстиславой дурной не водилось, ни в чем она нужды не испытывала, относились к ней с должным почтением, как к княжеской дочери – вот и весь почет, и вся честь.
   Только князь Владимир приклонил взор к судьбе девушки. Сам по рождению робичич, он старался должное внимание уделять незаконным своим отпрыскам и родню склонял к тому же – вот и призвал Мстиславу в Киев, сделал ее придворной дамой своей молодой жены. Анне она пришлась по сердцу – Мстислава была хороша собой, а нравом смиренна, тиха, благонравна... Никто не ведал, и ведать не мог, какие страсти кипят порой в ее сердце.
   Когда князь сообщил Мстиславе свою волю, она не посмела перечить, но душа ее затрепетала. Ей показалось, что воевода княжеский должен быть звероподобным старцем, грубым и страшным. Лишь когда одна из боярынь показала ей из окошка спешащего к князю Эрика, у девушки отлегло от сердца. Ей с первой встречи приглянулся этот высокий, широкоплечий мужчина с твердым подбородком и неулыбчивыми глазами.
   Теперь Мстислава пригляделась к своему нареченному и осталась довольна. Все одно, раз пришла пора невеститься, так этот витязь совсем неплох.
   – Ну, что молчишь, варяг? Али не по нраву тебе пришлась невеста? – спросил Владимир.
   – По нраву, – ответил Эрик, стараясь не смотреть на зардевшуюся от смущения Мстиславу.
   – Ну, так значит, скоро свадьбу сыграем.
   Эрик ничего не ответил, лишь кивнул головой в знак согласия. На душе у него было муторно. Вернуться бы восвояси, запереться с Лаурой в светелке и смотреть на нее, целовать бы без конца...
   Свадьбу назначили на Рождественский мясоед – князь Владимир старался быть прилежным христианином. А до той поры велел жениху с невестой видеться во всякий день, чтоб свыклись друг с другом.
   У Эрика началась странная жизнь. Он встречался с невестой, но в мыслях у него неотступно была та, которую он почитал за свою жену. Нерадостно ему было смотреть в прекрасные глаза Мстиславы, слышать ее тихий голос – ежечасно помнил он, что не по своей воли увивается за ней. Что ж это за ухаживание, коли князь чуть не силой заставил? Да и не о чем было говорить ему с княжеской племянницей. Лаура, хоть и баба, а поученнее многих – позаботился об этом один из хозяев ее, старик-ученый. С Лаурой интересно было говорить, Лауру он любил, ждал от нее дитя. А Мстислава, хоть и князем нареченная невеста, все равно чужая. И нет в этом ее вины – не за нее Эрик ввязался в побоище на византийском рынке, не ее просил почитай что у самого императора, не с ней преодолевал тяготы морского путешествия и страшные днепровские пороги...