Александрова Марина. Варяг

   Одно только омрачало ее ликование – дошла до нее, хоть и с опозданием, весть о рождении внука. Повинуясь зову крови, засобиралась она было взглянуть на него, да опомнилась, остановилась. И хочется, и колется – как это к сыну с повинной являться? Не могла себе этого позволить гордая женщина. Теперь-то, конечно, все равно – будут у сына еще детки от этой знатной красавицы, и не придется через свой норов переступать, чтоб понянчить их. А все ж жаль, что на того не взглянула – хоть и робичич, а все ж родная кровушка...
   Служба подходила к концу. Вот уж длиннобородый греческий священник подал на подносе кольца. Эрик взял тонкое колечко заледеневшими, несмотря на духоту, пальцами. За их спинами зашептались, подскочили две девы и сорвали с невесты полупрозрачный покров. Мстислава подняла голову, и Эрик дрогнул – почудилось ему на минуточку смуглое лицо, зеленые глаза, каких в свете больше нет... Колечко выскользнуло из рук и зазвенело-запрыгало по каменным плитам.
   Эрик слышал вздох, пронесшийся по церкви, и великое смущение сковало все его члены. Мстислава же была по-прежнему спокойна. Равнодушно следила она, как поднял варяг кольцо, как дрожащими руками надел его на пальчик невесты. Так же спокойно окольцевала она жениха. Эрик не помнил, как завершился обряд – очнулся только под радостный звон колоколов, но тревожным набатом откликнулся он в его сердце.
   Праздновалась свадьба в княжеском тереме. По обычаю не полагалось молодым вкушать вина и пищи, и сидели они рядом, сложив руки на коленях. Но чрез малое время кликнул новобрачного князь и, уведя в дальнюю горницу, налил ему кубок хмельного меду, а за ним еще один, и еще... «Для храбрости», – сказал князь, и Эрик вернулся за стол пьяный в дым. Но храбрости не прибавилось у него: взглянув на молодую жену, припомнил он слова священника – навеки она дана ему, навеки, пока смерть не разлучит их, а потом придется соединиться им на небесах, под строгим взглядом христианского бога...
   А народ вокруг ликовал, и мед лился рекой. И сам князь был весел, таким уж давно не видели его. Жена его, княгиня Анна, смеялась и хлопала в ладоши, забавляясь необузданным весельем русичей.
   Нескончаемой казалась Эрику эта мука, но за великую радость счел он, когда пришла пора молодым отправляться спать-почивать. Вслед им неслись лихие шутки и соленые припевочки – да нельзя обижаться, обычай таков. Только Мстислава слегка зарозовела, но и она смутилась меньше, чем обычно новобрачные смущались. Провожаемые возгласами, прошествовали молодые в сани и понеслись сквозь снежную мглу в свое гнездышко.
   Около терема их встречали, снова осыпали льном и хмелем, пели песни во славу новобрачных. Мстиславу повели наверх, в опочивальню – готовить к первой ночи, а Эрик, предоставленный сам себе, метнулся в трапезную с единственной мыслью – напиться, напиться до беспамятства.
   В трапезной горел огонь, на лавке, сжавшись в калачик сидела Хельга. Эрик остановился, словно споткнувшись, а потом припомнил – не пошла Хельга на свадебное пиршество, отговорилась девичьей немощью. Удивленно вскинула она на брата глаза.
   – Жаждешь, брат?
   Тут только он увидел перед ней на столе кувшин греческого вина, серебряный кубок, раскрошенный ломоть хлеба. Негоже было девке баловаться хмельным зельем, но Эрик смолчал – да и что он мог сказать?
   – Жажду, – ответил он хрипло. Наполнил кубок до краев, осушил его и сел на скамью.
   – Худо мне, сестра. Сердце изныло, мочи нет. Идти теперь к ней, миловать ее, когда дай волю – убил бы своими руками! И знаю, что нет за ней вины, пошла она за меня не своей, а княжьей волей, а все равно...
   – Ох, брат, поздно теперь казниться, – вздохнула Хельга. – Ну, да авось стерпишься. Красивая она, очень красивая.
   – Не вижу я ее красоты, не замечаю. Холодом от нее веет как от могильной ямы, и боюсь я сестра, упасть туда, ведь обратно мне ходу не будет!
   – У тебя и сейчас его уже нет, – снова не удержала тяжелого вздоха Хельга. – Да что уж теперь делать. Дело сделано...
   – А Лаура там одна, – вдруг ни с того ни с сего произнес Эрик. – Была б она здесь – усадил бы на колени и баюкал-утешался...
   – То-то пошло бы сейчас веселье! – фыркнула Хельга, и Эрик понял, что она под хмельком. – Как бы они с твоей снежной женушкой поладили? Не след им в одном терему быть, и верно ты сделал, что любушку в деревню услал.
   Горькую обиду услышал Эрик в речах сестры.
   – Прав я был, да. И сам это знаю, только легче от этого мне не станет!
   – Долго еще тебе легко не будет, – сухо ответствовала Хельга и зло усмехнулась. – Ступай, ступай к молодой жене. Заждалась, поди.
   И снова не нашелся что ответить Эрик на сестрину дерзость. Вздохнул только и направился из трапезной наверх, к опочивальне.
   Мстислава ждала. Покоилась на пышном ложе, на высоких, лебяжьего пуха перинах, но в душе ее покоя не было.
   Какова-то будет ее замужняя жизнь? Не видать, чтоб супруг нежными чувствами полыхал. А вот она, Мстислава, хоть и вида не кажет, но люб ей красавец-воевода. Может, кабы показала, растопила бы его сердце. Да как это сделать? И стыдно, и вот еще вести дурные...
   Не раз и не два нашептывали Мстиславе, что пока она родных навещала, видели на улицах ее нареченного в возке со смуглой красавицей. Кто она такова была, не сказали – да видели вместе с ними разок толстощекую, круглолицую мамку с младенчиком на руках. Поначалу не верила Мстислава досужим разговорам, но после стала призадумываться не на шутку. Слишком многие ей об этом сказали – что им за корысть? А уверившись до конца в вероломстве нареченного, возгорелась лютой злобой к этой женщине, еще имени ее не зная. Да и жених хорош – раскатывает с любушкой по городу, всем на потеху. Кто она такая, откуда взялась? Почему Эрик на ней не женился, коль она ему так дорога? Ведь ни временем, ни делами, ни добрым именем не поскупился ради нее?
   Так страдала она в неведении и, наконец, не выдержав муки, решилась на дерзость великую – обратилась с таким вопросом к князю Владимиру.
   Долго молчал князь, покусывая ус.
   – Сие к тебе касания не имеет, – наконец ответил он.
   – Как так не имеет? Мне ведь с ним под венец идти! – лишившись покоя, вскричала Мстислава.
   – Не шуми. Эта женщина не соперница тебе, и на пути твоем не встанет. Более тебе знать не надобно, девка.
   – Но почему?..
   – Не спрашивай более, – отрезал князь.
   Так и ушла Мстислава ни с чем.
   И вот теперь, в опочивальне, когда оставили ее прислужницы, оглядела она все вокруг. Если женщина здесь жила, след от нее, беспременно, останется!
   И не ошиблась. Уже улегшись, углядела у изголовья темную нишу, в которой словно блестело что-то. Набравшись храбрости, сунула туда руку, и вот он – след.
   Смарагдовый браслет неописуемой красы лежал на ее ладони. Как ни была Мстислава раздосадована и опечалена находкой, не могла не подивиться тонкой работе, дивной огранке камней. Долго любовалась украшеньем, потом примерила на правую руку. Чуть узок оказался браслет – малость не сошлась золотая застежка у тонкого запястья. «Тонкие у меня руки, а у нее, видать, еще тоньше», – подумалось Мстиславе, и она горько заплакала. Плакала, пока не заснула от изнеможения, а пробудилась от звука шагов. Кто-то шел по ступеням, и Мстислава, наскоро протерев глаза, красиво облокотилась на подушки – встретить супруга.
   Эрик вошел на цыпочках и, приблизившись к ложу, долго вглядывался в лицо новобрачной. Видать, крепко надеялся, что заснула она, не дождавшись молодого мужа, потому аж подпрыгнул на месте, когда она заговорила.
   – Супруг мой, я осмелюсь спросить, не обидела ли я тебя чем?
   – Нет... Я просто... Просто выпил слишком много меда. Нехорошо мне, – пробормотал Эрик.
   – Могу ли я чем-нибудь помочь тебе, супруг мой?
   – Нет, благодарствуй, – ответил Эрик и принялся разоблачаться. Затем лег на край ложа и замер.
   Мстислава ждала, затаив дыхание. Чтоб не подумал супруг, что ждет она и жаждет его объятий, старалась дышать мерно, как спящая, и сама не заметила, как вправду уснула.

ГЛАВА 25

   Как говорится, лиха беда начало. Вот уж два месяца миновало со дня свадьбы, а Эрик до сих пор еще не притронулся к своей молодой красавице-жене. Спал с ней в одной постели, чтоб от людей славы не пошло, но пальцем не притронулся. Мстислава негодовала, но вида не показывала – стыдилась. Могла б она, по закону, пойти к князю и пожаловаться на супруга, да опять же стыд мешал.
   А Эрик... Он держался так, словно все идет, как надо.
   Уезжал несколько раз – возвращался довольный, веселый, даже шутил с женой. Мстислава полагала, что проводит он это время не в князевых делах, а в объятиях другой женщины. Даже гордостью своей поступилась – стала слуг расспрашивать, сулила немалую награду. Но те словно воды в рот набрали. Рассудила Мстислава так: крепко любят Эрика слуги, а может, и полюбовницу его знают и также любят. И это досадно было – как она слуг не жаловала, а все не видела в них преданности. Служили ей сухо, по обязанности, без истого рвения. Разве не обидно?
   Обидно, обидно было молодой воеводовской жене. Никто-то в целом мире о ней не заботился, даже супруг, Богом и князем данный, да и сам дядюшка любезный, князь Владимир, сделал доброе дело, нечего сказать! А эту, разлучницу-девку, даже слуги от дурного слова берегут!
   Да к тому ж беда одна не приходит: чуяла Мстислава, что одолела ее какая-то непонятная хвороба. Наваливалась внезапная слабость, мучила тошнота, порой темнело в глазах. Как-то, после измотавшего ее приступа, Мстислава отправилась к Саддаму – княжескому лекарю. Мало ли что может с ней прилучиться – вдруг злые люди порешили извести, ядом обкармливают?
   – Что привело ко мне племянницу славного князя Владимира? – кланяясь, спросил лекарь, когда Мстислава переступила порог его покоев, расположенных в дальнем, солнечном крыле терема.
   – Больна я, Саддам, – испуганно призналась Мстислава.
   – Что беспокоит тебя, о светлоликая госпожа?
   Мстислава поведала о снедающем ее недуге. Лекарь выслушал ее с превеликим вниманием и, хитро улыбнувшись, сказал:
   – Прекрасноглазая госпожа может принести добрую весть своему мужу, славному воину Эрику.
   – Какую добрую весть? – не поняла Мстислава.
   – Ну, как же, – снова заулыбался лекарь. – Вскоре прекраснолицая госпожа подарит ему наследника.
   До Мстиславы не сразу дошел смысл только что услышанных слов. А когда она поняла, о чем идет речь, то почувствовала, как пол уходит у нее из-под ног и глаза застилает черная пелена. Она успела подумать только о том, что, наверное, умирает и это необыкновенно хорошо – никто не узнает ее позора.
   Саддам едва успел подхватить внезапно лишившуюся чувств женщину и при помощи ученика уложить ее. По счастью, она быстро пришла в себя, но радости отчего-то не изъявила. Саддам сначала подивился: какая женщина не мечтает подарить повелителю наследника? Но потом вспомнил, что у Мстиславы этот ребенок – первый.
   – Госпожа, – сказал он, хитро улыбаясь, – я понимаю ваше состояние. Но не волнуйтесь. Я опытный врач и могу вам сказать, что при вашем сложении беременность пройдет легко, а роды – еще легче.. Вот увидите, вскоре ваши недомогания пройдут и вы будете чувствовать себя гораздо лучше.
   – Да, да, – рассеянно отвечала Мстислава. – Я благодарю тебя Саддам за участие и помощь, а теперь мне пора идти.
   С этими словами она вышла из покоев, одарив старика византийской монетой, к которым он питал особенную страсть, считая чуть ли не единственно ценными деньгами на свете, кроме, конечно, денег своей собственной страны, название которых было столь непривычно для славянского уха, что запомнить его не мог никто.
   Выйдя от Саддама, Мстислава остановилась возле узорчатого в свинцовом переплете окна и задумалась над тем, как же ей быть дальше. Ей даже пришла в голову мысль покончить со всем разом, выбросившись из этого же окна. Но страх перед болью остановил ее. Не убьется насмерть, будет мучаться... Да и грех это по новой-то вере.
   Потому, поразмыслив еще немного, Мстислава расправила горестно опущенные плечи и твердой поступью двинулась в сторону покоев князя Владимира. Князь только что закончил трапезу и собирался пойти поспать в сладкие послеобеденные часы, когда ему доложили о том, что его племянница Мстислава хочет его видеть.
   Бормоча себе под нос что-то о не в меру назойливых племянницах, от которых нет покоя ни днем, ни ночью, князь вышел из опочивальни. Увидев белую, как мел Мстиславу, он понял, что случилось что-то недоброе.
   – Князь! – потеряв выдержку, вскрикнула Мстислава и бросилась ему в ноги.
   – Что случилось, дитя мое? – удивился Владимир.
   – Беда стряслась, князь, – отвечала, захлебываясь слезами, княжеская племянница.
   – Не реви, говори толком, – похлопал ее по плечу Владимир.
   – Непраздна я, князь, – вновь заливаясь слезами и дрожа, как осиновый лист, призналась Мстислава.
   Князь изрядно тому удивился.
   – Так что ж с того? – спросил он. – Радоваться ведь надо – Эрику наследника подаришь! А ты в плачь!
   – Ах, князь, кабы Эрику, я бы не горевала...
   Тут князь Владимир изволил расхохотаться.
   – Ну, девка! Холодна, холодна, а на поверку ишь какая горячая оказалась! Супруг, значит за дверь, а ты! Ну, племянница! Да ты не боись, Эрику я про то ничего не скажу, может, и милостивца твоего куда пристрою...
   – Ох, не понял ты ничего, пресветлый князь! – с горечью в голосе произнесла Мстислава. – Ведь твоего ребенка я под сердцем ношу! Никто боле не входил ко мне!
   Владимир мгновенно посерьезнел.
   – Брешешь, красавица! Это когда было! И вообще, велено тебе про это забыть, так забудь. Еще не хватало, чтоб кто узнал, что я с родной племянницей ложе делил!
   – Так ведь делил! – вдруг воскликнула Мстислава. – И ребенок, вот он, от той ночи!
   – Тише, ты, сумасшедшая, – шикнул на Мстиславу Владимир. – Что раскричалась! Не дай Бог, услышит кто!
   – Так что ж мне делать?! – не приглушая голоса, продолжала вопрошать Мстислава.
   – Да, что ты, молодуха, шум поднимаешь? Неужто думаешь, что славный наш Эрик настолько сведущ в подобных делах, что додумается до правды?
   – Ох, князь, он все поймет, как только узнает, что непраздна я!
   – Откуда? Я бы, вот, не в жизни не догадался, – теребя бороду, удивленно произнес Владимир.
   – Да как же тут не догадаться, если он до сих пор меня не взял! – чуть ли не криком прокричала Мстислава.
   Князь оторопело оглядел Мстиславу снизу доверху и озадаченно почесал затылок.
   – Почему? – наконец задал он вполне резонный вопрос.
   – А кабы я знала, – махнула рукой Мстислава.
   – Что, и не разу? – продолжал вопрошать донельзя удивленный князь.
   – Нет, – коротко ответила Мстислава.
   – Ну дела! – покачал Владимир головою, скорчив такую гримасу, что любой скоморох позавидовал бы. – Может он, того, девок-служанок брюхатит?
   – Ой, не хитри, князь, будто ты и не знаешь, кого он брюхатит, чьим именем меня по ночам зовет, к кому от меня при любой возможности бежит!
   – Ты про это... Я уж думал, что остыл он... Вот ведь, верный попался...
   – Что ж ты, князь, про то не думал, когда меня замуж за него отдавал?
   – Так она же рабыня! И тебе не помеха. Насколько ведаю я, поселил ее твой муж возле деревни, на земле, что я Эрику подарил, и оттуда нет ей выезда...
   – Зато ему въезд открыт, – резанула Мстислава.
   – Не шуми, девка, – поморщился Владимир. – Что я могу здесь сделать? Сказать, чтоб отказался от рабыни? Да с чего бы? Что ж, мне теперь по христианскому закону от всех своих отказываться? Или прикажешь заставить его с тобою спать? А со стыда потом не умрешь?
   Мстислава молчала. Только тихонько всхлипывала и утирала глаза рукавом тонко вышитой рубахи.
   – Попробуй разрешить все сама, – вздохнул Владимир. – Ну что ты, не баба что ли? Красавица, умница, не мне тебя учить, как мужика на это дело сподобить. Ну, успокаивайся и иди. Никакой беды здесь нет, стоит тебе захотеть только, и все утрясется.
   – Неужто так и не поможешь мне, князь?
   – Не в силах я тебе помочь! Ты вот что, если правда все же наружу выплывет, ты моего имени не называй, а то великий позор получиться может!
   – Не бойся, князь, – гордо подняла голову Мстислава. – Не робей, обойдусь и без твоей помощи.
   И собрав последние остатки мужества, Мстислава вышла из княжьих покоев.
   – Вот ведь, неладная! – бурчал себе под нос Владимир, отправляясь в опочивальню. – Сплошные беды с этими бабами. Даже в этом деле непригодны стали!

ГЛАВА 26

   Вернувшись домой, Мстислава затворилась в рукодельной и носа оттуда не казала – чудилось ей, что все сразу прочитают по глазам ее страшную тайну. В памяти ее вставал тот черный день, когда совершила она самую роковую ошибку в своей жизни.
   Не спалось Мстиславе в княжеском терему – тревожило ощущение близкого счастья. До первых петухов металась на мягких перинах, маялась бессонницей, нежно улыбалась в темноту. Грезился ей стройный воевода, увиденный днем в княжеской палате, предназначенный ей в супруги.
   Мстислава росла без матери, в вечном отдалении от нее, в затворничестве, и некому было раскрыть ей той тайны, что соединяет супругов. Оттого и горело в ней сердце, оттого и мучалась она сладкой, неведомой негой.
   Задремала на заре и не слышала, как тихонько скрипнула дверь, не слышала приближающихся шагов. В дремоте почувствовала горячие губы, прильнувшие к шее, щекотное дыхание и касание рук, для которых не было преград. Не очнувшись еще от грез, потянулась к неведомому пришельцу, обняла его, прильнула крепко, повинуясь не рассудку – вековому бабьему чутью.
   От горячих, жадных поцелуев – жгли они, как укусы, – слетела дремота. В свете нарождающегося дня увидела она рядом не неведомого, долгожданного возлюбленного, а самого князя Владимира. Рванулась, хотела крикнуть, но жесткая ладонь закрыла рот.
   Обманула девку пьянящая юность, ложным оказался трепет первого ожидания. Сладкая тайна пришла к ней не в обличии нежного супруга – властительный князь, коему не смела отказать, лежал рядом, ласкал покорное тело. И ведь знала она, что закричи сейчас, ушел бы он, побоялся дурной славы. Но не закричала, словно ледяной голос изнутри приказывал: терпи, дуреха, не рыпайся, сам князь снизошел, а воспротивишься – лишишься всех его милостей, кому нужна будешь? О грядущих княжеских милостях и были помыслы Мстиславы в тот момент, когда впервые приняла она мужчину в лоно свое...
   И эти надежды обманули ее. Владимир словно позабыл о своей полюбовнице, а может, и взаправду позабыл – мало ли у него таких? Выдал замуж и успокоился. Только перед свадьбой нашептала ей сваха заветное – мол, не в бабки муж с женой в постели играются, а в кое-что другое, и от того нарождаются дети... Но о ту пору и в голову Мстиславе не пришло, что понесла она от князя. А подумай тогда – можно было б еще сделать что-нибудь. Деревенские бабы травили себе плод – с ворот прыгали, перетягивали чрево туго, парились до изнеможения в бане. Говорят, помогало. Такое Мстислава содеять с собой поопасилась бы, но есть же знающие люди, могли бы помочь. А теперь уж поздно, должно быть...
   Поздно было, поздно. Оставалось Мстиславе надеяться на внезапную благосклонность мужа. Лелеяла мечту подпоить его, завлечь на ложе. Дойдет до ласки супружеской, нет ли – все одно забудет в пьяном беспамятстве, будет думать, что его это дитя.
   Все надежды Мстиславы рухнули в тот день, когда ключница Преслава явилась в Киев – лечить захворавшую служанку.
   Мстислава как раз спустилась в трапезную. Эрик уже сидел за столом и наблюдал за тем, как многочисленная прислуга приносит с кухни все новые и новые яства.
   Здесь было все: и соления, и варения, и рыба. Грибы со сметаной, битая птица, зажаренная целиком, начиненная кашей, яблоками. Молоденькая служанка приволокла огромное блюдо жареного мяса.
   Тут с Мстиславой случилось что-то странное. Не дойдя до стола, она резко повернулась и, закрыв лицо руками, опрометью кинулась из трапезной. Эрик равнодушно посмотрел вслед супруге – мало ли какая придурь может прийти ей в голову?
   Но был человек, которого происходящее заинтересовало гораздо сильнее. Ключница Преслава, остановившись в дверях трапезной, поводила Мстиславу взглядом пристальным, но посторонним незаметным. Словно занималась она обыкновенным своим делом, смекала за служанками, что накрывали на стол.
   Виденное подтвердило ее подозрения. Только два дня миновало с того случая, и предчувствия ее перешли в уверенность. Преслава отправилась на разговор к господину.
   Эрик только что вернулся от князя и отдыхал в своей опочивальне. Тяжко было верной ключнице приносить господину недобрые вести, но что поделать? Ни с кем более Преслава о свих подозрениях не говорила, слуг расспрашивала осторожно и знала твердо – дело нечисто.
   Преслава постучала в дверь. В ту самую дверь, которая до сих пор носила на себе следы схватки с ней Эрика. Некоторое время царила тишина, затем Эрик сонным, недовольным голосом осведомился о том, кто его тревожит.
   – Это Преслава. Мне нужно поговорить с тобой, хозяин, – добавила она.
   – Ну, заходи, коли надо, – откликнулся Эрик.
   Преслава прошла в опочивальню. Эрик сел на ложе, спустив на пол босые ноги.
   – Что стряслось, старая?
   – Беспокоюсь я, хозяин, – ответила Преслава.
   – О чем? Что-нибудь с Лаурой? – встревожился Эрик.
   – С ней все в порядке, беспокоюсь я о твоей жене.
   – А что о ней беспокоиться? Живет она в богатстве да почете. Никто ей ни слова дурного, ни какого иного вреда причинить не смеет.
   – Так-то оно так... – протянула Преслава. – Да только как бы тебе, господин, вреда не причинили.
   – Как же это быть может? – искренне удивился Эрик.
   – А вот это нам выяснить потребно. Но должна я сначала утвердиться в своих мыслях, а для этого прошу тебя, хозяин, ответить на один вопрос...
   – Ну, что еще? Какой вопрос?
   – Что ж, спрошу прямо. Хозяин, дошли до меня слухи, что не живете вы, как муж и жена.
   – Кто посмел? – вскипел Эрик. – Какая собака осмелилась совать нос в господские дела и о том с тобой говорить?
   – Собака осмелилась, потому как я спросила. А ты, хозяин, на мой вопрос так и не дал ответа.
   – Не много ль ты на себя берешь, ключница? Смотри...
   – Я спрашиваю не из праздного любопытства, – устало ответила Преслава. – Мне бы камень с души снять.
   – Что еще за камень?
   – На вопрос-то ответь, хозяин.
   Эрик побагровел, потом пошел белыми пятнами и, наконец, выдавил из себя:
   – Не был, не был...
   – Так я и думала, – печально кивнула головой старуха.
   – Что ж тогда спрашивать, коли так все знаешь?
   – Так боялась безвинного осудить!
   – Старая, прекрати загадками говорить, – окончательно потерял терпение Эрик. – Выкладывай, что там у тебя за камень?
   – Ну, хорошо, хозяин. Объясни мне, как может такое случиться, что ты к своей жене еще не входил, а она уж непраздна? – выпалила Преслава.
   Эрик аж поперхнулся.
   – Ты думай, что говоришь, старая! Ведь за такие слова можно и без головы остаться.
   – Моей голове невелика цена. Да только я за свои слова ручаться могу. Порасспроси свою супружницу. Думаю, что она долго отпираться не станет.
   – Я спрошу, но ты, если ошиблась, понесешь наказание, – ответил Эрик. – Не покидай этот дом до тех пор, пока я правду не выясню.
   – Твое слово – закон, хозяин, – ответила Преслава и, поклонившись, вышла из комнаты.
   Тотчас Эрик послал слуг разыскивать Мстиславу. Не давало ему покоя Преславино обвинение, каленым железом жгло душу. Что сделает он с женой, если действительно неверна она ему, Эрик даже сказать не мог. Убить – не убьет, но и спуску не даст. Будет помнить супруга всю жизнь, как порочить доброе имя своего мужа!
   Вскоре вошла в комнату Мстислава. Была она спокойна и холодна, как всегда. Эрик же, напротив, распалил себя до крайности и похож был на раскаленное горнило кузницы.
   – Что понадобилось от меня любезному супругу? – спросила Мстислва, едва переступив порог опочивальни.
   – Буду говорить с тобой, – только и смог выдавить из себя Эрик.
   – Хоть поговорим, – едва заметно усмехнулась Мстислава.
   – Разговор между нами будет не любезным, – продолжал тем временем Эрик.
   – Любой разговор лучше молчания, – сдержанно ответила Мстислава.
   – Да, ну раз так, то скажи мне, любезная моя супруга, а не завелся ли кто в твоей утробе без моего ведома и участия?
   По тому, как мгновенно побледнела Мстислава, как схватилась она обеими руками за горло, Эрику стало ясно, что старая Преслава и на сей раз оказалась права.
   – Что молчишь? Али сказать нечего? Ты ж, вроде, говорить со мной хотела?
   Мстислава продолжала молчать, только глядела на Эрика огромными, полными страха глазами.
   – По тебе вижу, что правда, что люди говорят. Так, может, хоть скажешь, кого отцом ребенка величать? Али ты его за моего выдать решила?
   Мстислава молчала.
   – Неужто ты, княжья родня, с каким холопом спуталась? Вот уж диво так диво. По дому княжной выступаешь, а на сеновале, небось, как последняя рабыня?