Страница:
Когда после русской революции 1917 г. был открыт доступ в центральные архивы Охранки, обнаружилось, что в самые близкие к Ленину круги большевиков Охранка разместила, по крайней мере, с дюжину тайных агентов. Тщательное расследование позволило опознать личность одиннадцати из них. Кто же был неразгаданный двенадцатый? Если письмо Еремина не подделка, то сам Сталин. Однако антикоммунистические подделки встречаются не менее часто, чем коммунистические.
Было ли это письмо подлинным?
Начнем с того, что некоторые утверждения, приведенные в письме, соответствуют бесспорным фактам. Сталин действительно был отправлен в ссылку в Туруханск из Санкт-Петербурга в июне 1913 года. Выборы Сталина в Центральный комитет последовали немедленно вслед за его возвращением в Санкт-Петербург1.
Характеристика Сталина как человека, деятельность которого отличается аккуратностью, соответствовала ему больше,
Упомянутое в письме заявление о том, что Сталин порвал с Охранкой после того, как его выбрали в Центральный комитет, расходится с мнением А. Орлова, будто Охранка выслала Сталина из-за его чрезмерно возросшей амбициозности в качестве царского агента. Левин, который чувствует убедительность доводов Орлова, предполагает, что когда Сталин стал членом Центрального комитета, он не мог смириться с тем, что им руководит офицер такого низкого ранга, каким был Еремин Еремину могли сказать, что деятельность Сталина в качестве агента завершена и что отныне Сталин будет работать непосредственно с одним из высших чинов Охранки Виссарионо-вым. -- Примеч. ред. журнала "Life".
чем подавляющей части революционеров. В качестве редактора "Правды" он стал широко известен в кругах революционеров-подпольщиков и в полиции как под своей русской революционной кличкой "Сталин", так и под кавказскими именами "Джугашвили" и "Коба". Упоминание о столице "Петербург" вместо официального "Санкт-Петербург" также не вызывает сомнений, ибо столицу часто именовали таким образом.
Далее само повторение фамилии "Сталин", которое встречается шесть раз в таком сравнительно коротком письме, представляется мне убедительным в наспех составленном послании одного правительственного чиновника другому. Фальсификатор постарался бы сочинить более "литературный" документ, избегая повторов. Пятна, которые при рассмотрении оказались нанесенными теми же чернилами, что и подпись, также служили доказательством того, что письмо не подделка. Фальсификатор воздержался бы от такой неприглядной пачкотни на столь "важной" бумаге.
Итак, я принялся за расследование того пути, который письмо прошло, прежде чем попасть в мои руки.
Оно было передано мне тремя людьми с безупречной репутацией: Вадимом Макаровым, сыном русского адмирала, а сейчас инженером-исследователем, Борисом Бахметьевым, бывшим американским послом правительства Керенского, и Борисом Сергиевским, пионером русской авиации, ныне летчиком-испытателем1.
Эти трое раздобыли письмо у профессора М. П. Головачева, эмигрировавшего из России в Китай. Ему это письмо дал полковник Руссиянов, офицер царской полиции в Сибири, который, до того как бежал в Китай, порядком порылся в сибирском архиве Охранки. Головачев, человек высокоинтеллигентный, с превосходной репутацией, привез письмо из Шанхая в один из своих визитов в Соединенные Штаты.
Путь, проделанный письмом, предрасполагал к доверию: оно побывало в руках людей авторитетных и пользующихся хорошей репутацией и пришло из Сибири. Почти все поддельные документы, касающиеся периода русской революции, пришли из Европы. Теперь мне предстояло убедиться, что письмо подлинное.
Одним из самых спорных моментов письма было упоминание об аресте Сталина в Тифлисе в 1906 году. Проверить это оказалось делом нелегким. Берия и все прочие официальные биографы не упоминали о том, что Сталин находился под на
1 Письмо Охранки хранится в банковском ящичке в зеркальном подвале Кемикал Корн Иксчейндж банка в Нью-Йорке. На прошлой неделе владельцы письма Вадим Макаров и Борис Сергиевский передали документ в дар графине Александре Толстой из Толстовского фонда. -- Примеч. ред. журнала "Life"
блюдением полиции в течение четырех лет между его побегом из Сибири в начале 1904 года и новым арестом весной 1908 года.
Перед приходом Сталина к высшей власти существовало значительное число воспоминаний, написанных старыми большевиками о тех событиях, в которых Сталин принимал участие. Возможно, в каком-нибудь из этих воспоминаний можно было отыскать ключ к разгадке, но в Советском Союзе эти работы были изъяты из обращения, и даже в крупных библиотеках Запада большинство из них были изувечены или уничтожена неизвестно чьими руками.
Тем не менее кое-что сохранилось. В хронологическом указателе к своей превосходной книге о Сталине Троцкий под 1906 годом сообщает: "15 апреля во время полицейской облавы на авлабарскую типографию Сталин был арестован, а затем отпущен".
Существование авлабарской типографии -- один из наиболее романтических эпизодов в истории партии большевиков. Местоположение, где печаталась подпольная литература, было восстановлено и превратилось в приманку для экскурсий, ибо считалось, что типография -- детище Сталина. Большая советская энциклопедия называет Авлабар "выдающимся образцом подпольной техники большевиков" и утверждает, что она "превосходила все другие подпольные типографии". Тайна существования авлабарской типографии, печатавшей пропагандистскую литературу большевиков, была раскрыта царским правительством 15 апреля 1906 года. На следующий день главная тифлисская газета напечатала следующую заметку:
Тайная типография
В субботу 15 апреля во дворе пустующего и стоящего особняком дома, принадлежащего Д. Ростоманишвили в Авлабаре, в каких-то 150 или 200 шагах от городской инфекционной больницы был обнаружен колодец около 70 футов глубиной, в который можно было спуститься с помощью веревки и шкива. На глубине примерно 50 футов находилась штольня, где была лестница около 35 футов высотой, ведущая в подвал, расположенный под домашним погребом. В этом подвале была обнаружена полностью оборудованная типография с 20 ящиками шрифта на русском, грузинском и армянском языках, ручной наборный пресс стоимостью 1500--2000 рублей, различные красители, взрывчатый желатин и другие вещи, необходимые для производства бомб, большое количество нелегальной литературы, штемпели различных полков и правительственных учреждений, а также адская машина, содержащая 15 фунтов динамита... В редакционных помещениях газеты "Эльва" были арестованы двадцать четыре человека, которым было предъявлено обвинение в соучастии в этом деле...
Кто были эти задержанные? Е. Ярославский, автор официальной биографии "Вехи в жизни Сталина", неоднократно упоминая о знаменитой авлабарской типографии, старательно обходит упоминания имен тех, кто был арестован во время облавы.
В книге "К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье", самой официальной версии ранней деятельности Сталина, Лаврентий Берия упоминает об авлабарской типографии только один раз да и то в сноске. Ни слова о полицейской облаве, арестах или материалах, конфискованных Охранкой. Почему Берия, позже ставший главой сталинской госбезопасности, обошел вниманием один из самых романтических эпизодов в анналах большевистского подполья? Единственный разумный ответ заключается в том, что Сталин не хотел привлекать внимания к авлабарской истории.
Этот вывод влечет за собой ответ на еще одну загадку в жизни Сталина. Хорошо известно, что первая поездка Сталина за границу имела место в апреле 1906 года, когда он был делегатом от Тифлиса на "объединительном" създе социал-демократической партии в Стокгольме. Если скрывающийся от полиции Сталин с его документально установленной подпольной деятельностью был в руках полиции 15 апреля 1906 года, как утверждает Троцкий, то каким образом ему удалось появиться на съезде в Стокгольме восемь дней спустя?
Сталин, должно быть, договорился с полицией о немедленном освобождении. Он пребывал в бегах из Восточной Сибири с начала 1904 года. Теперь перед ним предстала перспектива быть высланным на более длительный срок и в более отдаленное место.
Через несколько часов после ареста в Авлабаре Сталин был отпущен на свободу. Чем это можно объяснить, кроме как сделкой с Охранкой? Он получил свободу в обмен на поездку в Стокгольм в качестве делегата с последующим докладом в Охранку о том, что происходило в самом центре революционеров-заговорщиков.
Хотя это объяснение казалось вполне правдоподобным, я тем не менее продолжал поиски аутентичности документа из Охранки.
Необходимо было убедиться, что именно на такой бумаге писали в полиции; установить, кем и когда была сделана машинка, на которой письмо было напечатано. Взяв его, я отправился к Альберту Д. Осборну, ведущему эксперту Америки по сомнительным документам.
С помощью лабораторной экспертизы Осборн установил, что бумага, на которой письмо было напечатано, не американского или западноевропейского производства и изготовлена давно. Значит, она вполне могла быть произведена в России
еще до первой мировой войны. В России до революции не было заводов, выпускающих пишущие машинки, но "Ремингтон" экспортировал четыре модели с русской клавиатурой, которые широко использовались еще до первой мировой войны. Осборн проверил "ремингтоновскую" шестую модель и не сомневался, что письмо напечатано на такой машинке.
Теперь нам предстояло разыскать официальное письмо из Санкт-Петербурга, которое было бы напечатано на такой машинке. Архивы царских посольств за границей были либо уничтожены, как, например, в Париже, либо увезены советским правительством. Самым плодотворным результатом наших энергичных поисков оказался документ, сохранившийся в Гуверов-ской библиотеке Стенфордского университета. Он был подписан исполнявшим обязанности начальника Управления полиции в Санкт-Петербурге и датирован 5 ноября 1912 года, то есть на восемь месяцев раньше, чем мое письмо из Охранки.
Осборн, проверив и сравнив процесс печатания на обоих документах, доложил: "Я сопоставил доставленный вами документ с письмом, о котором идет речь, и убедился, что по манере печатания они очень близки. Но машинки разные". Осборн предположил, что машинка может быть той же модели.
Оставалось сделать лишь несколько шагов, однако они были наиболее важными. Работал ли в Охранке человек по фамилии Железняков, кому было адресовано мое письмо? Существовал ли подписавший письмо Еремин? И найдется ли человек, который знал его и может подтвердить подлинность его подписи? И, наконец, жив ли кто-нибудь работавший в Особом отделе и непосредственно осведомленный о связях Сталина с Охранкой?
В начале 1950 года я предпринял поиски во Франции и в Германии. Самое большее, что мне удалось сделать по поводу Железнякова, это разыскать нескольких русских беженцев, которые знали его лично в Сибири и могли подтвердить, что такой человек существовал и занимал именно эту должность. Зато по поводу Еремина мне повезло по-настоящему.
На окраине Парижа жил старик с солдатской выправкой, бывший генерал Охранки Александр Спиридович. Генерал Спиридович был известен как оставшийся в живых сотрудник высшего эшелона царской секретной службы. Он получил ранение во время совершенного покушения в 1905 году в Киеве, где он был начальником местной Охранки. Когда свершилась революция, он бежал во Францию.
Спиридович вступил в переписку о письме из Охранки со своим другом Макаровым, живущим в Нью-Йорке. 14 июля 1949 года он написал следующее1:
Не путать с письмом А. Спиридовича В. Макарову от 13 января 1950 года, публикуемым в настоящем издании. -- Примеч. Ю. Ф.
"Я хорошо знал Еремина. После того как я был ранен в Киеве в 1905 году, Еремин по моему представлению был назначен начальником Киевского Охранного отделения".
Когда я приехал повидаться со Спиридовичем в Париже, я объяснил ему, что решающий момент заключается в подтверждении достоверности подписи Еремина. Тогда любезный генерал принес серебряный графин на подносе. Он взял семидюймовой высоты графин и протянул его мне.
-- Это был подарок моих подчиненных по выздоровлении
после совершенного на меня покушения на убийство, -- сказал
генерал Спиридович, указывая на выгравированные подписи
офицеров его подразделения.
Взглянув на подписи, я сразу увидел нечто знакомое.
-- Это подпись Еремина! -- воскликнул я.
Я вынул фотостат письма, который привез с собой. Генерал Спиридович увидел его впервые1. Он тоже тотчас узнал почерк Еремина. Сравнение обеих подписей не оставило у нас никаких сомнений в том, что подпись на письме подлинная.
На мои настойчивые расспросы, проживает ли за границей кто-либо из уцелевших офицеров Охранки, генерал Спиридович ответил, что ему известно только об одном таком человеке, который, кстати, мог иметь отношение к делам Сталина с Охранкой. Этого офицера называли Николай "Золотые очки". Как коммунисты, так и антикоммунисты считали, что он погиб во время революции.
В действительности Николай "Золотые очки" бежал из России в Германию и под фамилией "Добролюбов" служил сторожем при греческой православной церкви в Берлине. В течение нескольких десятилетий он тихо жил под боком у советского посольства. Генерал Спиридович дал мне рекомендательное письмо к "Добролюбову".
Стоило отправиться в Берлин ради того, чтобы разыскать человека, который мог оказаться непосредственным начальником Сталина в Охранке. Но в Берлине я узнал, что мой источник информации во время войны перебрался в церковь в Висбадене. Я поехал в Висбаден, и там мое расследование завершилось. На кладбище. Николай "Золотые очки" не задолго до этого умер, и вместе с ним оказались похороненными многочисленные тайны Охранки. Не стало и надежды отыскать кого-нибудь, кто действительно работал со Сталиным в период его деятельности в качестве агента царской Охранки.
1 Из этой фразы следует, что И. Дон Левин прибыл к Л. Спиридовичу вместе с В. Макаровым незадолго до 13 января 1950 года. Понятно, что этой встрече предшествовала переписка между В. Макаровым и А. Спиридовичем (в 1949 году), в курсе которой был и на которую ссылается И. Дон Левин. -- Примеч. Ю. Ф.
Генерал Спиридович поведал мне, что хотел эмигрировать в Соединенные Штаты, но у него возникли неприятности с получением визы. Я был в состоянии помочь ему, поэтому еще до отъезда домой я нанес ему повторный визит, сообщив, что все недоразумения с визой улажены. Я также рассказал ему о моих неудачных поисках, завершившихся на висбаден-ском кладбище.
Генерал подошел к застекленному шкафчику, в котором стоял серебряный графин с выгравированной на нем подписью Еремина, вынул его и преподнес мне в подарок. В свои 75 лет он смотрел с надеждой на новую жизнь в Соединенных Штатах и чувствовал, что может расстаться с этим памятным сувениром, который пронес через все превратности судьбы. (Он умер в Нью-Йорке в 1952 году.)
Я был глубоко тронут этим жестом. У меня в руках было окончательное доказательство того, что Сталин действительно принадлежал к царской Охранке.
Александр Орлов
СЕНСАЦИОННАЯ ПОДОПЛЕКА ОСУЖДЕНИЯ СТАЛИНА1
Экс-генерал НКВД наконец-то может раскрыть потрясающие факты, заставившие красных отречься от своего прежнего идола
[От редакции журнала "Лайф"]
В 30-е годы Александр Орлов был одним из высших чинов НКВД и вместе с покойным Вышинским выступил обвинителем на заседаниях советского Верховного суда. Непосредственно перед своим переходом на сторону Запада в 1938 году Орлов служил в должности начальника разведки в правительственных силах, участвовавших в войне в Испании.
В 1953 году в серии статей в журнале "Life", позднее составивших книгу "Тайная история сталинских преступлений", Орлов впервые обнажил подоплеку знаменитых чисток и ложных обвинений, с помощью которых диктатор террором утвердил в стране свою личную власть. Во многих случаях подлинность сообщений Орлова была подтверждена не кем иным, как Никитой Хрущевым, выражавшим мнение нынешнего руководства Советского Союза. Но в то время Орлов не отважился -- и это он объясняет в письме -- раскрыть тягчайшую из тайн Сталина.
В данной статье Орлов раскрывает эту тайну и тем самым предлагает убедительную версию поворота вождей России к обвинению и ниспровержению Сталина.
Осенью 1937 года, отлучившись со своего поста в Испании, я случайно встретил в Париже в Советском павильоне международной выставки Павла Аллилуева, шурина Сталина и
1 Life, vol. 40, No 17, 23 апреля 1956 г. Русский перевод публикуется по тексту, опубл. в статье Е. Плимак, В. Антонов. Был ли заговор против Сталина? По материалам зарубежной печати // Октябрь. 1994. No 3. С. 168-- 178. -- Примеч. Ю. Ф.
моего друга. Заметив его глубокую подавленность и желание поделиться с кем-нибудь своими тревогами, я договорился с Аллилуевым о встрече в тот же вечер.
Долгое время мы шли вдоль Сены и наконец очутились в сла-боосвещенном маленьком кафе. Наш разговор вращался вокруг ужасной картины кровавых чисток, происходивших тогда в Советском Союзе. В какой-то момент я, естественно, спросил его о подоплеке наиболее поразительного эпизода в ряду страшных событий: казни маршала Михаила Тухачевского и других маршалов и генералов Красной Армии.
Павел прищурился и говорил медленно, по-видимому, стараясь, чтобы я хорошо запомнил его слова. "Александр, -- сказал он, -- никогда не спрашивай о деле Тухачевского. Узнав об этом, ты словно вдохнешь отравляющий газ".
Я спрашивал себя тогда и два года спустя в Нью-Йорке, когда прочел сообщение о внезапной и необъяснимой смерти Павла, какое количество отравляющего яда он вдохнул. Он и не подозревал тогда, сидя со мной в этом захолустном кафе, что я сам был переполнен опасными сведениями. Ибо я был, может быть, единственным из находившихся за границей в то время, кто знал жуткую историю, стоявшую за чисткой Красной Армии в 1937 году, ту историю, которую я здесь в первый раз излагаю.
Это сообщение является самым сенсационным и конечно же тщательнейше охраняемым секретом в чудовищной карьере Иосифа Джугашвили, вошедшего в историю под именем Сталина. Эта тайна терзала душу Сталина и обрекала на смерть любого, кого подозревали в проникновении в нее.
В своей книге "Тайная история сталинских преступлений", опубликованной в 1953 году, я заявлял: когда все факты о деле Тухачевского будут раскрыты, мир убедится, что Сталин знал, что делал... Я говорю об этом с уверенностью, ибо знаю из абсолютно несомненного и достоверного источника, что дело маршала Тухачевского было связано с самым ужасным секретом, который, будучи раскрыт, бросит свет на многое, кажущееся непостижимым в сталинском поведении.
Сегодня подобное разоблачение бросит также яркий свет на панические действия Хрущева и Ко, которые торопятся отречься от преступлений Сталина и разрушить миф о его величии.
На XX съезде советской Коммунистической партии в феврале этого года Никита Хрущев изумил Россию и мир следующим заявлением:
Сталин сфабриковал обвинение в измене против маршала Тухачевского и семерых других руководителей Красной Армии в 1937 году, казнив их без судебного разбирательства, после чего за этим убийством последовало убийство 5000 ни в чем не повинных офицеров.
Сталин уничтожил сотни старых большевиков, включая 70 из 133 членов ЦК.
Сталин ликвидировал сотни тысяч руководителей промышленности и специалистов, что фактически почти парализовало советскую экономику.
Сталин был трусом, который покинул Москву при приближении войск нацистской Германии1.
Сталин был садистом, который подвергал людей пыткам, пока они не начинали давать ложные показания.
"Мы никогда не знали, отправляясь к Сталину, -- сказал Хрущев о себе и других членах нынешнего правительства, -- вернемся ли мы живыми". Никита Хрущев со слезами на глазах развенчивал своего умершего хозяина, вскрыв злодеяния, прикрытые мифом о его благонамеренности и непогрешимости.
Но Никита Хрущев не сказал худшего из того, что знал о Сталине, -главном злодеянии, ставшем известным ему и заставившем его начать кампанию десталинизации, которую проводит ныне Россия у себя дома и за границей.
Все последующее является рассказом о том, что я узнал еще в давние времена, о том, что Хрущев должен был бы так же знать ныне, но о чем он пока не говорит.
Нарастающий шторм
В 1936 году нарастал шторм сталинских чисток. В качестве генерала НКВД я присутствовал на первом московском процессе этого года, с самого его начала и вплоть до объявления приговора о смертной казни. Тогда я полагал, что это самая трагическая из человеческих драм, свидетелем которой мне довелось быть. Но наихудшее было припасено Сталиным для меня, моих друзей, для России.
В сентябре 1936 года Политбюро направило меня в Испанию как советника при республиканском правительстве страны по контрразведывательной деятельности и для организации партизанской войны за линией войск Франко.
Во время одной из поездок мой автомобиль сбил заграждение, причем я получил перелом двух позвонков. Некоторое время я пребывал в испанском госпитале, затем в середине января 1937 года был переведен в Париж и помещен в клинику. Там мне пришлось свыше месяца пролежать пластом на спине.
Однажды -- в послеобеденное время 15 или 16 февраля -- зазвонил стоявший у моей постели телефон. Это был прези
1 Л. Орлов здесь ошибается: Сталин Москву не покидал. -Примеч. Е. Плимака и В. Ашпонова.
дент НКВД во Франции Смирнов, голос его звучал весело. "Послушай, -сказал он, -- у меня есть для тебя сюрприз, какого у тебя в жизни еще не было". Вслед за тем я услышал в трубке другой голос, который действительно осчастливил меня.
Это был мой двоюродный брат, Зиновий Борисович Кац-нельсон. Он только что прибыл в Париж и хотел навестить меня.
Зиновий был не просто моим родственником. Он был другом моего детства, и наша взаимная привязанность росла из года в год.
Когда я был зачислен в Московский университет, я жил с ним в одной комнате в маленькой квартире его матери. Во время гражданской войны мы вместе служили в 12-й Красной Армии и вместе делили фронтовые опасности. Потом мы оба быстро продвинулись на службе у нового режима.
Друзья среди могущественнейших лиц
К 1937 году Зиновий был членом Центрального Комитета компартии Советского Союза, а по службе -- заместителем главы НКВД на Украине. Он имел звание командарма второго ранга и близких друзей среди могущественнейших лиц страны. Одним из них был Станислав Косиор, член Политбюро. Как один из руководителей тайной полиции Зиновий еженедельно встречался со Сталиным.
Когда Зиновий со Смирновым вошли в мою палату, мы были счастливы побыть вместе. Зиновий сказал мне, что он в Париже по случаю встречи с двумя важными советскими агентами. Мы болтали о всякой всячине, пока не ушел Смирнов.
Зиновий сразу же сделался серьезным. Он не знал, что я в Париже, и намеревался повидать меня в Испании. "Какое несчастье, что Смирнов знает о нашей встрече", -- сказал Зиновий.
Я был изумлен. Почему встреча двоюродных братьев должна оставаться тайной? Зиновий быстро объяснил мне -- почему. На своей госпитальной койке в Париже я содрогнулся, услышав историю, которую Зиновий решился мне рассказать.
Я излагаю здесь рассказ Зиновия, добавляя только немногие пояснения в необходимых случаях.
Когда Сталин вместе с шефом НКВД Генрихом Ягодой разрабатывал режиссуру первого из московских процессов, он сделал предложение, которое Ягода воспринял как приказ. Было бы полезно, пояснил Сталин, если бы НКВД смог показать, что некоторые из намеченных жертв чисток были агентами Охранки, царской тайной полиции перед революцией.
Соответственно Сталин предложил подделать "документальные доказательства". Это не было трудным поручением. Подделка документов была обычным делом для советской полиции. Однако Ягода счел рискованным изготовлять документы для открытого процесса: обман мог обнаружиться.
Он решил избрать более безопасный метод -- найти бывшего офицера Охранки, уцелевшего во время революции, и заставить его засвидетельствовать, что некоторые из отобранных Сталиным обвиняемых были царскими агентами. Признания, подтверждающие эти свидетельства, получат от обвиняемых, и затем свидетель и заключенные расскажут свои версии на открытом процессе. "Доказательство" того, что предполагаемые вожди революции были на деле агентами царской Охранки -- а это наиболее постыдное преступление по советским меркам, -- должно было потрясти страну.
Находка злополучной папки
Однако найти живого бывшего офицера Охранки оказалось делом более трудным, чем представлял себе Ягода. Многие из царских агентов были арестованы и расстреляны в первые годы революции, некоторые бежали за границу, остальные обзавелись фальшивыми документами, особенно в провинции. Лучшим способом обнаружить такого офицера, пришло в голову Ягоде, был бы розыск в архивах царской полиции. Эти старые документы должны были навести на родственников сотрудников Охранки, а возможно, и на них самих.
Полицейские архивы старого режима были разбросаны по многим городам. Значительная часть их сохранилась в Ленинграде. Большое количество документов находилось с первых лет советской власти в одном из помещений, которым пользовался предшественник Ягоды, Менжинский. Теперь они были переданы надежному сотруднику НКВД по фамилии Штейн, который был помощником начальника отдела, готовившего московские процессы.
Было ли это письмо подлинным?
Начнем с того, что некоторые утверждения, приведенные в письме, соответствуют бесспорным фактам. Сталин действительно был отправлен в ссылку в Туруханск из Санкт-Петербурга в июне 1913 года. Выборы Сталина в Центральный комитет последовали немедленно вслед за его возвращением в Санкт-Петербург1.
Характеристика Сталина как человека, деятельность которого отличается аккуратностью, соответствовала ему больше,
Упомянутое в письме заявление о том, что Сталин порвал с Охранкой после того, как его выбрали в Центральный комитет, расходится с мнением А. Орлова, будто Охранка выслала Сталина из-за его чрезмерно возросшей амбициозности в качестве царского агента. Левин, который чувствует убедительность доводов Орлова, предполагает, что когда Сталин стал членом Центрального комитета, он не мог смириться с тем, что им руководит офицер такого низкого ранга, каким был Еремин Еремину могли сказать, что деятельность Сталина в качестве агента завершена и что отныне Сталин будет работать непосредственно с одним из высших чинов Охранки Виссарионо-вым. -- Примеч. ред. журнала "Life".
чем подавляющей части революционеров. В качестве редактора "Правды" он стал широко известен в кругах революционеров-подпольщиков и в полиции как под своей русской революционной кличкой "Сталин", так и под кавказскими именами "Джугашвили" и "Коба". Упоминание о столице "Петербург" вместо официального "Санкт-Петербург" также не вызывает сомнений, ибо столицу часто именовали таким образом.
Далее само повторение фамилии "Сталин", которое встречается шесть раз в таком сравнительно коротком письме, представляется мне убедительным в наспех составленном послании одного правительственного чиновника другому. Фальсификатор постарался бы сочинить более "литературный" документ, избегая повторов. Пятна, которые при рассмотрении оказались нанесенными теми же чернилами, что и подпись, также служили доказательством того, что письмо не подделка. Фальсификатор воздержался бы от такой неприглядной пачкотни на столь "важной" бумаге.
Итак, я принялся за расследование того пути, который письмо прошло, прежде чем попасть в мои руки.
Оно было передано мне тремя людьми с безупречной репутацией: Вадимом Макаровым, сыном русского адмирала, а сейчас инженером-исследователем, Борисом Бахметьевым, бывшим американским послом правительства Керенского, и Борисом Сергиевским, пионером русской авиации, ныне летчиком-испытателем1.
Эти трое раздобыли письмо у профессора М. П. Головачева, эмигрировавшего из России в Китай. Ему это письмо дал полковник Руссиянов, офицер царской полиции в Сибири, который, до того как бежал в Китай, порядком порылся в сибирском архиве Охранки. Головачев, человек высокоинтеллигентный, с превосходной репутацией, привез письмо из Шанхая в один из своих визитов в Соединенные Штаты.
Путь, проделанный письмом, предрасполагал к доверию: оно побывало в руках людей авторитетных и пользующихся хорошей репутацией и пришло из Сибири. Почти все поддельные документы, касающиеся периода русской революции, пришли из Европы. Теперь мне предстояло убедиться, что письмо подлинное.
Одним из самых спорных моментов письма было упоминание об аресте Сталина в Тифлисе в 1906 году. Проверить это оказалось делом нелегким. Берия и все прочие официальные биографы не упоминали о том, что Сталин находился под на
1 Письмо Охранки хранится в банковском ящичке в зеркальном подвале Кемикал Корн Иксчейндж банка в Нью-Йорке. На прошлой неделе владельцы письма Вадим Макаров и Борис Сергиевский передали документ в дар графине Александре Толстой из Толстовского фонда. -- Примеч. ред. журнала "Life"
блюдением полиции в течение четырех лет между его побегом из Сибири в начале 1904 года и новым арестом весной 1908 года.
Перед приходом Сталина к высшей власти существовало значительное число воспоминаний, написанных старыми большевиками о тех событиях, в которых Сталин принимал участие. Возможно, в каком-нибудь из этих воспоминаний можно было отыскать ключ к разгадке, но в Советском Союзе эти работы были изъяты из обращения, и даже в крупных библиотеках Запада большинство из них были изувечены или уничтожена неизвестно чьими руками.
Тем не менее кое-что сохранилось. В хронологическом указателе к своей превосходной книге о Сталине Троцкий под 1906 годом сообщает: "15 апреля во время полицейской облавы на авлабарскую типографию Сталин был арестован, а затем отпущен".
Существование авлабарской типографии -- один из наиболее романтических эпизодов в истории партии большевиков. Местоположение, где печаталась подпольная литература, было восстановлено и превратилось в приманку для экскурсий, ибо считалось, что типография -- детище Сталина. Большая советская энциклопедия называет Авлабар "выдающимся образцом подпольной техники большевиков" и утверждает, что она "превосходила все другие подпольные типографии". Тайна существования авлабарской типографии, печатавшей пропагандистскую литературу большевиков, была раскрыта царским правительством 15 апреля 1906 года. На следующий день главная тифлисская газета напечатала следующую заметку:
Тайная типография
В субботу 15 апреля во дворе пустующего и стоящего особняком дома, принадлежащего Д. Ростоманишвили в Авлабаре, в каких-то 150 или 200 шагах от городской инфекционной больницы был обнаружен колодец около 70 футов глубиной, в который можно было спуститься с помощью веревки и шкива. На глубине примерно 50 футов находилась штольня, где была лестница около 35 футов высотой, ведущая в подвал, расположенный под домашним погребом. В этом подвале была обнаружена полностью оборудованная типография с 20 ящиками шрифта на русском, грузинском и армянском языках, ручной наборный пресс стоимостью 1500--2000 рублей, различные красители, взрывчатый желатин и другие вещи, необходимые для производства бомб, большое количество нелегальной литературы, штемпели различных полков и правительственных учреждений, а также адская машина, содержащая 15 фунтов динамита... В редакционных помещениях газеты "Эльва" были арестованы двадцать четыре человека, которым было предъявлено обвинение в соучастии в этом деле...
Кто были эти задержанные? Е. Ярославский, автор официальной биографии "Вехи в жизни Сталина", неоднократно упоминая о знаменитой авлабарской типографии, старательно обходит упоминания имен тех, кто был арестован во время облавы.
В книге "К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье", самой официальной версии ранней деятельности Сталина, Лаврентий Берия упоминает об авлабарской типографии только один раз да и то в сноске. Ни слова о полицейской облаве, арестах или материалах, конфискованных Охранкой. Почему Берия, позже ставший главой сталинской госбезопасности, обошел вниманием один из самых романтических эпизодов в анналах большевистского подполья? Единственный разумный ответ заключается в том, что Сталин не хотел привлекать внимания к авлабарской истории.
Этот вывод влечет за собой ответ на еще одну загадку в жизни Сталина. Хорошо известно, что первая поездка Сталина за границу имела место в апреле 1906 года, когда он был делегатом от Тифлиса на "объединительном" създе социал-демократической партии в Стокгольме. Если скрывающийся от полиции Сталин с его документально установленной подпольной деятельностью был в руках полиции 15 апреля 1906 года, как утверждает Троцкий, то каким образом ему удалось появиться на съезде в Стокгольме восемь дней спустя?
Сталин, должно быть, договорился с полицией о немедленном освобождении. Он пребывал в бегах из Восточной Сибири с начала 1904 года. Теперь перед ним предстала перспектива быть высланным на более длительный срок и в более отдаленное место.
Через несколько часов после ареста в Авлабаре Сталин был отпущен на свободу. Чем это можно объяснить, кроме как сделкой с Охранкой? Он получил свободу в обмен на поездку в Стокгольм в качестве делегата с последующим докладом в Охранку о том, что происходило в самом центре революционеров-заговорщиков.
Хотя это объяснение казалось вполне правдоподобным, я тем не менее продолжал поиски аутентичности документа из Охранки.
Необходимо было убедиться, что именно на такой бумаге писали в полиции; установить, кем и когда была сделана машинка, на которой письмо было напечатано. Взяв его, я отправился к Альберту Д. Осборну, ведущему эксперту Америки по сомнительным документам.
С помощью лабораторной экспертизы Осборн установил, что бумага, на которой письмо было напечатано, не американского или западноевропейского производства и изготовлена давно. Значит, она вполне могла быть произведена в России
еще до первой мировой войны. В России до революции не было заводов, выпускающих пишущие машинки, но "Ремингтон" экспортировал четыре модели с русской клавиатурой, которые широко использовались еще до первой мировой войны. Осборн проверил "ремингтоновскую" шестую модель и не сомневался, что письмо напечатано на такой машинке.
Теперь нам предстояло разыскать официальное письмо из Санкт-Петербурга, которое было бы напечатано на такой машинке. Архивы царских посольств за границей были либо уничтожены, как, например, в Париже, либо увезены советским правительством. Самым плодотворным результатом наших энергичных поисков оказался документ, сохранившийся в Гуверов-ской библиотеке Стенфордского университета. Он был подписан исполнявшим обязанности начальника Управления полиции в Санкт-Петербурге и датирован 5 ноября 1912 года, то есть на восемь месяцев раньше, чем мое письмо из Охранки.
Осборн, проверив и сравнив процесс печатания на обоих документах, доложил: "Я сопоставил доставленный вами документ с письмом, о котором идет речь, и убедился, что по манере печатания они очень близки. Но машинки разные". Осборн предположил, что машинка может быть той же модели.
Оставалось сделать лишь несколько шагов, однако они были наиболее важными. Работал ли в Охранке человек по фамилии Железняков, кому было адресовано мое письмо? Существовал ли подписавший письмо Еремин? И найдется ли человек, который знал его и может подтвердить подлинность его подписи? И, наконец, жив ли кто-нибудь работавший в Особом отделе и непосредственно осведомленный о связях Сталина с Охранкой?
В начале 1950 года я предпринял поиски во Франции и в Германии. Самое большее, что мне удалось сделать по поводу Железнякова, это разыскать нескольких русских беженцев, которые знали его лично в Сибири и могли подтвердить, что такой человек существовал и занимал именно эту должность. Зато по поводу Еремина мне повезло по-настоящему.
На окраине Парижа жил старик с солдатской выправкой, бывший генерал Охранки Александр Спиридович. Генерал Спиридович был известен как оставшийся в живых сотрудник высшего эшелона царской секретной службы. Он получил ранение во время совершенного покушения в 1905 году в Киеве, где он был начальником местной Охранки. Когда свершилась революция, он бежал во Францию.
Спиридович вступил в переписку о письме из Охранки со своим другом Макаровым, живущим в Нью-Йорке. 14 июля 1949 года он написал следующее1:
Не путать с письмом А. Спиридовича В. Макарову от 13 января 1950 года, публикуемым в настоящем издании. -- Примеч. Ю. Ф.
"Я хорошо знал Еремина. После того как я был ранен в Киеве в 1905 году, Еремин по моему представлению был назначен начальником Киевского Охранного отделения".
Когда я приехал повидаться со Спиридовичем в Париже, я объяснил ему, что решающий момент заключается в подтверждении достоверности подписи Еремина. Тогда любезный генерал принес серебряный графин на подносе. Он взял семидюймовой высоты графин и протянул его мне.
-- Это был подарок моих подчиненных по выздоровлении
после совершенного на меня покушения на убийство, -- сказал
генерал Спиридович, указывая на выгравированные подписи
офицеров его подразделения.
Взглянув на подписи, я сразу увидел нечто знакомое.
-- Это подпись Еремина! -- воскликнул я.
Я вынул фотостат письма, который привез с собой. Генерал Спиридович увидел его впервые1. Он тоже тотчас узнал почерк Еремина. Сравнение обеих подписей не оставило у нас никаких сомнений в том, что подпись на письме подлинная.
На мои настойчивые расспросы, проживает ли за границей кто-либо из уцелевших офицеров Охранки, генерал Спиридович ответил, что ему известно только об одном таком человеке, который, кстати, мог иметь отношение к делам Сталина с Охранкой. Этого офицера называли Николай "Золотые очки". Как коммунисты, так и антикоммунисты считали, что он погиб во время революции.
В действительности Николай "Золотые очки" бежал из России в Германию и под фамилией "Добролюбов" служил сторожем при греческой православной церкви в Берлине. В течение нескольких десятилетий он тихо жил под боком у советского посольства. Генерал Спиридович дал мне рекомендательное письмо к "Добролюбову".
Стоило отправиться в Берлин ради того, чтобы разыскать человека, который мог оказаться непосредственным начальником Сталина в Охранке. Но в Берлине я узнал, что мой источник информации во время войны перебрался в церковь в Висбадене. Я поехал в Висбаден, и там мое расследование завершилось. На кладбище. Николай "Золотые очки" не задолго до этого умер, и вместе с ним оказались похороненными многочисленные тайны Охранки. Не стало и надежды отыскать кого-нибудь, кто действительно работал со Сталиным в период его деятельности в качестве агента царской Охранки.
1 Из этой фразы следует, что И. Дон Левин прибыл к Л. Спиридовичу вместе с В. Макаровым незадолго до 13 января 1950 года. Понятно, что этой встрече предшествовала переписка между В. Макаровым и А. Спиридовичем (в 1949 году), в курсе которой был и на которую ссылается И. Дон Левин. -- Примеч. Ю. Ф.
Генерал Спиридович поведал мне, что хотел эмигрировать в Соединенные Штаты, но у него возникли неприятности с получением визы. Я был в состоянии помочь ему, поэтому еще до отъезда домой я нанес ему повторный визит, сообщив, что все недоразумения с визой улажены. Я также рассказал ему о моих неудачных поисках, завершившихся на висбаден-ском кладбище.
Генерал подошел к застекленному шкафчику, в котором стоял серебряный графин с выгравированной на нем подписью Еремина, вынул его и преподнес мне в подарок. В свои 75 лет он смотрел с надеждой на новую жизнь в Соединенных Штатах и чувствовал, что может расстаться с этим памятным сувениром, который пронес через все превратности судьбы. (Он умер в Нью-Йорке в 1952 году.)
Я был глубоко тронут этим жестом. У меня в руках было окончательное доказательство того, что Сталин действительно принадлежал к царской Охранке.
Александр Орлов
СЕНСАЦИОННАЯ ПОДОПЛЕКА ОСУЖДЕНИЯ СТАЛИНА1
Экс-генерал НКВД наконец-то может раскрыть потрясающие факты, заставившие красных отречься от своего прежнего идола
[От редакции журнала "Лайф"]
В 30-е годы Александр Орлов был одним из высших чинов НКВД и вместе с покойным Вышинским выступил обвинителем на заседаниях советского Верховного суда. Непосредственно перед своим переходом на сторону Запада в 1938 году Орлов служил в должности начальника разведки в правительственных силах, участвовавших в войне в Испании.
В 1953 году в серии статей в журнале "Life", позднее составивших книгу "Тайная история сталинских преступлений", Орлов впервые обнажил подоплеку знаменитых чисток и ложных обвинений, с помощью которых диктатор террором утвердил в стране свою личную власть. Во многих случаях подлинность сообщений Орлова была подтверждена не кем иным, как Никитой Хрущевым, выражавшим мнение нынешнего руководства Советского Союза. Но в то время Орлов не отважился -- и это он объясняет в письме -- раскрыть тягчайшую из тайн Сталина.
В данной статье Орлов раскрывает эту тайну и тем самым предлагает убедительную версию поворота вождей России к обвинению и ниспровержению Сталина.
Осенью 1937 года, отлучившись со своего поста в Испании, я случайно встретил в Париже в Советском павильоне международной выставки Павла Аллилуева, шурина Сталина и
1 Life, vol. 40, No 17, 23 апреля 1956 г. Русский перевод публикуется по тексту, опубл. в статье Е. Плимак, В. Антонов. Был ли заговор против Сталина? По материалам зарубежной печати // Октябрь. 1994. No 3. С. 168-- 178. -- Примеч. Ю. Ф.
моего друга. Заметив его глубокую подавленность и желание поделиться с кем-нибудь своими тревогами, я договорился с Аллилуевым о встрече в тот же вечер.
Долгое время мы шли вдоль Сены и наконец очутились в сла-боосвещенном маленьком кафе. Наш разговор вращался вокруг ужасной картины кровавых чисток, происходивших тогда в Советском Союзе. В какой-то момент я, естественно, спросил его о подоплеке наиболее поразительного эпизода в ряду страшных событий: казни маршала Михаила Тухачевского и других маршалов и генералов Красной Армии.
Павел прищурился и говорил медленно, по-видимому, стараясь, чтобы я хорошо запомнил его слова. "Александр, -- сказал он, -- никогда не спрашивай о деле Тухачевского. Узнав об этом, ты словно вдохнешь отравляющий газ".
Я спрашивал себя тогда и два года спустя в Нью-Йорке, когда прочел сообщение о внезапной и необъяснимой смерти Павла, какое количество отравляющего яда он вдохнул. Он и не подозревал тогда, сидя со мной в этом захолустном кафе, что я сам был переполнен опасными сведениями. Ибо я был, может быть, единственным из находившихся за границей в то время, кто знал жуткую историю, стоявшую за чисткой Красной Армии в 1937 году, ту историю, которую я здесь в первый раз излагаю.
Это сообщение является самым сенсационным и конечно же тщательнейше охраняемым секретом в чудовищной карьере Иосифа Джугашвили, вошедшего в историю под именем Сталина. Эта тайна терзала душу Сталина и обрекала на смерть любого, кого подозревали в проникновении в нее.
В своей книге "Тайная история сталинских преступлений", опубликованной в 1953 году, я заявлял: когда все факты о деле Тухачевского будут раскрыты, мир убедится, что Сталин знал, что делал... Я говорю об этом с уверенностью, ибо знаю из абсолютно несомненного и достоверного источника, что дело маршала Тухачевского было связано с самым ужасным секретом, который, будучи раскрыт, бросит свет на многое, кажущееся непостижимым в сталинском поведении.
Сегодня подобное разоблачение бросит также яркий свет на панические действия Хрущева и Ко, которые торопятся отречься от преступлений Сталина и разрушить миф о его величии.
На XX съезде советской Коммунистической партии в феврале этого года Никита Хрущев изумил Россию и мир следующим заявлением:
Сталин сфабриковал обвинение в измене против маршала Тухачевского и семерых других руководителей Красной Армии в 1937 году, казнив их без судебного разбирательства, после чего за этим убийством последовало убийство 5000 ни в чем не повинных офицеров.
Сталин уничтожил сотни старых большевиков, включая 70 из 133 членов ЦК.
Сталин ликвидировал сотни тысяч руководителей промышленности и специалистов, что фактически почти парализовало советскую экономику.
Сталин был трусом, который покинул Москву при приближении войск нацистской Германии1.
Сталин был садистом, который подвергал людей пыткам, пока они не начинали давать ложные показания.
"Мы никогда не знали, отправляясь к Сталину, -- сказал Хрущев о себе и других членах нынешнего правительства, -- вернемся ли мы живыми". Никита Хрущев со слезами на глазах развенчивал своего умершего хозяина, вскрыв злодеяния, прикрытые мифом о его благонамеренности и непогрешимости.
Но Никита Хрущев не сказал худшего из того, что знал о Сталине, -главном злодеянии, ставшем известным ему и заставившем его начать кампанию десталинизации, которую проводит ныне Россия у себя дома и за границей.
Все последующее является рассказом о том, что я узнал еще в давние времена, о том, что Хрущев должен был бы так же знать ныне, но о чем он пока не говорит.
Нарастающий шторм
В 1936 году нарастал шторм сталинских чисток. В качестве генерала НКВД я присутствовал на первом московском процессе этого года, с самого его начала и вплоть до объявления приговора о смертной казни. Тогда я полагал, что это самая трагическая из человеческих драм, свидетелем которой мне довелось быть. Но наихудшее было припасено Сталиным для меня, моих друзей, для России.
В сентябре 1936 года Политбюро направило меня в Испанию как советника при республиканском правительстве страны по контрразведывательной деятельности и для организации партизанской войны за линией войск Франко.
Во время одной из поездок мой автомобиль сбил заграждение, причем я получил перелом двух позвонков. Некоторое время я пребывал в испанском госпитале, затем в середине января 1937 года был переведен в Париж и помещен в клинику. Там мне пришлось свыше месяца пролежать пластом на спине.
Однажды -- в послеобеденное время 15 или 16 февраля -- зазвонил стоявший у моей постели телефон. Это был прези
1 Л. Орлов здесь ошибается: Сталин Москву не покидал. -Примеч. Е. Плимака и В. Ашпонова.
дент НКВД во Франции Смирнов, голос его звучал весело. "Послушай, -сказал он, -- у меня есть для тебя сюрприз, какого у тебя в жизни еще не было". Вслед за тем я услышал в трубке другой голос, который действительно осчастливил меня.
Это был мой двоюродный брат, Зиновий Борисович Кац-нельсон. Он только что прибыл в Париж и хотел навестить меня.
Зиновий был не просто моим родственником. Он был другом моего детства, и наша взаимная привязанность росла из года в год.
Когда я был зачислен в Московский университет, я жил с ним в одной комнате в маленькой квартире его матери. Во время гражданской войны мы вместе служили в 12-й Красной Армии и вместе делили фронтовые опасности. Потом мы оба быстро продвинулись на службе у нового режима.
Друзья среди могущественнейших лиц
К 1937 году Зиновий был членом Центрального Комитета компартии Советского Союза, а по службе -- заместителем главы НКВД на Украине. Он имел звание командарма второго ранга и близких друзей среди могущественнейших лиц страны. Одним из них был Станислав Косиор, член Политбюро. Как один из руководителей тайной полиции Зиновий еженедельно встречался со Сталиным.
Когда Зиновий со Смирновым вошли в мою палату, мы были счастливы побыть вместе. Зиновий сказал мне, что он в Париже по случаю встречи с двумя важными советскими агентами. Мы болтали о всякой всячине, пока не ушел Смирнов.
Зиновий сразу же сделался серьезным. Он не знал, что я в Париже, и намеревался повидать меня в Испании. "Какое несчастье, что Смирнов знает о нашей встрече", -- сказал Зиновий.
Я был изумлен. Почему встреча двоюродных братьев должна оставаться тайной? Зиновий быстро объяснил мне -- почему. На своей госпитальной койке в Париже я содрогнулся, услышав историю, которую Зиновий решился мне рассказать.
Я излагаю здесь рассказ Зиновия, добавляя только немногие пояснения в необходимых случаях.
Когда Сталин вместе с шефом НКВД Генрихом Ягодой разрабатывал режиссуру первого из московских процессов, он сделал предложение, которое Ягода воспринял как приказ. Было бы полезно, пояснил Сталин, если бы НКВД смог показать, что некоторые из намеченных жертв чисток были агентами Охранки, царской тайной полиции перед революцией.
Соответственно Сталин предложил подделать "документальные доказательства". Это не было трудным поручением. Подделка документов была обычным делом для советской полиции. Однако Ягода счел рискованным изготовлять документы для открытого процесса: обман мог обнаружиться.
Он решил избрать более безопасный метод -- найти бывшего офицера Охранки, уцелевшего во время революции, и заставить его засвидетельствовать, что некоторые из отобранных Сталиным обвиняемых были царскими агентами. Признания, подтверждающие эти свидетельства, получат от обвиняемых, и затем свидетель и заключенные расскажут свои версии на открытом процессе. "Доказательство" того, что предполагаемые вожди революции были на деле агентами царской Охранки -- а это наиболее постыдное преступление по советским меркам, -- должно было потрясти страну.
Находка злополучной папки
Однако найти живого бывшего офицера Охранки оказалось делом более трудным, чем представлял себе Ягода. Многие из царских агентов были арестованы и расстреляны в первые годы революции, некоторые бежали за границу, остальные обзавелись фальшивыми документами, особенно в провинции. Лучшим способом обнаружить такого офицера, пришло в голову Ягоде, был бы розыск в архивах царской полиции. Эти старые документы должны были навести на родственников сотрудников Охранки, а возможно, и на них самих.
Полицейские архивы старого режима были разбросаны по многим городам. Значительная часть их сохранилась в Ленинграде. Большое количество документов находилось с первых лет советской власти в одном из помещений, которым пользовался предшественник Ягоды, Менжинский. Теперь они были переданы надежному сотруднику НКВД по фамилии Штейн, который был помощником начальника отдела, готовившего московские процессы.