Страница:
И было отчего. Мод знала любовь до тонкостей, великолепно воплощая теорию в практику. Она могла все и не стеснялась желаний. Разумеется, удовлетворялись они без проволочек и с большим энтузиазмом. Но при этом между нами никогда не возникало чего-то чрезмерного, вычурного, такого, чего можно устыдиться немного позже, поостыв. Напротив, меня не покидало чувство спокойной радости, ощущение чистоты и естественности наших отношений.
Да, оба пола могут доставить друг другу массу неприятностей. Но ведь куда проще дарить счастье. Природа недаром позаботилась о том, чтобы мужчина и женщина так удачно дополняли друг друга. Глупо этим не пользоваться. Гуманоиды всей Вселенной! Бросьте вы состязаться в гордыне. Соединяйтеся! После этого и споры решить полегче, право слово.
Шли недели, миновал медовый месяц, а я не мог насытиться. Неправда, что настоящая любовь дается только один раз. Любовь рождается, живет, иногда — очень долго, но она не может быть вечной, особенно при нынешнем долголетии. Я много влюблялся, бывал счастлив, однако роман с Мод случился особый, наши ритмы совпадали до странности. Не стоило загадывать, сколько это продлится.
И мы не загадывали. Мы засыпали в объятиях друг друга, и во снах я видел свою жену, как это ни банально. Если инсайты не одолевали, конечно.
К сожалению, инсайты действительно стали наведываться чаще, чего и опасалась Мод. Должен сказать, приятного в них мало. Не только мы, все контактеры Гравитона поначалу видели фрагменты эволюции жизни — всяких трилобитов, жутких ракоскорпионов, котилозавров и так далее, вплоть до звероватых предков человека. При этом никому не удавалось остаться в позиции стороннего наблюдателя. Инсайт обязательно проходил в чьей-то шкуре. Под конец ночи вас затаптывали, загрызали, вы тонули в болоте либо, если уж очень везло, тихо замерзали, как мамонт в леднике.
Все это сопровождалось полной гаммой причитающихся в таких случаях ощущений. Лекарства возвращали нормальный сон, но стоило прекратить их прием, все возобновлялось с той самой стадии, на которой остановилось. Уже одно это доказывало закономерный характер инсайтов.
Претерпев «период пожираний», несчастный гравитонец окунался во времена исторические, времена зарождения первых цивилизаций Земли. Но легче не становилось, куда там! Даже наоборот. Шумер, Египет, Финикия, Китай, Индия, благословенная Эллада. И везде — одно и то же. Пожары войны, грабежи. Кто только этим не занимался! Хетты, бородатые ассирийцы, вавилоняне, персы, образованные греки, дикие германцы, бритые римские легионеры.
Насилие, фанатизм, бесконечная череда убийств. Мыслящего, страдающего, чувствующего и боль, и страх смерти человека убивали во имя чего угодно. Во имя богов, царей, вождей, из-за горсти золота, пресной лепешки, глотка вина или простой воды. Убивали и без необходимости, просто ради извращенного удовольствия мучить и причинять боль, ради отвратительного любопытства безумцев перед вечным таинством смерти. Цена жизни определялась только мерой полезности свирепому главарю, и ничем больше.
Инсайты начисто убили во мне любовь к историческим романам. Я уже не мог видеть в персонажах только обобщенные символы.
— Демонстрация того, из чего мы получились, — резюмировал Круклис.
Зепп в своем отзыве был менее научен.
— Злые шутки, — говорил он.
Его горячо поддерживала Зара, у которой весь этот кошмар в голове не укладывался.
— Очень злые шутки! Нам намеренно причиняют боль. Садизм космический. Лечить их надо, братьев по разуму!
— Должна быть цель, смысл, — сказал Сумитомо.
— Во всяком случае, ее следует поискать, — сказал Круклис.
— Каким образом?
— Стоит записать наши видения на мнемограф. Давайте пожертвуем тайнами подсознания.
Предложение было принято. С тех пор большинство контактеров на ночь укладывались с датчиками на голове. Через две недели, когда инсайтов набралось достаточно, Архонт их систематизировал, свел воедино. Получился отменный фильм ужасов. Самое страшное, что в нем ничего не было выдумано.
В назначенный час все собрались у нас, привычка такая появилась. Аппарат включили. Я подал коктейли, но к ним никто не притронулся. Уж больно тошнотворным оказалось зрелище.
Тиглатпаласар Второй и Ричард Третий, Людовик Хитрый да Иванушка Грозный. Тамерлан у горы черепов. Пыточная Малюты Скуратова. Мадам Тофана, Гай Юлий Цезарь и Цезарь Борджиа. Сожжение ведьм, сеппуку самураев, жертвоприношения майя, удушение семи братьев турецкого султана. Отравленные, четвертованные, повешенные за ребро, колесованные. Уморенные голодом, заживо замурованные, утопленные, зарезанные, насмерть забитые… Ни один способ умерщвления не был забыт. Дыбы, виселицы, гарроты, испанские сапожки, гильотины, газовые камеры. Электрический стул… Крысы, собаки, вороны, пирующие у трупов… Я даже запах ощутил.
Вдруг во весь экран возникает белое, безумное лицо.
— Я, я, Энкарнасио Краниас, почему меня больше нет?!
Оксана стонет. Прибор выключают.
— Что, что все это значит?!
— Объяснение, — отвечает Зепп.
— Чего?
— Того, почему с нами не хотят иметь дела.
— Не хотели, — поправляет Мод. — А теперь объясняют. Иначе зачем это все?
— То, что мы видели, еще и напоминание, — говорит Сумитомо.
— О чем?
— О долге перед теми, кто все это вынес и дал жизнь нам. О долге перед предками. Раньше я и не задумывался, сколько тьмы в человеческой истории.
— Это еще не все, — тихо говорит Лаура.
Смущаясь от общего внимания, она просит повторить некоторые фрагменты записи. Мы убираем водопад и проецируем изображение на стену.
И вот мировая история замелькала в обратном порядке. Эсэсовцы помогали польским евреям выбираться из газовых камер, всплывали погибшие галеоны, расчлененные тела срастались, жертвы выпрыгивали из зубастых пастей и убегали спиной вперед, гоня перед собой хищников. Добравшись до мезозоя, Лаура остановилась.
Мы увидели группу утконосых динозавров, защищающих кладку яиц от кошмарного цератозавра. Продержавшись две-три секунды, картина меркнет. Взамен появилась африканская саванна со стадом антилоп и крадущимся в высокой траве львом. Тревожно вскрикивает сторожевое животное. Антилопы бросаются врассыпную. Но та, вскрикнувшая, сбежать не успевает…
Потом мы видим джунгли острова Борнео и расширенные от ужаса глаза горной гориллы. Это самка. За ее спиной прячется детеныш.
— Готовность к самопожертвованию, — тихо роняет Лаура. — Альтруистическое поведение. Возникли задолго до появления человека.
Вскоре мы увидели и человека. На кресте.
— Развитие альтруистической линии, — поясняет Лаура. — Уже на уровне сознания.
— Значит, это было? — спрашивает Зара. — Что?
— Крест.
— Крест был. Но вот вам еще один.
Те же вьющиеся волосы, семитский нос, мягкая бородка.
— Собирательный образ?
— Да. Однако существовал и основной прототип. Увы, точного ответа на главный вопрос по-прежнему не видно. А этого человека узнаете?
— Джордано!
— Джордано. Жертва ради свободы мысли. А вот так выглядел молодой Сидхартха. Правда, напоминает нашего Сержа?
— Очень даже, — кивает Круклис.
— А вот Эразм Роттердамский. Идея гуманизма. Здесь мы имеем возможность проверить портретно, и все сходится. Гипатия Александрийская. Джефри Чосер, предтеча Марло и Шекспира. Князь Ярослав, неудачливый воитель и благополучный государь. Жизнь дана для радости, это его слова…
— Как мы могли их вспомнить? — удивилась Беатрис. — Память генов?
— Памяти генов не существует, — сказала Зара. — В смысле прижизненных впечатлений.
Ее поддержала Лаура:
— Это помним не мы.
— А кто?
— Те, кто старше нас.
— Ты так уверена?
— Другого объяснения нет. Никто не может вспомнить динозавров, вымерших семьдесят миллионов лет назад.
— Да, действительно, — согласился Зепп. — Продолжай, пожалуйста.
— Смотрите, вот Роджер Бэкон. Это, вероятно, Ибн Сина в бухарский период жизни. Имя следующего человека неизвестно, а жаль. Похоже, именно он придумал колесо.
На подушках мечется больной:
— Света, больше света…
— Гете.
Еще один умирающий:
— Иду искать великое, быть может…
— Рабле.
Лаура замолчала. На экране продолжали появляться лица. Мужские, женские, старые и молодые, грустные и веселые, хотя веселые — совсем редко. И старые — редко.
— Да, — сказал Кшиштоф. — Поразительные возможности для историков. Вот это подарок!
— Каковы же выводы? — спросил я.
— Выводы? — удивилась Лаура. — Они очевидны. Во-первых, наша психика подвергается осмысленному воздействию. По-моему, это несомненно.
— А во-вторых?
— Мы победили в себе зверя. Мод права, иначе бы с нами не разговаривали. Вот что означают Кронос-инсайты. Думаю, они будут продолжаться, но уже в менее пугающей форме.
Вспыхнул свет. Самое растерянное лицо было у Круклиса, насколько я помню.
Все хорошо в меру. А у нас же дня не проходило без гостей. Захаживали, заглядывали, забегали на минутку. Поговорить, обменяться мнениями, отведать шанежек Мод или моих коктейлей, просто молча посидеть. Срабатывал известный психологический закон: если человеку с вами хорошо, он искренне считает, что вам с ним не хуже. Закон этот даже в наш просвещенный век знали не все. И хотя почти каждый посетитель следил за визитом и сам по себе бывал у нас не слишком долго, когда число таких визитов переваливает за полсотни…
В общем, времени для общения с женой у меня не оставалось. Мы не могли обменяться мнениями по важным вопросам, да и просто узнать друг друга поближе. Я стал подозревать, что либо женился на общественном достоянии, либо общество бессовестно крадет мою собственность.
Оба варианта не радовали. А приемлемый способ положить конец безобразию отсутствовал. На то, чтобы пресечь поток посетителей, ни у меня, ни у Мод рука не поднималась. Оказалось, что на Гравитоне существует огромная неутоленная жажда домашнего уюта и обыкновенного добрососедского общения. Она проявлялась так понятно, трогательно и искренне, что мы уж совсем было приготовились нести свой крест до тех пор, пока наша популярность не пойдет на убыль естественным путем.
— Долго ждать придется, — посетовал я.
— Нет. Найдутся люди с повышенной чуткостью, — утешила Мод.
И оказалась права. В одно прекрасное утро по всей станции включились громкоговорители принудительного вещания. Обычно такое делалось при каких-то чрезвычайных происшествиях. Но никакого ЧП не случилось. Бесценная Беатрис отчетливо, трубным таким гласом объявила, что кабачок «У Сержа-Под-Водопадом» открыт для всех желающих «со времени естественного пробуждения миссис Рыкофф и до семнадцати ноль—ноль по Гринвичу, но ни минутой дольше».
Потом послышалась возня. В эфир прорвался Сумитомо.
— За исключением исключительных случаев, — торопливо вставил он.
— Никаких исключений! — отрезала его заместительница.
— И ты, Беатрис… — горестно молвил губернатор. — Граждане, к оружию!
С тех пор полегчало. Граждане к оружию не бросились. Случались дни, когда к нам приходило не больше двух—трех человек.
— А ведь хорошо без козы, — сказал я.
— Верно, Иов, — улыбнулась Мод.
6. КРОНОС
Да, оба пола могут доставить друг другу массу неприятностей. Но ведь куда проще дарить счастье. Природа недаром позаботилась о том, чтобы мужчина и женщина так удачно дополняли друг друга. Глупо этим не пользоваться. Гуманоиды всей Вселенной! Бросьте вы состязаться в гордыне. Соединяйтеся! После этого и споры решить полегче, право слово.
Шли недели, миновал медовый месяц, а я не мог насытиться. Неправда, что настоящая любовь дается только один раз. Любовь рождается, живет, иногда — очень долго, но она не может быть вечной, особенно при нынешнем долголетии. Я много влюблялся, бывал счастлив, однако роман с Мод случился особый, наши ритмы совпадали до странности. Не стоило загадывать, сколько это продлится.
И мы не загадывали. Мы засыпали в объятиях друг друга, и во снах я видел свою жену, как это ни банально. Если инсайты не одолевали, конечно.
К сожалению, инсайты действительно стали наведываться чаще, чего и опасалась Мод. Должен сказать, приятного в них мало. Не только мы, все контактеры Гравитона поначалу видели фрагменты эволюции жизни — всяких трилобитов, жутких ракоскорпионов, котилозавров и так далее, вплоть до звероватых предков человека. При этом никому не удавалось остаться в позиции стороннего наблюдателя. Инсайт обязательно проходил в чьей-то шкуре. Под конец ночи вас затаптывали, загрызали, вы тонули в болоте либо, если уж очень везло, тихо замерзали, как мамонт в леднике.
Все это сопровождалось полной гаммой причитающихся в таких случаях ощущений. Лекарства возвращали нормальный сон, но стоило прекратить их прием, все возобновлялось с той самой стадии, на которой остановилось. Уже одно это доказывало закономерный характер инсайтов.
Претерпев «период пожираний», несчастный гравитонец окунался во времена исторические, времена зарождения первых цивилизаций Земли. Но легче не становилось, куда там! Даже наоборот. Шумер, Египет, Финикия, Китай, Индия, благословенная Эллада. И везде — одно и то же. Пожары войны, грабежи. Кто только этим не занимался! Хетты, бородатые ассирийцы, вавилоняне, персы, образованные греки, дикие германцы, бритые римские легионеры.
Насилие, фанатизм, бесконечная череда убийств. Мыслящего, страдающего, чувствующего и боль, и страх смерти человека убивали во имя чего угодно. Во имя богов, царей, вождей, из-за горсти золота, пресной лепешки, глотка вина или простой воды. Убивали и без необходимости, просто ради извращенного удовольствия мучить и причинять боль, ради отвратительного любопытства безумцев перед вечным таинством смерти. Цена жизни определялась только мерой полезности свирепому главарю, и ничем больше.
Инсайты начисто убили во мне любовь к историческим романам. Я уже не мог видеть в персонажах только обобщенные символы.
— Демонстрация того, из чего мы получились, — резюмировал Круклис.
Зепп в своем отзыве был менее научен.
— Злые шутки, — говорил он.
Его горячо поддерживала Зара, у которой весь этот кошмар в голове не укладывался.
— Очень злые шутки! Нам намеренно причиняют боль. Садизм космический. Лечить их надо, братьев по разуму!
— Должна быть цель, смысл, — сказал Сумитомо.
— Во всяком случае, ее следует поискать, — сказал Круклис.
— Каким образом?
— Стоит записать наши видения на мнемограф. Давайте пожертвуем тайнами подсознания.
Предложение было принято. С тех пор большинство контактеров на ночь укладывались с датчиками на голове. Через две недели, когда инсайтов набралось достаточно, Архонт их систематизировал, свел воедино. Получился отменный фильм ужасов. Самое страшное, что в нем ничего не было выдумано.
В назначенный час все собрались у нас, привычка такая появилась. Аппарат включили. Я подал коктейли, но к ним никто не притронулся. Уж больно тошнотворным оказалось зрелище.
Тиглатпаласар Второй и Ричард Третий, Людовик Хитрый да Иванушка Грозный. Тамерлан у горы черепов. Пыточная Малюты Скуратова. Мадам Тофана, Гай Юлий Цезарь и Цезарь Борджиа. Сожжение ведьм, сеппуку самураев, жертвоприношения майя, удушение семи братьев турецкого султана. Отравленные, четвертованные, повешенные за ребро, колесованные. Уморенные голодом, заживо замурованные, утопленные, зарезанные, насмерть забитые… Ни один способ умерщвления не был забыт. Дыбы, виселицы, гарроты, испанские сапожки, гильотины, газовые камеры. Электрический стул… Крысы, собаки, вороны, пирующие у трупов… Я даже запах ощутил.
Вдруг во весь экран возникает белое, безумное лицо.
— Я, я, Энкарнасио Краниас, почему меня больше нет?!
Оксана стонет. Прибор выключают.
— Что, что все это значит?!
— Объяснение, — отвечает Зепп.
— Чего?
— Того, почему с нами не хотят иметь дела.
— Не хотели, — поправляет Мод. — А теперь объясняют. Иначе зачем это все?
— То, что мы видели, еще и напоминание, — говорит Сумитомо.
— О чем?
— О долге перед теми, кто все это вынес и дал жизнь нам. О долге перед предками. Раньше я и не задумывался, сколько тьмы в человеческой истории.
— Это еще не все, — тихо говорит Лаура.
Смущаясь от общего внимания, она просит повторить некоторые фрагменты записи. Мы убираем водопад и проецируем изображение на стену.
И вот мировая история замелькала в обратном порядке. Эсэсовцы помогали польским евреям выбираться из газовых камер, всплывали погибшие галеоны, расчлененные тела срастались, жертвы выпрыгивали из зубастых пастей и убегали спиной вперед, гоня перед собой хищников. Добравшись до мезозоя, Лаура остановилась.
Мы увидели группу утконосых динозавров, защищающих кладку яиц от кошмарного цератозавра. Продержавшись две-три секунды, картина меркнет. Взамен появилась африканская саванна со стадом антилоп и крадущимся в высокой траве львом. Тревожно вскрикивает сторожевое животное. Антилопы бросаются врассыпную. Но та, вскрикнувшая, сбежать не успевает…
Потом мы видим джунгли острова Борнео и расширенные от ужаса глаза горной гориллы. Это самка. За ее спиной прячется детеныш.
— Готовность к самопожертвованию, — тихо роняет Лаура. — Альтруистическое поведение. Возникли задолго до появления человека.
Вскоре мы увидели и человека. На кресте.
— Развитие альтруистической линии, — поясняет Лаура. — Уже на уровне сознания.
— Значит, это было? — спрашивает Зара. — Что?
— Крест.
— Крест был. Но вот вам еще один.
Те же вьющиеся волосы, семитский нос, мягкая бородка.
— Собирательный образ?
— Да. Однако существовал и основной прототип. Увы, точного ответа на главный вопрос по-прежнему не видно. А этого человека узнаете?
— Джордано!
— Джордано. Жертва ради свободы мысли. А вот так выглядел молодой Сидхартха. Правда, напоминает нашего Сержа?
— Очень даже, — кивает Круклис.
— А вот Эразм Роттердамский. Идея гуманизма. Здесь мы имеем возможность проверить портретно, и все сходится. Гипатия Александрийская. Джефри Чосер, предтеча Марло и Шекспира. Князь Ярослав, неудачливый воитель и благополучный государь. Жизнь дана для радости, это его слова…
— Как мы могли их вспомнить? — удивилась Беатрис. — Память генов?
— Памяти генов не существует, — сказала Зара. — В смысле прижизненных впечатлений.
Ее поддержала Лаура:
— Это помним не мы.
— А кто?
— Те, кто старше нас.
— Ты так уверена?
— Другого объяснения нет. Никто не может вспомнить динозавров, вымерших семьдесят миллионов лет назад.
— Да, действительно, — согласился Зепп. — Продолжай, пожалуйста.
— Смотрите, вот Роджер Бэкон. Это, вероятно, Ибн Сина в бухарский период жизни. Имя следующего человека неизвестно, а жаль. Похоже, именно он придумал колесо.
На подушках мечется больной:
— Света, больше света…
— Гете.
Еще один умирающий:
— Иду искать великое, быть может…
— Рабле.
Лаура замолчала. На экране продолжали появляться лица. Мужские, женские, старые и молодые, грустные и веселые, хотя веселые — совсем редко. И старые — редко.
— Да, — сказал Кшиштоф. — Поразительные возможности для историков. Вот это подарок!
— Каковы же выводы? — спросил я.
— Выводы? — удивилась Лаура. — Они очевидны. Во-первых, наша психика подвергается осмысленному воздействию. По-моему, это несомненно.
— А во-вторых?
— Мы победили в себе зверя. Мод права, иначе бы с нами не разговаривали. Вот что означают Кронос-инсайты. Думаю, они будут продолжаться, но уже в менее пугающей форме.
Вспыхнул свет. Самое растерянное лицо было у Круклиса, насколько я помню.
Все хорошо в меру. А у нас же дня не проходило без гостей. Захаживали, заглядывали, забегали на минутку. Поговорить, обменяться мнениями, отведать шанежек Мод или моих коктейлей, просто молча посидеть. Срабатывал известный психологический закон: если человеку с вами хорошо, он искренне считает, что вам с ним не хуже. Закон этот даже в наш просвещенный век знали не все. И хотя почти каждый посетитель следил за визитом и сам по себе бывал у нас не слишком долго, когда число таких визитов переваливает за полсотни…
В общем, времени для общения с женой у меня не оставалось. Мы не могли обменяться мнениями по важным вопросам, да и просто узнать друг друга поближе. Я стал подозревать, что либо женился на общественном достоянии, либо общество бессовестно крадет мою собственность.
Оба варианта не радовали. А приемлемый способ положить конец безобразию отсутствовал. На то, чтобы пресечь поток посетителей, ни у меня, ни у Мод рука не поднималась. Оказалось, что на Гравитоне существует огромная неутоленная жажда домашнего уюта и обыкновенного добрососедского общения. Она проявлялась так понятно, трогательно и искренне, что мы уж совсем было приготовились нести свой крест до тех пор, пока наша популярность не пойдет на убыль естественным путем.
— Долго ждать придется, — посетовал я.
— Нет. Найдутся люди с повышенной чуткостью, — утешила Мод.
И оказалась права. В одно прекрасное утро по всей станции включились громкоговорители принудительного вещания. Обычно такое делалось при каких-то чрезвычайных происшествиях. Но никакого ЧП не случилось. Бесценная Беатрис отчетливо, трубным таким гласом объявила, что кабачок «У Сержа-Под-Водопадом» открыт для всех желающих «со времени естественного пробуждения миссис Рыкофф и до семнадцати ноль—ноль по Гринвичу, но ни минутой дольше».
Потом послышалась возня. В эфир прорвался Сумитомо.
— За исключением исключительных случаев, — торопливо вставил он.
— Никаких исключений! — отрезала его заместительница.
— И ты, Беатрис… — горестно молвил губернатор. — Граждане, к оружию!
С тех пор полегчало. Граждане к оружию не бросились. Случались дни, когда к нам приходило не больше двух—трех человек.
— А ведь хорошо без козы, — сказал я.
— Верно, Иов, — улыбнулась Мод.
6. КРОНОС
Вопреки всем волнениям, в периколлапсарий мы вошли совершенно благополучно. Избыток работы не оставлял особого места эмоциям. Поскольку период максимального сближения с Кроносом весьма короток, все старались использовать каждую минуту. Практически весь исследовательский арсенал станции сосредоточили на одной точке. Кроме того, Гравитон в упор стрелял исследовательскими зондами.
Шел третий час ночи, но на борту мало кто спал. Только в зале управления собралась чуть ли не треть экипажа. Тут были Абдид, Сумитомо, завернутая в плед Оксана — после Феликситура она частенько мерзла, были Зепп, Мод, Кшиштоф. Отработавшая смену Лаура тоже не уходила. Пристроившись в кресле, она что-то вязала доисторическими спицами. Анджела тихо играла на флейте.
Все поглядывали на экран гамма-телескопа, где в ореоле излучений зиял аспидный провал.
Кронос вел себя неспокойно, посылая гравитационные волны одну за другой. Их анализировал Архонт. Через короткое время систематизированная, разложенная «по полочкам» информация утекала к десяткам специалистов. Наступило горячее времечко, когда за минуту рождались и гибли гипотезы. На их обломках расцветали докторские диссертации. У тех, кто их еще не имел. А те, кто уже имел, с замиранием духа ждали, не проплывет ли где шальной Нобель.
В этой атмосфере отрешенности прошло секунд двадцать, прежде чем кто-то изумленно вскрикнул.
На одном из боковых экранов показалось нечто, чего быть не должно под боком у «черной дыры». В голубой мути видеокристалла вспыхивал блик, радарная отметка.
— Что такое? — поразился Сумитомо. — Архонт, почему не докладываешь?
— Объект идентифицирован. Это спасательный бот. Для станции опасности не представляет.
— Бот? Какой еще бот? Чей?
— Наш.
— Давай телескопы!
— Выполняю.
Башня главной обсерватории немедленно развернулась. С помощью звездных рефракторов мы и в самом деле получили потрясающее по четкости изображение самого обыкновенного спасательного бота. Судя по бортовому номеру, того самого, на котором наша планетологическая экспедиция не так давно вернулась с Феликситура.
— Невероятно! Как он мог оторваться? — пробормотал Сумитомо.
— Он не оторвался, — с досадой ответил Абдид.
Подтверждая его мнение, в дюзах шлюпки начали тлеть огни. Развернувшись, она стала удаляться.
— Но почему не сработали оповещатели старта? — все не мог понять Сумитомо.
— Потому что их отключили.
Сумитомо разразился длинной фразой на старояпонском языке.
— Только влюбленный юнец в пору цветения сакуры забывает кодировать стартовые ключи, — механически перевел софус. — Вакаримасу, да?
— Да уж, — растерянно сказал Сумитомо. — Сайонара.
— Суми, ты все равно его бы не остановил, — утешил Абдид. — Кодировать ключи спасательной шлюпки запрещено правилами безопасности.
— Парамон?
— Кто же еще. Юноша бледный. Со взором горящим.
— Так, ясно. Архонт, дай ближнюю связь.
Но попытки вызвать беглеца на разговор ни к чему не привели, он не отвечал. Круклис рассчитал все точно. Пока разогревали реактор «Туарега», вопрос то ли о спасательной экспедиции, то ли о погоне отпал сам собой. Мы находились в периколлапсарии. Шлюпка Парамона успела войти в зону, откуда не было возврата. Самая простая вещь, как он говорил об отправке на Кронос, произошла.
Лаура подобрала свое вязание и встала. Мы избегали смотреть в ее сторону. За множество недель все настолько привыкли постоянно видеть эту женщину-тень рядом с Круклисом, что воспринимали их как единое целое. И вдруг осталась одна половинка, из которой, как сок со среза лимона, почти осязаемо сочилась боль. Никто не знал, как к ней прикоснуться.
— Мод, ты так и не зашла ко мне, — по обыкновению тихо сказала Лаура.
— Прости, — сказала Мод. — Я приду через полчаса, хорошо?
Лаура не ответила. Абдид взял ее за руку, намереваясь проводить, но она покачала головой:
— Нет, не надо. Хочется побыть одной. Извините.
И ее отпустили. А через полчаса взвыла сирена.
— Архонт! Что происходит?
— Реакторный зал. Человек в запретной зоне. Человек в запретной зоне. Человек в запретной зоне.
После короткого замешательства одна и та же мысль пришла многим. Роботы не имеют права останавливать человека!
Первым к выходу бросился Абдид. Сверкающими глазами и черной бородищей он напоминал джинна из арабских сказок.
— Реакторный зал. Охранный робот обездвижен.
Мужчины побежали за Абдидом. У лифтов тут же образовалась толчея. Джошуа Скрэмбл с ошалелой вежливостью уступал дорогу Зеппу, а Зепп — Кшиштофу. Один Сумитомо сохранял хладнокровие. Склонившись к пульту, он отдавал короткие приказы.
К сожалению, они запоздали.
— Реакторный зал. Короткое замыкание цепей аварийного замка. Реактор номер два вскрыт. Радиационная тревога, радиационная тревога!
Лаура рассчитала не хуже Круклиса. Пока мы бежали, она успела прыгнуть в шахту и получила абсолютную дозу. Там, за последней перегородкой, бушевала преисподняя.
Именно в рабочей зоне реактора можно было оборвать жизнь совершенно бесповоротно. Более подходящего места на Гравитоне я не знаю. Любой другой путь самоубийства, включая даже прыжок в забортный вакуум, оставлял шансы на реанимацию. Но то, что удалось поднять из шахты, рассыпалось в железных пальцах робота. И было опасно для окружающих…
Останки Лауры собрали в свинцовый контейнер. Зара села на пол и безнадежно опустила голову. По плитам рассыпались упаковки каких-то лекарств из ее сумки. Впервые она вызывала у меня жалость. Я потрогал ее за плечо. Зара подняла белое лицо и взглянула огромными зрачками.
— Теперь я знаю, что такое иносказание, Серж.
— Иносказание?
— Да.
— Как ты себя чувствуешь?
— При чем тут мое самочувствие?
— Неважно выглядишь. Что с тобой?
— Ничего. Забери спицы.
— Какие спицы?
— Вязальные. Там, на крышке реактора.
— Зачем?
— Хочу взять на память.
— Не получится. Они припаялись к металлу.
— Припаялись? Почему?
— Кажется, Лаура замкнула ими электрическую цепь. И как только удалось?
— Надо же! — поразился техник. — Простыми алюминиевыми спицами. Вот вам и защита от взлома.
— Никому и в голову не приходило такое, — мрачно сказал Абдид.
— Неужели она обдумала все заранее? — спросила Зара.
— Нет сомнений.
— Какой ужас…
Роботы закрыли реактор, восстановили замки и притащили пылесосы для влажной уборки.
— Я убью Круклиса! — вдруг крикнула Зара.
— Если выживет, — усмехнулся Абдид.
— Холодный негодяй! Он еще попадется. Отпусти меня, слышишь?
Но Абдид не отпускал, хотя давалось это нелегко. Зара брыкалась и вырывалась с яростью камышовой кошки.
Я подобрал валявшийся на полу инъектор и ввел старшему врачу надежную дозу снотворного. Зара дернулась и назвала меня тихоней негодяйским. Или наоборот, негодяйским тихоней, точно не помню.
После этого она заплакала. Похоже, рано или поздно, любая женщина от меня заплачет. И что за дела такие?
ПОЧЕТНЫЙ ЧЛЕН СЕВЕРОАМЕРИКАНСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК,
ЧЛЕН БРИТАНСКОЙ КОРОЛЕВСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК,
ДОКТОР ГАРВАРДА, ОКСФОРДА, СОРБОННЫ,
МАГИСТР ЯГЕЛЛОНСКОГО УНИВЕРСИТЕТА,
СТАРШИЙ ЛАБОРАНТ МОГИЛЕВСКОГО ОБЛАСТНОГО ПЕДАГОГИЧЕСКОГО УЧИЛИЩА
Парамон Кэссиди КРУКЛИС фон ЦИММЕРМАН
— Где это — Могилев? — спросил Абдид.
Мы стояли перед каютой Круклиса. По неписаному закону ее больше никто не займет.
— Кажется, в Восточной Европе.
Абдид покачал головой:
— Строгие же требования в Могилеве!
— Да, похоже, его там не жаловали. Послушай, а что это за фамилия такая дворянская — фон Циммерман?
Абдид усмехнулся:
— Об этом надо было спрашивать у самого герра фон Циммермана.
— Не знаю, как ко всему этому относиться, — признался я. Абдид пожал плечами.
— Наверное, он думал, что Лаура не решится.
— Пусть так. Все равно не по-людски это.
— Серж, да осуждать-то, в сущности, некого.
— Ну да! Он еще всех нас переживет, помяни мое слово.
— Каким образом?
— Не знаю. Но ему совершенно не идет быть мертвым.
— И что, можно завидовать?
— О нет, ни в коем случае. Такой камень на душе…
— Человек в ответе за тех, кого приручил?
— Да, — неуверенно сказал я.
— А кто кого приручил?
— Ну… Женщины более привязчивы.
Абдид задумчиво погладил доску с перечислением Круклисовых регалий.
— Вот встречаются мужчина и женщина. Влюбляются, долго живут вместе. Привыкают друг к другу, становятся похожими, важные решения принимают совместно. И вместо двух личностей остается полторы. Вступив во брак, ни цельности не сохранишь, ни самодостаточности.
— И что из того? — с интересом спросил я.
— Потеря же, Серж, потеря. И ограничение свободы. Нет-нет, да и почувствуешь себя рабом своей рабы. И как тут быть, лично я не знаю. Парамон поступил решительно. Что ж, его право. В конце концов, Лаура была не ребенком.
Я немного подумал и решил, что такая точка зрения имеет право на существование. Особенно у Абдида, имеющего большой опыт общения с Зарой.
— Как Зара? — спросил я.
— Так и знал, что спросишь, — усмехнулся мой друг. — Учти, у нее есть не только недостатки.
— Вполне допускаю. И как же она?
Абдид погладил пластырь на щеке.
— Нормально. Плачет.
— Все еще?
— Да. Знаешь, она впервые столкнулась со смертью.
Я удивился:
— При ее-то профессии?
— Да.
— Невероятно.
— Видишь ли, народ повадился жить долго. Дорвались, можно сказать. Медицинских студентов обучают на синтетических трупах, и уже очень давно. Представляешь?
— Представляю. Я тоже предпочел бы синтетические трупы. Выпить хочешь?
— Зачем?
— Помянем.
— Нельзя. Должен быть в форме.
— Слушай, а у человека есть право на самоубийство?
— Не знаю и знать не хочу. Зато знаю, что здоровый человек ни за что не лишит себя жизни. Для этого требуется временное помешательство. И уж во всяком случае, в инструкциях по безопасности такое право не предусмотрено. Ни одного фанатика больше не упущу.
— А как?
Абдид вновь пожал плечами.
— Точно не знаю, но постараюсь. Поможешь?
— Конечно.
— Вот и хорошо.
— Будет еще лучше, если привлечем Мод. Не хотел говорить, но придется. Абди, иногда она провидит.
— Тайный интравизор?
— Нечто вроде.
Абдид заглянул в каюту Круклиса и зачем-то принюхался.
— Мод, говоришь? — переспросил он.
— Да. А что такое?
— Серж, не хотел бы каркать… Но именно ее хочу поручить твоим заботам.
— Кого, Мод?
— Да.
— Ты с ума сошел!
— Да вроде нет.
Я похолодел.
Экваториальная галерея Гравитона образована двумя рядами выгнутых окон. Справа звезды, слева звезды, лишь под ногами тонкая пленка тротуара. А над головой течет Лета, просеивающая свет береговых фонарей. Сквозь прозрачное дно реки волны роняют в галерею шевелящиеся тени.
Благодаря вращению станции звезды в окнах непрерывно движутся, можно обозревать все небо. Прекрасное место для созерцаний и меланхолических размышлений. Под тобой — бесконечность пространства, а вверху — бесконечность времени. Осознаешь свою роль в масштабах Вселенной и значение собственных переживаний.
Здесь любили гулять многие, в том числе и Мод. Но после прохождения периколлапсария народ отсыпался, и в галерее почти никого не было. Я бесшумно бежал по мягкому покрытию, проложенному меж прозрачных стен. Бежал в полную силу, изо всех ног, жалея, что их мало. По пути сначала обогнал Зару, придерживающую полы атласного халата, потом — тяжеловатого Абдида с его джинновой бородой и дикими глазами.
У лестницы, ведущей к галерее Леты, встретилась Беатрис. На ее плече висело большое полотенце.
— Что за догонялки? — подозрительно осведомилась она.
Видимо, еще не знала.
— Да Зара с ума сошла, — соврал я.
— То есть?
— Гоняется за всеми.
— Гоняется? Это еще зачем?
— Ее сейчас волновать нельзя, — пропыхтел Абдид.
Беатрис только хлопнула ресницами.
— Держи, держи их! — крикнула Зара, усиливая подозрения в свой адрес.
Беатрис рассудительно заметила, что вряд ли это возможно без помощи арбайтеров, и осталась далеко позади. Впереди показалась колонна радиальной транспортной системы.
Ждать Абдида я не стал, прыгнул в первый попавшийся лифт. Едва отдышавшись, вывалился на административном этаже.
Двери губернаторской резиденции гостеприимно распахнулись. Но его превосходительство глядело сквозь меня. Оно сидело в позе лотоса, и глаза его были стеклянными.
— Суми, дай ключ.
Губернатор нехотя вернулся в родную Вселенную, чтобы мне отказать.
— На моем месте ты просил бы то же самое.
— Возможно. Но на МОЕМ месте ты ответил бы то же самое.
— Суми!
— Что — Суми? Если дам тебе ключ, погибнет еще один член экипажа. Четвертый. Прямо не станция, а клуб самоубийц, — уже один процент населения. Вы у меня психиатрическую экспертизу пройдете, голубчики! Я покажу вам зябликов! Там, где раки зимуют. Нечего помирать во вверенном мне пространстве!
Истерику, истинную или ложную — не важно, следует прерывать. Чем-нибудь неожиданным. Я помахал пальцем перед его носом и очень спокойно сказал:
— Не кричи посередь медитации. И потом, Сумитомо-сан, где ваши манеры? Между прочим, я — кавалер ордена Хризантемы.
Суми глянул на меня оторопело. На миг в его взгляде отразилось нечто стальное, но он быстро опомнился.
— Тоже мне, медитация! Врываются, вопят, пальцем машут. А где ваши манеры, уважаемый кавалер?
Попытка не удалась, ее отразили зеркально. Я тут же перешел на язык двадцать восьмого столетия:
— Мы теряем время.
— Сказано же: нет!
На исходе двадцать восьмого столетия совсем не просто взять да ударить человека. И не просто человека, а благожелательно настроенного губернатора. Почти что друга, если у губернаторов бывают друзья.
Но я это сделал. Нелепо, вскользь, растопыренной пятерней. Чисто символически, в общем.
Шел третий час ночи, но на борту мало кто спал. Только в зале управления собралась чуть ли не треть экипажа. Тут были Абдид, Сумитомо, завернутая в плед Оксана — после Феликситура она частенько мерзла, были Зепп, Мод, Кшиштоф. Отработавшая смену Лаура тоже не уходила. Пристроившись в кресле, она что-то вязала доисторическими спицами. Анджела тихо играла на флейте.
Все поглядывали на экран гамма-телескопа, где в ореоле излучений зиял аспидный провал.
Кронос вел себя неспокойно, посылая гравитационные волны одну за другой. Их анализировал Архонт. Через короткое время систематизированная, разложенная «по полочкам» информация утекала к десяткам специалистов. Наступило горячее времечко, когда за минуту рождались и гибли гипотезы. На их обломках расцветали докторские диссертации. У тех, кто их еще не имел. А те, кто уже имел, с замиранием духа ждали, не проплывет ли где шальной Нобель.
В этой атмосфере отрешенности прошло секунд двадцать, прежде чем кто-то изумленно вскрикнул.
На одном из боковых экранов показалось нечто, чего быть не должно под боком у «черной дыры». В голубой мути видеокристалла вспыхивал блик, радарная отметка.
— Что такое? — поразился Сумитомо. — Архонт, почему не докладываешь?
— Объект идентифицирован. Это спасательный бот. Для станции опасности не представляет.
— Бот? Какой еще бот? Чей?
— Наш.
— Давай телескопы!
— Выполняю.
Башня главной обсерватории немедленно развернулась. С помощью звездных рефракторов мы и в самом деле получили потрясающее по четкости изображение самого обыкновенного спасательного бота. Судя по бортовому номеру, того самого, на котором наша планетологическая экспедиция не так давно вернулась с Феликситура.
— Невероятно! Как он мог оторваться? — пробормотал Сумитомо.
— Он не оторвался, — с досадой ответил Абдид.
Подтверждая его мнение, в дюзах шлюпки начали тлеть огни. Развернувшись, она стала удаляться.
— Но почему не сработали оповещатели старта? — все не мог понять Сумитомо.
— Потому что их отключили.
Сумитомо разразился длинной фразой на старояпонском языке.
— Только влюбленный юнец в пору цветения сакуры забывает кодировать стартовые ключи, — механически перевел софус. — Вакаримасу, да?
— Да уж, — растерянно сказал Сумитомо. — Сайонара.
— Суми, ты все равно его бы не остановил, — утешил Абдид. — Кодировать ключи спасательной шлюпки запрещено правилами безопасности.
— Парамон?
— Кто же еще. Юноша бледный. Со взором горящим.
— Так, ясно. Архонт, дай ближнюю связь.
Но попытки вызвать беглеца на разговор ни к чему не привели, он не отвечал. Круклис рассчитал все точно. Пока разогревали реактор «Туарега», вопрос то ли о спасательной экспедиции, то ли о погоне отпал сам собой. Мы находились в периколлапсарии. Шлюпка Парамона успела войти в зону, откуда не было возврата. Самая простая вещь, как он говорил об отправке на Кронос, произошла.
Лаура подобрала свое вязание и встала. Мы избегали смотреть в ее сторону. За множество недель все настолько привыкли постоянно видеть эту женщину-тень рядом с Круклисом, что воспринимали их как единое целое. И вдруг осталась одна половинка, из которой, как сок со среза лимона, почти осязаемо сочилась боль. Никто не знал, как к ней прикоснуться.
— Мод, ты так и не зашла ко мне, — по обыкновению тихо сказала Лаура.
— Прости, — сказала Мод. — Я приду через полчаса, хорошо?
Лаура не ответила. Абдид взял ее за руку, намереваясь проводить, но она покачала головой:
— Нет, не надо. Хочется побыть одной. Извините.
И ее отпустили. А через полчаса взвыла сирена.
— Архонт! Что происходит?
— Реакторный зал. Человек в запретной зоне. Человек в запретной зоне. Человек в запретной зоне.
После короткого замешательства одна и та же мысль пришла многим. Роботы не имеют права останавливать человека!
Первым к выходу бросился Абдид. Сверкающими глазами и черной бородищей он напоминал джинна из арабских сказок.
— Реакторный зал. Охранный робот обездвижен.
Мужчины побежали за Абдидом. У лифтов тут же образовалась толчея. Джошуа Скрэмбл с ошалелой вежливостью уступал дорогу Зеппу, а Зепп — Кшиштофу. Один Сумитомо сохранял хладнокровие. Склонившись к пульту, он отдавал короткие приказы.
К сожалению, они запоздали.
— Реакторный зал. Короткое замыкание цепей аварийного замка. Реактор номер два вскрыт. Радиационная тревога, радиационная тревога!
Лаура рассчитала не хуже Круклиса. Пока мы бежали, она успела прыгнуть в шахту и получила абсолютную дозу. Там, за последней перегородкой, бушевала преисподняя.
Именно в рабочей зоне реактора можно было оборвать жизнь совершенно бесповоротно. Более подходящего места на Гравитоне я не знаю. Любой другой путь самоубийства, включая даже прыжок в забортный вакуум, оставлял шансы на реанимацию. Но то, что удалось поднять из шахты, рассыпалось в железных пальцах робота. И было опасно для окружающих…
Останки Лауры собрали в свинцовый контейнер. Зара села на пол и безнадежно опустила голову. По плитам рассыпались упаковки каких-то лекарств из ее сумки. Впервые она вызывала у меня жалость. Я потрогал ее за плечо. Зара подняла белое лицо и взглянула огромными зрачками.
— Теперь я знаю, что такое иносказание, Серж.
— Иносказание?
— Да.
— Как ты себя чувствуешь?
— При чем тут мое самочувствие?
— Неважно выглядишь. Что с тобой?
— Ничего. Забери спицы.
— Какие спицы?
— Вязальные. Там, на крышке реактора.
— Зачем?
— Хочу взять на память.
— Не получится. Они припаялись к металлу.
— Припаялись? Почему?
— Кажется, Лаура замкнула ими электрическую цепь. И как только удалось?
— Надо же! — поразился техник. — Простыми алюминиевыми спицами. Вот вам и защита от взлома.
— Никому и в голову не приходило такое, — мрачно сказал Абдид.
— Неужели она обдумала все заранее? — спросила Зара.
— Нет сомнений.
— Какой ужас…
Роботы закрыли реактор, восстановили замки и притащили пылесосы для влажной уборки.
— Я убью Круклиса! — вдруг крикнула Зара.
— Если выживет, — усмехнулся Абдид.
— Холодный негодяй! Он еще попадется. Отпусти меня, слышишь?
Но Абдид не отпускал, хотя давалось это нелегко. Зара брыкалась и вырывалась с яростью камышовой кошки.
Я подобрал валявшийся на полу инъектор и ввел старшему врачу надежную дозу снотворного. Зара дернулась и назвала меня тихоней негодяйским. Или наоборот, негодяйским тихоней, точно не помню.
После этого она заплакала. Похоже, рано или поздно, любая женщина от меня заплачет. И что за дела такие?
ПОЧЕТНЫЙ ЧЛЕН СЕВЕРОАМЕРИКАНСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК,
ЧЛЕН БРИТАНСКОЙ КОРОЛЕВСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК,
ДОКТОР ГАРВАРДА, ОКСФОРДА, СОРБОННЫ,
МАГИСТР ЯГЕЛЛОНСКОГО УНИВЕРСИТЕТА,
СТАРШИЙ ЛАБОРАНТ МОГИЛЕВСКОГО ОБЛАСТНОГО ПЕДАГОГИЧЕСКОГО УЧИЛИЩА
Парамон Кэссиди КРУКЛИС фон ЦИММЕРМАН
— Где это — Могилев? — спросил Абдид.
Мы стояли перед каютой Круклиса. По неписаному закону ее больше никто не займет.
— Кажется, в Восточной Европе.
Абдид покачал головой:
— Строгие же требования в Могилеве!
— Да, похоже, его там не жаловали. Послушай, а что это за фамилия такая дворянская — фон Циммерман?
Абдид усмехнулся:
— Об этом надо было спрашивать у самого герра фон Циммермана.
— Не знаю, как ко всему этому относиться, — признался я. Абдид пожал плечами.
— Наверное, он думал, что Лаура не решится.
— Пусть так. Все равно не по-людски это.
— Серж, да осуждать-то, в сущности, некого.
— Ну да! Он еще всех нас переживет, помяни мое слово.
— Каким образом?
— Не знаю. Но ему совершенно не идет быть мертвым.
— И что, можно завидовать?
— О нет, ни в коем случае. Такой камень на душе…
— Человек в ответе за тех, кого приручил?
— Да, — неуверенно сказал я.
— А кто кого приручил?
— Ну… Женщины более привязчивы.
Абдид задумчиво погладил доску с перечислением Круклисовых регалий.
— Вот встречаются мужчина и женщина. Влюбляются, долго живут вместе. Привыкают друг к другу, становятся похожими, важные решения принимают совместно. И вместо двух личностей остается полторы. Вступив во брак, ни цельности не сохранишь, ни самодостаточности.
— И что из того? — с интересом спросил я.
— Потеря же, Серж, потеря. И ограничение свободы. Нет-нет, да и почувствуешь себя рабом своей рабы. И как тут быть, лично я не знаю. Парамон поступил решительно. Что ж, его право. В конце концов, Лаура была не ребенком.
Я немного подумал и решил, что такая точка зрения имеет право на существование. Особенно у Абдида, имеющего большой опыт общения с Зарой.
— Как Зара? — спросил я.
— Так и знал, что спросишь, — усмехнулся мой друг. — Учти, у нее есть не только недостатки.
— Вполне допускаю. И как же она?
Абдид погладил пластырь на щеке.
— Нормально. Плачет.
— Все еще?
— Да. Знаешь, она впервые столкнулась со смертью.
Я удивился:
— При ее-то профессии?
— Да.
— Невероятно.
— Видишь ли, народ повадился жить долго. Дорвались, можно сказать. Медицинских студентов обучают на синтетических трупах, и уже очень давно. Представляешь?
— Представляю. Я тоже предпочел бы синтетические трупы. Выпить хочешь?
— Зачем?
— Помянем.
— Нельзя. Должен быть в форме.
— Слушай, а у человека есть право на самоубийство?
— Не знаю и знать не хочу. Зато знаю, что здоровый человек ни за что не лишит себя жизни. Для этого требуется временное помешательство. И уж во всяком случае, в инструкциях по безопасности такое право не предусмотрено. Ни одного фанатика больше не упущу.
— А как?
Абдид вновь пожал плечами.
— Точно не знаю, но постараюсь. Поможешь?
— Конечно.
— Вот и хорошо.
— Будет еще лучше, если привлечем Мод. Не хотел говорить, но придется. Абди, иногда она провидит.
— Тайный интравизор?
— Нечто вроде.
Абдид заглянул в каюту Круклиса и зачем-то принюхался.
— Мод, говоришь? — переспросил он.
— Да. А что такое?
— Серж, не хотел бы каркать… Но именно ее хочу поручить твоим заботам.
— Кого, Мод?
— Да.
— Ты с ума сошел!
— Да вроде нет.
Я похолодел.
Экваториальная галерея Гравитона образована двумя рядами выгнутых окон. Справа звезды, слева звезды, лишь под ногами тонкая пленка тротуара. А над головой течет Лета, просеивающая свет береговых фонарей. Сквозь прозрачное дно реки волны роняют в галерею шевелящиеся тени.
Благодаря вращению станции звезды в окнах непрерывно движутся, можно обозревать все небо. Прекрасное место для созерцаний и меланхолических размышлений. Под тобой — бесконечность пространства, а вверху — бесконечность времени. Осознаешь свою роль в масштабах Вселенной и значение собственных переживаний.
Здесь любили гулять многие, в том числе и Мод. Но после прохождения периколлапсария народ отсыпался, и в галерее почти никого не было. Я бесшумно бежал по мягкому покрытию, проложенному меж прозрачных стен. Бежал в полную силу, изо всех ног, жалея, что их мало. По пути сначала обогнал Зару, придерживающую полы атласного халата, потом — тяжеловатого Абдида с его джинновой бородой и дикими глазами.
У лестницы, ведущей к галерее Леты, встретилась Беатрис. На ее плече висело большое полотенце.
— Что за догонялки? — подозрительно осведомилась она.
Видимо, еще не знала.
— Да Зара с ума сошла, — соврал я.
— То есть?
— Гоняется за всеми.
— Гоняется? Это еще зачем?
— Ее сейчас волновать нельзя, — пропыхтел Абдид.
Беатрис только хлопнула ресницами.
— Держи, держи их! — крикнула Зара, усиливая подозрения в свой адрес.
Беатрис рассудительно заметила, что вряд ли это возможно без помощи арбайтеров, и осталась далеко позади. Впереди показалась колонна радиальной транспортной системы.
Ждать Абдида я не стал, прыгнул в первый попавшийся лифт. Едва отдышавшись, вывалился на административном этаже.
Двери губернаторской резиденции гостеприимно распахнулись. Но его превосходительство глядело сквозь меня. Оно сидело в позе лотоса, и глаза его были стеклянными.
— Суми, дай ключ.
Губернатор нехотя вернулся в родную Вселенную, чтобы мне отказать.
— На моем месте ты просил бы то же самое.
— Возможно. Но на МОЕМ месте ты ответил бы то же самое.
— Суми!
— Что — Суми? Если дам тебе ключ, погибнет еще один член экипажа. Четвертый. Прямо не станция, а клуб самоубийц, — уже один процент населения. Вы у меня психиатрическую экспертизу пройдете, голубчики! Я покажу вам зябликов! Там, где раки зимуют. Нечего помирать во вверенном мне пространстве!
Истерику, истинную или ложную — не важно, следует прерывать. Чем-нибудь неожиданным. Я помахал пальцем перед его носом и очень спокойно сказал:
— Не кричи посередь медитации. И потом, Сумитомо-сан, где ваши манеры? Между прочим, я — кавалер ордена Хризантемы.
Суми глянул на меня оторопело. На миг в его взгляде отразилось нечто стальное, но он быстро опомнился.
— Тоже мне, медитация! Врываются, вопят, пальцем машут. А где ваши манеры, уважаемый кавалер?
Попытка не удалась, ее отразили зеркально. Я тут же перешел на язык двадцать восьмого столетия:
— Мы теряем время.
— Сказано же: нет!
На исходе двадцать восьмого столетия совсем не просто взять да ударить человека. И не просто человека, а благожелательно настроенного губернатора. Почти что друга, если у губернаторов бывают друзья.
Но я это сделал. Нелепо, вскользь, растопыренной пятерней. Чисто символически, в общем.