Страница:
На следующий день советская делегация представила вновь избранному и старому Исполкому ВАП устное и письменное заявление по общим итогам Конгресса. В нем был дан подробный анализ всей антисоветской клеветнической кампании, осуждены дискриминационные методы ведения ассамблеи, еще раз подчеркнуто, что антисоветская резолюция ассамблеи не может считаться принятой. Это заявление было распространено среди всех национальных делегаций и представителей прессы. Как широко отмечалось в кулуарах Конгресса и в прессе, несмотря на формальное "принятие" клеветнической англо-австралийской резолюции, моральная победа на Конгрессе была одержана советской психиатрией.
Разумеется, такая "победа" ЦК не устраивала, а потому работа началась сразу же после Гонолулу:
Советские ученые (Снежневский А.В., Морозов Г.В., Бабаян Э.А., Жариков Н.М., Вартанян М.Е., Рожнов В.Е. и др.) выезжали на научные совещания по психиатрии в ФРГ, Швейцарию, ГДР, ВНР, где встречались с зарубежными и подробно информировали их об истинном характере событии на прошедшем Конгрессе. В Женеве по итогам Конгресса была проведена пресс-конференция (Э. А. Бабаян), которая получила объективное освещение в ряде швейцарских газет.
Соответственно, "план" кампании на 1978-1979 гг., утвержденный ЦК, включал в себя огромное количество пропагандистских мероприятий, использования научных контактов, публикаций, а также тактических приемов типа:
Добиваться демократизации Устава ВПА и правил процедуры ее высшего органа - Генеральной ассамблеи.
Провести работу по включению в состав Этического Комитета ВПА советского представителя, добиваясь рассмотрения этим комитетом лишь профессиональных вопросов медицинской этики (срок - 1 квартал 1978 г.).
Установить и поддерживать контакт с новым президентом (проф. П. Пишо Франция) и Генеральным секретарем ВПА (проф. П. Бернером - Австрия). Систематически направлять в адрес Исполкома ВПА и национальных ассоциаций психиатров (стран - членов ВПА) соответствующие материалы и документы, разоблачающие клеветнический характер проводимой политической антисоветской кампании.
В случае принятия ВПА каких-либо новых решений, направленных на дальнейшее ее вовлечение в эту кампанию, заявить о выходе Всесоюзного общества невропатологов и психиатров из ВПА.
Расписано было все, вплоть до сроков исполнения и учреждений, за исполнение отвечавших. Например:
Принять необходимые меры по активизации работы со специалистами и учеными социалистических стран. Для этого провести в Москве в первой воловине 1978 года совещание ведущих психиатров социалистических стран и представителей Минздравов этих стран для разработки планов совместных мероприятий по актуальным проблемам психиатрии. Активно участвовать во всех конгрессах и конференциях по вопросам психиатрам, проводимых в социалистических странах, с представлением докладов и материалов о достижениях советской психиатрии.
Регулярно предоставлять рабочие места для подготовки специалистов социалистических стран по клинической и судебной психиатрии в Институте психиатрии АМН СССР, Центральном НИИ судебной психиатрии им. В. П. Сербского.
Продолжать работу по изучению позиций ведущих ученых-психиатров капиталистических стран и научной направленности проводимых ими исследований с целью привлечения некоторых из них к совместной работе в рамках научных конференций, симпозиумов и межинститутских соглашений. Использовать для этих целей также каналы сотрудничества с ведущими фармацевтическими фирмами капиталистических стран.
Провести мероприятия по более активному привлечению психиатров развивающихся стран к работе научных конференций, проводимых в СССР, а также использовать все возможности для командирования советских специалистов в развивающиеся страны для чтения лекций по вопросам психиатрии.
Иногда возникали и курьезы. Так, и до Гонолулу, и после одним из важных мероприятий считалось:
Организовать получение информации о судьбе выехавших из Советского Союза психически больных лиц, бывших граждан СССР, имея в виду использование этих данных в приемлемой форме с учетом требований медицинской этики для разоблачения клеветнического характера обвинений в адрес советской психиатрии.
Ответственные:
Министерство иностранных дел СССР,
Комитет госбезопасности при СМ СССР,
Министерство здравоохранения СССР.
Речь шла о том, чтобы выяснить, кто из нас, когда-то помещавшихся в советские психбольницы, попал на лечение к психиатрам за границей. А коли таких случаев нет, то выдумать их. КГБ дважды просить не пришлось, и вскоре во многих левых западных изданиях появились сообщения о том, что тот или другой из наших друзей якобы попал в психбольницы уже на Западе.
В частности, такие сообщения появились об Алике Вольпине, жившем к тому времени в США, а он, не долго думая, подал в американский суд за клевету на эти издания. В панике Андропов, Кузнецов, Замятин и Толкунов сообщали в ЦК:
Реакционные сионистские круги США в явно провокационных антисоветских целях инспирировали обращение в американский суд отщепенца Есенина-Вольпина. Он предъявил иск к ТАСС, АПН и американской газете "Дейли уорлд" (орган компартии США) в оскорблении его через публикацию (диффамация). Формальным предлогом использован перепечатанный в газетах "Известия" и "Советская Россия" материал из итальянского левого журнала "Раджоне" (май 1976 года), разоблачающий клеветническую реакционную пропаганду о том, будто в Советском Союзе здоровых людей по политическим причинам заключают в психиатрические больницы. О Есенине-Вольпине в этой статье говорится, что он, "которого с таким старанием защищала западная печать, не успел приехать в Италию, как вновь оказался в больнице для умалишенных; в настоящее время он лечится у американских психиатров".
ТАСС поместил эту заметку в советских газетах, АПН - в одном из своих изданий в ФРГ, "Дейли уорлд" напечатала собственный материал на основании этой заметки.
Американский суд вручил судебные повестки отделениям ТАСС и АПН в Нью-Йорке с требованием явиться в суд, а в случае неявки до 2 февраля с.г. ТАСС и АПН будут признаны автоматически виновными и должны будут уплатить в пользу Есенина-Вольпина по 200 тысяч долларов каждый.
Сам иск составлен в антисоветском провокационном духе о так называемом преследовании инакомыслящих в СССР, о заключении их в психиатрические больницы и тому подобном вздоре. Все это рассчитано на разжигание очередной кампании в Америке средствами массовой информации США против Советского Союза.
С целью пресечения этого процесса посол СССР в США имел беседу с заместителем госсекретаря США, обратив его внимание на недопустимость и необоснованность предпринятых американским судом действий. Американский госсекретарь уклонился от прямого ответа, сославшись на то, что "с юридической точки зрения это дело не такое уж простое".
Чтобы представителям ТАСС и АПН не являться в американский суд и не ввязываться по существу в этот провокационный процесс, совпослу было разрешено привлечь американского адвоката, добиваться через него прекращения процесса и аннулирования иска, используя американское законодательство.
Послу поручено также продолжать настаивать перед госдепартаментом на принятии срочных мер для прекращения дела по иску Есенина-Вольпина, как ни на чем не основанного и явно преследующего враждебные Советскому Союзу политические цели, что вытекает из самого иска. При этом совпослу было поручено дать понять американской стороне, что в противном случае нами будут приняты меры ответного плана против американских органов печати и их корреспондентов в Москве, которые нередко публикуют действительно клеветнические сообщения, касающиеся Советского Союза и его граждан.
В зависимости от ответа американской стороны и дальнейшего хода дела считаем целесообразным разработать по линии Комитета государственной безопасности необходимые мероприятия ответного порядка. Считаем также целесообразным продолжать вести намеченную нами линию через госдепартамент США.
С тем, чтобы не ввязываться в процесс по существу, как рассчитывают сионистские круги, затеявшие иск Есенина-Вольпина, считаем, что корреспондентам ТАСС и АПН являться в американский суд не следует ни сейчас, ни в дальнейшем. Представляется целесообразным скоординировать наши действия с друзьями в связи с аналогичным иском против "Дейли уорлд".
Просим одобрить указанный ход действий.
ЦК, разумеется, "ход действий" одобрил, покрыв своим решением незадачливых чекистов, попавшихся на столь явной лжи. В интересах дела социализма все было "целесообразно". Не выдержал и госдепартамент, испугался конфронтации. Не знаю, как уж они смогли вмешаться в дела правосудия - по американским законам такое вмешательство криминально, - но дело так никогда в суде и не слушалось.
А жаль. Если бы Западу хватало мужества хотя бы не нарушать собственные законы и порядки в угоду советскому диктату, то коммунизм и кончился бы гораздо раньше, и страданий людям причинил бы меньше. Во всяком случае, пример достойного поведения психиатров большинства западных стран тому лучшее доказательство. Так и не смогли советские вожди создать психиатрический ГУЛАГ, весь их грандиозный план погиб, не родившись, а вплоть до 1989 года им приходилось оправдываться перед всем миром да проводить бесконечные "мероприятия". Это пятно позора им до конца смыть не удалось. Более того, наша гласность оказалась в этом случае настолько эффективной, что к концу 70-х КГБ уже опасался, как бы кто-то из известных диссидентов не попал в психбольницу даже случайно, независимо от их воли. Благодаря этому, например, Александр Зиновьев не был арестован - его предпочли вытолкать на Запад.
Имеющиеся в Комитете госбезопасности материалы свидетельствуют о том, что вся деятельность ЗИНОВЬЕВА является противоправной, и есть юридические основания для привлечения его к уголовной ответственности, - докладывал Андропов в ЦК в 1978 году. - Однако эту меру пресечения антисоветской деятельности ЗИНОВЬЕВА, по нашему мнению, в настоящее время применять нецелесообразно по той причине, что, по заявлению ряда лиц, близко знающих ЗИНОВЬЕВА, он ранее лечился от алкоголизма, психически неуравновешен, страдает манией величия. Эти обстоятельства могли бы (в случае привлечения ЗИНОВЬЕВА к уголовной ответственности) послужить причиной для признания его судом психически больным с направлением на принудительное лечение. С учетом развязанной на Западе кампании вокруг психиатрии в СССР эта мера пресечения представляется нецелесообразной.
Но только в 1989 году, в разгар горбачевско-яковлевской "глазности", когда признаваться в прошлых преступлениях стало выгодно, политбюро приняло, наконец, постановление "О совершенствовании законодательства об условиях и порядке оказания психиатрической помощи", вводившее правовые гарантии против психиатрических злоупотреблений. Правда, даже и тогда эта мера была отчасти вынужденная, проведенная под давлением Запада.
В ходе выполнения постановления ЦК КПСС от 10 мая 1989 года (II157/37) "О советско-американских контактах в области психиатрии" Министерство иностранных дел СССР, Министерство здравоохранения СССР и Академия наук СССР пришли к выводу о том, что возможные изменения ведомственных инструкций и других нормативных актов, регламентирующих оказание психиатрической помощи в рамках ныне действующего "Положения об условиях и порядке оказания психиатрической помощи", не могут быть признаны достаточными для решения поставленных задач. Положение не в полной мере соответствует статьям 54 и 57 Конституции СССР, гарантирующим неприкосновенность личности и право на судебную защиту личной свободы граждан. Несовершенство Положения не позволяет полностью исключить возможность случаев произвольного использования психиатрии, а также повышает вероятность ошибочного помещения на недобровольное психиатрическое лечение. Имеются в нем и другие существенные проблемы.
Нуждается в совершенствовании действующее законодательство и под углом зрения международных обязательств СССР, вытекающих, в частности, из положений Итогового документа Венской встречи государств-участников Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. Как известно, в рамках ООН разрабатывается проект Свода принципов и гарантий защиты психически больных лиц и улучшения психиатрической помощи. Ряд содержащихся в проекте норм, на которые мы в принципе дали согласие, не отражен в действующем в нашей стране законодательстве.
И, перечислив ряд необходимых законодательных изменений, завершают:
Все это будет еще одним шагом к тому, чтобы снять вопросы психиатрии как политические.
Теперь и в России, и на Украине есть общественные группы психиатров, наблюдающие за тем, чтобы не возродилось использование их профессии в политических целях. Они расследуют все подозрительные случаи, изучают каждую жалобу, посещают психбольницы, а если нужно - ходатайствуют перед властями о пересмотре сомнительных дел. Но такие случаи теперь встречаются не чаще, чем в любой другой стране.
В психиатрии, в отличие от многих других сторон советской жизни, действительно произошли разительные перемены. Наши времена тут, и правда, уже история. В Ленинградской спецбольнице, где мы когда-то познакомились с генералом Григоренко, наши "истории болезни" теперь показывают посетителям, как в Петропавловской крепости - камеру, где сидел Бакунин. А в 1992 году, готовясь к своему выступлению в Конституционном суде, я посетил Центральный институт судебной психиатрии им. Сербского вместе с командой российского телевидения. У входа нас встретила молодая, миловидная женщина, нынешний директор института доктор Татьяна Дмитриева.
- Я читала вашу книжку и давно хотела вам сказать: все, что вы написали и о нашем институте, и о спецбольницах, - правда.
Я знаю, она не лицемерит: она уже говорила об этом прессе.
Прошло тридцать лет с того дня, как я впервые переступил порог этого когда-то зловещего учреждения. Из всех, кто меня знал "пациентом", осталось только два человека: старая нянечка Шура и "почетный директор", "академик" Г. В. Морозов, наш доктор Менгеле, который, говорят, предпочитает здесь больше не появляться.
Впрочем, так ли уж окончательны эти перемены? Ведь никто не отменял наших диагнозов, никто и не подумал извиниться за всю ту клевету, которая десятилетиями на нас обрушивалась в печати, распространялась закулисно, шепотком, при "личных контактах". Никто из этих "академиков" не предстал перед судом за преступления против человечества и даже не был лишен профессорских званий за нарушение клятвы Гиппократа. Напротив, многие из них, как Вартанян и Бабаян, продолжают руководить российской психиатрией и даже представлять ее за границей. И если нынешней власти не нужен "психиатрический метод", то это не значит, что он не понадобится власти завтрашней. Так ли трудно будет к нему вернуться? Только-то и потребуется уволить эту миловидную женщину с директорского поста да загнать по лагерям немногочисленных психиатров из общественных наблюдательных групп. А уж какой идее будет служить психиатрия, исправляя мозги своих граждан, национал-социализма или интернационал-социализма, - так ли это важно?
9. Во что они верили?
Бесспорно, использование психиатрии в качестве инструмента политических репрессий было наиболее ярким преступлением против человечества послевоенной эпохи. О нем будут помнить наши потомки много столетий спустя, как мы помним гильотину французской революции, как останутся в истории сталинский ГУЛАГ и гитлеровские газовые камеры. Более того, приведенные выше документы однозначно показывают, что это была не случайность, не прихоть исполнителя, а политика политбюро, без чьей воли ни один волос не мог упасть с наших голов. Однако, как ни странно это звучит, но, даже прочитав все эти бумаги, я не могу до конца ответить на вопрос, понимало ли политбюро, что оно делало? Ведь при всей своей практичности они действительно жили в фантастическом мире соцреализма, где факт от фикции, информацию от дезинформации уже невозможно было отличить. Тем более людям, для которых истина инстру-ментальна ("классова") по определению, в силу их идеологии. Она ведь тоже, как и законность, подчинялась принципу "целесообразности".
В самом деле, применимы ли вообще к этим людям такие понятия, как добро и зло, ложь и правда? Я не знаю. Тем более, что в коммунистической новоречи эти, как и многие другие, привычные нашему уху слова имели совершенно иное значение. Скажем, обвиняя нас в "клевете на советский общественный и государственный строй", навязчиво, словно заклинание, повторяя во всех своих документах, решениях, посланиях термин "клеветнический" при определении наших высказываний, публикаций, материалов самиздата, действительно ли они верили, что мы искажаем реальность, сознательно или хотя бы бессознательно? Да нет, конечно. Но сами понятия "реальность", "действительность" имели в их языке совершенно другой смысл.
Идеология отвергала что бы то ни было общечеловеческое, в том числе и смысл слов: не могло быть просто "реальности" или "действительности" - она была или "буржуазной", или "социалистической". Таким образом, "клевета на социалистическую действительность" означала просто несоответствие сказанного или написанного тому образу "реального социализма", который само же политбюро и создавало. А в этом образе, по определению, не могло быть "органических пороков" или изъянов, могли быть только "отдельные недостатки" или "проблемы роста".
Легко себе представить, к какому абсурду все это должно было приводить даже в чисто языковом смысле. Вот, скажем, Андропов в письме Брежневу по поводу высылки Солженицына пишет, что книга "Архипелаг ГУЛАГ" - безусловно антисоветская, но "факты, описанные в этой книге, действительно имели место". А в некоторых документах даже появляется выражение "клеветнические факты", которое и объяснить-то невозможно вне советской системы. И как тут было не запутаться, что "действительно", а что "действительно действительно"?
Дело усложнялось еще и тем, что со временем понятия формализовались, а язык упрощался. Так, прилагательное "социалистический" перестали употреблять с каждым словом - это разумелось само собой. А какой же еще? Другого не дано. Поэтому, например, нельзя было сказать: "В СССР нет демократии", - тем более, - "В СССР нет настоящей демократии". Как же нет! Есть демократия социалистическая - в отличие от буржуазной, самая настоящая. И если за это вас обвиняли в "клеветнических измышлениях", то это просто означало статью 190 Уголовного Кодекса, а если в "антисоветских измышлениях", то статью 70, в то время как выражение "идейно вредный" значило, что вам повезло и нас, скорее всего, только выгонят с работы, из партии, комсомола, института или чего-нибудь еще, то бишь применят "меры профилактики". Точно так же, как в 30-е годы выражение "враг народа 1-й категории" означало расстрел, а 2-й категории - концлагерь или ссылку.
Выходит, сказать, что же они в политбюро думали "на самом деле", просто невозможно. Да и было ли у них это "на самом деле"? Из порочного круга соцреализма просто не было выхода. Не мог один член политбюро спросить другого: "Вот вы, Иван Иванович, докладываете, что благосостояние советского народа неуклонно растет. А как на самом деле?" Для них, высших распорядителей и созидателей воображаемого мира соцреализма, "на самом деле" было то, что сказала партия. И если благосостояние народа при социализме должно неуклонно расти, то оно и росло... во всех отчетах.
Или, например, если в 30-е годы партия решила, что "по мере построения социализма классовая борьба возрастает", то и число "врагов народа" росло соответственно. Верили они или нет, что их же вчерашний коллега и сотоварищ стал сегодня "врагом народа"? Удивляло ли их, что эти "враги" исчисляются непременно в круглых цифрах - сотнях, тысячах, десятках тысяч?
Такой вопрос не имеет смысла. Он, я уверен, никогда и не обсуждался, да скорее всего и в голову не приходил. Решалось и обсуждалось другое масштаб и целесообразность проведения чисток. И точно так же в наши дни никого из них не волновало, страдаем ли мы психическими заболеваниями или нет. Даже факт внезапного роста психически больных в стране - на 42,8% за пять лет (см. цифры, приведенные в документе на стр.168) - не вызвал у них ни удивления, ни сомнений.
Более того, прочитав столько документов, ими написанных (или подписанных), я, тем не менее, не могу с уверенностью сказать, верили они хотя бы в свою идеологию или все это было сплошное лицемерие. С известной степенью вероятности можно утверждать, что верил Ленин и его непосредственное окружение. Допускаю, что при всем своем цинизме верил в "историческую оправданность" своей деятельности Сталин, под конец даже чувствовавший себя полубогом, воплотившим в своей личности "историческую истину". Без сомнения, какая-то наивная, вполне крестьянская вера в социализм была у Хрущева. Но скажите мне - во что верили Брежнев, Андропов, Черненко? Конечно, все это были люди не великого интеллекта, к самоанализу не склонные, но ведь должны же были они верить во что-то? Должны были иметь те "цели", сообразно которым надлежало действовать?
Скажем, Ленин, ликвидировавший "буржуазные классы", поступал сообразно своей цели создания бесклассового рая. Сталин считал всякого, кто, по его мнению, "объективно" вредил делу социализма, "субъективно" за это ответственным как пособник классового врага, а всякого, кто мнился ему личным врагом, - "объективно" враждебным делу социализма. Даже Хрущев вполне мог искренне верить, что при социализме не может возникнуть внутренних врагов и, стало быть, только психически больные люди способны испытывать враждебность к этой самой совершенной общественно-политической системе в истории человечества. У всех у них была хоть и бесчеловечная, извращенная, но все же логика, некая сообразность личности и поступков, цели и действий. Но что мы должны думать, скажем, читая в докладе Андропова 1968 года, что Габай и Марченко, "утратив чувство гражданской ответственности, пренебрегая интересами государства, своими действиями оказывают прямую помощь нашим классовым врагам"?
Он действительно верит в наличие "классовых врагов" на 51-м году советской власти? В "классовые интересы" советского государства? В долг каждого гражданина СССР эти интересы защищать? Или эта фраза - всего лишь дань тому партийному жаргону, на котором они изъяснялись?
Или, пересылая в политбюро доклад краснодарского генерала об эпидемии сумасшествия в крае, он не понимал, что делает? А политбюро действительно верило, что всякий, пытающийся "изменить Родине с подвесным мотором", непременно психически болен? Что идея создания "Советов по контролю за деятельностью Политбюро ЦК и парторганов на местах" могла прийти в голову только сумасшедшему? Ведь всего несколько лет спустя тот же Андропов объяснял политбюро, что в стране сотни тысяч враждебно настроенных людей и что режим не может обойтись без репрессий.
Но вот передали же мне из вполне достоверных источников еще в 1977 году (я уже описал этот эпизод в книге "Записки русского путешественника"), что вскоре после моей встречи с Картером Брежнев запросил досье о моей деятельности за границей, а прочитав его, якобы сказал своим помощникам:
- Товарыщы, вы что же это сделали? Вы же мне говорили, что он того, - тут он покрутил пальцем у виска, - а он не того.
Так, выходит, Брежнев все же верил, что мы сумасшедшие?
Быть может, оттого что я прочел слишком много записок и докладов Андропова или по какой-то еще причине, но вопрос о том, во что же все-таки верил Андропов, сильно заинтриговал меня. Если типичные аппаратчики типа Суслова, привыкнув лицемерить всю свою жизнь, действительно могли уже не отличать идеологию от жизни, а такие окаменелости, как Брежнев и Черненко, вряд ли были в состоянии думать даже в свои лучшие годы, Андропов не производит впечатления ни фанатика, ни идиота. В отличие от своих партийных коллег, он не похож на человека, способного поверить в собственную дезинформацию. Напротив, он, по всей видимости, даже понимал, что "идеологи" (а то и идеология) сами плодят врагов системы, с которыми ему, Андропову, приходится потом бороться. Замечательно, что, пытаясь свести к минимуму такие явления, он даже вмешивался в дела искусства, в политику партии в области культуры.
С 1957 года в Москве работает художник ГЛАЗУНОВ И. О., по-разному зарекомен-довавший себя в различных слоях творческой общественности. С одной стороны, вокруг ГЛАЗУНОВА сложился круг лиц, который его поддерживает, видя в нем одаренного художника, с другой - его считают абсолютной бездарностью, человеком, возрождающим мещанский вкус в изобразительном искусстве, - пишет он в ЦК в 1976 году. - Вместе с тем, ГЛАЗУНОВ на протяжении многих лет регулярно приглашается на Запад видными общественными и государственными деятелями, которые заказывают ему свои портреты. Слава ГЛАЗУНОВА как портретиста достаточно велика. Он рисовал президента Финляндии КЕККОНЕНА, королей Швеции и Лаоса, Индиру ГАНДИ, АЛЬЕНДЕ, КОРВАЛАНА и многих других. В ряде государств прошли его выставки, о которых были положительные отзывы зарубежной прессы. По поручению советских организаций он выезжал во Вьетнам и Чили. Сделанный там цикл картин демонстрировался на специальных выставках.
Разумеется, такая "победа" ЦК не устраивала, а потому работа началась сразу же после Гонолулу:
Советские ученые (Снежневский А.В., Морозов Г.В., Бабаян Э.А., Жариков Н.М., Вартанян М.Е., Рожнов В.Е. и др.) выезжали на научные совещания по психиатрии в ФРГ, Швейцарию, ГДР, ВНР, где встречались с зарубежными и подробно информировали их об истинном характере событии на прошедшем Конгрессе. В Женеве по итогам Конгресса была проведена пресс-конференция (Э. А. Бабаян), которая получила объективное освещение в ряде швейцарских газет.
Соответственно, "план" кампании на 1978-1979 гг., утвержденный ЦК, включал в себя огромное количество пропагандистских мероприятий, использования научных контактов, публикаций, а также тактических приемов типа:
Добиваться демократизации Устава ВПА и правил процедуры ее высшего органа - Генеральной ассамблеи.
Провести работу по включению в состав Этического Комитета ВПА советского представителя, добиваясь рассмотрения этим комитетом лишь профессиональных вопросов медицинской этики (срок - 1 квартал 1978 г.).
Установить и поддерживать контакт с новым президентом (проф. П. Пишо Франция) и Генеральным секретарем ВПА (проф. П. Бернером - Австрия). Систематически направлять в адрес Исполкома ВПА и национальных ассоциаций психиатров (стран - членов ВПА) соответствующие материалы и документы, разоблачающие клеветнический характер проводимой политической антисоветской кампании.
В случае принятия ВПА каких-либо новых решений, направленных на дальнейшее ее вовлечение в эту кампанию, заявить о выходе Всесоюзного общества невропатологов и психиатров из ВПА.
Расписано было все, вплоть до сроков исполнения и учреждений, за исполнение отвечавших. Например:
Принять необходимые меры по активизации работы со специалистами и учеными социалистических стран. Для этого провести в Москве в первой воловине 1978 года совещание ведущих психиатров социалистических стран и представителей Минздравов этих стран для разработки планов совместных мероприятий по актуальным проблемам психиатрии. Активно участвовать во всех конгрессах и конференциях по вопросам психиатрам, проводимых в социалистических странах, с представлением докладов и материалов о достижениях советской психиатрии.
Регулярно предоставлять рабочие места для подготовки специалистов социалистических стран по клинической и судебной психиатрии в Институте психиатрии АМН СССР, Центральном НИИ судебной психиатрии им. В. П. Сербского.
Продолжать работу по изучению позиций ведущих ученых-психиатров капиталистических стран и научной направленности проводимых ими исследований с целью привлечения некоторых из них к совместной работе в рамках научных конференций, симпозиумов и межинститутских соглашений. Использовать для этих целей также каналы сотрудничества с ведущими фармацевтическими фирмами капиталистических стран.
Провести мероприятия по более активному привлечению психиатров развивающихся стран к работе научных конференций, проводимых в СССР, а также использовать все возможности для командирования советских специалистов в развивающиеся страны для чтения лекций по вопросам психиатрии.
Иногда возникали и курьезы. Так, и до Гонолулу, и после одним из важных мероприятий считалось:
Организовать получение информации о судьбе выехавших из Советского Союза психически больных лиц, бывших граждан СССР, имея в виду использование этих данных в приемлемой форме с учетом требований медицинской этики для разоблачения клеветнического характера обвинений в адрес советской психиатрии.
Ответственные:
Министерство иностранных дел СССР,
Комитет госбезопасности при СМ СССР,
Министерство здравоохранения СССР.
Речь шла о том, чтобы выяснить, кто из нас, когда-то помещавшихся в советские психбольницы, попал на лечение к психиатрам за границей. А коли таких случаев нет, то выдумать их. КГБ дважды просить не пришлось, и вскоре во многих левых западных изданиях появились сообщения о том, что тот или другой из наших друзей якобы попал в психбольницы уже на Западе.
В частности, такие сообщения появились об Алике Вольпине, жившем к тому времени в США, а он, не долго думая, подал в американский суд за клевету на эти издания. В панике Андропов, Кузнецов, Замятин и Толкунов сообщали в ЦК:
Реакционные сионистские круги США в явно провокационных антисоветских целях инспирировали обращение в американский суд отщепенца Есенина-Вольпина. Он предъявил иск к ТАСС, АПН и американской газете "Дейли уорлд" (орган компартии США) в оскорблении его через публикацию (диффамация). Формальным предлогом использован перепечатанный в газетах "Известия" и "Советская Россия" материал из итальянского левого журнала "Раджоне" (май 1976 года), разоблачающий клеветническую реакционную пропаганду о том, будто в Советском Союзе здоровых людей по политическим причинам заключают в психиатрические больницы. О Есенине-Вольпине в этой статье говорится, что он, "которого с таким старанием защищала западная печать, не успел приехать в Италию, как вновь оказался в больнице для умалишенных; в настоящее время он лечится у американских психиатров".
ТАСС поместил эту заметку в советских газетах, АПН - в одном из своих изданий в ФРГ, "Дейли уорлд" напечатала собственный материал на основании этой заметки.
Американский суд вручил судебные повестки отделениям ТАСС и АПН в Нью-Йорке с требованием явиться в суд, а в случае неявки до 2 февраля с.г. ТАСС и АПН будут признаны автоматически виновными и должны будут уплатить в пользу Есенина-Вольпина по 200 тысяч долларов каждый.
Сам иск составлен в антисоветском провокационном духе о так называемом преследовании инакомыслящих в СССР, о заключении их в психиатрические больницы и тому подобном вздоре. Все это рассчитано на разжигание очередной кампании в Америке средствами массовой информации США против Советского Союза.
С целью пресечения этого процесса посол СССР в США имел беседу с заместителем госсекретаря США, обратив его внимание на недопустимость и необоснованность предпринятых американским судом действий. Американский госсекретарь уклонился от прямого ответа, сославшись на то, что "с юридической точки зрения это дело не такое уж простое".
Чтобы представителям ТАСС и АПН не являться в американский суд и не ввязываться по существу в этот провокационный процесс, совпослу было разрешено привлечь американского адвоката, добиваться через него прекращения процесса и аннулирования иска, используя американское законодательство.
Послу поручено также продолжать настаивать перед госдепартаментом на принятии срочных мер для прекращения дела по иску Есенина-Вольпина, как ни на чем не основанного и явно преследующего враждебные Советскому Союзу политические цели, что вытекает из самого иска. При этом совпослу было поручено дать понять американской стороне, что в противном случае нами будут приняты меры ответного плана против американских органов печати и их корреспондентов в Москве, которые нередко публикуют действительно клеветнические сообщения, касающиеся Советского Союза и его граждан.
В зависимости от ответа американской стороны и дальнейшего хода дела считаем целесообразным разработать по линии Комитета государственной безопасности необходимые мероприятия ответного порядка. Считаем также целесообразным продолжать вести намеченную нами линию через госдепартамент США.
С тем, чтобы не ввязываться в процесс по существу, как рассчитывают сионистские круги, затеявшие иск Есенина-Вольпина, считаем, что корреспондентам ТАСС и АПН являться в американский суд не следует ни сейчас, ни в дальнейшем. Представляется целесообразным скоординировать наши действия с друзьями в связи с аналогичным иском против "Дейли уорлд".
Просим одобрить указанный ход действий.
ЦК, разумеется, "ход действий" одобрил, покрыв своим решением незадачливых чекистов, попавшихся на столь явной лжи. В интересах дела социализма все было "целесообразно". Не выдержал и госдепартамент, испугался конфронтации. Не знаю, как уж они смогли вмешаться в дела правосудия - по американским законам такое вмешательство криминально, - но дело так никогда в суде и не слушалось.
А жаль. Если бы Западу хватало мужества хотя бы не нарушать собственные законы и порядки в угоду советскому диктату, то коммунизм и кончился бы гораздо раньше, и страданий людям причинил бы меньше. Во всяком случае, пример достойного поведения психиатров большинства западных стран тому лучшее доказательство. Так и не смогли советские вожди создать психиатрический ГУЛАГ, весь их грандиозный план погиб, не родившись, а вплоть до 1989 года им приходилось оправдываться перед всем миром да проводить бесконечные "мероприятия". Это пятно позора им до конца смыть не удалось. Более того, наша гласность оказалась в этом случае настолько эффективной, что к концу 70-х КГБ уже опасался, как бы кто-то из известных диссидентов не попал в психбольницу даже случайно, независимо от их воли. Благодаря этому, например, Александр Зиновьев не был арестован - его предпочли вытолкать на Запад.
Имеющиеся в Комитете госбезопасности материалы свидетельствуют о том, что вся деятельность ЗИНОВЬЕВА является противоправной, и есть юридические основания для привлечения его к уголовной ответственности, - докладывал Андропов в ЦК в 1978 году. - Однако эту меру пресечения антисоветской деятельности ЗИНОВЬЕВА, по нашему мнению, в настоящее время применять нецелесообразно по той причине, что, по заявлению ряда лиц, близко знающих ЗИНОВЬЕВА, он ранее лечился от алкоголизма, психически неуравновешен, страдает манией величия. Эти обстоятельства могли бы (в случае привлечения ЗИНОВЬЕВА к уголовной ответственности) послужить причиной для признания его судом психически больным с направлением на принудительное лечение. С учетом развязанной на Западе кампании вокруг психиатрии в СССР эта мера пресечения представляется нецелесообразной.
Но только в 1989 году, в разгар горбачевско-яковлевской "глазности", когда признаваться в прошлых преступлениях стало выгодно, политбюро приняло, наконец, постановление "О совершенствовании законодательства об условиях и порядке оказания психиатрической помощи", вводившее правовые гарантии против психиатрических злоупотреблений. Правда, даже и тогда эта мера была отчасти вынужденная, проведенная под давлением Запада.
В ходе выполнения постановления ЦК КПСС от 10 мая 1989 года (II157/37) "О советско-американских контактах в области психиатрии" Министерство иностранных дел СССР, Министерство здравоохранения СССР и Академия наук СССР пришли к выводу о том, что возможные изменения ведомственных инструкций и других нормативных актов, регламентирующих оказание психиатрической помощи в рамках ныне действующего "Положения об условиях и порядке оказания психиатрической помощи", не могут быть признаны достаточными для решения поставленных задач. Положение не в полной мере соответствует статьям 54 и 57 Конституции СССР, гарантирующим неприкосновенность личности и право на судебную защиту личной свободы граждан. Несовершенство Положения не позволяет полностью исключить возможность случаев произвольного использования психиатрии, а также повышает вероятность ошибочного помещения на недобровольное психиатрическое лечение. Имеются в нем и другие существенные проблемы.
Нуждается в совершенствовании действующее законодательство и под углом зрения международных обязательств СССР, вытекающих, в частности, из положений Итогового документа Венской встречи государств-участников Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. Как известно, в рамках ООН разрабатывается проект Свода принципов и гарантий защиты психически больных лиц и улучшения психиатрической помощи. Ряд содержащихся в проекте норм, на которые мы в принципе дали согласие, не отражен в действующем в нашей стране законодательстве.
И, перечислив ряд необходимых законодательных изменений, завершают:
Все это будет еще одним шагом к тому, чтобы снять вопросы психиатрии как политические.
Теперь и в России, и на Украине есть общественные группы психиатров, наблюдающие за тем, чтобы не возродилось использование их профессии в политических целях. Они расследуют все подозрительные случаи, изучают каждую жалобу, посещают психбольницы, а если нужно - ходатайствуют перед властями о пересмотре сомнительных дел. Но такие случаи теперь встречаются не чаще, чем в любой другой стране.
В психиатрии, в отличие от многих других сторон советской жизни, действительно произошли разительные перемены. Наши времена тут, и правда, уже история. В Ленинградской спецбольнице, где мы когда-то познакомились с генералом Григоренко, наши "истории болезни" теперь показывают посетителям, как в Петропавловской крепости - камеру, где сидел Бакунин. А в 1992 году, готовясь к своему выступлению в Конституционном суде, я посетил Центральный институт судебной психиатрии им. Сербского вместе с командой российского телевидения. У входа нас встретила молодая, миловидная женщина, нынешний директор института доктор Татьяна Дмитриева.
- Я читала вашу книжку и давно хотела вам сказать: все, что вы написали и о нашем институте, и о спецбольницах, - правда.
Я знаю, она не лицемерит: она уже говорила об этом прессе.
Прошло тридцать лет с того дня, как я впервые переступил порог этого когда-то зловещего учреждения. Из всех, кто меня знал "пациентом", осталось только два человека: старая нянечка Шура и "почетный директор", "академик" Г. В. Морозов, наш доктор Менгеле, который, говорят, предпочитает здесь больше не появляться.
Впрочем, так ли уж окончательны эти перемены? Ведь никто не отменял наших диагнозов, никто и не подумал извиниться за всю ту клевету, которая десятилетиями на нас обрушивалась в печати, распространялась закулисно, шепотком, при "личных контактах". Никто из этих "академиков" не предстал перед судом за преступления против человечества и даже не был лишен профессорских званий за нарушение клятвы Гиппократа. Напротив, многие из них, как Вартанян и Бабаян, продолжают руководить российской психиатрией и даже представлять ее за границей. И если нынешней власти не нужен "психиатрический метод", то это не значит, что он не понадобится власти завтрашней. Так ли трудно будет к нему вернуться? Только-то и потребуется уволить эту миловидную женщину с директорского поста да загнать по лагерям немногочисленных психиатров из общественных наблюдательных групп. А уж какой идее будет служить психиатрия, исправляя мозги своих граждан, национал-социализма или интернационал-социализма, - так ли это важно?
9. Во что они верили?
Бесспорно, использование психиатрии в качестве инструмента политических репрессий было наиболее ярким преступлением против человечества послевоенной эпохи. О нем будут помнить наши потомки много столетий спустя, как мы помним гильотину французской революции, как останутся в истории сталинский ГУЛАГ и гитлеровские газовые камеры. Более того, приведенные выше документы однозначно показывают, что это была не случайность, не прихоть исполнителя, а политика политбюро, без чьей воли ни один волос не мог упасть с наших голов. Однако, как ни странно это звучит, но, даже прочитав все эти бумаги, я не могу до конца ответить на вопрос, понимало ли политбюро, что оно делало? Ведь при всей своей практичности они действительно жили в фантастическом мире соцреализма, где факт от фикции, информацию от дезинформации уже невозможно было отличить. Тем более людям, для которых истина инстру-ментальна ("классова") по определению, в силу их идеологии. Она ведь тоже, как и законность, подчинялась принципу "целесообразности".
В самом деле, применимы ли вообще к этим людям такие понятия, как добро и зло, ложь и правда? Я не знаю. Тем более, что в коммунистической новоречи эти, как и многие другие, привычные нашему уху слова имели совершенно иное значение. Скажем, обвиняя нас в "клевете на советский общественный и государственный строй", навязчиво, словно заклинание, повторяя во всех своих документах, решениях, посланиях термин "клеветнический" при определении наших высказываний, публикаций, материалов самиздата, действительно ли они верили, что мы искажаем реальность, сознательно или хотя бы бессознательно? Да нет, конечно. Но сами понятия "реальность", "действительность" имели в их языке совершенно другой смысл.
Идеология отвергала что бы то ни было общечеловеческое, в том числе и смысл слов: не могло быть просто "реальности" или "действительности" - она была или "буржуазной", или "социалистической". Таким образом, "клевета на социалистическую действительность" означала просто несоответствие сказанного или написанного тому образу "реального социализма", который само же политбюро и создавало. А в этом образе, по определению, не могло быть "органических пороков" или изъянов, могли быть только "отдельные недостатки" или "проблемы роста".
Легко себе представить, к какому абсурду все это должно было приводить даже в чисто языковом смысле. Вот, скажем, Андропов в письме Брежневу по поводу высылки Солженицына пишет, что книга "Архипелаг ГУЛАГ" - безусловно антисоветская, но "факты, описанные в этой книге, действительно имели место". А в некоторых документах даже появляется выражение "клеветнические факты", которое и объяснить-то невозможно вне советской системы. И как тут было не запутаться, что "действительно", а что "действительно действительно"?
Дело усложнялось еще и тем, что со временем понятия формализовались, а язык упрощался. Так, прилагательное "социалистический" перестали употреблять с каждым словом - это разумелось само собой. А какой же еще? Другого не дано. Поэтому, например, нельзя было сказать: "В СССР нет демократии", - тем более, - "В СССР нет настоящей демократии". Как же нет! Есть демократия социалистическая - в отличие от буржуазной, самая настоящая. И если за это вас обвиняли в "клеветнических измышлениях", то это просто означало статью 190 Уголовного Кодекса, а если в "антисоветских измышлениях", то статью 70, в то время как выражение "идейно вредный" значило, что вам повезло и нас, скорее всего, только выгонят с работы, из партии, комсомола, института или чего-нибудь еще, то бишь применят "меры профилактики". Точно так же, как в 30-е годы выражение "враг народа 1-й категории" означало расстрел, а 2-й категории - концлагерь или ссылку.
Выходит, сказать, что же они в политбюро думали "на самом деле", просто невозможно. Да и было ли у них это "на самом деле"? Из порочного круга соцреализма просто не было выхода. Не мог один член политбюро спросить другого: "Вот вы, Иван Иванович, докладываете, что благосостояние советского народа неуклонно растет. А как на самом деле?" Для них, высших распорядителей и созидателей воображаемого мира соцреализма, "на самом деле" было то, что сказала партия. И если благосостояние народа при социализме должно неуклонно расти, то оно и росло... во всех отчетах.
Или, например, если в 30-е годы партия решила, что "по мере построения социализма классовая борьба возрастает", то и число "врагов народа" росло соответственно. Верили они или нет, что их же вчерашний коллега и сотоварищ стал сегодня "врагом народа"? Удивляло ли их, что эти "враги" исчисляются непременно в круглых цифрах - сотнях, тысячах, десятках тысяч?
Такой вопрос не имеет смысла. Он, я уверен, никогда и не обсуждался, да скорее всего и в голову не приходил. Решалось и обсуждалось другое масштаб и целесообразность проведения чисток. И точно так же в наши дни никого из них не волновало, страдаем ли мы психическими заболеваниями или нет. Даже факт внезапного роста психически больных в стране - на 42,8% за пять лет (см. цифры, приведенные в документе на стр.168) - не вызвал у них ни удивления, ни сомнений.
Более того, прочитав столько документов, ими написанных (или подписанных), я, тем не менее, не могу с уверенностью сказать, верили они хотя бы в свою идеологию или все это было сплошное лицемерие. С известной степенью вероятности можно утверждать, что верил Ленин и его непосредственное окружение. Допускаю, что при всем своем цинизме верил в "историческую оправданность" своей деятельности Сталин, под конец даже чувствовавший себя полубогом, воплотившим в своей личности "историческую истину". Без сомнения, какая-то наивная, вполне крестьянская вера в социализм была у Хрущева. Но скажите мне - во что верили Брежнев, Андропов, Черненко? Конечно, все это были люди не великого интеллекта, к самоанализу не склонные, но ведь должны же были они верить во что-то? Должны были иметь те "цели", сообразно которым надлежало действовать?
Скажем, Ленин, ликвидировавший "буржуазные классы", поступал сообразно своей цели создания бесклассового рая. Сталин считал всякого, кто, по его мнению, "объективно" вредил делу социализма, "субъективно" за это ответственным как пособник классового врага, а всякого, кто мнился ему личным врагом, - "объективно" враждебным делу социализма. Даже Хрущев вполне мог искренне верить, что при социализме не может возникнуть внутренних врагов и, стало быть, только психически больные люди способны испытывать враждебность к этой самой совершенной общественно-политической системе в истории человечества. У всех у них была хоть и бесчеловечная, извращенная, но все же логика, некая сообразность личности и поступков, цели и действий. Но что мы должны думать, скажем, читая в докладе Андропова 1968 года, что Габай и Марченко, "утратив чувство гражданской ответственности, пренебрегая интересами государства, своими действиями оказывают прямую помощь нашим классовым врагам"?
Он действительно верит в наличие "классовых врагов" на 51-м году советской власти? В "классовые интересы" советского государства? В долг каждого гражданина СССР эти интересы защищать? Или эта фраза - всего лишь дань тому партийному жаргону, на котором они изъяснялись?
Или, пересылая в политбюро доклад краснодарского генерала об эпидемии сумасшествия в крае, он не понимал, что делает? А политбюро действительно верило, что всякий, пытающийся "изменить Родине с подвесным мотором", непременно психически болен? Что идея создания "Советов по контролю за деятельностью Политбюро ЦК и парторганов на местах" могла прийти в голову только сумасшедшему? Ведь всего несколько лет спустя тот же Андропов объяснял политбюро, что в стране сотни тысяч враждебно настроенных людей и что режим не может обойтись без репрессий.
Но вот передали же мне из вполне достоверных источников еще в 1977 году (я уже описал этот эпизод в книге "Записки русского путешественника"), что вскоре после моей встречи с Картером Брежнев запросил досье о моей деятельности за границей, а прочитав его, якобы сказал своим помощникам:
- Товарыщы, вы что же это сделали? Вы же мне говорили, что он того, - тут он покрутил пальцем у виска, - а он не того.
Так, выходит, Брежнев все же верил, что мы сумасшедшие?
Быть может, оттого что я прочел слишком много записок и докладов Андропова или по какой-то еще причине, но вопрос о том, во что же все-таки верил Андропов, сильно заинтриговал меня. Если типичные аппаратчики типа Суслова, привыкнув лицемерить всю свою жизнь, действительно могли уже не отличать идеологию от жизни, а такие окаменелости, как Брежнев и Черненко, вряд ли были в состоянии думать даже в свои лучшие годы, Андропов не производит впечатления ни фанатика, ни идиота. В отличие от своих партийных коллег, он не похож на человека, способного поверить в собственную дезинформацию. Напротив, он, по всей видимости, даже понимал, что "идеологи" (а то и идеология) сами плодят врагов системы, с которыми ему, Андропову, приходится потом бороться. Замечательно, что, пытаясь свести к минимуму такие явления, он даже вмешивался в дела искусства, в политику партии в области культуры.
С 1957 года в Москве работает художник ГЛАЗУНОВ И. О., по-разному зарекомен-довавший себя в различных слоях творческой общественности. С одной стороны, вокруг ГЛАЗУНОВА сложился круг лиц, который его поддерживает, видя в нем одаренного художника, с другой - его считают абсолютной бездарностью, человеком, возрождающим мещанский вкус в изобразительном искусстве, - пишет он в ЦК в 1976 году. - Вместе с тем, ГЛАЗУНОВ на протяжении многих лет регулярно приглашается на Запад видными общественными и государственными деятелями, которые заказывают ему свои портреты. Слава ГЛАЗУНОВА как портретиста достаточно велика. Он рисовал президента Финляндии КЕККОНЕНА, королей Швеции и Лаоса, Индиру ГАНДИ, АЛЬЕНДЕ, КОРВАЛАНА и многих других. В ряде государств прошли его выставки, о которых были положительные отзывы зарубежной прессы. По поручению советских организаций он выезжал во Вьетнам и Чили. Сделанный там цикл картин демонстрировался на специальных выставках.