Чудовище улыбнулось. Улыбающийся рот скорее напоминал вулканический кратер.
Дыхание с силой вырвалось наружу.
– Твой крикливый мелкий хам, он не лучше чем отрыжка.
– Это обо мне, – согласился Гранди, отвечая на собственный перевод.
– Рад снова видеть тебя, Хруп! Как поживает та маленькая леди, чьи волосы подобны крапиве, а кожа – каше, и чье лицо заставило бы покраснеть зомби?
– Она красива, как и прежде, ее мы любим так же нежно, – ответил людоед.
Дор начинал потихоньку понимать его речь. Существо разговаривало на своем языке, но с определенными интонациями, которые придавали сказанному некоторую литературную форму.
– Нам судьба послала дар – есть у нас теперь Удар.
Тут Дор снова уверовал в безопасность тропинки. Действительно, людоед был не опасен.
Вообще, не все людоеды безопасны, но по крайней мере этот не набрасывался с жадностью – и потому его можно было посчитать за человека.
– Маленький Ударчик?
– Наш Ударчик-людоедик, крошка чуть тебя поболе, он пропал, его мы ищем.
– Ты лупишь маленького ребенка? – в ужасе спросил Дор.
Может, с чарами на волшебной тропинке что-нибудь все-таки не так.
– Тупица! Удар – это имя их сыночка, – объяснил Гранди. – У всех людоедов обычно описательные имена.
– Тогда почему Удар пропал? – волнуясь спросил Дор. – Жены-тролли обычно поедают своих мужей, может быть, и людоеды…
– Пошел Ударчик в дождик побродить, его теперь мы ищем безуспешно.
Такая страшная гроза для людоеда – всего лишь дождь? Вот это да. Без сомнений, Хруп использовал удары молний в качестве зубочистки.
– Мы поможем тебе отыскать твоего сыночка, – сказал Дор, жадно ухватившись за такое доброе дело.
Нечто большее, чем поиски, направленные на восстановление духа. Хруп потерпел неудачу, поэтому он попросил помощи. Немногие могли бы похвастать, что их просил о помощи людоед!
– Гранди может расспрашивать одушевленные предметы, потому что знает все языки, я же могу расспросить неодушевленные. Мы быстренько обежим окрестности.
Хруп поблагодарил жестом, да так активно, что повалил Дора наземь. Они быстренько направились к тому месту, где пропавшего видели в последний раз. Удар, как объяснил Хруп, совершенно невинно жевал гвозди, поглощая таким образом дневной рацион железа, потом куда-то пропал.
– Маленький людоед ушел этой тропинкой? – спросил Дор у ближайшего камня.
– Да, он направился прямехонько к тому дереву, – ответил камень.
– А почему бы тебе не спросить у земли, где тепло и где холодно? – поинтересовался Гранди.
– Земля не представляет собой один отдельный предмет, – ответил Дор. – Она просто частичка всей страны Ксант. Я сомневаюсь, что смог бы привлечь ее особое внимание. И кроме того, большая часть земли населена живыми существами – корнями, жуками, микробами, волшебными предметами. Они мешают общению.
– Вот целая гряда камней, – показал Гранди. – Ты мог бы опросить их.
Хорошая идея.
– Скажи мне, тепло или холодно там, куда я иду, – обратился Дор к куче камней и начал свой поход к дереву.
Хруп двинулся следом, стараясь ступать как можно мягче, чтобы содрогание земли не заглушало голос камней.
– Тепло – тепло – холодно – тепло, – говорила гряда, направляя Дора правильным курсом.
Внезапно мальчик осознал, что он действительно волшебник; кому еще были бы по плечу такие поиски. Да, талант Айрин ускорять рост растений значителен, это сильное волшебство, но в нем отсутствовала многогранность. Действие ее зеленого большого пальца не распространялось на нерастительные предметы. Король, глава Ксанта, должен был суметь использовать мощь более эффективно, чем это делал Трент. Трент мог превратить любого врага в жабу, и каждый в Ксанте знал об этом. Но волшебник Трент был еще и умен, он использовал свой талант просто для того, чтобы не разучиться тому, чего и достигал. Чем бы занялась девушка вроде Айрин, если бы ей удалось захватить трон? Обсадила бы тропинки деревьями-боксерами? Талант Дора был куда полезнее, он мог бы узнать любой секрет, какой когда-либо существовал – за исключением секретов тех, кто никогда не разговаривал или не показывался перед неодушевленными предметами. Знание – вот корень власти и силы. Добрый волшебник Хамфри знал об этом. Он…
– Это опутывающее дерево, – прошептал на ухо мальчику Гранди.
Дор оторвал взгляд от поверхности земли. Как здорово, что голем Гранди сопровождал его вместо всех тех предметов, которым он задавал вопросы. Дор следовал указаниям груды камней и вот очутился прямо перед среднего размера опутывающим деревом. Гранди остановил его и предупредил об опасности, зная, что Дор невнимателен. Если маленький Удар пропал здесь…
– Я могу спросить дерево, – сказал Гранди. – Но дерево, вероятнее всего, солжет, если вообще обратит на меня внимание. Деревья редко разговаривают.
Хруп подвалил ближе.
– Грау! – прорычал он, ткнув дубинообразным пальцем в ужасное щупальце.
Его действие не требовало перевода.
Опутывающее дерево испуганно выпустило растительные флюиды и резко убрало ветки-щупальца.
Изумившись, Дор шагнул вперед.
– Тепло, – оповестила его груда камней.
Дор, волнуясь, ступил в круг, в котором обычно господствовало опутывающее дерево.
– Холодно, – объявила каменная гряда.
Итак, маленький людоед покрутился около дерева и пропал. Самый ближайший положительный выкрик – малыш и дерево! Но теперь след вел в направлении мрачной расщелины, где обитали меднорылы. Меднорылы могли продолбить дискообразные отверстия в плоти любого существа, даже людоеда. Если… но внезапно след поменял направление.
Каменная гряда затихла, но вокруг было разбросано великое множество камней, и каждый из них был рад услужить Дору. Тропинка вилась, минуя обычные и привычные для Ксанта ужасы: игольчатый кактус, гнездо гарпии, ядовитый источник, фиолетовый цветок, поедающий мужчин. К счастью, Удар был не мужчиной, а лишь маленьким людоедом, поэтому цветок огорченно отвернул пурпурную головку – пучок острых, злобно блестевших травинок. Да еще подобные угрозы, которыми так была полна дикая местность.
Удар избегал любых ловушек до тех пор, пока, наконец, не попал в логовище летающего дракона.
Дор в испуге остановился. На этот раз не было никаких сомнений: никто не мог пройти близко к логовищу, не заплатив высокой цены. Драконы как класс являлись хозяевами джунглей; некоторые могли успешно бороться с другим видом драконов, но все вместе главенствовали на просторах страны, подобно тому, как человек господствовал над прирученными животными.
Слышно было как драконьи детеныши, развлекаются с какой-то несчастной жертвой, радостно выжигая любой возможный путь к бегству. Драконьим детенышам требовалась практика, чтобы изрыгать огонь на равных со взрослыми. Неподвижная цель являлась лишь началом обучения, после им требовались живые приманки, чтобы отрабатывать рефлексы и хорошо попадать в цель.
– Удар – он здесь? – спросил Дор, боясь услышать ответ.
– Горячо, – согласился близлежащий камень.
Хруп скривился, и никто, даже людоедша, не порадовался бы начинающейся ярости. Он затопал на месте преступления. Земля тряслась под ударами огромных ног, но драконье гнездо выглядело вполне безобидно.
Вход в гнездо оказался настолько узок, что пролезть сквозь него мог лишь узенький драконий детеныш.
Хруп положил руки на расщелину и с ужасающей силой сдавил. Расщелина раскололась, отверстие достигло размера людоеда. Драконы сразу оказались беззащитны в своем скромном гнезде из брильянтов и прочных драгоценных камней. Ведь стенки драконьего гнезда прежде всего должны были быть огнеупорными, поэтому для этой цели очень хорошо подходил алмаз.
Маленький людоед, не больше Дора, стоял в углублении в окружении трех крылатых дракончиков, а драконья мама ласково следила за детьми. Конечно, людоедик был достаточно крупный и сильный для дракончика его же размера, но ребятишки втроем хотели отработать на нем навыки изрыгания пламени. Вокруг виднелись многочисленные подпалины, хотя людоедик и не получил серьезных повреждений. Известно, что драконы любили поиграть со своей жертвой, прежде чем сожрать.
Хруп даже не зарычал. Он просто наклонился и взглянул на драконшу. Дым вырвался изо рта, закрыв, подобно холодному туману, пол пещеры. Для Хрупа, размером не уступавшего драконше, было бы излишним точно указывать соотношение силы и веса. Та не была на должной высоте, даже при наличии набитого горючим брюха. Она не двинула ни единым мускулом, окаменевшая, словно под взглядом горгоны. И тут же Удар двинулся на одного из дракончиков.
– Мы сейчас оторвем тебе хвост, ты, здоровенная злюка, – радостно закричал он.
Он потащил дракончика за хвост, размахнулся и треснул небрежно им прямо о стенку.
Второй дракончик разинул пасть и выпустил небольшой столб огня. Удар выдохнул с такой силой, что пламя прямехонько возвратилось в глотку дракона, который сразу же зашелся в приступе кашля.
Третий дракончик, не робкого десятка, набросился на Удара всеми четырьмя когтистыми лапами. Но Удар поднял кулак. Дракон налетел прямехонько на этот железный кулачок, голова и хвост столкнулись, щелкнув. И дракон повалился на ложе из брильянтов, совершенно ошеломленный.
Даже самый маленький людоед был выносливее, чем дракон его же веса, когда шансы казались равными. Раньше Дор этому не верил, он считал такие утверждения сказками.
– Хватит, хватит, наигрались и пойдем теперь домой, – сказал Хруп, извлекая за загривок своего сыночка из гнезда драконов. Стукнув разок по гнездышку, Хруп основательно расколотил его, да так, что бриллианты разлетелись по всей округе. Драконша содрогнулась: ей предстояла утомительная уборка помещения. Даже не посмотрев на драконшу, они молча ушли прочь.
За исключением Гранди, который не мог удержаться от последних слов.
– Хороший тебе урок, не будешь обижать малыша, – крикнул он драконше. – А если осмелишься, то Хруп всыплет тебе по первое число. Тебе ужасно не понравится, когда Хруп придет в ярость.
К счастью, Хруп находился в отличном настроении.
– Ты помог мне, человечек, как тебя благодарить? – обратился людоед к Дору.
Сконфузившись, Дор возразил:
– Мы с радостью помогли тебе, а теперь мне надо домой.
Хруп соображал. Процесс занял немало времени, ведь людоед отличался огромными размерами, но небольшим умом. Он обратился к Гранди:
– Голем, скажи правду, что мне сделать для мальчика?
– О, на самом деле Дор не нуждается ни в чьей помощи, – ответил Гранди. – Ведь он волшебник.
Хруп зловеще надулся.
– Мы умом совсем свихнемся, если правды не добьемся.
Тут уж Гранди молниеносно ответил:
– Ну ладно, мальчишки около Замка Ругна довели Дора до слез. Он не такой сильный и большой, как те мальчишки, но обладает сильным волшебством, поэтому они как-то…
Хруп нетерпеливым жестом заставил Гранди замолчать. Потом людоед аккуратно поднял Дора гигантской лапой – к счастью, не за загривок – и понес в северном направлении. Так как скорость передвижения у людоеда довольно высока, то вскоре они очутились на краю фруктового сада Замка Ругна. Он осторожно поставил Дора на землю и бесшумно двинулся следом за Дором и големом.
– Спасибо, что подвез, – слабо произнес Дор. Все-таки как здорово, что чудовище – вегетарианец.
Хруп ничего не ответил. Словно замороженный, согбенный, он более походил на массивный ствол обгоревшего суковатого дерева.
Дор неуверенно шел к дому, как раз мимо зонтичного дерева. К счастью, парочка забияк все еще сидела под его ветвями. Они увидели Дора и радостно выскочили, предвкушая очередное развлечение. Они преградили мальчику дорогу.
– Маленький сыскарь возвращается, – закричал Лошадиная Челюсть. – Что это он делает на тропинке, предназначенной исключительно для людей?
– Я бы не стал делать этого, – предостерег их Гранди.
Вместо ответа маленькая змейка опустилась ему на голову. Позади Дора что-то хлопнуло. Мальчишки грубо рассмеялись.
Тут задрожала земля. Забияки в страхе оглянулись, слыша шум надвигающейся лавины. Тут они услышали, как стучали зубы Дора. Это топал людоед, под клубами пара.
Лошадиная Челюсть открыл рот, увидев надвигающееся на него чудовище. Он просто ошалел от страха и не мог сдвинуться с места. Другой мальчик попытался убежать, но земля тряслась столь неистово, что он упал ничком. Появилось несколько маленьких змеек, они нервно извивались и исчезли. Помощи не было. Если и раздавались еще удары грома, то все они потонули в невообразимом шуме, производимом людоедом.
Хруп шагал до тех пор, пока не надвинулся на маленькую компанию. Его грузное тело нависло над тонким металлическим стволом железного дерева.
– Дор отныне стал мне другом, – прогудел людоед, и зонтичное дерево содрогнулось.
– Так что с ним теперь водись, – при этих словах тропинка покрылась трещинами, а на цветущие растения кое-где упали тяжелые ветви. – Если ж будешь насмехаться, можешь вдруг лепешкой стать.
И с этими словами он потряс кулаком как раз над головенкой Лошадиной Челюсти, да так, что поднятый им ветер взъерошил забияке волосы. Дор подумал, что это был ветер; мальчишка пришел в ужас.
Тут чудовищный кулак людоеда врезался в ствол железного дерева. Раздался оглушительный лязг. Трубчатый ствол обломился, и верхушка его взлетела вверх, потом она тяжело брякнулся рядом, подняв столб пыли. Ведь железное дерево – вещь чрезвычайно тяжелая!
Резкий столб едкого дыма поднялся от обрубка дерева, его верхушка запылала красным пламенем с белыми отблесками, и часть ствола, сбитая кулаком людоеда, оплавилась.
Хруп выбрал самый острый осколок железа, поковырял им в зубах и развернулся. Его ужасные мозолистые пальцы ног оставили на тропинке глубокие борозды. Он помчался огромными прыжками прямо на юг, напевая веселенький мотивчик, от которого стыла кровь. Секунду спустя людоеда-мстителя и след простыл, но земля еще некоторое время продолжала трястись. Даже во дворце, расположенном на приличном расстоянии от сада, разбилось несколько оконных стекол.
Лошадиная Челюсть застыл, глядя на железный пень. Потом взгляд его метнулся к Дору, и вновь обратился на еще дымящийся металл. В следующий момент забияка потерял сознание.
– Не думаю, что мальчики осмелятся еще раз обидеть тебя, Дор, – серьезно заметил Гранди.
Глава 2.
Гобелен
Больше Дора никто не обижал. Никому не хотелось огорчать его ужасного друга. Но такое положение не очень-то устраивало мальчика. Его не дразнили так часто, как Гранди. Дор знал, что в любой момент с помощью сверхволшебства может так или иначе наказать обидчиков, если действительно захочет. Мальчика угнетало одиночество, да еще не давало покоя новое восприятие Милли, бывшего привидения. Как отличалась Айрин – отродье от Милли – женщины! Да еще Айрин собиралась связать с ним судьбу! Какая несправедливость.
Дору требовалось кому-нибудь излить душу. Родители любили его, но Хамелеон так быстро меняла внешность и интеллектуальный уровень, что мальчик не знал точно, как к ней обратиться, да и Бинк не мог разрешить всех его проблем. А кроме того, и Хамелеон, и Бинк находились в далекой Мандении по поручению короля. Ксант пытался установить дипломатические отношения с Манденией, а после ста долгих лет вражды задача эта представлялась не из легких и требовала предельной ловкости и тонкости. Поэтому родители Дора и занимались этим вопросом. Гранди тоже любил поболтать с мальчиком, но бывший голем был излишне критически настроен к некоторым человеческим проблемам. Это ему принадлежала идея обозвать талант Айрин выращивать деревья «вонючим пальцем». Дор не собирался наносить ей ответный удар за полученное оскорбление, поскольку оно касалось его лично. Гранди заботился о нем, все правильно, потому-то он и стал настоящим, живым существом, но на самом деле многого не понимал. Кроме того, голем слишком хорошо знал Дора. Дедушка Дора, Роланд, чей талант заключался в парализации – способности делать людей неподвижными – хороший человек, с ним было бы неплохо поговорить, но он дома, в Северной Деревне, а туда добрых два дня пути через Провал.
Итак, оставался лишь один человек, компетентный, в зрелом возрасте, благоразумный, мужественный и равноценный волшебник – король. Дор знал, что король чрезвычайно занятый человек. Вероятно, улаживать торговые дела с Манденией было довольно сложно, и, конечно же, еще существовало множество местных проблем, которыми также следовало заниматься. Но король Трент всегда находил время для Дора. Возможно, такое положение дел являлось одной из причин враждебного отношения Айрин, ведь обо всех подобных встречах становилось известно королеве и дворцовой челяди. Получалось, что со своей родной дочерью король общался гораздо меньше, чем с Дором. Потому-то Дор старался не злоупотреблять привилегиями волшебника. Но на этот раз ему просто необходимо было встретиться с королем.
Он подхватил Гранди и отправился во дворец. Дворец помещался в Замке Ругна. Многие годы он был просто замком, крепостью, но не дворцом, пустынным, покинутым и жалким, однако король Трент все изменил. Ныне здесь находилась резиденция правителя Ксанта, как и было когда-то, в пору юности нынешнего короля.
Солдат Кромби стоял на страже у моста через ров. Требовалось постоянно напоминать посетителям, чтобы те не подходили близко к воде, поскольку чудовища, обитавшие во рву, не относились к ручным. Казалось, чего уж проще – не приближаться к водоему, но почему-то каждый месяц какой-нибудь дурак подходил слишком близко или даже пытался поплавать в мрачной воде или покормить проживавших там чудовищ из рук. Такие попытки всегда заканчивались плачевно – иногда чудовища заглатывали несчастного целиком, иногда просто откусывали руку.
Кромби как раз соснул, стоя на часах. Гранди тут же не преминул воспользоваться оплошностью бывалого солдата.
– Эй, птичий клюв, как там у тебя в вонючем болоте?
Один глаз солдата открылся. Гранди немедленно перефразировал приветствие.
– Привет, солдат-красавчик! Как поживает твоя прелестная женушка?
Тут же открылись оба глаза и быстро завращались.
– У Драгоценности все в порядке, она умна и по-прежнему благоухает подобно розе и, смею думать, слишком утомилась, чтобы работать сегодня. Я провел с ней последний выходной.
Так вот почему солдат такой сонный! Жена Кромби проживала в подземных пещерах, расположенных к югу от деревни с волшебной Пылью. Долгий путь и короткое свидание. Но, конечно, не это имел в виду Кромби. Ему помогал королевский фокусник, специалист по путешествиям, который отправлял его в пещеры и возвращал назад, когда пыл его выдыхался. Усталость Кромби явно не имела отношения к путешествию.
– Солдат точно знает, как провести отпуск, – с ухмылкой высказал свои наблюдения Гранди.
Он думал, что Дор ничего не понимает.
Дор понимал, более или менее, просто он не находил в этом ничего смешного.
– Точно, – искренне согласился Кромби. – Женщины – я могу брать их или бросать, но жена моя – нимфа Драгоценность.
Это имело особое значение. Нимфы – это идеальные формы существ женского пола с небольшим интеллектом, используемые в основном для приятного времяпрепровождения мужчин. Странно, что Кромби вообще женился. Но над ним нависла угроза женитьбы, а Драгоценность, как говорили, была нимфой особенной, непривычно остроумной для нимфы, занимающейся полезным трудом. Однажды Дор спросил о Драгоценности у отца, потому что ни один предмет человеческого труда не знал о ней, но Бинк ответил как-то уклончиво. Еще одна причина, почему Дор не захотел разговаривать с отцом о привидении Милли. Иногда Милли казалась подобной нимфе, и поэтому уклончивость отца беспокоила. Может быть, между ними что-нибудь произошло?.. Нет, невозможно. Во всяком случае, информация подобного рода от неодушевленных предметов не поступала. А они всегда были объективны. Обычно.
– Внимательно следите за чудовищами, плавающими во рву, – предупредил Кромби. – Они ведь не ручные.
Солдат медленно смежил веки и вновь заснул.
– Я бы с удовольствием взглянул на один из его веселеньких выходных в волшебном зеркале, – заметил Гранди. – Но он разбил зеркало, когда искал Источник Волшебства.
Они вошли во дворец. Внезапно перед ними возник трехголовый волк, свирепый и рычащий. Дор остановился.
– Он настоящий? – обратился он к цветку.
– Нет, – тихо ответил цветок.
С облегчением Дор пошел прямо на волка – и прошел сквозь него.
Чудовище оказалось обычной иллюзией, созданной королевой. Она негодовала по поводу появления Дора во дворце, и обманы ее всегда бывали столь искусны, что определить, живые ли они было невозможно – обязательно требовалось попробовать, что могло представлять опасность, если это нечто вдруг оказывалось живым, а не иллюзией. Но волшебство Дора нейтрализовало волшебство королевы, как это обычно и случалось. Она не могла долго дурачить его.
– Колдунья не может напакостить волшебнику, – подвел итог Гранди, и волк, исчезая, злобно зарычал.
И на его месте тотчас возник образ самой королевы, наряженной в парадное платье и корону. Она, как всегда, появилась в нужный момент.
– Мой муж в данный момент занят, – подчеркнуто церемонно произнесла она. – Будьте любезны, подождите в верхней гостиной, – и затем, после паузы, добавила: – А еще лучше, подожди во рву.
Королева не скрывала свою ненависть, но не осмеливалась влиять на короля. Она предупредит Дора, когда король освободится.
– Благодарю вас, ваше величество, – так же официально поблагодарил ее Дор и направился в гостиную. В тот момент в гостиной не оказалось ни одного рисунка, только на стене висел огромный гобелен. Здесь когда-то была спальня, отец Дора как-то вскользь упомянул, что спал здесь еще до того, как восстановили Замок Ругна. Фактически и сам Дор когда-то, на заре своей жизни, почивал здесь. Он помнил, как еще тогда пришел в восторг при виде этого великолепного гобелена. Сейчас кровать заменили диваном, но гобелен продолжал привлекать внимание, как и прежде.
Гобелен изображал жизнь древнего Замка Ругна и его обитателей восемь веков назад. В одной части ковра был выткан сам Замок, его зубчатые стены в процессе воздвижения их кентаврами, на других частях изображались мрачные дикие просторы Ксанта, ужасный Дракон-из-Провала, деревушка, охраняемая фортом – подобная оборона уже давно не использовалась – и другие замки.
Чем дольше Дор разглядывал гобелен, тем больше он видел – даже фигурки на гобелене начинали двигаться, когда он долго смотрел на них. Так как картинки были вытканы с соблюдением пропорций, изображенные люди были крошечными; любую фигурку Дор мог легко закрыть подушечкой мизинца. Но каждая деталь выглядела словно настоящая. Если хватало терпения долго смотреть на гобелен, можно было увидеть показанную неизвестным автором всю жизнь этих людей. Разумеется, их жизни протекали с той же скоростью, что и жизни современников Дора, поэтому мальчик не мог видеть все – он за это время превратился бы в старика. Конечно, для стороннего наблюдателя жизнь на гобелене состояла из многих продолжительных статичных эпизодов, потому что в противном случае гобелен имел бы вид непрерывной движущейся картинки, и события, изображенные на нем, продолжались бы с тех пор, как Замок Ругна возродился, и до настоящих дней. Существовало несколько аспектов такого волшебства, в которое Дор еще не вник, он просто должен был принимать на веру то, что видел. А между тем фигурки с гобелена продолжали работать, спать, бороться и любить – конечно, в миниатюре.
Дора захлестнули воспоминания. Много лет назад, не в силах оторваться от этой движущейся картины, он видел замечательные приключения. Воины и драконы, прекрасные дамы и волшебство всех видов – они продолжались и продолжались. Но, к сожалению, все происходило в гробовой тишине; без слов многие действия становились просто бессмысленными. Почему воин боролся с этим драконом, а другого оставил в покое? Почему эта горничная целует одного придворного, а не другого, хотя тот, другой, симпатичнее? Кто стоит над всем этим? Почему кентавр зол после любви со своей кобылкой? И таких примеров, сущность которых он еще не мог понять, было очень много.
Он спрашивал Милли об этом, и она с радостью рассказывала ему истории своей юности – ведь ее юность проходила во время сооружения Замка Ругна. И хотя ее рассказы были более связаны между собой, чем движущиеся картинки гобелена, Дору они казались более отрывочными. Милли не увлекали ни здоровое кровопролитие, ни смертельные опасности, ни страстная любовь. Она предпочитала вспоминать смешные эпизоды простой семейной жизни. Такие воспоминания скорее навевали тоску.
А кроме всего прочего, Милли никогда не рассказывала о самой себе в тот период, когда покинула родное гнездо. Ничего о личной жизни и любовных связях или о том, как она стала привидением. Не рассказывала она и о том, как познакомилась с зомби Джонатаном, хотя это, вероятно, происходило вполне естественно в течение восьми столетий одинокого существования в Замке Ругна. Интересно, думал Дор, если бы ему довелось провести восемьсот лет в обличье привидения, наверное, и зомби показался бы приятным собеседником. Вообще-то он сомневался. Во всяком случае, удовлетворить свою жажду знаний он не мог и потому в конце концов должен был бросить это занятие.
Почему бы ему не попросить сам гобелен поговорить с ним, отвечая на вопросы? Дор даже не помнил, как спросил гобелен.