Страница:
— Давайте решать проблемы по мере их возникновения, — немного рассеянно проговорила Констанция. Она читала письмо, которое только что доставили. — Макс приносит свои извинения, но он не сможет приехать к нам сегодня днем. Он приглашает меня поужинать с ним сегодня в палате общин.
— Ты пойдешь?
Констанция бросила на нее выразительный взгляд, без слов говоривший, что этот вопрос вряд ли нуждается в ответе.
— Надень зеленое с черным шелковое платье, — со смехом предложила Пруденс. — Оно смотрится на тебе сногсшибательно.
— И мамины бриллианты, — добавила Честити. — С той роскошной изумрудной шалью.
— Как скажете, — согласилась Констанция. — Не буду с вами спорить.
Она направилась в сторону гостиной, но в это время раздался звонок в дверь.
— Не забудьте, Дженкинс, — напомнила она. — Белая роза для мисс Хардкасл.
— Я помню, мисс Кон, — ответил многострадальный дворецкий и направился к двери.
Сестры обменялись улыбками.
— Я пойду спрячусь, — сказала Честити. — Желаю вам удачи.
Она скрестила пальцы на счастье и направилась наверх, чтобы там ждать, чем все закончится. Ее сестры поспешили в гостиную, чтобы занять свои места и подготовиться к приему гостей.
Аноним прибыл ровно в половине третьего. Он вручил свою карточку Дженкинсу, объяснил причину своего прихода, после чего его проводили в гостиную. Там уже собралась небольшая группа гостей, которые вполголоса беседовали между собой. У всех женщин к корсажам были прикреплены свежесрезанные розы. Ему было достаточно одного взгляда, чтобы обнаружить, что белой розы среди них нет.
Дженкинс объявил:
— Артур Мелвин, эсквайр.
Констанция шагнула ему навстречу и обратилась к нему слегка вопросительным тоном:
— Мне кажется, я не имела удовольствия встречаться с вами прежде. Я — Констанция Дункан.
— Я прошу извинить меня за вторжение, — сказал Аноним. — Насколько мне известно, лорд Джерси собирался заехать к вам сегодня, а у меня к нему срочное дело.
Констанция огляделась по сторонам:
— Мне жаль, но он еще не появлялся. Может быть, он появится чуть позже. Позвольте познакомить вас с моей сестрой. Я надеюсь, вы выпьете с нами чаю.
Она представила его Пруденс и обменялась с ней выразительным взглядом. Миллисент все еще не было. Аноним, уже переставший быть таковым, немного беспокойно оглядывался по сторонам, но когда его представляли остальным гостям, манеры его были безупречны.
— Мисс Хардкасл, мисс Дункан, — объявил Дженкинс, появляясь в дверях, и в гостиную вошла Миллисент с белой розой, прикрепленной к корсажу.
— Констанция, Пруденс, простите, что приехала так поздно, — сказала она, подходя к сестрам и протягивая им руки. — У одной из горничных разболелся зуб, и мне пришлось отвезти ее к дантисту, чтобы удалить его. Она ужасно боялась ехать одна.
Миллисент нельзя было назвать ни дурнушкой, ни привлекательной, но у нее было кроткое лицо. Для понимающего человека это многое говорило о ее характере. Ей было уже за тридцать, и она почти примирилась с общим убеждением, что ей уже не удастся найти себе мужа. По крайней мере она делала вид, что примирилась, чтобы сохранить достоинство, — ведь нет ничего хуже, чем вызывать всеобщую жалость. Но в глубине души она мечтала о собственном доме, вдали от больной матери, которая была непревзойденной мастерицей в искусстве использования своих многочисленных болезней для того, чтобы манипулировать дочерью. Миллисент иногда мечтала о собственном ребенке, домике в деревне и спокойном, непритязательном муже. Но она держала эти мечты при себе.
Сестры тепло поприветствовали ее, и она повернулась к остальным гостям. Артур Мелвин стоял чуть в стороне, держа в одной руке чашку с чаем, а в другой — тарелку с куском пирога и наблюдая затем, как Миллисент обменивалась приветствиями со знакомыми и с видом искренней заинтересованности справлялась об их здоровье.
Артур обратил внимание на ее костюм: аккуратный и очень простой жакет с юбкой из коричневой саржи. На ней была подходящая по цвету шляпка, украшенная фазаньим пером. Ее одежда была скорее практичной, чем элегантной. Ему понравились ее мягкий голос и манеры, говорившие о том, что она очень скромна и имеет склонность к уединению. Принимая все это во внимание, на первый взгляд мисс Хардкасл показалась ему как раз той женщиной, которую он искал. Он подошел к пианино, рядом с которым мисс Дункан беседовала с очень молоденькой девушкой.
— А, мистер Мелвин. — Констанция улыбнулась ему. — Могу я предложить вам еще чаю?
— Нет, благодарю вас. — Он поставил чашку с тарелкой на пианино. — Я хотел попросить вас представить меня мисс Хардкасл.
— О, разумеется, — ответила Констанция. — Она такая приятная женщина.
Она подвела его к Миллисент, представила, после чего удалилась и оставила их одних.
— Как, на твой взгляд, продвигаются дела? — тихо спросила ее Пруденс спустя полчаса.
— Не знаю. Но они все еще разговаривают, — прошептала в ответ Констанция. — По-моему, мы отработали наш гонорар.
Глава 16
— Ты пойдешь?
Констанция бросила на нее выразительный взгляд, без слов говоривший, что этот вопрос вряд ли нуждается в ответе.
— Надень зеленое с черным шелковое платье, — со смехом предложила Пруденс. — Оно смотрится на тебе сногсшибательно.
— И мамины бриллианты, — добавила Честити. — С той роскошной изумрудной шалью.
— Как скажете, — согласилась Констанция. — Не буду с вами спорить.
Она направилась в сторону гостиной, но в это время раздался звонок в дверь.
— Не забудьте, Дженкинс, — напомнила она. — Белая роза для мисс Хардкасл.
— Я помню, мисс Кон, — ответил многострадальный дворецкий и направился к двери.
Сестры обменялись улыбками.
— Я пойду спрячусь, — сказала Честити. — Желаю вам удачи.
Она скрестила пальцы на счастье и направилась наверх, чтобы там ждать, чем все закончится. Ее сестры поспешили в гостиную, чтобы занять свои места и подготовиться к приему гостей.
Аноним прибыл ровно в половине третьего. Он вручил свою карточку Дженкинсу, объяснил причину своего прихода, после чего его проводили в гостиную. Там уже собралась небольшая группа гостей, которые вполголоса беседовали между собой. У всех женщин к корсажам были прикреплены свежесрезанные розы. Ему было достаточно одного взгляда, чтобы обнаружить, что белой розы среди них нет.
Дженкинс объявил:
— Артур Мелвин, эсквайр.
Констанция шагнула ему навстречу и обратилась к нему слегка вопросительным тоном:
— Мне кажется, я не имела удовольствия встречаться с вами прежде. Я — Констанция Дункан.
— Я прошу извинить меня за вторжение, — сказал Аноним. — Насколько мне известно, лорд Джерси собирался заехать к вам сегодня, а у меня к нему срочное дело.
Констанция огляделась по сторонам:
— Мне жаль, но он еще не появлялся. Может быть, он появится чуть позже. Позвольте познакомить вас с моей сестрой. Я надеюсь, вы выпьете с нами чаю.
Она представила его Пруденс и обменялась с ней выразительным взглядом. Миллисент все еще не было. Аноним, уже переставший быть таковым, немного беспокойно оглядывался по сторонам, но когда его представляли остальным гостям, манеры его были безупречны.
— Мисс Хардкасл, мисс Дункан, — объявил Дженкинс, появляясь в дверях, и в гостиную вошла Миллисент с белой розой, прикрепленной к корсажу.
— Констанция, Пруденс, простите, что приехала так поздно, — сказала она, подходя к сестрам и протягивая им руки. — У одной из горничных разболелся зуб, и мне пришлось отвезти ее к дантисту, чтобы удалить его. Она ужасно боялась ехать одна.
Миллисент нельзя было назвать ни дурнушкой, ни привлекательной, но у нее было кроткое лицо. Для понимающего человека это многое говорило о ее характере. Ей было уже за тридцать, и она почти примирилась с общим убеждением, что ей уже не удастся найти себе мужа. По крайней мере она делала вид, что примирилась, чтобы сохранить достоинство, — ведь нет ничего хуже, чем вызывать всеобщую жалость. Но в глубине души она мечтала о собственном доме, вдали от больной матери, которая была непревзойденной мастерицей в искусстве использования своих многочисленных болезней для того, чтобы манипулировать дочерью. Миллисент иногда мечтала о собственном ребенке, домике в деревне и спокойном, непритязательном муже. Но она держала эти мечты при себе.
Сестры тепло поприветствовали ее, и она повернулась к остальным гостям. Артур Мелвин стоял чуть в стороне, держа в одной руке чашку с чаем, а в другой — тарелку с куском пирога и наблюдая затем, как Миллисент обменивалась приветствиями со знакомыми и с видом искренней заинтересованности справлялась об их здоровье.
Артур обратил внимание на ее костюм: аккуратный и очень простой жакет с юбкой из коричневой саржи. На ней была подходящая по цвету шляпка, украшенная фазаньим пером. Ее одежда была скорее практичной, чем элегантной. Ему понравились ее мягкий голос и манеры, говорившие о том, что она очень скромна и имеет склонность к уединению. Принимая все это во внимание, на первый взгляд мисс Хардкасл показалась ему как раз той женщиной, которую он искал. Он подошел к пианино, рядом с которым мисс Дункан беседовала с очень молоденькой девушкой.
— А, мистер Мелвин. — Констанция улыбнулась ему. — Могу я предложить вам еще чаю?
— Нет, благодарю вас. — Он поставил чашку с тарелкой на пианино. — Я хотел попросить вас представить меня мисс Хардкасл.
— О, разумеется, — ответила Констанция. — Она такая приятная женщина.
Она подвела его к Миллисент, представила, после чего удалилась и оставила их одних.
— Как, на твой взгляд, продвигаются дела? — тихо спросила ее Пруденс спустя полчаса.
— Не знаю. Но они все еще разговаривают, — прошептала в ответ Констанция. — По-моему, мы отработали наш гонорар.
Глава 16
Констанция накинула на обнаженные плечи изумрудную шелковую шаль и потрогала пальцами бриллиантовое колье, обвивавшее ее шею.
— Тебе не кажется, что бриллианты — это чересчур?
— Вовсе нет, — объявила Пруденс. — Но диадема была бы уже лишней, поскольку это всего лишь обычный ужин.
— Это утешает, — сказала сестра. — Я боялась, что ты станешь настаивать на том, чтобы я надела и диадему.
— Если бы ты отправлялась на бал, я бы настаивала. — Пруденс застегнула бриллиантовый браслет на руке сестры повыше локтя, чтобы его не закрывали длинные перчатки. — Пусть Чес закончит твою прическу.
Констанция села у зеркала и принялась критически наблюдать за тем, как Честити завязывает черную бархатную ленту вокруг низко уложенного пучка.
— Этот стиль очень тебе идет. — Честити высвободила несколько прядей, чтобы они обрамляли лоб и несколько смягчали строгость прически. — А его простота лишь подчеркивает изящество туалета и украшений.
Констанция поднялась со стула и критически осмотрела свое отражение в зеркале. Ее платье было из светло-зеленого шелка с изящно вышитым черным узором филигранной работы. Черные шелковые перчатки, веер из слоновой кости и расшитая бриллиантами сумочка довершали ансамбль.
— По-моему, я выгляжу недотрогой, — заметила она.
— Скорее загадочной и волнующей, — рассмеялась Пруденс. — Чего еще может желать мужчина?
— В величественных залах палаты общин ум мужчины должен быть сосредоточен на более серьезных вещах, — с праведным видом объявила Констанция. — Я не хочу отвлекать его.
— Если ты хочешь успеть вовремя, тогда пора выходить. — Честити направилась к дверям. — Кобем, должно быть, уже ждет тебя.
Констанция последовала за ней, в то время как Пруденс на ходу продолжала поправлять се шаль.
— Надеюсь, что вам предстоит не очень скучный вечер. Меня мучает совесть, что я оставляю вас наедине с Генри и папой.
— О, все будет хорошо, не думай об этом, — сказала Пруденс, легко подталкивая ее к дверям. — Папа никогда не бывает невежлив с посторонними, даже если они раздражают его. А как только Генри сядет играть после ужина, готова поспорить, что папа ускользнет в свой клуб.
Констанции нечего было на это возразить, да она и не хотела возражать. Сестры вышли вместе с ней на улицу, где Кобем ждал с экипажем.
— Если ты надумаешь загулять на всю ночь, — Пруденс понимающе улыбнулась, — постарайся вернуться завтра к свадебной церемонии.
Констанция не удостоила ее ответом. Она села в экипаж и откинулась на сиденье. Кобем тронулся с места, и они неспешно проследовали по Уайтхоллу в сторону здания парламента. Она вышла из экипажа у ворот палаты общин, и стоявший на страже полицейский инспектор подошел к ней и вежливо поздоровался:
— Мисс Дункан, мистер Энсор предупредил нас о вашем приезде. Он ждет вас на террасе. Один из моих людей проводит вас.
Он указал на полицейского, который церемонно поклонился и повел Констанцию подлинным каменным коридорам, пока они не очутились на террасе, выходившей на Темзу.
Макс стоял посреди группы людей возле балюстрады. Едва завидев Констанцию, он быстрым шагом направился к ней.
— Констанция.
Он взял ее руку и поднес к губам. Такое приветствие было несколько необычным, но оно вполне соответствовало окружавшей их обстановке и строгости ее туалета.
— У меня дыхание захватывает при виде тебя, — прошептал он ей на ухо, когда брал под руку. — Мы обедаем не одни, поскольку здесь косо смотрят на женщин, появляющихся без провожатых. Но я надеюсь, что общество, которое соберется за обедом, тебе понравится.
Констанция ожидала, что так будет. Одно дело — обедать наедине с мужчиной, который не является ни родственником, ни женихом, где-нибудь в ресторанчике на Кенсингтон-Черч-стрит, и совсем другое — в этом бастионе мужского шовинизма.
Девушку тем не менее удивило, что за столом рядом с ней оказались премьер-министр и трое наиболее влиятельных членов кабинета министров, причем все они были с женами. Внезапно ей пришла в голову мысль, что ее оценивают — станет ли она подходящей женой для начинающего многообещающего политика. В этих кругах жена играла очень большую роль. Она могла сделать мужу карьеру, а могла и погубить ее.
Когда они разместились за большим круглым столом в обеденном зале, Констанция бросила испытующий взгляд на Макса. Он ответил ей ничего не выражавшей улыбкой и обратился с каким-то замечанием к даме, сидевшей справа от него. Констанция тоже вступила в беседу с легкостью, которая достигается воспитанием и привычкой. Главным в таких беседах было не сказать ничего мало-мальски важного и никоим образом не выдать своих собственных мнений и чувств.
Ее вилка застыла в воздухе, когда до нее внезапно донесся голос жены министра финансов:
— Как всегда говорит Асквит, мужчина есть мужчина, а женщина есть женщина. Парламент не в силах сделать их одинаковыми.
Дама резко закрыла веер, а на ее щеках появился негодующий румянец. Констанция поймала предостерегающий взгляд Макса и снова принялась за свой ростбиф. Итак, ей уже затыкают рот. Ее политические убеждения могут поставить его в неловкое положение. Ну что ж, пусть будет так. В любом случае собравшиеся за этим столом вряд ли станут подходящей аудиторией для страстных речей в защиту женского равноправия. И подобными неуместными речами она не завоюет ни друзей себе, ни последователей своему делу.
Но предостережение Макса ее задело. Он сопровождал ее на собрание женского союза. Он познакомился с Панкхерстами. Он знал, с какой страстью она придерживается своих убеждений. И если бы он испытывал хоть малейшее уважение к этим убеждениям, он не мешал бы ей выносить их на обсуждение.
По знаку жены премьер-министра дамы поднялись и направились в гостиную, оставив мужчин наслаждаться портвейном и сигарами, пока женщины сплетничают, поправляют макияж и пьют кофе..
Констанция приготовилась к допросу.
— Как давно вы знакомы с мистером Энсором, мисс Дункан? — спросила леди Кемпбелл-Баннерман, устраиваясь с чашкой кофе на диване.
— Несколько недель, — ответила Констанция. — Я хорошо знаю его сестру, леди Грэм.
— О да, конечно. Очаровательная женщина. Насколько мне известно, ее муж регулярно посещает заседания палаты лордов.
— Несомненно.
Констанция медленно, мелкими глоточками пила свой кофе. Она казалась совершенно спокойной, ничто не выдавало того, что вся она была словно натянутая струна в ожидании дальнейших расспросов.
— Лорд Дункан, кажется, тоже очень ответственно относится к своим парламентским обязанностям.
— Мой отец регулярно посещает заседания, — подтвердила Констанция.
— А вы, мисс Дункан? Вы интересуетесь политикой?
— Очень. — Улыбка Констанции стала почти хищной.
— По-моему, женщинам не слишком подобает интересоваться политикой. Даже тем, чья домашняя жизнь подчинена политической деятельности их мужей, — заметила леди Асквит. — Наша роль заключается в том, чтобы создать для них спокойную, уютную обстановку, помогающую им в этой деятельности.
— О да, нам приходится делать все возможное, чтобы их ни в малейшей степени не касались домашние хлопоты и заботы, — доверительно сказала одна из дам, наклонившись к Констанции и похлопав ее по руке. — Наши мужья выполняют важную работу для нашей страны. Для нас большая честь — помогать им.
Констанция ответила слабой улыбкой.
— В конце концов, это меньшее, что мы можем сделать, в то время как нам выпало счастье иметь мужей, которые могут принимать решения за нас для нашего же блага. Вы так не думаете, мисс Дункан?
— Нет, — возразила Констанция, отставляя в сторону свой кофе. — Нет, мадам. Я вовсе так не думаю. Я не считаю честью и счастьем то, что решения за меня принимают мужчины по той лишь причине, что они родились мужчинами. Я считаю, что сама вполне способна принимать решения, которые пойдут мне во благо.
Последовало оцепенелое молчание. Одна Констанция, казалось, оставалась совершенно невозмутимой. Она подождала несколько мгновений, потом, когда стало ясно, что ответа на ее слова не последует, поднялась, пробормотала извинение и направилась на террасу.
Проходя мимо небольшого кабинета, примыкавшего к обеденному залу, она услышала голос Макса. Она остановилась в нерешительности, не желая входить, так как подозревала, что это было одно из помещений, вход куда для женщин был закрыт. Скорее всего так оно и было, поскольку в здании парламента было очень мало мест, куда допускали женщин. И даже Констанция не рискнула бы нарушить эти правила.
Он говорил в полный голос, так же как и его собеседники — премьер-министр и Асквит. И, едва услышав первые слова, Констанция стала подслушивать без всяких угрызений совести.
— В парламент явится депутация с петицией, — сказал Макс. — Я не знаю, когда, дата еще не установлена.
— Нам следует отказаться принимать петицию, — произнес Асквит. — Если мы примем петицию, это придаст некоторую легитимность их движению.
— Это, безусловно, так, — отозвался Макс. — Но это приведет их в ярость. — Он коротко рассмеялся. — Я видел этих женщин в действии, премьер-министр, и они страстно преданы своему делу. Мне кажется, что лучше всего будет вести политику умиротворения. Мы примем петицию, но ничего делать не станем.
«Я видел этих женщин в действии»! Констанция едва сдерживала ярость. Чтобы не выдать своего присутствия, она так крепко сжала кулаки, что ее ногти впились в ладони даже сквозь перчатки. Как мог он говорить так небрежно? Как смел он не принять всерьез ее признания о страстной приверженности борьбе женщин за равноправие? Она пыталась изменить его мнение о суфражистках, но в то же время ей хотелось поделиться с ним своими сокровенными тайнами, потому что она считала, что это пойдет на пользу их отношениям. И как он поступил с ее откровенными признаниями? Посмеялся над ними и использовал для борьбы против союза.
— Я буду держать вас в курсе событий, — говорил тем временем Макс. — Вероятно, мне удастся узнать подробности об их следующем шаге до того, как они станут всеобщим достоянием. Это даст нам время для того, чтобы спланировать ответные действия.
— Прекрасно. Как говорят, предупрежден — значит, вооружен.
Констанция тихонько отошла от дверей кабинета. Ей хотелось немедленно уехать, но осторожность подсказывала, что нужно остаться. Она не хотела, чтобы Макс узнал о том, что она подслушала их разговор, пока она не решит, как поступить. Холодный голос рассудка подсказывал ей, что действовать поспешно или под влиянием гнева всегда неразумно. Предательство Макса заслуживало более хитроумной мести. Пока злость заглушала ее боль, но эта боль обещала быть жестокой. Она позволила себе слишком сблизиться с ним. Она уже начала подумывать о любви, о будущем. А вместо этого натолкнулась на предательство.
На террасе свежий воздух немного охладил ее разгорячившиеся щеки и прояснил мысли, и, когда Макс подошел к ней, она смогла встретить его улыбкой.
— Я и не знал, что ты здесь совсем одна, — сказал он, останавливаясь рядом с ней и облокачиваясь на парапет.
Было время прилива, и, несмотря на поздний час, по реке плыли груженые баржи, направлявшиеся в доки.
— Мои собеседницы вызвали у меня раздражение, — напрямик заявила она.
— А! — Он покачал головой. — Этого я и боялся.
— Тогда зачем ты пригласил меня? Разве ты не боялся, что я поставлю тебя в неловкое положение?
— Нет, — с искренним удивлением ответил он. — Вовсе нет. Как тебе пришла в голову подобная мысль?
Она пожала плечами:
— Не знаю. Я устала, Макс. У меня был довольно трудный день.
Он испытующим взглядом посмотрел на нее. Констанция редко уставала. Она всегда была полна энергии. И все же сегодня она и вправду казалась немного поникшей. Он подумал, что, может быть, это было как-то связано с ее циклом. Он довольно часто замечал, как в определенное время месяца самые уравновешенные и разумные женщины становились нервными и легко возбудимыми.
Констанцию удивляло, что он мог стоять здесь, разговаривать с ней и вести себя в точности как всегда, в то время как сам только что перед этим обсуждал, как будет обманывать ее, словно это было самым нормальным, единственно приемлемым образом действий. В это почти невозможно было поверить. Но она слышала то, что слышала. Ее первое впечатление о Максе Энсоре было правильным, а она позволила своим эмоциям одержать верх. «Типично женское поведение», — с отвращением к себе подумала она.
Она почувствовала, что больше не в состоянии ни минуты находиться в его обществе, и резко сказала:
— Пожалуйста, извинись за меня. Я плохо себя чувствую. Я возьму кеб.
— Нет, я сам отвезу тебя домой. У тебя есть накидка?
— Нет.
Она поплотнее завернулась в шаль. Не было возможности вежливо отклонить его предложение, а вступать с ним в конфликт она не была еще готова.
Макс не пытался поддерживать разговор. В кебе он положил руку ей на плечо, но, когда она передернула плечами, тут же убрал ее. Он не мог представить, что могло быть не так между ними, следовательно, все было нормально. Она просто устала. У нее наступили критические дни. И ничего больше.
Он проводил ее до дверей и наклонился, чтобы поцеловать. Она повернула голову, так, что вместо губ он коснулся губами ее щеки.
— Наверное, у тебя болит голова, — сочувственно произнес он. — Я все понимаю.
Констанция удивленно уставилась на него. Понимает? Что понимает? Как он может понимать? И тут, увидев на его лице сочувственную, но в то же время немного высокомерную улыбку, она догадалась, что он имел в виду. Как это типично по-мужски! Он мог найти только одно объяснение тому, почему она так внезапно отдалилась от него.
Макс колебался, не зная, нужно ли еще что-нибудь сказать, чтобы нарушить внезапно повисшую между ними тишину, и пока он раздумывал, она пожелала ему спокойной ночи и, открыв дверь своим ключом, вошла в дом.
Макс, нахмурившись, постоял немного на тротуаре, потом покачал головой и зашагал прочь, не подозревая, что Констанция следила за ним в окно.
Констанция направилась в гостиную, где, как она знала, сестры ждали ее возвращения.
— Что, черт побери, с тобой случилось? — воскликнула Пруденс, едва Констанция появилась на пороге.
— Кон, у тебя такой вид, будто ты увидела привидение, — озабоченно сказала Честити. — Ты не заболела?
— У меня тяжело на сердце, — с горькой улыбкой призналась Констанция. — Я такая дура! Так гордилась тем, какая я умная, как могу перехитрить любого, особенно любого мужчину, а попалась на самую старую в мире приманку! Несчастная простофиля!
Она налила себе в бокал коньяку и встала возле незажженного камина, поставив на решетку элегантно обутую ножку.
— Мне кажется, будет лучше, если ты расскажешь все по порядку, — предложила Пруденс. — Я полагаю, это имеет какое-то отношение к Максу?
— Самое прямое.
Пока она рассказывала им, они слушали ее в оцепенелом молчании.
— И знаете, что? — Констанция усмехнулась, заканчивая свой рассказ. — Он решил, что моя внезапная холодность объясняется тем, что у меня наступили критические дни. Как вам это понравится?! — Она с горечью рассмеялась и залпом выпила коньяк.
— Что ты теперь собираешься делать? — спросила Пруденс, решив оставить проявления сочувствия Честити, которая со слезами на глазах уже обнимала сестру. Констанция нуждалась не только в сочувствии, но и в практической помощи.
Констанция высвободилась из объятий Честити, порылась в сумочке и достала носовой платок. Она вытерла глаза с таким решительным видом, словно этим движением отбрасывала все ненужные эмоции.
— Я собираюсь нанести удар, — заявила она. — На страницах «Леди Мейфэра». Если мы отнесем материал в типографию завтра утром, войдет он в субботнее издание, как ты думаешь, Чес?
— Должен войти, — ответила сестра. — Сэм обычно очень сговорчивый. Если необходимо, он добавит лишнюю страницу.
— Отлично, — сказала Констанция. — Макс Энсор даже не поймет, откуда нанесен удар.
— Хорошая идея, — согласилась Пруденс. — Но тебе не кажется, что сначала надо поговорить с ним о том, что ты услышала?
— Нет. — Констанция решительно покачала головой. — Я буду избегать его, пока не напечатают статью. Если я случайно встречусь с ним, то буду только улыбаться. Я хочу застать его врасплох, а затем нанести удар. Совершенно неожиданный и сокрушительный! — Она мрачно улыбнулась. — А ближайшие день-два я проведу в уединении из-за моих женских дел. — Ее мрачная улыбка сменилась саркастической. — А вы пока можете немного поразвлечься на этот счет. Если он явится с визитом, можете позволить себе сделать пару тонких намеков, чтобы подтвердить его предположения. Может быть, я даже спрячусь за портьерами, чтобы за всем этим понаблюдать.
— Ты не сделаешь ничего подобного, если хочешь, чтобы мы выглядели убедительно, — заявила Пруденс, но в глазах ее вспыхнули озорные огоньки. — Но я согласна, это может оказаться весьма забавным. Ты не находишь, Чес?
Но Честити, похоже, эта перспектива забавляла меньше, чем ее сестер. Она озабоченно нахмурилась.
— Ты собираешься назвать его имя в статье? — спросила она.
— О нет, Чес. — Улыбка Кон снова сделалась мрачной. — Я просто позабочусь о том, чтобы по некоторым намекам было легко опознать этого достопочтенного джентльмена… вот уж действительно, достопочтенного! — Она с негодованием покачала головой, потом снова наполнила свой бокал. — А вы отправляйтесь в постель. Я слишком возбуждена, чтобы спать, так что лучше поработаю над статьей.
Она направилась к секретеру, держа в руке бокал.
— Если ты уверена… — с сомнением произнесла Честити.
— Совершенно уверена. Мое общество вряд ли сейчас доставит удовольствие кому-либо. К тому же я хочу успеть написать статью и сдать ее в типографию до того, как они сверстают следующий номер. — Она села и придвинула к себе стопку бумаги. — Кстати, как там Генри?
— Он перепуган, как бездомный котенок, — сказала Пруденс. — За ужином он едва проронил несколько слов, несмотря на все попытки отца расшевелить его. А после ужина сел поиграть нам. Отец вежливо слушал его с полчаса, потом извинился и уехал в свой клуб. А в одиннадцать мы отправили Генри спать. Если бы я позволила, Чес сама уложила бы его да еще одеяло бы подоткнула.
Констанция рассеянно улыбнулась:
— Значит, мы сможем доставить его завтра в Кэкстон-Холл?
— Без сомнения, — заверила ее Пруденс. — А после этого пусть Амелия нянчится с ним. — Она взялась за ручку двери и помедлила в нерешительности. — Ты уверена, что с тобой все в порядке?
— Совершенно уверена, — ответила Констанция, принимаясь за работу.
Ее сестры обменялись взглядами, потом пожелали ей спокойной ночи и вышли из комнаты.
Было уже около трех часов, когда Констанция наконец отложила перо, довольная результатом своих трудов. Если в эту минуту у Макса Энсора не горели уши, это было бы странно. Страшная усталость накатилась на нее. Констанция поднялась и зевнула. Она уже не чувствовала обиды, только злость. И удовлетворение оттого, что смогла найти выход этой злости.
В глубине души она понимала, что просто боится думать о полученной ране. Было легче пока что винить себя за то, что она пошла против своих инстинктов, и злиться на Макса за его предательство. Боль придет позже. Она отправилась в спальню и, к собственному удивлению, крепко проспала до самого утра.
Ее разбудила Честити, тихо вошедшая в комнату с подносом в руках. Она поставила поднос на туалетный столик и раздвинула портьеры на окнах, впуская в комнату серый холодный свет.
— Бог мой, — пробормотала Констанция, — не слишком радостная погода для свадьбы.
— Хорошо хотя бы, что нет дождя, — сказала Честити, наливая чай и ставя перед ней поднос. — Ты долго спала.
— Я работала допоздна. — Констанция села и с признательной улыбкой взяла с подноса чашку с чаем. — Как раз то, что мне было нужно, Чес.
Честити, держа в руках чашку с чаем, села на краешек крот вати.
— Пру понесла твою статью в типографию, потом она собирается зайти в цветочный магазин. Мы решили, что Генри вставит в петлицу красную розу, а мы все прикрепим к корсажу белые. А для Амелии сделаем маленький букет из розовых роз и, возможно, ландышей. Что-нибудь милое и свежее. Пру знает толк в цветах.
— Тебе не кажется, что бриллианты — это чересчур?
— Вовсе нет, — объявила Пруденс. — Но диадема была бы уже лишней, поскольку это всего лишь обычный ужин.
— Это утешает, — сказала сестра. — Я боялась, что ты станешь настаивать на том, чтобы я надела и диадему.
— Если бы ты отправлялась на бал, я бы настаивала. — Пруденс застегнула бриллиантовый браслет на руке сестры повыше локтя, чтобы его не закрывали длинные перчатки. — Пусть Чес закончит твою прическу.
Констанция села у зеркала и принялась критически наблюдать за тем, как Честити завязывает черную бархатную ленту вокруг низко уложенного пучка.
— Этот стиль очень тебе идет. — Честити высвободила несколько прядей, чтобы они обрамляли лоб и несколько смягчали строгость прически. — А его простота лишь подчеркивает изящество туалета и украшений.
Констанция поднялась со стула и критически осмотрела свое отражение в зеркале. Ее платье было из светло-зеленого шелка с изящно вышитым черным узором филигранной работы. Черные шелковые перчатки, веер из слоновой кости и расшитая бриллиантами сумочка довершали ансамбль.
— По-моему, я выгляжу недотрогой, — заметила она.
— Скорее загадочной и волнующей, — рассмеялась Пруденс. — Чего еще может желать мужчина?
— В величественных залах палаты общин ум мужчины должен быть сосредоточен на более серьезных вещах, — с праведным видом объявила Констанция. — Я не хочу отвлекать его.
— Если ты хочешь успеть вовремя, тогда пора выходить. — Честити направилась к дверям. — Кобем, должно быть, уже ждет тебя.
Констанция последовала за ней, в то время как Пруденс на ходу продолжала поправлять се шаль.
— Надеюсь, что вам предстоит не очень скучный вечер. Меня мучает совесть, что я оставляю вас наедине с Генри и папой.
— О, все будет хорошо, не думай об этом, — сказала Пруденс, легко подталкивая ее к дверям. — Папа никогда не бывает невежлив с посторонними, даже если они раздражают его. А как только Генри сядет играть после ужина, готова поспорить, что папа ускользнет в свой клуб.
Констанции нечего было на это возразить, да она и не хотела возражать. Сестры вышли вместе с ней на улицу, где Кобем ждал с экипажем.
— Если ты надумаешь загулять на всю ночь, — Пруденс понимающе улыбнулась, — постарайся вернуться завтра к свадебной церемонии.
Констанция не удостоила ее ответом. Она села в экипаж и откинулась на сиденье. Кобем тронулся с места, и они неспешно проследовали по Уайтхоллу в сторону здания парламента. Она вышла из экипажа у ворот палаты общин, и стоявший на страже полицейский инспектор подошел к ней и вежливо поздоровался:
— Мисс Дункан, мистер Энсор предупредил нас о вашем приезде. Он ждет вас на террасе. Один из моих людей проводит вас.
Он указал на полицейского, который церемонно поклонился и повел Констанцию подлинным каменным коридорам, пока они не очутились на террасе, выходившей на Темзу.
Макс стоял посреди группы людей возле балюстрады. Едва завидев Констанцию, он быстрым шагом направился к ней.
— Констанция.
Он взял ее руку и поднес к губам. Такое приветствие было несколько необычным, но оно вполне соответствовало окружавшей их обстановке и строгости ее туалета.
— У меня дыхание захватывает при виде тебя, — прошептал он ей на ухо, когда брал под руку. — Мы обедаем не одни, поскольку здесь косо смотрят на женщин, появляющихся без провожатых. Но я надеюсь, что общество, которое соберется за обедом, тебе понравится.
Констанция ожидала, что так будет. Одно дело — обедать наедине с мужчиной, который не является ни родственником, ни женихом, где-нибудь в ресторанчике на Кенсингтон-Черч-стрит, и совсем другое — в этом бастионе мужского шовинизма.
Девушку тем не менее удивило, что за столом рядом с ней оказались премьер-министр и трое наиболее влиятельных членов кабинета министров, причем все они были с женами. Внезапно ей пришла в голову мысль, что ее оценивают — станет ли она подходящей женой для начинающего многообещающего политика. В этих кругах жена играла очень большую роль. Она могла сделать мужу карьеру, а могла и погубить ее.
Когда они разместились за большим круглым столом в обеденном зале, Констанция бросила испытующий взгляд на Макса. Он ответил ей ничего не выражавшей улыбкой и обратился с каким-то замечанием к даме, сидевшей справа от него. Констанция тоже вступила в беседу с легкостью, которая достигается воспитанием и привычкой. Главным в таких беседах было не сказать ничего мало-мальски важного и никоим образом не выдать своих собственных мнений и чувств.
Ее вилка застыла в воздухе, когда до нее внезапно донесся голос жены министра финансов:
— Как всегда говорит Асквит, мужчина есть мужчина, а женщина есть женщина. Парламент не в силах сделать их одинаковыми.
Дама резко закрыла веер, а на ее щеках появился негодующий румянец. Констанция поймала предостерегающий взгляд Макса и снова принялась за свой ростбиф. Итак, ей уже затыкают рот. Ее политические убеждения могут поставить его в неловкое положение. Ну что ж, пусть будет так. В любом случае собравшиеся за этим столом вряд ли станут подходящей аудиторией для страстных речей в защиту женского равноправия. И подобными неуместными речами она не завоюет ни друзей себе, ни последователей своему делу.
Но предостережение Макса ее задело. Он сопровождал ее на собрание женского союза. Он познакомился с Панкхерстами. Он знал, с какой страстью она придерживается своих убеждений. И если бы он испытывал хоть малейшее уважение к этим убеждениям, он не мешал бы ей выносить их на обсуждение.
По знаку жены премьер-министра дамы поднялись и направились в гостиную, оставив мужчин наслаждаться портвейном и сигарами, пока женщины сплетничают, поправляют макияж и пьют кофе..
Констанция приготовилась к допросу.
— Как давно вы знакомы с мистером Энсором, мисс Дункан? — спросила леди Кемпбелл-Баннерман, устраиваясь с чашкой кофе на диване.
— Несколько недель, — ответила Констанция. — Я хорошо знаю его сестру, леди Грэм.
— О да, конечно. Очаровательная женщина. Насколько мне известно, ее муж регулярно посещает заседания палаты лордов.
— Несомненно.
Констанция медленно, мелкими глоточками пила свой кофе. Она казалась совершенно спокойной, ничто не выдавало того, что вся она была словно натянутая струна в ожидании дальнейших расспросов.
— Лорд Дункан, кажется, тоже очень ответственно относится к своим парламентским обязанностям.
— Мой отец регулярно посещает заседания, — подтвердила Констанция.
— А вы, мисс Дункан? Вы интересуетесь политикой?
— Очень. — Улыбка Констанции стала почти хищной.
— По-моему, женщинам не слишком подобает интересоваться политикой. Даже тем, чья домашняя жизнь подчинена политической деятельности их мужей, — заметила леди Асквит. — Наша роль заключается в том, чтобы создать для них спокойную, уютную обстановку, помогающую им в этой деятельности.
— О да, нам приходится делать все возможное, чтобы их ни в малейшей степени не касались домашние хлопоты и заботы, — доверительно сказала одна из дам, наклонившись к Констанции и похлопав ее по руке. — Наши мужья выполняют важную работу для нашей страны. Для нас большая честь — помогать им.
Констанция ответила слабой улыбкой.
— В конце концов, это меньшее, что мы можем сделать, в то время как нам выпало счастье иметь мужей, которые могут принимать решения за нас для нашего же блага. Вы так не думаете, мисс Дункан?
— Нет, — возразила Констанция, отставляя в сторону свой кофе. — Нет, мадам. Я вовсе так не думаю. Я не считаю честью и счастьем то, что решения за меня принимают мужчины по той лишь причине, что они родились мужчинами. Я считаю, что сама вполне способна принимать решения, которые пойдут мне во благо.
Последовало оцепенелое молчание. Одна Констанция, казалось, оставалась совершенно невозмутимой. Она подождала несколько мгновений, потом, когда стало ясно, что ответа на ее слова не последует, поднялась, пробормотала извинение и направилась на террасу.
Проходя мимо небольшого кабинета, примыкавшего к обеденному залу, она услышала голос Макса. Она остановилась в нерешительности, не желая входить, так как подозревала, что это было одно из помещений, вход куда для женщин был закрыт. Скорее всего так оно и было, поскольку в здании парламента было очень мало мест, куда допускали женщин. И даже Констанция не рискнула бы нарушить эти правила.
Он говорил в полный голос, так же как и его собеседники — премьер-министр и Асквит. И, едва услышав первые слова, Констанция стала подслушивать без всяких угрызений совести.
— В парламент явится депутация с петицией, — сказал Макс. — Я не знаю, когда, дата еще не установлена.
— Нам следует отказаться принимать петицию, — произнес Асквит. — Если мы примем петицию, это придаст некоторую легитимность их движению.
— Это, безусловно, так, — отозвался Макс. — Но это приведет их в ярость. — Он коротко рассмеялся. — Я видел этих женщин в действии, премьер-министр, и они страстно преданы своему делу. Мне кажется, что лучше всего будет вести политику умиротворения. Мы примем петицию, но ничего делать не станем.
«Я видел этих женщин в действии»! Констанция едва сдерживала ярость. Чтобы не выдать своего присутствия, она так крепко сжала кулаки, что ее ногти впились в ладони даже сквозь перчатки. Как мог он говорить так небрежно? Как смел он не принять всерьез ее признания о страстной приверженности борьбе женщин за равноправие? Она пыталась изменить его мнение о суфражистках, но в то же время ей хотелось поделиться с ним своими сокровенными тайнами, потому что она считала, что это пойдет на пользу их отношениям. И как он поступил с ее откровенными признаниями? Посмеялся над ними и использовал для борьбы против союза.
— Я буду держать вас в курсе событий, — говорил тем временем Макс. — Вероятно, мне удастся узнать подробности об их следующем шаге до того, как они станут всеобщим достоянием. Это даст нам время для того, чтобы спланировать ответные действия.
— Прекрасно. Как говорят, предупрежден — значит, вооружен.
Констанция тихонько отошла от дверей кабинета. Ей хотелось немедленно уехать, но осторожность подсказывала, что нужно остаться. Она не хотела, чтобы Макс узнал о том, что она подслушала их разговор, пока она не решит, как поступить. Холодный голос рассудка подсказывал ей, что действовать поспешно или под влиянием гнева всегда неразумно. Предательство Макса заслуживало более хитроумной мести. Пока злость заглушала ее боль, но эта боль обещала быть жестокой. Она позволила себе слишком сблизиться с ним. Она уже начала подумывать о любви, о будущем. А вместо этого натолкнулась на предательство.
На террасе свежий воздух немного охладил ее разгорячившиеся щеки и прояснил мысли, и, когда Макс подошел к ней, она смогла встретить его улыбкой.
— Я и не знал, что ты здесь совсем одна, — сказал он, останавливаясь рядом с ней и облокачиваясь на парапет.
Было время прилива, и, несмотря на поздний час, по реке плыли груженые баржи, направлявшиеся в доки.
— Мои собеседницы вызвали у меня раздражение, — напрямик заявила она.
— А! — Он покачал головой. — Этого я и боялся.
— Тогда зачем ты пригласил меня? Разве ты не боялся, что я поставлю тебя в неловкое положение?
— Нет, — с искренним удивлением ответил он. — Вовсе нет. Как тебе пришла в голову подобная мысль?
Она пожала плечами:
— Не знаю. Я устала, Макс. У меня был довольно трудный день.
Он испытующим взглядом посмотрел на нее. Констанция редко уставала. Она всегда была полна энергии. И все же сегодня она и вправду казалась немного поникшей. Он подумал, что, может быть, это было как-то связано с ее циклом. Он довольно часто замечал, как в определенное время месяца самые уравновешенные и разумные женщины становились нервными и легко возбудимыми.
Констанцию удивляло, что он мог стоять здесь, разговаривать с ней и вести себя в точности как всегда, в то время как сам только что перед этим обсуждал, как будет обманывать ее, словно это было самым нормальным, единственно приемлемым образом действий. В это почти невозможно было поверить. Но она слышала то, что слышала. Ее первое впечатление о Максе Энсоре было правильным, а она позволила своим эмоциям одержать верх. «Типично женское поведение», — с отвращением к себе подумала она.
Она почувствовала, что больше не в состоянии ни минуты находиться в его обществе, и резко сказала:
— Пожалуйста, извинись за меня. Я плохо себя чувствую. Я возьму кеб.
— Нет, я сам отвезу тебя домой. У тебя есть накидка?
— Нет.
Она поплотнее завернулась в шаль. Не было возможности вежливо отклонить его предложение, а вступать с ним в конфликт она не была еще готова.
Макс не пытался поддерживать разговор. В кебе он положил руку ей на плечо, но, когда она передернула плечами, тут же убрал ее. Он не мог представить, что могло быть не так между ними, следовательно, все было нормально. Она просто устала. У нее наступили критические дни. И ничего больше.
Он проводил ее до дверей и наклонился, чтобы поцеловать. Она повернула голову, так, что вместо губ он коснулся губами ее щеки.
— Наверное, у тебя болит голова, — сочувственно произнес он. — Я все понимаю.
Констанция удивленно уставилась на него. Понимает? Что понимает? Как он может понимать? И тут, увидев на его лице сочувственную, но в то же время немного высокомерную улыбку, она догадалась, что он имел в виду. Как это типично по-мужски! Он мог найти только одно объяснение тому, почему она так внезапно отдалилась от него.
Макс колебался, не зная, нужно ли еще что-нибудь сказать, чтобы нарушить внезапно повисшую между ними тишину, и пока он раздумывал, она пожелала ему спокойной ночи и, открыв дверь своим ключом, вошла в дом.
Макс, нахмурившись, постоял немного на тротуаре, потом покачал головой и зашагал прочь, не подозревая, что Констанция следила за ним в окно.
Констанция направилась в гостиную, где, как она знала, сестры ждали ее возвращения.
— Что, черт побери, с тобой случилось? — воскликнула Пруденс, едва Констанция появилась на пороге.
— Кон, у тебя такой вид, будто ты увидела привидение, — озабоченно сказала Честити. — Ты не заболела?
— У меня тяжело на сердце, — с горькой улыбкой призналась Констанция. — Я такая дура! Так гордилась тем, какая я умная, как могу перехитрить любого, особенно любого мужчину, а попалась на самую старую в мире приманку! Несчастная простофиля!
Она налила себе в бокал коньяку и встала возле незажженного камина, поставив на решетку элегантно обутую ножку.
— Мне кажется, будет лучше, если ты расскажешь все по порядку, — предложила Пруденс. — Я полагаю, это имеет какое-то отношение к Максу?
— Самое прямое.
Пока она рассказывала им, они слушали ее в оцепенелом молчании.
— И знаете, что? — Констанция усмехнулась, заканчивая свой рассказ. — Он решил, что моя внезапная холодность объясняется тем, что у меня наступили критические дни. Как вам это понравится?! — Она с горечью рассмеялась и залпом выпила коньяк.
— Что ты теперь собираешься делать? — спросила Пруденс, решив оставить проявления сочувствия Честити, которая со слезами на глазах уже обнимала сестру. Констанция нуждалась не только в сочувствии, но и в практической помощи.
Констанция высвободилась из объятий Честити, порылась в сумочке и достала носовой платок. Она вытерла глаза с таким решительным видом, словно этим движением отбрасывала все ненужные эмоции.
— Я собираюсь нанести удар, — заявила она. — На страницах «Леди Мейфэра». Если мы отнесем материал в типографию завтра утром, войдет он в субботнее издание, как ты думаешь, Чес?
— Должен войти, — ответила сестра. — Сэм обычно очень сговорчивый. Если необходимо, он добавит лишнюю страницу.
— Отлично, — сказала Констанция. — Макс Энсор даже не поймет, откуда нанесен удар.
— Хорошая идея, — согласилась Пруденс. — Но тебе не кажется, что сначала надо поговорить с ним о том, что ты услышала?
— Нет. — Констанция решительно покачала головой. — Я буду избегать его, пока не напечатают статью. Если я случайно встречусь с ним, то буду только улыбаться. Я хочу застать его врасплох, а затем нанести удар. Совершенно неожиданный и сокрушительный! — Она мрачно улыбнулась. — А ближайшие день-два я проведу в уединении из-за моих женских дел. — Ее мрачная улыбка сменилась саркастической. — А вы пока можете немного поразвлечься на этот счет. Если он явится с визитом, можете позволить себе сделать пару тонких намеков, чтобы подтвердить его предположения. Может быть, я даже спрячусь за портьерами, чтобы за всем этим понаблюдать.
— Ты не сделаешь ничего подобного, если хочешь, чтобы мы выглядели убедительно, — заявила Пруденс, но в глазах ее вспыхнули озорные огоньки. — Но я согласна, это может оказаться весьма забавным. Ты не находишь, Чес?
Но Честити, похоже, эта перспектива забавляла меньше, чем ее сестер. Она озабоченно нахмурилась.
— Ты собираешься назвать его имя в статье? — спросила она.
— О нет, Чес. — Улыбка Кон снова сделалась мрачной. — Я просто позабочусь о том, чтобы по некоторым намекам было легко опознать этого достопочтенного джентльмена… вот уж действительно, достопочтенного! — Она с негодованием покачала головой, потом снова наполнила свой бокал. — А вы отправляйтесь в постель. Я слишком возбуждена, чтобы спать, так что лучше поработаю над статьей.
Она направилась к секретеру, держа в руке бокал.
— Если ты уверена… — с сомнением произнесла Честити.
— Совершенно уверена. Мое общество вряд ли сейчас доставит удовольствие кому-либо. К тому же я хочу успеть написать статью и сдать ее в типографию до того, как они сверстают следующий номер. — Она села и придвинула к себе стопку бумаги. — Кстати, как там Генри?
— Он перепуган, как бездомный котенок, — сказала Пруденс. — За ужином он едва проронил несколько слов, несмотря на все попытки отца расшевелить его. А после ужина сел поиграть нам. Отец вежливо слушал его с полчаса, потом извинился и уехал в свой клуб. А в одиннадцать мы отправили Генри спать. Если бы я позволила, Чес сама уложила бы его да еще одеяло бы подоткнула.
Констанция рассеянно улыбнулась:
— Значит, мы сможем доставить его завтра в Кэкстон-Холл?
— Без сомнения, — заверила ее Пруденс. — А после этого пусть Амелия нянчится с ним. — Она взялась за ручку двери и помедлила в нерешительности. — Ты уверена, что с тобой все в порядке?
— Совершенно уверена, — ответила Констанция, принимаясь за работу.
Ее сестры обменялись взглядами, потом пожелали ей спокойной ночи и вышли из комнаты.
Было уже около трех часов, когда Констанция наконец отложила перо, довольная результатом своих трудов. Если в эту минуту у Макса Энсора не горели уши, это было бы странно. Страшная усталость накатилась на нее. Констанция поднялась и зевнула. Она уже не чувствовала обиды, только злость. И удовлетворение оттого, что смогла найти выход этой злости.
В глубине души она понимала, что просто боится думать о полученной ране. Было легче пока что винить себя за то, что она пошла против своих инстинктов, и злиться на Макса за его предательство. Боль придет позже. Она отправилась в спальню и, к собственному удивлению, крепко проспала до самого утра.
Ее разбудила Честити, тихо вошедшая в комнату с подносом в руках. Она поставила поднос на туалетный столик и раздвинула портьеры на окнах, впуская в комнату серый холодный свет.
— Бог мой, — пробормотала Констанция, — не слишком радостная погода для свадьбы.
— Хорошо хотя бы, что нет дождя, — сказала Честити, наливая чай и ставя перед ней поднос. — Ты долго спала.
— Я работала допоздна. — Констанция села и с признательной улыбкой взяла с подноса чашку с чаем. — Как раз то, что мне было нужно, Чес.
Честити, держа в руках чашку с чаем, села на краешек крот вати.
— Пру понесла твою статью в типографию, потом она собирается зайти в цветочный магазин. Мы решили, что Генри вставит в петлицу красную розу, а мы все прикрепим к корсажу белые. А для Амелии сделаем маленький букет из розовых роз и, возможно, ландышей. Что-нибудь милое и свежее. Пру знает толк в цветах.