Страница:
удивительными. Они очень любили театр, - мы уже видели, что знатнейшие
титулованные лорды содержали или патронировали актерские труппы. Но они
могли устраивать импровизированные спектакли и в жизни, используя случайно
попавшийся под руку живой "материал". За примером далеко ходить не
приходится - пьеса "Укрощение строптивой" достаточно популярна и сегодня.
Пьеса эта, как и почти все у Шекспира, имеет свою непростую историю и
нерешенные проблемы. Впервые она была напечатана только в посмертном Фолио
1623 года, но анонимная пьеса на этот же сюжет появилась на книжных
прилавках еще в 1594 году под названием, отличающимся от позднего
канонического шекспировского только артиклем {В старой пьесе: "The Taming of
a Shrew", у Шекспира - "The Taming of the Shrew".}. Совпадают все сюжетные
линии, а также почти все персонажи с их характеристиками, но в каноническом
шекспировском тексте их имена изменены на итальянские (кроме Катарины) и
действие перенесено из Афин в Палую; кроме того, весь текст переписан заново
- полностью совпадают лишь шесть строк! Невольно на ум приходят гриновские
намеки на плагиат... О том, как все это можно объяснить, мы еще будем
говорить, а пока приглядимся к странному персонажу из этой пьесы, давно уже
заинтересовавшему нестратфордианцев, - меднику Слаю. Персонаж этот, не
имеющий отношения к основному сюжету, но почему-то показавшийся необходимым
и анонимному автору первой пьесы и затем - Шекспиру, появляется в
"интродукции".
Некий знатный Лорд, возвращаясь с охоты, натыкается на спящего возле
трактира пьяного медника Слая {Имя этого Слая - Кристофер. Известного тогда
актера-комика, тоже Слая, звали Уильям.} (по-английски - пройдоха, ловкач) и
решает устроить из этого потеху. Он приказывает своим многочисленным слугам
перенести пьяного в дом, вымыть его, переодеть в господское платье, уложить
в господскую постель, а когда тот проснется, обращаться с ним как со знатной
особой и уверять, что он на самом деле является таковой. Прибывшим кстати
актерам Лорд приказывает сыграть перед Слаем (и зрителями) забавную комедию
- то есть историю укрощения строптивой женщины. Во время этого представления
Слай в старой пьесе-предшественнице дважды вступает в диалог с Лордом, а
потом засыпает. По окончании представления слуги переносят спящего медника
на то же место возле трактира, где его нашли. Проснувшийся Слай говорит
подошедшему трактирному слуге, что видел замечательный сон и теперь знает,
как следует усмирять сварливую женщину.
В каноническом шекспировском тексте комедии от истории со Слаем
осталось только начало, концовка же просто опущена (возможно, по
небрежности), также, как и почти все реплики, которые Слай отпускал по
поводу показываемой ему пьесы; в результате эта сюжетная линия вообще
повисла в воздухе. Затея пресыщенного Лорда может показаться сегодняшнему
читателю и зрителю надуманной и даже нелепой, и неудивительно, что режиссеры
всегда выбрасывают Слая при постановках. Однако эта фигура обретает
некоторую загадочность, когда мы обнаруживаем, что именно в связи со Слаем в
пьесе упоминаются окрестности Стратфорда - родные места Уильяма Шакспера:
Уинкот, где начинается сцена интродукции у дверей трактира, хозяйке которого
Слай задолжал 14 пенсов, и Бертонгет ("я - сын старого Слая из Бертонгета").
Из всех пьес Шекспира окрестности Стратфорда упоминаются только в двух: в
этой в связи со Слаем и в "Генрихе VI" в связи с Фальстафом. Можно добавить,
что даже имя трактирщицы - Мариан Хеккет, на которую ссылается Слай, - не
вымышленное; как теперь установлено, Хеккеты действительно жили тогда в
Уинкоте.
Все эти уникальные "совпадения" давно привели некоторых
нестратфордианцев к заключению, что медник Кристофер Слай ("разносчик по
происхождению, чесальщик по образованию, медвежатник по превратностям
судьбы") попал в пьесу совсем не случайно. Как они полагают, эта история,
вероятно, проливает (пусть и в утрированной форме) некоторый свет на
обстоятельства, при которых вчерашний стратфордский подмастерье перчаточника
стал известен "достопочтенным персонам", посчитавшим его по ряду причин
подходящим для задуманной ими игры, грандиозные масштабы которой
определились только впоследствии.
Имя Шекспира в откликах современников стало встречаться вскоре после
издания его двух поэм. Причем все отклики идут из околоуниверситетской
среды: оказывается, именно в Кембридже и Оксфорде эти поэмы, а потом и
пьесы, внимательно читали и высоко оценивали.
Первый раз имя Шекспира упомянули в загадочной (как часто приходится
употреблять этот эпитет шекспировским биографам!) поэме, напечатанной в 1594
году под названием "Уиллоуби, его Авиза, или Правдивый портрет скромной девы
и целомудренной и верной жены". Некто Адриан Дорелл сообщает в предисловии,
что предлагаемая читателям поэма была найдена им среди бумаг его
университетского однокашника Генри Уиллоуби, отправившегося за границу.
Поэма произвела на него такое впечатление, что он решил ее опубликовать без
ведома автора. Имя Генри Уиллоуби действительно значится в списках студентов
Оксфорда в 1591 - 1595 годах, но Адриан Дорелл нигде не обнаружен - это
псевдоним.
В поэме повествуется о некой Авизе, успешно отражающей притязания
многочисленных поклонников, в том числе и самого Уиллоуби. Последнего
наставляет и утешает его близкий друг W.S. (исследователи предполагают, что
за этой аббревиатурой мог скрываться Шекспир или Саутгемптон), который сам
только незадолго до того оправился от любовной страсти. В поэме много
интригующих намеков на то, что посвященным известно подлинное имя автора,
который "мог бы рассказать гораздо больше о своих героях, если бы только
захотел". Ситуация с этими героями смутно напоминает ту, которая обрисована
в шекспировских сонетах (тогда еще не появившихся), а в предварительных
хвалебных стихах к поэме прямо - и впервые - указано на Шекспира и на его
вышедшую в том же, 1594 году "Лукрецию":
"...Рвет гроздь Тарквиний, и воспел
Шекспир Лукреции удел".
Имя было напечатано через дефис - тоже в первый раз, имена собственные
тогда так не писались. Подчеркнуто этимологическое значение этого имени -
"потрясающий копьем".
Так же, через дефис, транскрибировал имя Шекспира кембриджец Уильям
Ковел в своей книге "Полимантея" (1595), изданной в Кембридже. Перечисляя
писателей и поэтов - воспитанников этого университета (Спенсер, Марло,
Дэниел, Дрейтон), - Ковел включает сюда и "сладчайшего Потрясающего Копьем".
Выходит, Ковел считает Шекспира университетским писателем, своим
однокашником?
Томас Эдуардс тоже в 1595 году причисляет Шекспира к лучшим современным
поэтам вместе со Спенсером, Марло, Дэниелом. Поэт Джон Уивер в своей книге
эпиграмм одно стихотворение адресует Шекспиру:
"Медоточивый Шекспир, когда я увидел твои творения, Я готов был
поклясться, что их создал Не кто иной, как сам Аполлон..."'4.
Уивер в восторге не только от поэм Шекспира, он упоминает также "Ромео
и Джульетту" и "Ричарда III". Джон Уивер - тоже воспитанник Кембриджа,
получивший степень бакалавра в 1598 году; эта его книга датирована 1599
годом (но не регистрировалась).
В 1598 году поэт Ричард Барнфилд, имя которого мы уже встречали в связи
с историей об украденном "оперении" Роберта Грина, дает высочайшую оценку
шекспировским поэмам:
"Шекспир, твой медоточивый стих, прельщающий всех, снискал тебе
всеобщую хвалу. Твоя "Венера" и твоя прелестная и целомудренная "Лукреция"
вписали твое имя в книгу бессмертной славы; так живи же всегда. По крайней
мере пусть вечно живет твоя слава - и если тело твое смертно, то слава
бессмертна" {15}.
В сатирической пьесе "Возвращение с Парнаса", написанной кем-то из
кембриджских воспитанников и поставленной в университете в 1599 году, имя
Шекспира упоминается неоднократно, много прямых и скрытых цитат из его
произведений. Персонаж по имени Галлио, разыгрывающий из себя шута, говорит
о Шекспире особенно много, требует, чтобы ему читали стихи только в духе
"сладостного мистера Шекспира", и объявляет: "Пусть другие хвалят Спенсера и
Чосера, я же буду поклоняться сладостному мистеру Шекспиру и, чтобы почтить
его, буду класть "Венеру и Адониса" под свою подушку..." Этой пьесой и ее
героями нам еще предстоит заниматься, пока же заметим, что у некоторых
кембриджских студентов и преподавателей Шекспир буквально не сходит с языка.
Это подтверждает и появившаяся в 1598 году книга еще одного кембриджца,
магистра искусств обоих университетов Фрэнсиса Мереза. Пухлая (700 страниц)
книга под названием "Сокровищница Умов" {16} является частью серии {К этой
серии (1597-1600) относятся издания, упоминавшиеся в первой главе:
"Государство Умов", "Театр Умов", "Бельведер, или Сад муз", "Английский
Геликон".}, связанной с именем загадочного Джона Боденхэма. Книга Мереза
заполнена скучноватыми - возможно, нарочито - наукообразными сентенциями и
наблюдениями о разных предметах. Но вдруг на 16 страницах появляется
"Рассуждение о наших английских поэтах сравнительно с греческими, латинскими
и итальянскими поэтами". В списках английских поэтов, писателей и
драматургов, составленных Мерезом, Шекспир упоминается несколько раз.
Во-первых, Мерез оценивает его как поэта: "Подобно тому, как считали, что
душа Эвфорба жила в Пифагоре, так сладостный, остроумный дух Овидия живет в
сладкозвучном и медоточивом Шекспире, о чем свидетельствуют его "Венера и
Адонис", его "Лукреция", его сладостные сонеты, распространенные среди его
близких друзей... Подобно тому, как Эпий Столо сказал, что если бы музы
говорили по-латыни, они бы стали говорить языком Плавта, так и я считаю, что
музы, владей они английским, стали бы говорить изящными фразами Шекспира..."
Важнейшим из того, что сказал в своей книге Мерез о Шекспире, является,
конечно, абзац, содержащий не только высокую оценку Шекспира как драматурга,
но и список его драматических произведений: "Подобно тому, как Плавт и
Сенека считались у римлян лучшими по части комедии и трагедии, так Шекспир у
англичан является самым превосходным в обоих видах пьес, предназначенных для
сцены. В отношении комедий об этом свидетельствуют его "Веронцы", его
"Ошибки", "Бесплодные усилия любви", "Вознагражденные усилия любви", "Сон в
летнюю ночь" и его "Венецианский купец"; в отношении трагедий об этом
свидетельствуют его "Ричард II", "Ричард III", "Генрих IV", "Король Иоанн",
"Тит Андроник" и его "Ромео и Джульетта".
Итак, Мерез называет целых двенадцать пьес, хотя к тому времени были
напечатаны шесть из них, в том числе только три - с именем Шекспира на
титульном листе. Некоторые из названных Мерезом пьес были изданы лишь через
четверть века, а "сладостные сонеты" - через десять лет. Все это
свидетельствует о том, что Мерез был чрезвычайно хорошо осведомлен о
творчестве Шекспира, хотя источники его информированности остаются
нераскрытыми. Зато шекспироведы много спорили о комедии, названной Мерезом
"Вознагражденные усилия любви" - такая пьеса неизвестна; предполагается, что
это могла быть пьеса, известная под другим названием, или же какая-то
другая, позже утраченная...
Вскоре после опубликования книги Фрэнсис Мерез навсегда покидает
Лондон, став приходским священником в графстве Рэтленд, но его высокие
отзывы о Шекспире и особенно его удивительный список шекспировских пьес со
временем заняли почетное место во всех шекспировских биографиях.
В 1599 году издатель и печатник У. Джаггард выпустил небольшой
поэтический сборник под заглавием "Страстный пилигрим" с указанием имени
Шекспира на титульном листе. Считается, что из двадцати стихотворений
сборника бесспорно шекспировскими являются только пять; некоторые
принадлежат перу Барнфилда, Марло, Рэли. В отношении авторства половины
произведений сборника мнения расходятся. Вероятно, Джаггард издал попавший
каким-то образом в его руки альбом или переписанные из альбома
стихотворения, считая их шекспировскими. В 1612 году вышло уже третье
издание этого сборника, куда Джаггард включил и два сонета, принадлежавших
перу Томаса Хейвуда, автора весьма плодовитого и не без амбиций. Хейвуд не
оставил этот факт литературного пиратства без внимания Он вставил в свою
книгу "Защита актеров", печатавшуюся в это время, специальное послание, в
котором писал об очевидном ущербе, причиненном ему тем, что два его
стихотворения напечатаны под именем другого автора, а это может "породить
мнение, что я украл их у него, а он, чтобы доказать свое право на них, якобы
был вынужден перепечатать их под своим именем". Далее Хейвуд пишет: "Я
признаю, что мои строки не стоят почтенного покровительства, под которым он
(Джаггард. - И.Г.) напечатал их, и я знаю, что автор был весьма сильно
раздражен тем, что мистер Джаггард, с которым он совершенно незнаком, посмел
позволить себе так дерзко обращаться с его именем".
Обращает внимание, что, хотя имя автора джаггардовского сборника - У.
Шекспир - было напечатано на титульном листе этой книги и речь могла идти
только о нем, Хейвуд почему-то избегает называть его по имени, а употребляет
безликое слово "автор". Об этом "авторе" Хейвуд, человек тогда в литературе
не последний, пишет с чрезвычайным почтением, даже с подобострастием. Он не
просто говорит, что стихи напечатаны под именем другого автора, а использует
слово patronage, то есть высокое, почтенное покровительство. В этом коротком
пассаже многое звучит странно. Удивительно, что в 1612 году Шекспир
оказывается "совершенно незнакомым" с Джаггардом, который дважды до этого
печатал тот же сборник под его именем (первый раз - тринадцать лет назад).
Выражение "посмел позволить себе так дерзко обращаться с его именем" тоже
звучит необычно и как будто говорит об очень высоком (по крайней мере по
отношению к известному печатнику Джаггарду) социальном положении "автора" -
то есть Шекспира. А ведь Джаггард был солидный издатель и типограф (именно
ему через несколько лет будет доверено печатание первого собрания
шекспировских пьес - Великого фолио) и социальный статус его был не ниже,
чем у члена актерской труппы Уильяма Шакспера из Стратфорда. Отметим также,
что после этого имя Шекспира (которое в то время безусловно привлекало
покупателей) вообще исчезло с титульных листов печатавшейся позже части
тиража "Страстного пилигрима", хотя, наверное, проще и логичнее было бы
изъять из книги два хейвудовских сонета; так поспешно и радикально
отреагировал на весьма умеренное и вежливое "Послание" Хейвуда издатель.
Вероятно, что с ним - как и в случае с Четлом - "поговорили" люди, за
словами которых стояла немалая сила.
В 1609 году друг и доверенное лицо уже знакомого нам Эдуарда Блаунта,
издатель Томас Торп, выпустил в свет первое издание шекспировских сонетов -
154 стихотворения, так и назвав книгу: "Шекспировы сонеты" ("Shake-Speares
Sonnets" - имя разделено на два слова дефисом). Книга была надлежащим
образом зарегистрирована, но все указывает на то, что издание осуществлено
без согласия автора и без его участия - в отличие от тщательно отпечатанных
первых шекспировских поэм, в "Сонетах" много опечаток. Судя по упоминанию
Ме-реза и "Страстному пилигриму", по крайней мере некоторые из сонетов были
написаны еще в 90-х годах и известны близким друзьям поэта, но по каким-то
причинам Шекспир не собирался их печатать. Неизвестно также, соответствует
ли последовательность, в которой они расположены в этом знаменитом собрании,
авторскому замыслу, тем более что через тридцать лет сонеты были отпечатаны
совсем в другой последовательности, тематически сгруппированными по три -
пять стихотворений
Каким образом к Томасу Торпу попали эти сонеты, неизвестно (я полагаю,
что Эдуард Блаунт мог бы кое-что просветить в этой истории). Однако издатель
счел необходимым (издатель, а не автор) напечатать на отдельной странице
загадочное посвящение:
"Тому. единственному.
кому. обязаны. своим. появлением.
нижеследующие. сонеты.
мистеру W.H. всякого. счастья.
и. вечной. жизни.
обещанной.
ему.
нашим. бессмертным. поэтом.
желает. доброжелатель.
рискнувший. издать. их.
в свет.
Т.Т.".
Мы уже знаем, что существует огромная литература, посвященная
шекспировским сонетам, что предпринимались и предпринимаются многочисленные
попытки найти в этих стихотворениях лирического характера какие-то
конкретные автобиографические реалии, о противоречивых выводах, к которым
пришли исследователи. Расходятся мнения о времени создания того или иного
сонета, о том, какие личности скрываются за образами героев сонетов -
Белокурого юноши и Смуглой леди, какой был характер их отношений с поэтом,
какие исторические события послужили фоном в различных случаях и т.д.
Но особенный интерес ученых всегда вызывало странное посвящение и
загадка таинственного W.H. - "единственного", кому эти сонеты (или книга
сонетов, или и то и другое) "обязаны своим появлением". По смыслу фразы (а
его раскрытие затрудняется и произвольно поставленными везде точками,
заменяющими пунктуацию), этот таинственный незнакомец - тот самый "Белокурый
друг", которому Шекспир обещал бессмертие в своих стихах (сонеты 55, 61,
65). Некоторые ученые склонны с этим не соглашаться - они предполагают, что
издатель имеет в виду человека - вероятно, одного из высокопоставленных
покровителей Шекспира, - передавшего Торпу хранившиеся у него (или как-то
попавшие к нему) сонеты для публикации. Однако я не вижу здесь противоречия
- анализ посвящения показывает, что, вероятно, правы и те и другие. Торп
получил сонеты от того самого человека, которому Шекспир в сонетах обещал
бессмертие. Но кто же он? Понятно, что разгадка тайны W.H. позволила бы
приблизиться к пониманию смысла многих сонетов, а следовательно - к самому
неуловимому Барду. Предложено немало кандидатур современников Шекспира, чьи
инициалы совпадают с W.H. Наиболее известные из кандидатов, - Уильям
Герберт, граф Пембрук; Генри Ризли, граф Саутгемптон; и Уильям Харви. У
каждого из них есть сторонники среди шекспироведов, особенно прочные позиции
у Пембрука - его инициалы подходят без всяких перестановок, его знали в
издательском мире, он был покровителем Шекспира, ему будет посвящено и
Великое фолио. В поддержку Пембрука высказывались такие крупнейшие ученые,
как Эдмунд Чемберс и Довер Уилсон. Некоторые оппоненты Пембрука - и других
знатных кандидатов - сомневаются, что Торп мог обратиться к
высокопоставленному аристократу с малопочтительным "мистер". Я не нахожу это
возражение серьезным: ведь такое обращение адресовано человеку, скрытому за
псевдонимом - аббревиатурой, понятной только посвященным, и является
дополнительным элементом маскировки (или игры в маскировку).
В пользу кандидатуры Пембрука говорят и другие факты, которые станут
известны читателю в дальнейшем, пока же подчеркнем странности, окружающие
появление на свет этой книги. Почему Шекспир не хотел издавать сонеты, как
это делали другие поэты? Ведь занятие поэзией считали достойным для себя
самые высокородные аристократы, и даже король Иаков разрешал печатать свои
стихи под собственным августейшим именем! Кроме того, Шекспир, не допуская
публиковать свои поэтические (и не только поэтические) произведения, тем
самым лишался определенного дохода, в то время как Шакспер не пренебрегал
ради него, как мы теперь знаем, занятиями суетными, мелкохлопотными, а то и
сомнительными - для поэта по крайней мере. Высказывались предположения, что
этому "из ревности могла препятствовать миссис Шакспер", но авторы таких
предположений, кажется, не учитывают, что эта женщина была неграмотна и -
насколько известно - никогда не покидала Стратфорда. Не мог Шекспир и
опасаться, что кто-то узнает в лицо его поэтических героев - опыт многих
поколений исследователей показывает, как мало конкретных нитей для такой
идентификации оставил поэт в сонетах, к тому же не содержащих какого-то
криминала, опасных разоблачений и т.п. Но о каком риске говорит в своем
посвящении издатель? И что вообще может означать вся эта таинственность
вокруг такой, в сущности, простой и безобидной вещи, как издание томика
лирических стихотворений? Тайна личности Великого Барда довлеет и над его
сонетами...
В 1610 году поэт и каллиграф, учитель наследного принца Джон Дэвис из
Хирфорда включил в свою книгу "Бичевание глупости" интересную эпиграмму
"Нашему английскому Теренцию мистеру Уиллу Шекспиру". Мало кто из
шекспироведов не ломал голову над этой эпиграммой. И действительно, есть над
чем:
"Вслед за молвой тебя пою я для забавы, мой Уилл,
Ильнеиграл ты для забавы царственную роль,
Ты с королем как с равным говорил;
Король средь тех, кто ниже, чем король..."
Как это понять - "Король средь тех, кто ниже..."? Как мог Шекспир
говорить с королем "как с равным"?! Некоторые шекспировские биографы
осторожно предполагают, что Дэвис, возможно, имеет в виду выступление
Шекспира в роли короля в какой-то пьесе; но ведь о том, какие роли играл на
сцене Шекспир и играл ли вообще - ничего достоверного неизвестно. Есть в
эпиграмме и другие загадки.
Весьма интригующе само заглавие - "Нашему английскому Теренцию мистеру
Уиллу Шекспиру". Казалось бы - ничего особенного в том, что Шекспира
сравнивают с крупнейшим римским комедиографом Теренцием, нет (хотя к тому
времени были поставлены на сцене и напечатаны "Гамлет" и "Лир", не говоря
уже о шести трагедиях, названных Мерезом в 1598 году). Но дело не в том, что
Дэвис не уподобил Шекспира Сенеке, а предпочел ему мастера комедий. Важно -
какого именно комедиографа он выбрал для уподобления Шекспиру.
Публий Теренций (II век до н.э.) по прозвищу Афр попал в Рим в качестве
раба и находился в услужении сенатора Теренция Лукана, который дал ему
образование, а потом отпустил на волю, разрешив одаренному вольноотпущенному
взять свое родовое имя. После появления комедий Теренция его литературные
соперники стали распространять слухи, что он является лишь подставным лицом,
а подлинные авторы комедий - влиятельные патриции Сципион и Лелий, его
покровители. Теренций этих слухов не опровергал, и они дошли до потомков. В
эпоху Ренессанса мнение древних (почерпнутое у таких авторов, как Цицерон и
Квинтилиан), что Теренций был лишь подставной фигурой, маской для подлинных
авторов, было очень хорошо известно; об этом писали и английские
историки-елизаветинцы. Независимо от того, как в Древнем Риме обстояло дело
с авторством Теренция в действительности, превосходный латинист Джон Дэвис и
многие его читатели были хорошо знакомы со слухами вокруг имени этого
комедиографа; выбирая для уподобления Шекспиру именно Теренция (а не Плавта,
как Мерез), Дэвис отлично представлял, какие ассоциации это имя вызывает, -
и рассчитывал на них. Намек тонкий, но для посвященных вполне достаточный, -
именно так понимает его большинство сегодняшних нестратфордианцев.
В 1616 году Бен Джонсон среди других своих произведений опубликовал и
интереснейшую эпиграмму "О поэтической обезьяне", которую многие западные
ученые (в том числе и стратфордианцы) считают направленной против Шекспира
(то есть Шакспера). Речь в ней идет о некоей "обезьяне", про которую "можно
подумать, что она у нас главная" (первый поэт). Сначала она довольствовалась
тем, что присваивала перелатанные старые пьесы, но потом осмелела и стала
хватать все ей приглянувшееся, а ограбленным поэтам остается только
печалиться. Попавшее к "обезьяне" объявляется сотворенным ею, и со временем
все могут в это поверить, хотя "даже одного глаза достаточно", чтобы увидеть
истину.
Те стратфордианцы, которые согласны, что эпиграмма нацелена в Шакспера,
считают, что Джонсон обвиняет его (как ранее - Р. Грин) в плагиате, в
использовании и переработке чужих пьес. Но можно понять этот желчный выпад и
в несколько ином смысле: джонсоновская "обезьяна" (гриновская "ворона",
"Джон-фактотум") - вообще никакой не писатель и даже не плагиатор, а всего
лишь подставная фигура, живая кукла, которую кто-то специально
"разукрашивает чужими перьями" (приписывает ей авторство литературных
произведений), чтобы люди потом принимали украшенную такой маской "обезьяну"
за большого поэта. Идет необыкновенная Игра. Еще раз напомним, что эпиграмма
появилась только в 1616 году, уже после смерти Шакспера, хотя была написана,
вероятно, несколькими годами раньше.
В 1790 году был найден деловой дневник театрального предпринимателя
Филипа Хенслоу; записи охватывают важнейший для шекспировских биографов
период с 1591 по 1609 год. В этих заметках (с подсчетами и расписками)
встречаются имена практически всех современных Шекспиру драматургов, больших
и малых, которым Хенслоу платил за их пьесы. Дневник Хенслоу является
чрезвычайно важным источником, из него ученые узнали многое о театральной
действительности того времени, об актерских труппах и пьесах. Только одно
имя ни разу не попадается в записях за все эти годы - годы, когда было
создано большинство шекспировских пьес, - имя Уильяма Шекспира. Хенслоу,
титулованные лорды содержали или патронировали актерские труппы. Но они
могли устраивать импровизированные спектакли и в жизни, используя случайно
попавшийся под руку живой "материал". За примером далеко ходить не
приходится - пьеса "Укрощение строптивой" достаточно популярна и сегодня.
Пьеса эта, как и почти все у Шекспира, имеет свою непростую историю и
нерешенные проблемы. Впервые она была напечатана только в посмертном Фолио
1623 года, но анонимная пьеса на этот же сюжет появилась на книжных
прилавках еще в 1594 году под названием, отличающимся от позднего
канонического шекспировского только артиклем {В старой пьесе: "The Taming of
a Shrew", у Шекспира - "The Taming of the Shrew".}. Совпадают все сюжетные
линии, а также почти все персонажи с их характеристиками, но в каноническом
шекспировском тексте их имена изменены на итальянские (кроме Катарины) и
действие перенесено из Афин в Палую; кроме того, весь текст переписан заново
- полностью совпадают лишь шесть строк! Невольно на ум приходят гриновские
намеки на плагиат... О том, как все это можно объяснить, мы еще будем
говорить, а пока приглядимся к странному персонажу из этой пьесы, давно уже
заинтересовавшему нестратфордианцев, - меднику Слаю. Персонаж этот, не
имеющий отношения к основному сюжету, но почему-то показавшийся необходимым
и анонимному автору первой пьесы и затем - Шекспиру, появляется в
"интродукции".
Некий знатный Лорд, возвращаясь с охоты, натыкается на спящего возле
трактира пьяного медника Слая {Имя этого Слая - Кристофер. Известного тогда
актера-комика, тоже Слая, звали Уильям.} (по-английски - пройдоха, ловкач) и
решает устроить из этого потеху. Он приказывает своим многочисленным слугам
перенести пьяного в дом, вымыть его, переодеть в господское платье, уложить
в господскую постель, а когда тот проснется, обращаться с ним как со знатной
особой и уверять, что он на самом деле является таковой. Прибывшим кстати
актерам Лорд приказывает сыграть перед Слаем (и зрителями) забавную комедию
- то есть историю укрощения строптивой женщины. Во время этого представления
Слай в старой пьесе-предшественнице дважды вступает в диалог с Лордом, а
потом засыпает. По окончании представления слуги переносят спящего медника
на то же место возле трактира, где его нашли. Проснувшийся Слай говорит
подошедшему трактирному слуге, что видел замечательный сон и теперь знает,
как следует усмирять сварливую женщину.
В каноническом шекспировском тексте комедии от истории со Слаем
осталось только начало, концовка же просто опущена (возможно, по
небрежности), также, как и почти все реплики, которые Слай отпускал по
поводу показываемой ему пьесы; в результате эта сюжетная линия вообще
повисла в воздухе. Затея пресыщенного Лорда может показаться сегодняшнему
читателю и зрителю надуманной и даже нелепой, и неудивительно, что режиссеры
всегда выбрасывают Слая при постановках. Однако эта фигура обретает
некоторую загадочность, когда мы обнаруживаем, что именно в связи со Слаем в
пьесе упоминаются окрестности Стратфорда - родные места Уильяма Шакспера:
Уинкот, где начинается сцена интродукции у дверей трактира, хозяйке которого
Слай задолжал 14 пенсов, и Бертонгет ("я - сын старого Слая из Бертонгета").
Из всех пьес Шекспира окрестности Стратфорда упоминаются только в двух: в
этой в связи со Слаем и в "Генрихе VI" в связи с Фальстафом. Можно добавить,
что даже имя трактирщицы - Мариан Хеккет, на которую ссылается Слай, - не
вымышленное; как теперь установлено, Хеккеты действительно жили тогда в
Уинкоте.
Все эти уникальные "совпадения" давно привели некоторых
нестратфордианцев к заключению, что медник Кристофер Слай ("разносчик по
происхождению, чесальщик по образованию, медвежатник по превратностям
судьбы") попал в пьесу совсем не случайно. Как они полагают, эта история,
вероятно, проливает (пусть и в утрированной форме) некоторый свет на
обстоятельства, при которых вчерашний стратфордский подмастерье перчаточника
стал известен "достопочтенным персонам", посчитавшим его по ряду причин
подходящим для задуманной ими игры, грандиозные масштабы которой
определились только впоследствии.
Имя Шекспира в откликах современников стало встречаться вскоре после
издания его двух поэм. Причем все отклики идут из околоуниверситетской
среды: оказывается, именно в Кембридже и Оксфорде эти поэмы, а потом и
пьесы, внимательно читали и высоко оценивали.
Первый раз имя Шекспира упомянули в загадочной (как часто приходится
употреблять этот эпитет шекспировским биографам!) поэме, напечатанной в 1594
году под названием "Уиллоуби, его Авиза, или Правдивый портрет скромной девы
и целомудренной и верной жены". Некто Адриан Дорелл сообщает в предисловии,
что предлагаемая читателям поэма была найдена им среди бумаг его
университетского однокашника Генри Уиллоуби, отправившегося за границу.
Поэма произвела на него такое впечатление, что он решил ее опубликовать без
ведома автора. Имя Генри Уиллоуби действительно значится в списках студентов
Оксфорда в 1591 - 1595 годах, но Адриан Дорелл нигде не обнаружен - это
псевдоним.
В поэме повествуется о некой Авизе, успешно отражающей притязания
многочисленных поклонников, в том числе и самого Уиллоуби. Последнего
наставляет и утешает его близкий друг W.S. (исследователи предполагают, что
за этой аббревиатурой мог скрываться Шекспир или Саутгемптон), который сам
только незадолго до того оправился от любовной страсти. В поэме много
интригующих намеков на то, что посвященным известно подлинное имя автора,
который "мог бы рассказать гораздо больше о своих героях, если бы только
захотел". Ситуация с этими героями смутно напоминает ту, которая обрисована
в шекспировских сонетах (тогда еще не появившихся), а в предварительных
хвалебных стихах к поэме прямо - и впервые - указано на Шекспира и на его
вышедшую в том же, 1594 году "Лукрецию":
"...Рвет гроздь Тарквиний, и воспел
Шекспир Лукреции удел".
Имя было напечатано через дефис - тоже в первый раз, имена собственные
тогда так не писались. Подчеркнуто этимологическое значение этого имени -
"потрясающий копьем".
Так же, через дефис, транскрибировал имя Шекспира кембриджец Уильям
Ковел в своей книге "Полимантея" (1595), изданной в Кембридже. Перечисляя
писателей и поэтов - воспитанников этого университета (Спенсер, Марло,
Дэниел, Дрейтон), - Ковел включает сюда и "сладчайшего Потрясающего Копьем".
Выходит, Ковел считает Шекспира университетским писателем, своим
однокашником?
Томас Эдуардс тоже в 1595 году причисляет Шекспира к лучшим современным
поэтам вместе со Спенсером, Марло, Дэниелом. Поэт Джон Уивер в своей книге
эпиграмм одно стихотворение адресует Шекспиру:
"Медоточивый Шекспир, когда я увидел твои творения, Я готов был
поклясться, что их создал Не кто иной, как сам Аполлон..."'4.
Уивер в восторге не только от поэм Шекспира, он упоминает также "Ромео
и Джульетту" и "Ричарда III". Джон Уивер - тоже воспитанник Кембриджа,
получивший степень бакалавра в 1598 году; эта его книга датирована 1599
годом (но не регистрировалась).
В 1598 году поэт Ричард Барнфилд, имя которого мы уже встречали в связи
с историей об украденном "оперении" Роберта Грина, дает высочайшую оценку
шекспировским поэмам:
"Шекспир, твой медоточивый стих, прельщающий всех, снискал тебе
всеобщую хвалу. Твоя "Венера" и твоя прелестная и целомудренная "Лукреция"
вписали твое имя в книгу бессмертной славы; так живи же всегда. По крайней
мере пусть вечно живет твоя слава - и если тело твое смертно, то слава
бессмертна" {15}.
В сатирической пьесе "Возвращение с Парнаса", написанной кем-то из
кембриджских воспитанников и поставленной в университете в 1599 году, имя
Шекспира упоминается неоднократно, много прямых и скрытых цитат из его
произведений. Персонаж по имени Галлио, разыгрывающий из себя шута, говорит
о Шекспире особенно много, требует, чтобы ему читали стихи только в духе
"сладостного мистера Шекспира", и объявляет: "Пусть другие хвалят Спенсера и
Чосера, я же буду поклоняться сладостному мистеру Шекспиру и, чтобы почтить
его, буду класть "Венеру и Адониса" под свою подушку..." Этой пьесой и ее
героями нам еще предстоит заниматься, пока же заметим, что у некоторых
кембриджских студентов и преподавателей Шекспир буквально не сходит с языка.
Это подтверждает и появившаяся в 1598 году книга еще одного кембриджца,
магистра искусств обоих университетов Фрэнсиса Мереза. Пухлая (700 страниц)
книга под названием "Сокровищница Умов" {16} является частью серии {К этой
серии (1597-1600) относятся издания, упоминавшиеся в первой главе:
"Государство Умов", "Театр Умов", "Бельведер, или Сад муз", "Английский
Геликон".}, связанной с именем загадочного Джона Боденхэма. Книга Мереза
заполнена скучноватыми - возможно, нарочито - наукообразными сентенциями и
наблюдениями о разных предметах. Но вдруг на 16 страницах появляется
"Рассуждение о наших английских поэтах сравнительно с греческими, латинскими
и итальянскими поэтами". В списках английских поэтов, писателей и
драматургов, составленных Мерезом, Шекспир упоминается несколько раз.
Во-первых, Мерез оценивает его как поэта: "Подобно тому, как считали, что
душа Эвфорба жила в Пифагоре, так сладостный, остроумный дух Овидия живет в
сладкозвучном и медоточивом Шекспире, о чем свидетельствуют его "Венера и
Адонис", его "Лукреция", его сладостные сонеты, распространенные среди его
близких друзей... Подобно тому, как Эпий Столо сказал, что если бы музы
говорили по-латыни, они бы стали говорить языком Плавта, так и я считаю, что
музы, владей они английским, стали бы говорить изящными фразами Шекспира..."
Важнейшим из того, что сказал в своей книге Мерез о Шекспире, является,
конечно, абзац, содержащий не только высокую оценку Шекспира как драматурга,
но и список его драматических произведений: "Подобно тому, как Плавт и
Сенека считались у римлян лучшими по части комедии и трагедии, так Шекспир у
англичан является самым превосходным в обоих видах пьес, предназначенных для
сцены. В отношении комедий об этом свидетельствуют его "Веронцы", его
"Ошибки", "Бесплодные усилия любви", "Вознагражденные усилия любви", "Сон в
летнюю ночь" и его "Венецианский купец"; в отношении трагедий об этом
свидетельствуют его "Ричард II", "Ричард III", "Генрих IV", "Король Иоанн",
"Тит Андроник" и его "Ромео и Джульетта".
Итак, Мерез называет целых двенадцать пьес, хотя к тому времени были
напечатаны шесть из них, в том числе только три - с именем Шекспира на
титульном листе. Некоторые из названных Мерезом пьес были изданы лишь через
четверть века, а "сладостные сонеты" - через десять лет. Все это
свидетельствует о том, что Мерез был чрезвычайно хорошо осведомлен о
творчестве Шекспира, хотя источники его информированности остаются
нераскрытыми. Зато шекспироведы много спорили о комедии, названной Мерезом
"Вознагражденные усилия любви" - такая пьеса неизвестна; предполагается, что
это могла быть пьеса, известная под другим названием, или же какая-то
другая, позже утраченная...
Вскоре после опубликования книги Фрэнсис Мерез навсегда покидает
Лондон, став приходским священником в графстве Рэтленд, но его высокие
отзывы о Шекспире и особенно его удивительный список шекспировских пьес со
временем заняли почетное место во всех шекспировских биографиях.
В 1599 году издатель и печатник У. Джаггард выпустил небольшой
поэтический сборник под заглавием "Страстный пилигрим" с указанием имени
Шекспира на титульном листе. Считается, что из двадцати стихотворений
сборника бесспорно шекспировскими являются только пять; некоторые
принадлежат перу Барнфилда, Марло, Рэли. В отношении авторства половины
произведений сборника мнения расходятся. Вероятно, Джаггард издал попавший
каким-то образом в его руки альбом или переписанные из альбома
стихотворения, считая их шекспировскими. В 1612 году вышло уже третье
издание этого сборника, куда Джаггард включил и два сонета, принадлежавших
перу Томаса Хейвуда, автора весьма плодовитого и не без амбиций. Хейвуд не
оставил этот факт литературного пиратства без внимания Он вставил в свою
книгу "Защита актеров", печатавшуюся в это время, специальное послание, в
котором писал об очевидном ущербе, причиненном ему тем, что два его
стихотворения напечатаны под именем другого автора, а это может "породить
мнение, что я украл их у него, а он, чтобы доказать свое право на них, якобы
был вынужден перепечатать их под своим именем". Далее Хейвуд пишет: "Я
признаю, что мои строки не стоят почтенного покровительства, под которым он
(Джаггард. - И.Г.) напечатал их, и я знаю, что автор был весьма сильно
раздражен тем, что мистер Джаггард, с которым он совершенно незнаком, посмел
позволить себе так дерзко обращаться с его именем".
Обращает внимание, что, хотя имя автора джаггардовского сборника - У.
Шекспир - было напечатано на титульном листе этой книги и речь могла идти
только о нем, Хейвуд почему-то избегает называть его по имени, а употребляет
безликое слово "автор". Об этом "авторе" Хейвуд, человек тогда в литературе
не последний, пишет с чрезвычайным почтением, даже с подобострастием. Он не
просто говорит, что стихи напечатаны под именем другого автора, а использует
слово patronage, то есть высокое, почтенное покровительство. В этом коротком
пассаже многое звучит странно. Удивительно, что в 1612 году Шекспир
оказывается "совершенно незнакомым" с Джаггардом, который дважды до этого
печатал тот же сборник под его именем (первый раз - тринадцать лет назад).
Выражение "посмел позволить себе так дерзко обращаться с его именем" тоже
звучит необычно и как будто говорит об очень высоком (по крайней мере по
отношению к известному печатнику Джаггарду) социальном положении "автора" -
то есть Шекспира. А ведь Джаггард был солидный издатель и типограф (именно
ему через несколько лет будет доверено печатание первого собрания
шекспировских пьес - Великого фолио) и социальный статус его был не ниже,
чем у члена актерской труппы Уильяма Шакспера из Стратфорда. Отметим также,
что после этого имя Шекспира (которое в то время безусловно привлекало
покупателей) вообще исчезло с титульных листов печатавшейся позже части
тиража "Страстного пилигрима", хотя, наверное, проще и логичнее было бы
изъять из книги два хейвудовских сонета; так поспешно и радикально
отреагировал на весьма умеренное и вежливое "Послание" Хейвуда издатель.
Вероятно, что с ним - как и в случае с Четлом - "поговорили" люди, за
словами которых стояла немалая сила.
В 1609 году друг и доверенное лицо уже знакомого нам Эдуарда Блаунта,
издатель Томас Торп, выпустил в свет первое издание шекспировских сонетов -
154 стихотворения, так и назвав книгу: "Шекспировы сонеты" ("Shake-Speares
Sonnets" - имя разделено на два слова дефисом). Книга была надлежащим
образом зарегистрирована, но все указывает на то, что издание осуществлено
без согласия автора и без его участия - в отличие от тщательно отпечатанных
первых шекспировских поэм, в "Сонетах" много опечаток. Судя по упоминанию
Ме-реза и "Страстному пилигриму", по крайней мере некоторые из сонетов были
написаны еще в 90-х годах и известны близким друзьям поэта, но по каким-то
причинам Шекспир не собирался их печатать. Неизвестно также, соответствует
ли последовательность, в которой они расположены в этом знаменитом собрании,
авторскому замыслу, тем более что через тридцать лет сонеты были отпечатаны
совсем в другой последовательности, тематически сгруппированными по три -
пять стихотворений
Каким образом к Томасу Торпу попали эти сонеты, неизвестно (я полагаю,
что Эдуард Блаунт мог бы кое-что просветить в этой истории). Однако издатель
счел необходимым (издатель, а не автор) напечатать на отдельной странице
загадочное посвящение:
"Тому. единственному.
кому. обязаны. своим. появлением.
нижеследующие. сонеты.
мистеру W.H. всякого. счастья.
и. вечной. жизни.
обещанной.
ему.
нашим. бессмертным. поэтом.
желает. доброжелатель.
рискнувший. издать. их.
в свет.
Т.Т.".
Мы уже знаем, что существует огромная литература, посвященная
шекспировским сонетам, что предпринимались и предпринимаются многочисленные
попытки найти в этих стихотворениях лирического характера какие-то
конкретные автобиографические реалии, о противоречивых выводах, к которым
пришли исследователи. Расходятся мнения о времени создания того или иного
сонета, о том, какие личности скрываются за образами героев сонетов -
Белокурого юноши и Смуглой леди, какой был характер их отношений с поэтом,
какие исторические события послужили фоном в различных случаях и т.д.
Но особенный интерес ученых всегда вызывало странное посвящение и
загадка таинственного W.H. - "единственного", кому эти сонеты (или книга
сонетов, или и то и другое) "обязаны своим появлением". По смыслу фразы (а
его раскрытие затрудняется и произвольно поставленными везде точками,
заменяющими пунктуацию), этот таинственный незнакомец - тот самый "Белокурый
друг", которому Шекспир обещал бессмертие в своих стихах (сонеты 55, 61,
65). Некоторые ученые склонны с этим не соглашаться - они предполагают, что
издатель имеет в виду человека - вероятно, одного из высокопоставленных
покровителей Шекспира, - передавшего Торпу хранившиеся у него (или как-то
попавшие к нему) сонеты для публикации. Однако я не вижу здесь противоречия
- анализ посвящения показывает, что, вероятно, правы и те и другие. Торп
получил сонеты от того самого человека, которому Шекспир в сонетах обещал
бессмертие. Но кто же он? Понятно, что разгадка тайны W.H. позволила бы
приблизиться к пониманию смысла многих сонетов, а следовательно - к самому
неуловимому Барду. Предложено немало кандидатур современников Шекспира, чьи
инициалы совпадают с W.H. Наиболее известные из кандидатов, - Уильям
Герберт, граф Пембрук; Генри Ризли, граф Саутгемптон; и Уильям Харви. У
каждого из них есть сторонники среди шекспироведов, особенно прочные позиции
у Пембрука - его инициалы подходят без всяких перестановок, его знали в
издательском мире, он был покровителем Шекспира, ему будет посвящено и
Великое фолио. В поддержку Пембрука высказывались такие крупнейшие ученые,
как Эдмунд Чемберс и Довер Уилсон. Некоторые оппоненты Пембрука - и других
знатных кандидатов - сомневаются, что Торп мог обратиться к
высокопоставленному аристократу с малопочтительным "мистер". Я не нахожу это
возражение серьезным: ведь такое обращение адресовано человеку, скрытому за
псевдонимом - аббревиатурой, понятной только посвященным, и является
дополнительным элементом маскировки (или игры в маскировку).
В пользу кандидатуры Пембрука говорят и другие факты, которые станут
известны читателю в дальнейшем, пока же подчеркнем странности, окружающие
появление на свет этой книги. Почему Шекспир не хотел издавать сонеты, как
это делали другие поэты? Ведь занятие поэзией считали достойным для себя
самые высокородные аристократы, и даже король Иаков разрешал печатать свои
стихи под собственным августейшим именем! Кроме того, Шекспир, не допуская
публиковать свои поэтические (и не только поэтические) произведения, тем
самым лишался определенного дохода, в то время как Шакспер не пренебрегал
ради него, как мы теперь знаем, занятиями суетными, мелкохлопотными, а то и
сомнительными - для поэта по крайней мере. Высказывались предположения, что
этому "из ревности могла препятствовать миссис Шакспер", но авторы таких
предположений, кажется, не учитывают, что эта женщина была неграмотна и -
насколько известно - никогда не покидала Стратфорда. Не мог Шекспир и
опасаться, что кто-то узнает в лицо его поэтических героев - опыт многих
поколений исследователей показывает, как мало конкретных нитей для такой
идентификации оставил поэт в сонетах, к тому же не содержащих какого-то
криминала, опасных разоблачений и т.п. Но о каком риске говорит в своем
посвящении издатель? И что вообще может означать вся эта таинственность
вокруг такой, в сущности, простой и безобидной вещи, как издание томика
лирических стихотворений? Тайна личности Великого Барда довлеет и над его
сонетами...
В 1610 году поэт и каллиграф, учитель наследного принца Джон Дэвис из
Хирфорда включил в свою книгу "Бичевание глупости" интересную эпиграмму
"Нашему английскому Теренцию мистеру Уиллу Шекспиру". Мало кто из
шекспироведов не ломал голову над этой эпиграммой. И действительно, есть над
чем:
"Вслед за молвой тебя пою я для забавы, мой Уилл,
Ильнеиграл ты для забавы царственную роль,
Ты с королем как с равным говорил;
Король средь тех, кто ниже, чем король..."
Как это понять - "Король средь тех, кто ниже..."? Как мог Шекспир
говорить с королем "как с равным"?! Некоторые шекспировские биографы
осторожно предполагают, что Дэвис, возможно, имеет в виду выступление
Шекспира в роли короля в какой-то пьесе; но ведь о том, какие роли играл на
сцене Шекспир и играл ли вообще - ничего достоверного неизвестно. Есть в
эпиграмме и другие загадки.
Весьма интригующе само заглавие - "Нашему английскому Теренцию мистеру
Уиллу Шекспиру". Казалось бы - ничего особенного в том, что Шекспира
сравнивают с крупнейшим римским комедиографом Теренцием, нет (хотя к тому
времени были поставлены на сцене и напечатаны "Гамлет" и "Лир", не говоря
уже о шести трагедиях, названных Мерезом в 1598 году). Но дело не в том, что
Дэвис не уподобил Шекспира Сенеке, а предпочел ему мастера комедий. Важно -
какого именно комедиографа он выбрал для уподобления Шекспиру.
Публий Теренций (II век до н.э.) по прозвищу Афр попал в Рим в качестве
раба и находился в услужении сенатора Теренция Лукана, который дал ему
образование, а потом отпустил на волю, разрешив одаренному вольноотпущенному
взять свое родовое имя. После появления комедий Теренция его литературные
соперники стали распространять слухи, что он является лишь подставным лицом,
а подлинные авторы комедий - влиятельные патриции Сципион и Лелий, его
покровители. Теренций этих слухов не опровергал, и они дошли до потомков. В
эпоху Ренессанса мнение древних (почерпнутое у таких авторов, как Цицерон и
Квинтилиан), что Теренций был лишь подставной фигурой, маской для подлинных
авторов, было очень хорошо известно; об этом писали и английские
историки-елизаветинцы. Независимо от того, как в Древнем Риме обстояло дело
с авторством Теренция в действительности, превосходный латинист Джон Дэвис и
многие его читатели были хорошо знакомы со слухами вокруг имени этого
комедиографа; выбирая для уподобления Шекспиру именно Теренция (а не Плавта,
как Мерез), Дэвис отлично представлял, какие ассоциации это имя вызывает, -
и рассчитывал на них. Намек тонкий, но для посвященных вполне достаточный, -
именно так понимает его большинство сегодняшних нестратфордианцев.
В 1616 году Бен Джонсон среди других своих произведений опубликовал и
интереснейшую эпиграмму "О поэтической обезьяне", которую многие западные
ученые (в том числе и стратфордианцы) считают направленной против Шекспира
(то есть Шакспера). Речь в ней идет о некоей "обезьяне", про которую "можно
подумать, что она у нас главная" (первый поэт). Сначала она довольствовалась
тем, что присваивала перелатанные старые пьесы, но потом осмелела и стала
хватать все ей приглянувшееся, а ограбленным поэтам остается только
печалиться. Попавшее к "обезьяне" объявляется сотворенным ею, и со временем
все могут в это поверить, хотя "даже одного глаза достаточно", чтобы увидеть
истину.
Те стратфордианцы, которые согласны, что эпиграмма нацелена в Шакспера,
считают, что Джонсон обвиняет его (как ранее - Р. Грин) в плагиате, в
использовании и переработке чужих пьес. Но можно понять этот желчный выпад и
в несколько ином смысле: джонсоновская "обезьяна" (гриновская "ворона",
"Джон-фактотум") - вообще никакой не писатель и даже не плагиатор, а всего
лишь подставная фигура, живая кукла, которую кто-то специально
"разукрашивает чужими перьями" (приписывает ей авторство литературных
произведений), чтобы люди потом принимали украшенную такой маской "обезьяну"
за большого поэта. Идет необыкновенная Игра. Еще раз напомним, что эпиграмма
появилась только в 1616 году, уже после смерти Шакспера, хотя была написана,
вероятно, несколькими годами раньше.
В 1790 году был найден деловой дневник театрального предпринимателя
Филипа Хенслоу; записи охватывают важнейший для шекспировских биографов
период с 1591 по 1609 год. В этих заметках (с подсчетами и расписками)
встречаются имена практически всех современных Шекспиру драматургов, больших
и малых, которым Хенслоу платил за их пьесы. Дневник Хенслоу является
чрезвычайно важным источником, из него ученые узнали многое о театральной
действительности того времени, об актерских труппах и пьесах. Только одно
имя ни разу не попадается в записях за все эти годы - годы, когда было
создано большинство шекспировских пьес, - имя Уильяма Шекспира. Хенслоу,