а Фрэнсис и Оливер были католиками; это определенным образом характеризует
атмосферу веротерпимости, в которой воспитывались в семье дети,
свидетельствует о терпимом - и, может быть, даже сочувственном - отношении к
католицизму. Следов неприязненного отношения к католикам в произведениях
Шекспира - это давно заметили исследователи - нет, а францисканский монах в
"Ромео и Джульетте" - бесспорно положительный герой, самоотверженно и
бескорыстно помогающий влюбленным.
Памятник на могиле Джона Мэннерса, 4-го графа Рэтленда, был выполнен
Герардом Янсеном-старшим (отцом Николаса и Герарда-младшего, которые позже
создадут памятники Роджеру Мэннерсу и Уильяму Шаксперу); он является
выдающимся произведением монументального искусства; изображение этого
памятника, установленного в боттесфордской церкви, воспроизведено в
английской энциклопедии Чемберса, в статье о скульптуре. Это целая
театральная сцена из камня. Вокруг надгробия - лежащих статуй отца и матери
- их коленопреклоненные дети с молитвенно сложенными руками. Замысел такого
памятника отцу и матери, безусловно, обсуждался скульптором с новым графом,
а возможно, он вообще принадлежит Роджеру.
После смерти Роджера в 1612 году титул перешел к его брату Фрэнсису,
ставшему 6-м графом Рэтлендом. Это он через несколько месяцев распорядился
выплатить деньги Шаксперу и Бербеджу, и, как считают некоторые историки,
именно он спустя десятилетие оплатил Янсенам настенный памятник Шаксперу в
стратфордской церкви - вместе с памятником Роджеру в Боттесфорде.
Сохранилось семейное предание о некой удивительной речи, произнесенной
Фрэнсисом на смертном одре (по выражению историка Арчболда, речь эта была в
духе "мэннерсовских чудачеств"). Дочь Фрэнсиса, Екатерина, со временем вышла
замуж за герцога Бэкингема, столь известного ныне по историческим романам.
Сестра Роджера, Бриджет, в 1593 году последовательно отвергла
предложения руки и сердца двух молодых аристократов (друзей Роджера) - графа
Саутгемптона и графа Бедфорда (Эдуарда Рассела), так как считала их обоих
"фантазерами". Эдуард Рассел вскоре утешился, сочетавшись браком с Люси
Харрингтон, а граф Саутгемптон через несколько лет женился на родственнице
Эссекса, Елизавете Вернон.
Другая сестра Рэтленда, Франсис, вышла замуж за Уильяма Уил-лоуби,
брата Генри Уиллоуби, оксфордского студента, уже упоминавшегося нами в связи
с загадочной поэмой, появившейся в 1594 году под названием "Уиллоуби и его
Авиза, или Правдивый портрет скромной девы и целомудренной и верной жены".
Видя любовные страдания Уиллоуби, его друг, обозначенный как W.S., стал
нарочно возбуждать и растравлять его надежды, ибо хотел убедиться, не сумеет
ли "другой актер сыграть эту роль лучше, чем он играл ее сам, и понаблюдать,
не закончится ли эта любовная комедия более счастливым финалом для нового
актера, чем она завершилась для старого". Однокашник Уиллоуби, скрывшийся
под псевдонимом "Адриан Дорелл", якобы нашел эту поэму среди его бумаг и
решил издать. Через два года появилась поэма "Жалоба Пенелопы", подписанная
неким Питером Колзом, где упоминается "неизвестный автор", опубликовавший
"поэму Уиллоуби". Впоследствии "Уиллоуби и его Авиза" была переиздана с
добавлениями, одно из которых подписано "Адриан Дорелл" и датировано "30
июня 1596 г., Оксфорд". Другое, подписанное Томасом Уиллоуби, - "Победа
английского целомудрия" - извещает, что соперничество Пенелопы и Авизы
закончилось в пользу последней, причем судьей в этом соперничестве выступал
некий Роджеро (то есть Роджер; имя Генри Уиллоуби тоже итальянизировано -
Энрико). Адриан Дорелл (Демблон полагает, что это - анаграмма имени Роджера
Рэтленда) насмехается над Питером Колзом (вероятно, тоже псевдоним), который
не мог не знать автора, "чье подлинное имя открыто на каждой странице".
Что касается имени "Авиза", то его происхождение трактуется Адрианом
Дореллом в разных изданиях поэмы по-разному. В одном случае "объясняется",
что имя образовано из первых букв латинских слов: любящая жена,
незапятнанная, всегда достойная любви; позже, однако, Дорелл сообщил, что
имя "Авиза" составлено из греческого отрицания "а" и латинского visa
(видимая), но, возможно, образовано от латинского avis - птица, и таким
образом, это имя означает невиданную или невидимую птицу.
Ясно, что все эти издания и контриздания являются розыгрышем, игрой в
масках, понятной только посвященным. Однако аббревиатура "W.S." (подходящая
как для Уильяма Шекспира, так и для графа Саутгемптона {Wriothesley
Southampton}), анаграмма "Адриан Дорелл" и Роджеро - Роджер помогают
уточнить круг этих авторов и посвященных - круг аристократической
университетской молодежи - Рэтлендов, Саутгемптонов, Бедфордов. Вероятно,
имеет отношение к этой литературной игре и неудачное сватовство к Бриджет
Мэннерс двух ее незадачливых поклонников. Можно добавить, что имя Франсис
Уиллоуби встречается в акростихах странной поэтической книги Роберта Парри
"Синеты", связанной с кругом Р.Честера - Дж.Солсбэри, то есть имеющей
какое-то отношение и к честеровскому сборнику.
Поскольку в предварительных хвалебных стихах к "Авизе" содержался
первый по времени отклик на появление в литературе имени Потрясающего Копьем
(напечатано через дефис), редкая биография Шекспира обходится без какого-то
рассказа об этой поэме. А известный в шекспироведении исследователь Лесли
Хотсон докопался, что жена старшего брата Генри Уиллоуби имела сестру, и
мужем этой самой сестры был некто Томас Рассел, бывший, как и Шакспер, родом
из Стратфорда. Для Хотсона такое "родство" подтверждает, что поэма и история
вокруг нее возникли где-то "в кругу личных знакомств и литературных
интересов Уильяма Шекспира" (то есть для Хотсона - Шакспера). О каком
конкретно "круге" идет речь, шекспироведы обычно предпочитают не уточнять,
ибо давно уже убедились, какова может быть степень определенности в вопросах
связей стратфордца с литературной действительностью его времени.
Но вот то обстоятельство, что Роджер Мэннерс, граф Рэтленд, был шурином
брата Генри Уиллоуби, до сих пор особого внимания шекспироведов не
привлекало, так же, как не заметили они Роджера, рассудившего соперничество
Авизы и Пенелопы. Дело, конечно, не в степени родства, и нельзя совсем
исключить, что Генри Уиллоуби был менее близок к своему родственнику, чем к
земляку мужа сестры жены своего старшего брата...
Но от братьев и сестер молодого графа вернемся к нему самому.


    Дитя государства



Как и другие оставшиеся без отцов юные отпрыски знатных родов, Роджер
Мэннерс находился под опекой первого королевского министра лорда Берли,
считался "ребенком государства" {Первая строка шекспировского сонета 124
многим кажется непонятной - "If my dear love were but the child of state".
Откуда у Шекспира этот образ, это выражение, бывшее в обиходе у столь
немногих, "the child of state" - "дитя государства"?}. Ранее через эти же
строгие руки прошли графы Оксфорд, Эссекс, Саутгемптон, Бедфорд. Лорд Берли,
обремененный многими государственными заботами, перепоручил повседневное
наблюдение за воспитанием юного Рэтленда своему родственнику Фрэнсису Бэкону
- философу, юристу, писателю; такому воспитателю, конечно, было что передать
способному подопечному. То, что Шекспир был хорошо знаком с идеями Бэкона,
сегодня трудно оспаривать...
В 1587 году Роджера отправляют в Кембридж и зачисляют в колледж
Королевы, где его главным ментором был Джон Джегон, впоследствии ставший
епископом Норичским. Через два года Джегон перешел в колледж Тела Христова и
перевел туда же Рэтленда. Связи со своими однокашниками по обоим колледжам
Рэтленд поддерживал как во время пребывания в Кембридже в студенческие годы,
так и потом. В Кембридже у него был кабинет, где он останавливался, посещая
свою alma mater и работая там. В Кембридже он и умер в 1612 году,
предусмотрев в завещании средства на помощь кембриджским ученым.
В 1589 году лорд Берли вытребовал Роджера в Лондон, чтобы представить
королеве, которая (как явствует из его сохранившегося письма матери)
обошлась с ним приветливо и сказала, что знала его отца как честного
человека и слышала много хорошего о его матери. В это время Рэтленд близко
сходится с другим воспитанником Берли - юным графом Саутгемптоном; позже им
обоим покровительствует королевский фаворит - блестящий граф Эссекс, и они
становятся его верными поклонниками и соратниками. Так под крылом первого
министра Уильяма Сесила, лорда Берли, зародилась дружба трех графов, которой
предстояло выдержать грозные испытания, когда Эссекс бросит свой трагический
и театральный вызов власти семейства Сесилов и самой Елизавете.
Сохранилось письмо от 1591 года, посланное матери Роджера состоявшим
при нем доверенным слугой о том, что "Саутгемптон сообщил, что он собирается
посетить моего господина"; в июне этого года Рэтленд проводит несколько дней
в доме Саутгемптона.
А через два года выходит "Венера и Адонис" с изысканным и теплым
посвящением Саутгемптону, подписанным Уильямом Шекспиром (Shakespeare). Это
первое напечатанное произведение Шекспира и первое появление этого имени в
литературе. На следующий год издается "Обесчещенная Лукреция" с новым
посвящением Саутгемптону. Раньше уже говорилось, что оба посвящения написаны
свободным языком, не скованным раболепием и самоуничижением, в них - и это
отмечалось так или иначе многими шекспироведами - не чувствуется огромной
разницы в социальном положении (мог ли простой актер из провинциального
городка так обращаться к титулованному аристократу, приближенному к
королевскому двору?). Так мог писать некто, равный Саутгемптону,
находившийся с ним в дружеских отношениях. И если перебрать всех друзей
Саутгемптона в этот период, чья близость к нему документально подтверждена,
то окажется, что скорее всего адресоваться к двадцатилетнему Саутгемптону в
1593 году с таким посвящением мог именно семнадцатилетний Рэтленд - равный
по положению (и тоже "дитя государства") обращался под псевдонимом к своему
старшему и почитаемому другу.
Дружба Рэтленда с Саутгемптоном, очевидно, должна была выявить и
различия в их характерах. Если последний, при обширных интеллектуальных
интересах, не упускал при этом возможностей пользоваться всеми мимолетными
радостями жизни, то Роджер Рэтленд уже тогда проявлял склонность к духовному
уединению, к углублению в науки и искусства, сторонясь пустоты светской
жизни, открытой перед ним в силу его происхождения. Об этом говорят
долголетние связи Рэтленда с английскими и континентальными учеными,
переписка с которыми частично сохранилась, редкие появления при дворе.
Возможно, что и физически Роджер уступал своему старшему другу - он часто
болел, особенно после путешествия по Европе.
Занятия в колледже были достаточно напряженными - студенты изучали
латынь, древнегреческий, древнееврейский, богословие, юриспруденцию,
медицину, философию, логику, риторику. В программу также входило чтение и
представление пьес латинских классиков. Постановки пьес были любимым
времяпрепровождением студентов. Очень многие преподаватели и старшие
студенты сами сочиняли пьесы, некоторые из них разыгрывались в актовых залах
колледжей по торжественным дням. Вот и Полоний в "Гамлете" вспоминает, как
он исполнял роль Цезаря в какой-то пьесе, когда учился в университете.
Пьесы, написанные преподавателями и студентами, ставились, как правило, один
раз и не публиковались. Имя "своего" автора обычно не скрывалось, но бывали
и исключения. Так, вдень присуждения университетских степеней магистра
искусств в начале 1595 года исполнялась пьеса неизвестного автора "Лелия",
сюжет которой был взят из французской переделки итальянской комедии.
Исследователи нашли в тексте этой превосходной пьесы немало общего с
некоторыми шекспировскими комедиями, особенно с "Двенадцатой ночью", и
высказывали предположение, что Шекспир, вероятно, читал "Лелию" и кое-что из
нее использовал.
Пороховщиков считает, что "Лелия" и еще несколько анонимных пьес,
ставившихся в Кембридже в середине 1590-х годов, были написаны заканчивавшим
курс обучения Рэтлендом. Во всяком случае, среди выпускников университета,
получивших в феврале 1595 года степень магистра и смотревших "Лелию" (а
возможно, и среди исполнявших в пьесе роли), был молодой Роджер Мэннерс,
граф Рэтленд. А среди почетных гостей - сам Эссекс.
Письма Джегона матери Роджера свидетельствуют о блестящих успехах
Рэтленда в учебе. Но годы, проведенные в Кембридже, не были только
безоблачным временем занятий и развлечений Дядя и отец Роджера оставили его
матери немало долгов, и ей не всегда удавалось вовремя посылать в Кембридж
все необходимое. Хотя Джегон был им доволен, родственник молодого графа
(двоюродный дед, тоже Роджер Мэннерс) сообщал матери полученную от кого-то
информацию, что юноша порой неразборчив в знакомствах, и это может
неблагоприятно сказаться на его поведении и манерах..
Семь студенческих лет остались позади, но не бесследно. Следы Кембриджа
ученые находят во многих шекспировских произведениях. Это не только знания
классики, права, риторики, но и особого кембриджского слэнга - выражений и
словечек, бывших в ходу только у тамошних студентов, мы слышим их даже из
уст короля Лира.
И первые восторженные отклики и оценки Шекспира - поэта и драматурга
раздались тоже из университетской, прежде всего кембриджской, среды:
авторами этих первых откликов были однокашники Рэтленда по колледжу У. Ковел
(назвавший в 1595 году Потрясающего Копьем среди писателей - питомцев
Кембриджа) и Джон Уивер (1598), а также кембриджцы Р. Барнфилд и Ф. Мерез
(1598)
Это были годы становления личности, обретения знаний, первых опытов в
поэзии и на сцене. Запомним, что в своем посвящении Саутгемптону Шекспир
назвал поэму "Венера и Адонис" на классический, мифологический сюжет
"первенцем моей фантазии" {"The first heir of my invention"}; это очень
важное свидетельство. Здесь сам Великий Бард датирует начало своего
творческого пути, и эта дата - 1593 год
. Впоследствии, чтобы как-то
согласовать эти слова с тем, что несколько первых шекспировских пьес
датируется шекспироведами более ранним периодом, многие из них стали
утверждать, что выражение "первенец моей фантазии" следует относить только к
поэтическим произведениям, драмы, мол, тогда считались творениями низкого
уровня, и Шекспир их якобы не принимал во внимание. Однако такое толкование,
какие бы авторитеты его ни придерживались, является вполне произвольным
домыслом: сам Шекспир ничего подобного ни в этом посвящении, ни где-либо еще
никогда не говорил. Впечатление юношеской восторженности, присутствующей в
посвящении "Венеры и Адониса", укрепляется при чтении самой поэмы, где
значительное место занимают эротические мотивы; эротизм здесь тоже
юношеский, литературный.
Что касается сложных проблем, связанных с первыми (или считающимися
первыми) шекспировскими пьесами и временем их появления, то разговор об этом
- впереди.
По окончании университета юноши из знатных семей, по обычаю,
отправлялись в путешествие по континенту, и граф Рэтленд не стал
исключением. В декабре 1594 года лорд Берли сообщил вдовствующей графине
Рэтленд, что королева разрешила ее сыну выезд за рубеж. Одновременно
королевский министр писал, что из разговора с молодым графом он вынес
впечатление, что тот плохо осведомлен о состоянии дел в своих поместьях, и
советовал матери восполнить это упущение (а финансовое положение семьи
оставляло желать лучшего).
Мать умирает весной 1595 года. Рэтленд находится в Бельвуаре все лето и
начало осени, вникая в дела и пытаясь привести их в порядок. И разумеется,
по привычке, немало времени проводит в своей библиотеке и за письменным
столом; 1595 год - год создания шекспировских пьес "Сон в летнюю ночь" и
"Король Иоанн".
В октябре 1595 года путешествие началось. Первым пунктом на континенте
был голландский порт Флашинг, сданный в аренду англичанам в обмен на
английскую помощь в войне с Испанией. Губернатором Флашинга был сэр Роберт
Сидни, брат великого поэта Филипа Сидни и сам (как почти все члены этой
удивительной семьи) тоже поэт. В письме, посланном в Англию, Роберт Сидни
чрезвычайно высоко оценил интеллектуальные качества Рэтленда.
В багаже молодого путешественника вместе со всякими необходимыми вещами
находились и специальные "Полезные наставления", написанные для него
многоумным Фрэнсисом Бэконом по поручению графа Эссекса, уже проявлявшего в
это время самую теплую заботу о Рэтленде; этот любопытный документ
сохранился в рукописи, а в 1613 году был даже напечатан. Кроме того,
бдительный ментор Джегон специально предупреждал предтечу Чайлд Гаролда о
легкомысленном характере французов и о разных опасностях, подстерегающих
путешественника в их стране. Все эти заботливые наставления не были
оставлены без внимания обладавшим хорошей памятью путешественником; в
"Гамлете" их нехитрое существо оказалось вложенным в уста многоопытного
королевского министра Полония, напутствующего своего сына Лаэрта перед
отправлением во Францию. Сдобренное авторской иронией сходство речей Полония
с "Полезными наставлениями" было замечено биографами Бэкона уже давно,
историки же добавили, что многие черты шекспировского Полония сатирически
напоминают дотошного лорда-казначея Берли (которого его подопечный Роджер
Мэннерс, граф Рэтленд, знал отнюдь не понаслышке, в отличие от Уильяма
Шакспера из Стратфорда).
Из Голландии Рэтленд отправляется в Германию. Сохранившееся письмо
показывает, что в начале февраля 1596 года он находился в Гейдельберге, где
имел возможность ознакомиться со знаменитым университетом. Повидал он,
конечно, и пресловутую гейдельбергскую бочку, изображение и описание которой
через полтора десятка лет появится в "Кориэтовых Нелепостях". Но его главной
целью является Италия, Падуанский университет. 24 февраля находившийся в
Венеции доктор Хоукинс, информируя Энтони Бэкона об англичанах,
путешествовавших в это время по Италии, сообщает, что Рэтленд еще не
перебрался через Альпы. Энтони, брат Фрэнсиса Бэкона, через своих доверенных
лиц следил за событиями на континенте и держал в курсе происходившего там
Эссекса, который таким образом имел возможность докладывать об иностранных
делах королеве, не завися от лорда Берли и его сына.
Через Бреннерский перевал Рэтленд попадает в Италию, где первым
городом, оказавшимся перед ним в долине, была Верона, известная знаменитым
римским амфитеатром. Великолепная гравюра с изображением этого древнего
сооружения потом появится в книге Кориэта, в Вероне происходит действие пьес
"Два веронца" и "Ромео и Джульетта".


    О, Падуя, Падуя... Разгаданный портрет



28 марта 1596 года Рэтленд внесен в списки студентов Падуанского
университета, связанного с такими именами, как Галилей, Джордано Бруно. В
1574 году в Падуе побывал и Филип Сидни; для образованного англичанина того
времени это была подлинная Мекка. Особенно славился этот университет своими
учеными в области медицины и права, а также латинистами - "падуанская
латынь" ценилась в Европе (об этом говорит и герой пьесы "Возвращение с
Парнаса", с которой мы познакомимся позже). Там же учились и студенты из
Дании - Розенкранц и Гильденстерн. Кличка "падуанский студент" долго еще
сохранится за Рэтлендом после его возвращения в Англию. О Падуе говорится и
в шекспировских пьесах, прежде всего - в "Укрощении строптивой". Мы уже
знаем, что пьеса, входящая в шекспировский канон, впервые появилась только в
Великом фолио 1623 года, а до нее (1594) была напечатана другая, название
которой отличается от шекспировской лишь артиклем, и все три сюжетные линии
(интродукция с пьяницей Слаем, укрощение Катарины, замужество ее сестры)
совпадают. Но в шекспировской комедии - несмотря на то, что развитие
действия и чередование эпизодов совпадают с пьесой-предшественницей, - сам
текст полностью другой, он написан заново, при этом Шекспир изменил все
имена действующих лиц (кроме Катарины) на итальянские и перенес действие из
условных Афин в реальную Падую. Есть несколько гипотез, объясняющих
удивительную связь между этими двумя столь схожими и одновременно столь
различными пьесами. Одни шекспироведы считают, что ранняя пьеса написана
другим автором, их оппоненты склоняются к мнению, что она является первым
вариантом шекспировской пьесы. Но самое важное заключается в том, что
итальянской, а точнее - "падуанской" сценическая история укрощения
строптивой Катарины стала сразу после того, как в Падуе побывал Рэтленд.
На слова Люченцио о его сбывшейся мечте - "увидеть Падую, наук
питомник", - и на подробное перечисление его слугой Транио основных
дисциплин, изучаемых в Падуанском университете, мы уже обращали внимание.
Интересно, что герой пьесы "Много шума из ничего" остроумец Бенедикт,
сподвижник принца Арагонского (прообраз принца - граф Эссекс) вдруг
оказывается падуанцем, а в "Двух веронцах" есть забавная описка: Спид
приветствует Ланса с прибытием в Падую (вместо Милана). Падуя, Падуя...
Вероятно, занятия в Падуанском университете не были для Рэтленда
продолжительными: в конце мая доктор Хоукинс сообщает Энтони Бэкону, что
Рэтленд тяжело болел (какая-то лихорадка), но теперь поправляется. Однако
приступы болезни повторились, и в июле Хоукинс даже специально прибыл из
Венеции, чтобы засвидетельствовать завещание Рэтленда - настолько серьезным
казалось положение больного. Больной выздоровел, и вместо составления
завещания Хоукинс перевел на итальянский язык какую-то оду с восхвалением
английского флота, полученную от Рэтленда, - очевидно, такие произведения
использовались Хоукинсом для борьбы с испанским влиянием и для укрепления
британского авторитета в этой республике.
Из другого письма Хоукинса видно, что Рэтленд собирался посетить Рим.
Однако, судя по всему, побывать в "вечном городе" ему не пришлось; не
исключено, что причиной изменения его планов были придирки папских властей,
преследования и даже аресты нескольких англичан-протестантов в Риме как раз
в это время. Зато с Венецией он имел возможность познакомиться достаточно
близко, и она произвела на него неизгладимое впечатление. Реальная атмосфера
кипучей жизни Венеции, яркие краски, смешение религий и рас на базарах и
площадях купеческой республики, столь необычное для глаз англичанина, - все
это явственно ощущается в "Венецианском купце" и в венецианских сценах
"Отелло". При этом в Венеции Шекспиру, оказывается, известны не только
главные (описанные многими путешественниками) достопримечательности
"жемчужины Адриатики", но и некий глухой переулок Сагитари, известно ему и
итальянское слово "трагетто" - венецианский паром... Зато современный ему
Рим в шекспировских произведениях полностью отсутствует.
В конце сентября 1596 года Рэтленд находится в Венеции, откуда через
Падую и Милан отправляется во Францию. В Милане путешественник мог видеть
знаменитое творение Корреджо "Юпитер и Ио", копия которого, кстати, украшает
потолок одного из салонов Бельвуара, о чем, похоже, говорит Лорд
очухавшемуся Слаю в интродукции к "Укрощению строптивой". Знакомство с
Миланом обнаруживается и в "Двух веронцах": герои назначают свидание "у
стены святого Григория" - в Милане действительно были госпиталь и церковь
св.Григория, обнесенные каменной стеной; Шекспиру также известно, что из
Милана в Верону через Мантую вели две дороги, и та, которая начиналась у
Северных ворот, шла через лес, где водились разбойники (они захватывают
Валентина).
Далее маршрут Рэтленда пролегал через Швейцарию - Женеву и Цюрих. В
Цюрихе он завязывает дружеские отношения с Гаспаром Вазером,
ученым-филологом и полиглотом. Эти отношения, свидетельствующие о какой-то
общности интересов, продолжались в последующие годы, поддерживалась
переписка, найденная впоследствии в бумагах Вазера. Один из корреспондентов
Вазера, посетивший Англию с рекомендательным письмом ученого, сообщает о
теплом приеме, который оказал ему граф Рэтленд. Пародийное "письмо" от этого
цюрихского профессора оказалось в 1611 году и в книге Томаса Кориэта, хотя в
Англии Вазер переписывался только с Рэтлендом.
Через Марсель и Лион Рэтленд движется к Парижу - как явствует из одного
письма эссексовского агента, он прибывает туда не позднее середины февраля
1597 года. Самого короля - Генриха IV Наваррского - в это время в Париже не
было, но придворная жизнь совсем не замерла. В шекспировской изысканной
комедии "Бесплодные усилия любви", написанной (или переработанной)
приблизительно в этот период, действие происходит при дворе "наваррского
короля", а кроме самого монарха и его первой жены (Маргариты Валуа) героями
являются вельможи его свиты. Несмотря на подлинные французские имена этих
последних - герцоги Лонгвиль и Дюмен, маршал Бирон, - по многочисленным
намекам шекспироведы давно определили, что за этими именами следует искать
таких английских лордов, как Эссекс, Саутгемптон и Рэтленд. Особенно