Хоган Джеймс. Сибирский эндшпиль

   - Да.
   - Где ты жил в Америке? - продолжал Ко, все еще по-русски. - Ты давно на "Терешковой"? В чем состоит твое нарушение?
   Мак-Кейн понял, в чем дело, и кивнул, соглашаясь.
   - Я не знаю вас. - согласился он, переходя обратно на английский.
   - И я - вас. И вы, наверное, уже поняли, что здесь приучаешься не задавать таких вопросов иностранцам.
   - А я бы признался в том, что знаю русский, если был подсадным?
   - Маловероятно. Впрочем, если ты очень умен, то мог бы.
   - А они часто очень умны?
   - Нет. Но когда такое случается, то они опаснее всего.
   Мак-Кейн вздохнул. Ему нечего было сказать, чтобы рассеять подозрения. Для этого потребуется время и терпение. Он сел на койку и занялся содержимым своих сумок.
   - А что за парень надо мной? - спросил он. - Еще один американец?
   Ко коротко рассмеялся:
   - Нет, на американец. Американофил. Его зовут Мунгабо, он зигандиец. У русских странное представление об американском образе жизни, особенно в том, что касается расовых предрассудков, которые раздувает их пропаганда. Они решили, что будет забавно положить американца под негром. У Лученко странное чувство юмора. - Ко повернулся и пошел к двери в конце камеры. Туалет и раковина здесь. Когда я закончу с этим, я отведу тебя на склад.
   - А что такого этот зигандиец сделал для Америки, что его привезли сюда?... или я не должен спрашивать и об этом?
   - Нет, об этом знают все. Он угнал к ним секретный русский самолет МиГ-55. По крайней мере, так решил трибунал. Мунгабо твердил им, что электронная навигационная система вышла из строя, но КГБ не верило ему. Они решили, что это было умышленно.
   - А почему они так решили?
   - Это элементарно. Компьютеры, сделанные при марксистской экономике, сказали ему, не ломаются.
   10
   Доктор Филип Кресс, из национальной лаборатории Брукхейвен, Лонг Айленд, грустно смотрел из-за стола президиума на ряды делегатов Третьей конференции по физике связи, устроенной Японским Научным Советом в университетском городке Цукуба.
   - Несомненно, эксперименты по подводному детектированию нейтрино дают неоднозначные результаты по нескольким причинам. - продолжил он. Основная проблема - чисто статистическая. Мы говорим об выделении ничтожно редкого явления на огромном шумовом фоне. Как бы вы не подходили к решению этой проблемы, вам придется отнимать от одного большого и неточно вычисленного числа отнимать другое большое число, чтобы получить то маленькое значение, которое мы ищем. Это сложная проблема, и мы работаем над ее решением. Вот все, что я могу сказать. - Он развел руками, давая понять, что закончил, и откинулся в кресле, разжигая свою трубку.
   Председатель, Жюль Дюпальм, из французской телекоммуникационной корпорации Алкатель, посмотрел по сторонам:
   - Итак? Вопросов из зала нет? Хорошо. Тогда одно объявление и мы делаем перерыв на обед. Не могут ли все те, кто...
   - Один вопрос. - В середине зала встал один японец. Из пятого ряда на него со вздохом обернулся доктор Мелвин Бауэрс, из института физики плазмы в Ливерморе, Калифорния. Он уже проголодался, кроме того, коммуникация с помощью пучков нейтрино, пропускаемых сквозь Землю, была не его отраслью. Он поерзал в своем кресле, пытаясь вспомнить, как назывался тот бар, что Сэм и Макс обнаружили прошлым вечером - тот, где девочки из бара не носили трусиков и садились гостям на колени. Японец тем временем продолжал:
   - Я вижу одну трудность с теми данными, которые были выбраны, как возможные. Нет никаких положительных указаний на то, что это именно нейтрино-индуцированные мюоны, а не атмосферные мюоны. Конечно, если зарегистрированный мюон пришел снизу, то это несомненно нейтриноиндуцированный мюон. Но в данном случае это не так. Все регистрированные мюоны попали на детектор сверху. Даже в этом маленьком примере такая асимметрия беспокоит меня.
   - Фил? - повернулся Дюпальм.
   Кресс помахал спичкой в воздухе, погасил ее и бросил в пепельницу:
   - Да, я согласен с вами, это не совсем то, что вы могли бы ожидать... - Ответ был неудовлетворительным даже для него самого. - Но мы увеличили пороговую чувствительность наших детекторов на порядок. Может быть, нам необходимо еще раз проверить их. Трудно сказать без дальнейшего анализа.
   - Благодарю вас. - Японец неудовлетворенно кивнул и сел на место. Дюпальм еще раз взглянул в свои бумаги, собираясь сделать объявление.
   В этот момент микрофон притянул к себе профессор Масаки Куришода из университета Осака, выглядевший в течение всего заседания загадочно отстраненным. Боуэрс простонал про себя. Куришода улыбнулся аудитории из-под тяжелых очков:
   - Конечно, может быть и еще одна причина, по которой вы, джентльмены, не можете получить однозначных доказательств существования нейтрино, их может просто не существовать. - Кто-то в передних рядах рассмеялся, но осекся, поняв, что Куришода не шутит. Профессор внимательно смотрел на аудиторию, переводя взгляд с одного края зала на другой, пока не убедился, что его внимательно слушают. Даже Боуэрс на мгновение забыл про обед. Куришода широко развел руками:
   - Объяснение незнаемого ненаблюдаемым - это всегда сомнительный путь. Существование нейтрино было постулировано Паули, чтобы соблюсти закон сохранения момента и спина в бета-распаде нейтрона на протон и электрон. Все последующие исследования на эту тему только углубили это допущение. Иногда мы... видите ли, иногда мы представляем мир так, как нам кажется, диктуют факты, и ошибаемся. Мы ищем решение проблемы в рамках господствующего академического течения. - Он сделал паузу и еще раз широко улыбнулся. Никто не перебивал его.
   Тогда профессор продолжил:
   - Если мы расширим закон сохранения и примем существование отрицательной энергии, предложенное Дираком, - а почему мы, собственно, должны ограничивать энергию только положительными рамками - только потому, что так принято? - тогда этот распад объясняется очень просто, без необходимости представлять фотон, как электронно-позитронную пару: позитрон становится просто "дырой", оставленной в море Дирака электроном, перешедшим в положительное состояние в результате поглощения протона. Понятие о пустом месте со свойствами частицы могло бы быть странным во времена Дирака, но сегодня, в эпоху полупроводников, мы принимаем это, как должное. И тогда распад нейтрона становится простым событием, электрон испускается, позитрон поглощается. Мы больше не нуждаемся в нейтрино, уносящем прочь недостающую энергию, так как электрон поглотил ее, перейдя с отрицательного уровня. И так как в процесс вовлечено три частицы, условие сохранения спина также соблюдено.
   Его перебил Кресс с другой стороны стола:
   - Но... минутку, минутку, а как быть со слабым взаимодействием? Вы только что вообще выдернули опору из-под слабого взаимодействия. Я хочу сказать...
   Куришода пожал плечами:
   - Я понял. Вы хотите напомнить мне о теории, объединившей в 80-х слабое и электромагнитное взаимодействие. Но я считаю, что "слабое" взаимодействие - не более, чем электромагнитные силы, действующие между диполями элементарных частиц и диполями электронов в отрицательном энергетическом состоянии. И тогда, если две силы на самом деле являются одной и той же, тогда нам необходимо пересмотреть всю проблему.
   Аудитория зашумела, кто-то покачал головой. Раздалось возражение:
   - Но ведь существование нейтрино подтверждено, не так ли? Я имею в виду, что нейтрино детектируются. Они детектировались еще в 50-е.
   - Коуэн и Рейнс. - добавил другой голос. - Нейтриноиндуцированная трансмутация хлора в аргон.
   - Предполагаемая нейтрино-индуцированная. - ответил Куришода, как будто дожидался этого. - Механизм, описанный мной, объясняет это не хуже.
   - Но поводились эксперименты, доказывавшие, что они не только существуют, но и обладают массой. - вмешался один из членов президиума. И массу даже измерили.
   - Как еще вы сможете объяснить убыль массы?
   - А другие эксперименты доказали, что они не обладают массой. парировал Куришода. - Некоторые экспериментаторы сообщали, что нейтрино колеблются между тремя состояниями, а другие этого не обнаруживали. Что касается дефекта массы, то, может быть, нам нужно поискать еще один глюонный клей. - Он повернулся и качнул головой в сторону. - Фил Кресс сам только что рассказал нам об огромных трудностях в обнаружении неизвестно чего и об неоднозначности суждений, что же это такое. Проще говоря, все это основано на статистических методах, которые сами по себе сомнительны. Ничто не доказывает нам, что у нейтрино есть масса, что они колеблются между тремя состояниями, или что они существуют вообще. Я уверен, что все, объясняемое с их помощью, может быть объяснено более просто и в знакомых терминах. Бритва Оккама.
   Аудитория была настроена продолжать и дальше, но Дюпальм поднял руку, прежде чем кто-то успел вмешаться:
   - Леди и джентльмены, обед ждет. Может быть, нам организовать специальное заседание сегодня вечером, чтобы обсудить возникшую тему далее? - Он вопросительно посмотрел на кого-то в передних рядах - Да, сегодня после обеда мы разошлем детали... - Несколько секунд он искал фразу, которой можно было бы закончить. - Может быть, наши рассуждения о связи с помощью пучков нейтрино несколько преждевременны?
   Кто-то в президиуме улыбнулся, кто-то покачал головой. Атмосфера разрядилась.
   - А вы еще не подумали о тахионах? - бросили из аудитории. - Как насчет этого, профессор Куришода? Тахионы существуют?
   Профессор метнул взгляд поверх очков:
   - Ну конечно. Тахион - это квант дурного вкуса.
   Пять минут спустя участники вливались в центральную столовую и рассаживались за столиками, на которых уже стояли рыбные закуски, фруктовые соки, чай. Мелвин Боуэрс направился в тихий уголок столовой. К нему присоединилась Дженни Хэмпден из лабораторий Белла. Они встретились за день до этого на завтраке в гостинице и немного поболтали вместе на перерывах между заседаниями. Ей нравилась спелеология, классическая музыка и кошки.
   - Ну вот и моя любимая теория. - сказал Боуэрс, когда они уселись за столик.
   - Какая теория?
   - Моя теория нейтринной бомбы.
   - Нейтринной? Это что-то новое.
   - А ты подумай. Она отвечает всем требованиям для современного оружия. Оборонные подрядчики получают свои доходы и люди трудятся. Оборонные аналитики и генералы в Пентагоне не зря едят свой хлеб. Средства массовой информации получают новое страшное слово, мирники получают тему для демонстраций. - Он расстелил салфетку на коленях и продолжил: - Но с другой стороны, у этой бомбы нет неприятных побочных эффектов. Она не убивает людей и не повреждает имущество. Совершенная бомба!
   Дженни рассмеялась.
   - Тогда нам нужно завести еще и нейтринные реакторы, чтобы отвлечь противников ядерной энергии.
   - В этом что-то есть. Я думаю, что над этим ломали головы еще в семидесятых.
   Дженни неожиданно отложила вилку.
   - Ох, Мел, я совсем забыла. Слушай, мне нужно найти Такудзи, я обещала ему слайды для выступления сегодня днем. Я через пять минут вернусь, ладно?
   - Конечно. Я покараулю место.
   - Спасибо. - Дженни поднялась и направилась к двери.
   Боуэрс продолжал обед в одиночестве. Как же называется этот бар? Желтый Дракон? Красный Дракон?... Нет, не дракон, Красный... что-то красное... В столовой еще не рассеялась толпа, и он не заметил, как между людьми к его столику протискивается высокий элегантно одетый мужчина.
   - Добрый день, доктор Боуэрс.
   Боуэрс поднял голову:
   - Игорь Лукич! - воскликнул он, вспомнив русское знакомое ему отчество.
   - Вы не возражаете, если я присоединюсь к вам?
   - Нет, нет. Садитесь, пожалуйста. О нет, не сюда, здесь занято.
   Это был профессор Дьяшкин, директор советской исследовательской организации по проблемам связи в Сибири. Он пользовался международной известностью, а с Боуэрсом они подружились на предыдущих профессиональных сборищах в Москве и Бомбее. Только прошлым вечером они вместе с группой других ученых участвовали в неформальной дискуссии, спонтанно возникшей в гостинице, где жили участники конференции.
   - Куришода высказал интересную мысль. - заметил Боуэрс, когда Дьяшкин сел. - Я только что говорил своей соседке, Дженни Хэмпден из Белл, - может быть, вы ее знаете, она вернется через пару минут, - что нейтринная бомба была бы совершенной. Тогда и вам и нам будет не о чем беспокоиться.
   Дьяшкин машинально улыбнулся, но было ясно, что он не в настроении для пустых разговоров; он нервно и непрерывно оглядывал окружающих. Боуэрс посерьезнел и вопросительно посмотрел на русского.
   - Мы знаем друг друга уже несколько лет, доктор Боуэрс? - Дьяшкин говорил скрытно, опершись локтем о стол и прикрывая рукой рот.
   - Я думаю, да - по крайней мере формально. - Пусть даже так. Иногда нужно доверять своим суждениям. И я ссужу о вас, как о человеке, которому могу доверять.
   Боуэрс вытер рот уголком салфетки, продолжая медленно жевать.
   - К чему вы клоните?
   - Когда вы должны вернуться в США?
   - Я на год в Осаке в рамках обмена. Но собираюсь поехать домой сразу после конференции, в отпуск. А в чем дело?
   - За столик могут сесть, поэтому я скажу, в чем дело, пока мы одни одни. - Дьяшкин глубоко вздохнул. - Дело в том, доктор Боуэрс, что я могу быть заинтересован в переходе, если условия будут подходящими.
   Боуэрсу потребовалось несколько секунд, чтобы понять, в чем дело.
   - Вы имеете в виду - к нам? Перейти к нам?
   Дьяшкин почти незаметно кивнул.
   - Да. По личным причинам - о них долго говорить. Что я хочу услышать от вас - вы согласны передать мое предложение соответствующим органам?
   - Предложение? Но я ничего не знаю об этом. Как...
   - Я могу устроить это. Мне нужно знать, согласны ли вы мне помочь?
   Какое-то время Боуэрс жевал молча.
   - Мне нужно подумать над этим.
   - Сколько вам нужно времени? Поймите, за границей мы постоянно рискуем попасть под наблюдение. КГБ внедряет своих людей даже на такие конференции.
   - Хотя бы до вечера. Я встречусь с вами в баре, скажем, в восемь. Как вы думаете, там будет безопасно говорить?
   Дьяшкин покачал головой.
   - Я не хочу говорить. Сейчас мне нужен только ваш ответ - да или нет.
   - Хорошо, я не стану говорить. Но если я закажу вам выпить, то ответ - да. О'кей?
   - Сделано, как вы говорите.
   К столику подошли еще двое.
   - Густав и Сэнди. - приветственно сказал Боуэрс. - Вы как раз вовремя, нам уже становилось скучно. Я не рассказывал вам мою теорию о совершенной бомбе?
   Вечером Боуэрс позвонил в американское посольство в Токио. Вернувшись в отель, он спустился в бар. ТОчно в восемь часов к нему подошел Дьяшкин.
   - Привет! повернулся к нему Боуэрс. - Сегодня был денек, а? Что ты будешь, Игорь? Я угощаю.
   Русский выбрал водку с содовой.
   Они немного поговорили, потом Дьяшкин указал на оранжевую папку, которую Боуэрс положил на стул. Это была папка, которую выдали всем участникам конференции, вместе с повесткой дня, текстами докладов, другой информацией.
   - Возьмите у регистратора другую папку. Завтра в три часа будет доклад по лазерным солитонам. Будьте там, и положите папку на пол у вашего кресла. Я обменяю ее на свою, там будут детали предложения, которое я хотел бы передать американским властям.
   11
   - Дробные серии Фурье-Винера-Брауна с независимыми гауссианам и сходятся к сумме для всех Н больше нуля. Но если Н больше единицы, то сумма становится дифференцируемой...
   День заканчивался. Лежа на своей койке в камере, Мак-Кейн слушал, как Рашаззи терпеливо объясняет что-то Хаберу, склонившись над кучей книг и тетрадей, сваленных на столе в центре комнаты. Он познакомился с ними вечером, когда они вернулись с работ. Рашаззи, или Разз, как все его звали, был израильтянин, молодой, красивый, темноглазый, обладавший безграничной энергией и энтузиазмом человек. Хабер был немцем из Западной Германии, седоволосый, с розовым морщинистым лицом, в очках. Он вел себя так, как будто живет в санатории, а не в тюрьме. Впрочем, Мак-Кейн подозревал, что это притворство. Оба были учеными, Рашаззи говорил, что он - биолог из университета Тель Авив. Может быть, подумал Мак-Кейн. Может быть, и нет.
   В "секциях", расположенных в блоке одна напротив другой, размещалось по восемь человек: две двойных секции двухъярусных нар в каждой. В передней секции - сразу за дверями блока - на койках у одной стены помещались Рашаззи, Хабер и Ко, и у другой стены - Мак-Кейн с зигандийцем Мунгабо наверху, а за ними, у задней стены - ирландец по имени Скэнлон. Ко и Скэнлона в секции сейчас не было.
   - Где ты это взял, свинья?
   - Это честная игра, ты, дешевка!
   - И твой отец был свиньей, и твоя мать была свиньей...
   Из соседней секции слышались голоса. Похоже было на сибирские диалекты из советской Центральной Азии. Игра началась сразу после ужина, и ругань началась почти тогда же. Кто-то курил и по блоку поплыл странно пахнущий дымок. Рашаззи предупредил Мак-Кейна, что там все время творится такое, так что беспокоиться нечего. Среди тех, кто жил в других секциях, напротив и в конце блока, Мак-Кейн услышал обрывки чешского, узнал несколько русских. Верхняя койка заскрипела, когда Мунгабо перевернулся с боку на бок. Мак-Кейн поднял глаза. Да, о побеге не приходилось и думать. Найти подходящую тему для раздумья здесь, наверное, будет трудно, подумал он.
   Одинокий человек подошел к ним из дальнего конца блока и остановился возле первой койки. Сверху раздался голос Мунгабо:
   - Не нужно, сегодня ничего не нужно.
   Человек не обращал на него внимания. Мак-Кейн выглянул и понял, что мужчина смотрит на него. Тощий и высокий, около тридцати лет, блондин с длинными волосами, закрывавшими шею и желтыми усами. На орлином лице выделялись ясные пронизывающие глаза. Если ему добавить бороду, он с успехом сыграл бы главную роль в любом фильме по библейским сюжетам.
   - Здравствуйте. Я думаю, нам надо познакомиться. - он говорил спокойным, размеренным голосом, с акцентом среднего запада. Мак-Кейн свесил ноги с койки и сел. Тот протянул руку:
   - Пол Нолан, Спрингфилд, Иллинойс.
   - Лью Эрншоу, откуда угодно, но на самом деле из Айовы.
   Нолан сел на край койки Скэнлона.
   - И как вас сюда угораздило? - непринужденно спросил он. Мак-Кейн не спешил с ответом, и тогда Нолан продолжил:
   - Ходят слухи, что во время экскурсии на Первое мая арестовали пару американских журналистов. Во не один из них?
   Глаза Мак-Кейна сузились.
   - Я не уверен, что мне хочется отвечать на такие вопросы.
   Нолан снисходительно улыбнулся, словно ожидая такого ответа. Мак-Кейну не нравились слишком улыбчивые люди.
   - Мудро. Я начинал, как юрист, знаете ли. Это оказалось не то, о чем я думал. Пороки и зависть, как будто вернуться назад в джунгли. Ни чувства достоинства, никакой этики не осталось. Только деньги. Продали душу корпорациям. И я вышел из игры. Попал на государственную работу, в юридическом отделе АИП в Вашингтоне.
   - Агентство Индустриальной Политики давно разогнали.
   - Да, конечно, это было давно... - Нолан собирался продолжить, но, похоже, передумал.
   - Как бы там ни было, я пришел, чтобы сказать: с вами хочет поговорить Лученко. Его камера там, на другом конце.
   Мак-Кейн поднял брови, удивившись тому, что американец бегает с поручениями для русского старосты. Потом пожал плечами и поднялся.
   - О'кей. Пошли.
   Они прошли мимо игроков, все еще изрыгающих разнообразнейшую брань, мимо следующей секции. Бородач у центрального стола заваривал чай у большого кипятильника, слушая своего соседа:
   - Она никогда никому ни в чем не верила. Она звонила мне и спрашивала, где ее дочь. Я отвечал: "Она вышла" - и через пять минут она звонит опять и спрашивает то же самое. Даже голос меняла, но я-то знал, что это она, потому что...
   В следующей секции были в основном азиаты, у одной стены, а у другой лежал с книжкой одинокий здоровяк с высоким лбом.
   Проходя через следующую секцию, Мак-Кейн услышал обрывки разговора, какой-то мужчина, судя по голосу, поляк, рассказывал своим товарищам:
   - Они остановились под Варшавой и два месяца ждали, пока немцы разделаются с польским сопротивлением. Они специально так сделали.
   - Ерунда. - ответил кто-то. - Они не могли идти дальше. Они же наступали весь июль.
   Первый голос упал до шепота:
   - Эй, Смовак, кто это?
   - Новичок - в передней секции.
   В разговор вмешался сидящий рядом пожилой:
   - Мой отец был там - с армией Конева...
   - Американец. - добавил Смовак.
   Еще один заключенный лежит на койке, мрачно глядя на стоящую на тумбочке фотографию женщины... В конце концов они добрались до последней секции. Пять секций, в каждой место для восьми человек: блок вмещает сорок.
   У последнего стола их ждали двое. Сидящий с краю был толстым, почти круглым, его редеющие волосы были зачесаны назад, типично, по-русски. Пухлое круглое лицо с тройным подбородком. Мак-Кейну пришло в голову, что этот толстяк более естественно выглядел бы у доски с указкой, или в палисаднике пригородного дома, подстригая розы. Тот, что помоложе, напротив, был крепко сложен, с всклокоченными черными вьющимися волосами и подбородком, по цвету напоминающим вороненую сталь. Его глаза уже изучали Мак-Кейна, как возможного противника.
   Круглолицый кивнул Мак-Кейну на стул и тот сел напротив вышибалы. Никто не протянул ему руку, а сам он решил не напрашиваться. Нолан, которого Мак-Кейн уже успел про себя назвать "Иисусом Ползучим", сел через два стула от него.
   Перед круглолицым на столе лежала картонная папка для бумаг цвета буйволовой кожи, а рядом - папка с какими-то таблицами.
   - Вы - новый американец, мистер Эрншоу, два-семь-один-ноль-шесть. сказал он, глянув в бумаги. - Из Пасифик Ньюс, Калифорния.
   - Правильно.
   - Тут сказано, что вы журналист.
   - А-га.
   - Меня зовут Лученко. Я староста этого блока. Это Йосип Майскевик.
   Мак-Кейн вежливо кивнул. Майскевик продолжал молча глядеть на него.
   - Вы знаете местные правила?
   - Мне немного рассказали об этом в моей секции, когда меня доставили.
   - Не думайте о Замке, как о карательном заведении. Здесь всего лишь поощряется социально предпочтительное поведение и отношение к делу. Здесь действует не принуждение, а инициатива и привилегии. Но привилегии надо заслужить. Я отвечаю за выполнение правил в нашем блоке. Если вы захотите связаться с официальными лицами, или у вас будут жалобы - обращайтесь ко мне. Кроме того, я назначаю на работы. Вы будете работать в Центре, в механической мастерской, начиная с завтрашнего утра.
   Лученко продолжал объяснять правила, процедуры, и тому подобное. Над ним стоит старшина блока, также заключенный. Старшина блока может обращаться непосредственно к коменданту блока, о котором говорил капитан, принимавший Мак-Кейна. Начальником блока В был полковник Бочавин. Над ним стоял комендант Федоров, но судя по всему, он крайне редко спускался с небес, чтобы лично встретиться с заключенными. Неисправимых, не желавших включаться в процесс перековки, ждали неприятности и одиночное заключение в карцере. Система наказаний была более или менее стандартной, и новички скоро осваивались с ней, зная сколько за что можно получить. Опоздание в свой блок за час до отбоя - три дня, оскорбление охранника, который в тот день был в плохом настроении - неделя, Драка с другими заключенными или отказ работать - тут вы уже попадали в категорию месяц-и-больше. Нападение на охранника обходилось не больше трех дней - "до того, как вас расстреляют", - с улыбкой пояснил Нолан.
   - Я думаю, что вы будете благоразумны. - подвел черту Лученко. - Вы увидите - я буду относиться к вам так, как вы относитесь ко мне. Об остальном вам расскажет Нолан. У вас есть какие-нибудь вопросы?
   Пока Мак-Кейн слушал, он решил, что что-то в Лученко не сходится. Русский пытался быть грубым и жестким, но это у него не получалось. Как у торговца, выполняющего на практике все, что он прочитал в книгах об убеждении клиента - только выразительности не хватает. И, похоже, упоминание о благоразумии скорее для спокойствия Лученко, чем для меня. подумал Мак-Кейн. А этот молчун Майскевик, зачем он здесь? Уж не намек ли на то, как работает структура власти, если кто-то ей не подчиняется? Да, это, пожалуй, именно так. Лученко необходима сильная рука за спиной.
   - Один вопрос. - ответил Мак-Кейн. - Я был арестован, вместе с моей коллегой из службы новостей. Ее зовут Пола Шелмер. Мне ничего не сказали ни о ее здоровье, ни где она находится. Я хотел бы поговорить с комендантом блока, узнать хоть что-нибудь.
   Лученко на секунду поджал губу, затем сделал на листочке в папке какую-то пометку.
   - Я ничего не могу обещать. - ответил он. - Запрос будет передан.
   - Я был бы очень благодарен.
   - Что-нибудь еще?
   - Это все.
   - Отлично. Как я уже сказал, выполняйте правила, и скоро вам станет легче. Как вы со мной, так и я с вами. Вот что я могу вам сказать.
   Мак-Кейн вернулся в переднюю часть камеры, и сел у края стола, слушая оживленную математическую дискуссию Рашаззи и Хабера. Нолан, неслышно следовавший за ним, притянул стул и сел рядом.
   - Хорошо, что здесь еще один американец.
   - Здесь много американцев?
   - Двое, в других камерах. Но мне с ними не о чем говорить. Слишком наглые и горластые. - Нолан все время улыбался, словно избегая казаться раздражающим. Для Мак-Кейна это было чересчур напоказ и дьявольски раздражительно. Но это только его первый день; это он должен сюда вписаться.
   - Так вы из Иллинойса, да? - спросил он. - Я когда-то знал одну девочку из Чикаго...