Холдсток Роберт. Кельтика

   – Как я заметил, ты больше не носишь тот зуб-амулет, что подарила тебе девчонка, – неожиданно сказал он.
   Сначала я зашил седью в свою куртку из овчины и почти забыл про нее. Но после того печального случая, когда Ниив вмешалась в мой полет над армией в теле сокола, я вытащил ее подарок из своей одежды. Я заподозрил, что она может легко его отыскивать, а мне совсем не хотелось, чтобы Ниив меня преследовала.
   Сейчас седья была спрятана на растерзанном Арго, засунута далеко за переборку в трюме.
   – Я буду скучать по тебе, Мерлин, – говорил Ясон, когда мы уже возвращались к кострам. – Я прекрасно понимаю, что нахожусь здесь лишь благодаря тебе, твоему упорству и вере в меня. А еще благодаря твоим магическим способностям и тому, что мой мир сошел с ума! Правильно я говорю? Отец и сын снова живут на земле через семьсот лет после своей смерти. – Он задумчиво кивнул своим мыслям. – Да. Пожалуй, иначе как сумасшествием это не назовешь.
   В этот момент я готов был сказать ему то, что знал теперь наверняка: Медея тоже жива в этом безумном мире. На самом деле она была жива все эти годы, она странствовала по предначертанному ей пути, долгие годы выжидала, когда ее сыновья снова появятся на земле, выйдут из тьмы на свет, из одной эры в другую и не будут знать о потерянном времени.
   Но мой инстинкт подсказывал, что еще рано упоминать Медею. Он тогда растеряется, утратит свою целеустремленность. Он должен думать только о сыне и о том, как его найти.
   То, что я узнал на Альбе, и слова Медеи – «Я остановила его на Альбе, остановлю и здесь» – требовали, чтобы я сказал ему что-то еще, чтобы разжечь его интерес.
   – В чем дело? – спросил он, заметив мой странный взгляд.
   – Кажется, я знаю, где прячется Кинос, – сообщил я.
   Его глаза округлились.
   – Кинос? Маленький Сновидец? – Лицо его оживилось, на нем читались удивление и интерес. Он обнял меня за плечи. – Откуда ты знаешь? Как тебе удалось? Ты же видел только Тезокора, так ты говорил. Ты видел Киноса? Он тоже приходил в оракул? Почему ты раньше не сказал? Мерлин! Где он?
   Я снял руки Ясона со своих плеч, его пальцы так впились в мое тело, что я начал опасаться за свои драгоценные кости.
   – Он на Альбе, прячется в том месте, которое называют Страной Призраков. Царством Теней Героев. Он «живет между стен, омываемых морем». Помнишь, я рассказывал тебе о посещении Тезокором оракула? Омываемые морем стены – это скалы Альбы. Но Страна Призраков очень непростое место. Это не просто земля, где обитают умершие. Там живут и еще не рожденные. Каким-то образом Кинос сумел туда войти.
   Как? Конечно, его отправила туда Медея! Но я не мог сказать это Ясону.
   А Ясон пребывал в недоумении. После долгих раздумий он тряхнул головой и отошел от меня.
   – Странная у тебя манера работать, Мерлин. Ты странное, неземное существо. С чего бы мне сомневаться в твоих словах? Но я сомневаюсь. И все потому, что я очень хочу, чтобы все так и было. Я очень боюсь разочарования. Один сын за один раз, так ты мне говорил, а я просто готов взорваться от желания увидеть моего маленького Тезокора. Не могу дождаться, когда прижму его к груди.
   Я не мог не рассмеяться:
   – Он вовсе не «маленький Тезокор», Ясон. Он взрослый мужчина. По силе он мало уступает Рубобосту. А зовут его Царем Убийц. Я бы на твоем месте поостерегся.
   Ясон отмахнулся от меня – он сам все это знал, но не это главное. Главное было увидеть сына, воссоединиться с ним.
   – Почему ты так уверен? – снова начал он допрос. – Про Киноса?
   – Когда я был в Стране Призраков, я видел там Тезокора. Я не стал тебе говорить, потому что сам был озадачен, почему он вдруг находится в двух разных местах одновременно. Арбам, тесть Урты, видел этого молодого человека и раньше, когда смотрел на остров со стен крепости. Он говорил, что у этого мужчины есть брат. Он был уверен, что они два «брата во гневе», так он их назвал. У меня есть объяснение этому. К тому времени, как мы снова встретимся, я буду знать уже наверняка. Помни, один сын за один раз, Ясон. Но скоро мы найдем их обоих. Считай это хорошей вестью.
   – Хорошо будет тогда, когда я обниму своих сыновей, когда увижу их глаза, – мрачно бормотал он. – И только тогда я поверю, что это не сон. Иногда мне кажется, что я очнусь и почувствую холодную воду в легких, а моя тень снова возопит из озера.
   – Нет, это не сон, – заверил его я. – Ты сам вскоре убедишься.
   Он кивнул как бы в знак благодарности и смирился с моим отъездом.
   – Ну что ж, ты уходишь, Мерлин. Пусть хранит тебя Посейдон, пока ты будешь в подземном царстве.
   Ясон согласился, что остальным лучше сообщить об этом уже после моего ухода.
   Я решил, что, поскольку корабль сейчас брошен, некоторые аргонавты могут решить, что для них путешествие закончено, и отказаться от похода на юг. Особенно это касалось Миховара и его вольков, поскольку они согласились плыть на Арго, рассчитывая в конце концов попасть домой. Они часто обсуждали этот вопрос, но мысль о теплом юге, о загадочном походе Бренна и тайны оракула удерживали остальную команду. Верхом и пешком, иногда в повозке, которую потащит Рувио, они образуют как бы сухопутный Арго.
   Урта все еще стоял у реки. Я осторожно подошел к нему и сообщил, что ухожу. Он хмуро смотрел на меня:
   – Ты же обещал, что будешь оскорблять Куномагла, пока тот остается в живых. Твои слова.
   – Я надеюсь обернуться вовремя, – ответил я. – Вы догоните армию не раньше чем через несколько недель. А потом нужно будет еще найти твоего врага. Эта огромная орда растянулась по горам.
   – Я найду его, – заявил Урта без малейшего колебания. – Запах этого ублюдка помнят мои собаки. Как только они начнут пускать слюни и их глаза покраснеют, я буду знать, что он рядом. Безопасного тебе путешествия, Мерлин. А где твоя девушка? – вспомнил он. – Та, что должна присматривать за моими собаками?
   В самом деле где? Я признался ему, что не знаю, но попросил быть с ней помягче, если он ее увидит, и уговорить не искать меня, а остаться с ними. Она не сможет меня найти в царстве Посейдона.
   – Пожалуй, мы все теперь знаем, – многозначительно хмыкнул Урта, – что ты ходишь туда, куда хочешь.
 
   Илькавар собрал для нас припасы, как мы и договаривались: еду, воду, немного горьких трав, которые я нашел на опушке леса, полоски коры дуба, пепел и лесные орехи. Нам пригодится все это для талисманов в случае нужды. А еще мы взяли оружие, но для защиты не от обитателей подземного мира, а от людей на противоположном конце прохода.
   У каждого из нас будет кинжал, нож, четыре тонких метательных копья с заостренными железными наконечниками. У Илькавара будет еще и праща, а также небольшой мешочек с «волшебными камешками», как он их называл, – это оказались небольшие каменные наконечники для стрел, очень старые.
   Приготовив все, что потребуется в дороге, мы выскользнули из ограждения, нашли ручей и пошли вдоль него через ночной лес к высокому кургану, где даанцы хоронили своих мертвецов у самого входа в подземный мир.

Глава двадцатая
ТЕНЬ ИЗ СТРАНЫ ПРИЗРАКОВ 

   У греков есть специальное слово, означающее смятение и растерянность, возникающие как результат чрезмерной самоуверенности. Оно очень хорошо подходило ко мне. Я был абсолютно уверен, что догнать Медею в подземном мире будет так же просто, как преследовать армию из десятков тысяч воинов. Но армия оставляет за собой множество следов, она опустошает земли на своем пути. А в подземном царстве, где Персефона и Посейдон могут передвигаться только в виде летучих мышей, где множество тропинок отходят в стороны от мрачного коридора в скале и не меньшее их количество начинается от озера и где нет ни намека на присутствие Медеи, а все запахи давным-давно выветрились, задача становится значительно труднее.
   Очень скоро мы заблудились.
   – Это я во всем виноват, – мрачно заявил Илькавар, уже в который раз забрасывая удочку в попадавшиеся на пути пруды в надежде поймать рыбу. Но каждый раз он вытаскивал лишь вязкие пучки водорослей. – Я не обращал внимания на приметы.
   Какие приметы?
   Увы! Он сам не знал. Если они и были, Илькавар их пропустил. Он не обращал внимания.
   Даже его волынка не пригодилась. Он наполнял ее воздухом, давил на нее локтем, зажимая нужные дырочки на деревянных трубках, но рождались лишь печальные, слабые звуки, похожие на предсмертный стон.
   Посейдон похитил его музыку. А без волынки он не мог петь. Голос его стал неживым. Илькавар не мог песней призвать кого-нибудь или что-нибудь, не мог разжалобить призраков, чтобы они пришли нам на помощь, не мог вызвать ветер из верхнего мира или гром, за раскатами которого мы могли бы следовать вперед. Не мог он и спеть тайную песню Медеи и заманить ее поближе к нам, чтобы мы определили направление.
   – Не думаю, что подобное могло случиться с Орфеем, – жаловался с несчастным видом иберниец.
   Я напомнил ему о печальной судьбе Орфея. Его разорвали на кусочки фракийские вакханки и выкинули останки в реку, где его голова, отделенная от туловища, продолжала петь.
   – Да, так все и случилось, – с умным видом кивал Илькавар. – Такова судьба музыканта – время от времени впадать в немилость у публики. Тогда мне, наверное, повезло. Но мне очень не хватает моих песен.
   Он мрачно посмотрел на меня:
   – А ты можешь петь?
   Я признался, что Посейдон украл и мой голос, а если точнее, мне уже приходилось сталкиваться с тем, что, попадая в подземное царство, я теряю большую часть своих магических способностей. Мне всякий раз удавалось отсюда выбраться, хотя под землей мои чары не действовали. Я никогда не интересовался, почему так происходит, просто принял к сведению.
   Чуть раньше я уже пытался петь песню Медеи и понял, что мелодия у меня не получается. А еще я пытался вызвать собаку, сокола и рыбу, и каждый раз меня ждала неудача. Было бы очень кстати обнюхать все коридоры, но я никак не мог добраться до моих костей с магическими надписями и руководствами, словно они были запечатаны.
   – Ты обычный человек, – разочарованно вздохнул Илькавар. – Самый обычный человек.
   – Да, на данный момент. А когда мы снова выберемся на поверхность, – с усмешкой добавил я, – я опять превращусь в монстра.
   – Хочу надеяться.
   И тут Илькавару пришла в голову мысль.
   – Аргонавты поговаривают, что ты можешь летать и плавать, бегать и многое другое, что могут делать звери. И в самом деле, помнишь, я нашел тебя под мешковиной в разрушенном доме и тогда ты был похож на птицу и на собаку больше, чем на человека? Ты тогда как раз превращался. Только не говори, что я ошибаюсь. Я знаю разных колдунов, которые могут превращаться, у некоторых след зверя остается на лице навсегда, а некоторых выдает только запах. И признайся, друг, когда я застал тебя там, от тебя исходил запах птичьего помета и ты дышал, как собака.
   – Спасибо.
   – Точно тебе говорю. А еще поговаривают…
   – Я знаю, что про меня говорят. И ты совершенно прав. Я нередко летаю в соколе. Это непросто, но очень полезно. И еще, хочу сразу ответить на твой вопрос, я уже все перепробовал: птицу, собаку, рыбу, ребенка… Я даже пытался войти в корень одного из этих деревьев…
   Свод коридора над нами представлял собой жуткое переплетение корней и отростков – нижнюю часть того солнечного мира наверху, закрытого от нас. Илькавар посмотрел на переплетающиеся корни, потом на меня, было заметно, что он считает меня ненормальным.
   – Зачем?
   – Лесные корни соединятся. Сейчас мы как раз под лесом.
   – Понятно. Я не знал. Но давай вернемся к тому, о чем мы беседовали. Еще говорят, что ты можешь гораздо больше, чем используешь.
   Интересно, с кем он разговаривал обо мне? Или он просто догадывается? И все-таки правильный ответ будет: Урта. Я очень многое доверил Урте, а тот сильно сдружился с ибернийцем во время нашего речного перехода, несмотря на то что их народы нередко воевали между собой.
   – И что конкретно сказал тебе Урта?
   Илькавар смутился:
   – Что тебя с детства преследуют десять лиц, что они тоже записаны на твоих костях, что твои кости могут открывать миры, десять миров. И если я правильно понял, ты открываешь их, превращаясь в птиц, собак…
   Я поднял палец в знак того, что прошу его остановиться. Меня встревожило, что он так много знает. Я не сердился – просто не люблю думать о том, что сокрыто внутри моей плоти и что я использую это все чаще и чаще, после стольких веков благоразумного воздержания.
   – И к чему ты клонишь?
   – Что еще ты умеешь? Ты наверняка можешь вызвать что-то, что поможет нам найти дорогу. Если не собака, то, может, летучая мышь? Червяк, пожалуй, слишком медленно ползает.
   Я снова подал ему знак замолчать. Мне надоело его общество, его приставания. Хотя он, конечно, прав. Десять миров, как он сказал, были на самом деле в моей власти.
   Я выбрал тот, которого всегда старался избегать. Только он не был закрыт для меня в подземном мире.
   Морндун.
   Тень из Страны Призраков…
 
   Я и забыл, насколько болезненно вызывать призрак.
   Жизнь, которая должна лететь быстрее, вдруг замедляется, окутанная сумрачным холодом. Лед сковывает конечности, а в голове рождается вопль отчаяния. Время все тянется и тянется, бесконечное, унылое, мучительное, пустое, тоскливо тянутся дни, проходят годы. Тени, что наблюдают за мной, – тени потерянных душ. Они бродят, кричат, ругаются, проклинают. Ноги не слушаются, очень трудно их переставлять. Такое чувство, что вязнешь в грязи, запахи противные, пахнет разложением. Издалека доносятся голоса: то крики матери, то вопли отца, то плач сестры. Они ушедшие из жизни. Мы приучаемся мириться со скорбью в душе, думать о насущном. О завтрашнем дне. Но когда вызываешь призрак, вызываешь то, что обычно спрятано, что мы стараемся не тревожить в своей душе.
   Заглядывать туда больно.
   Только представьте, каково мне пришлось. Я намного старше любого покойника, лежащего в озере, около которого я стоял. Вызвать призрак – значит вернуть из забвения моменты счастья и удовольствия, которые я испытывал, когда еще не было даже гор.
   Скрючившись на берегу, я зашелся криком.
   Илькавар отскочил подальше, на безопасное расстояние.
   Я вызывал мертвых, и они откликнулись на зов. Не все, некоторые были так стары, что смогли лишь высунуть голову над водой. Кое-кто из них смог подойти ко мне, они стояли, наклонившись вперед и прижимая руки к груди, как обычно делают мертвые. Они рассматривали меня темными, пустыми глазницами. Когда они подошли достаточно близко, я увидел, как сильно они хотят услышать от меня, что я пришел, чтобы вывести их отсюда. Как ужасна была их смерть, как преждевременно она наступила. Они решили, что этот юный посланец прибыл сюда, чтобы повести их наверх, к солнечному свету, туда, где время бежит, а не ползет…
   Как быстро надежду сменило разочарование. Я сказал:
   – Я заблудился. Мне нужен проводник.
   Отозвался первый голос:
   – Я погиб при Плате, я сражался за спартанцев. Мы выиграли ту битву? Мы так старались!..
   Потом другой голос:
   – Умирая, я видел пожар над стенами Тирина, перед тем как стрела попала мне в голову. Город сгорел?
   И еще один:
   – Мой друг Ахилл бился насмерть с Гектором у Трои. Меня убили до того, как закончился поединок. Гектор погиб?
   Я ответил, что Гектор мертв, а про других я не знаю. Из-за спин этих еле стоящих на ногах, пропитанных водой тел раздался более спокойный голос:
   – А куда вы идете?
   – На юг. К оракулу.
   – А в какой стране?
   – В Македонии. Оракул в Аркамоне.
   Вперед вышла женщина, на ней было тяжелое одеяние, руки скрещены на животе.
   – Я умерла недавно, – прошептала она. – Поэтому у меня еще есть силы. Я знаю, как туда пройти. Идите за мной.
   Она шагнула в нашу сторону, но тут же присела на берегу и принялась отжимать воду с подола своего перепачканного платья, сморщенные руки плохо ее слушались. Потом она отжимала воду с рукавов и пояса. Наконец пошла в мою сторону, я думал, она так и пройдет мимо, не поднимая головы. Но она остановилась и подняла на меня взгляд, темные глазницы на сморщенном лице.
   – Мой муж счастлив? – спросила она тихим, потусторонним шепотом.
   На лице появились скорбные морщины. Она пристально вглядывалась в меня, мертвец смотрел на мертвеца, но я был потрясен, насколько сильно ей хотелось получить ответ на свой вопрос.
   – Прости, я не знаю.
   Она не сводила с меня мрачного взгляда:
   – У нас было двое сыновей. Замечательные мальчики. Они отправились на войну. Навсегда. Это тяжело. Тяжело умирать от горя. Тяжело покидать доброго человека. Надеюсь, он счастлив.
   Она снова опустила голову и пошла по тропинке назад, туда, где мы с Илькаваром пытались выбрать правильный поворот.
   Мы шли за ней, держась на некотором расстоянии, без остановок на отдых – наш проводник ни разу не остановился, – наши ноги начали гудеть от усталости, все чувства притупились. Но она все шла и шла, медлительной, шаркающей походкой призрака. Мы проходили через леса и долины, вдоль ручьев, через руины старинных городов, стены которых светились призрачным светом, хотя луны, которая могла бы его давать, не было.
   Но вот мы снова почувствовали запах земли, трав и солнца.
   А еще страх! и кровь!
   Издалека доносились звуки ожесточенной битвы, крики воинов, удары меча о меч, хохот фурий.
   Наш призрачный проводник на минуту остановился и поднял лицо к слабому свету, проникающему сверху.
   – Спасибо, – только и смог сказать я.
   А она все не уходила, не сводя глаз с отблеска солнечного света, отблеска жизни, – она вспоминала. Но вот женщина медленно повернулась и пошла по темной тропе.
   Я долго смотрел ей вслед. Потом наконец очнулся от Мертвого сна и увидел перед собой Илькавара, изумленного тем, как быстро мое лицо землистого цвета снова ожило, кровь прилила к щекам, заиграл румянец.
   – Я уже собирался хоронить тебя, – сострил он с явным облегчением. – Ты меня до смерти напугал. Из тебя получается очень убедительный покойник!
 
   Пока огромная армия Бренна неспешно продвигалась по горам к северным долинам Фессалии, вооруженные отряды отправлялись на запад и восток. Они рыскали в поисках добычи, провизии и приключений. Ими никто не командовал. До тех пор пока они не возвращались к основным силам, Бренн и командиры не могли до них добраться.
   Один отряд человек в двести направился к оракулу в Аркамоне, они проскакали по горным перевалам, прошли через лес и, скатившись со скал, оказались лицом к лицу с маленьким, но решительным отрядом воинов, готовых защищать святилище. Все они были пожилыми, вооруженными копьями и тяжелыми мечами, на них были железные кирасы и наколенники, верхняя часть их желтых шлемов загибалась вперед.
   Они явно проигрывали битву.
   На мой взгляд, нападавших было человек сто. Они были голыми по пояс, брюки в красную и зеленую полоску крепко стянуты поясами на талии. Воины раскрасили свои лица белой краской под цвет волос. На теле каждого была нарисована черная полоса, которая шла от сердца к паху. Они сражались весело, ловко поворачивались, пинали врага ногами, перескакивали с камня на камень, рубили противника с головокружительной скоростью и жестокостью. Если их протыкали копьем, они либо уползали прочь, либо оставались стоять с поднятыми руками, не выпуская меча, и выкриками призывали своего убийцу. Потом падали на него в смертельной ярости, быстро разделываясь с одним из них. А то и с обоими.
   А в лесу я увидел блеск наконечников копий и лошадей. Это были колесницы, ожидающие своей очереди.
   Я склонялся к тому, чтобы проскочить через поле брани к лесу, но Илькавар предложил более мудрое решение:
   – Ты же видишь, они все выглядят одинаково. Это большой отряд, все они из одного клана, кажется, это тектосаги. А мы с тобой отличаемся и от них, и от тех несчастных в забавных шлемах. Не думаю, что они захотят разбираться, кто мы такие. Они ведь дерутся на мечах, а вот в лесу прячутся копейщики. Их называют гесатами, они могут метнуть четыре копья, пока ты один раз хлопнешь в ладоши.
   От мерзкого запаха сводило живот. Звуки вокруг нас напоминали крики голодных чаек. Я посмотрел на то место, где я когда-то лежал и слушал оракула в скрытой от глаз пещере, и увидел, что как раз на том месте кто-то есть и он следит за происходящим. А чуть дальше стояла тесная группа конников, они были одеты в темные плащи и наблюдали за боем с безопасного расстояния.
   Высокий, молодой и гибкий воин, один из немногих, кто носил бронзовый обруч на шее, вдруг перескочил через редеющую линию отчаявшихся македонцев и запрыгнул на скалу, откуда можно было пройти к главному входу в оракул. А как раз там сидели мы с Илькаваром. Но в тот момент, когда этот человек начал подниматься по тропе к нам, с противоположной стороны, из расщелины над святилищем, выскочила высокая темная фигура, бросилась за кельтом и проткнула его копьем. Человек согнулся, лицо его исказила боль. Он упал на спину и дернулся всего лишь раз.
   Я сразу узнал его убийцу. Оргеторикс!
   Сын Ясона быстро огляделся и собрался было вернуться в свое укрытие. Но его заметили снизу. К нему прыжками бросился воин с мечом на изготовку, но Оргеторикс ничего не услышал за шумом сражения. Его чуть не убили. Я схватил копье Илькавара, поднял его, прицелился и метнул во врага.
   Оргеторикс видел, что я делаю, видел летящее к нему копье, он застыл от изумления, но еще больше удивился, когда древко лишь скользнуло по его щеке. Он обернулся и увидел, что копье пронзило противника, попав ему прямо в рот, тот отступил, изгибаясь назад, и попытался вытащить древко. Оргеторикс бросился в укрытие, но не туда, где прятался раньше, а ближе к оракулу, туда, где в узкой расщелине между камнями сидели мы с Илькаваром и наблюдали за ходом сражения.
   Оргеторикс молчал, но по тому, как он нахмурился, когда встретился со мной взглядом, я понял, что он меня узнал.
   Он повернулся к Илькавару, осмотрел его с ног до головы, увидел все знаки, которые могли быть у человека Бренна, и спросил:
   – Вы защищаете это место или нападаете?
   Илькавар не совсем понял, что он говорит, поэтому мне пришлось вмешаться:
   – Это Илькавар из Ибернии. А я… – Что я мог сказать про себя? – Антиох… так ты называл меня когда-то, бегая за мной с рогаткой по дворцу твоей матери. Сейчас меня знают как Мерлина. Мы не защищаем и не нападаем. Но должен заметить, святилищу приходит конец.
   – Боюсь, что ты прав. – Он посмотрел на поле боя. – Для меня это особое место. Но эти ублюдки желают получить свою добычу, а я ничем не могу им помешать. – Он замолчал на время и снова принялся разглядывать меня. – С рогаткой? Во дворце моей матери?
   – Ты был тогда еще ребенком. Хотя ты метко стрелял уже тогда.
   Как он посмотрел на меня! Видимо, мысленно он сейчас бежал по мраморным коридорам, преследуя то птицу, то собаку, – я применил эту хитрость, чтобы спасти свою шкуру от глиняных шариков. Он заливался радостным смехом, когда я исчезал, спасаясь от него, удивлялся, когда я вдруг снова появлялся, но уже позади него, ликовал, когда я позволял ему себя поймать.
   Но воспоминания были очень смутными. Я прочел это по его глазам, хотя интерес ко мне, наоборот, разгорался. Война и убийства были важнее.
   Пал от руки налетчиков последний македонец. Тела осмотрели, забрали все ценное, потом перевернули лицом вниз. Перепачканные в крови воины бросились в расщелину в поисках прохода, они подобрались совсем близко к нашему укрытию.
   Разграбить этот оракул было несложно. У него была странная слава в течение всех веков, что я его знаю. По этой причине, когда выпадала такая возможность, я сворачивал со своего предначертанного пути и посещал его. Сюда приходили только от безысходности. Голос оракула возникал и пропадал по собственной прихоти, поэтому его не очень почитали. Эта странность разжигала мое любопытство, оно и помогло мне найти Оргеторикса.
   Сейчас он сидел здесь со мной и смотрел, как это особое для него место подвергается разграблению полуголыми, полусумасшедшими, хвастливыми воинами-тектосагами. Они все более раздражались, обнаружив только голые каменные стены с изображениями призрачных животных, вонючие переходы, ведущие вниз к еще более вонючим и заброшенным помещениям. Им удалось все-таки найти несколько золотых и серебряных вещей. Их вытащили из ниш, где они бережно хранились в специальных мешочках, и унесли с собой.
   Как только они уехали, вороны приступили к своему пиршеству. Налетчики увезли с собой своих погибших. А македонцы остались лежать там, где их застала смерть. Скоро они начнут гнить.
   Нам больше нечего было здесь делать, поэтому мы выскользнули из пещеры и направились к разграбленной деревне. Здесь тоже было полно ворон. Нас встретили товарищи Оргеторикса с его конем. Они не участвовали ни в набеге, ни в разграблении деревни. Они слишком хорошо знали Оргеторикса, чтобы задавать лишние вопросы и оспаривать приказ: не участвовать в нападении на оракул!