Страница:
Перед своей остановкой Игорь вышел в пустой тамбур и, подцепив ногтем край тряпичной накладки, содрал бороду. На глаза навернулись слезы. Бурые лишаи клея, облепившие подбородок, удалось отскрести только дома.
Настя, увидев деньги, с радостным изумлением опустилась на стул.
-- Господи! Это за один день столько!..
Конвейер двинулся, и теплица начала разгружаться. Игорь с удовлетворением заметил, как распрямились жерди верхнего ряда стеллажей и посветлело на нижних.
Десять ящиков рассады, которые он ранним мглистым утром загрузил в остановленный на шоссе фургон и благополучно довез до рынка, были распроданы за два дня.
Поредели и густые капустные грядки. Настя вилкой выкапывала крупные кустики и фасовала их по одиннадцать штук в плотную бумагу от старых "Огоньков".,
Капусту брали помногу. Игорь совал в карман фартука трешки, пятерки, десятки и выдавал с лотка перевязанные нитками пачки.
Некоторые покупатели-привереды отходили в сторонку, разворачивали бумагу и пересчитывали кустики. "Ну как, порядок? -- весело косился на них Игорь. -- Десять? Лишних случайно нет? А то давайте обратно..." Покупатели кивали и быстро уходили.
Особенно хорошо шла цветная. Игорь пустил ее по рубль пятьдесят. В пятницу он еще оставался капустным монополистом, и в его дальний угол посылали покупателей коллеги из первых рядов. Очевидно, из солидарности -- вот, дескать, на нашем рынке все есть.
-- Это у вас цветная капуста? Отлично! И белокочанная есть? Вот как славно, будем брать. А помидорчики ваши почем?..
Игорь неумело, но с шуточками, выкапывал помидорные кусты из ящика и ставил их на бумагу.
-- Давайте ваш замечательный мешочек. Вот так. Сажать знаете как? -- Он отряхивал от земли руки и брал деньги. -- Зарывайте поглубже, до нижних листьев, под углом. Корнем в сторону севера...
-- А почему?
-- Растение будет тянуться к солнцу на юг и выпрямится. А заглубленный стебель даст мощную корневую систему. -- Игорь возил с собой справочник огородника и читал его в электричке.
-- Ага, учтем. Корнем в сторону севера. Спасибо, молодой человек.
Огурцы хорошо брали и без стаканчиков. Стаканчики достать не удалось -- станционный буфет был закрыт по техническим причинам. Цену на огурцы пришлось понизить -- в пятницу они были уже у многих. Нежинские и Конкурент Игорь оценил в гривенник, Изящные -- в пятнадцать копеек. Этому научил его появившийся сосед справа -- Петрович, чье пустующее накануне место ревностно берегли бригадиры. Петрович, как догадался Игорь, был старожил рынка.
-- Чем название приятней, тем цена должна быть выше! -- оглядев прилавок Игоря, хитро улыбнулся он. -- Изящные! Да за такое слово рубля не жалко! Ставь по пятнадцать, с руками оторвут.
Петрович торговал исключительно цветочной рассадой и собирая вокруг себя толпы женщин, давая разглядывать слайды и картинки цветущих растений зарубежных селекции. "Дамочки, кто у меня в прошлом году брал розовый бальзамин? -- громко вещал Петрович, глядя голубыми глазами поверх голов. -- Ведь это же чудное африканское растение неописуемой красоты! Я его сам всегда у дома сажаю. Чудное! А виола Сердце матадора?.. Или Солнечная Испания? Кто брал? Подойдите поближе, расскажите!.." Женщины обмирали от названий и поднимались на цыпочки, чтобы увидеть кудесника-садовода. Какая-нибудь женщина подтверждала достоинства африканского розового бальзамина, и Петрович, удовлетворенно кивнув, продолжал поражать воображение новыми названиями. "А шизантус Первая любовь? Видели?" Игорь никогда не подозревал, что за цветочной рассадой может быть такая давка. Иногда очередь к Петровичу напирала на его прилавок, и он вежливо просил ее немного развернуться. Рыжеватый сын Петровича упаковывал рассаду и получал деньги.
Программист Лешка не ошибся в своих прогнозах: в пятницу и субботу был настоящий бор. Ласковая солнечная погода манила людей за город, не терпелось копнуть лопатой черную сочную землю на своем участке, оживить ее зеленью и думать про будущий урожай: огурцы, помидоры, капуста... Леша, кстати, подходил к Игорю и интересовался, как дела у брата.
-- Ну что, родился кто-нибудь?
Игорь выкапывал из ящика десяток огурцов, и Леша пожал ему запястье.
-- Мальчик.
-- И как назвали?
-- Марат...
-- Ну, передай брату поздравления. Скажи, от Леши.
-- Спасибо, передам...
Иногда Игорь забывал про свою накладную бороду, а вспомнив, успокаивал себя тем, что солнце светит ему в спину, а значит, в глаза покупателям, и, случись мелкие неполадки в его бутафории, никто и не углядит. Порадовало его и равнодушие Тамары Павловны, с которым она оглядела неизвестного бородача по фамилии Фирсов, когда выдавала в пятницу утром фартук: "А, так вы брат того, что приходил? Помню, помню, он говорил..."
В субботу цену на капусту Игорь поднял на пять копеек.
Подошла с деловым видом женщина в черном халатике и косынке на голове и поманила его через прилавок испачканным в земле пальцем. Игорь наклонился к ней.
-- Ты чего это, парень, цены сбиваешь? -- шепнула строго. -- Цветную по пятнадцать отдаешь, а такую -- по десять? Так у нас не делается. Ставь цветную по двадцать, а простую по пятнадцать. У меня тоже капуста... -- Она быстро оглядела остальные ценники и кивнула. -- Это все правильно. -- И пошла к своему длинному зеленому газону в начале ряда.
Игорь запоздало пожал плечами и написал новые цены. В чужой монастырь со своим уставом не ходят. Да и Лешка вроде в первый день их знакомства говорил, что цветная идет по два рубля за десяток.
Иногда в минуты затишья Игорь приносил воду в пластмассовой леечке и обрызгивал рассаду. Земля в ящиках темнела, и капли влаги весело сверкали на посвежевшей зелени. Курил, как и многие мужчины, под прилавок, разгоняя ладонью дым и остерегаясь милиционера с шипящей рацией, что появлялся изредка меж рядов, щелкая семечки и приглядываясь к товару. "Ты осторожнее, -- предупредил его сын Петровича, Гена. -- Тут такие волки ходят, сразу на десятку оштрафуют. Особенно если новенький..."
Игорь ловил себя на мысли, что ему нравится торговать: вручать людям рассаду, принимать за нее деньги, объяснять, как ее правильно сажать, поливать, подкармливать, слышать "спасибо", говорить "пожалуйста", выслушивать сетования на прошлые огородные неудачи, вникать в чьи-то трудности с сорняками, которые душат грядки, давать советы, как бороться с закислением почвы и заболоченностью, видеть внимающие тебе глаза, благодарные улыбки, шутить, подбадривать и знать, что деньги, которые ты кладешь в карман, получены за дело, вот оно -- зеленое и живое, его можно потрогать руками.
В прежних своих занятиях Фирсов никогда не производил чего-либо такого, что могло быть впрямую обменено на деньги и имело очевидную товарную ценность. Он работал электриком на маленьком заводе, и то, что он делал -- находил и заменял сгоревшие предохранители в токарных станках, чинил магнитные пускатели, тянул проводку, заменял лампочки и мотал под присмотром бригадира новые обмотки для сгоревших двигателей, -- помогало рабочим выпускать какие-то громоздкие, возможно, очень нужные железки, которые заколачивали в ящики и отправляли на другой завод. За эту помощь в производстве железок Игорю ставили в табеле "восьмерки" и два раза в месяц платили деньги. Что происходило с этими железками дальше, Игорь не знал, как не знало и большинство других рабочих, облачавшихся поутру в грязные робы и расходившихся по своим местам: сверлить и обтачивать металл, окунать его в парящие едким дымом гальванические ванны, брызгать искрами электросварки, нажимать на педаль грохочущего пресса, затачивать на гудящем наждаке токарные резцы, возить по цеху разболтанные тележки со стружкой, сколачивать ящики и мести шваброй цементный пол. Игорю платили не за то, что он наладил, скажем, бездействующий станок или оживил остановившийся вентилятор, а лишь за то, что он ежедневно, как смазка, вливался через обшарпанную проходную в механизм завода и восемь часов, с перерывом на обед, помогал другим людям выполнять и перевыполнять план выпуска этих неведомых железок. "Я гайки делаю, а ты -- для гаек делаешь болты"... Поставить бы Владимира Владимировича за токарный станок точить изо дня в день болты из поржавелых прутков -- воспел бы он тогда специализацию производства!..
Позднее, на кафедре, Фирсов неделями бился над каким-нибудь расчетом и пятистраничным пояснением к нему, просматривал горы литературы, ругался с программистами, перепутавшими лямбду с дельтой, бегал с шоколадками к машинисткам, чтобы они скорее отпечатали его текст, и, когда бумага была готова, шеф хвалил Игоря за оперативность, брал из его бумаги несколько абзацев и вставлял их в другую бумагу, с грифом института, которая уходила в Москву. Что происходило с той бумагой дальше, Игорь не знал, но, судя по тому, что шеф ходил веселый, а кафедре выделяли премию, Москве бумага нравилась. И Фирсов верил тогда, что делает очень важное дело, рассылая в управление рудников и карьеров письма с просьбой немедленно выслать в адрес института сводки по состоянию дел с качеством продукции, отчеты о внедренных стандартах предприятия и сами стандарты -- для анализа и обобщения передового опыта. Вычерчивал красивые схемы, выступал на конференциях, ездил в командировки -- каждый день что-нибудь делал. Но где оно, сделанное им? Что осталось от трудов его? Комплексная система управления качеством продукции и эффективностью производства? Бумажная чушь, на которую ухлопали миллионы. Несколько научных статей в сборниках и журналах? Тлеет та бумага на полках... И никому до нее нет дела. Потому что и дела в ней нет. Но ведь тогда казалось, что есть...
Пустые ящики с остатками земли Игорь укладывал под прилавок. Так делало большинство рассадников, с той лишь разницей, что в конце дня легкая перегнойная земля ссыпалась ими в мешки и вместе с ящиками увозилась на машинах. Их "Нивы", "Жигули" с прицепами и вместительные старые "Волги" тесно стояли по обочинам Баскова переулка. Игорь раздавал землю всем желающим и отвергал гривенники, которые пытались ему класть на прилавок. "Да вы что, тетя? -- Он с шелестом двигал монетку обратно. -- У нас земля -- собственность государства. Я не хочу вступать в конфликт с законом". -- "Но ведь вы ее готовили, торф добавляли. Я у вас и так два пакета взяла..." -- "Все природные ресурсы принадлежат народу, -- поучал Игорь улыбаясь. -- Хоть всю заберите, только не мусорите". Женщины толкались возле ящиков и сыпали землю на пол. Уборщица, она же разносчица утреннего двадцатикопеечного чая, мигом сделала Игорю замечание. Суть его сводилась к тому, что бесплатно убирать за всеми грязь дураков нынче нету. Игорь покаянно поклонился и пообещал исправиться.
-- Вот видишь, -- подошла к нему Анна Ивановна, -- людям добро сделал, а они тебе же нагадили и разбежались. -- Она наставительно подняла палец. -- А землю ты напрасно раздаешь. В следующий раз захвати рюкзачок, если машины еще нету, и вози понемногу. Хорошую землю годами готовят...
Во избежание дальнейших недоразумений Игорь взял тачку и вывез ящики на помойку. Землю он вытряхнул в бачок, а ящики сложил стопкой у забора. Пересчитал. Ровно десять штук. И почему-то вспомнилось, как ездил за ними на тарный склад, скрипел снегом, ехал с ними в электричке и волновался, как бы не прицепилась милиция... Прощайте, ящички.
Пятница и суббота принесли Игорю доход в двести пятнадцать рублей с копейками. Оплата места, традиционные рубли бригадиршам, полтинник уборщице и пятнадцать рублей шоферу фургона уменьшили эту сумму ровно на два червонца.
Когда субботним вечером Зоя с семейством приехала на дачу, в доме пахло чесноком, и раскрасневшаяся Настя готовила на жарко натопленной плите цыплят табака. Марат в пальто и вязаной шапочке грыз на крыльце крупное яблоко.
-- Это мне папа с рынка привез, -- похвастался он. -- Ему за рассаду дали...
-- Молодец твой папа, молодец, -- сухо сказала Зоя, оглядывая участок с накрытыми пленкой грядками. -- Не теряется...
-- Да уж... -- Степан, осторожно ступая, пошел к туалету. -- Хозяин... -- язвительно сказал он, прикрыв за собой легкую фанерную дверь.
-- А где папа-то? -- Зоя пошла к теплице.
-- Он за стаканчиками ушел, -- побежал за ней Марат. -- Для огурчат...
Старожилы рынка предрекали, что воскресная торговля будет вялой; по их мнению, истинные огородники укатили на дачи еще накануне и за рассадой придут только те, кто работал в субботу или крепко отметил День Победы еще в пятницу, а теперь, немного очухавшись, поедет под присмотром жен лопатить грядки и жадно пить из ковшичков воду. Старожилы знали все.
Девятого мая рынок по расписанию не работал, и Фирсов привез товару столько, чтобы не оставлять его под прилавком на выходные. Он вновь прибегнул к появившимся у него стаканчикам и пересадил в них помимо огурцов и кабачков подросшие за последние дни кустики астры -- по одиннадцать в каждый. Прихватил и помидоры, увязанные Настей в бумагу по пять штук. Помидоры заняли целую коробку. Капусту пришлось везти в рюкзаке -- крупные жестяные банки из-под томатной пасты скрежетали и били по спине, когда Игорь бежал по утреннему поселку к электричке.
Старожилы оказались правы: торговля шла хило. Народ толпился возле цветочного круга в центре зала, бродил вдоль овощных и фруктовых рядов, закупал к завтрашнему празднику зелень, огурцы, квашеную капусту, стоял к коопторговским прилавкам за копченой колбасой, баночным хреном, и лишь жиденькая струйка покупателей пульсировала от высоких входных дверей к зеленой улице рассадного ряда.
Некоторые заходили просто так, привлеченные оазисом живой природы, что ли... Стояли, уже нагруженные покупками, удивленно разглядывали неизвестно как попавшие в город растения, спрашивали что-нибудь: "А это вы сами вырастили? Или совхозные?" -- и медленно шли дальше, качая головами и переговариваясь. Игорь узнавал таких экскурсантов издали и не спешил предлагать им высокоурожайные сорта огурцов в компактной таре или цветную капусту, пять килограммов которой выводят из организма шлаки, накопленные за зиму. Молча листал старые журналы, присев на круглый никелированный поручень, ограждающий огромное, почти до полу окно. Справа пел свою нескончаемую песню сладкоголосый Петрович: "А Ночной поцелуй вы когда-нибудь видели? Это же чудо из чудес! Или, например, Несмеяна?.." Женщины расходились, и Петрович, зыркая из-под кепки глазами, начинал ворчливо выговаривать сыну.
Настроение складывалось невеселое. К полудню Игорь продал десяток кустиков помидоров, уступив их по двадцать копеек, да несколько пакетиков белокачанной капусты. К остальному даже не приценивались.
Озлил мужчина в плаще и с галстуком, пахнущий одеколоном. Он остановился у прилавка, и Игорь уже поднялся, намереваясь заговорить с ним, но что-то его удержало. Мужчина хмуро-презрительно глянул на один ценник, на другой, поднял глаза на Игоря:
-- И не стыдно тебе? Здоровый парень, а сидишь тут спекулируешь. К станку надо идти -- работать...
-- Вы хоть знаете смысл слова "спекуляция?" -- холодно осведомился Игорь.
-- Знаю! -- Мужчина смотрел враждебно; лет сорока, упитанное лицо, авоська в руках. -- Вот это и есть спекуляция... -- Он кивнул на прилавок: -- Десять копеек -- огурцы! Двадцать копеек -- кабачки!.. Вот они, нетрудовые доходы! -- Он грузно повернулся, собираясь идти дальше.
-- А вот это ты видел? -- Игорь выставил ему вслед свою ладонь в мелких трещинах и мозолях. -- Это что -- нетрудовые доходы?..
Мужчина зло покосился через плечо.
-- Спекулянты чертовы, тунеядцы...
-- Иди, пока я тебе в ухо не дал! -- сквозь зубы сказал Игорь, убирая ладонь и сжимая ее в кулак.
-- Что ты сказал, мразь?
-- То, что слышал, -- кивнул Игорь.
-- Да я тебя!..
Игорь отвернулся и стал смотреть в окно. На улице, случись подобное, он ткнул бы такого горлопана кулаком в живот, и тот бы давно пускал пузыри на четвереньках. А тут...
Мужик поорал еще немного, возмущаясь спекулянтами и бездействием милиции, и ушел. Подошел Леша.
-- Привыкай. И не такое еще услышишь.
-- Да-а, плевать, -- повернул к нему Игорь хмурое лицо. -- я же не барышня.
-- Класс-гегемон, -- сказал Леша. -- Он кучу бракованных железок за день наточит, значки на пиджак нацепит -- и вперед! Расступись! Думает, ему все обязаны... Ты в таких случаях кивай и соглашайся: "Да, спекулянт, живу нетрудовыми доходами", они быстро отстанут.
-- Ладно, -- усмехнулся Игорь, представив себя в такой ситуации.
Что-то подбадривающее проворковали и старушки, вытягивая в его сторону головы. Игорь успокаивающе покивал им, -- мол, все в порядке, нет проблем.
Но день уже пошел наперекосяк. Прибежала женщина с красным от возмущения лицом, швырнула на прилавок растерзанный пакет капустной рассады.
-- Что вы продаете! Посмотрите -- это же черная ножка! Как не стыдно! Хорошо я в трамвае догадалась развернуть!
-- Где? -- испугался Игорь.
-- Вот! -- женщина суетливо перерыла капустные кустики и вытащила пару -- с черным утончением стебля над корешком.
-- Ну давайте я вам заменю... -- Игорь читал про эту болезнь в справочниках, но видел впервые. -- Извините, случайно попалось...
-- Не надо мне вашей замены! Я не хочу заразить свой участок.
Игорь вернул деньги. Женщина, решительно вышагивая, двинулась за капустой в начало рассадного ряда. Игорь видел, как она что-то объясняет продавщице в косынке и гневно оборачивается в его сторону.
Игорь торопливо просмотрел все пакеты с капустой и нашел штук двадцать тонких, как нитка, сужений в нижней части стебельков. Этого только не хватало!..
Черная ножка! Женщина сказала, что ею можно заразить весь участок. Игорь вытащил из кармана рюкзака увесистый "Справочник огородника", отыскал болезни капусты: "...вызывается комплексом паразитных грибов... При сильном поражении растения поникают и нередко гибнут. Меры борьбы: применение в парниках и рассадниках незараженной почвы или дезинфекция почвы, удаление больных растений, умеренная поливка... Особенно сильно развивается при повышенной влажности почвы..."
Заразная! Может, уже все грядки поражены этим самым паразитным грибом. И сколько покупателей придет к нему завтра и швырнет на прилавок пакеты с капустой, потребует деньги обратно?.. И чем производить дезинфекцию почвы? Не поздно ли?
Леша, которого Игорь отозвал в сторонку, успокоил: -- Это бывает... Проветривай почаще грядки, а когда поливаешь, добавь в воду марганцовки. И у астры бывает, и у левкоев... Полей их хорошенько и посмотри -- которые полягут, те больные, выдергивай их к черту. А если стоят, значит здоровые. Ничего страшного, издержки производства...
Игорь перерыл астры в стаканчиках. Стебли были упругие и толстенькие. Значит, только капуста. А в каких грядках? Игорь попытался припомнить -- не ложилась ли набок капустная рассада после поливки? Не припомнил. Вроде пригибалась под шуршащими струями воды из лейки, но потом выпрямлялась. Но откуда же тогда эта проклятая черная нога!.. Игорь завернул в газету больные саженцы и отнес в мусорный бачок. Надо ехать домой, торговли, похоже, все равно не будет...
Выручку пересчитывать не стал -- какая там выручка, рублей семь-восемь. Сунул рубль в карман передника, сдал его Тамаре Павловне.
-- Что, уходишь? -- Она грызла яблоко и болтала с красивой черноокой женщиной.
-- Да... -- Игорь осторожно оглаживал бородку. -- Нет торговли. Придется все обратно везти...
-- А зачем везти? Оставь, я тебе сохранку выпишу. Не пропадет до десятого. Один день всего...
-- Да мне коробки могут понадобиться, -- задумался Игорь, прикидывая, чего и сколько он повезет на рынок после праздника.
-- Коробки-то забери, а стаканчики свои составь в ящики да сунь под прилавок. -- Она махнула рукой, вытряхивая из яблока семечки на пол. -- Ящиков во дворе полно...
-- Пожалуй, -- сказал Игорь, припомнив и свои ящики, что составил вчера у забора, и то, что нелишне было бы штук пять из них отвезти домой -- как выяснилось, сеять новые огурцы было не во что.
Игорь взял веревку и вышел во двор. И там уже зеленели рассадой прилавки. Шуршала на ветру полиэтиленовая пленка -- торговцы с помощью реек ладили ее к навесам и устраивали себе прозрачные будочки. Игорь порадовался, что вовремя определился с местом на рынке, и подошел к забору. Его ящики покосившейся стопкой стояли на прежнем месте. Игорь скинул два верхних -- в них он оставит стаканчики и помидоры -- и, поставив на ровный асфальт пяток ящиков почище, стал обвязывать их веревкой -- эти увезет домой.
-- Эй, борода!..
Игорь покосился на голос. Молодой парень в сатиновом халате держался одной рукой за поручень тележки и пальчиком поманивал Игоря к себе.
-- Ну-ка, быстренько сюда! Да поживее, я не привык долго ждать...
-- Это ты мне, что ли? -- Игорь, не разгибаясь, продолжал увязывать ящики.
-- Тебе, тебе, -- поторопил парень.
Игорь искоса оглядел двор: на пандусе, примыкающем к рынку, курили на корточках два мужика шоферского вида, стучали молотком устроители прилавков. Все понятно. Смельчак-грузчик хочет достать очкарика-интеллигента. Если это не какой-нибудь визжащий придурок, мнящий из себя каратиста, то дело проще; от тех много шума.
-- Не завязывай, все равно развязывать придется. -- Парень продолжал держаться за поручень тележки, предвкушая скорое развлечение. Пижон хренов.
Игорь отряхнул руки, сунул очки в карман куртки, оглядел увязанные ящики и вплотную подошел к парню.
-- Что ты орешь, псина?.. -- Под его ботинком хрустнула прижатая ступня парня.
-- А кто тебе разрешил ящики... -- Парень дернулся, освобождая ногу.
-- Это мои ящики, я их вчера положил! Еще вопросы будут?..
Парень катнул тачку. Завизжали колеса.
-- Ящики положено вон туда складывать. -- Он обернулся и кивнул в угол двора, отгороженный сеткой. Из заносчивого типа он превратился в ревностного служаку.
-- Вот ты и сложишь. За это тебе деньги платят...
Игорь развернулся и неторопливо пошел за ящиками. "И здесь эти сопливые придурки, -- подумал он, вспомнив комендатуру. -- "Поживее", "Я не привык ждать". Дерьмо безусое!"
Он полил землю в стаканчиках с огурцами, побрызгал ушастые кабачки и поехал домой. Рюкзак с жестяными банками, стопка ящиков, коробки с помидорами... Не беда -- день на день не приходится. Семь рублей -- тоже деньги. И немалые. Выше голову, Игорь Фирсов, бывший кутила и аспирант, подневольный химик, формовщик на ДСК, а ныне -- свободный человек и взращиватель рассады. Выше голову, Игорь Дмитриевич! И не пора ли вам отцепить эту дурацкую бороду, от которой по вечерам чешется кожа на подбородке, и чье холодное утреннее прикосновение навевает грустные мысли о слабости собственного характера. Чего бояться?.. Встреч со знакомыми? Разговоров о том, что Игорь Фирсов торгует на рынке рассадой? Но ведь он не украл ее, а вырастил! И что ему знакомые, которые, как только он попал на химию, стали сторониться и избегать его?.. Грош цена таким знакомым и их пересудам... Стоит ли из-за них скрывать свое лицо?..
Игорь вышел в грохочущий тамбур вагона, отлепил бороду и бросил ее в окно. Черный волосяной комочек мелькнул в воздухе и пропал. Снял очки. Наощупь содрал пленку клея. Сунул в карман кепку. Постоял у окна, дыша хлестким желто-зеленым ветром. Кого ему бояться?.. Ему, свободному человеку на своей земле!
Он вернулся в купе и, не обращая внимания на недоуменные взгляды пассажиров, стал смотреть в окно. Пусть думают, что хотят. Может, он на спецзадании. Или выходил бриться. Так надо, граждане. Так надо...
Страшно вообразить, куда мог заехать наш герой за это время. В край вечной мерзлоты мог заехать, к величественным морям Северного Ледовитого океана, где пурга, торосы, и ненцы в кухлянках мчатся на оленьих упряжках -- "Эхо-ой!" -- и тихо спрашивают у пришельцев, щелкая себя по небритому горлу: "Пирта есть?.." И что бы он делал там, среди снегов, с зелеными кустиками своей рассады? Как выбирался бы обратно, имея в кармане семь рублей с мелочью и месячный билет пригородного направления?.. И не сдали бы его прежде в милицию наши бдительные пассажиры, заметив подозрительные изменения, которые он произвел в своей внешности, выйдя в тамбур? Не исключено и такое.
Но появилось у меня дело, которым я не мог пренебречь.
Сто экземпляров моей книжицы, полученные от издательства (за мои, надо сказать, деньги), связкой лежали в углу комнаты и ждали, когда я сотворю на них дарственные надписи и отправлю адресатам согласно давно заготовленному списку. Часть книг не требовалось слать почтой -- человек двадцать из правой колонки списка жили в Ленинграде, и мне достаточно было повидаться с этими людьми и вручить им свое мягкообложечное творение с подобающими словами; например: "Позвольте, Иван Иванович, подарить вам свой первый, так сказать, опус..."; или: "Андрюха, это тебе! Твою уже прочел -- хорошо, стервец, пишешь..."; а то и просто: "Держи, старик!", получив взамен крепкое пожатие руки и улыбку -- "О-о!.. Поздравляю!.."
В мыслях, еще до получения от издательства книг, я не раз совершал эти надписи: уважительные; игривые; дружеские; подбадривающие; слегка заносчивые -- знай, мол, наших; нейтрально-протокольные; робкие; искренне-благодарственные... И предвкушал радость дарения. И как мне было не предвкушать, если книга у меня -- первая и похвастаться ее выходом -- святое для всякого начинающего литератора дело. Иначе зачем было пять дет сидеть ночами на кухне и изводить пачками бумагу, если не для того, чтобы ею, исписанной и разорванной, выстелить путь к далекому московскому издательству? Зачем следовало бросать денежную и не самую скучную работу, рычать на бедную жену, когда дело не шло, торопливо собирать чемодан, хватать пишущую машинку и жить потом в холодной избушке среди заснеженных елей, мучаясь от того, что нужное слово никак не находится, дрова сырые, две последние сосиски утащила кошка, денег нет, но есть долги, их много, и с тревогой думать по ночам -- как там дома? Зачем все это и многое, многое другое, о чем и вспоминать не хочется, как не для того, чтобы в один прекрасный день взять из пачки пахнущую типографской краской книгу, раскрыть ее, гордо взглянуть на свою не самую удачную фотографию, пригладить ладонью тугой разворот титульного листа и написать: "Дорогому Славке -- на добрую память от автора". И поставить свою подпись, теша себя мыслью, что это уже не просто подпись, а автограф, часть документа эпохи, и далекие потомки, быть может, будут подходить на цыпочках к застекленному стенду и шептать: "Вот, это его первая книжка -- слева. А Славка -- это его школьный друг. Уже установлено.."
Настя, увидев деньги, с радостным изумлением опустилась на стул.
-- Господи! Это за один день столько!..
Конвейер двинулся, и теплица начала разгружаться. Игорь с удовлетворением заметил, как распрямились жерди верхнего ряда стеллажей и посветлело на нижних.
Десять ящиков рассады, которые он ранним мглистым утром загрузил в остановленный на шоссе фургон и благополучно довез до рынка, были распроданы за два дня.
Поредели и густые капустные грядки. Настя вилкой выкапывала крупные кустики и фасовала их по одиннадцать штук в плотную бумагу от старых "Огоньков".,
Капусту брали помногу. Игорь совал в карман фартука трешки, пятерки, десятки и выдавал с лотка перевязанные нитками пачки.
Некоторые покупатели-привереды отходили в сторонку, разворачивали бумагу и пересчитывали кустики. "Ну как, порядок? -- весело косился на них Игорь. -- Десять? Лишних случайно нет? А то давайте обратно..." Покупатели кивали и быстро уходили.
Особенно хорошо шла цветная. Игорь пустил ее по рубль пятьдесят. В пятницу он еще оставался капустным монополистом, и в его дальний угол посылали покупателей коллеги из первых рядов. Очевидно, из солидарности -- вот, дескать, на нашем рынке все есть.
-- Это у вас цветная капуста? Отлично! И белокочанная есть? Вот как славно, будем брать. А помидорчики ваши почем?..
Игорь неумело, но с шуточками, выкапывал помидорные кусты из ящика и ставил их на бумагу.
-- Давайте ваш замечательный мешочек. Вот так. Сажать знаете как? -- Он отряхивал от земли руки и брал деньги. -- Зарывайте поглубже, до нижних листьев, под углом. Корнем в сторону севера...
-- А почему?
-- Растение будет тянуться к солнцу на юг и выпрямится. А заглубленный стебель даст мощную корневую систему. -- Игорь возил с собой справочник огородника и читал его в электричке.
-- Ага, учтем. Корнем в сторону севера. Спасибо, молодой человек.
Огурцы хорошо брали и без стаканчиков. Стаканчики достать не удалось -- станционный буфет был закрыт по техническим причинам. Цену на огурцы пришлось понизить -- в пятницу они были уже у многих. Нежинские и Конкурент Игорь оценил в гривенник, Изящные -- в пятнадцать копеек. Этому научил его появившийся сосед справа -- Петрович, чье пустующее накануне место ревностно берегли бригадиры. Петрович, как догадался Игорь, был старожил рынка.
-- Чем название приятней, тем цена должна быть выше! -- оглядев прилавок Игоря, хитро улыбнулся он. -- Изящные! Да за такое слово рубля не жалко! Ставь по пятнадцать, с руками оторвут.
Петрович торговал исключительно цветочной рассадой и собирая вокруг себя толпы женщин, давая разглядывать слайды и картинки цветущих растений зарубежных селекции. "Дамочки, кто у меня в прошлом году брал розовый бальзамин? -- громко вещал Петрович, глядя голубыми глазами поверх голов. -- Ведь это же чудное африканское растение неописуемой красоты! Я его сам всегда у дома сажаю. Чудное! А виола Сердце матадора?.. Или Солнечная Испания? Кто брал? Подойдите поближе, расскажите!.." Женщины обмирали от названий и поднимались на цыпочки, чтобы увидеть кудесника-садовода. Какая-нибудь женщина подтверждала достоинства африканского розового бальзамина, и Петрович, удовлетворенно кивнув, продолжал поражать воображение новыми названиями. "А шизантус Первая любовь? Видели?" Игорь никогда не подозревал, что за цветочной рассадой может быть такая давка. Иногда очередь к Петровичу напирала на его прилавок, и он вежливо просил ее немного развернуться. Рыжеватый сын Петровича упаковывал рассаду и получал деньги.
Программист Лешка не ошибся в своих прогнозах: в пятницу и субботу был настоящий бор. Ласковая солнечная погода манила людей за город, не терпелось копнуть лопатой черную сочную землю на своем участке, оживить ее зеленью и думать про будущий урожай: огурцы, помидоры, капуста... Леша, кстати, подходил к Игорю и интересовался, как дела у брата.
-- Ну что, родился кто-нибудь?
Игорь выкапывал из ящика десяток огурцов, и Леша пожал ему запястье.
-- Мальчик.
-- И как назвали?
-- Марат...
-- Ну, передай брату поздравления. Скажи, от Леши.
-- Спасибо, передам...
Иногда Игорь забывал про свою накладную бороду, а вспомнив, успокаивал себя тем, что солнце светит ему в спину, а значит, в глаза покупателям, и, случись мелкие неполадки в его бутафории, никто и не углядит. Порадовало его и равнодушие Тамары Павловны, с которым она оглядела неизвестного бородача по фамилии Фирсов, когда выдавала в пятницу утром фартук: "А, так вы брат того, что приходил? Помню, помню, он говорил..."
В субботу цену на капусту Игорь поднял на пять копеек.
Подошла с деловым видом женщина в черном халатике и косынке на голове и поманила его через прилавок испачканным в земле пальцем. Игорь наклонился к ней.
-- Ты чего это, парень, цены сбиваешь? -- шепнула строго. -- Цветную по пятнадцать отдаешь, а такую -- по десять? Так у нас не делается. Ставь цветную по двадцать, а простую по пятнадцать. У меня тоже капуста... -- Она быстро оглядела остальные ценники и кивнула. -- Это все правильно. -- И пошла к своему длинному зеленому газону в начале ряда.
Игорь запоздало пожал плечами и написал новые цены. В чужой монастырь со своим уставом не ходят. Да и Лешка вроде в первый день их знакомства говорил, что цветная идет по два рубля за десяток.
Иногда в минуты затишья Игорь приносил воду в пластмассовой леечке и обрызгивал рассаду. Земля в ящиках темнела, и капли влаги весело сверкали на посвежевшей зелени. Курил, как и многие мужчины, под прилавок, разгоняя ладонью дым и остерегаясь милиционера с шипящей рацией, что появлялся изредка меж рядов, щелкая семечки и приглядываясь к товару. "Ты осторожнее, -- предупредил его сын Петровича, Гена. -- Тут такие волки ходят, сразу на десятку оштрафуют. Особенно если новенький..."
Игорь ловил себя на мысли, что ему нравится торговать: вручать людям рассаду, принимать за нее деньги, объяснять, как ее правильно сажать, поливать, подкармливать, слышать "спасибо", говорить "пожалуйста", выслушивать сетования на прошлые огородные неудачи, вникать в чьи-то трудности с сорняками, которые душат грядки, давать советы, как бороться с закислением почвы и заболоченностью, видеть внимающие тебе глаза, благодарные улыбки, шутить, подбадривать и знать, что деньги, которые ты кладешь в карман, получены за дело, вот оно -- зеленое и живое, его можно потрогать руками.
В прежних своих занятиях Фирсов никогда не производил чего-либо такого, что могло быть впрямую обменено на деньги и имело очевидную товарную ценность. Он работал электриком на маленьком заводе, и то, что он делал -- находил и заменял сгоревшие предохранители в токарных станках, чинил магнитные пускатели, тянул проводку, заменял лампочки и мотал под присмотром бригадира новые обмотки для сгоревших двигателей, -- помогало рабочим выпускать какие-то громоздкие, возможно, очень нужные железки, которые заколачивали в ящики и отправляли на другой завод. За эту помощь в производстве железок Игорю ставили в табеле "восьмерки" и два раза в месяц платили деньги. Что происходило с этими железками дальше, Игорь не знал, как не знало и большинство других рабочих, облачавшихся поутру в грязные робы и расходившихся по своим местам: сверлить и обтачивать металл, окунать его в парящие едким дымом гальванические ванны, брызгать искрами электросварки, нажимать на педаль грохочущего пресса, затачивать на гудящем наждаке токарные резцы, возить по цеху разболтанные тележки со стружкой, сколачивать ящики и мести шваброй цементный пол. Игорю платили не за то, что он наладил, скажем, бездействующий станок или оживил остановившийся вентилятор, а лишь за то, что он ежедневно, как смазка, вливался через обшарпанную проходную в механизм завода и восемь часов, с перерывом на обед, помогал другим людям выполнять и перевыполнять план выпуска этих неведомых железок. "Я гайки делаю, а ты -- для гаек делаешь болты"... Поставить бы Владимира Владимировича за токарный станок точить изо дня в день болты из поржавелых прутков -- воспел бы он тогда специализацию производства!..
Позднее, на кафедре, Фирсов неделями бился над каким-нибудь расчетом и пятистраничным пояснением к нему, просматривал горы литературы, ругался с программистами, перепутавшими лямбду с дельтой, бегал с шоколадками к машинисткам, чтобы они скорее отпечатали его текст, и, когда бумага была готова, шеф хвалил Игоря за оперативность, брал из его бумаги несколько абзацев и вставлял их в другую бумагу, с грифом института, которая уходила в Москву. Что происходило с той бумагой дальше, Игорь не знал, но, судя по тому, что шеф ходил веселый, а кафедре выделяли премию, Москве бумага нравилась. И Фирсов верил тогда, что делает очень важное дело, рассылая в управление рудников и карьеров письма с просьбой немедленно выслать в адрес института сводки по состоянию дел с качеством продукции, отчеты о внедренных стандартах предприятия и сами стандарты -- для анализа и обобщения передового опыта. Вычерчивал красивые схемы, выступал на конференциях, ездил в командировки -- каждый день что-нибудь делал. Но где оно, сделанное им? Что осталось от трудов его? Комплексная система управления качеством продукции и эффективностью производства? Бумажная чушь, на которую ухлопали миллионы. Несколько научных статей в сборниках и журналах? Тлеет та бумага на полках... И никому до нее нет дела. Потому что и дела в ней нет. Но ведь тогда казалось, что есть...
Пустые ящики с остатками земли Игорь укладывал под прилавок. Так делало большинство рассадников, с той лишь разницей, что в конце дня легкая перегнойная земля ссыпалась ими в мешки и вместе с ящиками увозилась на машинах. Их "Нивы", "Жигули" с прицепами и вместительные старые "Волги" тесно стояли по обочинам Баскова переулка. Игорь раздавал землю всем желающим и отвергал гривенники, которые пытались ему класть на прилавок. "Да вы что, тетя? -- Он с шелестом двигал монетку обратно. -- У нас земля -- собственность государства. Я не хочу вступать в конфликт с законом". -- "Но ведь вы ее готовили, торф добавляли. Я у вас и так два пакета взяла..." -- "Все природные ресурсы принадлежат народу, -- поучал Игорь улыбаясь. -- Хоть всю заберите, только не мусорите". Женщины толкались возле ящиков и сыпали землю на пол. Уборщица, она же разносчица утреннего двадцатикопеечного чая, мигом сделала Игорю замечание. Суть его сводилась к тому, что бесплатно убирать за всеми грязь дураков нынче нету. Игорь покаянно поклонился и пообещал исправиться.
-- Вот видишь, -- подошла к нему Анна Ивановна, -- людям добро сделал, а они тебе же нагадили и разбежались. -- Она наставительно подняла палец. -- А землю ты напрасно раздаешь. В следующий раз захвати рюкзачок, если машины еще нету, и вози понемногу. Хорошую землю годами готовят...
Во избежание дальнейших недоразумений Игорь взял тачку и вывез ящики на помойку. Землю он вытряхнул в бачок, а ящики сложил стопкой у забора. Пересчитал. Ровно десять штук. И почему-то вспомнилось, как ездил за ними на тарный склад, скрипел снегом, ехал с ними в электричке и волновался, как бы не прицепилась милиция... Прощайте, ящички.
Пятница и суббота принесли Игорю доход в двести пятнадцать рублей с копейками. Оплата места, традиционные рубли бригадиршам, полтинник уборщице и пятнадцать рублей шоферу фургона уменьшили эту сумму ровно на два червонца.
Когда субботним вечером Зоя с семейством приехала на дачу, в доме пахло чесноком, и раскрасневшаяся Настя готовила на жарко натопленной плите цыплят табака. Марат в пальто и вязаной шапочке грыз на крыльце крупное яблоко.
-- Это мне папа с рынка привез, -- похвастался он. -- Ему за рассаду дали...
-- Молодец твой папа, молодец, -- сухо сказала Зоя, оглядывая участок с накрытыми пленкой грядками. -- Не теряется...
-- Да уж... -- Степан, осторожно ступая, пошел к туалету. -- Хозяин... -- язвительно сказал он, прикрыв за собой легкую фанерную дверь.
-- А где папа-то? -- Зоя пошла к теплице.
-- Он за стаканчиками ушел, -- побежал за ней Марат. -- Для огурчат...
Старожилы рынка предрекали, что воскресная торговля будет вялой; по их мнению, истинные огородники укатили на дачи еще накануне и за рассадой придут только те, кто работал в субботу или крепко отметил День Победы еще в пятницу, а теперь, немного очухавшись, поедет под присмотром жен лопатить грядки и жадно пить из ковшичков воду. Старожилы знали все.
Девятого мая рынок по расписанию не работал, и Фирсов привез товару столько, чтобы не оставлять его под прилавком на выходные. Он вновь прибегнул к появившимся у него стаканчикам и пересадил в них помимо огурцов и кабачков подросшие за последние дни кустики астры -- по одиннадцать в каждый. Прихватил и помидоры, увязанные Настей в бумагу по пять штук. Помидоры заняли целую коробку. Капусту пришлось везти в рюкзаке -- крупные жестяные банки из-под томатной пасты скрежетали и били по спине, когда Игорь бежал по утреннему поселку к электричке.
Старожилы оказались правы: торговля шла хило. Народ толпился возле цветочного круга в центре зала, бродил вдоль овощных и фруктовых рядов, закупал к завтрашнему празднику зелень, огурцы, квашеную капусту, стоял к коопторговским прилавкам за копченой колбасой, баночным хреном, и лишь жиденькая струйка покупателей пульсировала от высоких входных дверей к зеленой улице рассадного ряда.
Некоторые заходили просто так, привлеченные оазисом живой природы, что ли... Стояли, уже нагруженные покупками, удивленно разглядывали неизвестно как попавшие в город растения, спрашивали что-нибудь: "А это вы сами вырастили? Или совхозные?" -- и медленно шли дальше, качая головами и переговариваясь. Игорь узнавал таких экскурсантов издали и не спешил предлагать им высокоурожайные сорта огурцов в компактной таре или цветную капусту, пять килограммов которой выводят из организма шлаки, накопленные за зиму. Молча листал старые журналы, присев на круглый никелированный поручень, ограждающий огромное, почти до полу окно. Справа пел свою нескончаемую песню сладкоголосый Петрович: "А Ночной поцелуй вы когда-нибудь видели? Это же чудо из чудес! Или, например, Несмеяна?.." Женщины расходились, и Петрович, зыркая из-под кепки глазами, начинал ворчливо выговаривать сыну.
Настроение складывалось невеселое. К полудню Игорь продал десяток кустиков помидоров, уступив их по двадцать копеек, да несколько пакетиков белокачанной капусты. К остальному даже не приценивались.
Озлил мужчина в плаще и с галстуком, пахнущий одеколоном. Он остановился у прилавка, и Игорь уже поднялся, намереваясь заговорить с ним, но что-то его удержало. Мужчина хмуро-презрительно глянул на один ценник, на другой, поднял глаза на Игоря:
-- И не стыдно тебе? Здоровый парень, а сидишь тут спекулируешь. К станку надо идти -- работать...
-- Вы хоть знаете смысл слова "спекуляция?" -- холодно осведомился Игорь.
-- Знаю! -- Мужчина смотрел враждебно; лет сорока, упитанное лицо, авоська в руках. -- Вот это и есть спекуляция... -- Он кивнул на прилавок: -- Десять копеек -- огурцы! Двадцать копеек -- кабачки!.. Вот они, нетрудовые доходы! -- Он грузно повернулся, собираясь идти дальше.
-- А вот это ты видел? -- Игорь выставил ему вслед свою ладонь в мелких трещинах и мозолях. -- Это что -- нетрудовые доходы?..
Мужчина зло покосился через плечо.
-- Спекулянты чертовы, тунеядцы...
-- Иди, пока я тебе в ухо не дал! -- сквозь зубы сказал Игорь, убирая ладонь и сжимая ее в кулак.
-- Что ты сказал, мразь?
-- То, что слышал, -- кивнул Игорь.
-- Да я тебя!..
Игорь отвернулся и стал смотреть в окно. На улице, случись подобное, он ткнул бы такого горлопана кулаком в живот, и тот бы давно пускал пузыри на четвереньках. А тут...
Мужик поорал еще немного, возмущаясь спекулянтами и бездействием милиции, и ушел. Подошел Леша.
-- Привыкай. И не такое еще услышишь.
-- Да-а, плевать, -- повернул к нему Игорь хмурое лицо. -- я же не барышня.
-- Класс-гегемон, -- сказал Леша. -- Он кучу бракованных железок за день наточит, значки на пиджак нацепит -- и вперед! Расступись! Думает, ему все обязаны... Ты в таких случаях кивай и соглашайся: "Да, спекулянт, живу нетрудовыми доходами", они быстро отстанут.
-- Ладно, -- усмехнулся Игорь, представив себя в такой ситуации.
Что-то подбадривающее проворковали и старушки, вытягивая в его сторону головы. Игорь успокаивающе покивал им, -- мол, все в порядке, нет проблем.
Но день уже пошел наперекосяк. Прибежала женщина с красным от возмущения лицом, швырнула на прилавок растерзанный пакет капустной рассады.
-- Что вы продаете! Посмотрите -- это же черная ножка! Как не стыдно! Хорошо я в трамвае догадалась развернуть!
-- Где? -- испугался Игорь.
-- Вот! -- женщина суетливо перерыла капустные кустики и вытащила пару -- с черным утончением стебля над корешком.
-- Ну давайте я вам заменю... -- Игорь читал про эту болезнь в справочниках, но видел впервые. -- Извините, случайно попалось...
-- Не надо мне вашей замены! Я не хочу заразить свой участок.
Игорь вернул деньги. Женщина, решительно вышагивая, двинулась за капустой в начало рассадного ряда. Игорь видел, как она что-то объясняет продавщице в косынке и гневно оборачивается в его сторону.
Игорь торопливо просмотрел все пакеты с капустой и нашел штук двадцать тонких, как нитка, сужений в нижней части стебельков. Этого только не хватало!..
Черная ножка! Женщина сказала, что ею можно заразить весь участок. Игорь вытащил из кармана рюкзака увесистый "Справочник огородника", отыскал болезни капусты: "...вызывается комплексом паразитных грибов... При сильном поражении растения поникают и нередко гибнут. Меры борьбы: применение в парниках и рассадниках незараженной почвы или дезинфекция почвы, удаление больных растений, умеренная поливка... Особенно сильно развивается при повышенной влажности почвы..."
Заразная! Может, уже все грядки поражены этим самым паразитным грибом. И сколько покупателей придет к нему завтра и швырнет на прилавок пакеты с капустой, потребует деньги обратно?.. И чем производить дезинфекцию почвы? Не поздно ли?
Леша, которого Игорь отозвал в сторонку, успокоил: -- Это бывает... Проветривай почаще грядки, а когда поливаешь, добавь в воду марганцовки. И у астры бывает, и у левкоев... Полей их хорошенько и посмотри -- которые полягут, те больные, выдергивай их к черту. А если стоят, значит здоровые. Ничего страшного, издержки производства...
Игорь перерыл астры в стаканчиках. Стебли были упругие и толстенькие. Значит, только капуста. А в каких грядках? Игорь попытался припомнить -- не ложилась ли набок капустная рассада после поливки? Не припомнил. Вроде пригибалась под шуршащими струями воды из лейки, но потом выпрямлялась. Но откуда же тогда эта проклятая черная нога!.. Игорь завернул в газету больные саженцы и отнес в мусорный бачок. Надо ехать домой, торговли, похоже, все равно не будет...
Выручку пересчитывать не стал -- какая там выручка, рублей семь-восемь. Сунул рубль в карман передника, сдал его Тамаре Павловне.
-- Что, уходишь? -- Она грызла яблоко и болтала с красивой черноокой женщиной.
-- Да... -- Игорь осторожно оглаживал бородку. -- Нет торговли. Придется все обратно везти...
-- А зачем везти? Оставь, я тебе сохранку выпишу. Не пропадет до десятого. Один день всего...
-- Да мне коробки могут понадобиться, -- задумался Игорь, прикидывая, чего и сколько он повезет на рынок после праздника.
-- Коробки-то забери, а стаканчики свои составь в ящики да сунь под прилавок. -- Она махнула рукой, вытряхивая из яблока семечки на пол. -- Ящиков во дворе полно...
-- Пожалуй, -- сказал Игорь, припомнив и свои ящики, что составил вчера у забора, и то, что нелишне было бы штук пять из них отвезти домой -- как выяснилось, сеять новые огурцы было не во что.
Игорь взял веревку и вышел во двор. И там уже зеленели рассадой прилавки. Шуршала на ветру полиэтиленовая пленка -- торговцы с помощью реек ладили ее к навесам и устраивали себе прозрачные будочки. Игорь порадовался, что вовремя определился с местом на рынке, и подошел к забору. Его ящики покосившейся стопкой стояли на прежнем месте. Игорь скинул два верхних -- в них он оставит стаканчики и помидоры -- и, поставив на ровный асфальт пяток ящиков почище, стал обвязывать их веревкой -- эти увезет домой.
-- Эй, борода!..
Игорь покосился на голос. Молодой парень в сатиновом халате держался одной рукой за поручень тележки и пальчиком поманивал Игоря к себе.
-- Ну-ка, быстренько сюда! Да поживее, я не привык долго ждать...
-- Это ты мне, что ли? -- Игорь, не разгибаясь, продолжал увязывать ящики.
-- Тебе, тебе, -- поторопил парень.
Игорь искоса оглядел двор: на пандусе, примыкающем к рынку, курили на корточках два мужика шоферского вида, стучали молотком устроители прилавков. Все понятно. Смельчак-грузчик хочет достать очкарика-интеллигента. Если это не какой-нибудь визжащий придурок, мнящий из себя каратиста, то дело проще; от тех много шума.
-- Не завязывай, все равно развязывать придется. -- Парень продолжал держаться за поручень тележки, предвкушая скорое развлечение. Пижон хренов.
Игорь отряхнул руки, сунул очки в карман куртки, оглядел увязанные ящики и вплотную подошел к парню.
-- Что ты орешь, псина?.. -- Под его ботинком хрустнула прижатая ступня парня.
-- А кто тебе разрешил ящики... -- Парень дернулся, освобождая ногу.
-- Это мои ящики, я их вчера положил! Еще вопросы будут?..
Парень катнул тачку. Завизжали колеса.
-- Ящики положено вон туда складывать. -- Он обернулся и кивнул в угол двора, отгороженный сеткой. Из заносчивого типа он превратился в ревностного служаку.
-- Вот ты и сложишь. За это тебе деньги платят...
Игорь развернулся и неторопливо пошел за ящиками. "И здесь эти сопливые придурки, -- подумал он, вспомнив комендатуру. -- "Поживее", "Я не привык ждать". Дерьмо безусое!"
Он полил землю в стаканчиках с огурцами, побрызгал ушастые кабачки и поехал домой. Рюкзак с жестяными банками, стопка ящиков, коробки с помидорами... Не беда -- день на день не приходится. Семь рублей -- тоже деньги. И немалые. Выше голову, Игорь Фирсов, бывший кутила и аспирант, подневольный химик, формовщик на ДСК, а ныне -- свободный человек и взращиватель рассады. Выше голову, Игорь Дмитриевич! И не пора ли вам отцепить эту дурацкую бороду, от которой по вечерам чешется кожа на подбородке, и чье холодное утреннее прикосновение навевает грустные мысли о слабости собственного характера. Чего бояться?.. Встреч со знакомыми? Разговоров о том, что Игорь Фирсов торгует на рынке рассадой? Но ведь он не украл ее, а вырастил! И что ему знакомые, которые, как только он попал на химию, стали сторониться и избегать его?.. Грош цена таким знакомым и их пересудам... Стоит ли из-за них скрывать свое лицо?..
Игорь вышел в грохочущий тамбур вагона, отлепил бороду и бросил ее в окно. Черный волосяной комочек мелькнул в воздухе и пропал. Снял очки. Наощупь содрал пленку клея. Сунул в карман кепку. Постоял у окна, дыша хлестким желто-зеленым ветром. Кого ему бояться?.. Ему, свободному человеку на своей земле!
Он вернулся в купе и, не обращая внимания на недоуменные взгляды пассажиров, стал смотреть в окно. Пусть думают, что хотят. Может, он на спецзадании. Или выходил бриться. Так надо, граждане. Так надо...
* * *
И в этой электричке, под недоуменными взглядами случайных попутчиков, я вновь оставил Фирсова -- на добрых три дня...Страшно вообразить, куда мог заехать наш герой за это время. В край вечной мерзлоты мог заехать, к величественным морям Северного Ледовитого океана, где пурга, торосы, и ненцы в кухлянках мчатся на оленьих упряжках -- "Эхо-ой!" -- и тихо спрашивают у пришельцев, щелкая себя по небритому горлу: "Пирта есть?.." И что бы он делал там, среди снегов, с зелеными кустиками своей рассады? Как выбирался бы обратно, имея в кармане семь рублей с мелочью и месячный билет пригородного направления?.. И не сдали бы его прежде в милицию наши бдительные пассажиры, заметив подозрительные изменения, которые он произвел в своей внешности, выйдя в тамбур? Не исключено и такое.
Но появилось у меня дело, которым я не мог пренебречь.
Сто экземпляров моей книжицы, полученные от издательства (за мои, надо сказать, деньги), связкой лежали в углу комнаты и ждали, когда я сотворю на них дарственные надписи и отправлю адресатам согласно давно заготовленному списку. Часть книг не требовалось слать почтой -- человек двадцать из правой колонки списка жили в Ленинграде, и мне достаточно было повидаться с этими людьми и вручить им свое мягкообложечное творение с подобающими словами; например: "Позвольте, Иван Иванович, подарить вам свой первый, так сказать, опус..."; или: "Андрюха, это тебе! Твою уже прочел -- хорошо, стервец, пишешь..."; а то и просто: "Держи, старик!", получив взамен крепкое пожатие руки и улыбку -- "О-о!.. Поздравляю!.."
В мыслях, еще до получения от издательства книг, я не раз совершал эти надписи: уважительные; игривые; дружеские; подбадривающие; слегка заносчивые -- знай, мол, наших; нейтрально-протокольные; робкие; искренне-благодарственные... И предвкушал радость дарения. И как мне было не предвкушать, если книга у меня -- первая и похвастаться ее выходом -- святое для всякого начинающего литератора дело. Иначе зачем было пять дет сидеть ночами на кухне и изводить пачками бумагу, если не для того, чтобы ею, исписанной и разорванной, выстелить путь к далекому московскому издательству? Зачем следовало бросать денежную и не самую скучную работу, рычать на бедную жену, когда дело не шло, торопливо собирать чемодан, хватать пишущую машинку и жить потом в холодной избушке среди заснеженных елей, мучаясь от того, что нужное слово никак не находится, дрова сырые, две последние сосиски утащила кошка, денег нет, но есть долги, их много, и с тревогой думать по ночам -- как там дома? Зачем все это и многое, многое другое, о чем и вспоминать не хочется, как не для того, чтобы в один прекрасный день взять из пачки пахнущую типографской краской книгу, раскрыть ее, гордо взглянуть на свою не самую удачную фотографию, пригладить ладонью тугой разворот титульного листа и написать: "Дорогому Славке -- на добрую память от автора". И поставить свою подпись, теша себя мыслью, что это уже не просто подпись, а автограф, часть документа эпохи, и далекие потомки, быть может, будут подходить на цыпочках к застекленному стенду и шептать: "Вот, это его первая книжка -- слева. А Славка -- это его школьный друг. Уже установлено.."