Кэнхем Марша. Ветер и море

   Приподняв Адриану голову, она заставила его сделать глоток крепкого травяного чая. Он закашлялся и попытался оттолкнуть отвар, но Кортни, не отпуская его голову, держала у его губ наполненную скорлупу, пока не решила, что Баллантайн проглотил столько, сколько было необходимо.
   Часы медленно тянулись под шум прибоя. Когда Кортни не смотрела на Адриана или на огонь, она устремляла взгляд в сторону моря, на набегающие волны, которые искрились и пенились в слабых отблесках света. Кортни знала, что луна появится только перед самым рассветом, и ожидание в темноте казалось ей бесконечным. Она снова задремала, уткнувшись подбородком в руки, а когда проснулась, была приятно удивлена, увидев, что небо заметно посветлело.
   – Доброе утро.
   Кортни взглянула туда, откуда раздался шепот, и вздрогнула, увидев, что серые глаза открыты и в упор смотрят на нее. Голос Баллантайна звучал отчетливо, но она отметила, что его губы напряженно сжаты, и поняла, что ему стоило огромного труда говорить и мыслить здраво. И все же его глаза были ясными – слишком ясными; их взгляд беспощадно пронзал панцирь равнодушия, который Кортни надела, чтобы спрятаться от него.
   – Мне всегда говорили, что женщины хуже всего выглядят по утрам, – прошептал Адриан. – Вижу, меня обманывали.
   Нахмурившись, Кортни обрывком ткани протерла ему влажный лоб, он на секунду закрыл глаза, но сухая теплая ткань не принесла облегчения.
   – Я схожу за холодной водой. – Кортни хотела уйти, но он поднял правую руку и коснулся ее запястья сухими и горячими, как головешки из костра, пальцами:
   – Не уходите. Останьтесь и поговорите со мной.
   – Вам вредно разговаривать, Янки. Вам нужны силы, чтобы справиться с лихорадкой.
   – А остальные?
   – Они в порядке, – заверила его Кортни. – Мы разбили лагерь и выставили много караульных. Запасов пищи и пресной воды хватит на всех, но ваш сержант, очевидно, считает, что они не понадобятся. Он думает, что сегодня нас отсюда заберут.
   – А Мэтт?
   – Наверное, еще отдыхает. Он чуть не падал от усталости.
   Кортни замолчала, сдерживая дыхание. Адриан пристально смотрел на нее, и она, чтобы скрыть замешательство, решилась откинуть пряди влажных волос с его лба, но почему-то это движение превратилось в ласку.
   – Кортни... – Его пальцы крепче сжали ее руку, заставив наклониться ниже. – Вы же не бросите меня?
   – Бросить вас? – Сердце в ее груди застучало о ребра – так бьется попавшая в силки птица, стараясь вырваться.
   – Мне хотелось бы получить шанс доказать вам, что я не такой негодяй, как дал вам повод думать.
   Кортни зажала зубами нижнюю губу, чтобы она не дрожала. Она понимала, что Адриан говорит это просто в лихорадке, что бред искажает мысли и поступки человека, и это вовсе не связано с реальностью. И тем не менее под его страдающим голодным взглядом она не могла унять биение сердца или помешать румянцу залить ее щеки.
   На короткое мгновение Кортни мысленно перенеслась в капитанскую каюту «Ястреба»: вот она лежит на подстилке из разбросанной одежды; ее тело предает ее и отказывается слушаться, несмотря на ее многолетние упорные старания научиться им управлять, а потом он требует признания, требует от нее слов, которых ему не было необходимости слышать, – слов, уже и так красноречиво сказанных ее телом. Сейчас яркий блеск ее глаз и краска на щеках открыли Баллантайну правду.
   – Спите, – тихо произнесла Кортни. – Мы поговорим с вами позже, когда к вам вновь вернутся силы.
   – Только не бросайте меня. Обещайте, что не оставите меня!
   – Спите, – шепнула она, чувствуя, как ее глаза превращаются в озера слез. – Я не оставлю вас – в таком состоянии.
   – Сплю, – пробормотал он и закрыл глаза, но не выпустил руки Кортни. Страшное напряжение немного ослабело, грудь Адриана поднялась с удовлетворенным вздохом, и голова слегка повернулась набок. Пот продолжал струиться по его лицу, но теперь он стал спокойнее, прекратились дрожь и мучительные метания, и только его пальцы некоторое время еще продолжали двигаться, нежно поглаживая руку Кортни.
   Мэтью Рутгер пришел в главный лагерь как раз в тот момент, когда солнце появилось на безоблачном небе, словно огромный золотой глаз. Доктор выглядел взъерошенным и сердитым. У него под глазами еще лежали тени, но припухлости и красноты уже не было, и только небольшой синяк красовался на упрямой челюсти.
   – Надеюсь, вы со временем все же разбудили бы меня, – проворчал он, когда Кортни повернулась к нему.
   – Конечно, – согласилась она. – Когда я решила бы, что вы наконец выспались.
   Он ухмыльнулся и, опустившись возле Адриана на мягкий песок, приложил руку к его вздымавшемуся горлу.
   – Гм-м, лихорадка, кажется, немного спала.
   – Он спал спокойно, если вы это хотите знать.
   – А вообще он просыпался?
   – Всего на несколько минут. Хотя, правда, не приходил себя.
   – Гм-м. А как остальные?
   – Посмотрите сами. Я никого из них не отравила и не задушила.
   Он поднялся и несколько секунд смотрел на нее, а потом быстро двинулся вдоль рядов раненых, останавливаясь возле каждого, чтобы заглянуть под повязки, проверить раны, потрогать лоб или поднять веко. Кортни шла за ним по пятам, прикидывая, сколько недочетов он сможет найти в ее работе. Ожидая его оценки, она посмотрела на группу мужчин, стараясь не выдать своей обеспокоенности тем, что они наблюдают за ней, возможно, готовые разорвать ее на куски по первому же знаку Рутгера.
   Высоко над головами на гребне скал были видны караульные. Скрестив на груди руки и пристроив мушкеты в изгиб локтя, они шагали взад-вперед, ловя взглядом малейшее движение на суше и на море. Внизу несколько человек собрались у огромного железного котла, кроша в кипящую воду овощи, коренья, зелень и остатки баранины, а над ними широкими кругами кружили чайки, привлеченные запахом вареного мяса. Воздух был наполнен ароматом утренней свежести, поднимавшейся от растений. Крошечные спирали песка и золы волчками крутились от легкого ветра, который приносил на берег соленый свежий запах золотисто-серого Средиземного моря.
   – Хотя мне очень не хотелось бы в этом признаваться, – выпрямившись, поворчал Мэтью, – но вы прекрасно справились сами. Единственная жалоба, которую я услышал, – это то, что вы не нашли для себя время поспать.
   – Я спала несколько часов. – Кортни покраснела от неожиданной похвалы.
   – Очень мало. – Мэтт поднял руку и нежно смахнул приставшие к ее щеке грубые песчинки. Свет утреннего солнца играл на ее лице, и в волосах поблескивали прожилки чистого золота. – Он, вероятно, даже не догадывается, насколько должен быть благодарен вам.
   – Я не нуждаюсь в его благодарностях. – Взгляд изумрудных глаз метнулся в сторону.
   – Он обладает способностью воздействовать на людей, – сказал Мэтт со слабой улыбкой и отвел от нее внимательный взгляд.
   – Он абсолютно не воздействует на меня! – рассердилась Кортни, сама не понимая почему.
   – Вас не волнует, что происходит с Адрианом?
   – Нет, – упрямо ответила она, – не волнует. И я вовсе не желаю, чтобы его заботило то, что происходит со мной.
   – И поэтому вы остались с нами? Поэтому он забрал вас с «Ястреба», рискуя собственной жизнью и жизнью своих людей? – Мэтью снова улыбнулся, заметив удивление на лице Кортни, и слегка наклонил голову. – Знаете, пойдемте со мной, расскажите мне все, если хотите. Я хороший слушатель.
   – Рассказывать не о чем, – буркнула Кортни.
   – Хорошо, тогда я буду рассказывать, а вы слушать. – Он направился к поблескивавшей кромке воды, и после недолгого колебания Кортни последовала за ним. – Вы, без сомнения, беспокоитесь, что ожидает вас, когда мы прибудем в Гибралтар. Не стоит. Как я уже говорил, Адриан и я единственные, кому известно, кто вы, и никто из нас не собирается докладывать об этом властям. Неужели вы и правда думаете, что мы спасли вас только для того, чтобы увидеть, как вас бросят за решетку?
   – Я больше не знаю, что думать. – Кортни почувствовала, как вспыхнули ее щеки и от смущения обожгло глаза. – Все так стремительно изменилось. Я даже не знаю, хочу ли получить свободу. – Она посмотрела на морщины на лице доктора и с горечью продолжила хриплым голосом: – Вы отняли у меня все, чем я дорожила в этой жизни, все, что я могла назвать своим. Вы уничтожили мой дом, мою семью, моих друзей. Вы заставили меня оглянуться назад и признать... – Она замолчала и яростно прикусила губу.
   – Заставили вас признать – что?
   – Признать, что я не принадлежу к миру моего отца, но я не принадлежу и к вашему миру. Я не могу вернуться назад. И я не могу идти вперед.
   – Святые небеса, вы рассуждаете, как девяностолетняя старуха, закоснелая в своих привычках и неспособная принять ничего нового. Вам же всего... шестнадцать? Семнадцать?
   – Девятнадцать, – сквозь зубы процедила Кортни.
   – Пусть так. Все равно вы достаточно молоды, чтобы измениться.
   – Однажды я уже изменилась. Не думаю, что снова смогу это сделать. А кроме того, наряды, драгоценности и изысканные манеры не изменят того, кем я стала теперь. Они не изменят моего отношения к тому, что можно пить чай и лакомиться цветами магнолии на веранде какого-нибудь ранчо.
   – Уверен, не изменят. – У Мэтью в улыбке дрогнули уголки рта. – Но по той же причине я не сомневаюсь, что этим рукам, – он взял ее изящные поцарапанные руки в свои, – предназначено быть столь же нежными, сколь искусными они были в обращении с мушкетами и кинжалами.
   – Я сделала свой выбор много лет назад и не могу теперь отступить, – тихо призналась Кортни.
   – За вас уже сделали выбор, – мягко поправил ее Мэтью. – И вам не нужно отступать. Просто идите вперед.
   Кортни повернулась лицом к морю и принялась босыми ногами сгребать горкой сырой песок. Мэтт, молча разглядывая ее профиль и отмечая изящные линии щек, носа и шеи, вспомнил, как Адриан однажды коротко обронил: «Она заявила, что в ее жилах течет кровь французских аристократов».
   – У вас во Франции остался кто-нибудь из родных? – осторожно спросил он и покраснел под уничтожающим взглядом изумрудных глаз. – Адриан что-то говорил о вашей матери, о том, что ее казнили. Я не собираюсь вмешиваться в чужие дела, но...
   – Все умерли, – резко ответила она. – Замок моего деда находился под Парижем и одним из первых был разграблен благочестивыми гражданами революции.
   – Но вам все же удалось бежать?
   Его тон возмутил Кортни, и она с большей горячностью, чем следовало бы, пустилась в объяснения:
   – Мой дед был вздорным, грубым человеком, и слуги ненавидели его. Они сами открыли ворота замка, когда из города прибыли толпы восставших. Но моя мать... она была кроткой и нежной, а ее отец обращался с ней бесчеловечно, поэтому слуги спрятали нас – маму и меня – и обманули городской комитет, убедив его, что мы на севере, в Гаскони. Когда опасность миновала, они тайком вывели нас из замка, но бабушку и дедушку, великих графа и графиню де Вильер, во всех их пышных нарядах поволокли в Париж позади запряженной волами повозки и отдали мадам Гильотине. Есть еще вопросы, доктор?
   – Вы сказали «де Вильер»? – Мэтью почувствовал горький сарказм в ее словах, но, невзирая на это, все же решился задать этот вопрос. – Имя кажется мне знакомым...
   – Мама редко говорила о моем деде, Дункан – никогда. – Кортни снова уставилась в песок. – Мне кажется, дед был важной персоной – советником или доверенным лицом короля. Я знаю, что он имел какое-то отношение к французскому торговому флоту, что благодаря этому он познакомился с Дунканом Фарроу, а Дункан – с моей матерью.
   – И у вас нет ни дядей, ни тетей?
   – Никого не осталось в живых, – с болью ответила Кортни. – Теперь вы понимаете? Столько жизней, две семьи сметены с лица земли. Возможно, кто-то, – она с горькой иронией взглянула вверх, – пытается что-то мне сказать?
   – Возможно, он говорит вам, чтобы вы не сдавались.
   – У него масса способов оказать мне поддержку. Но не беспокойтесь обо мне, доктор. Я выживу. Разве вы не знаете, что грешникам всегда везет?
   – Я не назвал бы вас грешницей.
   – Правда? Вы назвали бы меня незапятнанной и невинной? Эти руки – вспомните! Они не просто знакомы с мушкетами и кинжалами, они пользовались этим оружием. Сколько ваших честных соотечественников, безупречных землевладельцев, захотело бы водить знакомство с женщиной, которая знает о том, как убивать, но не знает, как рожать? Вы, доктор Рутгер? Или он?
   – Не могу ответить за него... – пробормотал Мэтт, проследив за ее взглядом, обращенным к лежащему на песке Адриану.
   – Тогда отвечайте за себя. С какой женщиной вы хотели бы жить? Вы ведь собираетесь жениться? На какой-нибудь мягкой, очаровательной, безупречной женщине? Не важно, вы не обязаны мне отвечать – ответ написан у вас на лице. Я только надеюсь, что она поймет, как ей повезло.
   – Как вы будете жить? – Мэтта удивил ее комплимент, и он покраснел под пристальным взглядом Кортни. – Как устроитесь? Гибралтар – британский порт, и я не представляю себе, что англичане благосклонно отнесутся к имени Фарроу.
   – Но французские имена и титулы все еще сохраняют для них свою привлекательность. И у меня есть это... – Она достала из кармана бриджей изумрудное кольцо.
   – Хорошая вещица. – Мэтт восхищенно поднял бровь и, вытянув губы, присвистнул. – Я подумал или мне показалось, что вчера ночью я видел его у вас на пальце.
   – Гаррет надел его мне на палец, и я смогла только сегодня утром снять его с помощью масла. – Встретив удивленный взгляд светло-карих глаз, она криво усмехнулась: – Трудно поверить, что я могу привлечь внимание такого мужчины, как Гаррет Шо?
   – Вовсе нет. Нет, конечно, я просто...
   – Тогда, возможно, я лучшего и не заслуживаю. – Она вздохнула.
   – Вы заслуживаете гораздо лучшего, – возразил Мэтт. – И я хотел бы, чтобы вы перестали все время утверждать обратное.
   Кортни только улыбалась и поворачивала на ладони кольцо с изумрудом и бриллиантами, наблюдая, как солнечные лучи раскалываются на сотни разноцветных искр.
   – Во всяком случае, оно пригодится мне. По крайней мере спасет от попрошайничества на улицах. Оно, возможно, даже оплатит мне дорогу в Америку.
   – В Америку? – Ход мыслей Мэтта снова был нарушен. – Вы собираетесь в Америку?
   Но Кортни его не слушала; она вглядывалась в даль, в яркую границу моря и неба.
   – Так-так! Ваш сержант будет доволен...
   – Что? – Мэтт уже хотел обернуться, когда услышал крики с гребня скал и приближающийся топот ног.
   – Корабль! – радостно кричал Раунтри, остановившись возле них. Он приложил руку козырьком ко лбу и, прищурившись, смотрел на белое пятно, появившееся на горизонте. – Это один из наших. Могу поспорить на свои нашивки, он один из наших!
   Крики и гиканье разнеслись по берегу при этом известии. Сержант снова убежал и приказал приготовить рядом с костром дрова. Он послал людей вернуть группы, отправившиеся на разведку и за продовольствием. Были выставлены дополнительные наблюдатели и призваны те, у кого самое острое зрение, чтобы как можно раньше опознать судно. Через десять минут наблюдения три пары рук сложились рупорами у ртов, которые одновременно прокричали, что узнали американскую канонерку, а один моряк зашел так далеко, что даже подробно описал ее:
   – Это «Аргус», сэр! Восемнадцати-пушечный! Под командованием лейтенанта Аллена!
   Раунтри из осторожности подождал еще десять минут, а затем распорядился бросать в сигнальный костер все обломки дерева, какие только попадутся под руку. Дюжины угрюмых потных лиц обратились в сторону моря, моряки следили за быстрым продвижением канонерки, которая на всех парусах, похоже, решила пронестись мимо них. Но вдруг раскатилось эхо пушечного выстрела, канонерка резко изменила курс и направилась к берегу, к толпе смеющихся, прыгающих, бурно ликующих людей.
   Вслед за Мэтью Кортни направилась туда, где раненые готовились к спасению, и, к собственному удивлению, разделила радостное возбуждение окружавших ее моряков. Однако, опустившись на колени возле Адриана Баллантайна и сжав его ладонь, она почувствовала, как ее охватывает грусть от предстоящей неминуемой разлуки.

Глава 22

   Все вокруг гудело. Яркие разноцветные вспышки, качающиеся тени и дьявольский шум неотвратимо приближались, присоединяясь к жаре, мухам и отвратительному запаху пота, стекающего между лопаток. Адриан попытался облизнуть губы, но это требовало слишком больших усилий, а слюна была слишком ценной,– чтобы ее тратить. Весь день он провел на плантации. Солнце беспощадно жарило тело, обжигало голову и делало кожу седла мягкой и раздражающей. Летний воздух дрожал от зноя; сладкий запах табака, смешанный с острым запахом кожи, лошадиной пены и вкусом собственной грязи, толстым слоем забил его горло. Не было ни дуновения ветерка, чтобы прогнать жару, ни соленого воздуха, чтобы охладить кожу, ни хлопанья и треска парусов над головой, чтобы нарушить монотонность лазурно-голубого неба.
   Рабы работали не спеша. Они осматривали каждый зеленый лист табака, проверяя, нет ли на нем грязи и червей, а затем относили листья к небольшой куче в конце междурядья длиной в милю. Адриан провел рукой по лбу, и она стала липкой от соленого пота. Он, должно быть, забыл свою шляпу – или она расплавилась от жары. Ворот рубашки душил его; атласный жилет сдавливал, как тяжелая кольчуга; сюртук из плотного черного сукна раздражал тело. Черный Эймос – надсмотрщик – ухмыляясь, стоял перед лошадью Адриана и, показывая на палящее солнце, что-то говорил о том, какой сегодня приятный прохладный день для работы – и повторял эти слова снова и снова: «Прохладный день для работы, масса Баллантайн; прохладный день...» Черные ублюдки, неужели они никогда не потеют? Адриан чувствовал, как пот ручьем стекает по шее, затем по спине, затекает в рану на бедре, где кто-то легкомысленно разрезал его бриджи, так что солнце смогло до волдырей обжечь его неприкрытую рану. Он потянулся вниз, чтобы прикрыть ее, и с ужасом обнаружил, что хватает воздух – хватает воздух обрубком; оставшимся от левой руки!
   Кто-то закричал, и Адриан отпустил луку седла, чтобы рукой прикрыть рот. Все смотрели на него! К своему стыду, он почувствовал, что падает с лошади. Но почему-то удар о землю не причинил ему боли – во всяком случае, в тот момент, – он упал на что-то мягкое. Открыв рот, чтобы снова закричать, он увидел лицо Фолуорта, но в следующее мгновение карие глаза превратились в ясные ярко-зеленые – и она улыбнулась ему. Кортни улыбалась. Обняв его, она прижала Адриана к себе, ему стало прохладно, и он почувствовал себя в безопасности и совершенно здоровым.
   – Адриан!
   – Вы не бросили меня. Не бросили.
   – Адриан? – Пауза. – Слава Богу, мне кажется, он приходит в себя. Кто-нибудь сходит за доктором?
   – Кортни?
   Холодная рука ненадолго легла ему на лоб.
   – Жар спал, теперь с ним все будет в порядке. Вы должны хоть немного поспать, мисс.
   Голоса. Адриан слышал голоса, но не мог заставить свои глаза открыться. Кортни была рядом, он чувствовал ее присутствие, но другой, холодный, скрипучий, голос был ему незнаком. Еще одна женщина? Кто она?
   – Кортни!.. – Господи, неужели это его голос? Он звучит как хныканье ребенка.
   – Да, Адриан, я здесь. Теперь с вами все будет в порядке. Доктор скоро придет и сам все вам скажет. Я... я только хочу снова услышать ваш голос, убедиться, что вы можете говорить.
   – Кортни... – Почему он не может сказать что-нибудь еще? У Адриана было ощущение, что его рот набит ватой...
   Что-то прохладное прижалось к его лбу, но не рука. Оно коснулось его лба, щеки, затем губ, и он почувствовал на лице соленую влагу.
   – Кортни?
   На этот раз ответа не было. Тепло, которое окружало Адриана, внезапно исчезло, и на его месте осталась только холодная пустота.
   – Кортни? Пожалуйста... Кортни!
   Адриан с трудом шевельнул рукой, пытаясь обвести ею круг в воздухе в надежде наткнуться на что-нибудь твердое, – ничего. От этого усилия вновь нахлынула темнота, глубокая, надвигающаяся на него темнота, и ему не оставалось ничего иного, кроме как провалиться в нее...
   – Адриан?
   Лейтенант поморщился и попытался открыть глаза.
   – Адриан... Это Мэтт. Ты здесь?
   – Мэтт?
   – Ты был очень далеко. Пора выбираться оттуда, старина. Мы и так чертовски долго старались не дать тростнику прорасти у тебя между пальцами.
   Адриан застонал и чуть-чуть приоткрыл один глаз. Мэтт стоял у его кровати в ослепительно белой рубашке и таких же бриджах и выглядел до отвращения чистым и бодрым.
   – Мы уже начали думать, что ты собираешься спать целую вечность, ленивый паршивец.
   – Я спал? Сколько?
   – Пять дней.
   Адриан помрачнел и попытался поднять руку, чтобы окончательно проснуться, но его рука не шевельнулась.
   – Нам пришлось привязать тебя, дружище, – объяснил Мэтт и быстро подошел, чтобы его освободить. – При каждом звуке ты заново начинал переживать и сражался во всех битвах, в которых когда-либо принимал участие. Ты снова взрослел и спорил со своим братом, с отцом, с командующими офицерами... – Он повернулся к медсестре: – Спасибо, сестра Агата, теперь я справлюсь сам.
   Адриан повернул голову и успел заметить белый платок и розовое ангельское личико.
   – Где я? – Адриан вытянул шею, стараясь рассмотреть ряды кроватей по обе стороны от себя.
   – В Гибралтаре, в военном госпитале.
   – Как... – Баллантайн с трудом облизнул губи.
   – Нас забрал «Аргус» и доставил сюда. Знаешь, когда его капитан услышал о «Ястребе», он решил отправиться за ним в погоню, невзирая на переполненные народом палубы, но Раунтри удалось отговорить его от этой затеи, во всяком случае, до тех пор, пока в госпиталь не доставят раненых. Могу сказать тебе, мы в рекордное время добрались до базы, а лейтенант Аллен развернулся и через пару часов умчался на всех парусах. С ним отправились Раунтри и Макдональд – весь перевязанный.
   – Они преследуют Шо?
   – С налитыми кровью глазами.
   Адриан снова лег, проклиная свою беспомощность. К нему вернулись воспоминания, и он поднял голову и левую руку. Ему стало легче, когда на конце толстой повязки он увидел свою руку. Его бедро тоже было плотно забинтовано, но главное, оно было и могло двигаться и чувствовать.
   – Тебе чертовски повезло с обеими ранами, – тихо произнес Мэтью, заметив облегчение на лице Адриана. – Но не торопись благодарить меня, пока не увидишь шрамы.
   Адриан попробовал пошевелить рукой и осторожно расслабил кисть. Рука отчаянно болела и плохо слушалась, но он знал, что со временем все пройдет.
   – Мне незачем ждать, чтобы поблагодарить тебя за то, что ты спас мне жизнь, – тихо проговорил он и сжал руку Мэтта.
   – Черт, я в десять раз большим обязан тебе. К тому же мне помогали. А теперь... могу я предложить тебе горячего супа? Ты проголодался?
   – Умираю с голоду, – признался Адриан. – Но я променял бы кастрюлю супа на один стакан холодной воды.
   – Идет, – усмехнулся Мэтт и налил немного воды из стоявшего рядом кувшина. Заметив, что Адриан старается поврежденной рукой дотянуться и взять чашку, он нахмурился: – Так как я очень хорошо тебя знаю, то прошу только об одном: не спеши пользоваться ни рукой, ни ногой. Торопливость и слишком большая нагрузка сведут на нет все мои добрые дела. И еще, как только ты будешь в состоянии – а решать это мне, – ты встретишься с коммодором Пребелом, который очень хочет тебя видеть. Он уже дважды приезжал в госпиталь, чтобы взглянуть на тебя.
   – Приезжал?
   – С небольшой свитой высших чинов. – Мэтт широко улыбнулся и склонил голову набок. – Знаешь, они сделали из тебя настоящего героя. Весь город только и говорит о побеге и о победоносной операции нашего военного флота. Даже бритты и те поражены.
   – Чем? Тем, что я отдал «Орел» корсарам?
   – «Орел» погубила некомпетентность Дженнингса, – напомнил ему Мэтт. – А если бы ты ничего не делал, в настоящий момент «Орел» стоял бы в арабском порту, а мы бы бряцали железными кандалами. Перед своим отбытием Раунтри и Макдональд дали военному министерству подробный отчет о том, как ты спланировал и организовал побег, как настаивал на том, чтобы уничтожить «Орел», даже если бы это стоило жизни всем морякам (хотя я уверен, что здесь они бесстыдно преувеличили – во всяком случае, я на это надеюсь). Они даже рассказали командующему эскадрой, как ты в шторм болтался на вантах двадцать четыре часа, изрыгая проклятия. Должен признать, все это звучит героически.