Ульяна открыла дверь и закрыла ее. Включила свет, огляделась, сама не зная почему. Что-то неосязаемое насторожило ее. Запах? Да, запах. Но чего? Чужой запах, слабый табачный. Она принюхалась. Может быть, в печке что-то не прогорело до конца? Но она топила ее вчера, недолго, просто жгла бумаги. Ну конечно, это запах горелой бумаги, наверняка, сказала она себе и пошла на кухню. Поставила чайник, но ловила себя на том, что настороженность не покидает никак.
А может быть, эта настороженность происходит от другого? От желания присматриваться, прислушиваться? Она вздохнула и с трудом призналась себе, что всякий раз, возвращаясь домой, она ждет чего-то от него, от Купцова, какого-то знака, если угодно. Иногда ей казалось, что придет домой, а он неизвестно как окажется у нее в доме. Или на крыльце, ожидая ее возвращения.
Почему она сама не звонила ему? Это и просто, и сложно объяснить. Она не хотела оказаться в положении человека, которому нужно сочувствовать. Если другой не хочет свое сочувствие высказывать сам. Так принято у людей — человек, который тебе небезразличен, попал в переплет, и ты хочешь его ободрить. Но если этого не происходит, значит, ты ему совершенно безразличен. В общем-то ради того, чтобы это узнать, она и устроила свою мистификацию.
Только Ульяна не знала, насколько трудно ей будет принять безжалостный ответ: она ему безразлична.
Ульяна прошла в коридор, ее взгляд скользнул по металлическому шкафу. Она почувствовала, как сердце сорвалось с привычного места. Замок болтается на петле, он не закрыт.
Она бросилась к шкафу, рванула дверцу. Виски сдавило, в них застучало так громко, будто кто-то по этому железному шкафу долбил кувалдой.
«Скотта» на месте не было.
— О черт! — выругалась она. Все еще не веря собственным глазам, Ульяна оглядывалась по сторонам, пытаясь ухватиться за соломинку — может, она сама, затюканная делами, переставила его и забыла…
Забыла? Переставила? Если бы она слетела с катушек, то такое можно предположить. Она в полном здравии. А это означает, что ружье украли! Более того, открыли дом ключом, а не взломали. Ну почему, почему она не застукала вора на месте. Как тогда… Купцова? Он бы получил свое!
Она металась по дому, осматривая, не пропало ли что-то еще, хотя точно знала, что ничего. Только «скотт-премьер». Внезапно в голове всплыли слова матери: «Я не удивлюсь, если у тебя украдут ружье на самом деле».
Вот тебе и на.
Призывая себя успокоиться и не пороть горячку, она заварила чай, налила Дике здоровенную миску молока.
Она пила чай и думала, как поступить. Искать Ваньку Мокрого — глупо. Надо думать самой. А для этого проанализировать, кому это могло понадобиться больше всех. Кто мог сделать такой заказ. Она засмеялась глупому вопросу. Она еще спрашивает? Она еще думает?
Но ключи от дома? Он не мог их увезти с собой. А когда она была у него в доме, он не отходил от нее ни на шаг. Она пребывала все-таки в своем уме и не впадала в прострацию. Разве что на несколько секунд…
Она вскочила и побежала осмотреть замок. Господи, да этот замок можно открыть без всякой фомки. Одно название — замок.
Предположить, что Купцов сам приехал и влез к ней в дом, она не могла. Но заказать, чтобы украли ружье? Да почему нет? Коллекционер всегда патологическая личность, для которой нет преград в достижении цели. А если он не позвонил, значит, сообщение о краже его не сильно удивило?
Ульяна помотала головой, пытаясь прочистить мысли.
Но они набегали одна на другую, ей ничего не оставалось, как подчиниться главной: завтра она садится в поезд и едет в Москву. Она явится к Купцову и потребует у него признания. А может, позвонить ему? Задать вопрос?
Нет, это вспугнет его, и больше ничего.
23
24
А может быть, эта настороженность происходит от другого? От желания присматриваться, прислушиваться? Она вздохнула и с трудом призналась себе, что всякий раз, возвращаясь домой, она ждет чего-то от него, от Купцова, какого-то знака, если угодно. Иногда ей казалось, что придет домой, а он неизвестно как окажется у нее в доме. Или на крыльце, ожидая ее возвращения.
Почему она сама не звонила ему? Это и просто, и сложно объяснить. Она не хотела оказаться в положении человека, которому нужно сочувствовать. Если другой не хочет свое сочувствие высказывать сам. Так принято у людей — человек, который тебе небезразличен, попал в переплет, и ты хочешь его ободрить. Но если этого не происходит, значит, ты ему совершенно безразличен. В общем-то ради того, чтобы это узнать, она и устроила свою мистификацию.
Только Ульяна не знала, насколько трудно ей будет принять безжалостный ответ: она ему безразлична.
Ульяна прошла в коридор, ее взгляд скользнул по металлическому шкафу. Она почувствовала, как сердце сорвалось с привычного места. Замок болтается на петле, он не закрыт.
Она бросилась к шкафу, рванула дверцу. Виски сдавило, в них застучало так громко, будто кто-то по этому железному шкафу долбил кувалдой.
«Скотта» на месте не было.
— О черт! — выругалась она. Все еще не веря собственным глазам, Ульяна оглядывалась по сторонам, пытаясь ухватиться за соломинку — может, она сама, затюканная делами, переставила его и забыла…
Забыла? Переставила? Если бы она слетела с катушек, то такое можно предположить. Она в полном здравии. А это означает, что ружье украли! Более того, открыли дом ключом, а не взломали. Ну почему, почему она не застукала вора на месте. Как тогда… Купцова? Он бы получил свое!
Она металась по дому, осматривая, не пропало ли что-то еще, хотя точно знала, что ничего. Только «скотт-премьер». Внезапно в голове всплыли слова матери: «Я не удивлюсь, если у тебя украдут ружье на самом деле».
Вот тебе и на.
Призывая себя успокоиться и не пороть горячку, она заварила чай, налила Дике здоровенную миску молока.
Она пила чай и думала, как поступить. Искать Ваньку Мокрого — глупо. Надо думать самой. А для этого проанализировать, кому это могло понадобиться больше всех. Кто мог сделать такой заказ. Она засмеялась глупому вопросу. Она еще спрашивает? Она еще думает?
Но ключи от дома? Он не мог их увезти с собой. А когда она была у него в доме, он не отходил от нее ни на шаг. Она пребывала все-таки в своем уме и не впадала в прострацию. Разве что на несколько секунд…
Она вскочила и побежала осмотреть замок. Господи, да этот замок можно открыть без всякой фомки. Одно название — замок.
Предположить, что Купцов сам приехал и влез к ней в дом, она не могла. Но заказать, чтобы украли ружье? Да почему нет? Коллекционер всегда патологическая личность, для которой нет преград в достижении цели. А если он не позвонил, значит, сообщение о краже его не сильно удивило?
Ульяна помотала головой, пытаясь прочистить мысли.
Но они набегали одна на другую, ей ничего не оставалось, как подчиниться главной: завтра она садится в поезд и едет в Москву. Она явится к Купцову и потребует у него признания. А может, позвонить ему? Задать вопрос?
Нет, это вспугнет его, и больше ничего.
23
Так он женился бы на ней, если бы ружье не украли? — спрашивал он себя в который раз и… Подумать только, как непредсказуем человек. Он уже задает себе вопрос в прошедшем времени, а значит, ответ… известен?
Он, может быть, и женился бы, но… Зачем спешить? Кто его гонит? И ее тоже — кто? Ульяна не девочка, она сама понимает, ей тоже незачем спешить и ошибаться. Да она же сама отказалась выходить за него! А он ей говорил… Разве в шутку? Но вот любовниками они могли бы стать, настоящими любовниками. Что в этом дурного?
Роман поставил чайник и сложил руки на груди. Света уехала от него на рассвете, ей надо было завернуть домой перед тем, как поехать на работу. Вспомнив о ней, он почувствовал, как на душе стало ровно и спокойно. Привычно. Слишком давно он ходит в холостяках, и, надо сказать, это состояние его не тяготит.
Он заварил себе, большую кружку зеленого чая, который назывался странно — «Серебряный порох», но китайцы, которые изобрели самый настоящий порох в давние времена, а также продали ему этот чай, знают, что делают. Он послушно купился на название.
Зеленый чай с утра располагал к размышлениям, к откровенности с самим собой. Вчера он позвонил Ульяне, поздно, почти ночью. В конце концов, он считал себя обязанным выразить свое сочувствие. Ее телефон не отвечал, и, если честно, сначала Купцов испытал облегчение. Он не был уверен, что найдет слова, достойные такого случая. Но потом, снова и снова нажимая на кнопки аппарата, он все отчетливее ощущал, как внутри его пробивается другое чувство, несвоевременное, сказал бы он, и в общем-то беспричинное. Он еще отхлебнул из чашки, поморщился — слишком крепко, но мозги прочищает. Ревность, вот что. Где она? С кем она?
Роман усмехнулся. Мог бы вспомнить, что еще два часа назад в его спальне удовлетворенно посапывала в подушку другая женщина, с которой он занимался любовью на той же кровати, что и с Ульяной. Но в этом нет ничего особенного, Света ему почти жена!
Он уставился в чашку, зелень в ней стала такой же густоты, как глаза Ульяны. Темная зелень. Болото. Чем дольше смотришь, тем сильнее засасывает.
Сейчас он допьет чай и снова попробует набрать ее номер.
Роман набирал и набирал выученные наизусть цифры — никого. Могла бы и сама позвонить, чертыхнулся он. А что сказать? Сообщить ему, что кто-то оказался удачливее, чем он? Да, какой-то коллекционер пошел дальше его, действительно, люди, охваченные страстью обладания, бывают совершенно безудержны в достижении собственной цели. Ведь даже он, вполне владеющий собой человек, позволил себе явиться к ней без приглашения, более того — войти в дом и вцепиться в ружье. Но его-то можно понять и оправдать, у него есть сверхзадача. Завещание предков. Счет в швейцарском банке. Так Купцов успокаивал свою заволновавшуюся совесть.
Роман быстро допил чай и пошел одеваться. От открыл платяной шкаф и окинул взглядом ряд костюмов, плотно висевших в нем. Сегодня день темно-синего, в тонкую полоску, подумал он. Сначала ему придется поехать на завод, потом в министерство — подписывать контракт, из-за него-то Света и выпрыгнула из теплой постели в такую рань — проверить все юридические заморочки. Ближе к вечеру — консультация в мэрии, а вечером… «Дожить бы до вечера», — одернул себя Купцов.
Итак, что у нас в сухом остатке? Ульянин телефон молчит. У его «скотта» нет пары. Она гуляет. Увели налево. Ну и он тоже отправится своей дорогой. Заниматься делами.
Звонок в дверь ударил по ушам. Он был длинный, упорный. Обычно так звонил почтальон, который регулярно приносил ему заказные письма, которые слали ему на домашний адрес из разных мест.
Он бросил на кровать вынутый из шкафа костюм, накинул белый махровый халат, из которого утром вынырнула Света и от ткани до сих пор пахло ее духами. Он поморщился от назойливо-сладкого фруктового аромата. Он не говорил ей, что ему не по себе от этого запаха, считая, что теперь не ему его обонять, все равно они расстались. Но пожалуй, стоит сказать, подумал он, подходя к двери и спотыкаясь о черные лодочки, которые Света оставила у него, предчувствуя, что их связь выходит на новый виток. Она и плащ не взяла, заметил Роман, поправляя съехавшее с вешалки плечо плаща.
Отстегнув цепочку, он открыл оба замка и толкнул металлическую дверь, приготовив любезную улыбку.
Улыбка застыла на его лице, когда он увидел, кто стоит на пороге. Что это? Галлюцинации? Материализация мысли? Он только что думал о ней, и вот она, Ульяна Кузьмина, уже здесь? Но… Или он все еще в виртуальной реальности, переутомился, а зайдя на сайт заказника, увидел ее?
— Ты? — выдохнул он и посторонился.
— Я.
— Но откуда? Ты не позвонила…
— А зачем? Я решила прийти сама и спросить тебя. — Она шагнула в уже знакомую прихожую, которая казалась ей сейчас совсем другой, не такой, как в прошлый раз. Расхристанной поутру, как обычно бывает в неубранных, не подготовленных к дневной жизни квартирах.
— Спросить? — непонимающе повторил Купцов.
— Да, спросить. — Ульяна бросила сумку на пол и сложила руки на груди, зеленые глаза горели, не отрываясь от его карих глаз, а щеки пылали румянцем. — Я знаю, зачем ты это сделал. Но я не понимаю, как ты посмел?
Он смотрел на нее, он чувствовал энергию, которая волнами исходила от нее. Возбуждение Ульяны достигло пика, сейчас он пройдет, этот пик, и тогда можно будет вставить словечко. Не сейчас, говорил он себе, весьма искушенный в отношениях с людьми.
— Как ты посмел украсть у меня ружье? — Внезапно она размахнулась и влепила ему пощечину.
Удар был крепкий, ощутимый, совершенно неожиданный. Перед тем как оставить его, чувство юмора подкинуло Роману ехидную мысль: ты что-то подумал насчет пика возбуждения, Купцов? Так то был не пик. Он будет сейчас…
Ульяна размахнулась еще раз, но Роман схватил ее за руку.
— Не так часто, Улей, — бросил он. — Лучше пореже, а то у меня будет слишком свежий цвет лица. Или, точнее сказать, освежеванный?
Она дергала руку, пытаясь вырваться, но он держал крепко.
— Успокойся, и тогда поговорим.
— Я не могу успокоиться, — шипела она, как рысь, пойманная в петлю. — Я ехала всю ночь, чтобы…
— Чтобы вмазать мне по морде, — усмехнулся он. — Прекрасная мысль. Ты очень правильно поступила.
— Так это, значит, ты? — Ее голос надломился и задрожал.
— А ты думала — нет?
— Я не думала…
— Понимаю, ты просто проверяешь всех подозреваемых в краже. И я первый в этом списке. Кстати, ты уже обратилась в милицию?
— Ага. Как же. — Она скривила губы. — К Ваньке Мокрому. Разбежалась. Его самого с собаками поискать.
— Мне очень жаль, Улей. Правда, жаль.
— Чего тебе жаль? — спросила она, и ее губы задрожали. Напряжение проходило, оставляя боль и неловкость, которые нужно скрыть во что бы то ни стало. Она старалась.
— Что не я украл это ружье, — сказал Роман, глядя в ее темно-зеленые глаза.
Она усмехнулась.
В этот миг Купцов ощутил, как его сердце наполнилось странным чувством, он вдруг осознал себя мужчиной, который должен защитить слабую, несчастную женщину. Сейчас перед ним была не та Ульяна, самодостаточная, отдающая ему себя только потому, что ей так захотелось в тот момент. Сейчас перед ним стояла совершенно растерянная женщина, при всех ее успехах, при всех ее надежных тылах. У нее отняли часть ее, причем помимо ее воли, и она не знает, как, чем, каким пластырем заклеить кровоточащую рану.
Она кинулась к нему. Как ей казалось, она кинулась с обвинениями, но по ее взгляду, в котором не было той, прежней, агрессии, он понял другое: она кинулась к нему искать защиту. Она увидела в нем своего мужчину.
Гордость распирала его грудь. Сама того не понимая, Ульяна пробудила в нем чувство, которое большинство женщин, даже не ведая о том, не подозревая, заталкивают, загоняют в самые глубины мужской натуры, давят, не зная, что им делать с этой мужской гордостью. Она для них обременительна и бесполезна.
— Улей, иди сюда. — Он раскинул руки, полы халата разошлись.
Она вспыхнула, потому что никак не ожидала увидеть то, что увидела. Она внезапно попятилась и споткнулась о женские черные лодочки. Ее взгляд метнулся от них к нему, и в ее глазах он увидел столько боли, что вздрогнул.
Роман поддел туфли большим пальцем ноги и улыбнулся:
— Это в прошлом. Я их выброшу.
Он прижал ее к своему голому напрягшемуся телу и укрыл полами белого махрового халата. Теперь халат пах только ею. Ее волосами, в которые примешался запах поезда, ее губами, которые хранили аромат мятной пастилки, ее куртки, сохранившей запах настоянной на солнце сосны.
— Пойдем, пойдем, — шептал он.
…Она смотрела в знакомый потолок и улыбалась, слушая ровное дыхание Романа. Неужели и впрямь мысли материализуются? Сколько раз она представляла себе, что это снова случится. Во второй раз.
Она только не знала, когда и что явится толчком к этому. Верно говорят, нет худа без добра.
Роман уехал по делам, он опоздал, конечно, но Ульяна об этом не думала. Она бродила по его квартире одна и, надо сказать, чувствовала себя прекрасно. Она больше не думала о том, почему не позвонил ей Роман, она не думала и том, что у нее украли ружье. Что случилось, то уже случилось. А что делать дальше — жизнь распорядится.
Сегодня Ульяна должна уехать обратно, поезд уходит вечером, Роман обещал ее проводить. Отцу Ульяна не позвонила, потому что на этот раз она ехала не к нему.
Перебирая книги на полке, она обнаружила много альбомов по оружию на европейских языках. Прекрасные тома. Каталоги «Сотбис». Она открыла один и тотчас наткнулась на «скотт-премьер», который выставлен на торги. Стартовая цена заштрихована желтым, и рядом поставлен жирный восклицательный знак. Ясно, так Купцов готовился к телефонному разговору с ней.
Потрепанный старинный журнал привлек ее внимание картинкой на обложке — полуобнаженная дива. И подпись: «Турнюр потеряла». Ульяна наморщила лоб, пытаясь сообразить, как выглядела эта часть дамского туалета. Но ясно представить не смогла, потому что половина дамы была трачена временем, словно молью.
Ульяна листала журнал, взгляд скользил по картинкам, которые в начале прошлого века считались эротическими. Ей стало смешно. Стоит включить телевизор, который стоял в этой комнате, и увидишь, что более целомудренные картинки сегодня трудно найти.
Она уже собралась положить журнал на полку, как из него выпал листок в клетку, он, планируя, словно самолетик, осел на ковер. Совершив мягкую посадку, он замер, а Ульяна уставилась на него.
Может ли она его развернуть?
Она огляделась, словно проверяла, не наблюдает ли за ней кто-то, но потом одернула себя — вряд ли Купцов держит в доме камеру наблюдения.
Листок был старый, желтый, рука писавшего дрожала, явно от старости.
«Сын, я хочу кое-что добавить к тому, что сказал тебе третьего дня. Пару к „скотту“ мой папаша заказал после времени, не сразу. Поэтому номера идут не подряд. Ищи нужный номер на ствольной трубке. Надеюсь, тебе повезет больше, чем мне».
Ульяна держала пожелтевший листок и чувствовала, как он дрожит. Так вот почему Купцов тогда пытался открыть ружье? Вот почему он хотел его осмотреть, а она упорствовала и не давала? Ему нужен был для чего-то номер…
Она осторожно положила на место журнал, испытывая неловкость от того, что влезла в чужие тайны. Но почему Купцов хранит такое важное письмо вот так? В старинном журнале?
«Но это его дом, — напомнила она себе. — А ты сама как хранишь свои вещи? У тебя из-под замка крадут самое ценное. Не тебе осуждать других», — одернула себя Ульяна.
Но сейчас у нее не было настроения обижаться на кого-то. И даже на вора? Прямо сейчас и на него тоже. Потому что, не прояви он чудеса ловкости, ее сейчас не было бы здесь.
Зазвонил телефон, Ульяна поколебалась — снять трубку или нет, потом вспомнила, что Роман обещал ей позвонить, и сняла.
— Да?
— Алло? — Женский голос осекся. — Простите, я, наверное… ошиблась.
А может, и нет, усмехнулась Ульяна, вспомнив про черные лодочки и светлый женский плащ, которые перед уходом из дома Роман засунул в мусорное ведро.
Женский голос исчез из трубки, потом снова зазвонил телефон.
Ульяна решила не брать на сей раз трубку — это дама перезванивает, полагая, что ошиблась.
Но телефон звонил и звонил не умолкая, и она решила подойти.
— Почему не отвечаешь? Где ты? — Голос Романа был настороженным.
— Я была в ванной, — сказала она, позволяя ему самому разбираться с подругами.
— Могу себе представить, как хороша ты была, — проворковал он тихо. — Как я хочу сейчас домой! — вздохнул он. — Но я еду в мэрию. У меня сегодня безумный день.
— Ты можешь меня не провожать, — поторопилась Ульяна. — Только скажи, куда девать ключ.
— В любом случае ты берешь его с собой. Но я надеюсь успеть. Слушай, а может, останешься еще на ночь? — Он шумно выдохнул.
— Я одна на хозяйстве в заказнике, Сомыч приедет только через неделю.
— С деловыми женщинами непросто крутить романы даже Роману, — скаламбурил он.
— Но кажется, ты здорово натренировался.
— Ты права, за столько-то лет. Ну, целую. Я еще позвоню.
Если бы она видела свое сияющее лицо сейчас! Но зеркала перед ней не было, и она не знала, как хороша. От сияния глаз ее волосы стали совершенно золотыми, а глаза узкими, как у кошки от наслаждения. Она… она нравится ему, это точно. А он ей? Ох, она бы сказала… Так что же, значит, это вот так бывает, когда ты находишь своего мужчину?
— Светка, будь другом. — Запыхавшийся Купцов ногой распахнул приемную. Руки у него были заняты.
— Буду, — сказала она. — Насколько я понимаю, всем остальным я уже была.
Он разжал руки, и обе коробки шлепнулись на пол.
— Ты очень сообразительная девушка.
— За то ты мне и платишь. — Она усмехнулась и снова повернулась к экрану компьютера. — У нее голос точно такой, как я думала, — сказала она.
— Откуда ты знаешь? — спросил он, поймав себя на том, что и не думает скрывать что-то или отрицать.
— Я звонила тебе днем.
— И?..
— Она сняла трубку.
— А дальше что?
— Я положила трубку.
— Почему?
— А ты как думаешь? — Впервые в ее голосе Купцов услышал что-то, что заставило его повернуться к Светлане. С удивлением он увидел, как обиженно она сложила губы.
— Ты что? — Он пожал плечами. — Ведь мы с тобой…
— Да, мы с тобой… никто. Я просто так, выполняю дополнительные обязанности, не вписанные в договор при найме на работу. Референт по юридическим вопросам.
— Ты и есть референт. По гораздо большим, чем просто юридические, вопросам.
— Конечно, я, к примеру, знаю, что ты не любишь, когда тебе в чашку наливают чай под завязку. Ты любишь, чтобы ниже края на сантиметр. Помнишь, мы были в одном доме, у коллекционера? Нас поили чаем, и хозяйка налила почти под завязку?
— А ты ее схватила за руку, и она обожглась. — Он рассмеялся.
— Я тебя защищала, Купцов.
— Разве я не был благодарен? — спросил он, потом кивнул на коробки. — А это тоже, между прочим, выражение моей благодарности.
— Да неужели? Новый картридж для принтера? Или стереоколонки к компьютеру? Я говорила тебе, что хочу слушать музыку, когда слишком долго жду тебя и не уезжаю с работы. — Она потупила взгляд, делая вид, что рассматривает нижнюю строчку экрана. — К тебе домой.
— Не угадала, — засмеялся он. Потом шумно вздохнул и подошел к ней. — Светка, все когда-то кончается.
— Потому что начинается снова, — скривила губы Светлана, пытаясь не заводиться. Она знала, на что шла, и знала, как это закончится. Ее смутило одно — поворот к новому витку отношений. А по новому витку у нее было только с одним человеком — с ее вечным художником.
— Да, представь себе, снова. Но, я думаю, это в последний раз. — В голосе Романа было что-то, чего она никогда раньше не слышала.
Светлана вздрогнула.
— Вот так вот, да?
— Ага. Ее я ждал всю жизнь. — Он улыбнулся. — Кто бы мне раньше такое сказал — я бы не поверил. — Да, но это все лирика. Перейдем к практике. Итак, я выражаю тебе свою благодарность. — Он кивнул на коробки. — Это тебе, как я уже говорил. Можешь посмотреть и даже… — он сделал паузу, — примерить.
Светлана уставилась на Купцова. Конечно, Роман делал ей подарки. Она любила материальное выражение благодарности, и вовсе не от пристрастия к стяжательству — за ней не водилось такого греха. Но Светлана знала: слова произносить — просто. А потратиться — это уже кое-чего стоит.
Она медленно встала, взяла одну коробку, положила на стол и развязала упаковку. Под крышкой, которая всем своим видом заявляла, что не может прикрывать собой какую-то дешевку, оказалась на самом деле отменная вещь. Голубовато-серый плащ, уложенный ловкими руками нездешних продавщиц, обещал удовольствие.
— Ох! — Она потянулась к плащу.
— Под цвет твоих глаз.
Она развернула плащ, по ее лицу было ясно, как ей он нравится. Нежные щеки заалели от удовольствия.
— Слушай, Роман, а ты здорово влюбился.
— Советую заглянуть во вторую коробку.
— Сейчас. — Она подхватила вторую и торопливо открыла.
Черные лодочки, похожие на ее, на те самые, которые она оставила у него дома.
— Как это понимать? — настороженно спросила она.
— Да ты примерь.
Она сбросила одну туфельку на высоком каблуке и надела новую.
— Точно. Слушай, это же… — Она назвала фирму, от одного названия которой захватывало дух. — Нет, я не понимаю…
— Чего тут понимать? Возмещаю нанесенный материальный ущерб. Я правильно формулирую с юридической точки зрения? — спросил он.
— Смотря что ты хочешь сказать, — осторожно проговорила Светлана, стоя в разных туфлях. Плащ струился, обтекая легкую фигурку.
— Понимаешь, я выбросил твой плащ и туфли. Те, которые ты оставила у меня.
— Выбросил? — Светлана уставилась на Купцова, ее глаза от удивления стали серыми. — А чем они тебе насолили? Что они тебе сделали?
— Да ничем и ничего. — Купцов пожал плечами. — Просто взял и выбросил.
Внезапно до нее дошло. Она расхохоталась. Она хохотала так, как будто ее щекотали.
— Ой, я не могу. Ты выбросил, чтобы она поверила, что меня у тебя больше нет? Она потребовала? Она потребовала выбросить?
— Нет, что ты. Я сам…
— Ну, Купцов, совершенно точно: у тебя начинается новая жизнь. Что ж, удачи тебе. А за одежку спасибо. У меня нет к тебе имущественных претензий. — Она засмеялась. — Никаких.
Светлана была абсолютно права. У Романа началась новая жизнь после отъезда Ульяны. Просыпаясь, он тянулся к телефону, чтобы сказать Ульяне «доброе утро», а вечером не ложился спать без того, чтобы не пожелать приятных снов.
— Я хочу, чтобы ты увидела меня, — заявлял он ей. Она смеялась и спрашивала:
— В каком виде закажете?
— Это ты мне должна сказать в каком, и я явлюсь к тебе во сне, — выспренне произносил он, но по интонации было ясно, в каком именно виде он хотел к ней явиться.
Странное дело, но они почти не упоминали о ружье. Более того, он ловил себя на мысли, что ему сейчас безразлично, что уплыл номер ружья, тот самый, вожделенный, без которого для него закрыт навсегда счет в швейцарском банке. Да есть ли он там на самом деле — его это не заботило ничуть. Его заботило другое, как оказаться поскорее рядом с Ульяной, а если нет, то хотя бы лишний раз услышать ее голос. У нее необыкновенный голос. Голос-мечта.
Она вся необыкновенная. Она двигается, как лесная кошка. И занимается любовью точно так же, как она. Однажды он был свидетелем сцены редкостной. Он забрел в глухой угол дальневосточной тайги и видел брачные игры тигров… Он до сих пор помнит, что от этого зрелища безудержной страсти он чуть не упал с лабаза, устроенного на сосне, где сидел затаившись в ожидании медведя, на которого он тогда охотился.
Покорить такую сильную женщину, как Ульяна Кузьмина, дорогого стоит, гордился он собой.
Как она налетела на него, а? Рука у нее, надо сказать, тяжелая. Он поднес руку к щеке, и ему показалось, она у него горит так же, как от пощечины.
Но… почему он не возмутился, что она его заподозрила в краже? Напротив, он испытал какое-то странное удовлетворение от этого. Значит, в ее глазах он вот такой, рисковый, сильный, готовый на все ради желанного или вожделенного. Однако… Он покрутил головой. И она готова, кажется, связаться с таким. Гм…
Он, может быть, и женился бы, но… Зачем спешить? Кто его гонит? И ее тоже — кто? Ульяна не девочка, она сама понимает, ей тоже незачем спешить и ошибаться. Да она же сама отказалась выходить за него! А он ей говорил… Разве в шутку? Но вот любовниками они могли бы стать, настоящими любовниками. Что в этом дурного?
Роман поставил чайник и сложил руки на груди. Света уехала от него на рассвете, ей надо было завернуть домой перед тем, как поехать на работу. Вспомнив о ней, он почувствовал, как на душе стало ровно и спокойно. Привычно. Слишком давно он ходит в холостяках, и, надо сказать, это состояние его не тяготит.
Он заварил себе, большую кружку зеленого чая, который назывался странно — «Серебряный порох», но китайцы, которые изобрели самый настоящий порох в давние времена, а также продали ему этот чай, знают, что делают. Он послушно купился на название.
Зеленый чай с утра располагал к размышлениям, к откровенности с самим собой. Вчера он позвонил Ульяне, поздно, почти ночью. В конце концов, он считал себя обязанным выразить свое сочувствие. Ее телефон не отвечал, и, если честно, сначала Купцов испытал облегчение. Он не был уверен, что найдет слова, достойные такого случая. Но потом, снова и снова нажимая на кнопки аппарата, он все отчетливее ощущал, как внутри его пробивается другое чувство, несвоевременное, сказал бы он, и в общем-то беспричинное. Он еще отхлебнул из чашки, поморщился — слишком крепко, но мозги прочищает. Ревность, вот что. Где она? С кем она?
Роман усмехнулся. Мог бы вспомнить, что еще два часа назад в его спальне удовлетворенно посапывала в подушку другая женщина, с которой он занимался любовью на той же кровати, что и с Ульяной. Но в этом нет ничего особенного, Света ему почти жена!
Он уставился в чашку, зелень в ней стала такой же густоты, как глаза Ульяны. Темная зелень. Болото. Чем дольше смотришь, тем сильнее засасывает.
Сейчас он допьет чай и снова попробует набрать ее номер.
Роман набирал и набирал выученные наизусть цифры — никого. Могла бы и сама позвонить, чертыхнулся он. А что сказать? Сообщить ему, что кто-то оказался удачливее, чем он? Да, какой-то коллекционер пошел дальше его, действительно, люди, охваченные страстью обладания, бывают совершенно безудержны в достижении собственной цели. Ведь даже он, вполне владеющий собой человек, позволил себе явиться к ней без приглашения, более того — войти в дом и вцепиться в ружье. Но его-то можно понять и оправдать, у него есть сверхзадача. Завещание предков. Счет в швейцарском банке. Так Купцов успокаивал свою заволновавшуюся совесть.
Роман быстро допил чай и пошел одеваться. От открыл платяной шкаф и окинул взглядом ряд костюмов, плотно висевших в нем. Сегодня день темно-синего, в тонкую полоску, подумал он. Сначала ему придется поехать на завод, потом в министерство — подписывать контракт, из-за него-то Света и выпрыгнула из теплой постели в такую рань — проверить все юридические заморочки. Ближе к вечеру — консультация в мэрии, а вечером… «Дожить бы до вечера», — одернул себя Купцов.
Итак, что у нас в сухом остатке? Ульянин телефон молчит. У его «скотта» нет пары. Она гуляет. Увели налево. Ну и он тоже отправится своей дорогой. Заниматься делами.
Звонок в дверь ударил по ушам. Он был длинный, упорный. Обычно так звонил почтальон, который регулярно приносил ему заказные письма, которые слали ему на домашний адрес из разных мест.
Он бросил на кровать вынутый из шкафа костюм, накинул белый махровый халат, из которого утром вынырнула Света и от ткани до сих пор пахло ее духами. Он поморщился от назойливо-сладкого фруктового аромата. Он не говорил ей, что ему не по себе от этого запаха, считая, что теперь не ему его обонять, все равно они расстались. Но пожалуй, стоит сказать, подумал он, подходя к двери и спотыкаясь о черные лодочки, которые Света оставила у него, предчувствуя, что их связь выходит на новый виток. Она и плащ не взяла, заметил Роман, поправляя съехавшее с вешалки плечо плаща.
Отстегнув цепочку, он открыл оба замка и толкнул металлическую дверь, приготовив любезную улыбку.
Улыбка застыла на его лице, когда он увидел, кто стоит на пороге. Что это? Галлюцинации? Материализация мысли? Он только что думал о ней, и вот она, Ульяна Кузьмина, уже здесь? Но… Или он все еще в виртуальной реальности, переутомился, а зайдя на сайт заказника, увидел ее?
— Ты? — выдохнул он и посторонился.
— Я.
— Но откуда? Ты не позвонила…
— А зачем? Я решила прийти сама и спросить тебя. — Она шагнула в уже знакомую прихожую, которая казалась ей сейчас совсем другой, не такой, как в прошлый раз. Расхристанной поутру, как обычно бывает в неубранных, не подготовленных к дневной жизни квартирах.
— Спросить? — непонимающе повторил Купцов.
— Да, спросить. — Ульяна бросила сумку на пол и сложила руки на груди, зеленые глаза горели, не отрываясь от его карих глаз, а щеки пылали румянцем. — Я знаю, зачем ты это сделал. Но я не понимаю, как ты посмел?
Он смотрел на нее, он чувствовал энергию, которая волнами исходила от нее. Возбуждение Ульяны достигло пика, сейчас он пройдет, этот пик, и тогда можно будет вставить словечко. Не сейчас, говорил он себе, весьма искушенный в отношениях с людьми.
— Как ты посмел украсть у меня ружье? — Внезапно она размахнулась и влепила ему пощечину.
Удар был крепкий, ощутимый, совершенно неожиданный. Перед тем как оставить его, чувство юмора подкинуло Роману ехидную мысль: ты что-то подумал насчет пика возбуждения, Купцов? Так то был не пик. Он будет сейчас…
Ульяна размахнулась еще раз, но Роман схватил ее за руку.
— Не так часто, Улей, — бросил он. — Лучше пореже, а то у меня будет слишком свежий цвет лица. Или, точнее сказать, освежеванный?
Она дергала руку, пытаясь вырваться, но он держал крепко.
— Успокойся, и тогда поговорим.
— Я не могу успокоиться, — шипела она, как рысь, пойманная в петлю. — Я ехала всю ночь, чтобы…
— Чтобы вмазать мне по морде, — усмехнулся он. — Прекрасная мысль. Ты очень правильно поступила.
— Так это, значит, ты? — Ее голос надломился и задрожал.
— А ты думала — нет?
— Я не думала…
— Понимаю, ты просто проверяешь всех подозреваемых в краже. И я первый в этом списке. Кстати, ты уже обратилась в милицию?
— Ага. Как же. — Она скривила губы. — К Ваньке Мокрому. Разбежалась. Его самого с собаками поискать.
— Мне очень жаль, Улей. Правда, жаль.
— Чего тебе жаль? — спросила она, и ее губы задрожали. Напряжение проходило, оставляя боль и неловкость, которые нужно скрыть во что бы то ни стало. Она старалась.
— Что не я украл это ружье, — сказал Роман, глядя в ее темно-зеленые глаза.
Она усмехнулась.
В этот миг Купцов ощутил, как его сердце наполнилось странным чувством, он вдруг осознал себя мужчиной, который должен защитить слабую, несчастную женщину. Сейчас перед ним была не та Ульяна, самодостаточная, отдающая ему себя только потому, что ей так захотелось в тот момент. Сейчас перед ним стояла совершенно растерянная женщина, при всех ее успехах, при всех ее надежных тылах. У нее отняли часть ее, причем помимо ее воли, и она не знает, как, чем, каким пластырем заклеить кровоточащую рану.
Она кинулась к нему. Как ей казалось, она кинулась с обвинениями, но по ее взгляду, в котором не было той, прежней, агрессии, он понял другое: она кинулась к нему искать защиту. Она увидела в нем своего мужчину.
Гордость распирала его грудь. Сама того не понимая, Ульяна пробудила в нем чувство, которое большинство женщин, даже не ведая о том, не подозревая, заталкивают, загоняют в самые глубины мужской натуры, давят, не зная, что им делать с этой мужской гордостью. Она для них обременительна и бесполезна.
— Улей, иди сюда. — Он раскинул руки, полы халата разошлись.
Она вспыхнула, потому что никак не ожидала увидеть то, что увидела. Она внезапно попятилась и споткнулась о женские черные лодочки. Ее взгляд метнулся от них к нему, и в ее глазах он увидел столько боли, что вздрогнул.
Роман поддел туфли большим пальцем ноги и улыбнулся:
— Это в прошлом. Я их выброшу.
Он прижал ее к своему голому напрягшемуся телу и укрыл полами белого махрового халата. Теперь халат пах только ею. Ее волосами, в которые примешался запах поезда, ее губами, которые хранили аромат мятной пастилки, ее куртки, сохранившей запах настоянной на солнце сосны.
— Пойдем, пойдем, — шептал он.
…Она смотрела в знакомый потолок и улыбалась, слушая ровное дыхание Романа. Неужели и впрямь мысли материализуются? Сколько раз она представляла себе, что это снова случится. Во второй раз.
Она только не знала, когда и что явится толчком к этому. Верно говорят, нет худа без добра.
Роман уехал по делам, он опоздал, конечно, но Ульяна об этом не думала. Она бродила по его квартире одна и, надо сказать, чувствовала себя прекрасно. Она больше не думала о том, почему не позвонил ей Роман, она не думала и том, что у нее украли ружье. Что случилось, то уже случилось. А что делать дальше — жизнь распорядится.
Сегодня Ульяна должна уехать обратно, поезд уходит вечером, Роман обещал ее проводить. Отцу Ульяна не позвонила, потому что на этот раз она ехала не к нему.
Перебирая книги на полке, она обнаружила много альбомов по оружию на европейских языках. Прекрасные тома. Каталоги «Сотбис». Она открыла один и тотчас наткнулась на «скотт-премьер», который выставлен на торги. Стартовая цена заштрихована желтым, и рядом поставлен жирный восклицательный знак. Ясно, так Купцов готовился к телефонному разговору с ней.
Потрепанный старинный журнал привлек ее внимание картинкой на обложке — полуобнаженная дива. И подпись: «Турнюр потеряла». Ульяна наморщила лоб, пытаясь сообразить, как выглядела эта часть дамского туалета. Но ясно представить не смогла, потому что половина дамы была трачена временем, словно молью.
Ульяна листала журнал, взгляд скользил по картинкам, которые в начале прошлого века считались эротическими. Ей стало смешно. Стоит включить телевизор, который стоял в этой комнате, и увидишь, что более целомудренные картинки сегодня трудно найти.
Она уже собралась положить журнал на полку, как из него выпал листок в клетку, он, планируя, словно самолетик, осел на ковер. Совершив мягкую посадку, он замер, а Ульяна уставилась на него.
Может ли она его развернуть?
Она огляделась, словно проверяла, не наблюдает ли за ней кто-то, но потом одернула себя — вряд ли Купцов держит в доме камеру наблюдения.
Листок был старый, желтый, рука писавшего дрожала, явно от старости.
«Сын, я хочу кое-что добавить к тому, что сказал тебе третьего дня. Пару к „скотту“ мой папаша заказал после времени, не сразу. Поэтому номера идут не подряд. Ищи нужный номер на ствольной трубке. Надеюсь, тебе повезет больше, чем мне».
Ульяна держала пожелтевший листок и чувствовала, как он дрожит. Так вот почему Купцов тогда пытался открыть ружье? Вот почему он хотел его осмотреть, а она упорствовала и не давала? Ему нужен был для чего-то номер…
Она осторожно положила на место журнал, испытывая неловкость от того, что влезла в чужие тайны. Но почему Купцов хранит такое важное письмо вот так? В старинном журнале?
«Но это его дом, — напомнила она себе. — А ты сама как хранишь свои вещи? У тебя из-под замка крадут самое ценное. Не тебе осуждать других», — одернула себя Ульяна.
Но сейчас у нее не было настроения обижаться на кого-то. И даже на вора? Прямо сейчас и на него тоже. Потому что, не прояви он чудеса ловкости, ее сейчас не было бы здесь.
Зазвонил телефон, Ульяна поколебалась — снять трубку или нет, потом вспомнила, что Роман обещал ей позвонить, и сняла.
— Да?
— Алло? — Женский голос осекся. — Простите, я, наверное… ошиблась.
А может, и нет, усмехнулась Ульяна, вспомнив про черные лодочки и светлый женский плащ, которые перед уходом из дома Роман засунул в мусорное ведро.
Женский голос исчез из трубки, потом снова зазвонил телефон.
Ульяна решила не брать на сей раз трубку — это дама перезванивает, полагая, что ошиблась.
Но телефон звонил и звонил не умолкая, и она решила подойти.
— Почему не отвечаешь? Где ты? — Голос Романа был настороженным.
— Я была в ванной, — сказала она, позволяя ему самому разбираться с подругами.
— Могу себе представить, как хороша ты была, — проворковал он тихо. — Как я хочу сейчас домой! — вздохнул он. — Но я еду в мэрию. У меня сегодня безумный день.
— Ты можешь меня не провожать, — поторопилась Ульяна. — Только скажи, куда девать ключ.
— В любом случае ты берешь его с собой. Но я надеюсь успеть. Слушай, а может, останешься еще на ночь? — Он шумно выдохнул.
— Я одна на хозяйстве в заказнике, Сомыч приедет только через неделю.
— С деловыми женщинами непросто крутить романы даже Роману, — скаламбурил он.
— Но кажется, ты здорово натренировался.
— Ты права, за столько-то лет. Ну, целую. Я еще позвоню.
Если бы она видела свое сияющее лицо сейчас! Но зеркала перед ней не было, и она не знала, как хороша. От сияния глаз ее волосы стали совершенно золотыми, а глаза узкими, как у кошки от наслаждения. Она… она нравится ему, это точно. А он ей? Ох, она бы сказала… Так что же, значит, это вот так бывает, когда ты находишь своего мужчину?
— Светка, будь другом. — Запыхавшийся Купцов ногой распахнул приемную. Руки у него были заняты.
— Буду, — сказала она. — Насколько я понимаю, всем остальным я уже была.
Он разжал руки, и обе коробки шлепнулись на пол.
— Ты очень сообразительная девушка.
— За то ты мне и платишь. — Она усмехнулась и снова повернулась к экрану компьютера. — У нее голос точно такой, как я думала, — сказала она.
— Откуда ты знаешь? — спросил он, поймав себя на том, что и не думает скрывать что-то или отрицать.
— Я звонила тебе днем.
— И?..
— Она сняла трубку.
— А дальше что?
— Я положила трубку.
— Почему?
— А ты как думаешь? — Впервые в ее голосе Купцов услышал что-то, что заставило его повернуться к Светлане. С удивлением он увидел, как обиженно она сложила губы.
— Ты что? — Он пожал плечами. — Ведь мы с тобой…
— Да, мы с тобой… никто. Я просто так, выполняю дополнительные обязанности, не вписанные в договор при найме на работу. Референт по юридическим вопросам.
— Ты и есть референт. По гораздо большим, чем просто юридические, вопросам.
— Конечно, я, к примеру, знаю, что ты не любишь, когда тебе в чашку наливают чай под завязку. Ты любишь, чтобы ниже края на сантиметр. Помнишь, мы были в одном доме, у коллекционера? Нас поили чаем, и хозяйка налила почти под завязку?
— А ты ее схватила за руку, и она обожглась. — Он рассмеялся.
— Я тебя защищала, Купцов.
— Разве я не был благодарен? — спросил он, потом кивнул на коробки. — А это тоже, между прочим, выражение моей благодарности.
— Да неужели? Новый картридж для принтера? Или стереоколонки к компьютеру? Я говорила тебе, что хочу слушать музыку, когда слишком долго жду тебя и не уезжаю с работы. — Она потупила взгляд, делая вид, что рассматривает нижнюю строчку экрана. — К тебе домой.
— Не угадала, — засмеялся он. Потом шумно вздохнул и подошел к ней. — Светка, все когда-то кончается.
— Потому что начинается снова, — скривила губы Светлана, пытаясь не заводиться. Она знала, на что шла, и знала, как это закончится. Ее смутило одно — поворот к новому витку отношений. А по новому витку у нее было только с одним человеком — с ее вечным художником.
— Да, представь себе, снова. Но, я думаю, это в последний раз. — В голосе Романа было что-то, чего она никогда раньше не слышала.
Светлана вздрогнула.
— Вот так вот, да?
— Ага. Ее я ждал всю жизнь. — Он улыбнулся. — Кто бы мне раньше такое сказал — я бы не поверил. — Да, но это все лирика. Перейдем к практике. Итак, я выражаю тебе свою благодарность. — Он кивнул на коробки. — Это тебе, как я уже говорил. Можешь посмотреть и даже… — он сделал паузу, — примерить.
Светлана уставилась на Купцова. Конечно, Роман делал ей подарки. Она любила материальное выражение благодарности, и вовсе не от пристрастия к стяжательству — за ней не водилось такого греха. Но Светлана знала: слова произносить — просто. А потратиться — это уже кое-чего стоит.
Она медленно встала, взяла одну коробку, положила на стол и развязала упаковку. Под крышкой, которая всем своим видом заявляла, что не может прикрывать собой какую-то дешевку, оказалась на самом деле отменная вещь. Голубовато-серый плащ, уложенный ловкими руками нездешних продавщиц, обещал удовольствие.
— Ох! — Она потянулась к плащу.
— Под цвет твоих глаз.
Она развернула плащ, по ее лицу было ясно, как ей он нравится. Нежные щеки заалели от удовольствия.
— Слушай, Роман, а ты здорово влюбился.
— Советую заглянуть во вторую коробку.
— Сейчас. — Она подхватила вторую и торопливо открыла.
Черные лодочки, похожие на ее, на те самые, которые она оставила у него дома.
— Как это понимать? — настороженно спросила она.
— Да ты примерь.
Она сбросила одну туфельку на высоком каблуке и надела новую.
— Точно. Слушай, это же… — Она назвала фирму, от одного названия которой захватывало дух. — Нет, я не понимаю…
— Чего тут понимать? Возмещаю нанесенный материальный ущерб. Я правильно формулирую с юридической точки зрения? — спросил он.
— Смотря что ты хочешь сказать, — осторожно проговорила Светлана, стоя в разных туфлях. Плащ струился, обтекая легкую фигурку.
— Понимаешь, я выбросил твой плащ и туфли. Те, которые ты оставила у меня.
— Выбросил? — Светлана уставилась на Купцова, ее глаза от удивления стали серыми. — А чем они тебе насолили? Что они тебе сделали?
— Да ничем и ничего. — Купцов пожал плечами. — Просто взял и выбросил.
Внезапно до нее дошло. Она расхохоталась. Она хохотала так, как будто ее щекотали.
— Ой, я не могу. Ты выбросил, чтобы она поверила, что меня у тебя больше нет? Она потребовала? Она потребовала выбросить?
— Нет, что ты. Я сам…
— Ну, Купцов, совершенно точно: у тебя начинается новая жизнь. Что ж, удачи тебе. А за одежку спасибо. У меня нет к тебе имущественных претензий. — Она засмеялась. — Никаких.
Светлана была абсолютно права. У Романа началась новая жизнь после отъезда Ульяны. Просыпаясь, он тянулся к телефону, чтобы сказать Ульяне «доброе утро», а вечером не ложился спать без того, чтобы не пожелать приятных снов.
— Я хочу, чтобы ты увидела меня, — заявлял он ей. Она смеялась и спрашивала:
— В каком виде закажете?
— Это ты мне должна сказать в каком, и я явлюсь к тебе во сне, — выспренне произносил он, но по интонации было ясно, в каком именно виде он хотел к ней явиться.
Странное дело, но они почти не упоминали о ружье. Более того, он ловил себя на мысли, что ему сейчас безразлично, что уплыл номер ружья, тот самый, вожделенный, без которого для него закрыт навсегда счет в швейцарском банке. Да есть ли он там на самом деле — его это не заботило ничуть. Его заботило другое, как оказаться поскорее рядом с Ульяной, а если нет, то хотя бы лишний раз услышать ее голос. У нее необыкновенный голос. Голос-мечта.
Она вся необыкновенная. Она двигается, как лесная кошка. И занимается любовью точно так же, как она. Однажды он был свидетелем сцены редкостной. Он забрел в глухой угол дальневосточной тайги и видел брачные игры тигров… Он до сих пор помнит, что от этого зрелища безудержной страсти он чуть не упал с лабаза, устроенного на сосне, где сидел затаившись в ожидании медведя, на которого он тогда охотился.
Покорить такую сильную женщину, как Ульяна Кузьмина, дорогого стоит, гордился он собой.
Как она налетела на него, а? Рука у нее, надо сказать, тяжелая. Он поднес руку к щеке, и ему показалось, она у него горит так же, как от пощечины.
Но… почему он не возмутился, что она его заподозрила в краже? Напротив, он испытал какое-то странное удовлетворение от этого. Значит, в ее глазах он вот такой, рисковый, сильный, готовый на все ради желанного или вожделенного. Однако… Он покрутил головой. И она готова, кажется, связаться с таким. Гм…
24
— А вот и мы, — просияла Надюша, спускаясь следом за Сомычем на гравийную площадку перед поездом. В ту же секунду проводницы выставили свои желтые флажки, и тепловоз потащил старенькие вагоны дальше, на конечную станцию, в Инюг. На площадке «233 км» поезд стоит две минуты.
Надюша раскрыла объятия и стиснула Ульяну, которая кинулась к ней. Надюша понимающе подмигнула мужу, мол, видишь сам, как я права. Обычно Ульяна не выражала своих чувств столь открыто. Она бы сдержанно чмокнула воздух возле щеки Надюши или, скорее, пожала бы руку.
Сомыч и сам видел, как переменилась Ульяна, ее плавные движения словно наполнились новым смыслом, она как будто призывала любоваться собой, хотела, чтобы на нее смотрели и удивлялись.
— Ну как, герр директор? — стиснул он руку Ульяны повыше локтя и обратил внимание, что рука не напряглась. Настороженность исчезла, а вместо нее появилась доверчивость.
Надюша раскрыла объятия и стиснула Ульяну, которая кинулась к ней. Надюша понимающе подмигнула мужу, мол, видишь сам, как я права. Обычно Ульяна не выражала своих чувств столь открыто. Она бы сдержанно чмокнула воздух возле щеки Надюши или, скорее, пожала бы руку.
Сомыч и сам видел, как переменилась Ульяна, ее плавные движения словно наполнились новым смыслом, она как будто призывала любоваться собой, хотела, чтобы на нее смотрели и удивлялись.
— Ну как, герр директор? — стиснул он руку Ульяны повыше локтя и обратил внимание, что рука не напряглась. Настороженность исчезла, а вместо нее появилась доверчивость.