— Ох, Сомыч, ты уже шпрехаешь по-немецки.
— С кем поведешься, от того и наберешься. Сама знаешь, сама такая, — с полунамеком заметил он, подмигивая.
Ульяна засмеялась, она поняла так, как надо, только не поверила — откуда ему-то знать, с кем она повелась и чего от него набралась?
— Как, все в норме на нашем посту? — Он сурово свел брови.
— Д-да. На посту — да.
Они шли по дорожке к почте, возле синего домика которой Ульяна поставила машину. Она рассказывала про исполненные заказы, о новых заявках. Более того, появились заявки на осенний сезон и даже на зимний. Охотники из Москвы хотели погоняться за кабанами и лосями.
— Я тоже не спал на ходу в этой самой Германии. А сынок у нас какой правильный, да, жена?
— Он…
— Не важно, что не твой кровный, но ты над ним успела потрудиться. Без тебя он бы сидел не там…
— Но я не…
— Ты знаешь, что ему привила? Широту взглядов. Ты сама покаталась по всему миру, увидела, что люди везде живут, нормальные люди. Если ты хочешь, тоже можешь пожить, не только на этой станции или в нашем заказнике. А где-то еще. Вот сын поживет там, чему-то научится и вполне может закрутить новые дела здесь, когда захочет вернуться. Кругозор-то другой у него теперь. Ты ему, сама не замечая того, Надюша, открыла горизонты.
— Что ж, может быть, и так, — подумав, согласилась жена. Потом повернулась к Ульяне: — А как твои личные дела? — Она не стала уточнять какие, хотела послушать ответ. Потому что, отвечая на столь общий вопрос, человек сам расставляет новости по местам, в зависимости от их важности для него самого.
— Он звонит и утром, и вечером. — Она засмеялась. — Уже Дика вздрагивает. Если бы она умела говорить, то взяла бы трубку и как следует его отлаяла!
Надюша засмеялась:
— Что же он говорит?
— С добрым утром…
— А вечером?
— Спокойной ночи. Посмотри на меня во сне.
— Ты смотришь?
— Бывает, что он прорывается. — Она засмеялась. — Никуда не денешься.
— Ты ездила в Москву? — Надюша испытующе посмотрела на Ульяну.
— Тс-с. Не говори Сомычу, что я оставляла свой пост. Так надо было.
Надюша засмеялась.
— Над чем смеемся? — обернулся Сомыч, уже взявшись за ручку дверцы Ульяниного «уазика».
— Над мужиками, конечно, над чем еще, — фыркнула Надюша. — О них без смеха и без слез не поговоришь.
— Да уж, — отозвалась Ульяна, влезая за руль. — Кстати, у меня неприятности.
— Что такое стряслось? — изумился Сомыч. — По тебе не скажешь.
— «Скотт» украли. Залезли в дом и украли.
— Ты мне голову-то не морочь, — погрозил он пальцем. — Ты ведь сама дала ту дезу в сайт.
— Сама-то сама, — заметила Ульяна, заводя двигатель, — но только его через два дня на самом деле украли.
— Да ты что! — выдохнула Надюша. — Ты заявила в милицию?
— Ваньке Мокрому, что ли? — Она усмехнулась, поворачивая в сторону леса. Колеса прыгали на бетонке, всех трясло, но это было привычное чувство — приятное подтверждение, что не пешком идешь, а едешь. — Вот Сомыча жду, чтобы он нажал на все кнопки.
— Нажму, — пообещал он, удивляясь про себя Надюшиному нюху. Неужели она все правильно рассчитала? Вот голова у его жены! Прямо ясновидящая Надежда. Надежда, какое правильное имя. Без Надежды ничего не бывает в этой жизни.
— Спасибо, Сомыч, я так и думала, что ты мне поможешь.
Ульяна высадила Сомовых возле ворот, помахала Красиле рукой. Ах как он радовался, как прыгал, увидев долгожданных хозяев! Надюша дала ему печенье, специально сохранила в кармане из самолетного обеда. Пес проглотил его, не жуя, и облизал ей руки.
Ульяна поехала в райцентр, куда накануне отвезла мешок лекарственных трав, хорошо высушенных. Ей надо проверить, как с ними обошлись сортировщики.
Сомовы, оставшись одни, переглянулись.
— Слушай, жена, пойду проверю, туда ли спрятано ружье.
Он прошел в кабинет, открыл дверцу сейфа и удовлетворенно крякнул. «Скотт», цел и невредим, стоял в углу сейфа. Ружье ждало своего часа — когда его найдут.
Сейчас это время еще не пришло. Пускай потомится.
Но и самого Николая Степановича что-то томило, как будто он увидел нечто, но не рассмотрел как следует. Что это было? Что-то мимолетное, мгновенное, что?
Когда он вышел из кабинета, жена протянула к нему руки, как она делала всегда, когда они откуда-то возвращались:
— Ну, здравствуй, дорогой. Наконец-то мы дома.
— Стоп! — Он схватил ее за руку. — Вспомнил!
— Что ты вспомнил, что уже наконец дома? — Она насмешливо сощурилась. — Или ты со мной всегда и везде чувствуешь себя дома? Конечно, везде со своим самоваром…
— Я не о том. Я вспомнил, что заметил. Только не сразу понял. А ты, интересно, заметила?
— Что?
— Колечко. У Ульяны на руке было колечко. Надюша свела брови.
— Правда? Но я не заметила. Почему бы это? — спросила она себя. — Неужели я не заметила подаренного бриллианта? — Она засмеялась.
— Потому ты и не заметила, что оно не бриллиантовое. Это птичье колечко.
— Ты думаешь? Но ведь она свое отправила в Лондон? Иначе кто бы ее туда пригласил?
— Значит, кто-то дал ей колечко, которое никуда не отправил. Вот так-то.
— А ты думаешь, это он?
— А ты как думаешь? — В его глазах было самое настоящее торжество. Мол, и он тоже кое-что понимает в этой жизни.
Ульяна, не давая себе отчета, то и дело поворачивала левую руку так, чтобы скользнуть взглядом по мизинцу левой руки, на котором надето простенькое алюминиевое колечко. Оно с птичьей лапки. Только не отосланное никуда. Этот человек считает своей собственностью все, что ему попадает в руки, подумала она, усмехаясь.
— Я хочу тебя попросить об одном одолжении, — сказал ей Роман, когда прощался с ней в купе поезда, увозившего ее из Москвы.
— О каком? — с готовностью спросила она, не в силах сдержать сияющую улыбку.
Он вынул что-то из кармана.
— Дай мне твою руку.
Ее сердце бешено помчалось, она отдернула руку за спину и посмотрела на него. Он что же, вот так, без всяких слов, хочет ей… А что он хочет? Кто сказал, что он это хочет?
— Не бойся, оно не тугое.
— Я вообще ничего не боюсь, — вскинула она голову.
— Я уже понял. — Он засмеялся. — Явиться в логово к грабителю — это бесстрашный поступок.
— А разве ты не…
— Я не грабитель, я… захватчик! — Он наклонился к ней, его губы захватили ее нижнюю губу.
— О-ох, — простонала она и почувствовала, как колени задрожали.
— Теперь ты понимаешь, о чем я говорю? — Голос Романа стал хриплым. — Или вот… — Он наклонился и прихватил зубами мочку ее уха.
— Перестань, на нас люди смотрят, — прошептала Ульяна и закрыла глаза.
— Вот, правильно, закрой глаза и ничего не увидишь. Она тихонько засмеялась и не стала спорить. Проводница шла по вагону, призывая провожающих выйти.
— Как жаль. Может, мне прокатиться до первой станции? Где первая остановка?
— Во Владимире. Он улыбнулся:
— Печально, сегодня это для меня далеко, по времени. А так… хоть на край света…
— Этот поезд не идет на край света.
— Я не с поездом на край света, а с тобой. — Он ткнулся носом в ее нос. — Ну, давай скорей свой пальчик. Видишь, края колечка не запаяны и не будет жать, правда?
Она протянула руку, пальцы слегка дрожали.
Он взял ее за мизинец и медленно надел кольцо на палец.
— Это… вальдшнепиное, — удивленно прошептала она, испытывая странное чувство.
— Ты видела его у меня дома. Помнишь, когда в первый раз… ко мне залетала в комнату.
Она засмеялась и поднесла кольцо к глазам.
— Но… но… там не было этой даты, — сказала Ульяна, и теперь она могла определить охватившее ее чувство. Так чувствует себя окольцованная птица. Ее сердце билось неровно, нервно, по ее лицу Купцов понял, что происходит с ней.
— Я хочу, чтобы эта дата была нашей с тобой датой. Ты понимаешь? Видишь, день, месяц, год. Это — сегодня.
Она подняла на него зеленые глаза, сощурилась.
— Так что же, я напоминаю тебе окольцованного вальдшнепа?
Он улыбнулся, наклонился к ней и поцеловал в нос.
— Лети, летай где хочешь, но ты моя. Понимаешь?
— Но я тоже должна тебя окольцевать в таком случае!
— Чуть позже, Улей. Чуть позже… Я хотел сделать это, провожая тебя в Лондон, но я сам уезжаю…
— Надолго?
— Я вернусь в один день с тобой. — Он улыбнулся. — Но тебя встретят. Я распоряжусь.
— Спасибо.
Она не снимала это кольцо ни днем ни ночью. Она поедет с ним в Лондон, и все обомлеют, когда увидят, что у нее есть еще одно кольцо, но она никому его не отдаст.
Ульяна не узнавала себя. Если раньше ей поскорее хотелось уехать на конференцию и она ждала этого события как самого большого и невероятного приключения в жизни, то теперь эта поездка казалась помехой. Она лениво ворошила страницы собственного выступления и мечтала поскорее вернуться. Чтобы потом… чтобы потом произошли главные перемены в ее жизни.
Она не сомневалась, что эти перемены произойдут. Однажды вечером она вынула шкатулку, подаренную Зинаидой, и положила ее рядом с компьютером. Что ж, недалек тот час, когда она узнает, что приготовила ей хитрая тетка.
«Неужели Зинаида на самом деле знала о том, что „приманка“ сработает? — спрашивала себя Ульяна. — Но ведь сработала, и надо в этом честно признаться», — говорила она себе. Тетка заставила ее думать о замужестве, и мысль — уже в который раз Ульяна убеждалась в этом — материализуется.
25
26
— С кем поведешься, от того и наберешься. Сама знаешь, сама такая, — с полунамеком заметил он, подмигивая.
Ульяна засмеялась, она поняла так, как надо, только не поверила — откуда ему-то знать, с кем она повелась и чего от него набралась?
— Как, все в норме на нашем посту? — Он сурово свел брови.
— Д-да. На посту — да.
Они шли по дорожке к почте, возле синего домика которой Ульяна поставила машину. Она рассказывала про исполненные заказы, о новых заявках. Более того, появились заявки на осенний сезон и даже на зимний. Охотники из Москвы хотели погоняться за кабанами и лосями.
— Я тоже не спал на ходу в этой самой Германии. А сынок у нас какой правильный, да, жена?
— Он…
— Не важно, что не твой кровный, но ты над ним успела потрудиться. Без тебя он бы сидел не там…
— Но я не…
— Ты знаешь, что ему привила? Широту взглядов. Ты сама покаталась по всему миру, увидела, что люди везде живут, нормальные люди. Если ты хочешь, тоже можешь пожить, не только на этой станции или в нашем заказнике. А где-то еще. Вот сын поживет там, чему-то научится и вполне может закрутить новые дела здесь, когда захочет вернуться. Кругозор-то другой у него теперь. Ты ему, сама не замечая того, Надюша, открыла горизонты.
— Что ж, может быть, и так, — подумав, согласилась жена. Потом повернулась к Ульяне: — А как твои личные дела? — Она не стала уточнять какие, хотела послушать ответ. Потому что, отвечая на столь общий вопрос, человек сам расставляет новости по местам, в зависимости от их важности для него самого.
— Он звонит и утром, и вечером. — Она засмеялась. — Уже Дика вздрагивает. Если бы она умела говорить, то взяла бы трубку и как следует его отлаяла!
Надюша засмеялась:
— Что же он говорит?
— С добрым утром…
— А вечером?
— Спокойной ночи. Посмотри на меня во сне.
— Ты смотришь?
— Бывает, что он прорывается. — Она засмеялась. — Никуда не денешься.
— Ты ездила в Москву? — Надюша испытующе посмотрела на Ульяну.
— Тс-с. Не говори Сомычу, что я оставляла свой пост. Так надо было.
Надюша засмеялась.
— Над чем смеемся? — обернулся Сомыч, уже взявшись за ручку дверцы Ульяниного «уазика».
— Над мужиками, конечно, над чем еще, — фыркнула Надюша. — О них без смеха и без слез не поговоришь.
— Да уж, — отозвалась Ульяна, влезая за руль. — Кстати, у меня неприятности.
— Что такое стряслось? — изумился Сомыч. — По тебе не скажешь.
— «Скотт» украли. Залезли в дом и украли.
— Ты мне голову-то не морочь, — погрозил он пальцем. — Ты ведь сама дала ту дезу в сайт.
— Сама-то сама, — заметила Ульяна, заводя двигатель, — но только его через два дня на самом деле украли.
— Да ты что! — выдохнула Надюша. — Ты заявила в милицию?
— Ваньке Мокрому, что ли? — Она усмехнулась, поворачивая в сторону леса. Колеса прыгали на бетонке, всех трясло, но это было привычное чувство — приятное подтверждение, что не пешком идешь, а едешь. — Вот Сомыча жду, чтобы он нажал на все кнопки.
— Нажму, — пообещал он, удивляясь про себя Надюшиному нюху. Неужели она все правильно рассчитала? Вот голова у его жены! Прямо ясновидящая Надежда. Надежда, какое правильное имя. Без Надежды ничего не бывает в этой жизни.
— Спасибо, Сомыч, я так и думала, что ты мне поможешь.
Ульяна высадила Сомовых возле ворот, помахала Красиле рукой. Ах как он радовался, как прыгал, увидев долгожданных хозяев! Надюша дала ему печенье, специально сохранила в кармане из самолетного обеда. Пес проглотил его, не жуя, и облизал ей руки.
Ульяна поехала в райцентр, куда накануне отвезла мешок лекарственных трав, хорошо высушенных. Ей надо проверить, как с ними обошлись сортировщики.
Сомовы, оставшись одни, переглянулись.
— Слушай, жена, пойду проверю, туда ли спрятано ружье.
Он прошел в кабинет, открыл дверцу сейфа и удовлетворенно крякнул. «Скотт», цел и невредим, стоял в углу сейфа. Ружье ждало своего часа — когда его найдут.
Сейчас это время еще не пришло. Пускай потомится.
Но и самого Николая Степановича что-то томило, как будто он увидел нечто, но не рассмотрел как следует. Что это было? Что-то мимолетное, мгновенное, что?
Когда он вышел из кабинета, жена протянула к нему руки, как она делала всегда, когда они откуда-то возвращались:
— Ну, здравствуй, дорогой. Наконец-то мы дома.
— Стоп! — Он схватил ее за руку. — Вспомнил!
— Что ты вспомнил, что уже наконец дома? — Она насмешливо сощурилась. — Или ты со мной всегда и везде чувствуешь себя дома? Конечно, везде со своим самоваром…
— Я не о том. Я вспомнил, что заметил. Только не сразу понял. А ты, интересно, заметила?
— Что?
— Колечко. У Ульяны на руке было колечко. Надюша свела брови.
— Правда? Но я не заметила. Почему бы это? — спросила она себя. — Неужели я не заметила подаренного бриллианта? — Она засмеялась.
— Потому ты и не заметила, что оно не бриллиантовое. Это птичье колечко.
— Ты думаешь? Но ведь она свое отправила в Лондон? Иначе кто бы ее туда пригласил?
— Значит, кто-то дал ей колечко, которое никуда не отправил. Вот так-то.
— А ты думаешь, это он?
— А ты как думаешь? — В его глазах было самое настоящее торжество. Мол, и он тоже кое-что понимает в этой жизни.
Ульяна, не давая себе отчета, то и дело поворачивала левую руку так, чтобы скользнуть взглядом по мизинцу левой руки, на котором надето простенькое алюминиевое колечко. Оно с птичьей лапки. Только не отосланное никуда. Этот человек считает своей собственностью все, что ему попадает в руки, подумала она, усмехаясь.
— Я хочу тебя попросить об одном одолжении, — сказал ей Роман, когда прощался с ней в купе поезда, увозившего ее из Москвы.
— О каком? — с готовностью спросила она, не в силах сдержать сияющую улыбку.
Он вынул что-то из кармана.
— Дай мне твою руку.
Ее сердце бешено помчалось, она отдернула руку за спину и посмотрела на него. Он что же, вот так, без всяких слов, хочет ей… А что он хочет? Кто сказал, что он это хочет?
— Не бойся, оно не тугое.
— Я вообще ничего не боюсь, — вскинула она голову.
— Я уже понял. — Он засмеялся. — Явиться в логово к грабителю — это бесстрашный поступок.
— А разве ты не…
— Я не грабитель, я… захватчик! — Он наклонился к ней, его губы захватили ее нижнюю губу.
— О-ох, — простонала она и почувствовала, как колени задрожали.
— Теперь ты понимаешь, о чем я говорю? — Голос Романа стал хриплым. — Или вот… — Он наклонился и прихватил зубами мочку ее уха.
— Перестань, на нас люди смотрят, — прошептала Ульяна и закрыла глаза.
— Вот, правильно, закрой глаза и ничего не увидишь. Она тихонько засмеялась и не стала спорить. Проводница шла по вагону, призывая провожающих выйти.
— Как жаль. Может, мне прокатиться до первой станции? Где первая остановка?
— Во Владимире. Он улыбнулся:
— Печально, сегодня это для меня далеко, по времени. А так… хоть на край света…
— Этот поезд не идет на край света.
— Я не с поездом на край света, а с тобой. — Он ткнулся носом в ее нос. — Ну, давай скорей свой пальчик. Видишь, края колечка не запаяны и не будет жать, правда?
Она протянула руку, пальцы слегка дрожали.
Он взял ее за мизинец и медленно надел кольцо на палец.
— Это… вальдшнепиное, — удивленно прошептала она, испытывая странное чувство.
— Ты видела его у меня дома. Помнишь, когда в первый раз… ко мне залетала в комнату.
Она засмеялась и поднесла кольцо к глазам.
— Но… но… там не было этой даты, — сказала Ульяна, и теперь она могла определить охватившее ее чувство. Так чувствует себя окольцованная птица. Ее сердце билось неровно, нервно, по ее лицу Купцов понял, что происходит с ней.
— Я хочу, чтобы эта дата была нашей с тобой датой. Ты понимаешь? Видишь, день, месяц, год. Это — сегодня.
Она подняла на него зеленые глаза, сощурилась.
— Так что же, я напоминаю тебе окольцованного вальдшнепа?
Он улыбнулся, наклонился к ней и поцеловал в нос.
— Лети, летай где хочешь, но ты моя. Понимаешь?
— Но я тоже должна тебя окольцевать в таком случае!
— Чуть позже, Улей. Чуть позже… Я хотел сделать это, провожая тебя в Лондон, но я сам уезжаю…
— Надолго?
— Я вернусь в один день с тобой. — Он улыбнулся. — Но тебя встретят. Я распоряжусь.
— Спасибо.
Она не снимала это кольцо ни днем ни ночью. Она поедет с ним в Лондон, и все обомлеют, когда увидят, что у нее есть еще одно кольцо, но она никому его не отдаст.
Ульяна не узнавала себя. Если раньше ей поскорее хотелось уехать на конференцию и она ждала этого события как самого большого и невероятного приключения в жизни, то теперь эта поездка казалась помехой. Она лениво ворошила страницы собственного выступления и мечтала поскорее вернуться. Чтобы потом… чтобы потом произошли главные перемены в ее жизни.
Она не сомневалась, что эти перемены произойдут. Однажды вечером она вынула шкатулку, подаренную Зинаидой, и положила ее рядом с компьютером. Что ж, недалек тот час, когда она узнает, что приготовила ей хитрая тетка.
«Неужели Зинаида на самом деле знала о том, что „приманка“ сработает? — спрашивала себя Ульяна. — Но ведь сработала, и надо в этом честно признаться», — говорила она себе. Тетка заставила ее думать о замужестве, и мысль — уже в который раз Ульяна убеждалась в этом — материализуется.
25
Купцов тоже удивлялся сам себе. Сколько романтичности, изобретательности, усмехался он в ответ на возникавшие в голове идеи, одна другой оригинальнее. Такого с ним не случалось даже в ранней молодости. Тогда, чтобы увлечь и заманить девчонку, ему стоило только подмигнуть. И она твоя. Но, объяснял себе Купцов, теперь все иначе, вон уже и седина на висках.
Да и, прямо скажем, девушка не из той толпы, из которой он выдергивал своих девочек. Он «снимал» их в метро, отыскивая самые податливые глазенки, в которых читалось совершенно отчетливо: «Я готова».
Ульяна Кузьмина никогда не была девочкой из толпы, он точно знает. Эта девушка из леса…
Итак, он ее завлек, а теперь ему надо ее поразить. Он не уезжал ни в какую командировку, ему нужна свободная неделя, чтобы совершить последний бросок на эту крепость, которая, похоже, уже готова пасть.
В постель она уже пала, но Купцов понимал, что ему этого мало. После ее отъезда он почувствовал дикую пустоту в душе, ему ничего не хотелось делать. Он даже не прикасался к ружьям, которые для него всегда были предметом утешения, они снимали стресс, как у кого-то снимают стресс собаки или кошки.
— Светлана, есть работа, — бросил он в трубку, когда она отозвалась на другом конце провода.
— Ты дома? Мне приехать к тебе? — спросила она, но в голосе не было привычной заинтересованности. Она уже все поняла про Купцова и теперь старательно исполняла свои обязанности референта, не желая, чтобы ее рассчитали и с этого поста. Но Роман не собирался делать ничего подобного. Она замечательная проныра, каких поискать.
— Нет, не надо приезжать. Слушай внимательно, излагаю суть. Записывай.
— У меня с памятью не так плохо, как ты думаешь, — ехидно заметила она.
— Я уверен, — в тон ей бросил Купцов, — но тебе нужно точно записать текст.
— Ах, хорошо. Беру стило.
— «Я… женюсь… на тебе… Улей!». Написала? Поставь в конце восклицательный знак.
На другом конце провода повисла тишина, потом раздалось сопение.
— Написала.
— Улей, надеюсь, с большой буквы? — уточнил он.
— Не думай, что я такая дура бестолковая.
— Никогда не думал, — ухмыльнулся Купцов. — Я с дурами давно дела не имею.
— Ага. А подпись какую поставим?
— Никакую.
— Так, дальше?
— Повторяется прежняя фраза, а следующая звучит так: «Ты выйдешь за меня сегодня в восемь».
— Здорово. — Она засмеялась. — Очень решительно. И, позволь мне узнать, где должна располагаться такая красота?
— Это еще не вся красота. Пускай художник нарисует рой пчел и улей.
— Понятно.
Было слышно, как бегает перо по бумаге.
— Найди рекламное агентство и закажи щиты шесть на девять по дороге из Шереметьева. По правой стороне.
— Сколько штук?
— По всей трассе до Ленинградки. Чтобы в глазах мелькало.
— Ты знаешь, во сколько тебе это обойдется? — спросила она и сама же ответила: — Спишем на рекламу, сам знаешь, разрешенная сумма увеличена в этом году.
— Твои проблемы, — ответил Купцов.
— Хорошо. На какой срок повесим?
— На сутки. Приступай к исполнению. И еще — я поручаю тебе позаботиться о машине для нее из аэропорта.
— А ты не сам ее встретишь?
— Встречу дома. Так надо.
— Хорошо.
— Имей в виду, твои услуги будут оплачены.
— Не сомневаюсь ни одной секунды.
Сомов пригласил Ульяну к себе в кабинет в канун отъезда. Он смотрел на нее и улыбался. Надо же, как меняет женщину любовь! Сказать, что Ульяна похорошела — нет, она и до этого была как картинка. Но в ней появилась какая-то небывалая томность, расслабленность. Глаза сияли глубоким светом, которым, кажется, светилась ее душа. Сомов не сомневался, что у человека есть душа, и он, знакомый с анатомией, знал о существовании вагуса, блуждающего нерва, расположенного в зоне солнечного сплетения. Его называют сторожевым псом души. Сейчас этот пес расслабился, и душа Ульяны в свободном полете.
Все-таки, вздохнул Сомов, женщина без мужчины в этой жизни словно на улице с голой задницей. Но он не стал ничего подобного произносить вслух.
— Едешь, стало быть, — утвердительно проговорил он.
— Да, Сомыч, сегодня ночью.
— Понятно. — Он поерзал в кресле, отодвинулся от стола и закинул ногу на ногу.
Ульяна всегда с удовольствием отмечала, что у Сомыча начищенные до блеска туфли и натянутые носки. Она терпеть не могла, когда у мужчин носки гармошкой. У Купцова, между прочим, они тоже всегда натянуты идеально.
— Есть неплохие новости, — бросил Сомыч.
— О «скотте»?
— Да. — Он многозначительно кивнул. — Ты хорошо сделала, что не побежала к Ваньке Мокрому. Ходят слухи, он сам влип в какое-то дело.
Она засмеялась:
— С таким же успехом я могла бы побежать к первому встречному.
— Это реальная жизнь, дорогая. От нее и в заказнике не скроешься. Но мои люди провентилировали атмосферу, и, я думаю, к твоему возвращению, будут новости. Обнадеживающие! — Он поднял палец вверх, что означало: новости будут радостными.
Ульяна улыбнулась, но не так, как улыбнулась бы прежде. Теперь ее мысли были заняты другим — живым мужчиной.
Сомов помолчал, потом кивнул на левую руку Ульяны:
— Кажется, у тебя в жизни намечаются перемены?
— Ах это…
— Не зря говорят, что тот, кто добыл окольцованную птицу, сам будет окольцован.
— А… если он уже окольцован? И снова добыл?
— Значит, снова окольцуют. — Сомов засмеялся, потому что мудрость эту выдумал на ходу.
— Так что же, тогда не стрелять птиц?
— Да нет, они просто с кольцом тебе больше не попадутся. Судьба, знаешь ли, сама играет человеком.
Ульяна потупила взгляд и уставилась на простенькое колечко. Сердце колотилось в ожидании перемен. Скорее бы приехать из Лондона.
— Счастливо, Ульяна. — Сомов встал. — Дай я тебя по-отечески поцелую. — Он чмокнул ее в темя. — Загляни к Надюше. Она лежит простуженная сегодня.
Надюша помахала ей издали.
— Не подходи, я заразная. — Она шмыгала носом. — Все будет так, как должно быть, — сказала она и ободряюще улыбнулась.
Да и, прямо скажем, девушка не из той толпы, из которой он выдергивал своих девочек. Он «снимал» их в метро, отыскивая самые податливые глазенки, в которых читалось совершенно отчетливо: «Я готова».
Ульяна Кузьмина никогда не была девочкой из толпы, он точно знает. Эта девушка из леса…
Итак, он ее завлек, а теперь ему надо ее поразить. Он не уезжал ни в какую командировку, ему нужна свободная неделя, чтобы совершить последний бросок на эту крепость, которая, похоже, уже готова пасть.
В постель она уже пала, но Купцов понимал, что ему этого мало. После ее отъезда он почувствовал дикую пустоту в душе, ему ничего не хотелось делать. Он даже не прикасался к ружьям, которые для него всегда были предметом утешения, они снимали стресс, как у кого-то снимают стресс собаки или кошки.
— Светлана, есть работа, — бросил он в трубку, когда она отозвалась на другом конце провода.
— Ты дома? Мне приехать к тебе? — спросила она, но в голосе не было привычной заинтересованности. Она уже все поняла про Купцова и теперь старательно исполняла свои обязанности референта, не желая, чтобы ее рассчитали и с этого поста. Но Роман не собирался делать ничего подобного. Она замечательная проныра, каких поискать.
— Нет, не надо приезжать. Слушай внимательно, излагаю суть. Записывай.
— У меня с памятью не так плохо, как ты думаешь, — ехидно заметила она.
— Я уверен, — в тон ей бросил Купцов, — но тебе нужно точно записать текст.
— Ах, хорошо. Беру стило.
— «Я… женюсь… на тебе… Улей!». Написала? Поставь в конце восклицательный знак.
На другом конце провода повисла тишина, потом раздалось сопение.
— Написала.
— Улей, надеюсь, с большой буквы? — уточнил он.
— Не думай, что я такая дура бестолковая.
— Никогда не думал, — ухмыльнулся Купцов. — Я с дурами давно дела не имею.
— Ага. А подпись какую поставим?
— Никакую.
— Так, дальше?
— Повторяется прежняя фраза, а следующая звучит так: «Ты выйдешь за меня сегодня в восемь».
— Здорово. — Она засмеялась. — Очень решительно. И, позволь мне узнать, где должна располагаться такая красота?
— Это еще не вся красота. Пускай художник нарисует рой пчел и улей.
— Понятно.
Было слышно, как бегает перо по бумаге.
— Найди рекламное агентство и закажи щиты шесть на девять по дороге из Шереметьева. По правой стороне.
— Сколько штук?
— По всей трассе до Ленинградки. Чтобы в глазах мелькало.
— Ты знаешь, во сколько тебе это обойдется? — спросила она и сама же ответила: — Спишем на рекламу, сам знаешь, разрешенная сумма увеличена в этом году.
— Твои проблемы, — ответил Купцов.
— Хорошо. На какой срок повесим?
— На сутки. Приступай к исполнению. И еще — я поручаю тебе позаботиться о машине для нее из аэропорта.
— А ты не сам ее встретишь?
— Встречу дома. Так надо.
— Хорошо.
— Имей в виду, твои услуги будут оплачены.
— Не сомневаюсь ни одной секунды.
Сомов пригласил Ульяну к себе в кабинет в канун отъезда. Он смотрел на нее и улыбался. Надо же, как меняет женщину любовь! Сказать, что Ульяна похорошела — нет, она и до этого была как картинка. Но в ней появилась какая-то небывалая томность, расслабленность. Глаза сияли глубоким светом, которым, кажется, светилась ее душа. Сомов не сомневался, что у человека есть душа, и он, знакомый с анатомией, знал о существовании вагуса, блуждающего нерва, расположенного в зоне солнечного сплетения. Его называют сторожевым псом души. Сейчас этот пес расслабился, и душа Ульяны в свободном полете.
Все-таки, вздохнул Сомов, женщина без мужчины в этой жизни словно на улице с голой задницей. Но он не стал ничего подобного произносить вслух.
— Едешь, стало быть, — утвердительно проговорил он.
— Да, Сомыч, сегодня ночью.
— Понятно. — Он поерзал в кресле, отодвинулся от стола и закинул ногу на ногу.
Ульяна всегда с удовольствием отмечала, что у Сомыча начищенные до блеска туфли и натянутые носки. Она терпеть не могла, когда у мужчин носки гармошкой. У Купцова, между прочим, они тоже всегда натянуты идеально.
— Есть неплохие новости, — бросил Сомыч.
— О «скотте»?
— Да. — Он многозначительно кивнул. — Ты хорошо сделала, что не побежала к Ваньке Мокрому. Ходят слухи, он сам влип в какое-то дело.
Она засмеялась:
— С таким же успехом я могла бы побежать к первому встречному.
— Это реальная жизнь, дорогая. От нее и в заказнике не скроешься. Но мои люди провентилировали атмосферу, и, я думаю, к твоему возвращению, будут новости. Обнадеживающие! — Он поднял палец вверх, что означало: новости будут радостными.
Ульяна улыбнулась, но не так, как улыбнулась бы прежде. Теперь ее мысли были заняты другим — живым мужчиной.
Сомов помолчал, потом кивнул на левую руку Ульяны:
— Кажется, у тебя в жизни намечаются перемены?
— Ах это…
— Не зря говорят, что тот, кто добыл окольцованную птицу, сам будет окольцован.
— А… если он уже окольцован? И снова добыл?
— Значит, снова окольцуют. — Сомов засмеялся, потому что мудрость эту выдумал на ходу.
— Так что же, тогда не стрелять птиц?
— Да нет, они просто с кольцом тебе больше не попадутся. Судьба, знаешь ли, сама играет человеком.
Ульяна потупила взгляд и уставилась на простенькое колечко. Сердце колотилось в ожидании перемен. Скорее бы приехать из Лондона.
— Счастливо, Ульяна. — Сомов встал. — Дай я тебя по-отечески поцелую. — Он чмокнул ее в темя. — Загляни к Надюше. Она лежит простуженная сегодня.
Надюша помахала ей издали.
— Не подходи, я заразная. — Она шмыгала носом. — Все будет так, как должно быть, — сказала она и ободряюще улыбнулась.
26
Неделя на конференции прошла как в тумане. Мужчины и очень мало женщин из разных стран мира набились в маленькую аудиторию университета и говорили, говорили, говорили. На экране совершали полет вальдшнепы, махали крыльями, крупным планом показывали присутствующим надписи на кольцах, добытых в разных точках земли, но окольцованных в Британии.
Ульяна сделала свое сообщение во время так называемой панельной дискуссии, рассказала о заказнике и не преминула пригласить на «Русское сафари», но уже в перерыве, чтобы не заниматься так нагло рекламой. Она двигалась, говорила, улыбалась, гуляла по Британскому музею, который оказался совсем близко от университета, покупала подарки на знаменитой Оксфорд-стрит, которую называют «четыре женские мили». Это из-за бесчисленных магазинов, расположенных на ней. Она удивлялась количеству чернокожих пешеходов на этой улице и вообще в центре Лондона, но ей объяснили англичане, что это результат чувства вины британцев перед прежними колониями. Теперь они не знали, что делать с ними, потому что в самом городе лондонцев осталось сорок девять процентов, а остальные — чужаки.
Вечерами, сбросив туфли и улегшись на жесткую кровать в номере гостиницы, она смотрела в потолок, и все ее мысли были не здесь.
Да что же это? Она никогда не была в Лондоне, но ей сейчас не до него. Сейчас у нее в голове только один человек, и то, что она здесь, вдали от него, думает только о нем, что-то да значит?
Значит, и только одно: впервые в жизни она влюбилась в мужчину, с которым хотела быть… всегда.
Прежде, когда она смотрела на женатые пары, она испытывала недоверчивое чувство: конкретная жизнь подсовывала совершенно иного свойства примеры: ее родители, ее однокурсники. Потому она и не хотела замуж. Зачем?
А теперь она знала — зачем. Чтобы никогда не расставаться. А если расстаешься, то все равно каждой клеточкой тянешься к нему. Он сильный, Купцов, он своенравный. Он такой, каким должен быть ее мужчина.
Но Ульяна не была бы сама собой, если бы не уехала из Лондона с кучей адресов из разных стран, с кучей подарков для всех, с пачкой фотографий, которые она потом рассмотрит на досуге и станет удивляться — да с ней ли это было? Она в пабе, в компании с английскими биологами. Она в замке четырнадцатого века, рассматривает коллекцию оружия. Она в зале аукционного дома «Сотбис», где выставлены не распроданные до конца вещи знаменитых Битлов.
Но она торопила время: скорее, скорее, все это не важно. Важно только одно: Москва. Шереметьево. Купцов.
По телу Ульяны пробегала дрожь, когда она представляла себе, как его руки обнимают ее, вдавливают в жесткий матрас. Теперь-то он перевернул его на летнюю сторону? Если нет, она его заставит.
Ульяна проваливалась в сон и видела там тоже только его. Романа Купцова.
— Самолет совершил посадку в аэропорту Шереметьево. Температура воздуха за бортом…
Ульяна не слушала: Она выскочила из кресла и пошла по проходу к двери, не обращая внимания на призывы проводницы оставаться на своих местах.
— Девушка, куда вы так спешите? — Милый голос намерен был удержать ее.
Но Ульяна повернулась к стюардессе и, сама от себя не ожидая, сказала:
— Замуж.
Стюардесса, красотка помоложе ее лет на пять, понимающе рассмеялась и прошептала:
— Тогда — полный вперед! Не опоздайте!
Ульяна помахала ей рукой и встала первой возле выхода.
Она знала, что Купцов не встретит ее, но пришлет машину. И, выйдя в зал прилета, она стала искать табличку со своим именем.
«Ульяна Кузьмина» — было написано красным фломастером.
Она улыбнулась.
— Привет, — подлетела она к мужчине.
— Это вы, — утвердительно сказал он. — Пойдемте. Машина выкатилась на шоссе, Ульяна повернулась к окну, наблюдая за зеленью полей и лесов вдали. Неожиданно ее глаз зацепился за огромный рекламный щит. На нем изображен улей, из которого вылетел целый рой пчел. Смешно, подумала она. Это что, общество пчеловодов постаралось? Она не успела прочесть надпись.
Потом ее глаз снова зацепился за улей, но, поскольку она уже знала, что нарисовано, постаралась уловить текст.
Машина сбавила скорость, впереди образовался небольшой затор. Теперь Ульяна ясно увидела текст. «Я женюсь на тебе, Улей!»
Ее бросило в жар. Улей с большой буквы. Подписи не было, но она знала точно, она чувствовала, что это Роман Купцов. Она покрылась краской с головы до ног. Кончики пальцев дрожали. Да как же это? Вот так, у всех на глазах? На весь мир? Он кричит об этом? Но ведь он ей еще ничего не сказал?
Машина продернулась дальше, и Ульяна уже до боли в глазах всматривалась в щиты. Снова улей. Но текст? Что за текст там? «Ты выйдешь за меня сегодня в восемь!»
Она посмотрела на часы.
Пять часов вечера.
Через три часа? Через три часа она выйдет замуж?
«Не опоздайте», — вспомнила она слова стюардессы.
Она — не опоздает. Это он торопится.
Перед поворотом на Ленинградское шоссе был еще плакат, на котором сошлись обе фразы. Мелькнули и исчезли, но засели в голове Ульяны.
Она забилась в угол машины на заднем сиденье. Ей казалось, шофер тоже знает, что все эти плакаты о ней и для нее. Но он молчал, и постепенно Ульяна пришла в себя. Нет, он не знает, не знает никто. Только Купцов и она.
Она откинулась на спинку кресла и не отрываясь смотрела за окно.
Когда она поднялась в лифте на седьмой этаж, дверь была уже открыта и в проеме стоял Купцов. Он был в черных джинсах и темно-бордовой рубашке. Она отметила, какой приятный для глаза цвет. Между прочим, это цвет тех, кто по гороскопу Скорпион. Он даже об этом подумал!
Молча Роман протянул к ней руки и обнял.
— Здравствуй, Улей. — Его губы были влажные, теплые, от него пахло кофе. — Ты видишь, я смелый. Я не боюсь даже целого улья и готов жить с ним и — в нем. Всю оставшуюся жизнь.
Эта ночь началась для них в восемь вечера и была их ночью, она длилась дольше, чем обычная ночь… Самая длинная и самая короткая ночь в ее жизни.
Утром, когда она открыла глаза, Роман наклонился к ней, поцеловал и сказал:
— А теперь приготовься удивляться. Ты ведь считала меня способным на грабеж? Да?
— Ну…
— А ты знаешь, что лучше грешным быть, чем грешным слыть?
— Что ты украл на этот раз? — со смехом спросила она, садясь в постели.
— Сейчас увидишь. — Он ей подмигнул. — Я не терял времени даром без тебя.
— Ты был в отъезде.
— Да, я был в Ужме.
— Что-о? Что ты там делал?
— Да так, гулял по лесам и болотам.
— Не верю.
— Ну во-от. Хорошо, не буду врать. Мне позвонил Сомов, или, как ты его называешь нежно, Сомыч. Он попросил приехать.
— Он нашел «скотт»?
— Да, нашел.
— Кто его украл?
— История умалчивает. Но он в полной сохранности.
— Ты его… лапал? — сурово свела брови Ульяна.
— Но… как ты сама говорила, это ружье — часть тебя. А я тебя…
— Ясно. Можешь не продолжать. Ну и как? Нашел номер? — бросила Ульяна.
— Ты… ты знаешь о номере? Откуда?
— Я все-таки следопыт.
— Понятно. Ты рылась в моих бумагах. — Он задумчиво посмотрел на нее.
— Нет! Нет! Я только смотрела книги.
— Книги?
— Да, и журнал «Шутенок»! А в нем был листок в клеточку. Там написано про номер. Но я не знаю, что это значит.
— Так вот где то письмо! — Лицо Купцова разъехалось в улыбке. — А я-то ищу его, ищу.
— А что еще ты делал в Ужме? — Любопытство снедало Ульяну.
— Ну… кое-что забрал из твоего дома.
— Без моего разрешения?
— По настоятельному совету Надюши, твоей лучшей старшей подруги.
— Что же она заставила тебя украсть?
— Шкатулку. Она сказала, что в ней все дело.
— Ох! Как она права! Давай, давай скорей.
Он подал ей подарок Зинаиды. Ульяна ощутила странный холод, дрожь пробежала по всему телу. Как будто Зинаида Сергеевна подавала ей знак откуда-то… Но она сказала, что отправляется в рай. И Ульяна ощутила, как сердце качает кровь все быстрее и быстрее. Рай — это там, где тепло.
— Ты забыла попросить у меня ключик, вот он, — улыбнулся Купцов, наблюдая за ней.
— Но… Зинаида сказала, что я могу открыть, когда буду выходить замуж.
— А ты что делаешь?
— Но ты мне даже не сделал предложения!..
— А что, по-твоему, было на рекламных щитах? — Он потерял дар речи.
— Но ты не попросил меня выйти за тебя замуж.
— Но ты согласилась, если приехала ко мне. И в восемь вечера мы с тобой поженились. Ты не помнишь, как это началось?..
— Пожалуй, ты прав. — Она порозовела.
— Еще как прав. Вот и документик есть. — Он протянул Ульяне свидетельство о браке.
Она чуть не задохнулась:
— Но… как это?
— Нарисовали. — Он пожал плечами.
— А мой паспорт?
— Надюша дала. Ты ведь ездила с загранпаспортом…
— Вы, ребята, даете. .
— Давай скорей открывай.
Она вставила ключик в замок, пальцы дрожали. Он легко сработал, крышка сама отлетела вверх. На дне шкатулки лежала салфетка, в которую было что-то завернуто.
Ульяна вынула и развернула.
— Стрела-а, — протянула она.
— И должен сказать, старинная, золотая.
— Что это значит? — пробормотала она. — Какой странный подарок.
— На ней что-то написано, кажется, по-латыни. Она наклонилась над стрелой и прочла:
— «A DIE». А диэ — что это? — Она уставилась на Романа.
— «От сего дня», — сказал он.
— Слушай, — она повернула стрелу другой стороной, — и с этой тоже надпись — «AD INFINITUM». Ад инфинитум.
— Мудрая твоя Зинаида.
— Но что это значит? Я не учила латынь.
— А это значит — «до бесконечности».
— Понятно, — выдохнула она.
— От сего дня и до бесконечности мы должны с тобой быть вместе. — Он наклонился и поцеловал ее в губы…
За окном ярко светило солнце, легкий ветерок срывал желтеющие листья клена.
— Ну так как, ты нашел тот номер на моем ружье, который тебе был нужен?
— Нет, наши ружья из разных пар. — Он улыбнулся. — Потом я расскажу тебе всю историю. А сейчас, чтобы не терять зря времени, скажу тебе одно: нам нужен сын, чтобы он продолжил поиски парного ружья моему «скотту».
Ульяна засмеялась, а он навалился на нее всем телом.
— Ну если он будет искать, как ты…
— … то ему повезет так же, как мне.
— И как мне.
Глаза ее закрылись, а губы открылись, она выгнулась ему навстречу в одном-единственном желании: быть с ним от сего дня и до бесконечности
Ульяна сделала свое сообщение во время так называемой панельной дискуссии, рассказала о заказнике и не преминула пригласить на «Русское сафари», но уже в перерыве, чтобы не заниматься так нагло рекламой. Она двигалась, говорила, улыбалась, гуляла по Британскому музею, который оказался совсем близко от университета, покупала подарки на знаменитой Оксфорд-стрит, которую называют «четыре женские мили». Это из-за бесчисленных магазинов, расположенных на ней. Она удивлялась количеству чернокожих пешеходов на этой улице и вообще в центре Лондона, но ей объяснили англичане, что это результат чувства вины британцев перед прежними колониями. Теперь они не знали, что делать с ними, потому что в самом городе лондонцев осталось сорок девять процентов, а остальные — чужаки.
Вечерами, сбросив туфли и улегшись на жесткую кровать в номере гостиницы, она смотрела в потолок, и все ее мысли были не здесь.
Да что же это? Она никогда не была в Лондоне, но ей сейчас не до него. Сейчас у нее в голове только один человек, и то, что она здесь, вдали от него, думает только о нем, что-то да значит?
Значит, и только одно: впервые в жизни она влюбилась в мужчину, с которым хотела быть… всегда.
Прежде, когда она смотрела на женатые пары, она испытывала недоверчивое чувство: конкретная жизнь подсовывала совершенно иного свойства примеры: ее родители, ее однокурсники. Потому она и не хотела замуж. Зачем?
А теперь она знала — зачем. Чтобы никогда не расставаться. А если расстаешься, то все равно каждой клеточкой тянешься к нему. Он сильный, Купцов, он своенравный. Он такой, каким должен быть ее мужчина.
Но Ульяна не была бы сама собой, если бы не уехала из Лондона с кучей адресов из разных стран, с кучей подарков для всех, с пачкой фотографий, которые она потом рассмотрит на досуге и станет удивляться — да с ней ли это было? Она в пабе, в компании с английскими биологами. Она в замке четырнадцатого века, рассматривает коллекцию оружия. Она в зале аукционного дома «Сотбис», где выставлены не распроданные до конца вещи знаменитых Битлов.
Но она торопила время: скорее, скорее, все это не важно. Важно только одно: Москва. Шереметьево. Купцов.
По телу Ульяны пробегала дрожь, когда она представляла себе, как его руки обнимают ее, вдавливают в жесткий матрас. Теперь-то он перевернул его на летнюю сторону? Если нет, она его заставит.
Ульяна проваливалась в сон и видела там тоже только его. Романа Купцова.
— Самолет совершил посадку в аэропорту Шереметьево. Температура воздуха за бортом…
Ульяна не слушала: Она выскочила из кресла и пошла по проходу к двери, не обращая внимания на призывы проводницы оставаться на своих местах.
— Девушка, куда вы так спешите? — Милый голос намерен был удержать ее.
Но Ульяна повернулась к стюардессе и, сама от себя не ожидая, сказала:
— Замуж.
Стюардесса, красотка помоложе ее лет на пять, понимающе рассмеялась и прошептала:
— Тогда — полный вперед! Не опоздайте!
Ульяна помахала ей рукой и встала первой возле выхода.
Она знала, что Купцов не встретит ее, но пришлет машину. И, выйдя в зал прилета, она стала искать табличку со своим именем.
«Ульяна Кузьмина» — было написано красным фломастером.
Она улыбнулась.
— Привет, — подлетела она к мужчине.
— Это вы, — утвердительно сказал он. — Пойдемте. Машина выкатилась на шоссе, Ульяна повернулась к окну, наблюдая за зеленью полей и лесов вдали. Неожиданно ее глаз зацепился за огромный рекламный щит. На нем изображен улей, из которого вылетел целый рой пчел. Смешно, подумала она. Это что, общество пчеловодов постаралось? Она не успела прочесть надпись.
Потом ее глаз снова зацепился за улей, но, поскольку она уже знала, что нарисовано, постаралась уловить текст.
Машина сбавила скорость, впереди образовался небольшой затор. Теперь Ульяна ясно увидела текст. «Я женюсь на тебе, Улей!»
Ее бросило в жар. Улей с большой буквы. Подписи не было, но она знала точно, она чувствовала, что это Роман Купцов. Она покрылась краской с головы до ног. Кончики пальцев дрожали. Да как же это? Вот так, у всех на глазах? На весь мир? Он кричит об этом? Но ведь он ей еще ничего не сказал?
Машина продернулась дальше, и Ульяна уже до боли в глазах всматривалась в щиты. Снова улей. Но текст? Что за текст там? «Ты выйдешь за меня сегодня в восемь!»
Она посмотрела на часы.
Пять часов вечера.
Через три часа? Через три часа она выйдет замуж?
«Не опоздайте», — вспомнила она слова стюардессы.
Она — не опоздает. Это он торопится.
Перед поворотом на Ленинградское шоссе был еще плакат, на котором сошлись обе фразы. Мелькнули и исчезли, но засели в голове Ульяны.
Она забилась в угол машины на заднем сиденье. Ей казалось, шофер тоже знает, что все эти плакаты о ней и для нее. Но он молчал, и постепенно Ульяна пришла в себя. Нет, он не знает, не знает никто. Только Купцов и она.
Она откинулась на спинку кресла и не отрываясь смотрела за окно.
Когда она поднялась в лифте на седьмой этаж, дверь была уже открыта и в проеме стоял Купцов. Он был в черных джинсах и темно-бордовой рубашке. Она отметила, какой приятный для глаза цвет. Между прочим, это цвет тех, кто по гороскопу Скорпион. Он даже об этом подумал!
Молча Роман протянул к ней руки и обнял.
— Здравствуй, Улей. — Его губы были влажные, теплые, от него пахло кофе. — Ты видишь, я смелый. Я не боюсь даже целого улья и готов жить с ним и — в нем. Всю оставшуюся жизнь.
Эта ночь началась для них в восемь вечера и была их ночью, она длилась дольше, чем обычная ночь… Самая длинная и самая короткая ночь в ее жизни.
Утром, когда она открыла глаза, Роман наклонился к ней, поцеловал и сказал:
— А теперь приготовься удивляться. Ты ведь считала меня способным на грабеж? Да?
— Ну…
— А ты знаешь, что лучше грешным быть, чем грешным слыть?
— Что ты украл на этот раз? — со смехом спросила она, садясь в постели.
— Сейчас увидишь. — Он ей подмигнул. — Я не терял времени даром без тебя.
— Ты был в отъезде.
— Да, я был в Ужме.
— Что-о? Что ты там делал?
— Да так, гулял по лесам и болотам.
— Не верю.
— Ну во-от. Хорошо, не буду врать. Мне позвонил Сомов, или, как ты его называешь нежно, Сомыч. Он попросил приехать.
— Он нашел «скотт»?
— Да, нашел.
— Кто его украл?
— История умалчивает. Но он в полной сохранности.
— Ты его… лапал? — сурово свела брови Ульяна.
— Но… как ты сама говорила, это ружье — часть тебя. А я тебя…
— Ясно. Можешь не продолжать. Ну и как? Нашел номер? — бросила Ульяна.
— Ты… ты знаешь о номере? Откуда?
— Я все-таки следопыт.
— Понятно. Ты рылась в моих бумагах. — Он задумчиво посмотрел на нее.
— Нет! Нет! Я только смотрела книги.
— Книги?
— Да, и журнал «Шутенок»! А в нем был листок в клеточку. Там написано про номер. Но я не знаю, что это значит.
— Так вот где то письмо! — Лицо Купцова разъехалось в улыбке. — А я-то ищу его, ищу.
— А что еще ты делал в Ужме? — Любопытство снедало Ульяну.
— Ну… кое-что забрал из твоего дома.
— Без моего разрешения?
— По настоятельному совету Надюши, твоей лучшей старшей подруги.
— Что же она заставила тебя украсть?
— Шкатулку. Она сказала, что в ней все дело.
— Ох! Как она права! Давай, давай скорей.
Он подал ей подарок Зинаиды. Ульяна ощутила странный холод, дрожь пробежала по всему телу. Как будто Зинаида Сергеевна подавала ей знак откуда-то… Но она сказала, что отправляется в рай. И Ульяна ощутила, как сердце качает кровь все быстрее и быстрее. Рай — это там, где тепло.
— Ты забыла попросить у меня ключик, вот он, — улыбнулся Купцов, наблюдая за ней.
— Но… Зинаида сказала, что я могу открыть, когда буду выходить замуж.
— А ты что делаешь?
— Но ты мне даже не сделал предложения!..
— А что, по-твоему, было на рекламных щитах? — Он потерял дар речи.
— Но ты не попросил меня выйти за тебя замуж.
— Но ты согласилась, если приехала ко мне. И в восемь вечера мы с тобой поженились. Ты не помнишь, как это началось?..
— Пожалуй, ты прав. — Она порозовела.
— Еще как прав. Вот и документик есть. — Он протянул Ульяне свидетельство о браке.
Она чуть не задохнулась:
— Но… как это?
— Нарисовали. — Он пожал плечами.
— А мой паспорт?
— Надюша дала. Ты ведь ездила с загранпаспортом…
— Вы, ребята, даете. .
— Давай скорей открывай.
Она вставила ключик в замок, пальцы дрожали. Он легко сработал, крышка сама отлетела вверх. На дне шкатулки лежала салфетка, в которую было что-то завернуто.
Ульяна вынула и развернула.
— Стрела-а, — протянула она.
— И должен сказать, старинная, золотая.
— Что это значит? — пробормотала она. — Какой странный подарок.
— На ней что-то написано, кажется, по-латыни. Она наклонилась над стрелой и прочла:
— «A DIE». А диэ — что это? — Она уставилась на Романа.
— «От сего дня», — сказал он.
— Слушай, — она повернула стрелу другой стороной, — и с этой тоже надпись — «AD INFINITUM». Ад инфинитум.
— Мудрая твоя Зинаида.
— Но что это значит? Я не учила латынь.
— А это значит — «до бесконечности».
— Понятно, — выдохнула она.
— От сего дня и до бесконечности мы должны с тобой быть вместе. — Он наклонился и поцеловал ее в губы…
За окном ярко светило солнце, легкий ветерок срывал желтеющие листья клена.
— Ну так как, ты нашел тот номер на моем ружье, который тебе был нужен?
— Нет, наши ружья из разных пар. — Он улыбнулся. — Потом я расскажу тебе всю историю. А сейчас, чтобы не терять зря времени, скажу тебе одно: нам нужен сын, чтобы он продолжил поиски парного ружья моему «скотту».
Ульяна засмеялась, а он навалился на нее всем телом.
— Ну если он будет искать, как ты…
— … то ему повезет так же, как мне.
— И как мне.
Глаза ее закрылись, а губы открылись, она выгнулась ему навстречу в одном-единственном желании: быть с ним от сего дня и до бесконечности