Страница:
За последний год Клементина трижды меняла место жительства, каждый раз беря Меган с собой. Они переезжали из арендуемого дома на Голливудских Холмах в другой в «Санта Монике», потом еще один в Малибу, пока, наконец, Клементина не сдалась и месяц назад не купила дом на пляже в Малибу Колони. Она прислала Алекс фотографию. Дом был в стиле Средиземноморья, небольшой, с высокими потолками, белыми стенами, лишь в пятидесяти ярдах от океана. Алекс улыбнулась, представив, как Меган, должно быть, предупреждала Клементину о наводнениях и приливах.
У Меган была своя собственная тупиковая история которую Алекс просто не могла понять. Она по-прежнему продолжала работать в магазинчике, по словам Клементины, вела там все дела. Но у нее не возникало ни малейшего желания продвинуться дальше, выкупить у владельца за деньги, лежавшие в банке, магазин или открыть свое собственное заведение подобного типа. Она теперь редко говорила о Джексоне, но все еще тянула с Джо. Они стали постоянными друзьями, встречались дважды в неделю, ходили в кино или обедать. Меган посещала все концерты Джо. Алекс поражалась, что все окружающие могли видеть, насколько они подходят друг другу, а Джо и Меган упорно не замечали своего сходства.
Алекс бросила еще один взгляд на гору бумаг на столе в кухне, прежде чем полностью отрешиться от них, и поспешила к входной двери. В оставшуюся часть дня она поступит как Скарлетт. Она подумает о работе, Бренте, умирающей дружбе и других проблемах завтра. Наедине с собой Алекс начинала сходить с ума; у нее было слишком много времени для размышлений. Поэтому она решительно сбежала по лестнице и вышла в мрачный серый день. Взглянув на толстый темный слой облаков, она убедилась, что небеса ведут нечестную игру.
На Бренте были твидовые брюки, белая рубашка и серый шерстяной джемпер. Он выглядел моложе своих пятидесяти восьми. И казался невероятно красивым. Улыбаясь, он произнес:
– Ты здесь хорошо поработала. Местная фирма дышала на ладан, пока не появилась ты. Лучше тебя никто не сумел бы справиться.
Алекс улыбнулась в ответ, хотя на самом деле желала, чтобы он лучше похвалил ее прическу или заметил красоту глаз, но только не говорил постоянно на деловые темы. Они снова замолчали, и Алекс стряхнула с рукава невидимую пушинку.
– Ты хочешь, чтобы я ушел? – прервал молчание Брент.
Алекс взглянула в его серые глаза. Они были пылкими, жаждущими, но она знала, что Брент не станет ее торопить. Он хотел, чтобы она сама выбирала, он хотел заставить ее сделать первый шаг за все эти четыре года. Алекс твердила себе, что ее чувство к нему – просто слепое увлечение, что оно пройдет и когда-нибудь другой мужчина ошеломит ее так же, как сейчас Брент. Но, ни одно слово не было правдой. Брент проник до самой глубины души Алекс и никогда не уйдет оттуда. Она с твердой уверенностью знала, что никогда не сможет забыть его. Женатый или нет, он был именно тем мужчиной, что нужен ей. Неожиданно исчезли и его жена, и сын, и правила приличия. Алекс сделала шаг вперед.
– Нет, ответила она, – я хочу, чтобы ты остался.
Брент протянул руку, и Алекс показалось, что его рука дрожит, хотя это было нелепо. Он медленно откинул назад волосы с ее лица движением, которое она навечно сохранит в памяти.
– Рядом с тобой я снова ощущаю себя молодым, – прошептал он.
Потом наклонился и поцеловал ее. Начиная с этого момента, каждое прикосновение запечатлелось в Алекс с увеличением в сотню раз. Она запомнила все – ветер, играющий ее волосами, дыхание Брента, то, как они тянулись друг к другу и наконец слились в единое целое. Первые ощущения – самые значительные, и Алекс ничего не хотела упустить.
Губы Брента оказались твердыми и теплыми с привкусом вина, которое они пили накануне. Алекс вздохнула, почувствовав его руки на своей талии. Его язык щекотал ее, и в эти секунды она поняла, чего была лишена все эти годы. Чего Меган больше всего желала с Джексоном. Что Клементина отказывалась замечать. Алекс поняла, что это самое изысканное удовольствие, какое только может предложить этот мир. Кожа к коже, отдаваясь и уступая, постепенно впуская кого-то в свою душу, доверяя, что он не украдет ее.
Брент повел Алекс в спальню и включил свет.
– Я хочу видеть тебя, – сказал он.
Алекс оглянулась вокруг, внезапно почувствовав неловкость. У нее было достаточно мужчин, чтобы разобраться в сексе, но сейчас все совсем по-другому. Простое удовольствие не имело для нее смысла.
– Ты дрожишь. – Брент обнял ее, и Алекс услышала стук его сердца. – Не бойся, Алекс. Я никогда не причиню тебе боль.
Она целовала его в шею, щеки, прекрасный аристократический нос. В какой-то момент, потом она не могла точно вспомнить, в какой именно, их одежды упали к ногам, и они опустились на кровать.
Брент оказался великолепным любовником, и Алекс знала, что он будет именно таким. Его пальцы, одновременно легкие и сильные, ласкали во всех нужных местах. Она быстро дошла до оргазма, а он снова продолжал ласкать и любить ее, не торопясь, наслаждаясь каждой минутой. Каждое движение, каждое ощущение было настоящим совершенством, экстазом. Алекс ощущала себя глиной в его руках, влажной и уступчивой, и он превращал ее в самую захватывающую скульптуру, часами придавая каждому изгибу именно ту форму, которую следует.
Потом Алекс сварила кофе и принесла в спальню. Брент сидел на кровати, улыбаясь и куря сигарету.
– Ты была чудесна, – произнес он.
Алекс скользнула на постель рядом с ним и заткнулась его сигаретой, хотя и не курила. Но ей хотелось разделять с ним все.
– Раньше никогда такого не было, – сказала она.
– Чего?
– Полного поглощения, полной утраты своего «я». С другими мужчинами я всегда осознаю и стук часов на стене, и дождь за окном, и что мне надо сделать через час. Я всегда могу видеть, как я двигаюсь, и все мои движения кажутся отрепетированными и неестественными.
Брент загасил сигарету и отпил кофе.
– Выходит, было много и других?
Он спросил прямо, без всякой ревности, и Алекс пожала плечами.
– Да. И ни один не имеет никакого значения. Ни один – до тебя.
Брент смотрел в окно, и Алекс резко вернулась в реальность, осознав их положение, то, к чему ее это приведет. Она вскочила с кровати и начала искать свою одежду.
– Я ничего не имела в виду, пойдя на это, – слишком поспешно произнесла она. Наконец, нашла нижнее белье и натянула его на себя, но свитер и брюки исчезли. – Я просто хотела сказать, что мне хорошо с тобой и мы подходим…
Неожиданно Брент оказался рядом с ней, прижимая ее к себе, и Алекс с удивлением заметила, что плачет в его объятиях. Что он с ней сделал? Она совсем не хотела быть такой. Всю свою жизнь она делала все, чтобы казаться сильной, а сейчас рыдала, как школьница, в объятиях мужчины, совершенно не скрывая своих чувств, придавая слишком большое значение каждому слову.
– Все хорошо, все хорошо, – повторял он. – Я знаю.
Но он ничего не знал. Он был Брентом Джиббонсом, миллионером: Он был женат. Он был мужчиной. Он не отказывался ни от чего, чтобы заниматься с нею любовью. А Алекс испытывала такие муки, словно предала все, к чему стремилась.
– Извини, – прошептала она, когда ее слезы, наконец, утихли. Отодвинулась и нашла, в конце концов, одежду. Алекс не спеша одевалась, растягивая время, чтобы успокоиться. – Обычно я так себя не веду.
– Ты думаешь, я не знаю? – Он тоже оделся, и они пошли на кухню, чтобы как-то разрядить обстановку.
Алекс налила себе еще кофе.
– Я не планировала то, что произошло. Я не хотела, чтобы это произошло.
– Почему нет?
Она уставилась на него.
– Потому что ты женат.
Брент пожал плечами.
– Я говорил тебе прежде, что Карлотта все понимает. Наш брак – чисто платонический уже несколько лет.
Алекс не могла этому поверить. Как Карлотта могла жить с таким мужчиной, как он, с таким любовником, как он, и не хотела его?
– Почему же тогда все остается по-прежнему?
Брент улыбнулся ей:
– Очень просто. Из-за Питера. Я люблю его больше всех на свете, и я многие годы лишал его своего внимания. Я не могу причинять ему дополнительную боль.
Он взял чашку с кофе из ее рук и крепко поцеловал Алекс. Как будто эти несколько секунд Брент гипнотизировал ее сознание, не разрешая сорваться с ее губ словам: «Что, если ты встретишь именно ту, что ждал? Тогда ты оставишь Карлотту?»
– Я намерен продлить свою поездку, – сказал он, меняя тему, – на две недели. Я хочу побыть с тобой.
Брент снова поцеловал ее, и Алекс перестало волновать все, кроме его рук, его глаз, стука его сердца. Ничто не имело значения до тех пор, пока он с ней.
Ночью и на отдыхе Брент был интереснее, чем она осмеливалась предполагать. Он был образованным, культурным, умным. Они часами сидели в ресторанах, обсуждая политику, Хемингуэя, состояние мира. Он любил поговорить (редкое качество в мужчине), у него были твердые понятия, непоколебимые взгляды по каждому поводу. Они не соглашались по многим вопросам, например, смертной казни (он был – за, она – против) или абортах (она явно за, он явно против). Но Алекс считала это замечательным. Брент заставлял ее спорить, обосновывать свою точку зрения четким доказательством. Он заставлял ее думать.
Казалось, Брент знает каждого, повсюду имеет друзей. Алекс заметила, что он никогда не уступает дорогу на переполненных народом улицах, другие всегда уступали ему. Он внушал уважение, где бы ни появлялся, и рядом с ним Алекс чувствовала себя на высоте.
Она прожила целую жизнь всего за четырнадцать дней. Алекс хранила в памяти каждую секунду, копила каждое счастливое движение, каждый поцелуй, чтобы компенсировать все потерянное время. Просто держать руку Брента уже доставляло ей удовольствие. Они могли гулять по Вестминстерскому Аббатству, и его великолепие не значило ровным счетом ничего по сравнению с теплом его пальцев, переплетенных с ее как индейская корзина, выполненная с точностью и изяществом.
Алекс страшно хотелось позвонить Меган и Клементине, но она не могла пожертвовать на это время, отведенное им с Брентом. Когда он уедет, она расскажет им все. Они снова превратятся в подростков, хихикающих над тем, что он сказал, как он целовался.
По ночам, при зажженных повсюду свечах, он занимался с ней любовью так, как будто его специально тренировали только для этой цели. Время летело в эти мгновения, проносясь с девяти до полночи как несколько секунд. Это казалось несправедливым. Алекс подумала о тех несчастных парах, что проводят один утомительный час за другим вместе, в то время как им с Брентом приходится хвататься за каждую драгоценную минуту. Это несправедливо.
После первой ночи он никогда не упоминал больше ни о Карлотте, ни о Питере. Алекс слишком боялась услышать, что он ответит, чтобы заводить самой разговор о них. Вместо этого она наслаждалась моментом. Она считала, что он чувствует то же самое, что и она – чудовищный взрыв любви, бьющей ключом из давно забытого источника. Если бы у них была обратная ситуация, Алекс знала, что никогда не вернулась бы к мужу, которого не любила. Она сдвинула бы и небо, и землю, только чтобы остаться с Брентом. Но их ситуации не менялись местами, а он молчал по этому поводу, разрушая надежды, вызывая отчаяние. Свой последний день вместе, они провели в квартире Алекс, занимаясь любовью, смеясь, притворяясь, что им не придется говорить «до свидания». Алекс не думала о том, чем станут для нее следующие два месяца, когда она останется в Лондоне, а он вернется в Штаты. Она не могла об этом думать.
В три Брент взглянул на часы и начал одеваться. Алекс знала, что наступило время сказать что-то, твердо и гордо заявить о своих чувствах, но ни единое слово не приходило на ум. Когда они оба полностью оделись, и Брент собрался уходить, то на прощанье присел на край кровати.
– Ты будешь держать меня в курсе до дня сделки с Вестоном, хорошо? – спросил он.
Алекс кивнула. Она не доверяла своему голосу.
– Послушай, Алекс. Не надо грустить. Мы хорошо провели время, не так ли?
Она отошла к окну.
– Да, так.
Подойдя сзади, Брент обнял ее за талию.
– Ты знала мое положение с самого начала, – тихо сказал он. – Я говорил тебе о Питере. Я знаю, что трудно понять, если у тебя нет собственных детей, но ты должна понять, что он для меня – все. Я не оставлю Карлотту и не причиню ему боли.
Алекс порывисто обернулась и пристально посмотрела на него.
– Я знаю, что ты говорил. – Ее голос звучал ровно и гладко, именно так, как ей и хотелось, несмотря на целую бурю внутри. – Я подумала, что, возможно, эти две недели изменили твое решение.
Брент сделал к ней шаг, потом резко повернулся. Он пошел в гостиную и уложил бумаги в дипломат. Алекс пошла за ним, потом остановилась в дверях.
– Время, что мы провели вместе, Алекс, было бесподобно, – продолжал он. – Мне хотелось бы остаться здесь, притвориться, что остальной мир не существует, но, к сожалению, это невозможно.
Алекс прислонилась к дверному косяку, едва дыша. Она чувствовала себя чуть живой и невероятно глупой. В мгновение та нежная часть ее, которую он достиг, затронул, заставил любить, ожесточилась. Она ощутила горечь и обман, мошенничество, полюбив человека, который хотел только получить в качестве сувенира ее сердце. Он понятия не имел, как много она отдала. Или, возможно, все-таки знал, и возвращал все обратно.
– Конечно, – сказала Алекс. – То, что было у нас – просто веселое времяпрепровождение. Я и не ожидала, что ты бросишь ради меня жену.
Они пристально смотрели друг на друга, стараясь проникнуть за слова и браваду, но никому это не удалось. Разум Алекс пронзительно кричал: – Я действительно ожидала этого! Ты должен оставить ее. Какой смысл будет в случившемся, что произойдет со мной, если ты не сделаешь этого? Слова так громко звучали в ее ушах, что Алекс поразилась, как это ни одно из них не слетело с губ. Наконец, Брент рывком закрыл дипломат и направился к двери.
– Ты поверишь, – спросил он, – если я скажу, что люблю тебя?
Алекс почувствовала слабость в коленях и ухватилась за дверь. Боже, она хорошо притворяется. Слезы жгли глаза, но Алекс удержала их. Ей хотелось подойти, кричать, плакать, умолять, но она была Александрой Холмс, а это все еще кое-что значило. Но никакая бравада не могла унять боль в груди. Она горела в легких, потом перешла в живот, руки, ноги, заполнив ее всю. Алекс никогда никого ненавидела так сильно, как ненавидела Брента за то, что он любил ее и заставил в ответ полюбить его.
– Нет, – ответила она.
Брент вздохнул и опустил руку на ручку двери. Алекс застыла на месте. Если Брент выйдет сейчас за эту дверь, ее существование прекратится. А если он будет стоять там, уставясь на нее полными сожаления, но холодными глазами, он убьет последнюю искру любви внутри нее.
– Да, – сказала она, – это так.
Брент открыл было рот, чтобы еще что-нибудь сказать, но лишь кивнул и вышел.
Алекс осталась стоять в дверях. Она не могла точно сказать, как долго стояла там, уставясь на место, где раньше был Брент. Она могла видеть его даже тогда, когда он ушел. Она могла чувствовать его руки, хотя он даже и не дотрагивался до нее. Она продолжала ждать, что он вернется, обнимет ее, скажет, что передумал, но этого не произошло. Когда Алекс, в конце концов, перевела взгляд, яркий солнечный свет сменился темнотой.
Она подошла к тахте. Все казалось таким нереальным. Блаженство последних двух недель, и как грубо и быстро все кончилось. Она никогда по-настоящему твердо не держала его, и он проскользнул сквозь ее пальцы. Ей не дали даже возможности привыкнуть к чувству, какой он на ощупь.
Алекс посмотрела на свои руки и ноги, все по-прежнему было на месте. Как странно, что ее тело не растворилось, как это сделала ее душа. Потом боль захватила всю ее целиком. Алекс крепко обняла руками колени и прижала их к груди. Нахлынули горькие тяжелые слезы.
Алекс, войдя в вокзал, сразу заметила его, так как он явно был самым красивым мужчиной в зале, а в руках держал два фиолетовых воздушных шарика с ее именем, напечатанным яркими красными буквами.
Они по-дружески обнялись. Честно говоря, ей снова захотелось плакать, как она делала ночью, после работы, когда была уверена, это никто не сможет услышать. Это была не та Алекс, которую он помнил. Печальным в этой истории было то, что она сама не считала, что остались какие-то следы прежней Алекс.
– Ты выглядишь великолепно, – сказала Алекс совершенно искренне.
Она взяла у Джексона шарики, и направилась к багажному отделению.
– Мне хотелось, чтобы то же самое я мог скатать и о тебе.
Алекс потратила пятнадцать минут в ванной самолета, накладывая косметику и стараясь спрятать темные круги под глазами. Удивление его наблюдательностью она прикрыла гневом.
– О, спасибо, Джек. Как раз то, что мне надо. Оскорбление.
Джексон остановился, не обращая внимания на пассажиров, которым приходилось обходить его со всех сторон, и взял Алекс за руку.
– Что случилось?
– Ты оскорбил меня.
– Кроме этого.
Алекс вырвала руку и пошла дальше. Джексон догнал ее и быстро зашагал рядом.
– Ты не собираешься мне рассказать? – спросил он.
– Нет. Рассказывать нечего.
Они молчали, подойдя к выдаче багажа, и в течение тех десяти минут, пока Алекс не нашла свои три сумки. Она взяла одну, Джексон – две остальные, и они направились к стоянке. Когда сумки уложили в багажник, а сами они сели в машину, Джексон повернулся к ней.
– Я изливал тебе свое сердце целые годы, – сказал он. – О Меган, о живописи, обо всем. Ты не думаешь, что настало время отплатить за услугу?
Алекс почувствовала влажный комок в груди. Только что она была сильной, спрятав далеко внутри все свои чувства, и вот уже самообладание смыто потоком обильных слез. Пока она плакала, Джексон бережно и нежно обнимал ее.
– Все хорошо, – повторял он снова и снова, поглаживая Алекс по волосам. Утешая ее, Джексон заметил, какой удивительно маленькой она была. Стоя в своем кабинете в строгом костюме, с карандашом за ухом и волосами, уложенными с помощью геля в старомодный пучок, Алекс казалась высокой, властной и невосприимчивой к боли. А в его руках она напоминала ребенка, хрупкая, маленькая, хотя она обругала бы каждого, посмевшего назвать ее так, – и очень ранимая. Джексон не отпускал Алекс, пока она не успокоилась.
– Боже, какое идиотство, – наконец вымолвила она.
– С твоей или моей стороны?
– С моей. Не люблю плакать. Это так бессмысленно.
– Может быть, если бы ты больше плакала раньше, ты не чувствовала бы сейчас то, что чувствуешь?
– Не надо навешивать на меня теории Фрейдистов.
Джексон улыбнулся и отодвинулся назад:
– Я думаю, что старомодные американские гамбургеры и картофель «фри» – то, что надо. В «Мак-Дональд»?
Алекс улыбнулась сквозь слезы и кивнула:
– Звучит божественно.
Они нашли пустой уголок в «Мак-Дональде» и сели со своими тарелками. Алекс вертелась туда-сюда на вращающемся стуле, вытаскивая пикули из своего «Большого Мака». Джексон терпеливо ждал, пока она заговорит.
– Я – самая большая дура во всем мире, – наконец произнесла она.
– В этом нет ничего нового, – поддразнил ее Джексон.
– Джек, я серьезно. Я сделала самую большую ошибку в своей жизни.
– Какую?
Алекс смотрела в окно.
– Я потеряла себя. Я влюбилась.
Джексон, как оглушенный, откинулся на спинку стула. Алекс влюблена? Это казалось невероятным. Нет, она, конечно, способна на любовь, но до этого она никогда не была заинтересована в том, чтобы отвечать на чью-либо привязанность. Она никогда не доходила до того, чтобы отдавать свое сердце; она слишком боялась утратить то суровое преимущество, что приобрела за многие годы.
– И кто же он? – спросил Джексон. Алекс покачала головой:
– Это неважно. Важно то, что я делала все, что поклялась никогда в жизни не делать. Я перекроила ради него свой рабочий график. Я делала работу спустя рукава. Я позволила ему узнать меня так, как не знал никто. И самое ужасное – мне это нравилось. Очень нравилось.
– Что в этом ужасного? Алекс глубоко вздохнула.
– Я как бы откупорила свою душу, – мягко произнесла она. – Я никогда не знала, что можно почувствовать такое. Эмоциональной у нас была Меган. Я просто была… я не знаю. Стоик, закованный в броню. Выше чувств.
Джексон накрыл ладонью ее руки.
– Никто не может быть выше любви. Она приходит и к самым лучшим из нас.
– Но я не была готова. Никто не говорил мне, что она будет такой сильной. Никто не подготовил меня к радостному возбуждению, когда я с ним, и отчаянию, которое я почувствовала, когда он исчез за углом. Никто не сказал, что даже если я и полюблю его больше всех на свете, он все же может уйти от меня.
Джексон сжал ее руку:
– Значит, он ушел?
Алекс закрыла глаза. Она снова увидела Брента у двери, вспомнила свое желание постараться привязать его к себе, заставить его забыть о возвращении домой, к жене.
– Да.
Они оба замолчали. Алекс ждала, что Джексон даст ей какое-то средство от болезни. Должно быть что-то, что она могла бы сделать и остановить боль. До этого она никогда не сталкивалась с проблемами, которые не могла разрешить.
– Есть миллион избитых фраз, и я мог бы их сейчас сказать, – наконец заметил он. – Но единственное, что приходит в голову – «любовь отвратительна». Она причиняет боль, она разрывает тебя на части. Ее нельзя перехитрить.
– Мне кажется, что я брожу в темноте, – пролепетала Алекс.
Джексон протянул руку и смахнул с лица Алекс единственную слезу, потом погладил по щеке.
– Именно так ты и должна чувствовать. Я знаю, что ты почувствуешь себя так паршиво, что захочется свернуться клубочком и умереть. Я знаю, что боль будет адской. Такова жизнь, Алекс. Нельзя всю жизнь витать в облаках, как жила ты. Иногда приходится спускаться на землю, ходить по грязи, получать синяки и шишки.
– Мне нравилось витать в облаках, – сказала она. – Я была совершенно счастлива в своей работе до того, как появился он и заставил меня увидеть, что жизнь проходит мимо.
– Ты была по-настоящему счастлива?
Алекс барабанила пальцами по столу.
– О, я не знаю. Мне двадцать восемь. Я понимаю, до вершины еще далеко, но и меняться мне уже слишком поздно. Это просто доказывает, что я не создана для любви. Я отношусь к ней так же, как отношусь к своей работе – слишком серьезно и слишком вдумчиво. Я перехожу все границы, вкладываю в нее все, что имею, до последней капли: как будто составляю анализ-отчет. И ожидаю такого же результата, что и в работе, то есть полного успеха.
– Мы все впадаем сначала в раж. Ничто не может сравниться по впечатлительности с первыми днями любовного романа.
– Это неправда, – сказала Алекс. Власть – такая же впечатляющая. Заключать сделки, делать деньги, взять верх над соперником – по силе эмоций тоже похоже на секс.
– Звучит одиноко.
– Ну и что? Зато безопасно. В бизнесе я делаю успехи. Я не хочу снова испытать поражение в любви.
Алекс отодвинула гамбургер, Джексон долго молчал, потом произнес:
– Я не могу прожить твою жизнь за тебя. Ты делаешь свой собственный выбор. Я всегда считал, что самое трудное – то, что нам приходится делать выбор. Как идти, куда идти. Все надо выбирать. И не надо слушать никого, кто говорит, что ты можешь иметь все. Это просто невозможно. Во всем требуется компромисс. Конечно, мы стараемся избрать самый лучший путь, но всегда остается чувство, что путь, оставленный позади, на самом деле был лучше.
– Ты тоже так чувствуешь?
– Черт побери, да. Я выбрал женитьбу на Меган. В то время у меня были альтернативы – жизнь мужа и отца, работающего отведенные часы, или жизнь художника, обычно в бедноте, творческого чудака, но свободного. Я выбрал Меган.
– Но ты передумал.
– Да, но не без боли в сердце. Чем труднее выбор, тем ужаснее последствия, когда ты осознаешь, что это была ошибка.
У Меган была своя собственная тупиковая история которую Алекс просто не могла понять. Она по-прежнему продолжала работать в магазинчике, по словам Клементины, вела там все дела. Но у нее не возникало ни малейшего желания продвинуться дальше, выкупить у владельца за деньги, лежавшие в банке, магазин или открыть свое собственное заведение подобного типа. Она теперь редко говорила о Джексоне, но все еще тянула с Джо. Они стали постоянными друзьями, встречались дважды в неделю, ходили в кино или обедать. Меган посещала все концерты Джо. Алекс поражалась, что все окружающие могли видеть, насколько они подходят друг другу, а Джо и Меган упорно не замечали своего сходства.
Алекс бросила еще один взгляд на гору бумаг на столе в кухне, прежде чем полностью отрешиться от них, и поспешила к входной двери. В оставшуюся часть дня она поступит как Скарлетт. Она подумает о работе, Бренте, умирающей дружбе и других проблемах завтра. Наедине с собой Алекс начинала сходить с ума; у нее было слишком много времени для размышлений. Поэтому она решительно сбежала по лестнице и вышла в мрачный серый день. Взглянув на толстый темный слой облаков, она убедилась, что небеса ведут нечестную игру.
* * *
Алекс и Брент стояли на маленьком балконе с перилами из легкой ковкой стали. Удивительно, но туман исчез, и ночь была чистой и прозрачной. Все небо горело белыми искрами звезд, а Алекс и Брент молчали. Воздух, окружавший их, казался плотным и густым от напряжения. С работой было покончено, и у Брента не оставалось больше предлогов, чтобы находиться здесь, в ее квартире. Алекс покрепче закуталась в белый с орнаментом свитер. Она чувствовала себя непривычно молодой, намного моложе своих двадцати восьми лет.На Бренте были твидовые брюки, белая рубашка и серый шерстяной джемпер. Он выглядел моложе своих пятидесяти восьми. И казался невероятно красивым. Улыбаясь, он произнес:
– Ты здесь хорошо поработала. Местная фирма дышала на ладан, пока не появилась ты. Лучше тебя никто не сумел бы справиться.
Алекс улыбнулась в ответ, хотя на самом деле желала, чтобы он лучше похвалил ее прическу или заметил красоту глаз, но только не говорил постоянно на деловые темы. Они снова замолчали, и Алекс стряхнула с рукава невидимую пушинку.
– Ты хочешь, чтобы я ушел? – прервал молчание Брент.
Алекс взглянула в его серые глаза. Они были пылкими, жаждущими, но она знала, что Брент не станет ее торопить. Он хотел, чтобы она сама выбирала, он хотел заставить ее сделать первый шаг за все эти четыре года. Алекс твердила себе, что ее чувство к нему – просто слепое увлечение, что оно пройдет и когда-нибудь другой мужчина ошеломит ее так же, как сейчас Брент. Но, ни одно слово не было правдой. Брент проник до самой глубины души Алекс и никогда не уйдет оттуда. Она с твердой уверенностью знала, что никогда не сможет забыть его. Женатый или нет, он был именно тем мужчиной, что нужен ей. Неожиданно исчезли и его жена, и сын, и правила приличия. Алекс сделала шаг вперед.
– Нет, ответила она, – я хочу, чтобы ты остался.
Брент протянул руку, и Алекс показалось, что его рука дрожит, хотя это было нелепо. Он медленно откинул назад волосы с ее лица движением, которое она навечно сохранит в памяти.
– Рядом с тобой я снова ощущаю себя молодым, – прошептал он.
Потом наклонился и поцеловал ее. Начиная с этого момента, каждое прикосновение запечатлелось в Алекс с увеличением в сотню раз. Она запомнила все – ветер, играющий ее волосами, дыхание Брента, то, как они тянулись друг к другу и наконец слились в единое целое. Первые ощущения – самые значительные, и Алекс ничего не хотела упустить.
Губы Брента оказались твердыми и теплыми с привкусом вина, которое они пили накануне. Алекс вздохнула, почувствовав его руки на своей талии. Его язык щекотал ее, и в эти секунды она поняла, чего была лишена все эти годы. Чего Меган больше всего желала с Джексоном. Что Клементина отказывалась замечать. Алекс поняла, что это самое изысканное удовольствие, какое только может предложить этот мир. Кожа к коже, отдаваясь и уступая, постепенно впуская кого-то в свою душу, доверяя, что он не украдет ее.
Брент повел Алекс в спальню и включил свет.
– Я хочу видеть тебя, – сказал он.
Алекс оглянулась вокруг, внезапно почувствовав неловкость. У нее было достаточно мужчин, чтобы разобраться в сексе, но сейчас все совсем по-другому. Простое удовольствие не имело для нее смысла.
– Ты дрожишь. – Брент обнял ее, и Алекс услышала стук его сердца. – Не бойся, Алекс. Я никогда не причиню тебе боль.
Она целовала его в шею, щеки, прекрасный аристократический нос. В какой-то момент, потом она не могла точно вспомнить, в какой именно, их одежды упали к ногам, и они опустились на кровать.
Брент оказался великолепным любовником, и Алекс знала, что он будет именно таким. Его пальцы, одновременно легкие и сильные, ласкали во всех нужных местах. Она быстро дошла до оргазма, а он снова продолжал ласкать и любить ее, не торопясь, наслаждаясь каждой минутой. Каждое движение, каждое ощущение было настоящим совершенством, экстазом. Алекс ощущала себя глиной в его руках, влажной и уступчивой, и он превращал ее в самую захватывающую скульптуру, часами придавая каждому изгибу именно ту форму, которую следует.
Потом Алекс сварила кофе и принесла в спальню. Брент сидел на кровати, улыбаясь и куря сигарету.
– Ты была чудесна, – произнес он.
Алекс скользнула на постель рядом с ним и заткнулась его сигаретой, хотя и не курила. Но ей хотелось разделять с ним все.
– Раньше никогда такого не было, – сказала она.
– Чего?
– Полного поглощения, полной утраты своего «я». С другими мужчинами я всегда осознаю и стук часов на стене, и дождь за окном, и что мне надо сделать через час. Я всегда могу видеть, как я двигаюсь, и все мои движения кажутся отрепетированными и неестественными.
Брент загасил сигарету и отпил кофе.
– Выходит, было много и других?
Он спросил прямо, без всякой ревности, и Алекс пожала плечами.
– Да. И ни один не имеет никакого значения. Ни один – до тебя.
Брент смотрел в окно, и Алекс резко вернулась в реальность, осознав их положение, то, к чему ее это приведет. Она вскочила с кровати и начала искать свою одежду.
– Я ничего не имела в виду, пойдя на это, – слишком поспешно произнесла она. Наконец, нашла нижнее белье и натянула его на себя, но свитер и брюки исчезли. – Я просто хотела сказать, что мне хорошо с тобой и мы подходим…
Неожиданно Брент оказался рядом с ней, прижимая ее к себе, и Алекс с удивлением заметила, что плачет в его объятиях. Что он с ней сделал? Она совсем не хотела быть такой. Всю свою жизнь она делала все, чтобы казаться сильной, а сейчас рыдала, как школьница, в объятиях мужчины, совершенно не скрывая своих чувств, придавая слишком большое значение каждому слову.
– Все хорошо, все хорошо, – повторял он. – Я знаю.
Но он ничего не знал. Он был Брентом Джиббонсом, миллионером: Он был женат. Он был мужчиной. Он не отказывался ни от чего, чтобы заниматься с нею любовью. А Алекс испытывала такие муки, словно предала все, к чему стремилась.
– Извини, – прошептала она, когда ее слезы, наконец, утихли. Отодвинулась и нашла, в конце концов, одежду. Алекс не спеша одевалась, растягивая время, чтобы успокоиться. – Обычно я так себя не веду.
– Ты думаешь, я не знаю? – Он тоже оделся, и они пошли на кухню, чтобы как-то разрядить обстановку.
Алекс налила себе еще кофе.
– Я не планировала то, что произошло. Я не хотела, чтобы это произошло.
– Почему нет?
Она уставилась на него.
– Потому что ты женат.
Брент пожал плечами.
– Я говорил тебе прежде, что Карлотта все понимает. Наш брак – чисто платонический уже несколько лет.
Алекс не могла этому поверить. Как Карлотта могла жить с таким мужчиной, как он, с таким любовником, как он, и не хотела его?
– Почему же тогда все остается по-прежнему?
Брент улыбнулся ей:
– Очень просто. Из-за Питера. Я люблю его больше всех на свете, и я многие годы лишал его своего внимания. Я не могу причинять ему дополнительную боль.
Он взял чашку с кофе из ее рук и крепко поцеловал Алекс. Как будто эти несколько секунд Брент гипнотизировал ее сознание, не разрешая сорваться с ее губ словам: «Что, если ты встретишь именно ту, что ждал? Тогда ты оставишь Карлотту?»
– Я намерен продлить свою поездку, – сказал он, меняя тему, – на две недели. Я хочу побыть с тобой.
Брент снова поцеловал ее, и Алекс перестало волновать все, кроме его рук, его глаз, стука его сердца. Ничто не имело значения до тех пор, пока он с ней.
* * *
Они путешествовали по стране, видели замки и фермерские угодья, пивнушки и церкви. Днем Алекс работала или, точнее сказать, пыталась работать. Первый раз в жизни работа казалась ей тяжелой нудной повинностью. Час тянулся мучительно долго, и Алекс хотела подтолкнуть время. Встречи и контракты превратились в бессмысленные неудобства, удерживающие ее вдали от Брента.Ночью и на отдыхе Брент был интереснее, чем она осмеливалась предполагать. Он был образованным, культурным, умным. Они часами сидели в ресторанах, обсуждая политику, Хемингуэя, состояние мира. Он любил поговорить (редкое качество в мужчине), у него были твердые понятия, непоколебимые взгляды по каждому поводу. Они не соглашались по многим вопросам, например, смертной казни (он был – за, она – против) или абортах (она явно за, он явно против). Но Алекс считала это замечательным. Брент заставлял ее спорить, обосновывать свою точку зрения четким доказательством. Он заставлял ее думать.
Казалось, Брент знает каждого, повсюду имеет друзей. Алекс заметила, что он никогда не уступает дорогу на переполненных народом улицах, другие всегда уступали ему. Он внушал уважение, где бы ни появлялся, и рядом с ним Алекс чувствовала себя на высоте.
Она прожила целую жизнь всего за четырнадцать дней. Алекс хранила в памяти каждую секунду, копила каждое счастливое движение, каждый поцелуй, чтобы компенсировать все потерянное время. Просто держать руку Брента уже доставляло ей удовольствие. Они могли гулять по Вестминстерскому Аббатству, и его великолепие не значило ровным счетом ничего по сравнению с теплом его пальцев, переплетенных с ее как индейская корзина, выполненная с точностью и изяществом.
Алекс страшно хотелось позвонить Меган и Клементине, но она не могла пожертвовать на это время, отведенное им с Брентом. Когда он уедет, она расскажет им все. Они снова превратятся в подростков, хихикающих над тем, что он сказал, как он целовался.
По ночам, при зажженных повсюду свечах, он занимался с ней любовью так, как будто его специально тренировали только для этой цели. Время летело в эти мгновения, проносясь с девяти до полночи как несколько секунд. Это казалось несправедливым. Алекс подумала о тех несчастных парах, что проводят один утомительный час за другим вместе, в то время как им с Брентом приходится хвататься за каждую драгоценную минуту. Это несправедливо.
После первой ночи он никогда не упоминал больше ни о Карлотте, ни о Питере. Алекс слишком боялась услышать, что он ответит, чтобы заводить самой разговор о них. Вместо этого она наслаждалась моментом. Она считала, что он чувствует то же самое, что и она – чудовищный взрыв любви, бьющей ключом из давно забытого источника. Если бы у них была обратная ситуация, Алекс знала, что никогда не вернулась бы к мужу, которого не любила. Она сдвинула бы и небо, и землю, только чтобы остаться с Брентом. Но их ситуации не менялись местами, а он молчал по этому поводу, разрушая надежды, вызывая отчаяние. Свой последний день вместе, они провели в квартире Алекс, занимаясь любовью, смеясь, притворяясь, что им не придется говорить «до свидания». Алекс не думала о том, чем станут для нее следующие два месяца, когда она останется в Лондоне, а он вернется в Штаты. Она не могла об этом думать.
В три Брент взглянул на часы и начал одеваться. Алекс знала, что наступило время сказать что-то, твердо и гордо заявить о своих чувствах, но ни единое слово не приходило на ум. Когда они оба полностью оделись, и Брент собрался уходить, то на прощанье присел на край кровати.
– Ты будешь держать меня в курсе до дня сделки с Вестоном, хорошо? – спросил он.
Алекс кивнула. Она не доверяла своему голосу.
– Послушай, Алекс. Не надо грустить. Мы хорошо провели время, не так ли?
Она отошла к окну.
– Да, так.
Подойдя сзади, Брент обнял ее за талию.
– Ты знала мое положение с самого начала, – тихо сказал он. – Я говорил тебе о Питере. Я знаю, что трудно понять, если у тебя нет собственных детей, но ты должна понять, что он для меня – все. Я не оставлю Карлотту и не причиню ему боли.
Алекс порывисто обернулась и пристально посмотрела на него.
– Я знаю, что ты говорил. – Ее голос звучал ровно и гладко, именно так, как ей и хотелось, несмотря на целую бурю внутри. – Я подумала, что, возможно, эти две недели изменили твое решение.
Брент сделал к ней шаг, потом резко повернулся. Он пошел в гостиную и уложил бумаги в дипломат. Алекс пошла за ним, потом остановилась в дверях.
– Время, что мы провели вместе, Алекс, было бесподобно, – продолжал он. – Мне хотелось бы остаться здесь, притвориться, что остальной мир не существует, но, к сожалению, это невозможно.
Алекс прислонилась к дверному косяку, едва дыша. Она чувствовала себя чуть живой и невероятно глупой. В мгновение та нежная часть ее, которую он достиг, затронул, заставил любить, ожесточилась. Она ощутила горечь и обман, мошенничество, полюбив человека, который хотел только получить в качестве сувенира ее сердце. Он понятия не имел, как много она отдала. Или, возможно, все-таки знал, и возвращал все обратно.
– Конечно, – сказала Алекс. – То, что было у нас – просто веселое времяпрепровождение. Я и не ожидала, что ты бросишь ради меня жену.
Они пристально смотрели друг на друга, стараясь проникнуть за слова и браваду, но никому это не удалось. Разум Алекс пронзительно кричал: – Я действительно ожидала этого! Ты должен оставить ее. Какой смысл будет в случившемся, что произойдет со мной, если ты не сделаешь этого? Слова так громко звучали в ее ушах, что Алекс поразилась, как это ни одно из них не слетело с губ. Наконец, Брент рывком закрыл дипломат и направился к двери.
– Ты поверишь, – спросил он, – если я скажу, что люблю тебя?
Алекс почувствовала слабость в коленях и ухватилась за дверь. Боже, она хорошо притворяется. Слезы жгли глаза, но Алекс удержала их. Ей хотелось подойти, кричать, плакать, умолять, но она была Александрой Холмс, а это все еще кое-что значило. Но никакая бравада не могла унять боль в груди. Она горела в легких, потом перешла в живот, руки, ноги, заполнив ее всю. Алекс никогда никого ненавидела так сильно, как ненавидела Брента за то, что он любил ее и заставил в ответ полюбить его.
– Нет, – ответила она.
Брент вздохнул и опустил руку на ручку двери. Алекс застыла на месте. Если Брент выйдет сейчас за эту дверь, ее существование прекратится. А если он будет стоять там, уставясь на нее полными сожаления, но холодными глазами, он убьет последнюю искру любви внутри нее.
– Да, – сказала она, – это так.
Брент открыл было рот, чтобы еще что-нибудь сказать, но лишь кивнул и вышел.
Алекс осталась стоять в дверях. Она не могла точно сказать, как долго стояла там, уставясь на место, где раньше был Брент. Она могла видеть его даже тогда, когда он ушел. Она могла чувствовать его руки, хотя он даже и не дотрагивался до нее. Она продолжала ждать, что он вернется, обнимет ее, скажет, что передумал, но этого не произошло. Когда Алекс, в конце концов, перевела взгляд, яркий солнечный свет сменился темнотой.
Она подошла к тахте. Все казалось таким нереальным. Блаженство последних двух недель, и как грубо и быстро все кончилось. Она никогда по-настоящему твердо не держала его, и он проскользнул сквозь ее пальцы. Ей не дали даже возможности привыкнуть к чувству, какой он на ощупь.
Алекс посмотрела на свои руки и ноги, все по-прежнему было на месте. Как странно, что ее тело не растворилось, как это сделала ее душа. Потом боль захватила всю ее целиком. Алекс крепко обняла руками колени и прижала их к груди. Нахлынули горькие тяжелые слезы.
* * *
Джексон ждал в Международном аэропорту Сан-Франциско, когда спустя два месяца Алекс возвращалась в город. Он назначил себя ее почетным шофером.Алекс, войдя в вокзал, сразу заметила его, так как он явно был самым красивым мужчиной в зале, а в руках держал два фиолетовых воздушных шарика с ее именем, напечатанным яркими красными буквами.
Они по-дружески обнялись. Честно говоря, ей снова захотелось плакать, как она делала ночью, после работы, когда была уверена, это никто не сможет услышать. Это была не та Алекс, которую он помнил. Печальным в этой истории было то, что она сама не считала, что остались какие-то следы прежней Алекс.
– Ты выглядишь великолепно, – сказала Алекс совершенно искренне.
Она взяла у Джексона шарики, и направилась к багажному отделению.
– Мне хотелось, чтобы то же самое я мог скатать и о тебе.
Алекс потратила пятнадцать минут в ванной самолета, накладывая косметику и стараясь спрятать темные круги под глазами. Удивление его наблюдательностью она прикрыла гневом.
– О, спасибо, Джек. Как раз то, что мне надо. Оскорбление.
Джексон остановился, не обращая внимания на пассажиров, которым приходилось обходить его со всех сторон, и взял Алекс за руку.
– Что случилось?
– Ты оскорбил меня.
– Кроме этого.
Алекс вырвала руку и пошла дальше. Джексон догнал ее и быстро зашагал рядом.
– Ты не собираешься мне рассказать? – спросил он.
– Нет. Рассказывать нечего.
Они молчали, подойдя к выдаче багажа, и в течение тех десяти минут, пока Алекс не нашла свои три сумки. Она взяла одну, Джексон – две остальные, и они направились к стоянке. Когда сумки уложили в багажник, а сами они сели в машину, Джексон повернулся к ней.
– Я изливал тебе свое сердце целые годы, – сказал он. – О Меган, о живописи, обо всем. Ты не думаешь, что настало время отплатить за услугу?
Алекс почувствовала влажный комок в груди. Только что она была сильной, спрятав далеко внутри все свои чувства, и вот уже самообладание смыто потоком обильных слез. Пока она плакала, Джексон бережно и нежно обнимал ее.
– Все хорошо, – повторял он снова и снова, поглаживая Алекс по волосам. Утешая ее, Джексон заметил, какой удивительно маленькой она была. Стоя в своем кабинете в строгом костюме, с карандашом за ухом и волосами, уложенными с помощью геля в старомодный пучок, Алекс казалась высокой, властной и невосприимчивой к боли. А в его руках она напоминала ребенка, хрупкая, маленькая, хотя она обругала бы каждого, посмевшего назвать ее так, – и очень ранимая. Джексон не отпускал Алекс, пока она не успокоилась.
– Боже, какое идиотство, – наконец вымолвила она.
– С твоей или моей стороны?
– С моей. Не люблю плакать. Это так бессмысленно.
– Может быть, если бы ты больше плакала раньше, ты не чувствовала бы сейчас то, что чувствуешь?
– Не надо навешивать на меня теории Фрейдистов.
Джексон улыбнулся и отодвинулся назад:
– Я думаю, что старомодные американские гамбургеры и картофель «фри» – то, что надо. В «Мак-Дональд»?
Алекс улыбнулась сквозь слезы и кивнула:
– Звучит божественно.
* * *
Джексон испытывая искушение засунуть в каждую ноздрю по картофельной стружке, чтобы поднять Алекс настроение, но потом передумал. Он никогда не видел ее в таком состоянии. Конечно, она бывала в депрессии и прежде, испытывала время от времени и гнев, и разочарование, и даже горе. Но никогда не была потерянной, чуть ли не опустошенной.Они нашли пустой уголок в «Мак-Дональде» и сели со своими тарелками. Алекс вертелась туда-сюда на вращающемся стуле, вытаскивая пикули из своего «Большого Мака». Джексон терпеливо ждал, пока она заговорит.
– Я – самая большая дура во всем мире, – наконец произнесла она.
– В этом нет ничего нового, – поддразнил ее Джексон.
– Джек, я серьезно. Я сделала самую большую ошибку в своей жизни.
– Какую?
Алекс смотрела в окно.
– Я потеряла себя. Я влюбилась.
Джексон, как оглушенный, откинулся на спинку стула. Алекс влюблена? Это казалось невероятным. Нет, она, конечно, способна на любовь, но до этого она никогда не была заинтересована в том, чтобы отвечать на чью-либо привязанность. Она никогда не доходила до того, чтобы отдавать свое сердце; она слишком боялась утратить то суровое преимущество, что приобрела за многие годы.
– И кто же он? – спросил Джексон. Алекс покачала головой:
– Это неважно. Важно то, что я делала все, что поклялась никогда в жизни не делать. Я перекроила ради него свой рабочий график. Я делала работу спустя рукава. Я позволила ему узнать меня так, как не знал никто. И самое ужасное – мне это нравилось. Очень нравилось.
– Что в этом ужасного? Алекс глубоко вздохнула.
– Я как бы откупорила свою душу, – мягко произнесла она. – Я никогда не знала, что можно почувствовать такое. Эмоциональной у нас была Меган. Я просто была… я не знаю. Стоик, закованный в броню. Выше чувств.
Джексон накрыл ладонью ее руки.
– Никто не может быть выше любви. Она приходит и к самым лучшим из нас.
– Но я не была готова. Никто не говорил мне, что она будет такой сильной. Никто не подготовил меня к радостному возбуждению, когда я с ним, и отчаянию, которое я почувствовала, когда он исчез за углом. Никто не сказал, что даже если я и полюблю его больше всех на свете, он все же может уйти от меня.
Джексон сжал ее руку:
– Значит, он ушел?
Алекс закрыла глаза. Она снова увидела Брента у двери, вспомнила свое желание постараться привязать его к себе, заставить его забыть о возвращении домой, к жене.
– Да.
Они оба замолчали. Алекс ждала, что Джексон даст ей какое-то средство от болезни. Должно быть что-то, что она могла бы сделать и остановить боль. До этого она никогда не сталкивалась с проблемами, которые не могла разрешить.
– Есть миллион избитых фраз, и я мог бы их сейчас сказать, – наконец заметил он. – Но единственное, что приходит в голову – «любовь отвратительна». Она причиняет боль, она разрывает тебя на части. Ее нельзя перехитрить.
– Мне кажется, что я брожу в темноте, – пролепетала Алекс.
Джексон протянул руку и смахнул с лица Алекс единственную слезу, потом погладил по щеке.
– Именно так ты и должна чувствовать. Я знаю, что ты почувствуешь себя так паршиво, что захочется свернуться клубочком и умереть. Я знаю, что боль будет адской. Такова жизнь, Алекс. Нельзя всю жизнь витать в облаках, как жила ты. Иногда приходится спускаться на землю, ходить по грязи, получать синяки и шишки.
– Мне нравилось витать в облаках, – сказала она. – Я была совершенно счастлива в своей работе до того, как появился он и заставил меня увидеть, что жизнь проходит мимо.
– Ты была по-настоящему счастлива?
Алекс барабанила пальцами по столу.
– О, я не знаю. Мне двадцать восемь. Я понимаю, до вершины еще далеко, но и меняться мне уже слишком поздно. Это просто доказывает, что я не создана для любви. Я отношусь к ней так же, как отношусь к своей работе – слишком серьезно и слишком вдумчиво. Я перехожу все границы, вкладываю в нее все, что имею, до последней капли: как будто составляю анализ-отчет. И ожидаю такого же результата, что и в работе, то есть полного успеха.
– Мы все впадаем сначала в раж. Ничто не может сравниться по впечатлительности с первыми днями любовного романа.
– Это неправда, – сказала Алекс. Власть – такая же впечатляющая. Заключать сделки, делать деньги, взять верх над соперником – по силе эмоций тоже похоже на секс.
– Звучит одиноко.
– Ну и что? Зато безопасно. В бизнесе я делаю успехи. Я не хочу снова испытать поражение в любви.
Алекс отодвинула гамбургер, Джексон долго молчал, потом произнес:
– Я не могу прожить твою жизнь за тебя. Ты делаешь свой собственный выбор. Я всегда считал, что самое трудное – то, что нам приходится делать выбор. Как идти, куда идти. Все надо выбирать. И не надо слушать никого, кто говорит, что ты можешь иметь все. Это просто невозможно. Во всем требуется компромисс. Конечно, мы стараемся избрать самый лучший путь, но всегда остается чувство, что путь, оставленный позади, на самом деле был лучше.
– Ты тоже так чувствуешь?
– Черт побери, да. Я выбрал женитьбу на Меган. В то время у меня были альтернативы – жизнь мужа и отца, работающего отведенные часы, или жизнь художника, обычно в бедноте, творческого чудака, но свободного. Я выбрал Меган.
– Но ты передумал.
– Да, но не без боли в сердце. Чем труднее выбор, тем ужаснее последствия, когда ты осознаешь, что это была ошибка.