Куин Джулия. На пути к свадьбе

   Люси. Надо увидеться с Люси.
   Грегори старался не думать о ней.
   Что удавалось ему с переменным успехом.
   Однако она все время присутствовала где-то на задворках его сознания, даже когда он сокрушался по поводу утраты мисс Уотсон.
   Люси. Сейчас он не мог думать о ней как о леди Люсинде. Даже если бы он не поцеловал ее, она все равно осталась бы для него просто Люси. Ведь она была именно такой. И это имя идеально ей подходило.
   Однако он ее поцеловал. И это было восхитительно.
   И, что главное, неожиданно.
   Все, что касалось ее, удивляло его, даже тот факт, что он поцеловал ее. Потому что она была Люси. А он не должен был целовать Люси.
   Но он держал ее в своих объятиях. И ее глаза – что было в ее глазах? Она смотрела на него и спрашивала о чем-то.
   Что-то искала.
   Он не собирался ее целовать. Так уж произошло. Он просто почувствовал, что его неудержимо тянет к ней, и расстояние между ними стало сокращаться...
   А потом она оказалась в его объятиях.
   Ему хотелось растянуться на полу, раствориться в ней и никогда не отпускать ее от себя.
   Ему хотелось зацеловать ее до полного изнеможения, пока они оба не сгинут в урагане страсти.
   Ему хотелось...
   Ладно. Сказать честно, ему хотелось многого. Но он был слегка пьян.
   Не сильно. Но достаточно, чтобы сомневаться в адекватности своей реакции.
   К тому же он был зол. И выбит из равновесия.
   Не Люси, естественно. Но это все равно повлияло на его оценку. В этом Грегори не сомневался.
   И все же надо с ней увидеться. Эта девушка выросла в строгости. Если поцеловал такую, то нужно обязательно объясниться. А еще он должен извиниться, хотя на это у него особого желания нет.
   Однако он обязан сделать это.
   Грегори посмотрел на Кейт.
   – Когда они уезжают?
   – Леди и мисс Уотсон? Кажется, после обеда.
   «Нет! – едва не выкрикнул он. – Я имею в виду леди Люсинду». Но ему удалось удержаться, и вместо этого он равнодушным тоном осведомился:
   – А Феннсуорт?
   – Наверное, скоро. Леди Люсинда уже позавтракала. – Кейт на мгновение задумалась. – Кажется, Феннсуорт говорил, что хочет вернуться домой к ужину. Полагаю, они успеют – ведь они живут не очень далеко отсюда.
   – Под Дувром, – рассеянно пробормотал Грегори.
   Кейт кивнула:
   – Наверное, ты прав.
   Грегори нахмурился. Он-то надеялся увидеться с Люси в столовой – она никогда не пропустила бы завтрак. Но раз она уже поела, значит, ее отъезд не за горами.
   И он должен разыскать ее.
   Грегори встал. Чуть резче, чем следовало, – он ударился коленом о край стола и тем самым вызван у Кейт удивленный взгляд.
   – Ты ведь даже не позавтракал! – воскликнула она.
   – Я не голоден, – сказал он.
   Она смотрела на него с нескрываемым изумлением. Как-никак она уже более десяти лет была полноправным членом семьи.
   – Неужели такое возможно?
   Грегори проигнорировал ее вопрос.
   – Желаю тебе доброго утра.
   – Грегори?
   Он обернулся. Ему не хотелось оборачиваться, но по интонациям, прозвучавшим в голосе Кейт, он понял, что обернуться надо.
   Взгляд невестки был полон сострадания – и тревоги.
   – Надеюсь, ты не отправишься на поиски мисс Уотсон?
   – Нет, – ответил он, и ему стало смешно: ведь такая мысль даже в голову ему не приходила.
 
   Люси смотрела на упакованные в сундуки вещи. Она устала. Ей было грустно. Она пребывала в замешательстве.
   И вообще ею владело множество различных эмоций.
   Она чувствовала себя выжатой. Она видела, как горничные выжимают банные полотенца – выкручивают и выкручивают их до последней капли.
   Вот и она дошла до такого же состояния.
   Выжатого банного полотенца.
   – Люси?
   Гермиона тихо вошла в комнату. Прошлой ночью, когда Гермиона вернулась, Люси уже спала, а сегодня утром Гермиона еще спала, когда Люси пошла завтракать.
   А когда вернулась, Гермионы в комнате не было. И Люси это в какой-то степени обрадовало.
   – Я была у мамы, – пояснила Гермиона. – Мы уезжаем сегодня после обеда.
   Люси кивнула. Леди Бриджертон подсела к ней за завтраком и сообщила, какие у всех планы. К тому моменту, когда Люси вернулась в комнату, ее вещи уже были упакованы и готовы к погрузке в карету.
   Вот так-то.
   – Я хотела поговорить с тобой, – сказала Гермиона, пристраиваясь на край кровати и стараясь держаться от Люси на почтительном расстоянии. – Я хотела объясниться.
   Люси продолжала смотреть на сундуки.
   – Нечего объяснять. Я очень рада, что ты выйдешь за Ричарда. – Она выдавила из себя улыбку, но улыбка получилась вымученной. – Теперь ты станешь мне сестрой.
   – Если судить по твоему голосу, то ты совсем этому не рада.
   – Я устала.
   Гермиона помолчала и потом, убедившись, что Люси не будет продолжать, сказала:
   – Я хотела, чтобы ты знала: я ничего не утаивала от тебя. Я никогда так не поступила бы. Надеюсь, ты знаешь, что я никогда так не сделала бы.
   Люси кивнула, потому что она действительно это знала, даже несмотря на ощущение, что прошлой ночью ее предали.
   Гермиона сглотнула, потом плотно сжала губы и набрала в грудь побольше воздуха. В этот момент Люси догадалась, что ее подруга долгие часы репетировала свою речь, мысленно перебирая слова и подбирая такую комбинацию, которая могла бы в точности передать то, что она чувствует.
   То же самое сделала бы на ее месте и Люси, но почему-то сейчас эта догадка вызвала у нее желание заплакать.
   Несмотря на репетиции, Гермиона заговорила совсем другими словами и фразами:
   – Я действительно любила... Нет. Нет. – Было ясно, что она в большей степени обращается к себе самой, чем к Люси. – Я имею в виду, что я действительно думала, будто люблю мистера Эдмондса. Как я теперь понимаю, я его не любила. Так как потом был мистер Бриджертон, а затем... Ричард.
   Люси бросила на нее пристальный взгляд.
   – Что ты под этим подразумеваешь – «потом был мистер Бриджертон»?
   – Ну, я не совсем уверена, – ответила Гермиона, которую вопрос привел в смятение. – Когда я завтракала с ним, мне показалось, будто я очнулась от долгого и странного забытья. Помнишь, я говорила тебе об этом? Нет, я не услышала музыки, даже не почувствовала... Ну, не знаю, как объяснить. Хотя я не была ни в коей мере одержима им – так, как мистером Эдмондсом, – я... я заинтересовалась. Им. Мне стало любопытно, смогу ли я почувствовать что-нибудь. Если попытаюсь. И уже тогда я подумала, что не могу любить мистера Эдмондса, если мистер Бриджертон вызывает у меня такой интерес.
   Люси кивнула. И у нее мистер Бриджертон вызвал интерес. Но не в связи с тем, сможет ли она что-нибудь почувствовать. По этому поводу у нее вопросов не было. Ей как раз хотелось понять, существует ли способ заставить ее не чувствовать.
   Однако Гермиона не заметила, что подруга расстроена. Вернее, Люси очень хорошо это скрыла. Как бы то ни было, Гермиона продолжила объясняться.
   – А потом, – снова заговорила она, – с Ричардом... Не знаю, как это случилось, но мы гуляли, и мы беседовали, и мне было так приятно. Даже больше, чем приятно, – поспешно добавила она. – «Приятно» – это звучит скучно, а мне скучно не было. Мне было... хорошо. Как будто я вернулась домой.
   Гермиона улыбнулась как-то беспомощно, словно ей все еще не верилось в удачу. Люси была рада за нее. На самом деле. Ей очень хотелось узнать, что это значит – одновременно испытывать и радость, и печаль. Только понять это ей не суждено. Если раньше она в это не верила, то теперь все сомнения исчезли. И от этого было еще хуже.
   – Сожалею, если вчера тебе показалось, что я за тебя не рада, – тихо сказала Люси. – Я рада. Очень Просто я была в шоке, вот и все. Все вдруг изменилось.
   – Но ведь к лучшему, Люси! – воскликнула Гермиона. Ее глаза загорелись. – Ведь перемены-то к лучшему.
   Люси очень хотелось разделять ее уверенность. Ей хотелось проникнуться ее оптимизмом, но вместо этого она чувствовала себя подавленной. Но об этом она рассказывать не будет. Во всяком случае, сейчас, когда Гермиона светится от счастья.
   Поэтому Люси улыбнулась и сказала:
   – Тебя с Ричардом ждет счастливая жизнь. – Она искренне верила в это.
   Гермиона обеими руками схватила руку Люси и изо всех сил сжала, стремясь выразить этим пожатием свою дружбу и радость.
   – О, Люси, я знаю. Ведь мы с ним знакомы целую вечность, к тому же он твой брат. Я с ним всегда чувствовала себя в безопасности. Мне было уютно с ним. Мне не надо беспокоиться о том, что он обо мне думает. Я уже ему все о себе рассказала, и плохое, и хорошее, а он продолжает считать меня замечательной.
   – Он не знает, что ты не умеешь танцевать, – призналась Люси.
   – Не знает? – Гермиона пожала плечами. – Ну, так я расскажу ему. Возможно, он меня научит. У него есть способности к танцам?
   Люси покачала головой.
   – Вот видишь! – воскликнула Гермиона. Ее улыбка была одновременно и мечтательной, и многообещающей, и радостной. – Мы идеально подходим друг другу. Теперь это абсолютно ясно. Мне так легко разговаривать с ним, и прошлой ночью... я смеялась, и он смеялся, и было так... здорово. Даже объяснить не могу.
   Но Люси не требовались объяснения. Она знала, что имеет в виду Гермиона, и это наводило на нее ужас.
   – А потом мы пошли в оранжерею. Сквозь окна лился лунный свет, и там было так красиво. Все вокруг потеряло очертания и стало таинственным... и тут я посмотрела на него. – Взгляд Гермионы затуманился, и Люси поняла, что подруга погрузилась в воспоминания.
   Счастливые воспоминания.
   – Я посмотрела на него, – продолжила Гермиона, – а он в этот момент смотрел на меня. И я не смогла отвести взгляд. Не нашла в себе сил. И мы поцеловались. Это было... Я даже не задумывалась об этом. Это просто произошло. И это было абсолютно естественно. И в мире не было ничего прекраснее.
   Люси грустно кивнула.
   – Я поняла то, чего не понимала раньше. С мистером Эдмондсом... Боже, я думала, что безумно люблю его, но тогда я не понимала, что значит любовь. Да, он красив, в его присутствии я испытываю робость и восторг, однако у меня никогда не возникало желания поцеловать его. А с Ричардом... я смотрела на него, и меня тянуло к нему, но не потому, что мне этого хотелось, просто потому... потому...
   Потому – что? Люси хотелось кричать во все горло. Но даже если бы она могла себе это позволить, у нее все равно не хватило бы сил.
   – Потому, что там мое место, – тихо закончила Гермиона. На ее лице отразилось такое удивление, будто она только сейчас все это осознала.
   Вдруг Люси почувствовала себя как-то странно. Ее мышцы напряглись, и ей до безумия захотелось сжать руки в кулаки. Что она имеет в виду? Зачем она все это говорит? Все талдычили ей, что любовь – это волшебство, нечто дикое и необузданное, нечто, что обрушивается, как ураган.
   А сейчас оказывается, что это совсем другое? Что любовь уютна? Тиха и спокойна? Что ее можно называть приятной?
   – А как же со звучащей музыкой? – услышала Люси собственный голос, полный сарказма. – С любованием затылком? И пониманием?
   Гермиона беспомощно пожала плечами.
   – Не знаю. Но на твоем месте я не стала бы этому доверять.
   Люси в отчаянии прикрыла глаза. Она не нуждается в предостережениях Гермионы. Она и сама не доверилась бы таким вещам. Она не из тех, кто заучивает любовные сонеты, и никогда не станет такой. Она другая. И той любви, которая со смехом, уютна и приятна, – такой любви она поверила бы без размышлений.
   Господи, ведь это именно то, что она чувствует к мистеру Бриджертону!
   И еще слышит музыку...
   У Люси от щек отхлынула кровь. Она действительно слышала музыку, когда целовала его. Самую настоящую симфонию, с налетающим ввысь крещендо и дробным тремоло. И даже с тем пульсирующим ритмом, который никто не замечает, пока он не совпадет с биением сердца.
   Она парила. Она трепетала. Она чувствовала все то, что Гермиона, по ее рассказам, чувствовала с мистером Эдмондсом, – и все то, что та чувствовала и с Ричардом.
   Люси чувствовала все это. Но с одним человеком.
   Она любит его. Она любит Грегори Бриджертона. Истина открылась ей совершенно отчетливо – и оказалась жестокой.
   – Люси? – неуверенно позвала ее Гермиона. И снова: – Люси?
   – Когда свадьба? – спросила Люси довольно резко. Потому что единственное, на что она была способна, – это сменить тему. Она повернулась и впервые за весь разговор прямо посмотрела Гермионе в глаза. – Ты уже начала строить планы? Церемония пройдет в Финчли?
   Подробности. Подробности – вот где ее спасение. Так было всегда.
   На лице Гермионы появилось озадаченное выражение, потом оно сменилось смущенным. Потом она ответила:
   – Я... нет, думаю, она состоится в Феннсуорт-Эбби. Там величественнее. А... а ты уверена, что с тобой все в порядке?
   – Абсолютно, – заверила ее Люси. Она уже разговаривает в обычной для себя манере, и это дает надежду на то, что скоро к ней вернется привычное самообладание. – Но ты не сказала когда.
   – Оказывается, вчера возле оранжереи были люди. Не знаю, что они слышали, но вокруг уже начали шептаться, и нам придется поторопиться. – Гермиона одарила ее милой улыбкой. – Мне все равно. И Ричарду, думаю, тоже.
   Интересно, подумала Люси, кто из них первым подойдет к алтарю. Люси надеялась, что Гермиона.
   Раздался стук в дверь. Это была горничная. За ней следовали два лакея – они пришли за сундуками.
   – Только подумай, Люси, – сказала Гермиона, направляясь к двери, – мы обе станем графинями. Я – Феннсуорт, а ты – Давенпорт. Мы с тобой будем королевами высшего света.
   Люси понимала, что Гермиона хочет подбодрить ее, поэтому, собрав все силы, изобразила на лице улыбку и сказала:
   – Это будет великолепно, правда?
   Гермиона сжала ей руку.
   – Да, Люси. Вот увидишь. Мы на пороге нового дня, и этот день обещает быть солнечным.
   Люси обняла подругу. Только так она могла спрятать от нее свое лицо.
   Потому что на то, чтобы снова изобразить на лице улыбку, сил у нее уже не было.
 
   Грегори нашел Люси. Он едва не опоздал. Она стояла на подъездной алее, как ни странно, в одиночестве, если не считать сновавших вокруг слуг. Она стояла боком к нему и, слегка вздернув подбородок, наблюдала за тем, как вещи грузят в карету. Она выглядела... спокойной. И крепко держала себя в руках.
   – Леди Люсинда, – позвал Грегори.
   Она на мгновение замерла, прежде чем обернуться. А когда обернулась, в ее глазах промелькнула боль.
   – Я рад, что застал вас, – сказал он, хотя уже сомневался, что это ее обрадовало. Ведь она не проявила радости при виде его. Для него это стало неожиданностью.
   – Мистер Бриджертон, – проговорила она. Уголки ее рта были слегка приподняты, будто она считала, что улыбается.
   У него на языке вертелась тысяча разнообразных фраз, но он выбрал наименее значительную и наиболее понятную:
   – Вы уезжаете.
   – Да, – сказала она после едва заметной паузы. – Ричард хочет выехать пораньше.
   Грегори огляделся по сторонам:
   – Он здесь?
   – Нет. Думаю, он прощается с Гермионой.
   – Ах да. – Он покашлял. – Разумеется.
   Он смотрел на леди Люсинду, а леди Люсинда смотрела на него, и оба молчали.
   И испытывали неловкость.
   – Я хотел сказать, что сожалею, – проговорил Грегори.
   Она... она не улыбнулась. Он не понял, что отразилось на ее лице, но улыбки на нем точно не появилось.
   – Конечно, – сказала она. – Я принимаю извинение. – Она посмотрела в сторону. – Пожалуйста, больше не думайте об этом.
   Она сказала именно то, что и должна была сказать, но почему-то Грегори это задело. Он поцеловал ее, и поцелуй сильно подействовал на него. И если ему захочется вспоминать этот поцелуй, он, конечно, будет его вспоминать!
   – Я увижу вас в Лондоне? – спросил он.
   В этот момент она опять повернулась к нему, и их взгляды наконец встретились. Она что-то искала в его глазах. Она что-то искала в нем самом, но Грегори сомневался, что она нашла это:
   Она выглядела слишком мрачной, слишком усталой. Совсем непохожей на себя.
   – Полагаю, что увидите, – ответила она. – Но все уже будет по-другому. Я, видите ли, обручена.
   – Практически обручены, – с улыбкой напомнил ей Грегори.
   – Нет. – Она медленно и с каким-то непонятным смирением покачала головой. – Сейчас уже по-настоящему. Именно поэтому Ричард и приехал за мной. Мой дядя окончательно оформил договор. Полагаю, скоро огласят имена. Все решено.
   Грегори не мог скрыть изумления.
   – Понятно, – сказал он, придя в себя. В голове уже вовсю шла работа. Работа шла и шла, но ни к чему не приводила. – Желаю вам всего наилучшего, – проговорил он, потому что больше нечего было сказать.
   Леди Люсинда кивнула и указала рукой на просторную зеленую лужайку перед домом.
   – Наверное, я прогуляюсь по саду. Впереди меня ждет долгая дорога.
   – Разумеется, – сказал Грегори, вежливо кланяясь ей.
   Итак, ей не нужно его общество. Даже словами было бы трудно выразиться яснее.
   – Я была рада познакомиться с вами, – сказала она.
   Она поймала его взгляд, и впервые за все время разговора Грегори заглянул ей в душу. Он увидел ее всю, измотанную и побитую.
   А еще он понял, что она прощается.
   – Я сожалею... – Она замолчала и посмотрела в сторону. На каменную стену. – Я сожалею, что получилось не так, как вы надеялись.
   «А я нет», – подумал Грегори и вдруг осознал, что это именно так. На мгновение он представил свою семейную жизнь с Гермионой Уотсон, и ему стало...
   Скучно.
   Господи, как же получилось, что он понял это только сейчас? Они с мисс Уотсон совсем не подходят друг другу. Если быть честным, он едва избежал опасности.
   Маловероятно, что в следующий раз, когда речь вновь зайдет о делах сердечных, он будет доверять своему здравому смыслу, но все равно такое положение предпочтительнее скучной семейной жизни. Грегори подумал, что надо бы поблагодарить за это леди Люсинду, хотя не смог объяснить себе зачем. Ведь она не помешала его браку с мисс Уотсон, напротив, она воодушевляла его на каждом шагу.
   Однако почему-то ответственность за то, что он в конечном итоге образумился, лежит на ней. Если сегодня утром ему и предстояло познать истину, то истина заключается именно в этом.
   Люси указала рукой на лужайку.
   – Я все же прогуляюсь, – сказала она.
   Грегори поклонился ей и стал молча смотреть вслед. Ее светло-русые волосы, собранные в тугой пучок, казалось, притягивали к себе солнечный свет, как мед и масло.
   Грегори стоял так довольно долго – не потому, что ждал, что она оглянется, или надеялся на это.
   Он стоял так на всякий случай.
   Потому что она могла оглянуться. Она могла обернуться, она могла что-то сказать ему, а он мог бы ответить, и она могла бы...
   Но она не оглянулась. Она продолжала идти прочь. Она не обернулась, не посмотрела назад, поэтому последние минуты Грегори провел, глядя на ее затылок. И в его голове крутилась единственная мысль...
   «Что-то не в порядке».
   Но, хоть убей, он не мог понять, что именно.

Глава 13,

в которой нашей героине удается заглянуть в свое будущее

   Месяц спустя
   Еда была изысканной, убранство стола – пышным, обстановка вокруг – роскошной.
   А Люси чувствовала себя несчастной.
   Лорд Хейзелби и его отец, лорд Давенпорт, прибыли на ужин в лондонский особняк Феннсуортов. Идея пригласить их принадлежала Люси, и сейчас она с мукой видела в этом особую иронию. Свадьба состоится через неделю, а она только сегодня увидела своего будущего мужа. Впервые с того мгновения, когда ее свадьба из событий вероятных перешла в разряд неминуемых.
   Они с дядей приехали в Лондон двумя неделями раньше. Так как в течение одиннадцати дней после приезда от ее суженого не было ни слуху ни духу, она решилась предложить дяде устроить что-то вроде небольшою приема. В первое мгновение дядя возмутился. Хотя нет, поправила себя Люси, он разозлился, но не потому, что счел идею глупой. Причиной возмущенного выражения на его лице было исключительно ее появление. Она встала перед ним, и он был вынужден поднять на нее глаза.
   А дядя Роберт не любил, когда его прерывали. Без сомнения, он увидел здравый смысл в том, чтобы дать возможность жениху и невесте перемолвиться словечком, прежде чем они встретятся в церкви. Поэтому лишь сухо бросил ей, что отдаст распоряжения.
   Окрыленная своей крохотной победой, Люси также спросила, может ли она посетить одно из светских мероприятий, которые устраивались практически в двух шагах от дома. В Лондоне уже начался светский сезон, и каждый вечер Люси из окна наблюдала, как мимо проезжают элегантные кареты. Однажды прием устраивали в особняке, расположенном напротив Феннсуорт-Хауса, на другой стороне Сент-Джеймс-сквер. Очередь из карет вилась по всей площади, и Люси погасила все свечи в своей комнате, чтобы с улицы не был виден ее силуэту окна. Некоторые гости, устав томиться в ожидании, не выдерживали и, так как погода была теплой, выбирались из карет и шли к дому пешком.
   Люси убеждала себя, что хочет взглянуть на туалеты, но в глубине души знала правду.
   Она выглядывала, надеясь увидеть мистера Бриджертона.
   Она не знала, что сделала бы, если бы увидела его. Метнулась бы за штору, наверное. Ведь он знает, что это ее дом. Пусть ее присутствие в Лондоне и не является общеизвестным фактом, но он наверняка поддался бы любопытству и бросил бы взгляд на фасад.
   Однако на тот прием он не приехал, а если и приехал, то карета подвезла его к парадной лестнице.
   А может, его вообще не было в Лондоне. У Люси не имелось возможности выяснить это. Она сидела взаперти с дядей и пожилой, слегка глуховатой теткой Харриет, которую привезли сюда ради соблюдения правил приличия. Люси покидала дом только для того, чтобы сходить к портнихе или прогуляться по парку. Все остальное время она проводила в одиночестве – дядя не желал разговаривать, а тетка ничего не слышала.
   Поэтому до Люси не доходили никакие сплетни. О Грегори Бриджертоне или о ком-то другом.
   А при случайных встречах со знакомыми она, естественно, не могла расспрашивать о нем. Люди подумали бы, что она им интересуется. Она им действительно интересовалась, но никто – ни один человек – не должен был об этом знать.
   Ведь она выходит замуж за другого. Через неделю. Только это было не главным. Главное заключалось в том, что Грегори Бриджертон не проявил своего намерения занять место Хейзелби.
   Когда он целовал ее и когда на следующее утро они стояли в неловком молчании на подъездной аллее, он считал, что целует девушку, не связанную обязательствами, непомолвленную.
   Когда она рассказала ему о помолвке, он отнесся к этому абсолютно спокойно. И в его лице она увидела – а она искала, о, она так искала, – всего лишь... ничего. Ничего, что показало бы, что ее помолвка что-то значит для него.
   Вместо этого он сказал: «Желаю вам всего наилучшего». Эти слова прозвучали как окончательный приговор. Она стояла и смотрела, как сундуки грузят в карету, а ее сердце разрывалось на куски. Она чувствовала это. И ощущала боль в груди. Когда же она ушла, стало еще хуже. Грудь сдавило так, что она едва могла дышать. Она ускорила шаг – насколько было возможно, чтобы походка не показалась неестественной, – и наконец повернула за угол. Там она рухнула на скамью и спрятала лицо в ладонях.
   И молила Господа о том, чтобы никто ее не увидел.
   Она очень хотела оглянуться. Ей очень хотелось бросить последний взгляд на него и запомнить его таким – в странной позе со сложенными за спиной руками и слегка расставленными ногами. Люси знала, что в такой позе стоят сотни мужчин, но почему-то у него она выглядела другой. Он мог бы находиться во многих ярдах от нее, но она все равно узнала бы его по этой позе.
   И походка у него была другая – свободная и легкая, как будто где-то в глубине души он оставался семилетним мальчишкой. Это проявлялось и в развороте плеч, и в движении бедер – в тех деталях, которые обычно не замечают, но на которые Люси всегда обращала внимание.
   Однако она не оглянулась. Это только ухудшило бы дело. Ей не хотелось, чтобы он видел ее лицо. Во время беседы ей удавалось держать себя в руках, но как только она отвернулась, все изменилось. Ее губы приоткрылись, она судорожно втягивала в себя воздух, но ощущение внутренней пустоты не проходило.
   Это было ужасно. И ей не хотелось, чтобы он это видел.
   Но ведь здесь, в Лондоне, ей очень хотелось увидеть его. Конечно, это было глупостью. Это было бы неблагоразумно, но ей все равно хотелось. Ей даже не придется говорить с ним. Вообще-то ей не следовало бы говорить с ним. Но хоть одним глазком...
   Взгляд украдкой никому не причинит вреда.
   Когда она попросила у дяди разрешения побывать на приеме, он отказал ей, заявив, что нет смысла впустую тратить время или деньги на светскую жизнь, если она уже имеет то, ради чего открываются сезоны, – предложение о браке.
   Более того, он сообщил ей, что лорд Давенпорт намерен представить ее обществу как леди Хейзелби, а не как леди Люсинду Абернети. Люси не понимала, почему это так важно, особенно если учесть, что многие в свете уже знали се как леди Люсинду Абернети – кто со школы, кто с того момента, когда они с Гермионой весной принялись «наводить лоск». Но дядя Роберт дал ей понять (в своей неподражаемой манере, то есть без единого слова), что беседа окончена, и все свое внимание сосредоточил на бумагах, лежавших на столе.