Кузьменко Павел. Система Ада

   Девица стащила с него штаны и принялась активно возбуждать. Он улыбнулся и огляделся по сторонам. Вокруг уже вовсю шло производство. По соседству наивный природный педик Еврюжихин с пыхтением постигал азы традиционного секса. Странно, но от густо заросших подмышек партнерши пахло не потом и не хозяйственным мылом, а каким-то дешевым одеколоном. Хоть это радовало.
   - Товарищ Еремина, разрешите поцеловать вас в губы, - попросил Шмидт, укладываясь под одеяло рядом с пышным теплым телом.
   - Чего?
   Она удивленно напряглась, прекратила все движения, когда его язык раздвинул ей губы, и уж совсем ошеломлена, почувствовав, что этот необычный впередсмотрящий знает, где находится клитор и что с ним надо делать.
   - Ты что, Миша, милый...
   Она обвила его крепкими ногами, принимая в просторное нутро и чуть не заплакала.
   - Тебе нравится так? - спросил он, не переставая ласкать клитор.
   - Буржуазные предрассудки? Да?
   Он все делал восхитительно медленно, и оргазм настиг его тогда, когда и самому производителю, и неожиданно для себя застонавшей под ним партнерше этого очень захотелось. Мать-героиня вцепилась ему в задницу крепкими ногтями и не могла отпустить от себя.
   - Имя-то у тебя есть, товарищ Еремина? - спросил он ее в пухлые губы.
   - Маша, - тоненько ответила она. - Я никогда не встречала...
   Она еще немного поерзала под ним. В тусклом керосиновом свете у нее блеснули слезы.
   - Мне еще никто из производителей так не делал, так не целовал. Обязуюсь родить живого и здорового мальчика. Приходи потом еще, если тебя это, смертью храбрых не...
   У Миши на глаза тоже навернулись слезы. Что за страшная кротовая подземная жизнь! Бежать отсюда, бежать, схватить эту керосиновую лампу и...
   Он откинулся в сторону и лежал неподвижно, уставясь в невидимый потолок. Вокруг послышались приглушенные разговоры, шевеления. Видно, в местный ритуал входила и возможность краткое время поболтать. Черт, хоть бы танцы вначале устроили. Нет, это не люди, это нечеловеческая цивилизация с коммунистическими лозунгами, непрерывной войной и планомерным траханьем. Страшнее ли это того, что он читал у Замятина и Оруэлла? Миша силился задуматься.
   - Почему я тебя тут раньше не встречала? - спросила Маша. - Ты родился по решению какого съезда?
   - Я спустился сюда с неба.
   - Это шутка? Ты пошутил? - она сдержанно захихикала.
   - Тебе сколько лет? - он понял, что времени поболтать осталось не так уж много.
   - Мне? Восемь лет, - ответила Маша с гордостью, но непонятно по какому поводу.
   - А как же ты... Как же ты семерых родила? Врешь, что ли?
   - Да клянусь Зотовым! - она сделала круглые глаза. - Да ты никак из космического пространства свалился? Или из психиатрической лечебницы для возвращения обществу полноценных...
   - Да, как раз оттуда. Все забыл, слава Зотову.
   - Глупенький, - она снова прижалась к нему, - в родильном подразделении же все быстрее идет. Ведь социалистическое отечество в опасности. Вот еще троих рожу и заслужу право попасть в рай, в эту, Большую Соленую пещеру.
   Послышались голоса - два женских и один мужской. Последний принадлежал капитану Галактионо-ву, а женские - рулевым Здоровых и Зотовой, то есть Кате.
   Матери-героини имели право докладывать начальству лаконично и лежа.
   - Мать-героиня Штукина. Есть возможное зачатие!
   - Мать-героиня Селезнева. Есть возможное зачатие!
   - Мать-героиня Долотуева; Нет возможного зачатия.
   - Почему? - повысила голос Здоровых.
   - Впередсмотрящий не возбудился.
   -- Впередсмотрящий Ложкин! - возмутился Галактионов. - В то время, как товарищи проявляют рвение и размножательный героизм, вы плететесь в хвосте социалистического соревнования? Позор! В бой пойдете последним.
   - Мать-героиня Симонян. Есть возможное зачатие!
   - Мать-героиня Дмитриева. Есть возможное зачатие!
   - Сашка! - воскликнула Катя и заткнула свой последний звук ладонью.
   Миша сел на нарах и взглянул вниз. Конечно, постельное задание есть тоже боевое задание, но увидеть своего возлюбленного, успешно выполнившим его с какой-то матерью-героиней, которую он увидел впервые, да еще с возможным зачатием, Кате было неприятно.
   Когда все тайны Эроса вывернулись наизнанку, капитан Галактионов зычно скомандовал:
   - Экипаж встать! Поздравляю вас с успешным окончанием размножения. Выходи строиться.
   ГЛАВА 8
   Какая бы страшная ни велась пальба, выстрелить лампочку здесь считалось таким же святотатством, ка в наземной войне напасть на Красный Крест. И вдру кто-то это сделал. Маленькое местное светило сагони- зировало в долю секунды яркой вспышкой и сколлапсировало. Метрах в сорока осталась желтеть самая слабенькая лампочка из шести, освещавших этот обширный грот.
   И тут же в жутком полумраке теней сосед Шмид справа охнул, засучил ногами по камням насыпног бруствера и, оставив винтовку на месте, сполз на Мишу, судорожно схватил его за плечо и потянул внйз.
   Они оказались в классической позе бойца, умирающего на коленях соратника.
   В этом немыслимом подземелье одна нелепость громоздилась на другую невероятность. Прошел уже месяц плена и войны, а может, и больше, но до сих ни к чему привыкнуть было невозможно, хотя даже сны снились местные. И вот опять смерть.
   Чужая кровь на ладонях была липкой, теплой и противной. У тихого парнишки, за все время не проронившего тут, кажется, ни слова, дырка для излета души оказалась не для надгробной фотографии. Пуля угодила в глаз. А при таком освещении - точно кто-то проковырял грубую дырку в сером комке теста.
   Вот жил чувачок, ел, пил, спал, размножался по команде и по команде постреливал. Света божьего не видел и второй сигнальной системой, то есть речью, не пользовался. А сейчас просто умрет. Но ведь это, черт побери, венец творения! Это же сложнейший мыслящий организм, гораздо умнее и сложнее и симпатичнее той маленькой свинцовой дуры, которая прекратила эту жизнь.
   - Эй, парень... - растерялся Миша, поддерживая затылок соэкипажника.
   Что было делать? Задавать идиотский вопрос "Что с тобой?" Оттаскивать в тыл? Звать санитаров? Может быть, звать, но Миша растерялся.
   Они уже, наверное, полдня вели довольно ленивую перестрелку в месте, похожем на настоящий фронт. Грот размером со зрительный зал Большого театра, но при высоте потолка, поддерживаемого несколькими мощными колоннами, метра в четыре был ровно напополам разделен черноструйной речкой Летой. С их cтороны три лампочки и с дудковской столько же. Сели за каменные брустверы с утра и давай, нажимая спусковой крючок не чаще, чем раз в полчаса, валять друг в друга. Перед началом боевой операции капитан Галактионов, конечно, говорил о предстоящей горячей и героической битве за важный стратегический плацдарм, при которой, однако, нельзя было забывать и об экономии патронов. Но и тут потери.
   Миша беспомощно огляделся. Неподалеку смутно чернели силуэты еще одного впередсмотрящего, опасно высунувшего голову из-за каменной защиты, лежащего, обняв приклад, и выставившего винтовку чуть ли не вертикально. То ли спит, то ли уже никогда не проснется.
   - Товарищ, то... варищ, - пробулькал горлом умирающий у него на руках.
   - Что? Что?! - чуть не закричал Шмидт в отчаянии от своей и всеобщей беспомощности.
   - Скажи моим... Я умираю, но не сдаюсь. Дело Зотова живет и побежда...
   - Я все скажу. Кто твои родители, как их зовут, парень?
   - Скажи, что каждая капля крови - это шаг к победе...
   - Заткнись, мудак. Я сейчас...
   Он понял, что должен его куда-то тащить, как-то спасать. Ведь не может же так быть, чтобы человека лет двадцати или трех-четырех, как тут они считают,
   не может же быть, чтобы так запросто...
   Парень захрипел и судорожно выгнулся всем телом.
   - Товарищ, родина и Зотов нас не забудут. Да здравствует...
   - Как звать-то тебя?
   - А звать меня впередсмотрящий Па... Па... Человек снова задрожал и выгнулся в агонии, но губы его продолжали шевелиться. "Солнышко светит ясное, здравствуй..." - разобрал Миша слова, звучавшие все тише и тише, словно впередсмотрящий бодрым строевым шагом удалялся в страну прекрасную вечного счастья, где светит солнышко и сам Зотов раздает всем шоколадки.
   Шмидт почувствовал, что плачет по этому неизвестному солдату и по себе, такому же. Подполз буревестник Чайковский.
   - Кто разбил лампочку? - спросил он сердито и почему-то шепотом.
   - Здесь убили этого парня, - ответил Миша и постыдно всхлипнул.
   - Я спрашиваю - кто разбил лампочку? Ты, дудковское отродье?
   - На хера мне разбивать лампочку?! - неожиданно для себя заорал Шмидт, и Чайковский принял это совершенно спокойно. - Это дудковское отродье с той стороны стреляло.
   Буревестник пополз обратно. Сухо протрещал одинокий выстрел с зотовской стороны, и послышался голос Галактионова:
   - Прекратить массированный обстрел! На том берегу Леты тоже раздалась какая-то команда. И установилась настоящая, давно не слышанная абсолютная пещерная тишина.
   - Сашка! - потихоньку позвал друга Шмидт. Он знал, что позиция того где-то левее, неподалеку.
   - Тс-с-с, - ответил Савельев. Спустя пять минут раздался далекий треск - крутили ручку полевого телефона.
   - Алё, алё! - громко прокричал капитан Галактионов, но дальше, видимо, связь установилась, и командир разговаривал нормальным голосом.
   Потом Галактионов повторил приказ:
   - Прекратить огонь!
   -- Прекратить огонь! - продублировали команду дудковцы.
   Прошло полчаса, час, может быть, больше - кто тут имел единое понятие о времени? Миша подремал, просто полежал в бездумном ожидании. Потом ему надоело. Он высунулся из-за бруствера. Тишина стояла мертвая. Слабо освещенная та сторона не подавала никаких признаков жизни.
   Вдруг на берегу реки показались две фигуры. Откуда они вышли, Шмидт так и не заметил. Двое мужиков, насколько отсюда можно было разглядеть, один повыше, кудлатый и бородатый, другой пониже и бритый. Один был одет в какой-то бесформенный драный халат, другой - в телогрейку и толстые, наверное ватные, штаны. Они тащили на плечах длинную стремянку. На линию фронта и лишь недавно затихшие настоящие боевые действия они не обращали никакого внимания. Кто это такие?
   Галактионов резво выскочил из укрытия и подбежал к этим со стремянкой. Они заговорили, причем новоприбывшие лестницу на землю не опускали.
   - Сидоров! - вдруг громко закричал высокий и бородатый. - Хорунжий Сидоров, твою мать!
   На том берегу из-за своего укрытия вынырнул дудковец.
   - Давай сюды!
   Дудковец подошел к кромке воды. Остановился в нерешительности.
   - Сюды давай, козел! Тут неглыбко, - скомандовал высокий.
   Дудковец нерешительно шагнул в воду. Держа револьвер на шнурке над головой, он пошел вброд. Действительно, в самом глубоком месте ему было по грудь.
   Кто же это такие? Миротворцы? Пришли на фронт созывают противников, о чем-то совещаются. Но зачем им стремянка?
   Недолго поговорив, хорунжий дудковцев Сидоров отправился обратно. К месту переговоров подошел Чайковский и повел людей с лестницей по направлению к Шмидту. До Миши вдруг дошла странная мысль, что это электрики. Обыкновенные электромонтеры, прибывшие заменить разбитую хулиганами лампочку.
   - Здесь, товарищи, - доложил Чайковский. Они стали расставлять стремянку действительно под разбитой лампочкой. Это действительно были электрики! Ну, может быть, военные фронтовые электрики.
   Установить стремянку на неровном каменистом полу было трудно.
   - Ты, козел, иди сюда, - посмотрел на Шмидта бородатый.
   Миша вдруг узнал этого типа. Тогда, в первый день его пребывания в странном подземном мире, этот тип отобрал у ведущего Мишу на расстрел офицера Мишины сигареты. Значит, тут такая иерархия: выше всех адмирал, а выше адмирала электрик. Шестерка бьет туза. А у дудковцев, оказывается, существуют хорунжие. Подземный флот на подземную кавалерию.
   - Впередсмотрящий Шмидт, резвым бегом марш! - рявкнул буревестник.
   - Шмидт? - спросил бритый электрик. - Немец, перец, колбаса? Давай, расчисти тут камни.
   - Давай, давай, как ударник! - подхватил Чайковский.
   - А ты, бугор, подмогни ему, - спокойно приказал бородатый, и буревестник безропотно бросился помогать.
   Миша в какую-то минуту, расчищая камни, оказался рядом с бритым, но метрах в трех от Чайковского.
   - Ты вроде новенький, да? Недавно с воли? - неожиданно шепнул мужик и заговорщически подмигнул.
   Какая-то дикая надежда взорвалась, словно бомба. о определенно человек особенный, человек непонятным образом влиятельный.
   -- Да. Нас было пятеро. Трое здесь, у зотовцев, - торопливо и тихо, захлебываясь словами, заговорил Миша. - Помогите, пожалуйста, до поверхности добраться. Христом богом...
   - Давай, давай, не выебывайся, - шепнул по-доброму мужичок.
   Наконец стремянку установили. Чайковский и бородатый поддерживали ее снизу, бритый полез наверх. Негромко чертыхаясь, он вывинтил бесполезный цоколь, достал из кармана ватника новую лампочку ватт на шестьдесят, ввинтил ее и спустился. Что теперь? Продолжать войнушку? Шмидт смотрел на эту операцию, и его неприятно корежило в нехорошем предчувствии.
   Электрики, подхватив свою лестницу, отправились обратно, на ходу коротко о чем-то еще пошептавшись с Галактионовым.
   Дальше началось что-то совсем дикое. Как только эти двое скрылись, с того берега к кромке воды подошли двое солдат-дудковцев. Они были без оружия. Понурив головы, дрожа от холодной воды, дудковцы отправились вброд по маршруту своего командира хорунжего Сидорова, который тоже появился на берегу и встал, подбоченясь и глядя им вслед.
   Когда они, мокрые и жалкие, выбрались на зотов-скую сторону, их уже ждали Галактионов с Чайковским.
   - Ну, изверги рода человеческого, - зловеще прошептал капитан, так, что всем было слышно, - будете знать, как наживаться на народных бедствиях и вреди-тельски нарушать социалистическое энергоснабжение. Встать лицом к Лете!
   Так вот какие тут дорогие лампочки. Ценою в человеческую жизнь. Даже не пленники, а какие-то безропотные деревянные пешки в глобальной шахматной игре, дудковцы повернулись лицом к реке. Хорунжий Сидоров не улыбнулся им отечески на прощание. Капитан и буревестник дудковцев вынули револьверы и выстрелили пешкам в затылки. Один успел выкрикнуть перед смертью что-то невнятное. Оба рухнули лицом в камни.
   Но на этом сцена не сменилась.
   - Впередсмотрящий Шмидт, ко мне! - крикнул Галактионов.
   Что за черт? Трупы, что ли, убирать. Ладно, хоть это. А то, не ровен час, опять стрельбу объявят. Миша поплелся к начальству.
   - Давай винтовку, - протянул руку Чайковский. Шмидт отдал оружие. Оно не было заряжено. В сегодняшнем бою он сделал всего один выстрел. В кармане его куртки лежало два патрона.
   - Товарищ впередсмотрящий, - торжественно приложил руку к фуражке капитан, - приказываю вам перебраться вброд на сторону противника и передать себя им в руки.
   - Что? - опешил Миша.
   - Исполнять! Уверенной поступью борца за дело мира и прогресса вперед!
   Буревестник угрожающе уставил ему в грудь только что отобранную винтовку со штыком.
   - Что... Товарищи, вы что?
   Много он видел тут идиотизма, но вот так, уже в который раз приговариваемый...
   - Вас расстреляют, впередсмотрящий Шмидт, - Усмехнулся неуставным образом Галактионов. - В обмен на этих. За вредительство в энергоснабжении.
   Михаил повернулся и пошел к реке. Дно было твердым, каменистым. Он уже плохо соображал, что делает. Он как-то вдруг перестал принадлежать себе. В чужие сапоги хлынула неощутимая ледяная вода. Какому-то Другому, незнакомому однофамильцу замечталось упасть в неуютные воды забвения, повернуться на спину, лицом к слабоосвещенному каменному небу и плыть, плыть лениво к несуществующей реке Осетр.
   Но вот уровень дна стал незаметно повышаться. Миша ощутил себя на вражеском берегу. Он стал бараном для заклания. Превратиться в барана очень легко.
   - Давай, давай сюда, зотовское отродье, - хищно улыбнулся беззубым ртом Сидоров. - Поворачивайся ко мне затылком.
   - Простите, - пролепетал Миша, - а можно... Он и сам не знал, что хотел попросить. Окоченевшие в Лете ноги согрелись горячей мочой. Сзади что-то сухо щелкнуло.
   - 3-зотов тебя побери, - ругнулся Сидоров. Миша вдруг нагнулся, рука сама подобрала увесистый камень. В этот момент сзади прогрохотал выстрел.
   Пуля просвистела над головой.
   - Ты что нагибаешься, дурак? А ну... Больше ничего враг скомандовать не успел. Подобрав камень, Миша резко развернулся и со всей силы швырнул его в этого Сидорова. И очень удачно. Камень угодил прямо в лицо. Офицер завалился на спину, прижав руки с оружием к окровавленному, разбитому носу. Не очень помня себя, Миша бросился к нему, наступил на кисть и отобрал револьвер.
   С обеих линий фронта молча наблюдали за такой невиданной сценой. Никто не стрелял. А Шмидту вдруг стало весело. Это был самый веселый момент в его беспросветной подземной жизни. Он потянул револьвер к себе. Гниловатый шнурок, за который было привязано оружие, вдруг оборвался. Миша поднял револьвер над головой и заорал:
   - За родину! За Ста... блин, за Зотова вперед, ура! Он оглянулся на своих. Галактионов и Чайковский стояли и недоумевали. Миша сделал шаг вперед.
   -За мной! - продолжал он орать. - За родину! Сашка! Сашка!
   Но первым в атаку поднялся жестокий и бесстрашный впередсмотрящий Чугунко. Он вылез на бруствер, оглушительно выстрелил в сторону противника и с яростным криком побежал к реке, перезаряжая оружие на ходу. Следом поднялись еще несколько человек.
   Только когда уже половина экипажа поперла через реку, дудковцы опомнились и начали стрелять. Один парень бессильно упал лицом в воду и поплыл вниз по течению. Шмидт разглядел, наконец, испуганное лицо Сашки и тоже начал стрелять в дудковцев. Он стоял, не пригибаясь, и совершенно не замечал пуль, иногда свистевших рядом.
   Впереди несколько человек уже схватились в штыки. И когда крик в гроте стал невыносимым, дудковцы, оставшиеся в живых, обратились в бегство.
   Как и следовало ожидать, эта явная победа в бою и героический, ну хотя бы отважный поступок впередсмотрящего Шмидта остались без последствий. Ни на размножение их не отправили, ни дополнительной пайкой не наградили, ни на политинформацию, а тем более на концерт мифических венгерских артистов не сводили. Сообщение об успехах корейских охотников за самолетами прошло без всякого энтузиазма.
   Шмидт пытался после боя прикарманить добытый револьвер, но под прицелом вскинувшего оружие Чайковского был вынужден отдать его командиру.
   Снова наступила подземная рутина - таскание камней то в одном месте, то в другом, изредка стрельбы и даже занятия физкультурой. Савельев был хмур и неразговорчив, общаться с местными уроженцами было по-прежнему невозможно, и Миша оставался один на один со своими мыслями. Хоть мыслить еще хотелось, и это радовало.
   Скажем, об этой войне. Понять весь этот странный окружающий мир казалось невыносимо трудно, так хотя бы понять эту странную войну. Миша стал догадываться, что какому-то высокому начальству своей самодеятельностью очень спутал все карты. Велась нормальная вялая перестрелка и должна была закончиться чем? Да скорее всего ничем. Было похоже, что все ее участники отрабатывают какую-то нудную обязанность с необходимым количеством жертв. Произошла случайность - лампочку разбили. Пришли электрики, лампочку заменили, оценив урон в два дудковца. То есть, что? Что же это, что? Думай, Михаил Александрович. В спортивном состязании, в каких-то живых шахматах одна сторона нарушила правила, и судьи наказали ее в два штрафных очка. Потом сочли наказание чрезмерным и решили расстрелять Мишу Шмидта. Или так просто - рожа не понравилась...
   А он смешал им карты или фигуры.
   Михаил даже поежился от жути, свернувшись калачиком под тонким сырым одеялом на жалких жестких нарах, и даже перестал обращать внимание на покусывания вшей, представив двух электриков - высокого бородатого и маленького бритого, - сидящих в . прокуренной бытовке, заваленной мотками проводов и пыльными пустыми бутылками, и молча играющих в шахматишки. А вместо пешки на доске стоит он, живой и мыслящий Миша Шмидт, стоит в ожидании, когда его съедят, и не может никуда с этой доски уйти.
   Рутина неожиданно кончилась однажды утром (то есть в отрезок времени, который он по привычке продолжал считать утром - после пробуждения и первой кормежки). Неожиданно скоро оклемавшийся после ранения и вернувшийся командовать экипажем капитан Волков вызвал из строя впередсмотрящих Чугунко Саломанова, Щукина, Савельева и Шмидта. Призвав их мобилизовать все силы на выполнение ответственнейшего задания партии и лично товарища Зотова он повел их за собой.
   Они прибыли в тесный, явно чекистский грот. Электричества в нем не было, свет давала керосиновая лампа. Волков громко пролаял доклад адмиралу Двуногому. Тот почесал лысоватую голову и скомандовал "вольно". Кроме Двуногого тут находились еще два незнакомых офицера и впередсмотрящий часовой Макаров, уже получивший на погоны лычки буревестника. Этот Макаров, встретивший пленных туристов у другого чекистского грота яростным кашлем и матю-гами, теперь кашлял гораздо скромнее и по-прежнему производил впечатление более-менее разумного человека.
   - Товарищи адмиралы, капитаны, рулевые, буревестники и впередсмотрящие, - начал Двуногий скорбным тоном, как на похоронах. - Доблестные части непобедимой зотовской армии за последнее время нанесли противнику значительный урон в живой силе и технике. Захвачен целый ряд стратегически важных участков незаконно оккупируемой противником территории. Враг панически бежит. Победа, как говорится, не за горами. Но героические защитники нашей родины понесли тяжелые... то есть легкие ранения. Временные трудности, связанные с условиями военного времени, временно не позволяют нашей промышленности вырабатывать достаточное количество медикаментов для оказания медицинской помощи героическим борцам. В связи с этим принято решение реквизировать ничейный склад медикаментов на нейтральной территории, обнаруженный отважным разведчиком бyревеетником Макаровым в ходе разведывательной операции. Вам, впередсмотрящие, надлежит под командованием буревестника Макарова отправиться на эту территорию и доставить в военно-полевой госпиталь для оказания медицинской помощи максимально возможное количество медикаментов для оказания медицинской помощи. Кзотова будь готов! - выкрикнул он в заключение, и даже Шмидт ответил как-то необыкновенно воодушевленно.
   Им выдали - неслыханно - автоматы, эти самые старинные ППШ с дисками, полными патронов. Буревестник Макаров, как командир, был вооружен более совершенным оружием - "Калашниковым" пятидесятых годов. Им выдали сухой паек: по пачке галет и 9 на двоих по консервной банке без опознавательных Я знаков. А также по два пустых вещевых мешка. Но самое удивительное - не только Макарова, но и Чу-гунко экипировали главным оружием подземелья, относительно сильными карманными фонарями.
   Проорав положенное число заклинаний и даь все необходимые клятвы, они тронулись в путь. Некоторое время молчали. Потом Макаров взглядом велел Шмидту идти рядом.
   - Так это ты - Шмидт?
   -Да.
   - А я тебя узнал.
   - Я тоже тебя узнал.
   - А правда говорят, что ты не от дудковцев схилял, а прямо из космического пространства?
   Миша улыбнулся.
   - Ну да. Мы с Сашкой Савельевым и еще с одно й девушкой прибыли с Альфы Центавра, чтобы обучит вас кройке и шитью.
   Макаров хмыкнул. Это было хорошим признакoм так же, как то, что этот буревестник, кажется, совсем не пользовался местным политязыком.
   - Тебя как зовут? - спросил Шмидт.
   - Бурев... а этот, Никита.
   - А меня Миша.
   Шмидт протянул руку. Макаров покосился на это движение, даже чуть отшатнулся в сторону - а ну, мол, эти странные обычаи космического пространства.
   - А чего это ты, говорят, один в атаку экипаж повел? Чего это?
   - Да, понимаешь, меня расстрелять решили за разбитую лампочку, а я воспротивился.
   - Ну ты, малый, чудной.
   - То есть как? - Шмидт даже остановился, и в него врезался плетущийся сзади Саломанов.
   Шедшие вслед за ними, кажется, прислушивались к разговору, но никто, включая Савельева, не пытался вмешаться.
   - Я просто не хотел умирать.
   - Да ну, - пожал плечами Макаров, - подумаешь - убили бы. Какие вы к черту пульники? Так, почти что бульники.
   Они вошли в грот, где недавно шел бой, грот подвига супердопризывника Шмидта. Там временный командир даже не стал строить своих подчиненных, а проинструктировал их, вольно рассевшихся кружком. Складывалось впечатление, что эти часовые, местная вооруженная элита, презирали не только обыкновенных солдат, офицеров, но и саму дисциплину серой сошки.
   - Так, салаги. Идем надудковскую территорию...
   - Сказали же, что на нейтральную, - перебил Савельев.
   - На дудковскую. Там несколько ящиков. Бинты есть, вата, стекляшки какие-то с лекарствами. Набираем как можно больше и назад. Укладывать стекляшки между ватой, чтоб не пококать. Все ясно?
   Миша поднял руку:
   -- А какие там лекарства? Надо посмотреть срок Годности. Все-таки лекарства.
   - Хм, - с подозрением взглянул на него Макаров. - А ты что, читать, что ли, умеешь?
   - Умею.
   - А, ну ты же оттуда.
   Они подошли к реке и, подняв оружие и мешки над головой, переправились вброд в уже известном месте. Для Михаила это было третье преодоление неглубокой Леты.
   - Кзотова будь готов! - окликнули их с того берега. Миша вздрогнул. Черт побери, оказывается, здесь что-то может изменяться по воле самого бесправного впередсмотрящего. Тот берег перешел к зотовцам. Радости особенной это, правда, не прибавило.