Кузьменко Павел. Система Ада

   Дудковская территория, перешедшая к самому прогрессивному человечеству подземного мира, естественно, ничем особенным не выделялась. Надпись на стене все той же белой краской "ЗОТОВЦЕВ - НА МЫЛО" исправить еще не успели. Хм, звери какие, на мыло. А может, вонючее низкосортное мыло, которым они пользовались перед размножением, действительно сварено из человеческих костей? С этих станется.
   Кроме часовых, несших службу в прибрежных укреплениях, больше им никто не встретился. Где проходила линия фронта и когда они ее миновали, осталось неизвестным. Макаров вел довольно уверенно. Никаких условных значков на стенах, никаких приметных пирамидок из камней не встречалось, хотя электрические лампочки попадались все реже и реже. Большей частью шли, освещая себе путь фонарями. Способность к ориентированию у разведчика Макарова была удивительной. И Миша решил, что это шанс. Только странно, что Сашка стал такой смурной. Не перепил ли он воды из Леты?
   В одном месте в неосвещенном штреке Макаров сделал знак остановиться. Погасили фонари, прислушались - обычная мертвая тишина, нарушаемая лишь хрипом в чьих-то простуженных бронхах. За поворотом обнаружился довольно широкий темный туннель, В нем были проложены еще вполне пригодные рельсы. Но метров через тридцать железная дорога заканчивалась тупиком, а рельсы уходили под стену. Очевидно когда-то тут произошел обвал. Все невольно с опаской покосились на потолок. Возле осыпавшейся стенки на боку лежал небольшой железнодорожный контейнер. Макаров приподнял его дверцу и посветил внутрь.
   - Сучары дудковские, - проворчал он, - пронюхали. Давай быстрее, ребята, хватаем, что осталось, и назад. Дудки могут быть неподалеку.
   Он остался держать дверцу и светить внутрь, а остальные хищно кинулись набивать вещмешки тем, что осталось в контейнере. Там оказался ящик с пачками ваты, половина ящика с бинтами. Несмотря на спешку, Миша успел прочитать на одной упаковке "Народный комиссариат медицинской промышленности". Ого, еще со времен Отечественной войны. Также обнаружились коробки с какими-то ампулами и таблетками. Через две минуты контейнер был пуст, а пять солдатских вещмешков набиты едва ли на треть каждый.
   - Все. Быстро завязывайтесь. Уходим, - Макаров бесшумно опустил дверцу на место.
   На обратном пути Миша старался сам угадать, куда следует поворачивать, как если бы он шел без провожатого. Несколько раз ему это удавалось, но чаще он ошибался. Чертовы лабиринты. Надо было раньше с Васькой в походы по пещерам ходить. Надо бы, надо бы... И соломки подстелить надо бы. И вообще бабой родиться - Грачев бы Чечней не грозился. Где же Васька этот с Равилем? Может, уже дома чай пьют с пи-рожными? Задумавшись, он, кажется, вслух произнес это "с пирожными". Шедший впереди впередсмотрящий Саломанов обернулся и скороговоркой прошептал:
   - Кзотова, дзотова. Ничего, ничего, ничего... Миновали один освещенный коридор, другой. Должно быть, приближались к своим. Наконец, выбрав место в нешироком штреке, куда достигал слабый свет электричества, в полумраке буревестник дал команду остановиться.
   - Здесь нормально. Почти дошли. Доставайте шамовку, похаваем и еще, наверное, к обеду успеем.
   Это было очень приятно - впервые тут на службе поесть в неслужебной обстановке. У Макарова нашелся складной нож, он быстро вскрыл все три консервные банки, в которых оказалась псевдорисовая каша с запахом мяса. Есть пришлось, по очереди засовывая в банку обломок галеты или проще - грязный палец.
   У Шмидта банка и пачка галет была на двоих, конечно, с Савельевым.
   - Сашка, - прошептал он еле слышно, - у меня появился план. Надо этого Макарова соблазнить на побег. У него башка варит, не такой долбанутый, как все тут, и ориентируется, как летучая мышь.
   - Чего? - Савельев слушал его не очень внимательно.
   - Бе-жать с Ма-ка-ро-вым, - прошептал Шмидт.
   -Куда?
   - Ты что, Саш, перепил? В Москву бежать, в Тмутаракань, в Суходрищенск. Ты что, тут в могиле...
   Савельев вдруг резко вырвал банку у Шмидта из рук и не в очередь засунул туда палец.
   - Дезертировать хочешь? Струсил? Наши отважные бойцы геройски гибнут, а ему, видите ли, в Москву приспичило...
   - Саша, ты... Как хочешь. Но Катьку я уведу. Саша усмехнулся с набитым ртом.
   - Смотри. Что-то ты больно разговорчивым стал. Катька уже капитан...
   Тут случилось необычное. Буревестник снял свою ушанку, пошарил за отворотами, вытащил сигарету. Можно было разглядеть, что это какой-то дерьмовей-ший отечественный продукт без фильтра, "Прима" или "Дымок", но запах был - лучше всякой розы. Значит, часовым-разведчикам-автоматчикам тут жилось почти как офицерам.
   - Покурим? - издевательски кивнул Макаров, никого не угощая, и чиркнул спичкой.
   Все промолчали. Для Щукина и Чугунко команда покурить, видимо, была павловской лампочкой, вызывавшей рефлекс мгновенного сна. Они мерно засопели. Миша подсел поближе к буревестнику.
   - Начальник, можно тебя на минутку?
   - Чего, курить умеешь? Попробовать хочешь?
   - Хочу. Но я не об этом. Имею сказать тебе, Никита, кое-что важное. Давай отойдем в сторонку.
   - Ну давай, коли не шутишь.
   Они отошли почти к самому выходу в освещенный штрек. Как сказать ему, господи, вразуми! Этот Макаров явно себе на уме, но как именно? Где гарантия, что после этого разговора не сдадут в лапы местных чекистов? Тогда уж не избежать наказания похуже расстрела. Каково, например, повисеть живым чучелом для штыковых упражнений? Оружия ни впередсмотрящий, ни буревестник из рук не выпускали.
   - Никита, ты... понимаешь... Ты здесь, в пещере, родился?
   - А где же еще? На, затянись, ладно. Макаров оставил ему микроскопический бычок. Миша жадно затянулся, обжигая пальцы и губы. Горлo опалило, в голову с отвычки ударило дурманом.
   -А я здесь, может быть, месяца два. Не знаю точнo, счет времени потерял...
   - Потерял? А ты считай от съезда до съезда - и не запутаешься.
   - Погоди. Мы забрались в пещеру снаружи у поселка Метростроевский, чтобы от... ну, в общем, путешествовали. Нас было пятеро. Я, Сашка вон тот, Савельев, девушка одна, она тут в госпитале работает, Катя Зотова и еще двое парней, мы разминулись с ними. Там наверху выход завалили менты или военные, но выйти как-то можно, я уверен в этом. Сюда нас привел один странный тип. Крот. У него еще ожог был на ладони, как у бородатого, здорового такого - знаешь, электрика.
   - Погоди, погоди, Мишань, ты успокойся. Я на тебя стучать не буду, - в глазах Макарова, смутно поблескивающих в полумраке, была ирония доброго инквизитора, великодушно выслушивающего завиральные бредни какого-нибудь Джордано Бруно. - Чего ты лепишь? Может, тебе полечиться, а?
   - Мне? Никита, ты пойми...
   - Я все понял. Где это такое снаружи? Откуда вы забрались?
   - Снаружи, это на поверхности земли, - Миша действительно понял, что переволновался, перебрал. - Видишь, здесь каменный потолок, а там нет потолка. Там голубое небо, с него светит солнце или идет дождь. Там совсем другая жизнь. Никто не воюет. Можно пойти на танцы. Там девушки вот в таких платьях. Можно дома поваляться на диване и посмотреть телевизор. Ты знаешь, что такое телевизор?
   - Да что ты ко мне пристал-то, впередсмотрящий?
   - Я хочу выйти на поверхность земли. Но не смогу найти дорогу. А ты сможешь. Выведем еще Катю Зотову и Савельева. Там совсем другая, хорошая жизнь. Там рай по сравнению с этим.
   - Рай? - усмехнулся Макаров. - В рай не наверх надо идти, а вниз. Это всякий дурак знает. Были тут такие придурочные старички, хрен знает откуда взялись, тоже все наверх звали. Так достали Двуногого, что он их раньше срока в рай отправил. В Большую Соленую пещеру.
   - Никита, я прошу тебя... Ты не пожалеешь - жить при свете солнца гораздо лучше. Нужно только фонарь взять, жратвы на три-четыре дня... Дойдем до реки Стикс, а там я...
   - Слушай, заткнись, а? - Макаров был уже раздражен. Он сгреб вяло сопротивлявшегося Шмидта за грудки, обнаружив немалую силу. - Парень, ты мне нравишься, и потому я на тебя не настучу сразу. А дальше - пеняй на себя.
   Макаров оттолкнул его и тут же обернулся на зов бодрствовавшего в задумчивости Саломанова:
   - Товарищ буревестник, слышите?
   -Что?
   Тишина мгновенно вернулась в свои права. Где-то отчетливо послышались шаги нескольких человек.
   - Хватай мешки и сваливаем, - шепотом приказал буревестник и первым двинулся к освещенному коридору.
   Но из темноты его ударил в спину яркий луч фонаря.
   - Зотки! Вон они! - послышалось с того, темного конца штрека.
   Реакция разведчика Макарова оказалась лучше. Автомат был у него на груди. Он мгновенно, не успел затихнуть крик противника, узнавшего их, выпустил в сторону луча длинную очередь.
   Фонарь погас, но в ответ тоже раздалась очередь и одиночные выстрелы.
   - За мной! - Макаров уже несся во весь опор по освещенному коридору.
   - Сашка, мой мешок, - успел крикнуть Шмидт. Четверо зотовцев, дремавших в глубине, выползли на карачках с необыкновенной быстротой. Поняв, что не задевает своих, Миша выпустил в штрек щедрую порцию свинца. Савельев отдал Шмидту его мешок, и они рысью рванули вслед за командиром.
   Тот остановился возле узкого прохода в правой стенке.
   - Сюда!
   Макаров и Чугунко включили фонари. В проход можно было протиснуться только гуськом. Но дальше было попросторнее. Миша шел предпоследним. Он уже был под прикрытием стен, когда в коридоре послышались выстрелы и ему на спину обрушилась тяжесть. Он обернулся - впередсмотрящий Саломанов настойчиво протягивал ему свой разодранный вещмешок. Из него высыпались упаковки бинтов.
   - Ты чего? - не сразу сообразил Шмидт.
   - Ничего, ничего, - тихо проговорил Саломанов и упер ему дырявый мешок в грудь. - Возьми... Кзо-това, дзотова, ничего, ничего, ничего...
   И рухнул лицом вниз.
   Макаров обернулся с фонарем и догадался, что случилось.
   - Шмидт, бери его мешок и за мной! Они карабкались по узкому лазу сначала вверх, потом вниз. Никакого шума погони не было, как разведчик ни прислушивался время от времени, подавая команду всем остановиться и замолкнуть. И это его насторожило.
   - Так, всем стоп. Жопой чую - впереди засада. Он обвел лучом фонаря лица четверых оставшихся солдат.
   - Но и у засады имеется тыл. Мы их наколем. Со мной пойдет... - он на минуту задумался. - Вот Шмидт и пойдет. А у вас за старшего будешь ты с фонарем, - Он ткнул пальцем в Чугунке. - Значит, когда мы уползем, десять раз скажешь про себя: "К борьбе за дело Зотова будь готов. Всегда готов. Дело Зотова живет и побеждает". Понял?
   - Понял.
   - До десяти считать умеешь?
   -Нет.
   - Ну, елки-палки... Хорошо. Ты считать умеешь? - спросил он у Савельева.
   - Да. Я учился в институте.
   - Где? - такой термин был очевидно незнаком подземному жителю. - Ладно, ты, с фонарем, медленно произносишь, только шепотом, не ори, а ты считаешь. Как закончите, идете вперед до первой развилки и сидите там, как летучие мыши, тихо, пока не затихнет стрельба. Я крикну. Все ясно?
   - Так точно!- прошептал Чугунко. - Враг будет разбит. Победа будет за нами. Дело Зотова...
   - Да пошел ты... Шмидт, за мной.
   И Макаров ловко юркнул в очень узкую щель, которую Миша тут поначалу и не заметил. Свои мешки Шмидт отдал Савельеву, поставил автомат на предохранитель и пополз вслед за буревестником.
   Ползти пришлось почти постоянно вслепую. Извилистый шкуродер лишь изредка давал возможность приподнять голову, и тогда можно было разглядеть впереди мелькающий лучик. А так ползи и ползи, задыхаясь, то и дело упираясь лбом в пахучие подошвы сапог Макарова.
   Нет, надо отвлечься от этой мрачноты. Макаров. Удумал какую-то военную хитрость, и надо сосредоточиться на этом, чтобы остаться в живых. Остаться в ивых - это постулат. Это единственный смысл жизни, не требующий доказательств.
   Однако ловко они тут приспосабливаются. Ндо же - измерять время дурацкими лозунгами. Интерес но, а Макаров ползет и про себя читает и считает?
   Потом стало пошире. Лаз пошел резко на спуск.
   - Слушай, Шмидт, сейчас смотри мне - ни звука. Дальше пойдем в темноте. Разворачивайся и спускайся ногами вперед. Как под ногами будет пусто, делай руки в распорку и осторожно спускайся, там я тебя за ноги возьму. Потом пойдем по проходу, просто держись за меня. Сейчас надень автомат на ремень. Когда остановимся, снимай, только тихо. Когда включу фонарь - стреляй. Сразу очередью. Понял.
   Миша молча кивнул. Полезная штука внезапность, но не в абсолютной же тьме.
   Он делал так, как было ведено. Но предательские камешки иногда все же скатывались из-под ног вниз. Макаров не ругался, хотя эти камешки сыпались на него. Потом опора осталась только у рук. Сколько там, может быть метра полтора до пола, но это расстояние ничем не отличалось от бездонного колодца. Руки отчаянно, обдирая кожу на пальцах, цеплялись, желая спасти тело, но тут он почувствовал, что его поймали за сапоги. Он еще немного спустился на руках, Макаров перехватил его под колени и, наконец, опустил на твердый пол.
   Буревестник взял Мишину руку и сунул в нее край своей куртки, дав понять, за что надо держаться. И они пошли, все время касаясь левым плечом шершавой стенки. Пол был довольно ровным, видимо, хорошо истоптанным. Темнота и тишина засасывали их все глубже и глубже, хотя глубже было некуда.
   Откуда Макаров так хорошо знает эти места? Ведь они же на дудковской территории, раз прячутся от них. Или это фронтовая зона? Хрен поймешь.
   От страха казалось, что их хитрость глупа, что сейчас включится яркий свет, и они окажутся под прожекторами и прицелами сотен хохочущих врагов. Но они шли и шли, медленно, неслышно крались, и ничего не менялось.
   Макаров остановился, положил руку Шмидту на плечо и слегка надавил, велев присесть. Миша присел, взял автомат в руки, беззвучно снял его с предохранителя.
   Тишина тянулась во всей своей великолепной бесконечности. Он не стал ее измерять зотовскими лозунгами. Само вспомнилось: "Отче наш, иже еси на небесех... где же они - небеса, Боже, спаси... Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго".
   Он сидел и боролся с беззвучными волнами накатывающего страха. Макаров был рядом. А что чувствовал этот сын тьмы?
   Скоро темнота уже растворяла в себе все. Ему стало казаться, что если видеть нечего, то глаз у него давно нет. Хотя можно было вертеть головой, но она тоже отсутствовала, растворенная за ненадобностью. Невидимые руки, ощупывавшие холодную сталь автоматного дула, исчезли.
   Он поймал себя на ощущении, что это уже с ним было, что когда-то он уже сидел в холодном бесконечном мраке с оружием, собираясь в кого-то стрелять.
   И рук, значит, не было. Все тело сожрала темнота. Почему же он так боится, что темнота, у которой нет ни "впереди", ни "сзади", ни "справа", ни "слева", способна послать в него какую-то пулю?
   Что же это за назойливое дежа вю? Раздражение Стеснило даже страх. Он силился и не мог вспомнить, когда это с ним было. Или не с ним? Или он это тал в каком-то романе. Или это он видел, точнее, видеть тут нечего, чувствовал во сне. Но, кажется, он знал, что сейчас произойдет в подробностях. Особенно в той, что сегодня он, во исполнение постулата, останется жив.
   Где-то, трудно сообразить где, но близко, раздались шорох и отчетливое щелканье в суставах человеческих колен.
   - Мишка! - он не услышал, он почувствовал прикосновение к плечу. Включаю!
   Луч света пронзил темноту, как нож. И прежде чем Михаил увидел пригвожденное лучом дернувшееся серое тело, он нажал на спусковой крючок.
   Убитый сдавленно вскрикнул, но перекричал страшный грохот оружия. Голос убитого, прозвучавший словно из колодца, был очень знаком.
   Но засада, сама попавшая в засаду, состояла не из одного человека. Немедленно раздалась ответная очередь из другого угла этого грота или какого-то перекрестка. Миша уже вскочил, чтобы чисто инстинктивно, спасая жизнь, переменить позицию. Но тут его повалило чужой волею. Левое бедро, колено и еще где-то с краю на тазовой кости - все это на хрен перестало существовать. Мгновенная вспышка боли, и он уже лежит на сырой земле и сочится горяченьким.
   Но Макаров был точен. Он подавил огнем и второго засадника и погасил его фонарь. Снова тихо, точно ничего и не было. Только воняет порохом да тихо стонет впередсмотрящий Шмидт.
   Выждав несколько секунд, Макаров пробормотал:
   - Ну, кажись всё. Тебя зацепило?
   - Да... Нога. В нескольких местах.
   - Бывает. Эй, вы! Дзотова живет и побеждает! Давай сюда!
   "Живи, Катя Дзотова", - подумал Миша и потерял сознание.
   Но оно вернулось быстро. Он почувствовал, что с него уже сняли сапоги и штаны. Раны страшно щипало от какого-то антисептика, а Макаров их довольно умело перебинтовывал имеющимися в изобилии пока бинтами. Чугунко светил ему фонарем.
   - Слышь, парень, - обратился Макаров к Савельеву. - Вон фонарь мой лежит. Возьми, собери у дудков трофейное оружие.
   Саша отправился исполнять. Через минуту он коротко вскрикнул, остановившись над тем дудковцем, которого уложил Миша Шмидт.
   - Что такое? - Все обернулись в его сторону. Мертвец лежал на боку, широко открыв изумленные глаза. На его подбородке в луче близко поднесенного фонарика была видна плохо выбритая рыжая щетина. Это был их одноклассник Василий Рябченко.
   - Кто его? - Савельев посветил Шмидту в лицо.
   - Я, - тихо ответил Шмидт.
   ГЛАВА 9
   Теперь уже в госпиталь они шли не только с добытыми медикаментами, но и для того, чтобы доставить пострадавшего. Добирались довольно долго. Шмидт несколько раз пытался ковылять сам, опираясь на ствол автомата, от которого Макаров на всякий случай отстегнул магазин. Но так получалось очень медленно и мучительно. В основном Макаров нес его на закорках.
   Боль в ноге временами становилась нестерпимой. После того как раны омылись при форсировании холодной реки Леты, стало чуть полегче, но потом мучение началось опять. Боль заставляла забывать о том, о произошло, как забывается все, препятствующее oживанию. Но воспоминание накатывало снова и снова, точно сердце упрямо загоняло эту мысль обратнo в мозг, а тот хотел, чтобы она вытекла с кровью из Раны.
   Конечно, случайно, конечно, волею несчастливых обстоятельств, но он сегодня убил своего друга, с которым учился, смеялся, пил водку. Проклятая судьба. Наверное, и Равиль тоже воюет за дудковцев. Ничего себе - заблудились в пещерке.
   С горем пополам добрались до уже знакомых чертогов адского госпиталя. Хирург был занят (а тут, оказывается, имелся и хирург), поэтому до операции Макаров свалил Шмидта на ближайшую свободную койку, которых в этом довольно людном гроте было всего штук восемь. Большинство больных и раненых коротало жизнь на полу.
   Молчаливая молоденькая медсестра принялась менять повязки на кровоточащих ранах. Другая женщина стала аккуратно сворачивать использованные кровавые бинты, тут их, должно быть, не выбрасывали. Макаров все стоял рядом, не уходил, чего-то дожидаясь. Неожиданно из-за его спины возник Савельев. Брови на его лице вели самостоятельную жизнь, то складываясь в гневные складки, то поднимаясь в недоумении.
   - Мишка... Мишка... - он точно мучительно подыскивал слова, - какая же ты сволочь...
   - Это почему? - удивленно обернулся к нему буревестник.
   - Тот дуд ковец, которого он убил, был наш товарищ. Васька Рябченко. Мы вместе в пещеру пришли.
   - А, ну бывает, - махнул рукой циничный пещерный житель.
   - Нет, не бывает! Так не должно быть! - И Савельев плюнул Мише в лицо.
   У того даже слезы выступили от обиды. Да что ж это...
   А Макаров спокойно, разворачиваясь вместе с ударом, врезал Савельеву по носу. Тот отлетел назад, опрокинулся через спинку другой кровати на заоравшего от неожиданности человека. Выбираясь оттуда, Саша еще наступил на другого пациента, лежавшего на полу но все же выбрался только для того, чтобы тут же получить от Макарова крюк в живот.
   - Я те поплююсь, козел. Если б он того дудка не убил, дудок убил бы тебя. Понял? Выходи, на хер, строиться в коридор с теми двумя. Сейчас вас назад поведу.
   Макаров повернулся к раненому Мишке и улыбнулся ему. Это была первая человеческая улыбка в этом чертовом подземелье.
   В коридоре госпиталя вернувшиеся с боевого задания увидели все того же вездесущего адмирала Двуногого с пышущим здоровьем иссиня-выбритым лицом. Рядом с ним стояла Катя Зотова и не сводила печальных глаз с Саши. Буревестник Макаров выстроил троих бойцов.
   - Товарищ адмирал, разрешите доложить?
   - Товарищ буревестник, разрешаю во имя мира и прогресса!
   - Товарищ адмирал, боевое задание выполнено. Там, правда, дудковцы успели в контейнере пошарить...
   Адмирал нахмурился, услышав неуставные интонации. Макаров спохватился и продолжил:
   - Все, что там было - лекарства и медикаменты, - доставлено в военно-полевой госпиталь для оказания медицинской помощи. На обратном пути нашему отряду пришлось принять бой, неравный бой с превосходящими силами дудковских выродков и палачей рабочего класса, колхозного крестьянства и трудовой интеллигенции, - Макаров перевел дыхание. Некоторые священные формулы давались ему с трудом. - Благодаря высокой боевой выучке и зотовской смекалке отряд одолел кровожадных и беспощадных врагов и вышел из боя с самыми незначительными потерями. Впередсмотрящий Шмидт ранен и доставлен в военно-полевой госпиталь для оказания медицинской помощи. Впередсмотрящий... --Он скосил глаза на стоящего рядом Чугунко и прошептал уголком губ: - Как его там?
   - Таломатов! - вдруг гаркнул отважный и недалекий впередсмотрящий Чугунко.
   - Маломанов убит! - закончил буревестник и тут же, что-то вспомнив, закончил рапорт: - Смертью храбрых на поле боя! Последними его словами были:
   "Дело Зотова живет и побеждает!"
   - Молодцы! - радостно воскликнул Двуногий. - Просто зотовские чудо-богатыри. Слава о вас пребудет в веках! Лично товарищ Зотов и командование выражают вам благодарность. Все вы будете сегодня представлены к обеду и ужину. Товарищ Шмидт будет представлен к скорейшему выздоровлению, а товарищ впередсмотрящий Барабанов - к высокой награде. Посмертно, - последнее слово этот чин произнес со смаком, оставив его себе на десерт, как конфету. - А теперь слово предоставляется товарищу рулевой Зотовой для выражения глубокой признательности со стороны командования военно-полевого госпиталя для оказания медицинской помощи.
   Катины глаза растерянно бегали с одной фигуры на другую. Они старались задержаться на Саше Савельеве, но, встречаясь с его оловянным взором, беспомощно соскальзывали в сторону. Мишка ранен, Сашка глядеть не хочет, что дальше?
   - Командование медицинского госпиталя для оказания военно-полевой помощи выражает глубокую признательность отважным бойцам... Сашка, Сашенька.
   Повисла странная пауза. Адмирал должен был прикрикнуть на младшую по званию, вдруг предавшую каким-то чувствам, но, помня о ее подозрительной фамилии, не решился.
   Раньше всех нашелся впередсмотрящий Чугунко. Выпучив белесые глаза, он выкрикнул, пустив петуха:
   - Ура!
   Бросив все дела. Катя побежала в грот-палату для вновь поступивших. В тревоге осматривая полутемное помещение, она не сразу увидела школбного друга.
   - Мишка!
   Сперва она бросилась ему на шею. Важнее всего в этот момент ей было ощутить знакомого человека, особенно после того, как она столкнулась с оловянными глазами возлюбленного. Но тут же девушка отпрянула от Миши. А он, постепенно возвращаясь из очередного забытья, не сразу понял, о чем Катя его спрашивает.
   - Сильно тебя, Мишка? Слышишь, Миша, слышишь меня? Сколько пуль в тебя?
   - Не знаю. В ногу. И еще куда-то...
   Она приподняла тоненькое одеяло, которым его накрыли, и ужаснулась, дотронувшись до перевязки, - кровь так пропитала ее, что уже сочилась наружу.
   - Немедленно на операцию!
   - А надо ли? - простонал Шмидт.
   - Надо, дурак.
   Он схватил ее за руку и не позволил сразу убежать за санитарами.
   - Катя, погоди.
   Миша даже позабыл, что хотел ей сказать, зачем ее Удерживает. Это было просто последнее удовольствие уходящей жизни - вот так держать ее теплую руку, покрытую нежной возбуждающей кожей, согревать об нее хладеющие орудия убийства. Ничего не будет, ни гадкого томительного ожидания, ни романтических прелюдий под несуществующей луной, ни жарких oбъятий...
   - Катя, ты не знаешь. Я сегодня в бою Ваську
   Рябченко убил. Он в дудковском отряде был. Я не узнал его... И очередью...
   - Помолчи, Миша. Потом. Тебя надо спасать.
   - Не надо, Катя. Никто не возьмет меня на небо. Заройте меня поглубже, поглубже, чтобы не смог даже пошевелиться. Моя судьба такая... Убить друга и самому...
   - Отпусти, Миш.
   - Было темно. Макаров сказал, чтобы я сразу стрелял, как только он включит фонарь. Я стрельнул по фигуре, а это Васька... А потом мы в Лужники поехали. Там сперва в неприятную историю... Нашли такую клевую кафешку...
   Она, наконец, вырвала руку и побежала распоряжаться.
   В госпитале, как и везде тут, царила политическая трескотня, работала штатная охранка и добровольные осведомители. Но медики в любой армии - особая привилегированная каста, в силу своей профессии и положения. Пока взрослые мальчишки воюют за мифическое стратегическое превосходство, безымянные высоты и пустые каменные штреки, эти дяди и тети терпеливо все сносят, а когда мальчишки ушибутся, милосердно утирают им сопли и кровь.