Кузьменко Павел. Система Ада

   - Ну ладно... Итак, вы впередсмотрящие армии Зотова Шмидт и Савельев. А что это вы не выкрикиваете мне проклятий? Не пытаетесь перегрызть мне глотку? Ведь я для вас враг всего прогрессивного человечества. Меня зовут Федор Федорович Дудко. А?
   Стриженый, кругленький, весь какой-то ужасно самодовольный, как маленькая благополучная планетка, Дудко ждал, возможно, и какой-нибудь непредсказуемой реакции.
   - Любо дело Дудко! - в очередной раз выкрикнул зацикленный Саша Савельев.
   - Спасибо за пивко, - сказал Шмидт. Дудко улыбнулся и задал вопрос Савельеву:
   - А чего это оно тебе стало любо?
   - В связи с изменением международного положения и усилением подземной напряженности становится ясно, в чьих руках находятся судьбы мира и спасение человечества от угрозы зотовского милитаризма и агрессии. И я... - Саша запнулся, его помутневшие глаза стали яснеть и расширяться, - жить хочу.
   - Плохой солдат, -- усмехнулся Дудко. - А ты, - ткнул он пальцем в Шмидта, - тоже хочешь жить?
   - Не-а, - покачал головой Миша, - не хочу.
   - Не хочешь? Как это не хочешь?
   - Надоел весь этот ваш бред. Ваши идиотские игрища. Сволочи вы, товарищи Дудко и Зотов.
   Савельев оглянулся на товарища, как на инопланетянина. Да и Зотов выглядел напуганным от такой догадливости. Дудко же явно посуровел. Хотел наполнить свой стакан снова, но отставил его в сторону.
   - Ладно. Теперь отвечать на мои вопросы. Мне известно, что вы сравнительно недавно приехали из Москвы и полезли в пещеру у поселка Метростроевский. Зачем? - спрашивая, он смотрел в основном на Савельева, избегая сталкиваться взглядом со Шмидтом.
   - Мы полезли в пещеру с целью закосить, то есть
   избежать призыва в армию ренегатского государства Россия и с целью попасть на службу в славное казачье войско товарища Дудко, дабы послужить делу освобождения порабощенного человечества, - бодро доложил Саша Савельев.
   - Не ври, падла. А почему за зотовцев воюете?
   - По досадному недоразумению!
   - Сколько вас было? Фамилии, имена?
   - Нас было пятеро. Впередсмотрящие Шмидт и Савельев, рулевая Катя Зотова и эти... Казаки у вас? Казаки Рябченко и Кашафутдинов. Казак Рябченко уже погиб смертью храбрых в бою, убитый из-за угла в темноте злодейской рукой товарища впередсмотрящего Шмидта. Казак Кашафутдинов...
   - Погоди ты, - прервал Дудко впередсмотрящего, рвущегося в казаки. Вас привел сюда Петр Закс, то бишь Крот?
   - Так точно!
   - Почему вы за ним пошли?
   - Правительство России с подлой целью воспрепятствовать полноценному снабжению победоносного дудковского войска замуровало оба входа у поселка Метростроевский посредством бетонной массы. У одного из входов мы встретили Петра Закса, то бишь Крота, который с высокой и благородной целью призвать нас в ряды дудковских освободителей повел нас к выходу через так называемую Систему Ада.
   - Куда он делся, Крот?
   - Товарищ хорунжий? Атаман? Товарищ атаман Петр Закс, то бишь Крот, пал смертью храбрых в бою за светлые дудковские идеалы, будучи задушен во сне красным шарфом неизвестными старичками Владиленом, Константином Владимировичем, Мариной Дмитриевной и Шуриком.
   - Это было уже после того, как Крот вас провел через коридор, где было трудно идти?
   - Так точно!
   - У Крота было с собой оружие? Баллоны стазом? Противогазы?
   - Нет. Никак нет!
   - Он говорил вам, что тут происходит? Говорил что-нибудь обо мне, о Зотове?
   - Товарищ атаман Петр Закс, то бишь Крот, с целью сохранения военной тайны до принятия нами присяги на верность любо делу Дудко ничего нам не говорил.
   -- И даже о том, что нас надо убить? - усмехнулся дудко и наконец налил себе пива. Зотов последовал егo примеру.
   - И даже!
   - А с неизвестными старичками он об этом говорил?
   - Никак нет!
   - Ну вот и славненько, - довольный Дудко потер ладони и полез в ящик, откуда он доставал пыльный стакан для Шмидта.
   Покопавшись там, погремев каким-то барахлом, он извлек на свет необыкновенную бутылку водки. По всей вероятности страшно древняя бутылка была больше обычной, с вытянутым горлышком, со сморщенной от сырости этикеткой. Отверстие ее было залито сургучом.
   - Во чего у меня есть, Вань. А ты думал... Давай за упокой души атамана Крота, как этот козел выражается?
   - Давай, - кивнул Зотов.
   - Кроту - кротовая смерть, - Дудко улыбнулся мудрой улыбкой бессмертного, постучал горлышком об край стола, оббивая сургуч, взялся крепкими зубами за пробку и вытащил ее.
   Страшные подземные электрики выпивали ерша, звонко чокаясь стаканами, хрустя сушками, покуривая хорошие сигареты и невнятно беседуя о чем-то своем. Забытые ими пленники по-прежнему стояли со связанными за спиной руками. Обезьяноподобный Дормидонтыч сидел, не меняя позы, на табуретке и не спускал с них глаз.
   Очевидно, старинная водка была хороша и в смеси с пивом "Бекс" быстро делала свое дело. Скоро Дудко и Зотов начали заметно хмелеть и поэтому говорить громче.
   - Все они опасны, Вань, все. Даже этот козел память сохранил. Ты пойми, - убеждал Зотова в чем-то собутыльник.
   - А правнучка моя?
   - И она тоже. Но ее мы нейтрализуем.
   - Да я щас тебя, на хер... - Зотов вдруг достал из кармана халата пистолет.
   - Убери ты, пьяный дурак! - замахал руками Дудко. - Что ты думаешь, я ей зла желаю? Надо просто, чтобы своя сделалась. Ну давай еще по чуть-чуть и начнем, как в тот раз. Слышь, Дормидонтыч, как в тот раз.
   Дормидонтыч с готовностью поднялся и снова цепко схватил Шмидта и Савельева за плечи. Миша почувствовал, что на этот раз, кажется, начинается последнее идиотское игрище, и ему уже не выжить, не увидеть солнышка, не ласкать Катю, не нянчить ее ребенка.
   - Во я тебе загадал, ни за что не отгадаешь. Дудко извлек из кармана ватника блокнот и карандаш. Открыв чистую страницу написал что-то, одно слово. Потом, беззвучно шевеля губами, сосчитал буквы. Вырвал страницу и положил ее перед Зотовым.
   - Во, Вань, ты такого и не слышал никогда.
   - Да где уж нам, лапотникам. Ни в жисть не отгадаю, - ответил Зотов и отвел бумажку подальше, дальнозорко разглядывая, что там написано.
   Дудко прихлебнул из стакана, вырвал из блокнота другую чистую страницу и протянул ее своему визави вместе с карандашом.
   - А ты чего?
   - Да чего? Я по-простому.
   - Знаю я тебя, хитрожопого, - "по-простому". Зотов, по вековой привычке иногда слюнявя карандаш, хоть тот и не был химическим, тоже что-то нацарапал на бумажке и подсунул ее Дудко.
   - Ну, ты которого себе берешь? - спросил Дудко. В этот момент Зотов как раз выпил уже чистой Дки и смачно занюхал рукавом засаленного пахучего палата. Жмурясь, помахал ладонью возле рта.
   - Дак... - Зотов быстро нацедил себе пива из бочонка и запил ядреную жидкость, - дак они оба мои. Ты и выбирай себе.
   - Ну давай мне разговорчивого. А тебе умного. Зотов ненадолго задумался над своей бумажкой и сказал:
   -А.
   - Ага, - кивнул Дудко и что-то написал.
   -Бе.
   - Хрен тебе, - срифмовал второй электрик и кивнул палачу: Дормидонтыч, делай Шмидту раз.
   Дормидонтыч отпустил их плечи и отошел в сторонку. Но, быстро вернувшись, присел у ног Шмидта. В руках у палача была веревка. Миша понял, что на этом его существование как допрашиваемого военнопленного с несуществующими правами заканчивается, сейчас он превратится в барана для заклания, в кусок человечины. Он напрягся, попытался отпрыгнуть, отлично понимая, что со связанными руками и так бессилен сопротивляться. Но сопротивляться было необходимо.
   Даже не поднимая головы, Дормидонтыч успокоил его одним ударом железного кулака в пах. Глухо застонав, хватая воздух открытым ртом, Миша согнулся, и палач быстро и крепко связал ему ноги.
   Зотов пьяно поглядывал на эту возню, а Дудко и не смотрел. Он был занят размышлениями над бумажкой.
   - О, - сказал Дудко.
   - Ух ты! - изумился Зотов. - Три раза. Но потом и Дудко ошибся. Ноги Савельева тоже оказались связанными. По команде "делай два" сначала одного пленного, потом и другого Дормидонтыч легко, как ребенка, поднял и поставил на табуретку. Потом накинул им на шею по шершавой веревочной петле...
   Это было одно из излюбленных школьниками занятий во время объяснения нового материала на уроке или опроса. Сидя за одной партой, Шмидт и Савельев тоже часто играли в балду. Один загадывал слово. Писал первую и последнюю букву, а вместо остальных ставил прочерки. Когда второй называл неправильную букву, первый добавлял деталь к рисунку смешного человечка, болтающегося в петле на виселице.
   Кому могло прийти в голову, что смешной нарисованный человечек может быть живым человеком, что им можешь-стать ты сам. Это был уже ад во всей красе. Побледневший Савельев не сводил глаз с пьянеющих игроков и только шептал:
   - Любо дело Дудко, любо дело Дудко, любо дело Дудко...
   Сейчас он вряд ли смог бы ответить хоть на один вопрос. Миша старался вообще ни о чем не думать. Ни ненависти, ни надежды в нем уже не осталось.
   Дудко схватил карандаш и корявыми буквами заполнил оставшиеся пропуски в загаданном слове.
   - "Плоскостопие". Я выиграл! Дормидонтыч!
   - Дормидонтыч! - крикнул и Зотов. - Кончай этого, как его, Шмидта Отто Юльевича. Ты ведь Отто Юльевич, паря?
   - Погоди, Дормидонтыч! - остановил палача Дудко.
   - Удумал опять чего? - без особенного любопытства поинтересовался Зотов.
   - Конечно, удумал, - хищно осклабился его собутыльник. - Давай проверим твою правнучку. Зови ее сюда.
   - Федор, ты что? - даже до каменного Зотова стало доходить, что ничего хорошего не предвидится. - Федор, я те... - Зотов сунул руку в карман.
   - Не тронь пушку, идиот! Ты что, не понимаешь, что ли, - она же от кого-то из них брюхатая. Она же человека вынашивает и, если не... Ну, ты понимаешь. Мы все проходили через это, и она должна. Самый подходящий случай. Давай выпьем.
   Они снова выпили, покурили, еще раз выпили. Высеченный из подземного известняка Зотов казался крепче благополучного кругломордого Дудко, но и известняк разъедался изнутри каким-то адским зельем, которое они пили пополам с "Бексом" и отдельно.
   Зотов сунул себе в рот четыре пальца и со второй попытки у него получилось оглушительно свистнуть. На зов явился охранник с автоматом.
   - Давай ее сюды бстро, немдленно...
   - Кого, Иван Васильевич?
   - Ну, ее... Эту... мою...
   - Екатерину Игоревну?
   - Во! Немдленно.
   - Одна нога здесь, другая там! - более четко приказал Дудко.
   Миша закрыл глаза. Этого не должно быть, этого не должно быть, этого не должно быть! Он понял, что может напрячься, самостоятельно оттолкнуть табуретку из-под собственных ног, самостоятельно прекратить все мучения. И он понял, что сам не в силах сделать это.
   - Васильич, а тебе что, неинтересно узнать, какое я тебе слово загадал? -'спросил Дудко, коротая ожидание.
   - Ну какое?
   - Пр... При... Пре-сти-ди-жи-та-тор, - выговорил он по складам.
   - А что это за херь?
   - Ну, так, я... хер его знает, что это за херь. Кате не нужно было присматриваться, догадываться о том, что тут происходит и что должно произойти. С диким криком она повернулась, чтобы убежать, но охранник с автоматом намертво встал у одного выхода из грота, а длиннорукий Дормидонтыч - у другого.
   - Стоять, Катька, стоять, - не очень внятно пробормотал Зотов. - Это нужно. Все чрз это пршли. Все... - его уже понемногу клонило в сон.
   - Что вы... что вы делаете? - она растерянно переводила взгляд с Зотова на Дудко и обратно.
   Она в этот день велела Лене принести ей тушь для ресниц и тени для век. Просто так, чтобы не забывать - она женщина. Сейчас ей, как женщине, и предлагали чудовищное мужское развлечение. И она не замечала, как потекшая от слез тушь двумя черными полосами по щекам придавала ей самой облик какого-то чудовища.
   - Отпустите их, пожалуйста, Иван Васильевич, Федор Федорович. Я вас прошу, ну, пожалуйста.
   - Нет, - мотнул головой Дудко. - Ты лучше скажи...
   - Ну я прошу вас... Я требую! Отпустите их, сволочи, вы, оба! Это мои ребята. Я с ними сюда попала. Я беременна от...
   - От кого из них ты беременна? - сощурившись, спросил Дудко.
   Катя молчала. Она уже поняла, что сейчас ей предложат сделать какой-то страшный выбор между чужой жизнью и смертью.
   - Молчишь, - кивнул Дудко. - Ну слушай, сучка. Чтобы стать нашей, чтобы сладко есть и пить и чтобы ребеночка нормально родить, ты сейчас подойдешь и выбьешь табуреточку из-под ног того, кто тебе из них больше нравится. А другой пока еще немного поживет. А может, и подольше поживет, мы еще не решили.
   - Нет. - Катя опустилась на колени. Она чувствовала, что сейчас потеряет сознание. Она хотела это. Но проклятый спасительный обморок не приходил. - Нет.
   - Подойдешь и выбьешь.
   -Дедушка...
   - Да, прaвнyчка. Ты должна это сделать.
   -Нет!
   - А если нет, - усмехнулся Дудко, он, кажется, трезвел на глазах, - а если нет, то вон, Дормидонтыч сейчас спляшет у тебя на брюхе гопака.
   Катя оглянулась, увидела, что палач изменил свою позу и сделал один шаг в ее сторону. Вид этого мрачного автоматического исполнителя говорил - он точно спляшет, совершенно запросто.
   Чтобы не видеть его, она перевела взгляд на приготовленных к казни ребят. Взгляд беспомощно молил:
   "Ну что мне делать, чтобы не сойти с ума?"
   И Миша прочитал его. Для успокоения он сказал себе без тени сомнения, что после смерти обязательно попадет в какое-нибудь хорошее место, где нет никаких мук и все время светло, как днем.
   - Катя, - во рту пересохло, говорить удавалось с трудом, потому что палач уже стянул веревку довольно крепко, - Катя, не терзай себя. Сашка отец твоего ребенка. Давай меня.
   - Екатерина Игоревна, - перебил ее Савельев, - Екатерина Игоревна, скажите товарищу Дудко, что мы с детства поклонялись его идеям, что мне любо его дело, что я жизнь отдам...
   Обезьянорукий Дормидонтыч уже вырос над нею.
   - Давай, Катька, бстро! - крикнул Зотов. - Чего тянешь?
   Катя только качала головой, как китайский болванчик.
   - Давай меня, Катька! - голос Шмидта окреп. - Не ясно, что ли, сука? Меня!
   Катя поднялась с колен и, уже не слыша ничьих криков, выпрямилась, сложив руки на растущем животе.
   - Дормидонтыч, вали ее! - закричал Дудко.
   Девушка, как во сне, подошла к отцу ее нерожденного ребенка.
   - Катя, не смей, - прошептал Саша. Его колотило крупной дрожью. Табуретка под его ногами ходила ходуном на шатких камнях и вот-вот сама должна была опрокинуться, - не смей... Ты не сделаешь этого... Ведь мы трахались с тобой. Я хочу жить.
   Дормидонтыч больно сжал ее плечо.
   Она посмотрела в лицо Саше. Она почти не видела его. Оно плыло, как в небытие. Паршивая тушь безжалостно щипала глаза.
   - Прости, Саша.
   До боли закусив губу, Миша отвернулся. Если бы судьба сейчас имела облик хотя бы этих проклятых электриков, хотя бы этого волосатого Дормидонтыча... Но только не облик беременной Кати...
   - Прости, Саша, - повторила Катя и легонько толкнула табуретку.
   ГЛАВА 13
   Мечта идиота может сбыться только для идиота. Миша успокаивал себя этой мыслью. Второй утешающей его мыслью была следующая. Раз ему так долго удается оставаться после всех передряг живым, значит, у Кого-то-где-то-руководящего-всем-этим-долбаным-процессом есть в отношении несчастного существа Шмидта какие-то особые замыслы.
   Этот Кто-то не был Зотовым. Миша увидел его, именем которого все тут освящалось. И убедился, что Зотов обыкновенный, не особенно умный, сильно пьющий, бессмертный мерзавец, такой же, как дружок его Дудко. Теперь ни пытки, ни побои, ни внезапные перемены в судьбе не могли убедить Шмидта в обратпом. Теперь подземный властелин уже не управлял Данным субъектом, дергая за веревочки. Но Миша должен был продолжать делать вид, что эти веревочки существуют. Потому что в руках Зотова была Катя.
   И он еще не знал, что Катя стала обладателем главного сокровища Системы Ада - карты, средства эту систему покинуть.
   Ещё он иногда представлял, что, если когда-нибудь, бог даст, он выберется отсюда на поверхность и вернется в нормальный мир нормальных людей, в каких-нибудь анкетах, в карточках воинского учета напишет в графе "Участие в боевых действиях": "Участвовал в войне с дудковскими милитаристами, оккупантами и извергами. Форсировал реку Лету в обоих направлениях десять раз. Был ранен. Побывал в плену. Из плена с почетом доставлен в родной экипаж". В графе "Воинское звание" он напишет: "1995-1996 гг. впередсмотрящий, 1996 - настоящее время - капитан". Ну а в графе "Боевые правительственные награды" придется писать: "орден Ленина, орден Отечественной войны 1 степени, орден Славы 2 степени, медаль "За победу на Халхин-Голе", Серебряная медаль ВДНХ "За успехи в кролиководстве".
   Конечно, если он когда-нибудь напишет такое, его тогда же и посадят в дурдом. Жаль только, что эти сведения будут чистой правдой. Всё правда - и боевые действия, и звания, и даже эти незаслуженные нагрудные украшения. Когда он стал отказываться нацеплять их, то посвящавшие его в командиры адмиралы Двуногий и Кукарека немало изумились и даже позабыли свой политический лексикон.
   - Как же так, товарищ Шмидт? Положено. Надевайте. Положено, значит, положено. Звание обязывает.
   - Да вы хоть знаете, что такое Халхин-Гол? - застонал Шмидт в обществе двух великовозрастных сумасшедших.
   - Это медаль такая. Вот эта. Надевайте, надевайте.
   - Товарищ Шмидт, - шепнул ему Двуногий почему-то только тогда, когда Кукарека оставил их вдвоeм, - вы извините, но Звезды Героя Советского Союза сейчас нет в наличии. Вот убьют кого-нибудь из героев, вам его звездочка и достанется. Или трофейную захватим...
   - Спасибо, вы очень любезны.
   В столовом гроте для командного состава во время еды стояла такая же безголосая тишина, как и в столовом гроте для рядового состава. Только стук ложек, чавканье ртов. Рацион немногим отличался от солдатского. Разве что иногда, наверное, лично от Зотова, приносили сигареты и водку. Некоторые старались слить свои дозы в личную бутылочку, накопить побольше, чтобы потом надраться в блаженном одиночестве.
   Еще в этом гроте имелась электрическая розетка, и, когда она функционировала, к ней подключался большой электросамовар и орденоносцы пили почти настоящий чай. В первый раз Миша подсел к самовару поближе и погляделся в его полированную поверхность. Оттуда на него посмотрел выпуклорожий опухший урод - бледный, плохо выбритый, с кое-как остриженными космами. Эти космы были совершенно седыми.
   Все, что было после виселицы, прошло в кровавом полусне. Саша Савельев был задушен в петле. Катя исчезла. А Шмидта долго били.
   Когда он приходил в себя, окаченный ведром воДы, то всегда видел перед собой мрачного бородатого Зотова и штатного заплечных дел мастера Дормидонтычa, который ни разу не произнес ни слова. Возможно, он был немым. Миша не понимал, о чем его спрашивают, чего от него добиваются, и завидовал судьбе oДноклассника Савельева...
   Дормидонтыч последний раз легонько врезал ему по щеке, превращенной в сплошной, уже потерявший чувствительность синяк.
   - Ты будешь у меня, сука, главным адмиралом, -- невесело засмеялся Зотов.
   - Каким адмиралом? - с трудом выговорил Шмидт.
   - Простым, главным. Но о Катьке и думать забудь.
   - Ох, - тяжело вздохнул страдалец. - Убей ты меня, Зотов, а? Иначе ведь я тебя когда-нибудь убью.
   - Кишка тонка - убью. Ладно, походишь пока в капитанах, а то эти мудаки не поймут.
   Сколько времени он пробыл в том странном плену, где Зотов и Дудко вместе пили водку и у них имелся один общий палач, Миша не знал. Когда он вернулся в армию, понятие о времени еще более усложнилось. Информация на политбеседах почти не менялась и хронологии не имела вовсе. Однажды Кукарека с радостью сообщил людям-термитам о наглых итальянских фашистах, вторгшихся в многострадальную Абиссинию. Водка с непривычки иногда так шибала по мозгам, что терялось ощущение не только времени, но и пространства. Единственное, что Миша свято ста-.рался сохранить в памяти, - сейчас идет, должно быть, все-таки 1996-й год.
   А сам он по высочайшему велению ходил в капиталах. Ни равные по званию, ни адмиралы не удивились резкому скачку в карьере этого самого неуправляемого из впередсмотрящих, к тому же вернувшегося из вражеского плена. Даже подземные чекисты не удивлялись. Буревестник Чайковский, встретив неоднократно битого им прежде Шмидта в новом облике капитана-орденоносца, молодцевато отдал ему честь и не узнал.
   Впрочем, в офицерах ему. пришлось бездельничать и маяться от этого.
   - Будете командовать боевым героическим подразделением, прославившим зотовские знамена в победных боях... - распространенно ответил на его вопрос адмирал Двуногий. - Убьют какого-нибудь капитана, и родина доверит вам командование.
   Пока же родина ему не доверяла, и, пользуясь свободой передвижений в ограниченном пространстве, он ходил из грота в грот, из штрека в штрек, начиная неплохо тут ориентироваться. Часто бывал в госпитале, но там никто ничего не знал о судьбе Катерины.
   Однажды, после долгих часов блужданий по освещенным штрекам, Миша почти добрался до зотовских апартаментов. Отсюда, после всех пыток, его приволокли почти в беспамятстве лечиться как офицера. Дороги он не знал. Так что, случайно наткнувшись на часового в гражданской болоньевой курточке и бандитских турецких трениках с лампасами - совершенно приблатненного вида, - только догадался, что это самая элитная охрана.
   - Чего надо? - спросил молодой сытый парень с автоматом.
   - Я, это... Кзотова будь готов.
   - Ну и вали отсюда, пока цел.
   Миша растерялся. Ни оружия, ни фонаря у него не было. Он вовсе не искал встречи с Зотовым и даже о Кате в тот момент не думал. Просто случайно забрел.
   - Ты зотовец или дудковец? - вдруг спросил автоматчик.
   Шмидт с недоверием оглядел себя, свой поношенный офицерский китель с наградами и майорскими погонами, поправил на лбу маленькую, на пару размеров меньше нужного, фуражку с белым пятном кротовой жопы -а околыше.
   -- Я ельцинец.
   - Кто, бля?
   - Ельцинец.
   - Чего надо, ельцинец?
   - Зотова надо.
   - Вали отсюда.
   Без лишних словопрений охранник передернул затвор автомата. Миша кивнул и попятился назад.
   - Хорошо, не нервничай, парень...
   Но парень спокойно поставил АКМ на режим стрельбы одиночными. Пуля, уже столь привычная здесь, но по-прежнему впечатляющая, просвистела над самой головой. Вторая оказалась трассирующей. Яркая зеленая полоска попала в потолок, срикошетила в стену, чиркнула еще куда-то, обозначая собой, что проход туда закрыт, что почти ничего для Шмидта не изменилось.
   Он печально пошел назад, снова в основном наугад. Что он делает тут, один, всеми забытый, потерянный человек, неспособный выбраться из лабиринта, но все еще безнадежно желающий этого? Упрямый хохол Шмидт.
   Миша отвинтил со своей груди орден Славы и с ожесточением .принялся его острым краем чертить на стене круг. Так первый христианин, загнанный в катакомбы, чертил тайную символику. Ничего в той символике не было, кроме голой и бессильной надежды. Сделав круг, заблудившийся человек в середине его поставил свою жирную точку. Получился не зотовский знак, а кротовая жопа, знак выхода, знак покойного и тоже несчастного, быть может. Крота, Пети! Закса, как выяснилось. Только эта кротовая жопа, увы, никуда не вела.
   Миша не стал привинчивать орден обратно. Драгоценная железяка была настоящей, имела на обороте номер. Это была тяжелая солдатская кровавая награда и кому-то когда-то принадлежала по праву. За ту. Отечественную, тоже бессмысленную, как и все прочие, войну. Но все же не такую, как эта, подземная игрушечная война двух пьяных подонков с настоящими убийствами.
   Очередная развилка была уже знакомой. "Домой" надо было сворачивать налево, но он нарочно повернул направо. Вдали послышался невнятный глухой перестук, похожий на звуки обвала. Но опыт подсказывал, что так в подземелье издали слышится перестрелка. Может быть, даже не издали, а в соседнем штреке.
   - Стой! Кто идет? - вдруг окликнул его кто-то невидимый.
   Шмидт остановился.
   - Вставай, - сказал очередной, пока невидимый часовой.
   Странно как-то: сначала стой, потом вставай?
   - Проклятьем, - автоматически ответил Миша.
   - Правильно. Кзотова будь готов.
   - Всегда готов.
   Из темной ниши вышел буревестник Никита Макаров. В первую очередь он заметил офицерские погоны.
   - Товарищ капитан... О, старый знакомый, - Ма- каров, похоже, особенно не страдал субординацией. - Слышал вас...
   - Брось ты, Никита, мы же на "ты".
   - Слышал, тебя сам Зотов повысил в звании?
   - Повысил, - пожал плечами Шмидт. - Чего там, очередное побоище идет?
   -Да.
   - Кто победит сегодня по плану, не знаешь? Так поставленный вопрос озадачил Макарова. Миша отчего-то был более высокого мнения о его осведомленности. Чтобы несколько разрядить ситуацию, новоиспеченный начальник полез во внутренний карман кителя и достал две заначенные сигареты. В этот раз с барского стола им перепало "Мальборо".
   - Закуривай, Никита. Пускай они там воюют.
   - Ага.
   Макаров смачно затянулся, понюхал необычную сигарету. Он был почти нормальным человеком, умел удивляться.
   - Миш, а ты видел товарища Зотова, да? Говорят, он тебе руку пожимал?
   - Морду он мне бил, а не руку пожимал. Сволочь он, этот ваш Зотов. Тварь ползучая...
   Он еще и покруче назвал гениального и вселюбимого вождя, с любопытством ожидая реакции простого часового. Густые брови Макарова сначала собрались на переносице, потом осторожно полезли вверх. Правая рука держала сигарету и не торопилась приблизиться к спусковому крючку. Этот термит был достоин человеческого звания, поскольку не исключал для гениального и любимого вождя возможности быть сволочью и тварью ползучей.