Латынина Юлия Леонидовна. Вейская империя (Том 1-5)

   Эконом Дия сидел за толстым дубовым столом, спиной к Шавашу и что-то писал. Перед экономом стояла большая миска с синими и белыми пирожными. Время от времени эконом запускал в миску руку, совал пирожное в рот и продолжал жевать и писать. В кабинете имелась бронзовая курильница, а на обитом сукном алтаре, - дюжина раскрашенных серебряных богов.
   Время шло. Шаваш, скрючившись, смотрел в дырочку. Одной рукой он цеплялся за карниз, а другую держал у рта, дыша на пальцы. На улице пробили Середину ночи. Шаваш опять поменял руки. Он замерзал, как лягушка во льду. Запах пирожных на столе у эконома проникал, казалось, через оконную бумагу и сводил его с ума.
   Шаваш ждал. Эконом писал. Ручной дрозд, вылеченный экономом, прыгал по столу за освещенным окном.
   Вдруг, немного после полуночи, в ворота усадьбы застучали. В кабинет эконома влетела ополоумевшая хозяйка:
   - Стража, - квохтала она, - стража! Люди советника Нарая!
   - Вон, - закричал эконом.
   Хозяйка брызнула вниз, во дворик. Эконом заметался, сгреб со стола бумаги, и поскорее сунул их в потайное место в полу, где он хранил деньги и ценные документы. Встряхнулся, помолился и бросился вниз.
   Когда эконом Дия подбежал к воротам, вокруг уже толпились рабочие и прислуга. Эконом заглянул в смотровую щель: за воротами крутились десять всадников. Старший среди них был в белом кафтане и зеленой шапке, имевшей форму цветочного горшка.
   - Эй, - завопил человек в белом кафтане, - открывайте ворота!
   - Лупоглазый дурак, - заорал эконом, - ты хоть знаешь, куда лезешь? Эта усадьба отдана в пользование государеву наставнику Андарзу!
   К этому времени под воротами столпилось множество работников. Среди них слышались смешки и разговоры.
   - Попалась крыса, - довольно громко говорили работники.
   Кто-то посмелее закричал:
   - Эй, служивые! Когда будете грабить, и нам немного оставьте!
   У эконома ото всех этих разговоров душа протекла на землю. Он даже пожалел, что обращался с людьми, как с тараканами, и подумал: "Завтра же заведу новую графу: расходы на народное благоволение!"
   А за стеной орали:
   - Ты чего оказываешь неповиновение власти?
   - С чего это я буду открывать ворота, - возмутился эконом. - Может, вы и на стражники вовсе, а разбойники! Я вас впущу, а вы кинетесь грабить!
   - Эй, - заорали за стеной, - как вы смеете оказывать неповиновение властям! Эй, вы, слуги! Если не откроете ворота, завтра пойдете в каменоломни за укрывательство воров!
   Работники заволновались и начали понемногу оттеснять эконома от ворот. Было видно, что многие среди них готовы открыть ворота и разбойникам, а уж быть арестованными за сопротивление властям не хотел никто.
   - Да какие у вас основания, - жалобно завопил эконом.
   - Отдайте преступника, не то обыщем все помещение!
   - Какого преступника, - спросил, холодея, эконом.
   - Преступника по кличке Две-морковки, из шайки Свиного Уха: на лбу у него язва, скрывающая клеймо, и этот человек вчера ограбил дом почтенного Иданы. Свидетели рассказали, что он вошел с украденным сундуком в ваш дом, а потом его видели в кабачке с вашим сторожем!
   Эконом всплеснул руками и оглянулся: но сторожа Даны Косолапки нигде не было видно.
   - Разыскать сторожа, - отдал приказание эконом.
   И что же? Прошло меньше времени, чем надо, чтобы наполнить ведро водой из родника, - трое слуг выволокли из домика бедного Косолапку и какого-то чужака с розовой язвой на лбу. За ними двое стражников тащили сундук. Косолапка и незнакомец были пьяны выше глаз.
   У эконома отлегло от сердца.
   - Отворить ворота! - распорядился он.
   Ворота отворили, и ночные стражники въехали во двор. Пьяных преступников немедленно посадили в повозку для арестованных, и туда же водрузили сундук. Всадники, спрыгнув с лошадей, отгоняли разочарованную толпу.
   Эконом отвел командира в белом кафтане в сторону, вложил ему в руку приятно звякнувший мешочек и прошептал:
   - Этот Дана Косолапка действовал без моего ведома. Можно ли надеяться, что я не буду упомянут в вашем рапорте.
   Командир пощупал мешочек и кивнул, - ворота закрылись вновь, и страшные всадники растаяли в ночи.
   Через час в воровском погребке делили добычу. Открыли сундук и вынули из него: двух золотых павлинов, давеча распускавших хвосты на хвалебной полке перед богами, - и богов тоже вытащили, числом двенадцать штук, серебряных, крашеных в двенадцать цветов, вытащили пачки розовых и зеленых денег, и небольшой ларец, полный маленьких золотых ишевиков, и несколько глазастых камней: опалов и аквамаринов. Свиной Зуб только ухмылялся, когда его спрашивали, как эти вещи попали в сундук, и одни решили, что Свиной Зуб, напоив сторожа, сумел отвести ему глаза и ограбить кабинет, а другие решили, что тут дело не обошлось без колдовства. По общему решению Свиному Зубу выделили половину.
   А Свиной Зуб запустил в руку пригоршню опалов, и у него обломилась душа: "Экое богатство, - подумал он, - жаль будет делиться этим богатством с мальчишкой!" Испугался таким мыслям, и сообразил: "Это, наверное, камни заколдованные, дурные мысли внушают". Он поскорее высыпал камни обратно, но мысли не прошли.
   Когда все перепились, Свиной Зуб вынес сундук в комнату, открыл второе дно, достал оттуда мальчишку и спросил:
   - Маленький негодяй! Сколько ты хочешь за это дело?
   - Все, что произошло, - отвечал умненький Шаваш, - началось благодаря твоей храбрости и завершилось благодаря твоей удаче! Дай мне, сколько сочтешь нужным: мне бы лишь выкупиться от хозяина, да купить сережки Тасе.
   - Что ж! - сказал Свиной Зуб, - ты обокрал хозяина, отказался вступать в мою шайку. Я боюсь, что боги прогневаются на меня, если я позволю тебе выкупиться из рабства на деньги, украденные от хозяина. Вот тебе серебряная четверть, - иди купи на нее гуся.
   Шаваш принял мертвой рукой монетку и пошел вон.
   - Эй, - сказал старый вор, - погоди! - и зацепил Шаваша.
   - Что-то ты слишком легко уходишь! Уж не украл ли ты чего-нибудь отдельно.
   Свиной Зуб заставил мальчишку раздеться, содрал с него и рубашку и рваные штаны. Никакого золота, однако, не нашел, только увидел за воротом бумажный сверток, перевязанный красной нитью. Он развязал его и увидел, что это скрученные в трубочку страницы плотной бумаги, разукрашенные квадратиками, кругами и полукружиями, и что над некоторыми из них имеются надписи, которые Свиной Зуб не мог прочесть, так как был неграмотен.
   Свиной Зуб никогда не видел подобной штуки. Он обалдел и спросил:
   - Это что такое?
   - Это, - сказал Шаваш, - амулет, который мне дал один из андарзовых варваров.
   Свиной Зуб скрутил удивительные страницы трубочкой и сказал:
   - Заберу-ка я этот амулет себе! Сдается мне, что в нем сидит большая удача, и что это благодаря ему ты придумал этот план и сумел украсть столько добра.
   - Не думаю я, - сказал Шаваш, - что это большая удача, - украсть добра на много тысяч, а получить серебряный грош.
   - И то правда! - испугался Свиной Зуб и отдал амулет мальчишке. А тот, захныкав, ушел из воровской корчмы в ночную тьму.
   На рассвете, когда луна, бледная, как лицо утопленника, выцвела в небе, когда чиновники на шпилях управ известили богов о начале дня и стражники в желтых куртках открыли ворота между кварталами, Шаваш, замерзший и бледный, появился перед засыпанными снегом дверями веселого дома. Тася всплеснула руками, увидев его:
   - Великий Вей! Я же говорила тебе: Андарз тебя сомнет, как циновку! Что с тобой?
   - Ничего, - сказал Шаваш, - вот тебе, Тася, серебряный грош. Поди купи себе юбку, а нам - гуся.
   Тася ушла, а Шаваш сел к окну, снял с амулета красную ленточку, расправил и стал читать. Что в тайнике не было бумаги лазоревого цвета, в этом Шаваш убедился еще на месте ограбления, но когда он увидел, как Дия мечется с этой бумагой, он подумал, что документ, который так прячут, вполне стоит украсть.
   Читать было трудно. На окне стоял кувшин, с нарисованной рожей, рожа все время вытягивалась и чмокала губами, - до чего гнусная рожа! Шаваш глядел в прыгающие буквы и стучал зубами, его знобило, черные знаки разлетались с листа вспугнутыми грачами и складывались в надписи "малый приемный зал", "зала пятидесяти полей", "покои отдыхающих уток", - тут Шаваш сообразил, что документ наверняка заколдован:
   - Да это же план императорского дворца! - вдруг ахнул мальчишка, - и едва он это сказал, как план осветился ярким светом, взмахнул крыльями и рванулся навстречу Шавашу, - мальчишка вскрикнул и упал, и листы белыми гусями разлетелись по комнате.
   Весь этот день осуйский консул Айр-Незим пребывал необычайно мрачным. Без толку сновал он по лавке размещавшейся в длинном, развернутом к улице здании, придирался к приказчикам и слугам, нервничал за конторкой, и сердце его болезненно сжалось, когда входная дверь лавки стукнула, и на пороге в кольце весеннего мокрого совета показался молодой судья, господин Нан.
   Гость и хозяин поднялись наверх, и немедленно вслед за гостем в гостиную проследовал пузатый чайник с наилучшим инисским чаем, по четверть за фунтик, и засверкало прозрачное вино в белоснежных чашечках, и заняли свое почетное место посереди стола пирог-хохотушка и пирог-ракушечник, а также уважаемый Айр-Незимом пирог-дроздовик, с груздями и курьей печенкой, с сахарной корочкой и красивым дроздом посередине, - Айр-Незим любил кушать сытно и весело.
   Заговорили о достоинствах пирогов и цене на дрозда и пулярку суждения господина Нана были самые проницательные.
   - Да, кстати, - сказал чиновник, откушав чашечку, - как вы знаете, позавчера в моем округе убили одного пустого чиновника по имени Ахсай. Имущество убитого досталось мне в руки, и, представьте себе, оказалось, что этот Ахсай - автор совершенно великолепного романа!
   Сердце Айр-Незима замерло, и чудесный дрозд перестал радовать взор и небо.
   - Этот роман, - пояснил Нан, - написан в форме дневника, и описывает, от первого лица, жизнь некоего чиновника. Начинается все с того, что герой романа служит морским чиновником в Лакке. Он рассказывает, как по взятке одного осуйского купца, Айр-Незима, - как видите, один из героев романа носит то же имя, что и вы, - он сжег казенный корабль, груженый шелком, чтобы уменьшит конкуренцию Айр-Незиму. Бедный купец не знал, что чиновник, перед пожаром, разгрузил корабль и тайно продал груз другому конкуренту Айр-Незима!
   - Ах, подлец, - изумился консул.
   - Эта и еще несколько проделок выплыли наружу, и ему пришлось претерпеть тюрьму и лишения за свою благожелательность осуйской торговле. Осуйцы выручили его из тюрьму, и Айр-Незим даже дал взятку одному императорскому наставнику. Благодаря этой взятке герой получил должность пустого чиновника. Отныне от торговал с Осуей. Не брезговал он и пиратством. Обладая мандатом чиновника империи, он заплывал в покинутые провинции и говорил доверчивым крестьянам, что имеет приказ отвезти их в Страну Великого Света. Дальше он сажал их на корабли и отвозил на сахарные плантации осуйцев: более двух тысяч подданных империи продал он Айр-Незиму. Да что с вами? - сказал Нан.
   - Экий подлец, - сказал Айр-Незим.
   - О да, - сказал Нан, - но это не все. Полгода этот купец, который носит такое же имя, как и вы - Айр-Незим, решили отправить своего племянника в первое далекое плавание. Он отплыл в страну Белых Гор на корабле Ахсая, с грузом шелка купленного в доме императорского наставника. Корабль принадлежал Ахсаю. И вот этот Ахсай - продал весь товар от себя, а заодно продал и племянника. Надежней было б пленника убить, но Ахсай пожалел истреблять товар, который можно было продать. Вернувшись назад, Ахсай рассказал, что корабль, товар и люди погибли, и еще получил страховку за корабль. И вдруг, он встречает этого племянника, кашляющего и без уха, на пристани в Небесном Городе, - а через две недели племянник умирает! И наш герой начинает страшно беспокоиться, что его страсть к стяжанию привела его к порогу жизни, и он заканчивает дневник словами: "Мне все время кажется, что за мной следят по поручению Айр-Незима. Это не такой человек, который прощает смерть близких. У него есть большая бухгалтерская книга, в которую он записывает имена должников и обидчиков, и против имен тех, кто уже убит, написано "уплачено"."
   - Так-таки этими словами и заканчивается дневник? - упавшим голосом спросил Айр-Незим.
   - Этими словами и заканчивается, - с иронией подтвердил чиновник.
   - Так вот, - продолжал Нан, - я в великом затруднении. С одной стороны, я обязан передать эту рукопись советнику Нараю. Но советник Нарай совершенно не умеет ценить литературы. Если я передам ему эту рукопись, он, пожалуй, решит, что перед ним не роман, а дневник, тем более, что сочинитель выводит в качестве действующих лиц исключительно реальных людей!
   Он воспользуется случаем обвинить осуйцев в преступлениях против империи, а самого Айр-Незима - в убийстве Ахсая! Причем Нараю будет совершенно неважно, убил Айр-Незим Ахсая или нет - важно, что его можно обвинить в этом убийстве!
   С другой стороны, - продолжал Нан, - если все это не более как литературное произведение, я вовсе не обязан показывать его Нараю.
   - Гм, - сказал Айр-Незим, - я думаю, что это литературное произведение. Этот купец не следил за Ахсаем и не убивал его, и бухгалтерской этой книги на свете нет. Совершенно воспаленное воображение.
   Нан молча глядел на траурную красную шапку Айр-Незима.
   - Значит, литературное произведение, - спросил чиновник, и в глазах его засверкали веселые чертики. - Так что же мне с ним делать? Предложить, что ли, издателю?
   - Гм, - сказал Айр-Незим, - у одного моего друга есть маленькая печатня для благочестивых календарей и скверных картинок. Я бы очень хотел купить у вас эту рукопись за пятьсот ишевиков.
   Молодой чиновник только улыбнулся.
   - За тысячу, - сказал Айр-Незим.
   Молодой чиновник улыбнулся еще невинней.
   - За две тысячи, - сказал Айр-Незим, - черт побери, за две тысячи мне бы ее продал сам автор!
   Нан едва заметно покачал головой:
   - Мне бы не хотелось оказаться на листах той бухгалтерской книги, о которой упоминал покойник, господин консул. И, как справедливо замечено, большие деньги ведут к большой погибели. Мне не нужны деньги.
   - Чего же вам нужно? - изумился Айр-Незим, который из своих предыдущих встреч с Наном вынес твердое убеждение, что Нану нужны именно деньги, и обязательно большие деньги, и чем больше - тем лучше.
   - Имена людей, которые следили за Ахсаем.
   - Никто, - сказал Айр-Незим, - за Ахсаем не следил. У страха глаза велики.
   - Имена людей, которые следили за Ахсаем и знали, что он будет в "Красной Тыкве".
   - Господин Нан, - сказал Айр-Незим, - это бескорыстие ввергнет вас в еще большие беды.
   Нан выразительно молчал.
   - Я не собираюсь делать никаких порочащих меня признаний.
   - Хорошо, - сказал Нан. - Господин Нарай сейчас докладывает государю. Я увижусь с ним через три часа. Если к этому времени вы не пришлете мне записку с объяснение о том, кого вы поставили следить за Ахсаем, я передам дневник покойника Нараю.
   У ворот осуйского квартала молодого судью нагнал его собственный стражник:
   - Господин Нан! - зашептал он, - я следил за домом того негодяя алхимика, как вы велели, учитывал входящих и исходящих, и знаете, кого я там увидел?
   - Теннака, - сказал Нан.
   - А вот и не Теннака, а господина Иммани! - кто бы мог подумать, что Иммани тоже занимается алхимией!
   Через час после ухода Нана осуйский консул был во дворце Андарза. Андарз, с замотанной шелком рукой, встретил его в дверях кабинета.
   - Вы с ума сошли, - напустился он на консула, - нам нельзя видеться! Вы знаете, что произошло у государя?
   - Нет.
   Андарз рассказал ему о сцене во дворце.
   Айр-Незим побледнел. Только сейчас он осознал весь ужас своего положения. Один, несомненный факт представился ему совершенно ясно. Если бы Нан хотя бы отдаленно обвинил, его, осуйского консула, в уголовном убийстве, государь наверняка подписал бы указ.
   Айр-Незим сглотнул и сказал:
   - Господин Андарз! Два часа назад ко мне приходил этот чиновник, Нан, и обвинил меня в том, что торговец Ахсай был убит по моему приказанию. Он вел себя очень любезно, но требовал сказать ему, откуда я знал о том, что этот чиновник ужинает в "Красной Тыкве". Я побоялся сказать ему правду, не посоветовавшись с вами. Дело в том, что о местопребывании Ахсая меня предупредил письменно ваш сын, господин Астак.
   И Айр-Незим подал Андарзу скомканную бумажку.
   Молодой господин Астак лежал в своей спальне на пушистом ковре и смотрел на черного жука, спешащего по "Книге наказаний". Когда встревоженный жук добежал до края страницы, молодой господин щепочкой отпихнул его обратно. Так повторилось еще раз и еще раз. Наконец Астак раздавил жука.
   В этот миг снаружи спальни послышались шаги, дверь распахнулась, и в спальню вбежал Андарз. Правая рука Андарза была замотана шелковой лентой. Андарз сунул клочок бумажки, бывший у него в руках, под нос сыну, и сказал:
   - Это ты писал?
   - Да.
   - Зачем?
   Астак усмехнулся.
   - Зачем?
   - Убивать таких людей, как Ахсай - сказал Астак, - священный долг каждого честного человека! Если честный чиновник не может сам истребить негодяя, то он должен сделать так, чтоб негодяи истребляли друг друга.
   - Тебе никто не сказал, что красть чужие письма, - нехорошо?
   - Это лучше, - сказал Астак, чем кормить павлинов человечьим мясом.
   Юноша видимо наслаждался собой.
   - Где письмо? - заорал Андарз.
   - У советника Нарая, - сказал Астак.
   Глаза Андарза от гнева разлетелись в разные стороны.
   - Почему ты это сделал?
   Юноша улыбнулся. В этот момент он очень походил на свою убитую мать, - та же мертвенно-белая кожа и взлетающие кверху уголки бровей.
   - Ты сам знаешь.
   Андарз занес над сыном замотанный шелком кулак. Тот взвизгнул и отскочил. Андарз повернулся и что было силы ударил кулаком по туалетному столику с малахитовой крышкой. Столик крякнул и присел, - одна ножка его подломилась, и многочисленные баночки и притирания поехали по блестящей крышке вниз. Андарз, с искаженным от боли лицом, повернулся к вбежавшим на шум слугам:
   - Возьмите молодого господина под стражу, и обыщите его.
   Господин Андарз выбежал во внутренний дворик и остановился: у другого конца опоясывавшей дворик галереи, прямо под красным чадящим факелом, стоял молодой чиновник, Нан, и с интересам прислушивался к переполоху.
   Андарз молча прошел в своей кабинет, и чиновник поспешно побежал за ним.
   - Господин Андарз, - сказал Нан, когда они остались одни - я нашел человека, который убил Ахсая...
   - Спасибо, - сказал Андарз, - осуйский консул только что был у меня. Я нашел и письмо, и виновного.
   - Кто это?
   - Неважно, - сказал Андарз.
   - Я не мог бы посмотреть на письмо, - вкрадчиво спросил Нан.
   Нан не отрывал глаз от правой его руки, замотанной белым шелком. Нан уже знал, что случилось во дворце. Нан знал, что государь не подписал осуйского указа и что Нарай еще долго не осмелится лезть с этим указом к государю. Нан также понимал, что, если бы он рассказал Андарзу об указе, то палец Андарза, возможно, был бы цел. Но Нан ценил проницательность Андарза и понимал, что Андарз отделается пальцем там, где другой потеряет голову.
   Андарз нехорошо усмехнулся, и в этот миг в дверь кабинета постучали. Вошел секретарь Теннак с письмом на серебряном подносе. Андарз взял письмо и стал читать. Теннак поглядел на Нана и вышел.
   - Я вижу, - сказал Нан, - что это не Теннак. Иммани и Дию я встретил внизу...
   - Господин Нан, - спросил Андарз, оторвавшись от письма, - недавно один человек сказал мне, что указы Нарая приносят гибель стране. А теперь я вижу, что самый гнусный из этих указов написан его рукой. Как это понимать?
   Молодой чиновник покраснел.
   - Я вчера спросил вас, о чем с вами говорил Нарай: вы потешили меня историей зверька, именуемого "небесный огонек" и забыли сказать об Осуе?
   - Господин Андарз, сейчас речь идет не об указе, а о лазоревом письме. Его взял не тот, кого вы арестовали.
   - Вы хотите поссорить меня с моими секретарями? Хотите, чтобы одних я арестовал, а другие сами перебежали к вашем начальнику Нараю?
   Нан побледнел.
   - Не выйдет! Достаточно того, что ему нечего больше опасаться!
   - Я требую ареста Иммани! - заорал Нан.
   Андарз хлопнул в ладоши. В двери кабинета образовался огромный Теннак.
   - Унеси это, - распорядился Андарз.
   Через пятнадцать минут во двор управы советника Нарая вошел огромный человек с мешком на загривке и известил:
   - Подарок господину Нараю от господина Андарза!
   Человек сгрузил мешок и удалился. Вот прошло немного времени, и даже несообразительные стражники заметили, что мешок подпрыгивает да гукает, развязали его и достали, к своему изумлению, молодого судью десятой управы, господина Нана, оплетенного веревкой, словно кувшин доброго вина, и с хорошей затычкой во рту.
   ЧАСТЬ ВТОРАЯ
   9
   Очнулся Шаваш не скоро, а очнувшись, обнаружил, что лежит в длинной спальной корзине, и одеяло поверх него сшито из шелковой нижней юбки, а сверху, на ручке корзины, висит круглый талисман против лихорадки. Шаваш выглянул из корзины и сразу увидел, что он - в комнатке Таси, а сама Тася занимается за занавеской с посетителем, и этот посетитель удит в Тасе своей удочкой.
   Шаваш нырнул обратно в корзину и стал смотреть сквозь щелку. По правде говоря, он сразу заметил, что в удильщике многовато жирка, и удочка у удильщика более длинна, чем прочна. Вот мужчина подцепил один раз удочкой рыбку, а второй раз - не смог, попыхтел-попыхтел и ушел.
   Когда тот ушел, Тася встала и отдернула занавеску, и тогда Шаваш заметил на окне хомячка Дуню: тот прихорашивался в бамбуковой клетке. Тася заглянула в корзинку и сказала:
   - Ишь ты! Живой!
   - И давно я такой? - спросил Шаваш.
   - Вторую неделю, - сказала Тася, - удивительно, как ты не помер.
   Шаваш долго соображал, а потом спросил:
   - Откуда здесь Дуня? Я же его оставил в доме господина?
   - А чиновник, Нан, принес, - откликнулась Тася. - Откуда, ты думаешь, эта корзинка? Хозяйка хотела тебя выкинуть, в тот же день, а тут явился этот чиновник. Дал на корзинку и лечение, знахаря привел. Сказал: "У Андарза он сдохнет, у сестры ему будет лучше". Вручил хозяйке деньги и пригрозил, если что, арестовать за нарушение святых уз между сестрой и братом. Приходил здесь, сидел: один раз ты визжал, так мы в тебя вместе лекарство пихали.
   Шаваш слабо прикрыл глаза. Значит, ему не почудилось: молодой чиновник и вправду сидел у постели.
   - Эй, - сказал Шаваш, - а когда я заболел, при мне была бумага: что с ней стало?
   - А ничего, - сказала Тася, - я взяла ее и сунула в коробку для притираний, ничего, никто не стащил.
   Шаваш помолчал.
   - А когда я кричал в бреду, - о чем я кричал?
   - Глупость всякую кричал, - сказала Тася. Отвела глаза и прибавила: Говорят, у Андарза эконома ограбили. А он будто бы отрицает.
   - А что, когда Нан был рядом, я тоже глупости кричал?
   - Нет, - сказала Тася, - при Нане ты глупостей не кричал.
   В это время дверь растворилась, и на пороге показался Нан, завитой и надушенный. В руке чиновника была корзинка. Из корзинки торчала печеная свиная ножка и несколько коробочек, из тех, в которые кладут сласти.
   - Проснулся, - сказал Нан.
   Снял с пояса кошелек, протянул Тасе розовую, и промолвил:
   - Иди-ка вниз и принеси ему бульона.
   Тася вышла, а чиновник остался стоять и кротко смотреть на мальчишку. Шаваш хотел что-то сказать, но не смог. Ему было уютно и хорошо, как жуку в норке. Еще никто не покупал ему спальной корзинки и одеяла. Прошло минуты две: Тася вернулась с бульоном.
   - Хорошая у тебя сестра, - сказал чиновник. Шаваш на это промолчал, и чиновник, чуть улыбнувшись, добавил: - Живи у нее, пока не встанешь на ноги. Лекарь тебе неделю запретил выходить на улицу.
   - А как же господин Андарз, - спросил Шаваш, - он не гневается, что меня нет в доме?
   Нан страдальчески приподнял уголки бровей: Шаваш вдруг увидел, что молодой чиновник страшно устал, и - горюет.
   - Лежи здесь, - сказал чиновник.
   И ушел. Тася и Шаваш остались одни.
   - Странно, - сказал Шаваш, - чего это он обо мне заботится?
   - Ты не думай, Шаваш, что он на тебя положил глаз, - проговорила девица, - он не из таких, которые любят мальчиков, - и, застеснявшись, поправила вышитый мешочек меж грудей.
   - А что, - сказал Шаваш, - сокол его лучше гоняется за дичью, чем у утрешнего?
   - Ну никакого в тебе стыда нет, - всплеснула ручками Тася.
   Вечером к Шавашу зашла хозяйка и рассказала, между прочим, что воров, ограбивших усадьбу эконома Андарза, замели, и что сделал это ни кто иной, как господин Нан. Он давно подозревал, что десятник пятой управы Ивень замешан в разных подлых делах, учредил поиск, и что же? В поленнице при стене пятой управы нашли разломанный на части сундук! Поначалу Ивень признался в вымогательствах и убийствах, но про сундук уверял, что сундук ему утром продали на дрова. Советник Нарай был разъярен, лично драл Ивеня и сухим и соленым, через полчаса Ивень сознался и в сундуке, и в убийствах, и в грабежах, и если бы потребовали признаться, что он скушал черепаху Шушу из государева сада, он бы и в этом охотно признался. Эконом Дия тоже признал в Ивене грабителя, хотя рожа у него была, говорят, при этом несколько изумленная. Хозяйка сказала, что вчера Ивеня казнили большой секирой, а товарищей его отправили в каменоломни.
   - Так что не понадобились твои четыре золотых, - сказала хозяйка, - и очень хорошо, что не понадобились. Это ведь такие люди, они бы никогда от Таси не отстали. Страшные люди: брали доносы, написанные советнику Нараю, и вымогали деньги в свой карман.