Луженский Денис. Сны чужие

   Две стрелы ударили его уже в прыжке. Выпущенные в упор, они прошили незащищенное кольчугой тело насквозь, но остановить не смогли, и раненый нолк-лан врезался в строй спир-хэдов, убивая и калеча каждого, до кого успевал дотянуться. Он почти не парировал чужих ударов, лишь ослаблял их поворотами собственного тела, позволяя вражеским клинкам только рассекать одежду и оставлять на коже неглубокие порезы. И тут же сам бил в ответ, каждым выпадом попадая точно в цель…
   Кьес-Ко еще слышал стоны умирающих врагов и проклятия выехавшего на тропу молодого коренастого сэй-гора, слышал его приказ стрелкам бить прямо в гущу схватки, чтобы, не считаясь со случайными потерями, наверняка уложить и живую смерть в облике нолк-лана… Он слышал, но уже не пытался понять смысла услышанного, не чувствовал, как толчками выходят из тела вместе с кровью жизненные силы, не ощущал боли и слабости…
   Он сейчас просто жил , ибо вся недопрожитая им жизнь должна была уместиться в оставшиеся ему последние мгновения и за эти мгновения нужно было успеть свершить слишком многое. И не было больше времени на раздумья, на принятия решений и построение планов… Нужно было просто дожить …
   И он жил …

Глава десятая

   Эки поднимался по тропе медленно. Гораздо медленнее, чем хотел бы, наверное, Кьес-Ко. Он неторопливо шагал по неровному, но довольно широкому каменному карнизу, которого давно уже не касались ноги местных жителей. Шагал и постоянно оглядывался назад, надеясь что произойдет чудо и из-за очередного пройденного им поворота покажется догоняющий своего воспитанника нолк-лан. Когда тропа вывела его к провалу, на дне которого (ох каком неблизком) вовсю бушевала стремительная горная речка, он даже почти обрадовался. Мост обрушился в пропасть уже давно - веревки на прогнивших столбах почти вросли в дерево и посерели от старости. Спасительная горная тропка оказалась западней, но это его сейчас беспокоило мало.
   Он сел на большой плоский валун и посмотрел в небо. Там сегодня, как по заказу, не было ни облачка. Хороший денек выдался…
   Первым на тропе появился кальир в расцвеченных серо-голубыми пятнами одежде и легких доспехах. Он обескуражено замер на мгновение, увидев спокойно сидящего перед ним юношу. Потом поудобнее перехватил короткое копье, поднял маленький круглый щит и двинулся вперед, настороженный и явно ожидающий какого-нибудь подвоха.
   Эки-Ра поднялся ему навстречу и встал, не торопясь хвататься за оружие, как и подобает ученику виша-рукх. Со спокойствием обреченного хальгир наблюдал как вслед за первым "пятнистым" на площадку перед провалом один за другим выходят воины Бьер-Рика. Похоже, жизнь его, так толком и не начавшись, стремительно близилась к закату. Все, что оставалось - достойно встретить этот закат…
   - Только не глупи, мальчик, - в голосе кальира прозвучала надежда. Видно Кьес оставил у этих вояк о себе славную память, драться им определенно не хотелось.
   - Подойди и возьми меня, - почти приветливо предложил Эки наемнику.
   Меч он выхватил, когда до противника оставалась всего пара шагов. Леворучная шисса зло зашипела, рассекая наискось живот воина. Тот не успел парировать - удар оказался для воина слишком быстрым. Праворучный Вурт вышел из ножен легко, как во время учебного боя, и с убийственной точностью хлестнул вскрикнувшего кальира в основание шеи. Крик оборвался. Вспышка и Шрам взяли свою первую жертву.
   Эки перепрыгнул через бьющееся в агонии тело, увернулся от нацелившегося в бедро копейного жала, сильно пнул ногой ближайший щит, отбил чужой меч одним клинком, ударил в ответ другим… Еще один из преследователей повалился бездыханными под ноги хальгиру, другой отпрянул назад слишком резко и, не удержав равновесия, с диким воем сорвался в пропасть. Но на каменную площадку выбегали с тропы все новые и новые "пятнистые". Действовали они как-то странно: не бросались сходу в бой, а растекались по площадке, окружая и отжимая юношу к скале; прикрываясь щитами, били в руки и ноги… Он что же, нужен им живым? Ну, тем хуже для них!
   Злость придала ему силы. Солдаты попятились от молодого барска, молниеносно двигающегося и беспощадно рубящего с обеих рук. Он не защищался, он нападал - метнулся вперед, отбил удар копья, всадил клинок в щель между щитами, шагнул в образовавшуюся брешь и развернулся на месте, пластая отточенной сталью воздух и живую плоть…
   Никогда еще ему не приходилось так драться… Никогда еще он не бился с таким вдохновением, почти отрешенно, на уровне инстинктов и рефлексов, обходя любую защиту своих противников с легкостью многоопытного мастера боя…
   Он успел уложить еще двоих, прежде чем на площадку выбежало подкрепление: десяток сэй-горов, во главе со старшиной - коренастым, но очень широкоплечим и длинноруким молодым бойцом. Некоторое время Эки почти на равных сражался сразу с несколькими противниками. Потом он отступил на шаг… Еще на один… Еще… Его прижимали к краю обрыва, теснили медленно, но неуклонно, заставляя пятиться перед лавиной сыплющихся ударов. Одним из ответных выпадов он все же достал бок рослого сэй-гора, но тут же чужой клинок скользнул по левому предплечью, заставляя снова отступить…
   Когда атака вдруг прекратилась, он в первый момент растерялся. Сэй-горы отошли на пару шагов и встали, не торопясь снова лезть в драку. Чего они хотят? Забросать его стрелами?… Нет. Просто предводитель отряда решил поговорить с обреченным.
   - Брось оружие, парень, - сказал старшина, выступая вперед из строя "пятнистых" бойцов. - Ты бьешься как раненый зверь, но этого мало. Тебе никто не поможет. Ты устал. Ты ранен. Брось оружие, нам не нужна твоя жизнь.
   - Подойди и возьми меня, - снова повторил Эки.
   - Глупец! Хочешь умереть героем?! А я вот сейчас просто прикажу стрелкам и они прикончат тебя как того бешеного нолк-лана!…
   - Силен ты словами сыпать, сэй-гор, - Эки хрипло засмеялся, давясь сжавшей горло болью, и со свистом рассек воздух Шрамом. - Жаль, драться тебя не научили!
   - Хочешь поиграть, спирров выкормыш? - коренастый старшина оскалился с веселой злостью. - Ладно, поиграем… Тебя велено доставить живым, про "невредимым" никто ничего не говорил!
   Пригнувшись, сэй-гор пошел вперед, оставляя своих воинов у себя за спиной…

* * *

   - Я должен лечь спать, - это заявление Олега показалось Тане несколько странноватым. Особенно слово "должен".
   - Ты не болен?
   Он и впрямь выглядел неважно - темные обводы вокруг лихорадочно блестящих глаз, нервно подрагивающие пальцы рук, необычная, даже для Олега, сутулость. Таня еще на пороге подумала что что-то у него не так, а теперь уже в этом не сомневалась.
   - Я в порядке, - Олег вымученно улыбнулся. - Немножко устал. И… недоспал вчера.
   - Не врешь? - Таня потянулась пощупать ему лоб и он послушно позволил ей это сделать. - Холодный…
   По правде сказать, он показался ей даже слишком холодным. Таким, каким не может быть лоб у живого человека… Ее передернуло от возникшей в голове дикой мысли. Какая чушь! Придет же такое!…
   - Олежка, может… выпьешь аспирину? - вопрос ей самой показался просто идиотским, но Олег покорно согласился, и она, чувствуя себя последней дурой, сама полезла в его аптечку за лекарством.
   Таблетка с бодрым "Пс-с-с-с!" растворилась в стакане воды. Олег тремя большими глотками проглотил "шипучку" и посмотрел на Таню.
   - Ну вот, - еще одна насквозь фальшивая улыбка. - Мне уже лучше.
   - Врешь, ведь. Ох, врешь.
   - Останешься? Я постелю тебе в своей комнате.
   Сам он давно уже дневал и ночевал в гостиной, но привычно называл маленькую комнату "своей". Домой Таня сегодня не собиралась и ей оставалось только вздохнуть, соглашаясь.

* * *

   В сон он на этот раз провалился сразу…
   В сон? Правильнее было бы сказать - в кошмар…
   Блеск стали… Искаженные гримасами ярости нечеловеческие лица… Что-то влажное стекает со лба на правую бровь, сочится в глаз, застилая видимость багряной пленкой… Кровь?!… Он ранен?!… Тело само отшатывается назад, чудом избегая колющего удара в живот. Что происходит?!… Что… Он медленно, но неуклонно тонет в трясине чужого сознания…

* * *

   Коренастый сэй-гор устал. Его движения замедлились, удары стали менее точными, рука начала терять твердость. Да и глубокие порезы на груди и на правом боку наверняка дают о себе знать. Но как бы ни измотал бой его противника, а Эки приходится сейчас много хуже. Сэй-гор - умелый боец, но будь Эки посвежее, он давно прикончил бы его. Теперь же… он с трудом парирует даже эти неточные и ослабленные удары коренастого. Кровь, сочащаяся из рассеченной брови, заливает глаза, пробитая чужим клинком нога отказывается повиноваться, руки превратились в одну сплошную боль…
   Сэй-гор больше не предлагает ему сдаться. Он тяжело с хрипом дышит, и думает, верно, только о том, как бы поскорее убить проклятого юнца. Невзирая на любые приказы - убить… А потом упасть на камень площадки, привалиться спиной к обветшавшему деревянному столбу и просто посидеть без движения, хоть немного посидеть… наблюдая, как воины отделяют от плеч голову хальгира, чтобы отвезти на опознание в Вирт-Хорл… Или он отрубит ее сам?… Ну уж нет! Его головы им не видать!… Эки отчаянно прыгает вбок…
   Нехитрый прием: отвести Шрамом меч коренастого и подсечь Вспышкой его колено… Вот только проклятое бедро взрывается болью, руке передается мучительная судорога тела и левая шисса, не достигнув цели, бессильно отлетает вниз, чтобы впиться острием в предательскую щель между камнями… и со звоном сломаться почти у самого эфеса под напором вражеского сапога.
   - Мертв! - торжествующе рычит коренастый. - Мертв!
   Клинок сэй-гора описывает широкую свистящую дугу… но вместо шеи хальгира встречает обломок стали, недавно еще бывший Вспышкой. Удар, однако, слишком силен, чтобы его просто остановить - рука Эки поддается и сталь с мерзким влажным хрустом впивается в плечо… А миг спустя коренастый вдруг обнаруживает вторую шиссу мальчишки у себя в животе и начинает складываться пополам, валясь на покрытую бурыми пятнами каменную площадку…

* * *

   Вот и все… С этим - все…
   Эки-Ра попытался подняться и с удивлением обнаружил, что не может этого сделать. Левая рука не слушалась и одеревеневшая, сведенная судорогой шея никак не позволяла повернуть голову, чтобы разглядеть на месте ли еще эта рука. Он, кажется, все еще стоял на правом колене и не торопился пока падать вслед за коренастым сэй-гором. Впрочем, это уже ненадолго. Бойцы ушедшего в мир иной старшины уже начинали с опаской подступать к истекающему кровью молодому барску. Они не знали, что он больше ни на что не способен. Они боялись его… Эки улыбнулся, с трудом раздвигая горящие, соленые от свежей крови губы… Сколько же их? Проклятая красная пелена перед глазами никак не давала рассмотреть приближающихся солдат. Ничего, он их уже довольно посчитал… На ощупь… Теперь осталось только одно - не позволить врагу насладиться победой. Не дать Бьер-Рику возможности посмотреть в мертвые глаза своего племянника…
   Интересно, край обрыва за спиной далеко?… Если попробовать повалиться назад…

* * *

   - Эй, Хвост! - Гера лениво сплюнул в сторону развалившегося на промерзших досках скамейки приятеля.
   - А если бы попал? - равнодушно спросил тот. - Тебе как, сразу в бубен бить?
   - Да ну… - отмахнулся Гера. - Хвост-хвостяра… Не напрягайся.
   - А я без напряга дам. Те и без напряга хватит. Рассыпешься.
   - Грозился один такой. Вчера закопали.
   - Я не грожусь, я те как есть говорю. Еще харкнешь - башку ушибу.
   - Ой, допросишься Хвостик…
   - Заколебали, - подал голос худой и нескладный паренек, прозванный приятелями Фенькой… а за что прозванный - никто уже и не помнил. - Кончайте оба, без вас кисло.
   - Угу, - поддержал друга Миха Бык. С его "мнением" даже безбашенному Гере приходилось считаться. Этого "шкафчика" поди проигнорируй; Бык - существо простодушное, он грозиться не станет, а просто приложит с правой и увидишь северное сияние наяву. - Кончай бычиться, Гер.
   - Бычиться у нас только ты можешь, - Гера осклабился, довольный отмоченной хохмой. - Ты ж у нас, блин, Бык!
   - Пошел ты, - беззлобно отмахнулся тот.
   - Кстати, Герыч, - подхватил мысль Фенька, - дал бы разнюхаться, а?
   - Давать тебе девки будут. Я те чё, благотворительный фонд? Бабки гони.
   - Бабки будут. Ты ж знаешь, за мной не заржавеет. Дай, тоска же…
   - В цирк сходи, - огрызнулся Гера, но в карман все-таки полез. Там у него давно уже томился в ожидании полиэтиленовый пакетик с белым, почти невесомым порошком…
   - Стой, дятел! - вдруг напрягся Хвост. - Идет кто-то!
   - Менты, тля буду! - зашипел Фенька.
   - Мать их! Только что ж проезжали!…
   - Ага, а теперь спешились, суки! Своим ходом идут!…
   - Говорил же, нужно было сразу валить отсюда!…
   Гера тревожно обернулся, посмотрел на подходившего человека. Тот быстрым шагом шел по дорожке, почти сливаясь с темнотой. Голые уже, но густо разросшиеся кусты сирени скрывали очертания его фигуры. Но вот он вышел на открытое место и стало ясно: к службе правопорядка прохожий не имеет никакого отношения. Гера увидел темную куртку с капюшоном, руки в драных перчатках и какое-то мохнатое тряпье на ногах… Бомж! В груди у подростка страх сменился закипающей злостью. Он шагнул навстречу приближающемуся нищему. Рука вытащила из заветного кармана не заветный пакетик, а тускло блеснувшую ручку выкидного ножа.
   - Эй, ты, урод вонючий! А ну, пошел отсюда, пока я тебе табло не раскроил!
   Узкое лезвие с эффектным стуком выскочило наружу. Гера, ощущая спиной молчаливое одобрение приятелей, шагнул навстречу замершему в растерянности бомжу:
   - Не понял, козел?! Вали отсюда, пока не…
   Нищий вдруг резко подался вперед и оказался прямо перед Герой. В лицо подростку сверкнули наполненные холодной яростью глаза… Нечеловеческие глаза!… А потом в грудь что-то страшно и обжигающе ударило, он почувствовал что летит назад… Падает навзничь на ступеньки подъезда…
   Как жжет в груди!… Как жжет… Как…

* * *

   Холодно…
   Очень холодно…
   Тело мягко качается вверх-вниз, будто вернулось детство и ты снова в руках у матери, которая качает тебя… качает…
   Нежные руки вдруг с силой подбрасывают тело вверх, переворачивают, бьют о камни!… Откуда они здесь, эти камни?… И вода?…
   Ну конечно! Ты в реке… И ты еще жив… Ох!…
   Течение увлекает вниз, в холодную глубину, где нельзя дышать… Оно кузнечным молотом бьет в грудь, вышибая остатки воздуха… Пей, пей, несчастный!… Воды много!… Тебе в жизни не выпить ее всю!…
   Запредельным усилием удается вырваться на поверхность, жадно вдохнуть пронизанный мелкой водяной пылью воздух… Легкие раздирает надсадный кашль…
   "Дышать!… Не одаривайте меня всеми сокровищами мира, позвольте только дышать!…"
   Ощетинившиеся каменными зубьями пороги сдирают с тела клочья одежды пополам с кожей… Веселые пенные буруны окрашиваются розовым…
   "Прими мою жертву, могучий поток… Плоть от плоти моей, кровь от крови… Прими жизнь мою, поток… Прими… жизнь…"
   Тишина…
   Что остается, когда не остается ничего?…
   Тишина…
   Покой…
   Целая вечность в тишине и покое…
   "Но ведь я еще жив… Жив!… Я жив!!!"
   И возвращаются звуки, чувства, мысли… боль… Боль сейчас - это спасение. Она доказывает, что борьба еще не окончена, что битва еще не проиграна до конца, Тши-Хат еще не сбросила дорогу твоей жизни в бездну небытия. Надолго ли?… Неважно!
   "Я жив!…"
   Кажется, пороги остались позади. Тело качает спокойная волна. Перед открытыми глазами медленно проплывают в небесной бирюзе легкие облака… Странно, что-то тянет вниз правую руку, скребется по донному песку, сопротивляется течению… Что это? Впрочем, какая разница… Мир уже сузился до пределов искалеченного тела и рассудок не желает мучиться еще и от любопытства…
   Сознание удивительным образом плывет вместе с телом… и в то же время - отдельно от него. Оно постепенно раздваивается, расходится в стороны двумя равными половинками… Ты почти без удивления смотришь сам на себя, на свое лицо…
   Странное лицо… Одновременно и очень близкое и отталкивающе чужое… Почти лишенное волос, розовокожее, гладкое… Нос слегка заостренный, как у нолк-лана, но без твердого рогового нароста, он гладкий и розовый, с более узкими, нежели у барска, ноздрями… Лоб широкий, ровный, чуть прикрытый сверху темными мягкими волосами, в беспорядке топорщащимися в разные стороны… Брови густые и тоже темные, сведенные над глазами в две ровные дуги, отчего выражение лица кажется немного мрачным… Глаза… они не такие большие, как у фэйюра, но почти столь же выразительны, зеленовато-серые, с черными круглыми зрачками в которых плещутся понимание, страх, боль, изумление… Много, ох как много удается прочитать в этих странно знакомых глазах!…
   "Ну, здравствуй. Вот и ты," - пытаются прошептать губы. Сил нет даже на полуразборчивый хрип, но тот, другой, понимает.
   "Я здесь, - шепчет он в ответ, - я с тобой."
   "Я всегда знал, что ты рядом."
   Это так хорошо, так легко… Будто говоришь с самим собой, все понимающим, знающим, чувствующим…
   "Ты всегда был где-то рядом… вокруг… внутри…"
   "Да," - соглашается тот, другой… Или он сам соглашается с самим собой? С другой половинкой одного "я"?

* * *

   Таня не спала. Минут двадцать полежав с открытыми глазами, она встала, включила свет и попыталась читать подаренную Олегом книгу. Роман был действительно интересным, и в любое другое время она, что называется, "проглотила" бы его на одном дыхании… Сейчас почему-то "чтиво" не шло. Таня мужественно боролась с собой около получаса, надеясь, что чтение утомит ее и навеет сон, потом отложила книгу и встала. Неясная тревога вползла в душу, постепенно усиливаясь и принимая неприятные уродливые формы.
   "Что происходит с Олежей? Он так странно выглядит и говорит… не оставляло чувство, что вообще не со мной говорит. И смотрит, будто насквозь. Бледный такой… и холодный…"
   - Это паранойя, - собственный голос прозвучал в тишине чуждо, незнакомо, сорвался на последнем слоге… Таня подошла к висящему на стене небольшому зеркалу и решительно проговорила, давя разгорающийся страх:
   - Дура! Истеричка!
   Стало только хуже. Она вышла в темный коридор, немного постояла в нерешительности… и вернулась в комнату.
   - Еще и трусиха, - добавила она к списку "комплиментов" самой себе.
   "Что же ты делаешь! - пронзила внезапная мысль. - Ну, что ты мечешься по комнате! Ты же нужна ему! Знаешь, что нужна! Чувствуешь это!…"
   Таня глубоко вздохнула и как в омут шагнула к двери…
   В этот самый момент настольная лампа за ее спиной мигнула и погасла…

* * *

   "Пора, - шевельнулся в сознании тот, другой. - Мне пора…"
   "Нет! - крикнул ему Олег. - Не сейчас! Ты не можешь, не имеешь права бросить меня, когда мы нашли друг друга по-настоящему!"
   "Прости… Я умираю…"
   "Нет! Я не позволю тебе!"
   "Ты… не можешь…"
   "Могу!" - его мысленный крик вонзился в пустоту, увяз в ней и рассеялся, не находя дороги.
   "Что ты делаешь?…"
   " Могу !!" - вопль разума ударил стену Бесконечности, растекся по ней, ища канал… трещину… щель… Где же она?! Откуда тянется незримая нить Связи?! Откуда летит сквозь бездны иных пространств стон умирающего друга?! Другая часть погибающего собственного "я"…
   "Что ты делаешь?!… Не надо!…"
   "Держись!!!"
   Он нашел его - этот проход, эту крошечную прореху в теле Вселенной. Нить Связи звала его и проклинала, ненадежная и спасительная, как Нить Ариадны в смертельных объятиях Лабиринта…
   "Не надо!… Я… не позволю… тебе!…"
   "Ты не можешь!" - зарычал он в ответ, устремляясь в проход всем своим существом…

* * *

   Тело Олега выгнулось. Мышцы, сведенные страшной судорогой, будто окаменели. На прикушенной губе выступила капля крови. Рубиновая струйка побежала по подбородку. Пальцы впились в простыню с такой силой, что ткань не выдержала - затрещала, поползла, разрезаемая ломающимися ногтями…
   - Олег! Олежка! Что с тобой?!
   Таня бросилась к вздрагивающему на постели телу, обняла его, прижала к диванным подушкам. Она не знала что ей делать, но чувствовала, что прямо здесь и сейчас у нее на глазах происходит что-то страшное, непоправимое…
   - Олеженька!… Ми-илый!… Не на-а-адо!…
   Он был как камень - горячий, раскаленный камень. Камень, скрипящий зубами, стонущий, всхлипывающий, хрипящий…
   - Проснись!… Прошу тебя!… Просни-ись!…
   - И-и-и-ду-у-у!… - послышалось ей сквозь стон…
   И в этот момент дверь прихожей буквально влетела в квартиру от страшного удара снаружи. Облако цементной пыли заполнило комнату, мешая мрак коридора с серой клубящейся мутью. Оттуда, из этой жуткой каши в гостиную шагнули двое…
   Странно, но Таня узнала их сразу - того, кто шел первым, и другого, его сопровождавшего… Закутанные в серые плащи, высокие, плечистые, со светящимися как зеленые неоновые лампочки глазами… Демоны из ночных кошмаров… Люди-кошки… Плоды воображения Олега… Фэйюры ! Настоящие! Реальные, как сама жизнь! Несущие с собой весь ужас и всю прелесть невозможного!…
   Тот, что вошел первым, в два шага покрыл расстояние до дивана, на котором судорога ломала Олега. Он грозовой тучей навис над скорчившейся на полу девушкой. Его страшные, тускло мерцающие глаза впились взглядом в Таню, потом переместились на Олега.
   Ни говоря ни слова, он поднял вверх руку и Таня увидела, что в ней зажато длинное блестящее лезвие.
   - Не-ет! - девушка вскочила на ноги, вцепилась обеими руками в опускающуюся мохнатую кисть, рванула ее на себя…
   - Самрид! - рявкнул из прихожей второй фэйюр. - Идрах самрид!
   Жестокий удар швырнул Таню через всю комнату, прямо на письменный стол с компьютером.
   - Идрах вьериль мье ра! - прорычал глухо высокий демон в сером. Прежде чем потерять сознание, девушка успела увидеть, как клинок дважды вонзился в грудь Олега…

* * *

   - Четвертый, это Седьмой! Дом семнадцать по Малой Угловой знаешь?… Ага… Да тусняк, человека четыре… Вроде, под кайфом. Подгоняй, поможешь разобраться… Ага… Жду.
   - Ну, вот, - Дашко повернулся к своему напарнику. - Салага ты еще, Саня. Все бы тебе в задницу без мыла лезть. "Пошли, пошли…" Лопух. Сейчас ребята подъедут, вместе и разберемся.
   - Да их же там - четыре пацана, Валерий Тихоныч…
   - И все, небось, под "герычем". Сечешь?
   - Секу, - нехотя пробормотал Галкин.
   - Учись, пока я жив…
   Где-то неподалеку пронзительно закричал человек. Крик, короткий и отчаянный, резко оборвался на высокой ноте.
   - М-м-мать! - Дашко переглянулся с побледневшим Галкиным. - Что еще за хреновина?… Это же, кажись, от нашего подъезда!
   Саша завел двигатель "жигуля" и рванул вокруг дома, забыв включить фары. У подъезда "семнадцатого" стояла кромешная тьма. Фонарь перед блочной "башней" давно перегорел, а во всей высотке сейчас не светилось ни единого огонька.
   - Смотри - света нет, - удивился Дашко. - Блин! Может кто впотьмах с лестницы сверзился?
   - Ну да! - недоверчиво поморщился Галкин. - Кричал так, будто его на части резали.
   - Ты бы слышал, как вчера один пьяный козел в изоляторе орал - подумал бы, его без наркоза кастрируют, - Дашко пристально вглядывался в темноту. - Слушай, там, вроде, лежит кто… Да вруби ты фары, черт!
   Два световых конуса пробили в ночи широкий бледно-желтый коридор.
   - Точняк, - Дашко выругался, - вон один валяется, а там, на ступеньках - другой… Кажись, покололи друг друга, сволочи!
   Сержант снова выругался и открыл дверь.
   - Посиди здесь. Я гляну.
   - Может "скорую" вызвать? - предложил Галкин.
   - А может - труповозку? - отрезал Дашко. - Не дергайся. Я быстро…

* * *

   Уже подходя к подъезду, он услышал шум приближающейся машины и обернулся. Из-за угла соседнего дома неторопливо выкатывался белый милицейский "форд" "Четвертого". Ребята все были знакомы - Веня Кебешев, Стас Гичкин и Паша Белый. Троицу эту "за глаза" в отделении называли "КГБ".
   - Ну, все путем, - пробормотал Дашко и подошел к лежащему лицом вниз на чуть припорошенном свежим снегом асфальте телу.
   Не нужно было даже переворачивать его, чтобы убедиться, что парень мертв - его голова едва держалась на остатках кожи и мышц, почти отделенная от туловища. Вокруг трупа медленно расплывалась дымящаяся на морозе лужа крови.
   Дашко почувствовал, как к горлу подступает тошнота. Он отвернулся и, чувствуя дрожь в ногах, двинулся ко второму - тому, что лежал на ступеньках. Этот при падении перевернулся на спину и сержант узнал его - задерживал пару раз за хулиганство. Парень лет девятнадцати, с едва пробившимся на подбородке темным пушком, смотрел на Валеру неподвижными, словно стеклянными глазами, в которых навеки застыло изумление. Его грудь была рассечена страшным ударом от левого плеча до правого бока. В наполовину разжавшейся руке тускло поблескивала рукоять пружинного ножа, обломанное лезвие которого валялось тут же, на ступеньках.