Луженский Денис. Сны чужие

   Крайт, рассеянно, но все же не без некоторого интереса наблюдавший за работой плотников, отвлекся чтобы поискать глазами Эрхала. Тот обнаружился неподалёку, рядом с замершими у обочины возами… он разговаривал со стражником! Мысленно выругавшись, Крайт пригляделся внимательнее. Похоже, беседа проходила мирно, поза у шаваша была расслабленной, а стражник, прислонив к возу свое копьё, бурно жестикулировал, очевидно что-то втолковывая вопрошавшему. На лице его явственно читалось искреннее недоумение, будто он только что услышал несусветную глупость и пытался теперь всячески исправить заблуждение собеседника.
   "Надеюсь, он знает что делает", - подумал Крайт. С некоторых пор ему приходилось жить, мало не каждодневно обращаясь мысленно к этим словам. Они начинали уже становиться для него правилом… и на сей раз он высказал их вышнику вслух, когда тот подошёл.
   - Не ворчи, - Эрхал небрежно повел плечами. - У стражников при мостах есть одно неоспоримое достоинство: они всегда знают немного больше, чем те, кто через этот мост проезжает.
   - Вот-вот! Теперь он ещё и знает тебя в лицо!
   - Да ну? С чего ты взял?
   Крайт с подозрением покосился на шаваша, но тот, похоже, не издевался. Вид у него был, как обычно, исключительно серьёзный, и лишь в глазах плясали непривычные веселые искорки. Неожиданно Эрхал подмигнул ему и альваш с изумлением понял, что едва ли не впервые видит своего вожака по-настоящему довольным.
   - Ага, - Крайт прищурился, - ты что-то узнал?
   - Он живет здесь, совсем близко отсюда.
   - Кто живет?
   - Тот, кто мне нужен.
   - А… кто тебе нужен?
   Взгляд у Эрхала был почти ласковым, но отчего-то заставил ватажника прикусить язык.
   - Много будешь знать - скорее постареешь.
   Крайт нахмурился, пытаясь скрыть досаду. Оно понятно, конечно, что шаваш вовсе не обязан делиться с ближником всеми своими секретами, но разве он так и не заслужил хоть немного доверия? Мотаешься ведь с ним, рискуешь головой, ничегошеньки не понимая толком и воображая себе невесть что…
   Видать, почувствовав перемену в настроении спутника, Эрхал сжалился над его воображением:
   - Я правда не знаю кто он такой. Но он мне может помочь кое в чём.
   Больше ничего не добавил; замолчал, как подсказывал Крайту опыт последних дней, надолго. Обычно в таких случаях Крайт, любивший поболтать, остерегался лезть с разговорами, но сегодня идти в молчании было особенно скучно.
   - И что это они там, у моста, затеяли строить? Ведь самое же неподходящее время - сыро, холодно, по ночам так и вовсе подмораживает. В лесу, вон, снег ещё не сошел, даже и дождей-то толком не случалось, та морось давешняя - не в счёт.
   - Ты знаешь толк в строительстве? - покосился на ватажника Эрхал.
   - Ха! Вот уж чего не умею - того не умею. Но есть же здравый смысл!
   - А ещё есть приказ хорла укрепить охрану дорог. Потому как от ватаг покою совсем не стало, - он криво усмехнулся. - Вот у моста и рубят спешно новую заставу. Одну из многих.
   - Прижмут нашего брата, - Крайт поёжился, - ох, прижмут.
   - Меня держись, - с ледяным спокойствием бросил Эрхал. - А я уж постараюсь ваши головы сберечь…
   И замолчал как будто на полуслове, оставив отчетливое ощущение недосказанности. Недоброе, надо сказать, ощущение. Потому что поневоле подумалось: "Бережешь ты нас… но не просто так, а для чего-то - сердцем ведь чую".
   Странная пошла жизнь у Крайта, бывшего вольпа из ватаги ныне покойного Гувора-Беды. Вроде и привычная-ватажная - по лесам прячься, у костров грейся, возле дорог с оружием возы поджидай… Да только где возы-то? Эрхал строго-настрого запретил трогать купчишек и крестьян. После того дела с Хоршем-Верёвкой ватага приросла народишком, почитай, вдвое. Семьдесят четыре бойца - уже и не ватага, пожалуй, а маленькая армия! Ежели умеючи, то дел с эдакой силушкой можно изрядных наворотить. Свить паутинку не хуже, чем была у Веревки: старшин окрестных деревень данью тайной обложить, с торговцев не живьём шкуры резать, а так, мзду малую брать - за то, чтобы в пути неприятностей не случилось… Эх, с малой мзды развернуться-то можно по-большому! Риска меньше, а прибыли - не в пример поболе. Хорш, покойник, не дурак ведь был…
   "Дурак, не дурак, а кончил скверно", - заметил с насмешкой Эрхал, когда Крайт решил изложить ему вслух свои соображения. Он, само собой, шавашу возразил:
   "Не на всякого Верёвку найдется такой, как ты."
   "Найдется, - отрезал Эрхал, мрачнея. - Сила всегда силу ломит. Рано или поздно."
   Нет, не привлекали этого молодого барска со старыми глазами ни удачный разбойный промысел, ни лихая удаль лесной вольницы, ни грядущие прибыли. Все семьдесят три бойца, одетые, обутые и оборуженные за счёт крестьянского радушия и разгромленной подчистую ватаги Хорша, вся эта собранная в единый кулак силушка моталась вдоль трактов без особого толку и проку. Ни стычки доброй, ни какой-никакой добычи - усталость, сырость весеннего леса, скудная еда. Самое удивительное - ватага не разваливалась, никто до сих пор не плюнул и не ушёл. Эрхал обладал поразительной уверенностью в правильности того, что делает, и ухитрялся заражать этой уверенностью других. Даже таких как Крайт - бывших вольпов, привыкших считать недостойной внимания чушью любые чужие идеалы.
   Вот и сейчас ватага ожидала их возвращения, расположившись лагерем глубоко в лесу. А Крайт на пару с шавашем обследовал окрестности в поисках… кого?
   - Нам нужно озеро, - отозвался на его мысли Эрхал. - Оно где-то к северу отсюда. Недалеко - станов десять будет.
   - Тогда едем, - Крайт даже повеселел слегка, он вполне мог ожидать, что их цель находится не в десяти, а в доброй сотне станов отсюда - с Эрхала бы сталось погнать его в эдакую даль.
   - А что возле озера?
   - Должна быть деревня.
   "Должна быть?" - озадачился Крайт, но вслух свои опасения высказывать не стал.
   И правильно сделал. Эрхал в очередной раз доказал, что правота его поистине неистребима. День едва успел перевалить за половину, а они уже подъехали к деревне, к которой от тракта ответвлялась дорога настолько узкая и нехоженая, что её впору было бы назвать не дорогой, а тропой. Впрочем, и само селеньице едва ли могло называться деревней - семь маленьких и неновых домишек теснились на берегу лесного озера. Лес плотно обступал посёлок и в пределах видимости не наблюдалось ни одной прогалины, на которой можно было бы вспахать что-то обширнее десятка огородных грядок. Похоже, обитающий здесь род промышлял лишь охотой и рыболовством, а зерно выменивал на то, что давали лес и озеро.
   На нежданных гостей высыпало поглазеть, наверное, всё здешнее население - два десятка барсков, самой младшей из которых было на вид годков десять, а самый старший, похоже, совсем близко подошел к столетнему рубежу. По виду - обычные сельские простолюдины, настороженно поглядывающие на двух вооружённых мужчин, слезающих со спиров. За старшого здесь оказался вовсе не сутуловатый дедок, а мужик лет пятидесяти, внушительности ручищ которого не могли скрыть даже длинные рукава мохнатой куртки. Он же оказался и местным кузнецом.
   - Там, - бухнул здоровяк в ответ на вопрос Эрхала и махнул своей лапищей в сторону озера. На ровном грязно-белом поле тающего снега и льда в паре станов от берега виднелся остров - небольшая скалистая горбушка выступала тупым рогом прямо в центре водоёма, раскинув в стороны крылья галечных отмелей. Порядком поросший деревьями, островок выглядел необитаемым, но кузнец-старейшина уверенно подтвердил:
   - Там он живет-то, этот твой знахарь, георт. Только не даровитый он никакой, травник обыкновенный. Хотя ж и добрый травник, тут не совру. Прошлым летом сестрица моя оскользнулась и ногу вывернула - так ходить вовсе ж не могла. А старик её ещё до первых холодов безо всякого Дара вылечил, одними отварами, да подвязками из трав. Добрый травник, что и говорить. Да только живет одинёшенек и никого близко не подпускает - чудит. Мы дальше берега носу-то и не суем, иначе серчает старик. А ежели понадобится он нам, подходим на лодке, да от берега прямо и зовем, он выходит. Обратно же, дичину ему ребятня возит какую-никакую, аль рыбин, аль муки… полезный он, травник-то.
   - Как вы попадаете на остров? - спросил Эрхал, глядя на озеро, еще не освободившееся от ледяных оков.
   - Понятное дело как, - кузнец удивился вопросу. - Как потеплеет - лодкой. А ещё недавно совсем своими ногами ходили, прям по снегу. Только нынче ледок-то истончился уж шибко. Старик привычный сидеть на своем островке, он с него и не вылезает почитай никогда, а мы к нему теперь ходить стережёмся - под лед уйти очень даже запросто можно. Ждем когда вода откроется, тогда уж навестим.
   - Ты не попадешь сейчас на остров, - подытожил Крайт, испытывая почему-то, наравне с досадой, и чувство странного облегчения. - Но коли теплая погода продержится ещё с десяток деньков, не заждёмся тут - озеро быстро оттает. Местечко для стоянки ничем не хуже того замерзшего болота, где мы ребят оставили. За день можно без труда обернуться…
   - Вот и поедешь, - оборвал его Эрхал. - Найдёшь отряд и отведёшь… только не сюда. А на запад - к Трем Холмам.
   - Но это же отсюда… - Крайт растерялся.
   - К Трем Холмам, - настойчиво повторил шаваш. - В пути ни с кем не сцепляйтесь, даже не думайте. Доберётесь - найдёте тихое место и станете ждать. Там я вас найду. Если не появлюсь через пять дней… сами решайте как дальше быть.
   - Да какого ронта?! - взвился, не сдержав нахлынувшую злость, Крайт. - И почему это я должен тебя тут одного оставлять?! Я без тебя в лагерь не вернусь, даже не думай!
   - Вернёшься, - Эрхал остудил его пыл одним единственным взглядом. - Ещё как вернёшься, родной. Не поедешь - побежишь, птицей полетишь. Потому как ты мне нужен там, а вовсе не здесь. А здесь я уж как-нибудь и сам управлюсь. Один. Ясно тебе?
   - Тьфу! - Крайт сплюнул с досады, скрипнул зубами… и нехотя бросил уже набившее оскомину: - Надеюсь, ты знаешь что делаешь!
   - Можешь в этом даже не сомневаться. - подвел черту под их спором его странный вожак.

* * *

   Объяснить местному плотнику что именно ему нужно оказалось делом непростым. Но в конце концов Олег всё же сумел получить пару широких досок, смутно напоминающих лыжи. С креплениями оказалось посложнее, для ног фэйюра их практически пришлось придумывать заново. Все тот же плотник, начинающий смутно представлять себе назначение загадочной поделки, увлечённо включился в процесс изобретательства и вдвоём они сумели соорудить из полос кожи что-то такое, из чего ноги не вываливались после нескольких шагов. Сделав эти несколько шагов, Олег понял, что самое сложное у него ещё впереди. В человеческой своей бытности он с лыжами был знаком не понаслышке, даже вполне сносно бегал на них и навыки эти никуда из головы не делись. Вот только толку от них было теперь маловато. Ноги Эки-Ра никак не желали воспроизводить привычные для человека телодвижения. Пробежавшись на пробу по берегу, Олег порядком вывалялся в снегу, от души повеселил деревенскую ребятню и, видимо, окончательно угробил свою репутацию у взрослой части населения. Тем не менее, в целом результат его удовлетворил.
   - Годится, - он выудил из кошеля серебряный цирх и бросил его плотнику. Тот поймал пирамидку, с изумлением посмотрел на неё, потом расплылся в довольной улыбке:
   - Тши-Хат, да осветит твой путь, георт!
   - Надеюсь, - пробормотал Олег, с недовольством отмечая, что вокруг уже темнеет. Вечер за хлопотами подкрался незаметно. Темнота его, понятное дело, не пугала, но наносить визит старому отшельнику на ночь глядя было неразумно и он решил подождать утра. Благо кузнец уже успел предложить гостю стол и угол для ночлега.

* * *

   - Георт! Гео-орт!
   Кто-то тряс его за плечо. Тряс очень деликатно, но при этом с такой силой, будто хотел не разбудить, а вытрясти душу. Увидев, что глаза гостя открылись, кузнец отпустил его плечо и поднялся. Смотрел он озабоченно и вроде как даже с опаской. Олег сел, усилием воли избавляясь от остатков сонливости и пытаясь понять что происходит.
   - Тебе худо, никак, георт? - на лице кузнеца проступило явное облегчение, ведь гость, похоже, не собирался умирать у него в доме.
   Олег медленно покачал головой, начиная, наконец, догадываться…
   "Тебе снова снился тот сон".
   "Я… мы кричали?"
   " Ты кричал, это ведь твой сон".
   У Олега не было никакого желания спорить с другой половинкой своего "я". Отголоски недавнего кошмара всплыли перед глазами. Кажется, ничего такого, чего бы он уже не видел прежде: треснувшее небо, падающий дом, искажённое ужасом женское лицо… И отчаянное желание сделать хоть что-нибудь, чтобы остановить всё это. Безнадёжное, бессильное желание, его не хватало даже на то, чтобы произнести хоть слово в ответ на танин крик… Когда уже казалось, что он вот-вот сумеет разомкнуть намертво слипшиеся губы или пошевелить одеревеневшими пальцами, последнее запредельное усилие просто выбросило сознание из сна в реальность… как обычно.
   "Я не смогу её забыть… никогда не смогу".
   "Значит, мы оба не сможем", - подытожил Эки-Ра.
   Уже светало и Олег решил не задерживаться. Наспех перекусив куском холодного окорока, оставшегося от ужина, он поблагодарил гостеприимного старейшину, который, похоже, мало сожалел о уходе странного путника.
   Скоро он уже проверял своими импровизированными лыжами на прочность прибрежный лёд. Наст, прихваченный ночным морозцем, угрожающе потрескивал под ногами, но всё же держал. И Олег решился - побежал вперед мягким скользящим шагом, всеми силами стараясь удержать равновесие на твёрдой и скользкой поверхности. Купаться у него не было никакого желания, а тонуть - и подавно. В полусотне шагов от берега лёд укрывал ещё не стаявший снег и дальше бежать стало легче.
   Скоро он вошел в ритм и немного расслабился. Над головой медленно тускнели в светлеющем небе осколки драгоценной чаши. Под ногами поскрипывал снежно-ледяной панцирь замерзшего озера. Забавно - он даже не удосужился узнать как оно называется. И если ему случится вдруг уйти под лед вместе со своими нелепыми самопальными лыжами, он даже не будет знать где именно тонет. А впрочем… не всё ли равно? Олег ещё прибавил шагу.
   До острова он добежал быстрее, чем рассчитывал. И без каких-либо приключений - что было особенно приятно. Выскочил на отмель, перевёл дух, потом развязал "крепления" и спрятал лыжи среди камней - кто знает, может ещё и пригодятся.
   С пологой отмели, куда, очевидно, удобнее всего было причаливать рыбацким плоскодонкам, вверх на живописную каменистую горбушку взбиралась едва заметная тропка. Отшельнического жилища старца-травника, прячущегося среди скал и деревьев, отсюда было не видать, но тропа наверняка должна была привести прямиком к нему. Оставалось проверить эту догадку на практике и Олег уверенно полез в горку.
   Он обогнул могучий покатый валун, густо покрытый узорчатым лишайником, поднялся, цепляясь за обнаженные корни, по довольно-таки крутому косогорчику, остановился перед парой других валунов - поменьше и покорявее, между которыми тропа проходила словно в ворота…
   И вдруг понял, что идти дальше ему не хочется. Чувство близкой опасности вспыхнуло настолько остро, что Олег даже присел, озираясь по сторонам. Ни движения на склоне, ни постороннего звука… но угроза ощущалась по-прежнему. Что за черт?! Он уже было потянулся за голенище сапога, где скрывался удобный для метания нож, как вдруг его осенило: "Не туда смотришь, дурак!" А смотреть-то следовало себе под ноги. Всего лишь вглядеться пристальнее и - вот оно! Нить, тонкая как волос, тянулась прямо поперёк тропы буквально в шаге от каменных "ворот". Ни за что бы не разглядел, кабы не сработавшее внутреннее чутьё, которому Олег давно уже привык доверять. Не разглядел бы, зацепил ногой… и получил бы бельт из ловко упрятанного под близким кустом самострела.
   - Ай, да старик! Ай, да травник! - пробормотал Олег, начиная осознавать, что едва разминулся с вполне реальной и вполне смертельной опасностью. - И что же мне делать с этим твоим хозяйством?
   - А ничего не делать, - в проходе между валунами возникла коренастая фигура и Олег мысленно чертыхнулся, поняв, что позволил застать себя врасплох как неопытный мальчишка. А теперь только дёрнись - с пяти шагов от выстрела не уйдёшь, заряженный арбалет в руках старика вовсе не выглядел безобидной шуткой.
   "Да ведь он меня ждал! - поразился Олег. - Как пить дать - дожидался! Ай, да травник!"
   Он медленно выпрямился, расслабил плечи.
   - Гостей, смотрю, не привечаешь.
   - Ко мне разные забредают, - старик исподлобья разглядывал визитёра. - Зверьё, знаешь ли, не шибко разборчиво в еде, когда у него в животе пусто. Везеги зимой всякую осторожность теряют, а я один живу.
   Олег прикинул вероятную траекторию выстрела ловушки. Нет, самострел был поставлен не на везега - слишком уж высоко для приземистого хищника должен бить тяжелый бельт. Да и не походят везеги к добыче чужими тропами.
   - Понятное дело, - согласно кивнул он, - со зверьём шутки плохи.
   Еще несколько долгих секунд старик изучал его, потом хмыкнул неопределённо и опустил оружие.
   - Ну, заходи уж, коли пожаловал.
   И скрылся за валунами. Олег осторожно перешагнул "растяжку", прошёл в каменные "ворота" и вслед за стариком зашагал вверх по петляющей между деревьями тропке к виднеющемуся в просветах домику. При ближайшем рассмотрении домик оказался чем-то до крайности дремучим, приземистым, буквально вросшим в каменистый склон. Это и домиком-то назвать язык не поворачивался - на ум упрямо просилось что-нибудь снисходительно-уничижительное вроде "хибара" или "халупа". Плотно, но неровно уложенные брёвна, из щелей торчит чёрный мох, единственное видимое окошко закрыто какой-то мутной полупрозрачной плёнкой и, похоже, забито изнутри тряпьём, а откуда-то сверху - не из трубы, а будто бы из крыши прямо - тонкой струйкой исходит в небо голубоватый дым. Не дом - оплывший на солнце кусок воска.
   Олег почувствовал как в душу просачивается откуда-то извне разочарование. Он ожидал увидеть всякое, но никак не нищенское обиталище отшельника. Да и сам травник - разве он тот, кого ему пришлось разыскивать последние несколько недель? Лицо смутно похоже на то… увиденное в полубреду, но только выглядит старше, намного старше, да и всё остальное - фигура, осанка…
   - Не дворец, - усмехнулся старик, - но, выбирать не приходится, а?
   - Если там теплее, чем снаружи - уже неплохо.
   Хозяин коротко хохотнул и скрылся за чудовищно скрипучей дверью. Олег, отбросив колебания, последовал за ним… И через сумрачный предбанник попал в ярко освещённую комнату. Лицо обдал уютный печной жар, а ноздри заполнило множество запахов, из которых ни один не был неприятен: сушёные травы, масло для светильников, разогретая смола, печёный хлеб, прочие ароматы чистого и по-настоящему обжитого дома.
   Он огляделся с невольным удивлением. Внутри "хибары" оказалось куда просторнее, чем можно было предположить, глядя на неё снаружи. Дощатый пол выскоблен добела и устелен шкурами, на стенах тоже шкуры и яркие масляные светильники в бронзовых держателях, у стены слева массивная тубма, и ещё более массивный сундук, а справа - небольшая и очень аккуратная каменная печь… и книги - много, много книг, лежащих в художественном беспорядке на тумбе, на сундуке, прямо на полу стопками различной высоты и поодиночке. Старые книги, новые книги, в кожаных, картонных и даже деревянных переплётах, окованных бронзовыми пластинами.
   - Я бы извинился за беспорядок, но для меня это - привычная обстановка. Ведь здесь никого не бывает… - хозяин блеснул внимательным глазом и поправился: - До сегодняшнего дня не бывало.
   Олег ничего не ответил, его внимание привлекла одна из книг, лежащая на самом краю тумбы. Она была раскрыта на середине - похоже, именно её читал сейчас старик-отшельник. Олег поднял том и с некоторой оторопью уставился на латинские буквы типографского текста. Перевернул, посмотрел на обложку…
   - Читал?
   - Было дело, - пробормотал Олег, отвечая на стариковское любопытство. - Это… про боксёров, кажется?
   Он произнес последние слова по-русски и поднял глаза на хозяина дома, тот покачал головой и ответил на языке Долины:
   - Твоя речь мне не родная. Да и сэр Артур для меня куда понятнее Чехова или Толстого.
   Имена, чужие для этого мира, звучали странно, вплетённые в слова фэйюра. Олег упрямо тряхнул головой.
   - В любом случае, ты - тот, кто мне нужен.
   Старик выпрямился… и мгновенно преобразился. Как будто скинул с себя полсотни прожитых лет. На Олега смотрел сейчас барск неопределённого возраста с холодными бледно-серыми глазами, пронзительно сверкающими в свете масляных ламп. У правого уха притаилась узкая седая прядь волос.
   - Уверен? - в голосе говорящего отчего-то прорезались угрожающие нотки.
   - Уверен, - не колеблясь подтвердил Олег. - Теперь я тебя точно узнал. Я помню… боль…

* * *

   Белая трещина поперёк чёрного Солнца. И всё небо - мелкой сеткой, как ветровое стекло после аварии. И сыпется… сыпется… осыпается вниз хлопьями не то серого снега, не то пепла. Дышать трудно… как тогда, в выжженном мире. Вот только там не было ничего, кроме оплавленных скал, а здесь пепел падает на улицы, с едва слышимым шорохом засыпает вставшие у обочин машины и накренившийся параллелепипед блочной "высотки". Засыпает двор, детский сад… и людей, увязших в воздухе, словно мухи в прозрачном клее. Пошевелиться, хотя бы моргнуть… нет никакой возможности. Всё остановилось, замерло, погрузилось в жуткий, мертвый стазис…
   И только пепел падает из лопнувшего неба… падает, презрев остановившееся время… Сухой шорох слышен всё явственнее. В этом монотонно шуршащем безмолвии воплощается неотвратимость небытия. Люди, машины, дома - теперь лишь призраки прошлого, которого больше нет. Реален лишь падающий пепел… или это все-таки серый снег?
   Так трудно дышать…

* * *

   Из кошмара выплывать безумно тяжело, будто поднимаешься, обессиленный, со дна глубокого ледяного омута. И, убегая от одного кошмара, неизбежно попадаешь в другой. Правда, этот кажется куда реальнее. Здесь жизнь - мозаика. Мозаика боли. В разбитом вдребезги теле глухо звенят осколки сознания. Дежа вю…
   Интересно, можно ли привыкнуть к боли? Ведь мучаются же годами иные люди, скажем, от мигреней или отложения солей. Кости рано или поздно срастаются, раны превращаются в рубцы старых шрамов. Потерпеть немного - и всё пройдет… пускай и вместе с жизнью, которая теперь тоже напоминает кучу осколков. Две раздробленные судьбы перемешались в единую бесформенную массу, спеклись, сплавились в единое, ни на что не похожее нечто. Из которого стерва-память тянет зачем-то самое тяжёлое, тёмное, ржавое, в кровь царапающее душу одним лишь прикосновением…
   Когда позади две жизни, две дороги, две памяти, дежа вю приобретает хронические формы. Было, было, было… это тоже уже было. Каменный пол в пещере, вкус собственной крови на языке, противоречие между желанием разума существовать дальше и желанием тела прекратить мучения. А что, если все события, уложившиеся в промежутке между той болью и этой были лишь порождением мечущегося в предсмертной горячке воображения, бредом, красочной марой?…
   Забавная мысль. Особенно когда открываешь глаза и убеждаешься: нет вокруг ни сумрачной пещеры, ни холода камней. Есть серая мгла, текучая и вязкая, без цвета, запаха и звука… вернее - это раньше она была без звука, а теперь её наполняет шорох. Тот самый сухой шорох падающего пепла. Правда, он потерял монотонность, словно (вот же странная ассоциация!) старая магнитофонная лента крутится при выключенных динамиках - почти беззвучно крутится, и только когда доходит до кусков мятой "жёванной" плёнки, отчётливо так слышно…
   Ш-ш-ш… Пш-ш-ш-ш… Ш-ш-шурх… Пш-ш-шурх…
   Нет, это не магнитофон, и не запись. Только не в царстве серой мглы. Стоит снова закрыть глаза и дать волю фантазии… Шелест прибоя… шум листвы за окном… дворник подметает тротуар… ленивый такой дворник, сонный и похмельный, едва возящий метлой по асфальту…
   Ш-ш-шурх… Ш-ш-шурх… Пш-ш-ш-ш…
   Озарение приходит с неотвратимостью очередной волны боли. Нет, это не дворник. Это - слова. Эхо чьей-то речи, отзвуки фраз, произносимых совсем рядом. То тише, то громче… странная ритмика, незнакомые шипящие слова… А затем - внезапная тишина и прикосновение к рукам…
   В вены словно влили расплавленный металл, кровь вскипела, жар рванулся по жилам, заполняя их и взрывая изнутри…
   Кричать невозможно, но и не кричать невозможно… В итоге рождается не вопль - задушенный отчаянный сип… И вдруг сквозь этот сип, сквозь кипяток боли и вату наваливающегося беспамятства:
   - Терпи, парень. Сейчас будет легче.
   Перед открывшимися глазами всё та же серая мгла, но теперь на её фоне - склонившееся лицо. Фэйюр… барск непонятного возраста с седой прядью возле правого уха и с ироничной усмешкой на губах…

* * *

   Травник усмехнулся.
   - Понимаю, неприятно было. Но это был единственный способ заставить тебя двигаться.
   - Ты лечил меня болью?
   - Что за чепуха! - хозяин поморщился. - Боль - побочный эффект переноса жизненной энергии. Лечить тебя нет особой нужды, твоё тело и само неплохо справляется с этим. Я лишь слегка подтолкнул его к выздоровлению - не более того. Синяки и переломы, само собой, причиняют много неудобств, а у тебя их было предостаточно, но ни одного по-настоящему опасного я не нашёл.