– Ты не мог бы хоть примерно рассортировать сообщения по темам?
– Это непростая задача. Даже по фамилиям сложно. У нас шестнадцать сообщений для тебя от людей по фамилии Хатчинс. Восемнадцать – для Рэнди от различных Найтингейлов. Ну, и с прочими аналогично.
– Отлично, – сказала Хатч. – Сохрани те, что для меня. Почему бы не отослать им какие-нибудь ответы? Раз уж они проявили озабоченность. – Она поблагодарила его и отключила связь.
Найтингейл пристально смотрел на нее, и она понимала, какое невысказанное осуждение таится в его взгляде. Разве за всю свою жизнь ты так и не встретила кого-то, кого хотела бы услышать сейчас?
* * *
Из ближайших родственников Хатч была жива только ее мать. Отношения между ними годами оставались напряженными из-за того, что Хатч так и не удалось обзавестись семьей, как любой нормальной женщине. Конечно, молодость Хатч уже миновала, и это обстоятельство, похоже, вынуждало ее избегать общества матери. Или вызывало слабую панику. Несмотря на то, что Хатч оставалась в расцвете своих физических возможностей, как теперь обычно сообщали о себе до истечения первого века жизни, она уже слишком давно перестала быть невинной девой, чтобы полагать себя потенциальной невестой.
Ей хватало опыта, чтобы прекрасно понимать, что ей самой нужно от жизни. Она считала, что замуж надо выходить довольно рано, как и жениться, – тогда брак будет успешным. Супруги должны формироваться как личности вместе. Она осознавала, что теперь может рассчитывать лишь на мужчину, свободу которого ограничивать невозможно. Поэтому если уж ей выпало в удел одиночество, порой полное, она, по крайней мере, будет одинокой не в браке, что не лезло уж совсем ни в какие ворота. Что бы там ни было, ей нравилась ее независимость.
Мама никогда не понимала ее. Да и не хотела понять.
Хатч села, глядя на свой портативный компьютер. И наконец довольно неохотно открыла его и напечатала:
Мама,
Похоже, нам не хватает пары дней. Все идет совершенно не так, как ожидалось. Но мы не теряем надежды. Ты узнаешь, как все обернется, к тому времени, как получишь мое письмо.
Она немного подумала, дописала еще кое-что, извинилась за то, что не оправдала ожиданий, объяснила, что довольна жизнью, и выразила надежду, что мама поймет: у нее, Присциллы, просто нет другого выхода.
Совершив небольшое насилие над собой, она написала еще нескольким людям, главным образом связанным с Академией. Не видя в эти секунды никакой перспективы.
А ведь были и хорошие времена.
Я думала о вас прошлой ночью...
Макаллистер заглянул ей через плечо и улыбнулся.
– Будьте осторожны, Присцилла. Не обещайте сгоряча сделать что-нибудь, когда вернетесь домой.
Итак, не было никого, с кем ей хотелось бы иметь романтические отношения. Конечно, за долгие годы у нее было несколько мужчин. Один уже умер. Прочие обзавелись счастливыми семьями в пригороде Нью-Джерси или на Западе.
Хатч сидела молча, пытаясь сообразить, что скажет старым друзьям, и вдруг обнаружила, что о многом не жалеет. О людях, на которых она не тратила много времени. О том, что великая любовь уже не покажется на ее горизонте. И о том, что не родится ребенок.
Теперь, когда она очутилась перед лицом возможной гибели, собственная жизнь казалась ей на удивление неполной. Хатч слышала где-то, что, когда смерть совсем рядом, люди, бывает, раскаиваются в том, что сделали, в разных мелких незначительных проступках, непреднамеренной безнравственности, даже в проявлении жестокости к другим. Но она сожалела скорее о не сделанных вещах, о непредпринятых рискованных действиях, о том, что так и не получила определенных впечатлений, возможно, исключительно из-за ложных представлениях об этике или, что более вероятно, из-за робости или боязни не преуспеть.
Она улыбнулась себе. Макаллистер где-то заметил: «Именно из-за страха все и пропадают».
27
Некоторые из добродетелей и впрямь полезны. Но преданность приводит к утрате перспектив, искренность – к оскорбленным чувствам, а милосердие – к дальнейшим домогательствам. Наименее полезной и, возможно, наиболее переоцененной, является вера. Она отрицает здравый смысл, склоняет ум к отрицанию очевидного и сохраняет неискоренимый оптимизм даже перед лицом несчастья. Благодаря всему этому, люди непременно получают то, чего заслуживают.
Грегори Макаллистер. Воспоминания Вперед, в путь
* * *
Расчетное время до разрушения: 45 часов
* * *
Люди Джанет Хейзелхерст были доставлены на станции и приготовились к выходу.
Джон Драммонд сообщил, что его команда отработала все предстоящие действия с агрегатом.
– Все операции? – осведомился Марсель. – Каждый шаг?
– Каждый шаг.
– А что насчет прочих?
Бикман пересказал ему весь план. Шаттлы были заправлены горючим и готовы. Фил Зосимов успеет подготовить свою манжету и распорки. Они позаботятся, чтобы эта штуковина сработала как надо. Кое-какие трудности еще остаются, но это неизбежно при «времянке» такого масштаба.
– Ничего непреодолимого нет?
– Пока нет.
Марсель проспал несколько часов и чувствовал себя лучше, чем за всю последнюю неделю. Однако он наблюдал за Бикманом с некоторой подозрительностью.
– В чем дело? – спросил Бикман. – Что-нибудь не так?
– Я надеялся, что это вы скажете мне об этом.
– Марсель, все идет как надо. Мы поработали вполне прилично. Во всяком случае, лучше, чем могли ожидать.
* * *
Они находились примерно в двадцати минутах ходу от башни, когда Марсель сообщил, что исследовательская команда «Венди» отказалась от попытки отыскать накопители.
– Придется самим, – вздохнул Мак. – Славно, что мы не отправились на Синюю гору.
Хатч чувствовала себя увереннее в полете с полными резервуарами горючего. Земля была далеко внизу. К Хатч, когда ей удалось пойти на полной скорости, вернулся ее природный оптимизм. Даже в сложившихся обстоятельствах она не могла избавиться от внутренней уверенности, что с действующими реактивными двигателями что-то возможно. Она с удивлением обнаружила у себя присутствие духа и сообщила об этом Маку, который в ответ заметил, что она нервничала, полагая, что им уже не выбраться с этой планеты, а на ее суждение, безусловно, повлияли недавние события. Здесь, под облаками, люди словно бы созерцали вечность, и жизнь тоже казалась безграничной.
Едва они поднялись в воздух, день завершился. Хатч увела посадочный модуль от огромного грозового фронта, и они летели по серому, сплошняком затянутому тучами небу, через которое тянулись грязные полосы.
– Наверняка вулканы, – проговорил Найтингейл.
Келли покачала головой.
– По-моему, нам сказали, что извержения будут в соседней местности.
Хатч подумала: «А так ли это? Вполне вероятно, что Марсель по-прежнему неохотно сообщает им плохие известия. Фактически, для людей на «Венди» это должно быть каким-то кошмаром. Вероятно, там ждут не дождутся, чтобы все это кончилось».
Ее несколько раз на всякий случай вызывала Эмбри – спрашивала: все ли здоровы и может ли она чем-нибудь помочь? Наверное, испытывала муки совести.
Были вызовы и от Тони Сколари: его голос тоже звучал виновато. Он заверил Хатч, что сделает все возможное, чтобы помочь вызволить их. Сколари вошел в команду внешников.
– Все будет хорошо, – говорил он.
Конечно. Насколько ему самому было бы хорошо на собранном из чего придется посадочном модуле?
Келли получала вызовы от друзей с «Венди».
– Мне хотелось бы, – заявила она, – чтобы они оставили меня в покое. Они постоянно названивают мне. Какого черта мы еще можем сделать?
С Маком в очередной раз связался Николсон с заверениями, что они «прилагают все усилия, чтобы выручить из вашего бедственного положения».
Макаллистер покачал головой.
– Почему это из «вашего бедственного положения», Хатч? Знаете, по-моему, я впервые действительно услышал от живого человека такие слова.
Посадочный модуль летел сквозь постепенно разгорающееся утро. Но все равно из-за туч было очень темно. По местному времени шел двенадцатый день с тех пор, как они прибыли на Обреченную. Теперь Хатч казалось, будто их отлет с «Уайлдсайда» произошел в другой жизни.
Порой облака сгущались так, что путники вообще ничего не видели. Разумеется, столкнуться в небе этой планеты было не с кем, и Хатч была уверена, что модуль движется над какими-нибудь ближайшими вершинами, но ей не нравилось лететь вслепую – при нулевой видимости, без специальных приборов. Она чрезвычайно зависела от руководства с «Венди» и спутников. Дело усложнялось еще и тем, что они примерно на шесть минут лишились связи с орбитальными кораблями.
– Местные помехи, – сообщили им по связи, когда система снова заработала. – Поднявшиеся бури начали выделывать всякую чертовщину с эфиром.
На связь вышел Август Кэньон, задал несколько вопросов и напомнил, что огромное количество людей молится за их благополучное возвращение.
– А кто-нибудь из нас верит в жизнь после смерти? – внезапно спросила Келли, оглядывая своих спутников.
– Я, – осторожно ответил Макаллистер.
– Вы? – Найтингейл с трудом подавил улыбку. – Вы сделали себе карьеру нападками на моралистов и реформаторов, Мак. Но заметная часть тех, о ком вы пеклись, воспринимает молитву более чем серьезно. То есть верит. Чего мы здесь добиваемся? Перемены отношения к смертному одру?
– Рэнди. – Выражение лица Макаллистера отметало все обвинения. – Я потрясен и встревожен тем, что вы могли так обо мне подумать. Я нападал только на тех, кто притворялся, будто знает ответы на все вопросы. И по весьма веской причине: вся эта публика – либо недоумки, либо шарлатаны. Но это не значит, что я отрицал духовную составляющую жизни.
– Неужели? Духовную составляющую жизни? – Брови Найтингейла выгнулись. – Сэр, куда вы дели Грегори Макаллистера?
– Минуточку! – вмешалась Келли. – Как бы то ни было, это очень широкое понятие. Вы упрекали в чем-либо подобном кого-нибудь, кто исповедует признанную веру? А что вы скажете касательно брата Доминика?
«Да, – подумала Хатч. – Брат Доминик прослыл современным святым Франциском, проработав сорок лет среди бедняков в Восточной Азии».
– Прекрасный человек, – признал Макаллистер. – Вот что я сказал бы. Но добавил бы, что он запер себя в системе веры, закрывающей разум.
– Вы говорите о католической церкви?
– Я говорю о любой системе, которая устанавливает целый ряд положений, которые следует считать словом свыше. Приверженцы до того полагаются на их достоверность, что упускают очень важные вещи. Что известно брату Доминику о квантовой механике?
– А что вам известно о квантовой механике? – требовательно вопросила Хатч.
– Признаюсь, немного. Однако я не притворяюсь набожным.
– До меня все доходит довольно медленно, – произнес Найтингейл. – Переключитесь на мою волну.
– Рэнди, вам никогда не приходило в голову, что кто-то действительно интересуется Создателем? И если Создатель существует, не хотели бы вы потратить некоторое время, чтобы взглянуть на его рукоделие? – Макаллистер благодушно улыбнулся Хатч. – Или Ее рукоделие? В сущности, вряд ли Создатель стал бы досадовать на того, кто тратит жизнь, расхаживая повсюду и обращая серьезное внимание на церковную архитектуру, и при этом не видит звезд?
Люди, выставляющие свою веру напоказ, много рассуждают о воскресной школе, чтении Библии и хороших поступках. Полагаю, в этом нет никакого вреда. Но если бы я дал себе труд устроить всё это... – он поднял руки, указывая куда-то в бесконечность, – ...а люди не обратили бы на это внимания, и никто не захотел бы узнать, как создан мир, тогда, по-моему, я пришел бы в раздражение.
– Рада, что не вы управляете мироустройством, – заметила Келли.
Макаллистер согласился.
– Существует множество более практических задач, – заверил он.
– Поэтому, – Найтингейл был не в силах сменить тему, – самые великие атеисты защищают теологию.
Макаллистер пожал плечами.
– Не теологию, – поправил он. – Они защищают веру.
Это разговор напомнил Хатч о ее страхах. Ее обеспокоило, как ей придется держать ответ, если план по спасению не сработает.
Найтингейл пристально смотрел на Хатч, и этот темный взгляд, казалось, проникал в ее душу. Он протянул руку и коснулся ее запястья.
– Все отлично, – сказал он. – Что бы ни случилось, завтра мы всё узнаем.
* * *
...ЗАПИСНЫЕ КНИЖКИ РЭНДЕЛЛА НАЙТИНГЕЙЛА
Хорошо снова сидеть в посадочном модуле. Хотя он не способен вытащить нас отсюда, по крайней мере, мы вновь обрели ощущение минимального контроля над происходящим. Не могу объяснить, но после нескольких дней блуждания по здешним лесам у меня осталось ощущение абсолютного бессилия. Может быть, вещи не переменятся всецело, однако приятно быть в силах оторваться от земли и смотреть вниз на эту грязь. Это заставляет меня снова чувствовать себя человеком.
С другой стороны, возможно, это оттого, что мы чувствуем: местная дикая природа нам больше не угрожает.
5 декабря (вроде бы)
Ведомая «Венди», Хатч приземлилась на острове, чтобы подождать, пока спадет полуденный прилив. До башни оставалось примерно пятнадцать километров на запад.
– Сколько нам еще тащиться? – спросил Мак.
– Устраивайтесь поудобнее, – ответила она. – До окончания прилива несколько часов.
– Это же огромная потеря времени, Хатч. Почему бы сразу не отправиться туда?
– Тогда нас смоет волной. Потерпите.
Макаллистер уставился в иллюминатор и стал разглядывать морской простор, испещренный островами.
– Терпение требует наличия времени, Присцилла, – назидательным тоном проговорил он.
* * *
– Гюнтер. – Сварщица Джанет выглядела несчастной. – Мне тут задали вопрос... и я не знаю, как на него ответить.
– Валяйте, – отозвался Бикман.
– Все стержни выглядят одинаково. Мы распределили бригады вдоль агрегата на протяжении четырехсот двадцати километров через каждые восемь тысяч метров.
– Там, где поперечные пластины, – произнес Бикман.
– Совершенно верно. Мы собираемся отделить один стержень и астероид от остальной конструкции.
– Хорошо. Так в чем проблемы?
– Для этого нам придется освободить стержень от пластин. Речь идет о пяти толстых стальных пластинах, и вдобавок том месте, где эта штука соединяется с астероидом, – там тоже нечто типа пластины. А теперь вопрос: мы не хотим отделять центральный стержень, поскольку это требует очень много резки и прочих манипуляций. Пока самый легкий путь – отрезать и забрать один из внешних стержней.
– И?
– Как нам быть уверенными, что все бригады освободят один и тот же стержень? Эта штука очень длинная. Стержни все одинаковые. И нет никакого способа отличить один от другого.
– Ох, – вздохнул Бикман при мысли, что не подумал об этом. – Полагаю, мы могли бы послать шаттл. И маркировать эту проклятую штуку.
– Вы хотите сказать, что надо подождать, пока шаттл не нарисует полоски на одном из стержней? Это займет слишком много времени. А у нас его нет. И, по-моему, нет такого большого маркера.
Бикман нахмурился. А Джанет подумала: «Много ли еще таких проблем, которые могут возникнуть и которые никто не предвидел?»
– А что вы скажете о молотке?
– Зачем нам молоток?
– Ударять по стержню. Каждая бригада возьмет по стетоскопу – они есть в медотсеке. Пусть прислушиваются к каждому звуку. Думаю, что вибрация обязательно дойдет до них, даже на расстояние свыше восьми тысяч метров.
На лице Бикмана появилось выражение, говорящее о том, что он особо не задумывался об этой идее.
– Я не специалист по акустике, – проговорил он. – Но стержни соединены в агрегат стальными пластинами. Поэтому они все завибрируют. Полагаю, амплитуда будет разная, но не уверен, что это выход из положения.
– И что тогда?
Он глубоко вздохнул. Выдохнул.
Несколько человек из ее бригады ожидали внизу, там, где внешники тренировались и что недавно обозначили как «Палуба Вн.».
– Я зайду к вам.
Он пришел через пять минут.
– Все отлично, – сообщил он.
Фрагмент агрегата светился на экране Джанет.
– Стержни расположены через правильные промежутки. Восемь на периметре. Шесть на внутренней дуге. Один в центре.
Фрагмент вращался, подсвечивая детали в соответствии со словами Бикмана.
– Если смотреть вдоль него, то есть лишь единственное положение, при котором стержни выстроены в ряд. Вы используете один из внутренних стержней, видных с этой точки.
– Который?
– Это довольно просто. Расположим всё горизонтально. Один конец агрегата указывает прямиком на Обреченную. В любом месте можно встать на верх агрегата. Самый верхний стержень назовем Альфа. Его мы и используем.
– А как мы определим верх агрегата?
– Просто. Ориентируясь по самой планете. На ее северный полюс. Север – это верх.
– Вы уверены, что все смогут отыскать северный полюс?
– Им не обязательно делать это самим. Можно приказать пилоту расположить шаттл таким образом, чтобы северный полюс отождествлялся с самым высоким уровнем. – У Бикмана дернулась бровь. – Не вижу, почему бы это не сработало.
– Классный план, Гюнтер, – сказала Джанет.
Он рассмеялся.
– Потому-то мне и платят уйму денег. – Он подумал еще. – Устройте так, чтобы все бригады нанесли отметки в одно и то же время. Не забудьте, что агрегат вращается.
* * *
Бикман едва закончил писать свое заключение для Марселя, когда зажегся экран. Появилось изображение Марка Бентли, его приятеля-планетолога, специализирующегося на ядрах газовых гигантов. В настоящее время он был директором обсерватории, расположенной на обратной стороне Луны. Они с Бикманом дружили очень давно. В свободное время Бентли выступал на сцене, как актер-любитель.
Вид у него был удрученный.
– Мне бы не хотелось быть неверно понятым, Гунни, – произнес он. – Но мы жертвуем всем, ради чего сюда прибыли.
Бикман это знал. Многие эксперименты так и не проводились. Специалисты оставили свои предписания и занялись спасательной операцией. Хуже всего, что «Венди» находился на не той стороне Обреченной, и картина разворачивающихся на ней событий ограничивалась только данными со спутников. Вся их миссия терпела крах.
– Знаю, – отозвался он. – Что у тебя есть для меня?
– Отмени мероприятие.
– Что?! – Бикман был потрясен до глубины души.
– Гунни, мне бы, как и всем остальным, хотелось увидеть этих людей живыми и невредимыми. Однако «ковш» – это расчет на удачу. Очень рискованный план. – Он помолчал, очевидно, обдумывая, как будет защищать непростительную жестокость. – Я могу быть с тобой честен?
– Ты всегда был со мной честен.
– Шанс увидеть, что усилия оказываются тщетными, слишком велик; гораздо разумнее было бы позволить событиям течь своим чередом. Гунни, правда в том, что игра стоит нескольких жизней, и с этим можно смириться.
Бикман удивился собственной реакции: Бентли был совершенно прав. С одной точки зрения.
– Пусть все развивается естественно, – продолжал Марк. – Ты же сам знаешь, что будет далее: что-то пойдет не так, операция провалится, они все равно погибнут, а мы будем выглядеть круглыми идиотами, поскольку прибыли сюда да так ничего и не добились.
– Чего ты хочешь от меня? Нельзя просто взять да списать их к чертовой матери.
Бентли долго молчал. Он все прекрасно понимал. Он понимал, что это не простое решение.
– Думаю, они уже списаны. Самими событиями. Но кто-то должен объяснить это Марселю.
Бикман ощутил страшную усталость.
– Я ведь не единственный, кто так думает, Гунни. – Бентли развел руками. – Послушай, если бы имелся надежный шанс вытащить их оттуда, я бы воскликнул: вперед! Я бы вовсе не обрадовался, но охотно поддержал бы предприятие. Но хороших шансов нет. Это – жест. И все. Клерво получит возможность сказать, что он сделал все, что мог. Ты, как и я, понимаешь, что спасти их нам не удастся.
– Думаю, удастся.
Бентли продолжал, словно Гюнтер не произнес ни слова:
– У нас не будет другой такой возможности. Никогда. До конца нашей жизни. А может быть, и до конца существования человечества.
Бикман не знал, кто из них прав.
– Что мы, черт побери, расскажем в свое оправдание, когда вернемся домой? – спросил Бентли более резко. – Мы не спасем их и не увидим события. Мы специально прибыли сюда – но были заняты.
Бикман задумался над тем, как отреагирует руководство «Венди». Бикман был руководителем проекта – и гарантом того, что за отпущенное им время, используя выделенные им ресурсы, они сделают максимум полезного, чтобы зафиксировать и проанализировать событие. Марсель же был капитаном корабля.
– Поговори с ним. Клерво выслушает тебя.
28
На меня всегда производит глубокое впечатление успешное завершение крупномасштабного проекта. То, что это вещь удивительная, доказывают мои исследования: в любой организации, состоящей из более чем двадцати двух человек, нельзя найти такого, кто полностью понимает, чем эта организация занимается.
Грегори Макаллистер. Идущие к славе
* * *
Расчетное время до разрушения: 44 часа
* * *
Пиндар с Широй прижались друг к другу в шаттле и наблюдали, как открывается люк ангара. Снаружи, в нескольких сотнях метрах, виднелся агрегат. Он выглядел как группа несоединенных узких труб, идущих совершенно параллельно и уходящих в бесконечность в обе стороны.
– Ну, пошли, – произнес пилот.
Они быстро выскользнули из люка и, к сильнейшему беспокойству Пиндара, пролетели мимо окружающих их перемычек и унеслись в ночь.
На наклейке над карманом у пилота было написано: «БОМАР».
– Клаус, – довольно сдавленным голосом представился он. Держался Клаус так, что становилось понятно: присутствие пассажиров создает ему некоторые неудобства. Он был низкого роста, грузный и говорил с канадским акцентом. Пиндар решил, что вид у пилота самодовольный.
По правде говоря, Пиндар обращал на пилота очень мало внимания. Он был пленен этой чуждой структурой, параллельными трубами, уходящими в бесконечность и наконец исчезающими среди звезд.
За их спинами начал движение огромный роскошный лайнер. Он набрал скорость, улетая прочь, и его гигантская фигура уменьшилась, а потом исчезла. Пиндар знал, что лайнер направился к астероиду. Бомар приблизился к агрегату, повернул, пролетел вдоль него, притормозил и резко остановил шаттл.
– Порядок, – сказал он. – Вы на месте.
Это был волнующий момент. Пиндар активировал свой фликингеровский костюм. Бомар проверил свой, поправил что-то на спине, а потом посмотрел на Ширу:
– Выглядит недурно, – произнес он.
– Разве мы не взяли реактивный ранец? – спросила она, глядя на плечевые ремни для миниатюрного двигателя, уложенные во вспомогательном отделении.
– Нет. – Мрачное лицо Бомара смягчилось от удовольствия. – Вам он не понадобится. Просто делайте свое дело – и не упадете.
– Отлично. – Голос Пиндара отчего-то звучал приглушенно.
Бомар открыл внутренний люк.
– Когда окажетесь на этой штуковине, всегда держите одну ногу плашмя на металле. Лады?
– Есть, капитан, – отозвалась Шира.
– В этом нет ничего смешного. Пожалуйста, старайтесь соблюдать это правило. Мне вовсе не улыбается потом исписывать кучу бумаг. – Бомар выдохнул и теперь походил на человека, который не привык опекать дилетантов. – С вашими ближайшими родственниками связались?
Этот вопрос считался обязательным.
Шира ответила утвердительно.
– Помните об этом, когда окажетесь там. А теперь – вперед!
Шира с Пиндаром прибыли в Точку Один. Здесь не было поперечной пластины – вообще ничего, что удерживало бы стержни вместе. Они находились в 320 километрах от астероида, огромной скалы, служившей противовесом, когда другой конец этого трапа к чему-то там присоединялся. Их задача заключалась в том, чтобы залезть на агрегат, выбрать нужный стержень и пометить его.
Шира не обладала классической красотой. У нее были немного крупноватые уши, чуть длинноватый нос, а фликингеровский костюм равномерно придавливал ее пышные каштановые волосы к голове. Тем не менее она была в своем роде привлекательной. Впрочем Пиндар никак не смог бы описать эту привлекательность. Она была выдержанной, методичной и, похоже, вполне готова была посмеяться над собой. При этом оказалась больше всех прочих заворожена происходящими событиями и не стеснялась задавать вопросы, когда чего-то не понимала.
– Пошли, – сказала она, забирая свой ранец с принадлежностями и перекидывая его через плечо, и двинулась к воздушному шлюзу. Когда внутренний люк закрылся, она повернулась к Пиндару. – Не верится, что это происходит.
Пиндар попытался не вращать глазами. Он ощущал, наверное, то же, что и она, но никак не мог себя заставить признаться.
– Ты когда-нибудь прежде выходил наружу? – спросила Шира.
– Нет. Вчера впервые.
Тренировочный выход. Прежде такая возможность у него была только однажды. Ему представился шанс облачиться в фликингеровский костюм и постоять на обшивке корабля во время развлекательного полета, однако он сделал выбор в пользу вечерней партии в покер.
Изображение агрегата перечеркивало верхний монитор, и его относительное движение уменьшалось до нуля. Бомар добился надлежащего курса, скорости и взаимного расположения.