Макдевит Джек. Омега

   Хатч кивнула.
   – Слишком далеко. Требуется девять месяцев, чтобы только добраться туда.
   – Не думаю, что мы можем чем-то помочь, – сказал Вэнделл Максорли из отдела физики.
   – Вы видели снимки с Лунного Света? – осведомился Фрэнк, оглядев коллег. – Необходимо найти способ остановить облако. Иначе это конец.
   – Мы ничего не можем сделать с облаком, – заявил Вэнделл.
   – Нет волшебных пуль? – спросила Лидия. – Совсем ничего?
   Хатч описала идею Тома Калана. Вэнделл посчитал, что это может сработать.
   – Это помогло бы, окажись мы там пару лет назад, когда эта штука еще не заметила гумпов.
   – То же самое, – заметила Хатч, – в следующем месяце может случиться где-нибудь еще. Нам нужно оружие.
   – А значит, деньги, – констатировал Вэнделл. – Кому-нибудь придется всерьез взяться за программу. – Он посмотрел на нее.
 
   Это вновь навело Хатч на мысль о продовольствии и одеялах для уцелевших. Она с удовольствием отправила бы и медицинскую помощь, но не видела способа быстро выяснить, что понадобится. Забудем о медикаментах. Пищу нужно будет синтезировать, как только выяснят, чем питаются аборигены. Но кто этим займется?
   Хатч попросила Марию связаться с доктором Альвой. «Доктор очень занята, – сказали ей. – Не может ответить. А кстати, кто такая Присцилла Хатчинс?» Но через десять минут секретарь сообщила, что доктор Альва на связи. Было видно, что это произвело на нее впечатление.
   – Между прочим, – добавила Мария, – тот, кому назначено на три часа, ждет вас.
   Альва была в халате и, похоже, находилась в передвижной лаборатории.
   – Чем могу помочь, Хатч? – спросила она. Она не казалась раздраженной и обошлась без «запева».
   – Вы знаете о Лукауте, Альва?
   – Только то, что прочитала.
   – Их ждет уничтожение.
   – Вы собираетесь предупредить их? Хотя бы сообщить им о том, что произойдет?
   – На следующей неделе вылетает экспедиция, в ее составе будут лингвисты.
   – Ну, слава богу. Полагаю, это не означает, что на месте уже есть люди, которые могут поговорить с ними?
   – Еще нет. Мы только добрались туда, Альва. Но мы стараемся.
   – Я беспокоилась, что вы захотите умыть руки. Вам нужна моя помощь в отмене Протокола?
   – На самом деле я позвонила не поэтому. Мы собираемся отправить им помощь. Пока у нас нет образцов, с которыми можно работать, но, как только мы получим их, я пошлю одеяла и продовольствие. И медикаменты, если будет возможно. Все, что потребуется.
   – Хорошо. Вероятно, вам удастся спасти некоторых из них. Что нужно от меня?
   – Совет. Я получу формулы; кто возьмется синтезировать пищу?
   – Бесплатно?
   – Скорее всего. Я попытаюсь выжать из Академии какую-нибудь сумму, но сомневаюсь в успехе.
   – Лучше всего обратиться в «Холлинс и Граут». Поговорите там с Эдди Кумминсом.
   – Как мне его найти?
   – Позвоните в их офис. Скажите, что говорили со мной. Что я сочту это личным одолжением. Вообще-то, подождите до завтра, я попытаюсь сама связаться с ним и все обговорить. Вы не представляете, что вам может понадобиться, так ведь?
   – Сейчас нет.
   – Хорошо. Посмотрим, что я смогу сделать. Если я вам не перезвоню, свяжитесь со мной завтра после обеда. По вашему времени.
 
   На три часа была назначена встреча с преподобным Джорджем Кристофером, магистром гуманитарных наук, доктором богословия. Он представлял Миссионерский совет Церкви Откровения. Его группа в настоящее время была самой многочисленной и могущественной среди фундаменталистских организаций Северо-Американского Союза.
   Кристофер как будто сошел со страниц Натаниэля Готорна. Высокий, суровый, набожный, глаза постоянно устремлены вверх, будто он общается с искусственным спутником Земли. Манера растягивать слова, приобретенная на протяжении долгих лет за кафедрой проповедника, наводила на мысль о людях, у которых в слове Богдва слога. Кристофер был бледным, с костлявым лицом и длинным носом. Он сказал, что очень рад видеть Хатч, что, по его мнению, в иерархии Академии не хватало свежей молодой крови, и намекнул, что хорошо знаком с Асквитом.
   Это соответствовало истине. Разумеется, Церковь не была спонсором, но имела влияние на тех людей, которые ими были. Преподобный Кристофер был частым гостем на загородной вилле Асквита в Чесапикском заливе.
   – Майкл молодец, – произнес магистр. – Провернул огромную работу в Академии.
   – Да, – согласилась Хатч, гадая, не предусмотрено ли особое наказание за ложь представителю духовенства. – Он очень много трудится.
   Кристофер устроился в кресле, удобно разместив длинные ноги, прилаживая улыбку, поправляя свою ауру.
   – Мисс Хатчинс, нас беспокоит судьба аборигенов Лукаута. – Преподобный тщательно выговорил слова – Скажите, эта планета действительно так называется?
   – Нет. У нее есть только номер.
   – Ну, неважно. Нас это беспокоит.
   – Так же, как и нас, ваше преподобие.
   – Да. Конечно. Можно ли предотвратить катастрофу?
   – Скорее всего нет. Но мы попробуем. Однако непохоже, что у нас много шансов.
   Он кивнул, как бы подразумевая, что это характерно для людей.
   – Мы попросим наших прихожан помолиться.
   – Спасибо. Небольшое божественное вмешательство нам бы не помешало.
   Он взглянул вверх, разыскал глазами свой спутник, и снова кивнул.
   – Интересно, размышляли ли вы над возникновением облаков? Кто их послал?
   Хатч затрясло. Кто? Да какая разница?По правде говоря, в редкий день она не задумывалась об этом – с того страшного дня тридцать лет назад, когда увидела первое облако, набросившееся на Дельту, после того как они с Фрэнком Карсоном вырезали несколько квадратов, желая приманить его. И облако мигом объявилось.
   – Многие праведные люди знают, с чем это связано, – заявил преподобный. – Они видели облака и точно знают, что происходит.
   – И что же?
   – Господь теряет терпение.
   Хатч не нашлась, что ответить, поэтому просто откашлялась.
   – Понимаю, как это звучит для вас, мисс Хатчинс. Могу я называть вас Присциллой?
   – Конечно.
   – Я понимаю, как это звучит для вас, Присцилла. Но должен признаться, что и мне было сложно понять, для чего Господь создал такие объекты.
   – Они могут быть объектами искусственного происхождения, ваше преподобие.
   – Возможно. Сложно понять как, но я могу предположить. Знаете, я ведь не физик. – Кристофер произнес это так, будто его легко было принять за физика. – Когда вы получите ответ, пожалуйста, известите меня. А сейчас, я должен объяснить вам, что, по моему мнению, они такое.
   – Что же?
   – Испытание.
   – Довольно суровое испытание.
   – И до этого были суровые испытания.
   Да, Хатч не могла этого отрицать. Войны, голод, геноцид. Этот жестокий мир.
   – Я бы хотела узнать, что я могу сделать для вас, ваше преподобие?
   – Конечно. – Он поменял положение ног и пристально посмотрел на Хатч, и она поняла, что он решает, насколько откровенным может быть. – Вы ведь неверующая, правда?
   Хатч не знала. Иногда она почти чувствовала присутствие высшей силы. Иногда все казалось безнадежным, и она молила о помощи. То, что она сидела сейчас в этом кабинете, свидетельствовало: ее молитвы были услышаны. Или ей просто повезло.
   – Нет, – наконец сказала она. – Мне все представляется вполне механистично.
   – Хорошо. Это честный ответ. Но я хочу, чтобы вы на минуту представили, что значит быть верующим, тем, кто по-настоящему верит в Создателя. Кто твердо верит, что есть суд Божий, что однажды мы все предстанем перед Творцом и отчитаемся за нашу жизнь. – В его голосе послышалась тщательно отмеренная страстность. – Подумайте, эта жизнь – лишь намек на то, что ждет за ней. – Он перевел дух. – Присцилла, знают ли эти создания о Боге?
   В первую секунду Хатч подумала, что он говорит о сотрудниках Академии.
   – Гумпы? – спросила она. – У нас еще нет никакой информации о них, ваше преподобие.
   Он посмотрел мимо нее на окно, разглядывая шторы.
   – Их ждет уничтожение, а у них, вероятно, даже нет утешения в знании о любящем Боге.
   – Они могли бы возразить, что, если бы любящий Бог существовал, не было бы уничтожения.
   – Да, – кивнул он, – вы рассуждали бы именно так.
   Хатч никак не могла взять в толк, к чему он клонит.
   – Преподобный Кристофер, непонятно, что мы можем сделать с их религиозными взглядами.
   – Присцилла, подумайте немного. У них несомненно есть души. Это заметно по их архитектуре. По их городам. И их души в опасности.
   – В данный момент, ваше преподобие, я больше беспокоюсь за их тела.
   – Да, разумеется. – Нотка сочувствия. – Вы поймете, если я скажу, что они могут потерять гораздо больше, чем просто земную жизнь.
   Она с трудом удержалась от замечания, что у гумпов нет земной жизни.
   – Конечно.
   – Дело не терпит отлагательств.
   – Тем не менее...
   – Я хочу отправить миссионеров. Пока есть время. – Он говорил по-прежнему спокойно и сухо. Как будто предлагал заказать пиццу в офис. – Я знаю, вы не согласитесь, Присцилла. Но прошу довериться мне.
   – Протокол не допускает этого, ваше преподобие.
   – Существуют чрезвычайные обстоятельства.
   – Верно. Но о них не объявлено, а у меня нет полномочий выходить за рамки Протокола.
   – Присцилла. Хатч. Вас ведь называют Хатч, не так ли?
   – Да, так меня зовут друзья.
   – Хатч, я прошу вас проявить смелость. Поступить по совести. – Казалось, он сейчас расплачется. – Если понадобится, Церковь вас полностью поддержит.
    Точно. Именно то, что сейчас требуется гумпам, – услышать о геенне огненной и проклятии.
   – Простите, ваше преподобие. – Она встала, жестом давая понять, что встреча закончена. – Жаль, что не могу вам помочь.
   Он поднялся, явно разочарованный.
   – Вы могли бы обговорить это с Майклом.
   – У него также связаны руки.
   – Тогда мне придется обратиться в высшие инстанции.
   Хатч показалось, что два последних слова были с большой буквы.
 
   Джош Кепплер представлял «Айленд Спешалтиз», крупную фирму, занимающуюся информацией, банковским делом, продюсированием и розничной торговлей. Плюс, возможно, чем-то еще, о чем Хатч сейчас не могла вспомнить.
   Каждый, кто записывается на встречу с руководителем миссиями, должен без обиняков назвать цель своего визита. Хатч предполагала, что комиссар выдвигал то же требование, но если так, то ее он не поставил об этом в известность. День затягивался, и она не могла представить, что же такое должен сказать Кепплер, чтобы заинтересовать ее.
   – Стильная бижутерия, – сказал он.
   – Прошу прощения?
   – Гумпы носят много стильной бижутерии. Очень красивой. Что-то вроде раннего египетского стиля.
   – Извините. Кажется, я не понимаю.
   – Оригинальные изделия разойдутся среди коллекционеров за бешеные деньги.
   – Почему? Никого же не интересует, что носят ноки.
   – Ноки никому не нравятся. Люди любят гумпов. Ну или полюбят, когда мы запустим свою кампанию. Да и вообще от гумпов скоро останется мокрое место. Это привносит ностальгический оттенок. Их фенечки станут реликвиями.
   Кепплер был одет в белый пиджак и широкие брюки и носил усы (растительность на лице опять начинала входить в моду после долгого забвения), что ему не шло. Если добавить к перечисленному близко посаженные темные глаза, аккуратный прямой пробор и вымученную улыбку, перед вами оказывался неудачливый мошенник. Или незадачливый ловелас. «А не завалиться ли нам ко мне на хату сегодня вечерком, крошка?»
   – То есть «Айленд Спешалтиз»...
   – Мы отправляем корабль. Он вылетает примерно через неделю. Не беспокойтесь. Мы обо всем позаботимся и не будем путаться под ногами. – У него была папка, которую он открыл и положил перед Хатч. – Вот официальное уведомление. Согласно требованию закона.
   – Дайте разобраться, – проговорила она. – Вы посылаете корабль на Лукаут. И собираетесь...
   – Совершить небольшой обмен.
   – А почему бы просто не скопировать их украшения? Вам же точно известно, как они выглядят.
   – Подлинность, мисс Хатчинс. Вот в чем ценность. Каждый предмет будет иметь сертификат подлинности.
   – Ничего не выйдет. – Хатч отодвинула документ, даже не взглянув на него.
   – Почему нет?
   – Во-первых, Лукаут находится под покровительством Академии. Потребуется разрешение.
   – Мы не думали, что с этим возникнут проблемы.
   – Уже возникли. Во-вторых, это нарушение Протокола.
   – Согласны.
   – Что вы имеете в виду?
   – Мы считаем, что в суде это не пройдет. Протокол еще ни разу не подвергался проверке, мисс Хатчинс. Почему кто-то вообразил, будто юрисдикция гаагского суда распространяется дальше альфы Центавра?
    Да, тут он, вероятно, прав. Особенно, если Академия фактически признает его правоту, приняв уведомление «Айленд Спешалтиз».
   – Забудьте, – посоветовала она.
   Кеплер неестественно улыбнулся ей одними губами.
   – Мисс Хатчинс, наше предложение означает значительную финансовую выгоду для Академии. – Он наклонил голову, показывая, что «Айленд Спешалтиз» готовы купить не только всю Академию, но и саму Хатч.
   – Хотела бы я узнать вот что, – проговорила она, – может быть, облако – меньшее из зол для гумпов?
   У Кеплера все еще было такое выражение лица, будто он изо всех сил пытается подружиться с Хатч. Он ухмыльнулся ее шутке. Легко сбросил улыбку, показывая, что не обиделся.
   – Никто не пострадает, – сказал он. – И все у нас выйдет чудненько.
   – Мистер Кепплер, если ваши люди покажутся вблизи Лукаута, мы примем меры для защиты наших прерогатив.
   – Что конкретно это означает?
   – Попробуйте сунуться туда, узнаете. – На самом деле она знала, что им не удастся заполучить сверхсветовик для такого путешествия, пока они не докажут одобрение или хотя бы безразличие Академии.
 
   Комиссар считал пиар основной обязанностью. Эрик Сэмюэлс, начальник отдела по связям с общественностью, обычно проводил пресс-конференцию каждую пятницу в четыре. Около четырех Хатч услышала, как он бодро приветствовал Марию – и вот уже влетел в кабинет, оживленный и бодрый, притворился, что удивлен, увидев Хатч за столом, и пошутил, что никогда еще комиссар не выглядел лучше.
   Эрик хотел, чтобы Хатч подписала пару пресс-релизов по маловажным вопросам. Ее удивило, что он не уполномочен распространять их от своего имени. На следующей неделе в Академии ожидался визит светила мировой физики, и Эрик хотел сделать из этого Событие. В библиотеке, в крыле Джорджа Хакетта, были обнаружены новые артефакты. (Эта новость вызвала у нее приступ боли. Тридцать лет назад Джордж похитил ее сердце, а затем погиб.) Дальше следовало объявление о новом программном обеспечении, установленном ради вящего удобства посетителей во всех корпусах Академии.
   – Хорошо. – Она размашисто подписала документы. Ей нравилось ощущение власти. – Отлично.
   – Майкл ничего не оставлял для меня? – спросил Эрик. – Знаете, о гумпах? Сегодня на меня будут наседать по поводу Лукаута. – Сэмюэлс, высокий, рослый, был бы очень хорош собой, если бы не впечатление, что у него не все дома. Правда заключалась в том, что рассеянным он не был, просто так выглядел.
   – Нет, – сказала Хатч. – Майкл ничего не оставил. Но кое-что есть у меня.
   – О? – Эрик как будто заподозрил, что она собирается дать ему какое-то задание. – Что это?
   Хатч включила проектор, и посреди кабинета появился гумп.
   – Ее зовут Тили.
   – Правда?
   – Да нет. На самом деле мы не знаем, как ее зовут. – Хатч сменила изображение, и они очутились на одной из улиц города с храмом. Гумпы были повсюду. За прилавками магазинов, стояли и разговаривали, ехали верхом на животных, которые были одновременно некрасивыми и привлекательными (как бульдог или носорог). Маленькие гумпы с криками гонялись за подпрыгивающим мячом.
   – Чудесно, – произнес Эрик.
   – Правда, милые?
   – Сколько у нас такого материала?
   Хатч отключила звук, вынула диск и протянула ему.
   – Столько, сколько им захочется.
   – Да, прессе это понравится.
   «Более того, – подумала она. – Если публика отреагирует так, как я предполагаю, правительству будет очень сложно постановить, что от гумпов больше неприятностей, чем выгоды, и отказаться от их спасения».

* * *

   Под конец дня Хатч забрела в лабораторию. Гарольд был в кабинете, собирался уходить.
   – Есть что-нибудь новенькое о тьюках? – спросила она.
   – Да, – ответил он. – У нас еще один.
   – Неужели?
   – Опять у Каубелл.
   – И это опять не была звезда?
   – Он уже зажегся, когда «Метеоролог» начал работать. А до этого мы получали не очень хорошее изображение этой зоны, так что трудно сказать. Но это тьюк. Спектрограмма не врет. Между прочим, один из старых тьюков погас.
   – Неплохо.
   – Тот, который погас: мы не знаем, долго ли он был активен, потому что не имеем понятия, когда он зажегся. Возможно, за пару недель до того, как включился модуль наблюдения. – Гарольд принялся стряхивать с пиджака мнимые соринки. Наконец остановился. – В этом есть что-то странное. В том, как они гаснут. Как правило, настоящая сверхновая гаснет постепенно. Она может пару раз за какой-то определенный период снова вспыхнуть. Еще немного посветить. Но эти штуки... – Он искал нужное слово. – Они просто сгорают. Гаснут и больше не дают о себе знать.
   – Как будто выключили свет?
   – Да. Именно так. – Он нахмурился. – Снаружи холодно?
   Хатч не была на улице с утра.
   – Не знаю, – призналась она.
   – Есть еще кое-что. – У Гарольда был довольный, озадаченный, изумленный вид. – Облака имеют тенденцию передвигаться волнами.
   – Это уже не новость, Гарольд.
   – Иногда это не так, но те, за которыми мы наблюдали, обычно перемещаются именно так. И вот что интересно: мы обнаружили несколько облаков рядом с тьюками. Если предположить, что они двигались волнами, то как минимум четыре тьюка, а возможно и все возникли вдоль фронта волн.
   Хатч смотрела на него, пытаясь понять, в чем тут суть.
   – Вы имеете в виду, что все это атаки? Мы видим, как взрываются миры?
   – Нет. – Гарольд покачал головой. – Ничего подобного. Для этого высвобождается слишком большое количество энергии. Я имею в виду только то, что сказал: где бы ни случился такой взрыв, мы почти на сто процентов уверены, что там находилось облако.
   – Никаких мыслей, что же происходит?
   – Ну, всегда очень полезно уметь увязывать одно с другим. Это исключает лишние варианты. – Он улыбнулся почти весело. – Вчера вечером я бродил по Джорджтаунской галерее... – Он что-то искал в карманах. Перчатки. Куда он подевал перчатки? Гарольд задумался. Он нашел их в ящике стола, наморщил лоб, недоумевая, как они туда попали, и надел. Кажется, он уже забыл о Джорджтаунской галерее.
   – И?.. – напомнила Хатч.
   – О чем я говорил?
   – О Джорджтаунской галерее.
   – А, да. У меня возникло соображение, чем могут быть Омеги.
   У нее перехватило дыхание. Выкладывай. Поделись.
   – Это только идея, – заметил Гарольд. Он взглянул на часы и попытался протиснуться мимо нее. – Хатч, я опаздываю на ужин. Дайте мне немного подумать, и я расскажу.
   Она схватила его за руку.
   – Погодите, Гарольд. Вы не можете вот так уйти. Вы действительно что-то выяснили?
   – Дайте мне пару дней. Мне нужно кое-что подсчитать. Получить больше данных. Если я получу то, что ищу, я объясню вам, чем они могут быть.

Из библиотечного архива

   «Итак, идите и научите все народы...» Требование Евангелия стало уже не столь ясным. Считать ли тех, кого мы называем гумпами, народом в библейском смысле? Действительно ли они, подобно нам, духовные существа? Можно ли сказать, что у них есть души?
   В третий раз за последнее время мы сталкиваемся с проблемой инопланетного разума, с существами, которые, кажется, наделены нравственностью и поэтому могут считаться детьми Божьими. До настоящего времени мы медлили, делали вид, что нас это не касается, избегали вопроса, который неоспоримо стоит перед нами: было ли Распятие уникальным событием? Имеет ли оно отношение только к тем, кто рожден от земных матерей? Или распространяется на все миры, до которых могут долететь сыны Адама?
   Что же следует делать конкретно? Это нелегкий вопрос, и мы должны признаться, что не можем найти готового ответа в Писании. Мы стоим на распутье. И пока мы рассуждаем, как поступить, мы напомним тем, кто, облеченный властью принять решение, медлил более тридцати лет с момента первого открытия на Инакадемире, что отказ от действий – тоже решение. Пока мы тянем время, облако приближается к гумпам. Вся христианская община смотрит на нас. И, возможно, какой бы прецедент ни был создан в ближайшие месяцы, он определит направление миссионерской деятельности в будущем. Если мы в самом деле решим, что Евангелия неприменимы за пределами Земли, мы должны заявить об этом громко и открыто, сопроводив объяснением причин. С другой стороны, если они применимы, мы должны действовать. И поскорей. Время идет.

«Христианство сегодня». Апрель 2234 года.

8

Космическая станция Союза. Пятница, 14 марта

   Хатч тихо сидела в последнем ряду в конференц-зале, пока Коллингдэйл говорил со своей командой. Их было двадцать пять: ксенологи, социологи, математики и техники. А в первую очередь команда из двенадцати лингвистов, чьей задачей будет интерпретация сырого материала, отправленного командой «Дженкинса», и овладение языком гумпов.
   За смотровыми окнами виднелся «Калиф Аль-Джахани», один из старейших кораблей Академии, и Хатч с опаской вспомнила о предостережении инженера. «Скорее всего обойдется, но никаких гарантий». Коллингдэйла это не обрадовало. Однако он принял реальное положение вещей, и эту информацию передали добровольцам. Ни один не отказался от участия.
   Дэвид говорил им, что планирует открыть новый мир и рад, что они с ним.
   – Я попросила «Дженкинс» сделать как можно больше записей, – утром сказала Хатч Коллингдэйлу. – Они собираются разместить камеры и микрофоны везде, где можно. Я посоветовала им не думать о Протоколе и особенно не волноваться, если только туземцы не проявят враждебность. В этом случае они просто затаятся до тех пор, пока вы туда не доберетесь.
   – Если они проявят враждебность, – заметил Коллингдэйл, – вряд ли мы сможем много сделать для них.
   В связи с этим вновь встал вопрос оборудования. С каким количеством камер работать группе «Дженкинса»? Их не могло быть много. Они продолжали текущее наблюдение и при обычных обстоятельствах использовали мало записывающих устройств. Им придется что-то соорудить своими руками. В любом случае, камер у них слишком мало.
   Хатч распорядилась отправить на «Дженкинс» посылку с несколькими светоотклонителями, включая главную установку, которая могла бы скрыть посадочный модуль. Однако эту посылку доставят через несколько недель. Таким образом, в оставшееся время выполнение задачи зависело от находчивости Джека Марковера. Хатч знала его: в данной ситуации лучшего человека было не найти.
   Коллингдэйл, конечно, уже поговорил с каждым членом команды отдельно. Но впервые они собрались вместе. Хатч понравилось, что он отказался от использования термина «гумпы».
   Это снова заставило ее вернуться к вопросу о правильном названии. Если бы Лукаут был виден с Земли, он находился бы в созвездии Дракона. Но «драконцы» категорически не подходило. Еще неподалеку была туманность Гантелей, но это тоже ничего не давало. В конце концов, понимая, что не может контролировать это, и слыша в СМИ бесконечные разговоры о гумпах, Хатч отложила этот вопрос. Было уже поздно.
   Коллингдэйл закончил вступительную речь, содержавшую в основном ознакомление с ситуацией и «добро пожаловать на борт». Он предложил экспедиции готовиться к отлету, но попросил лингвистов ненадолго задержаться. По мнению Хатч, они были сердцем операции. И ей приятно было видеть их энтузиазм.
   Руководителем группы была Джуди Стернберг из Израиля, специалист по взаимосвязям языка и культуры, прирожденный лидер. Дэвид представил ее, и она произнесла именно те слова, которые требовались. Она гордится тем, что будет работать с ними. Это возможность сделать огромный вклад. Она уверена, они отлично справятся.
   Джуди была одного роста с Хатч, но с величественной осанкой.
   – Леди и джентльмены, – сказала Стернберг в заключение, – мы отправляемся спасать гумпов. Но прежде мы сами должны стать гумпами.
    Вот и пытайся избавиться от этого слова. Как бы Хатч хотела, чтобы Джек Марковер во время первых передач использовал другое слово.
   Коллингдэйл поблагодарил Джуди и пожал ей руку.
   – По дороге к Лукауту, – обратился он к лингвистам, – мы собираемся проникнуть в их язык. Овладеть им. А когда доберемся, предупредим местное население о приближающейся опасности. Мы поможем им укрыться в горах. – Тут он позволил себе улыбнуться. – Поможем. Если потребуется, будем с ними. Сделаем все необходимое, чтобы спасти их задницы.
   Один из слушателей поднял руку. Хатч вспомнила его по анкете: Валентино Скарпелло из Венеции.
   – Как мы сделаем это? – спросил он. – С чего вы взяли, что они нам поверят?
   У Валентино была ослепительная улыбка и внешность популярного актера. У половины женщин в группе уже текли слюнки.