— Раньше ты боялась воды, — заметил Виктор. — Помнишь, как я учил тебя плавать?
   Она поморщилась от воспоминания:
   — Ты обошелся со мной жестоко.
   — Разумеется. Ты не хотела учиться. Ты и на велосипеде не хотела учиться кататься. И стрелять. Но я настоял.
   — Да, это уж точно.
   Случай с велосипедом был самым ужасным. Она вся изранилась, разбила колени в кровь, ревела, но Виктор был беспощаден. Он заставлял раз за разом залезать на эту отвратительную вещь, пока она наконец не освоила велосипед. С плаванием было то же самое. Она чуть не захлебнулась тогда.
   Но не утонула. И научилась. Она даже научилась стрелять из пистолета, несмотря на этот ужасный шум, болезненную отдачу и синяки, которые оставались после этого на ее маленьких нежных руках. Насилие, которым все это сопровождалось, пугало ее, но она научилась всему. Он попросту не оставил ей выбора.
   Она отвернулась от воды и встретилась взглядом с Виктором.
   — Ты считал, что это твой долг — сделать меня сильнее, — сказала она.
   — Питер и Аликс были слишком мягкими и ленивыми, — объяснил Виктор. — Если бы я оставил все на волю твоих родителей, то ты выросла бы законченной трусихой.
   Это было правдой. Ей требовалось поблагодарить Виктора за то чувство наслаждения, которое она познала, когда освоила велосипед. А когда она вынырнула после своего первого прыжка в воду, Виктор аплодировал ей и велел повторять до тех пор, пока техника не станет лучше.
   Аликс и отец даже не удосужились прийти и посмотреть.
   Она снова обернулась к воде, ошеломленная воспоминаниями. Когда она была ребенком, она боялась и боготворила Виктора. Он был совершенно непредсказуемым. Требовательным и насмешливым. Иногда жестоким, иногда добрым. Всегда пылким и притягательным. Полная противоположность ее затерянному в своих мечтах, текущему по течению, погруженному в размышления отцу, потягивающему коньяк.
   — Какое-то время я боялся, что воспитание твоей матери возобладало.
   — В чем?
   — В том, что ты едва не превратилась в беспомощную трусиху. Но ей не удалось. Гены Лазара взяли свое. Ей не удалось.
   В его серых глазах светилась гордость. Он читал ее как открытую книгу, словно ее мысли проецировались на широкий экран. Он понимал ее, как никто другой. И что-то внутри ее отвечало на это. А остальная ее часть замерла испуганно. Она не могла допустить, чтобы этот человек что-то значил для нее, или связать себя с ним каким бы то ни было образом. Не после того, что он сделал. Она стала искать способ избавиться от наваждения.
   — А где захоронен мой отец, Виктор?
   — Я все ждал, когда ты это спросишь. Он похоронен здесь.
   — На этом острове?
   — Его кремировали. Я захоронил его прах и воздвиг надгробную плиту, — сказал Виктор. — Пойдем, я покажу тебе.
   Она не была готова предстать перед могилой отца в компании Виктора, но никакой возможности избежать этого не было. Она пошла за дядей по извилистой каменистой тропе, которая вела на вершину утеса, возвышающегося над островом. Среди скал обнаружилась скрытая от глаз и ветров маленькая долина. Она была покрыта зеленым мхом. Деревьев не было вовсе. Посреди этой расщелины стоял черный мраморный обелиск.
   Точь-в-точь как в ее сне.
   Она уставилась на надгробие, ожидая, что из букв, высеченных на камне, вот-вот начнет сочиться кровь.
   — Все хорошо, Рейн? Ты вдруг побледнела.
   — Мне снилось это место, — сказала она, задыхаясь. Глаза Виктора блеснули.
   — Так, значит, у тебя тоже это бывает?
   — Что бывает?
   — Сновидения. Это фамильная особенность Лазаров. Твоя мать никогда не рассказывала тебе об этом?
   Она покачала головой. Мать жаловалась врачам на кошмары дочери до тех пор, пока Рейн не научилась молчать о своих снах.
   — У меня бывают такие сны, — продолжал Виктор. — У твоей бабушки они тоже были. Живые, повторяющиеся сны. Иногда о будущем, иногда о прошлом. Мне всегда было любопытно, передалось ли тебе это от меня по наследству.
   — От тебя? Мне? — спросила Рейн удивленно.
   — Конечно. Тебе от меня. Мне казалось, что такая смышленая девочка, как ты, сама должна догадаться об этом.
   Он терпеливо ждал, пока она придет в себя. Наконец она заговорила, запинаясь:
   — Ты хочешь сказать, что ты… что моя мать…
   — У твоей матери много тайн.
   Ей казалось, что под ней разверзлась земля. — Ты ее соблазнил? Виктор фыркнул.
   — Я бы не стал это так называть. Соблазнение предполагает какие-то усилия со стороны того, кто соблазняет.
   Рейн была так шокирована, что даже не заметила оскорбления в адрес своей матери.
   — А ты уверен? Виктор пожал плечами:
   — С Аликс ни в чем нельзя быть уверенным, но учитывая твои сны и то, как ты выглядишь, ты определенно либо от меня, либо от Питера. И я лично убежден, что ты от меня. Я это чувствую.
   Слова собственника. Они вибрировали в ее голове.
   — Почему?
   Он нетерпеливо взмахнул рукой.
   — Она красивая женщина, — сказал он обыденно. — И я хотел доказать свое превосходство над Питером. Не то чтобы это удалось или была какая-то необходимость. Мы были слишком разными. Я и так его испортил. Все время делал за него грязную работу. И это была ошибка. Я надеялся уберечь его от темной стороны жизни. Но это не сработало. Он все равно столкнулся с ней. Он нашел Аликс.
   Она протестующе вскинула руки:
   — Виктор…
   — Ему нужен был кто-то, кому бы понравилась его чувствительность. — Лицо Виктора вспыхнуло гневом. — А не жадная до денег дрянь, которая раздвигает ноги перед каждым, кто готов ублажать ее.
   — Довольно! — закричала Рейн Он отпрянул, шокированный ее тоном. Она заставила себя не отвести взгляда от его горящих глаз, напуганная своей наглостью.
   — Я не потерплю, чтобы так говорили о моей матери. Виктор поаплодировал ей:
   — Браво, Катя. Если бы это был тест, ты бы его прошла с легкостью. Аликс не заслуживает такой преданной дочери.
   — Меня зовут Рейн. И пожалуйста, не говори больше об Аликс.
   Виктор изучал ее лицо с минуту.
   — Это место, похоже, расстраивает тебя, — заметил он. — Давай вернемся в дом.
   Она снова пошла за ним по тропе. Снова и снова она прокручивала в голове его слова, но они никак не укладывались в ее сознании.
   Тропа привела к веранде, которая примыкала к задней стене дома. Он открыл перед ней дверь и жестом предложил следовать за ним вниз по лестнице.
   — Я обещал показать тебе мою коллекцию, — сказал он. — Хранилище в подвале. После тебя, дорогая.
   Маленький маячок в кармане жег ей руку. Она подумала о замке Синей Бороды, и живот у нее свело от страха. Она приказала себе не думать об этом. Надо просто сделать все правильно! Она плавала с акулами, зажав кинжал в зубах. Она пообещала Сету Она должна как минимум попытаться.
   Виктор открыл крышку пульта управления на стене рядом с бронированной дверью и набрал несколько цифр.
   — Кстати, это мне напомнило кое о чем, — пробормотал он. — Сегодня утром я сменил личный код доступа к компьютеру.
   Рейн кивнула из вежливости.
   — Одно слово. Минимум четыре буквы. Максимум десять. Ключевое слово… что я хочу от тебя.
   Она недоуменно посмотрела на него:
   — Ты хочешь сказать, что говоришь мне часть кода? И чего ты ждешь от меня дальше?
   Он фыркнул.
   — Я тебя умоляю. Мне казалось, что ты знаешь меня лучше. Если я тебе скажу весь код, то это ничего не даст ни тебе, ни мне. — Он мечтательно улыбнулся. — А если ты вычислишь его сама, то будешь знать все.
   Он набрал еще несколько цифр. Замок щелкнул, и тяжелая бронированная дверь медленно открылась.
   — Прошу, — сказал Виктор.
   Она вошла в комнату. Воздух, созданный совершенной системой климат-контроля, сомкнулся вокруг нее в собственническом объятии.
 
   Виктор вернул стилет шестнадцатого века к остальным ножам и кинжалам. Он снял с верхней полки деревянный ящик и положил его на стол.
   — Мне сказали, что этой рапирой нанесли смертельный удар в семнадцатом веке во Франции, — сообщил он. — Дуэль состоялась из-за неверной жены, если верить документу. Придя в ярость, обманутый муж заколол этим клинком обоих: и жену, и ее любовника. Часто такие истории сочиняют, чтобы поднять цену на лот, но в данном случае у меня есть причины доверять бумагам. Документы, подтверждающие правду, хранились в архивах Лувра, но для денег нет границ.
   Виктор внимательно наблюдал за ее реакцией, когда она читала древний вердикт, держа в дрожащих руках. Она не могла не быть его отпрыском. Ее сны были серьезным доказательством.
   Она осторожно передала ему бумагу.
   — Да, — сказала она, убедившись. — Я думаю, это правда.
   Она тоже чувствовала все, как и он. Это не должно было иметь значения, но имело. Какое это удовольствие — показывать свои сокровища тому, кто действительно способен их оценить.
   — Ты ведь чувствуешь это, не так ли? — Он протянул руку к рапире.
   Рейн избавилась от холодного оружия с видимым облегчением.
   — Что чувствую?
   — Пятно. Я бы сказал «энергетику», но этот термин так затаскали парапсихологи новой эры, что он потерял смысл.
   — Я что-то не очень тебя понимаю. Он похлопал ее по плечу.
   — Ты поймешь, моя дорогая. Если тебе снятся сны, то и остальное тоже придет. Это цена, которую ты платишь за то, что родилась с фамилией Лазар.
   — Я уже расплатилась сполна, — прошептала она. Он безжалостно посмеялся над ней:
   — Не ной. У власти всегда есть цена. И ты должна научиться пользоваться властью, чтобы ценить ее дары.
   Она посмотрела на него с сомнением в глазах.
   — А от дурных снов есть какой-то толк?
   После недолгого колебания он достал из кармана связку ключей. Он открыл замок и достал из ящика черный пластмассовый чемоданчик.
   — Знания — это всегда сила, если у тебя хватает мужества посмотреть правде в глаза, — сказал он и положил чемоданчик на стол. — Взгляни на это. Это мое последнее приобретение. Мне интересно, какой эффект эта вещица произведет на тебя. Она не древняя и отнюдь не красивая. И даже не редкая в отличие от других предметов моей коллекции.
   — Тогда зачем она тебе?
   — Я приобрел ее не для себя. Это для одного из моих клиентов.
   Рейн засунула руки в карманы.
   — И какая у нее история?
   Он откинул крышку и подтолкнул чемоданчик ближе к ней.
   — Ты мне скажи Очисти свое сознание. И скажи, что всплывет первым.
   Она взглянула на вещь, напуганная и измученная.
   — Пожалуйста, не смотри на меня так, — попросила она, — Я из-за этого нервничаю.
   — Прости. — Он отступил на шаг. Рейн протянула руки и взяла пистолет.
   — Совсем другие ощущения, чем с рапирой. Пятно, как ты говоришь, совсем свежее.
   — Да, — подтвердил он.
   Ее глаза, казалось, ослепли, когда она заглянула сквозь время и пространство. Ему стало ее жаль: так много сразу свалилось на ее плечи. Но ей придется пройти через все это.
   — Женщина была убита. — прошептала она. — Человеком… нет. Тварью. Тварью настолько пустой внутри, что это уже давно не человек. Боже.
   Она согнулась, закашлявшись. Ее всю трясло.
   Виктор помог ей дойти до кресла и сесть в него. Его встревожила ее реакция. Она закрыла лицо руками, ее плечи тряслись, как будто она плакала, но ни звука не было слышно. Он взял с полки стакан и бутылку коньяка и налил ей немного.
   — Катя. Прости. Ты в порядке?
   Она открыла лицо. Он вложил стакан ей в руку, и она сжала его одеревеневшими пальцами.
   — Что это было, Виктор?
   Его поразил ее сухой, жесткий тон и прямолинейность вопроса.
   — Это часть игры, в которую я играю. — сказал он, чувствуя, что оправдывается. — Это краденое орудие убийства. Извини меня, дорогая. Я не хотел тебя расстраивать. Я показал тебе его, чтобы убедиться, что ты можешь чувствовать… — Он остановил себя.
   — Что чувствовать? — Она поставила на столик стакан с коньяком.
   — Пятно, — ответил он.
   — Я это почувствовала, — произнесла она низким голосом. — И надеюсь, что мне никогда больше не придется ничего подобного испытать.
   Он почувствовал приступ вины:
   — Я и не предполагал, что ты такая впечатлительная. Уверяю тебя, я…
   — Твоя игра того не стоит. Что бы она ни значила.
   — То есть?
   — Эта вещь отравляет. — Ее голос властно звенел» даже в этой глухой, звуконепроницаемой комнате.
   Виктор удивился.
   — В средние века аристократы на протяжении многих лет травили себя ядами, чтобы выработать иммунитет ко всему, что им могли подсыпать враги. Со мной случилось то же самое, у меня выработался иммунитет.
   Она покачала головой:
   — У тебя нет такого иммунитета, как ты думаешь. И если ты так любишь смотреть правде в глаза, то посмотри в глаза этому факту. Тебе не стоило держать эту вещь. Что бы ты ни сделал ради того, чтобы раздобыть ее, она этого не стоила. И что бы ты ни планировал с ней сделать, тоже того не стоит.
   Он был так удивлен ее дерзостью, что не сразу нашелся, что сказать.
   — И откуда в тебе этот талант к морализаторству? — спросил он с издевкой в голосе. — Точно не от меня. И уж точно не от Аликс.
   — А может, это все мое? — сказала она. — Может, я сама в себе все это воспитала, без вашей помощи.
   — А-а. Ангел правосудия поднялся из помойной ямы ее прошлого, возносясь над грехами ее лживых, порочных предков-прелюбодеев.
   — Прекрати, Виктор.
   Он захлопнул чемоданчик и убрал его в ящик. Его руки тряслись от гнева. Он не чувствовал такой ярости много лет, с тех пор как Питер…
   Нет. Он не хотел думать о Питере. Он закрыл ящик.
   — Хватит с нас шокирующих признаний на сегодня. Пора передать тебя под охрану твоего нового сторожевого пса. Бог знает, что может с ним случиться, если он забредет в это место греха и порока в поисках тебя.
   — Виктор, прошу тебя, перестань.
   Отчаяние на ее лице пробудило в нем что-то заржавевшее и давно не востребованное, что-то, что лучше было не трогать. От этого он только еще больше разозлился. Он открыл дверь.
   — После тебя, — сказал он холодно.
   Она вышла из комнаты, гордо подняв голову и выпрямив спину.
   Он включил охранную систему и подумал, не сменить ли ему код доступа в компьютер. Хотя, с другой стороны, к чему все это? С таким к нему отношением она никогда не догадается, что это за код.
   Не в этой жизни.

Глава 21

   У него будет возможность допросить ее с пристрастием позже. Сет убеждал себя снова и снова, что не стоит дергать ее, когда она выглядит такой уставшей и подавленной.
   Он предлагал ей укрыться от дождя под навесом лодки, когда они возвращались в город, но она только покачала головой. Она сидела на носу и молча смотрела на проносящуюся мимо воду, не обращая внимания ни на холодный ветер, ни на моросящий дождь. Когда он привязал лодку, она отвергла его помощь и сама сошла на берег. Он начинал нервничать.
   Когда они сели в машину, он завел двигатель и включил обогреватель на полную мощность.
   — Ну и? — потребовал он разъяснений.
   Она сконфуженно пожала плечами.
   Его терпение стало тоньше яичной скорлупы.
   — Эй. — Он помахал рукой перед ее лицом. — Есть кто дома? Рассказывай, что случилось.
   — Все прошло нормально, — сказала она бесцветным голосом. — Я сделала все, как ты хотел.
   Он подозрительно посмотрел на нее.
   — Он сказал тебе, что это пистолет, из которого убили Корасон?
   — Не совсем. — Она отвернулась в сторону. — Это был «вальтер», в целлофановом пакете, помещенный в твердый пластмассовый чемоданчик. Он недавно приобрел его, но не для себя, а для клиента. Он сказал, что это краденое орудие убийства.
   — Что ж, уже неплохо, — пробормотал он с сомнением в голосе.
   — Он сказал мне, что… пятно совсем свежее.
   Он озадаченно смотрел на нее, не понимая, о чем она говорит.
   — Пятно? Какое пятно?
   — Насилия. — Ее лицо напряженно вытянулось.
   — Хм… — выдавил он. — Это все, что он тебе рассказал? Она покачала головой:
   — Я его немного подтолкнула. Я притворилась, будто почувствовала, что из него застрелили женщину. По его реакции я поняла, что так и было, и продолжала в том же духе. Надеюсь, я правильно все сделала?
   Он не мог поверить в свою удачу. В буквальном смысле слова.
   — Ты установила маячок?
   — Да, я воспользовалась моментом. Уверена, он ничего не заметил.
   Он посмотрел на ее испуганное лицо, и сердце его сжалось.
   — В чем же дело? — требовательно спросил он. — Ты должна радоваться. Ты же хочешь прищучить мерзавца, верно?
   — Наверное, — тупо сказала она. — Просто я чувствую…
   — Что?
   Она всплеснула руками.
   — Что я еще глубже погрязла в предательстве и обмане. Меня уже тошнит от всего этого. Я просто хочу быть честной. И чистой. С Виктором. Со всеми.
   Он заскрежетал зубами от ее тона.
   — Кому-то приходится жертвовать своими принципами только для того, чтобы остаться в живых, принцесса.
   — Ах, прошу тебя, не надо. И ты туда же.
   Черт. Она снова плакала, и в этом только его вина. У них не было на это времени. Он попытался обнять ее, но она была холодна как лед. Наконец он оставил эту затею, включил передачу и поехал, чувствуя себя последним придурком. Она сидела и всхлипывала. Ее светлые локоны выбились из-под капюшона. Когда она заметила, что они едут не туда, то встревоженно откинула капюшон назад.
   — Куда ты меня везешь?
   — В безопасное место, — коротко ответил он. Он радовался тому, что она заговорила с ним, несмотря на ее обвинительный тон. Он предпочитал, чтобы она рвала и метала, лишь бы вышла из того коматозного состояния, в котором он увез ее с острова. И уж совсем невыносимо было видеть ее плачущей. Это он ненавидел больше всего.
   — Я хочу домой, Сет. Мне надо побыть одной.
   — И не мечтай. Я не оставлю тебя одну. Не сегодня. Ее глаза вспыхнули.
   — Сет, я вот-вот взорвусь. Вези меня домой. Сейчас же!
   — Это плохая идея. Я чувствую это.
   — Я тоже чувствую, Сет. Последнее время я слишком много чувствую. Но прямо сейчас я хочу оказаться дома, упасть на кровать липом вниз и лежать так долго-долго в полном одиночестве.
   Он выехал на скоростную полосу.
   — Ты можешь лежать и в отеле.
   — Нет, если ты будешь рядом. Ты занимаешь слишком много места, Сет Маккей. Нет. Разворачивай эту чертову машину и вези меня домой.
   — Ты бесишься из-за того, что предала любимого дядюшку? После того как он подарил тебе такое замечательное ожерелье?
   Она сжала кулаки, и костяшки пальцев ее побелели.
   — Маккей, не зли меня.
   — Что, правда глаза колет? — Он не смог совладать с насмешливым тоном. — Виктор, может, и твой дядя, может, он богатый и всемогущий, может, он обращается с тобой как с принцессой, но он подонок и убийца, и он получит по полной программе. Так что если у тебя приступ совести, попридержи его. Подожди, пока мы приедем в отель. Можешь посидеть в ванной — там я тебя не увижу.
   — Ну и ладно. — Она отстегнула ремень безопасности и открыла дверь. Он ударил по тормозам и вильнул к тротуару. Он был слишком занят управлением на скользкой дороге, чтобы схватить ее.
   — Ты куда это собралась?
   — Туда, где ты меня не увидишь.
   Рейн захлопнула за собой дверцу и пошла через дорогу. Горел зеленый сигнал светофора, и машины протяжно загудели. Ему пришлось тронуться. Он пытался следить за ее серой фигурой в зеркало заднего вида. Она добралась до разграничительного бордюра и пошла через полосу встречного движения.
   Он потерял ее из виду. Непросто было перебраться на левую сторону, чтобы развернуться: был час пик. Когда он сумел развернуться, она уже исчезла.
   Он заорал на лобовое стекло, и водители по соседству нервно поглядывали в его сторону. Один из таких соседей разговаривал по сотовому телефону, и Сет вспомнил о своем. Он набрал номер Коннора.
   Коннор поднял трубку сразу же.
   — Ты куда пропал? — заорал он. — Я тебе уже шесть сообщений послал. Давай дуй сюда…
   — Коннор, сделай мне одолжение. Включи инфракрасные камеры в доме Рейн. И не спускай с них глаз, пока я не приеду туда.
   Последовала озадаченная тишина.
   — Дела, видимо, очень плохи, раз ты назвал меня Коннором, — тихо произнес Макклауд.
   — Хватит чепуху молоть.
   — Ладно, понял, — сказал Коннор деловым тоном. — Позже поговорим.
   Макклауд повесил трубку. Сет протянул руку и достал из бардачка монитор. Вот она, в нескольких кварталах впереди. Он бросил монитор на колени и сосредоточился на вождении. Он гнал как сумасшедший, благо у него было много практики в этом ремесле. Он кинул машину в гущу потока, маневрируя. Раздались возмущенные гудки. Оставалось только надеяться, что полицейские не засекут его.
   Зазвонил мобильный телефон. Желудок опустился так низко, как еще никогда не опускался.
   — Да?
   — На Темплтон-стрит готовятся маски-шоу, — раздался голос Коннора. — Твою дамочку поджидают в гараже с пушками. Ты ближе всех. Рви туда.
 
   Она надеялась, что стоит ей избавиться от насмешек Сета, и ей станет легче. Сюрприз, сюрприз… стало только хуже.
   Она дрожала на заднем сиденье такси. Она успела вымокнуть до нитки, пока бежала под навес автобусной остановки. Туфли от Прада хлюпали оттого, что она бежала по лужам, но она не замечала холода. Она вообще не могла адекватно воспринимать окружающий мир, она все еще думала о признании Виктора.
   Ее отец? Как это может быть?
   Одно она знала наверняка. Она не могла сознаться в этом Сету. Даже на новость о том, что она племянница Виктора, он и то неадекватно отреагировал. Она с ужасом представила себе, что с ним случится, когда он узнает, что Виктор ее отец.
   Она уставилась на размытые огни улиц за стеклом автомобиля, надеясь, что Сет не притащится сегодня к ней домой. У нее не было сил спорить с ним. Она не могла забыть шок, вызванный прикосновением к пистолету, из которого застрелили Корасон.
   Она сказала Сету, что разыграла свою реакцию, но она обманула его. Пистолет вибрировал в ее руке, как пойманный в ловушку зверь. Обжигающий и холодный одновременно. Она обняла руками талию и постаралась думать о чем-то другом.
   Об орлах, — парящих в безоблачном небе, о сияющих снежных вершинах, о безграничном океане.
   Но ни один из образов не смог вытеснить из ее сознания кровь на белом ковре и душераздирающий крик. О Боже. Она схватилась за живот, гадая о том, как долго это будет ее мучить. Это было хуже, чем сон, потому что нельзя было проснуться. Оставалось только сжать зубы и терпеть.
   После происшествия на Стоун-Айленде все ее существо, словно радио, настроилось на какую-то новую, ужасающую частоту. Слишком много информации свалилось на нее. Хотя она и пыталась убедить себя, что все дело в ее разыгравшемся воображении. Но как бы она ни старалась поверить в это, в ее голове раздавались лишь саркастические смешки.
   Она была дочерью Виктора. Ей придется мстить отцу за дядю, и по-другому это не повернешь. Она могла сойти с ума, пытаясь осмыслить все это, но факт оставался фактом. Убийство есть убийство.
   Такси остановилось у ее дома, и она с облегчением вздохнула. Там будет темно и холодно, но по крайней мере она останется одна. Ее руки дрожали, и она с трудом расплатилась. Она выбралась из такси.
   Дом выглядел заброшенным и таил в себе угрозу. Кусты гортензии давно никто не подстригал, и они выпустили щупальца, угрожающе блестевшие под дождем. Дом смотрел на нее холодными недружелюбными зрачками окон.
   Она развернулась, чтобы снова сесть в такси, но увидела лишь габаритные огни отъезжавшей машины. Не было смысла бежать за ней, она была уже слишком далеко. Вот она свернула за угол и исчезла вовсе.
   «Не выдумывай. Не позволяй своему воображению играть с тобой злые шутки». Сварливый голос Аликс звучал у нее в голове, когда она медленно шла по дорожке к дому. Это просто пустой дом, и машина стоит в гараже. Если ей что-нибудь не понравится, она возьмет ключи, соберет веши и уедет в отель.
   А это неплохая идея. Так она и поступит. Она шла к дому так медленно, что струйки дождя уже начали скатываться за воротник, пробираясь, как холодные мокрые пальцы.
   После сегодняшнего дня было бы неудивительно превратиться в параноика. Рейн достала ключи. Внутри звонил телефон, но торопиться было без толку. Пальцы все равно не слушались ее.
   И зачем она только убежала от Сета?! Ну что за идиотка. Да, он грубый и с ним сложно, но она бы сейчас все отдала, лишь бы он был рядом с ней и нес какую-нибудь саркастическую чушь. Его теплое присутствие прогнало бы гоблинов, населивших шепчущую тьму.
   Как все нелепо. Первый приступ гнева, который случился с ней за всю ее тихую вежливую жизнь, — и она чувствует себя полной дурой. Она уронила ключи в третий раз и закричала от злости.
   Наконец она смогла попасть внутрь. Внутри былой впрямь темно и холодно, но, слава Богу, никто не выскочил из темноты и не впился в ее горло. Она скинула плащ, включила термостат и пошла в спальню, зажигая по пути свет везде, где только можно. Телефон снова зазвонил. Рейн рухнула в кресло и стала снимать промокшие ботинки. На бежевом ковре остались грязные следы. Надо было снять их в фойе. Она игнорировала дребезжание телефона, потому что сил разговаривать с матерью у нее не было.
   Она включила автоответчик. Пять сообщений.
   Странно. Ей никогда так много не звонили. Аликс в такие крайности не впадала, а больше ее номер никто не знал. К горлу подступил липкий комок страха.
   Автоответчик включился, раздался раздраженный голос: