Мне казалось, что в ночь со среды на четверг уснуть я так и не сумею. И в самом деле, лишь под самое утро я перестала считать зеленые чертополохи и забылась тревожным сном. Когда затрезвонил будильник, я каким-то образом ухитрилась отключить его, не просыпаясь. Либо же, охваченная волнением, вообще забыла его завести. Как бы то ни было, телефонный звонок разбудил меня в половине десятого, то есть через полчаса после того, как я обычно открываю свою антикварную лавку.
- Муойо вебе, - весело произнес мамин голос.
- Что-что? - Я спихнула Мотьку с груди и присела, ошалело оглядываясь по сторонам.
- "Жизни тебе", Абби, - пояснила мама. - Так на языке тсонга желают доброго утра.
Я кинула взгляд на часы. - Ой, дьявольщина! Мамочка, я должна бежать!
- Я знаю, золотце. Я уже звонила в твою лавку и пообщалась с автоответчиком. Послушай, Абби, мне кажется, тебе стоит обратиться к какому-нибудь профессионалу, чтобы он записал приветствие вместо тебя. Оно должно звучать более... культурно, что ли.
- Ты имеешь в виду Роба? - спросила я, и тут же вспомнила про картину. - Извини, мамочка, но мне и правда сейчас некогда.
- Ладно, - приветливости в мамином голосе, как ни бывало. - Что ж, как говорится, дурные вести могут и подождать.
Я вздохнула. Мастерству моей мамы забрасывать наживку могут позавидовать и заядлые рыболовы.
- Хорошо, выкладывай, - скрепя сердце, согласилась я. - Только побыстрее, умоляю.
- Абби, ты сидишь?
- Мамочка, я еще в постели!
- Абби, у меня ужасная новость про одного из твоих бывших дружков.
Сердце мое оборвалось. - Грег? - выдавила я по прошествии нескольких секунд. - Что-то случилось с Грегом?
- Нет, золотце, я имею в виду Гилберта Суини. Он умер.
Если бы нас не разделяло несколько миль телефонных проводов, я бы схватила маму за плечи и встряхнула так, чтобы у нее зубы клацнули. - К твоему сведению, Гилберт Суини никогда в моих дружках не ходил!
- Абби, по-моему, ты меня не расслышала. Гилберт Суини мертв. Он покончил с собой. Полиция нашла его тело час назад.
- Быть не может! - вскричала я. - Мы с ним только вчера вечером разговаривали.
- Тем не менее, это правда. Я узнала об этом от Барбары, которой сказала Дороти, а той сама Королева сообщила.
У меня закружилась голова. - Ты уверена? Каким образом Присцилла Хант об этом проведала? И так скоро?
Мама вздохнула. Да, конечно, плохо она меня воспитывала. Все, кроме меня знали, что Присцилла Хант была ходячим коммутатором, сорокой-сплетницей, которая не только досконально знала обо всем, что творится в городе, но еще и совала свой длинный нос в любые дела. Бену Хантеру, например, она постоянно указывала, когда подстригать газон, Саре Дженкинс запрещала вешать пурпурные шторы, а когда глава одного семейства, недавно перебравшегося в Рок-Хилл из Германии, соорудил беседку посреди кроны высокого дерева на своем заднем дворе, она лично организовала сбор подписи под петицией, предписывающей молодым иммигрантам уничтожить постройку. По словам моей мамы, Королева знала (и осуждала это!), что мама время от времени покупает туалетную бумагу новой марки, с перфорацией. Правда, мама уверяла, что, несмотря на это, к старой бумаге все равно не вернется.
- Мамочка, - сказала я. - Мне кажется, что на сей раз твоя любимая Королева заблуждается. Не может полиция так быстро сделать заключение о самоубийстве.
- Может, - возразила мама. - Если записка есть.
- Ах, так он оставил записку?
- Абби, месяц назад я уже говорила, что тебе нужно проверить слух. Ты сходила к врачу?
- С моим слухом все в порядке, мама. Расскажи мне лучше, что ты знаешь про эту записку.
- Ее нашел один из приятелей Гилберта. Оказывается, на рассвете они собирались вдвоем отправиться в горы, на рыбалку. Гилберт даже отпуск взял по этому случаю. Они хотели уехать еще в субботу, но у Гилберта разыгрался геморрой, а там им предстоял довольно тяжелый пеший переход.
- Это, наверно, тоже Королева порассказала.
- Абби, не придирайся. Присцилла Хант - женщина серьезная.
Лично мне эта женщина напоминала огородное пугало - страшное, если наскочить на него в кромешной тьме, но в остальном - совершенно безобидное. При всем желании, ей так и не удалось принудить Бена Хантера подстригать газон в другое время, да и Сара Дженкинс менять свои пурпурные шторы явно не собиралась. Что же касается злополучной петиции по сносу беседки, то ни один житель Рок-Хилла так своей подписи под ней и не поставил. Более того, Хортенс Симмс организовала встречную петицию, обращенную ко всем домовладельцам Рок-Хилла, в которой содержалась просьба соорудить древесные беседки или шалаши. Так вот, вы не поверите, но под ее петицией красовались аж восемнадцать подписей. В том числе - мамина.
- Мама, так что было в записке?
- В записке? - Мама тяжело вздохнула. - Больше всего я боялась, что ты об этом спросишь.
- Но ведь ты нарочно мне позвонила. - Я уже начала терять терпение. Выкладывай все начистоту, иначе я сейчас сама Королеве позвоню.
Мама испуганно заахала, но не переусердствовала, опасаясь, должно быть, что я приведу угрозу в исполнение. - Дело в том, золотце, что Гилберт упомянул тебя.
- Меня?
- Всего лишь косвенным образом, но смысл от этого не пострадал. По словам Гилберта, в последнее время он испытывал депрессию, а вчерашнее происшествие явилось для него последней соломинкой.
- Но ведь я тут ни при чем! - взвизгнула я.
- Не совсем. В посмертном послании Гилберта сказано, что он предал свою мачеху, продав на аукционе некий предмет, который был для нее безмерно дорог. Причем предмет, который ему не принадлежал. Это, безусловно, та самая картина, которую ты купила.
От возмущения я уже пыхтела, как чайник. - Кто это говорит? запальчиво выкрикнула я. - Твоя дражайшая Королева?
- Нет - Барбара, которой сказала Дороти, а та, в свою очередь, услышала...
- Скажи, мама, мое имя в записке названо?
- Нет, Абби, и насчет этого я уверена. Тем не менее, все знают, что именно ты купила эту злосчастную картину.
- Значит, Гилберт вовсе не упомянул меня, - торжествующе заключила я. - Разве что подразумевал, а это - колоссальная разница. И картину эту, мама, я купила не где-нибудь, а на благотворительном церковном аукционе. Гилберт принес ее туда добровольно, и никто ему руки не выкручивал.
- Никто тебя и не обвиняет, золотце. Просто мне хотелось, чтобы ты была в курсе последних событий. К тому же очевидно, что человеком Гилберт был крайне неуравновешенным. Как, кстати говоря, и его дражайшая мачеха. Вчера вечером я не стала высказывать тебе свое мнение - аукцион ведь носил благотворительный характер, - но картину ты купила просто кошмарную. У любого, кому она может нравиться, попросту не все дома.
Я с трудом устояла перед искушением оправдаться и объяснить, что я на самом деле купила.
- Скажи, мама, как именно Гилберт свел счеты с жизнью? - спросила я. В школе он был просто помешан на стрелковом оружии. Многие молодые южане увлекаются охотой, но Гилберт держал дома целый арсенал. Я хорошо это помнила, потому что однажды, прихватив с собой Дебби Лу, пошла на свидание с Гилбертом и каким-то его дружком, имя которого давно вылетело у меня из головы. Так вот, пока мы с Дебби Лу сидели на сосновом пне, Гилберт со своим приятелем беспрестанно палили из ружей по пустым бутылкам, расставленным на других пнях. А запомнила я все это потому, что ухитрилась посадить там жирное смоляное пятно на юбку, пару дней назад приобретенную на собственные деньги, которые я честно заработала, устроившись нянькой к ребенку.
- Ты, наверное, думаешь, что он застрелился, золотце, - со вздохом сказала мама, угадывая мои мысли. - Нет, он наглотался таблеток.
Это меня удивило. - Каких таблеток?
- Абби, ты зря считаешь, что Королева - ходячая энциклопедия. Она просто осведомлена куда лучше большинства из нас.
- Она вечно все вынюхивает.
- Тс-сс, - по привычке осадила меня мама. - Надеюсь, золотце, ты придешь на похороны? Многим покажется странным, если тебя там не будет. В школе вы миловались, а тут...
- Никогда мы с ним в школе не миловались! - возмутилась я. Мой взгляд упал на часы. - Мамочка, я должна бежать.
- В субботу, в два часа, в Епископальной церкви Спасителя нашего, в Рок-Хилле.
- Что? - сварливо переспросила я.
- Похороны, золотце. Все уже организовано.
На вашем месте, удивляться я бы не стала. Вполне возможно, что Гилберт был еще теплее лягушки, но погребальная церемония была уже расписана по минутам. Так заведено у нас, южан, не говоря уж о верных епископалистах.
- Я надену свое черное платье, - заявила я тоном, не терпящим возражений. После смерти отца - его убила спикировавшая на голову чайка мама наотрез отказывалась появляться на похоронах в черном. Подобно тому, как в НХЛ майки с номерами наиболее выдающихся игроков вывешивают в зале хоккейной славы, а сами номера эти никому больше не присваивают, так и мама моя схоронила черный цвет на вечный покой. Хотя я и дала себе зарок не вмешиваться в мамины дела, но все же, согласитесь, розовый цвет - не самый подходящий для прощания с усопшим.
- А я приду в том, в чем захочу, - процедила мама, опять читая мои мысли. И бросила трубку.
Мой антикварный магазинчик, "Лавка древностей", находится буквально в паре шагов от колледжа Куинс. Когда я унаследовала этот бизнес от тетушки Евлонии Уиггинс, таких магазинчиков на Селвин-авеню было всего пять. Однако сегодня их уже добрая дюжина. Причем находятся люди, не считая меня, которые предрекают, что в недалеком будущем Селвин-авеню станет антикварной Меккой Юга Соединенных Штатов.
Не постыжусь сказать, что своим сегодняшним процветанием мы, дельцы с Селвин-авеню, во многом обязаны Роб-Бобам. Их салон "Изыск и утонченность" вполне мог именоваться, например, и "Наиизысканнейшей утонченностью". Роб-Бобы задали тон, и нам всем ничего иного не остается, как изо всех сил ему соответствовать. Но теперь, когда я ножкой расшаркалась, позвольте и чуть-чуть поворчать. Я ведь тоже торгую прекраснейшими предметами старины, однако в мои двери толпы коллекционеров не ломятся. И туристические автобусы из Атланты перед моей лавкой не останавливаются.
- Извините, простите, - бормотала я, пробиваясь сквозь толпу почтенных дам в длинных, ниже колен, юбках и итальянских кожаных туфлях. Разумеется, я прекрасно сознавала, на какой риск себя обрекаю. Ведь локтей у подавляющего числа людей целых два, причем нередко - преострых. После единственного рок-концерта, на котором я имела глупость побывать, у меня потом еще целый месяц звенело в ушах, хотя я улизнула оттуда так быстро, что и музыку толком расслышать не успела. А мои бедные ноженьки! Стоит людям вымахать за полтора метра, и они напрочь меня не замечают, при этом ступни мои притягивают их тяжеленные и неуклюжие лапы, словно магниты.
Прикрыв голову руками, я ловко увиливала от острых локтей, одновременно ухитряясь лавировать между исполинских ножищей, то и дело грозящих раздавить мои нежные ножки. В такие дни, когда посетителей в салоне не меньше, чем зрителей на бейсбольном матче, один из Роб-Бобов неизменно дежурит возле кассы, а поскольку сегодня на месте был один Роб, именно туда я направилась.
- Абби! - вдруг прогудел зычный мужской голос.
Я развернулась, но перед глазами мелькали только длинные юбки.
- Абби, ты не оглохла?
Бестелесный глас сей был мне, несомненно, знаком. На вскидку я сказала бы даже, что он принадлежал Бобу Штубену, лучшей половине Роба, но это исключалось, поскольку Боб, по словам Роба, пребывал в Толидо.
- Абби, я здесь!
Я повернулась еще на девяносто градусов. Поразительно, но владельцем баса и впрямь оказался ни кто иной, как Боб Штубен.
- Надо же, а мне сказали, что ты уехал домой! - вскричала я, безмерно обрадованная столь нежданной встрече. Я была готова даже броситься своему другу на шею, но Боб, янки в черт-знает-каком поколении, такой фамильярности на людях не потерпел бы.
Боб ухмылялся во весь рот. Жутко тощий, с огромной головой, но, по счастью, со столь огромным же сердцем. Вдобавок Боб - один из умнейших людей, каких я знаю.
- Я добрался до Западной Вирджинии, а там решил переждать и как следует все обмозговать.
- Ну и?
- Пару дней я просто в раздумьях бродил по Горному штату* (*официальное прозвище штата Западная Вирджиния, более трети территории которого занимают горы Аллеганы), и в конце концов пришел к выводу, что мой дом - здесь.
- Умница! - зааплодировала я.
- Роб, ты, другие мои друзья, вот что такое - настоящий дом. Не говоря уж о том, что Шарлотт - чудесный город, и я к нему просто душой прикипел.
- Представляю, как обрадовался Роб! Или он все еще держал камень за пазухой? Как-никак, расстались вы с ним, наверное, бурно.
Боб помотал головой. - Кое-кто из группы поддержки Роба не оставлял его ни на минуту.
- А, ты имеешь в виду ассоциацию ГТЮАЖ - Голубых Отощавших Южан, которые с Янки Живут. Да?
- Голубых Одухотворенных Южан, - добродушно поправил меня Боб. - Как бы то ни было, они сумели втолковать Робу, что мы, имевшие несчастье родиться к северу от линии Мэйсона-Диксона* (*До начала Гражданской войны граница между свободными северными и рабовладельческими южными штатами), время от времени бесимся, как самцы-олени во время гона. Ну вот, а понимание порождает сочувствие, которое уже неизбежно сменяется прощением. Так что, благодаря ГТЮАЖ, мы с Робом начали новую жизнь.
- Господи, как я рада! - Тем не менее, пора было переходить к более важным делам. - Ты видел мою картину?
Боб потер узловатые пальцы. - Она просто потрясающа. Роб показал мне ее, едва мы помирились.
- Как, по-твоему, она подлинная? Он звонил в Нью-Йорк?
- А почему ты сама меня не спросишь?
Я развернулась. Передо мной, улыбаясь до ушей, возвышался Роб Гольдман.
Глава 7
- Так - подлинная она, или нет? - взвизгнула я.
Роб сграбастал меня в медвежьи объятия, после чего снова водрузил на паркетный пол в добрых трех футах от того места, где я только что стояла. Тс-сс, Абби, не здесь, - прошептал он.
- А где?
- Боб, постой, пожалуйста, у кассы, - попросил Роб.
Боб кивнул. Две почтенного вида дамы уже целенаправленно копались в своих ридикюлях в поисках кредитных карточек. Судя по внешности, торговаться из-за цен эти матроны не собирались. Все шло к тому, что в кассу Роб-Бобов вот-вот прольется очередной золотой дождь.
Пока Боб суетился у кассы, Роб провел меня в кладовую. Прежде мне всего лишь однажды посчастливилось там побывать, и это было все равно, что при жизни посетить райские кущи. Смекалистые владельцы салона "Изыск и утонченность" уже давно не выставляют свои лучшие экспонаты в зал. Настоящие коллекционеры упрашивают - нет, умоляют! - впустить их в святая святых.
- А это что такое? - изумилась я, позабыв на мгновение о собственном сокровище.
- Оррери.
- Что?
- Механическая модель солнечной системы. Мини-планетарий. Назван так в честь графа Оррери.
- Нет, я не то имею в виду. Что это за музыкальный инструмент, на котором стоит модель? Крохотное пианино?
- А, вот ты о чем. Это старинный французский клавесин. Уверяют, что он принадлежал матери Наполеона. Видишь, что изображено на крышке?
- Да, но как там насчет моей картины? - спохватилась я. - Что сказал твой друг - это подлинник?
Роб улыбнулся. - Фред так переполошился, что чуть телефон не уронил. Абби, поздравляю тебя. Вполне возможно, что твоя картина - находка века!
Ноги мои подкосились, я пошатнулась и обрушилась на кушетку, покрытую узорчатым шелковым покрывалом. - Ты не смеешься надо мной?
Глаза Роба засверкали. - Шутки в сторону, Абби. Фред давно уже слышал, что этот Ван Гог находится где-то в Америке. Только считал почему-то, что в Нью-Йорке или в Сан-Франциско.
- Угу, а оказался он в захолустном Рок-Хилле, в Южной Каролине. Даже не в Шарлотте. Здорово мы утерли носы этим пижонам из мегаполисов. Ну и что, Роб, какова стоимость моей находки? Это и правда число с пятью нулями?
Роб покосился на дверь и пробурчал под нос нечто невнятное.
- Что-что? - переспросила я.
- Я сказал: "десять".
Все мои надежды вмиг рассыпались в прах. В мечтах я уже полностью оплатила не только свой купленный в рассрочку дом, но и "олдсмобиль". Разумеется, десять тысяч - тоже деньги неплохие, но такая сумма и на моих кредитных карточках водится.
- Значит, десять тысяч? - упавшим голосом промолвила я. - А какова твоя доля? И сколько захочет Фред?
Глаза Роба засияли. - Не "тысяч", Абби. Десять миллионов.
Должно быть, я лишилась чувств, а когда пришла в себя, то Роб хлестал меня по щекам. - Абби! Очнись, Абби!
- Вот, пусть понюхает. - Боб подсунул мне под нос флакончик с какой-то ядовитой жидкостью.
Я закашлялась и распрямилась, словно подброшенная пружиной. - Что это за отрава? - с трудом выдавила я.
- Это мой лосьон после бритья, - обиженно произнес Роб.
- Он дважды в день бреется, - с нежностью пояснил Боб. - И все покупательницы просто млеют от этого запаха.
- Что ж, запах и впрямь прошибает, - кивнула я. - А меня, так просто воскресил. Мне показалось, Роб сказал, будто "Поле, поросшее чертополохом" стоит десять миллионов долларов.
- Так и есть.
Я подняла голову и уставилась на Роба. - Вы надо мной издеваетесь?
- Абби, такие шутки не в моем вкусе, - обиженно молвил Роб.
- Расскажи ей про японцев, Роб.
- А, японцы. - Манера разговаривать у Роба неторопливая и тягучая, как у большинства уроженцев Юга. Обычно мне это нравится, но в данную минуту меня так и подмывало вскочить и силой вырвать слова из его рта.
- Так что там с этими японцами? - нетерпеливо подгоняла я.
- Фред уверен, что если заманить их на аукцион, то они могут отвалить за Ван Гога и все двадцать.
Я хлопнула себя по щеке; не слишком сильно, чтобы не повредить какой-нибудь сосудик. - Если я правильно понимаю, то речь идет о двадцати миллионах долларов? - уточнила я. - Или - о двадцати ласточкиных гнездах?
- Ласточкины гнезда употребляют китайцы, а не японцы, - засмеялся Боб. - Но в любом варианте, Абби, ты станешь очень богатой невестой.
Роб хихикнул. - Достаточно богатой, чтобы приобрести все, что ты видишь в этой комнате.
- А вы как же? Какова ваша доля?
- Как насчет десяти процентов? - спросил Роб. - По-моему, это справедливо.
- Со всей суммы, или после уплаты налогов? - быстро поинтересовалась я.
Роб, похоже, ожидал этого вопроса.
- Со всей, конечно. Смею тебя заверить, Абби, что обычно доля откопавшего сокровище куда больше.
- Трэвис Макги, например, брал половину, - прогудел Боб.
- Я понятия не имею о том, кто такой Трэвис Макги* (*главный герой знаменитой "цветной" серии Джона Д.Макдональда), - запальчиво сказала я. Вдобавок, Роб, насколько мне известно, ничего не откопал. Ван Гога нашла я.
Вокруг мгновенно воцарился ледяной холод, причем явно не по вине кондиционера, равномерно жужжавшего на дальней стене.
- Пять процентов, - сказала я, сама дивясь собственной щедрости.
Мужчины обменялись взглядами, от которых мне стало не по себе.
- Послушай, Боб, у меня вдруг вылетел из головы телефон Фреда, сказал Роб. - Ты его помнишь?
- Какого Фреда? - переспросил Боб, невинно вытаращив глаза.
- Что ж, ребята, если вы хотите играть так, то я не против, - сказала я. - Только Ван Гога в Нью-Йорк я повезу сама, и тогда вы вообще ни гроша не получите.
Роб и ухом не повел. - Валяй, Абби.
- Может, подбросить тебя в аэропорт? - предложил Боб с подкупающей искренностью. Наглец!
Это решило исход дела. - Я хочу, чтобы один из вас съездил домой и привез мою картину. Нет, лучше я сама с вами поеду.
- Я съезжу, - вызвался Роб. - Абби, ты совершаешь колоссальную ошибку.
- Я думал, мы с тобой друзья, - промолвил Боб. - Но, похоже, заблуждался.
Хотя слова эти подобно острому ножу пронзали мое сердце, на попятный я не пошла. Удивительно, что может сделать с женщиной миллион долларов.
В гостиную Роб вернулся с пепельно-серым лицом. Не приятного, чуть сизоватого цвета, слегка напоминающего кафель под моим креслом, но болезненно-желтоватого оттенка, заставлявшего вспомнить туберкулез, пеллагру и еще тысячу болезней сразу.
Я вскочила с колотящимся сердцем. - Где она?
- Она... - Роб запнулся. - Где-то должна быть.
- Да, как и Терра инкогнита! Роб, я хочу знать, где моя картина? Где "Поле, поросшее чертополохом"?
Роб понурился. - Абби, я точно помню, что упрятал ее в сейф. Но сейчас ее там нет. Подожди немножко, я все осмотрю.
- Покажи мне свой сейф! - потребовала я, отдавая себе отчет, что веду себя вовсе не так, как подобает благовоспитанной уроженке Юга. Наверняка, мои предки не меньше чем в пяти поколениях ворочались сейчас в своих могилах. В том числе прапрабабушка, которой посчастливилось угощать чаем с лимонным пирогом самого Роберта Эдуарда Ли* (*Знаменитый генерал, командовавший армией южан в битве под Геттисбергом), когда тот останавливался в Рок-Хилле.
- Хорошо, Абби, но только поклянись, что не расскажешь о нем ни одной живой душе, - попросил Роб, умоляюще закатывая глаза.
- Не сойти мне с этого места, - с готовностью поклялась я. - Пусть у меня вынут печенку и бросят ее псам!
Роб со вздохом провел меня через главную спальню в ванную. Господи, неужто он вмонтировал сейф в ванну?
- Вот здесь, - пробормотал он, указывая на биде.
- Где?
Роб нажал какую-то кнопку, и биде развернулось на сто восемьдесят градусов, обнажив металлическую дверцу сейфа с многочисленными кнопками и рычажками.
- Вот это да! - искренне восхитилась я. Роб, несомненно, умница, но я и представить себе не могла, что у него такое воображение. - А что случится, если кому-то взбредет в голову воспользоваться биде? - спросила я.
Роб закатил глаза. - Абби, нас интересует только французский антиквариат, а не их гигиенические манеры.
- Открывай!
- Извини, Абби, но не могла бы ты отвернуться?
Я отвернулась, чтобы не тратить времени на споры. Пока Роб колдовал с наборным замком, я вполголоса мычала "Марсельезу".
- Готово.
Я повернулась. Сейф был доверху заполнен обтянутыми бархатом коробочками, вроде тех, в которых хранят драгоценности. Я не преминула заметить также толстые пачки денежных купюр, перетянутые резинками. К сожалению, рассмотреть номинал купюр мешала белая бумага.
- Но здесь даже места нет для картины, - возмутилась я.
- Она влезла, хотя и с трудом, - возразил Роб. - Я скатал ее в рулон и положил наискосок.
- Ты не помял ее?
Роб насупился. - Нет. Я обращался с этой картиной крайне бережно. Поверь, Абби, я очень люблю тебя и ценю нашу дружбу.
- Надеюсь, что хотя бы одно из этих заявлений правдиво. Ну, и где ты собираешься искать ее теперь?
- Я пытаюсь собраться с мыслями. Сразу после твоего ухода я поместил холст в сейф. Потом достал, чтобы показать Роберту. А потом... О, Господи, я забыл убрать ее в сейф!
- Поразительно, но я и сама уже об этом догадалась, - съязвила я.
- Мы сидели в музыкальной гостиной, и я оставил картину на рояле.
Несмотря на длиннющие ноги Роба, я рванула так, что ухитрилась обставить его, по меньшей мере, на два корпуса. Увы, разочарованию моему не было предела.
- Здесь ничего нет! - запыхавшись, выговорила я.
- Не может быть. - Роб растерянно развел руками. - Вот здесь, на этой крышке, я ее и разложил. Мы оба на нее любовались, потом я посмотрел на Боба, а он - на меня...
- Пожалуйста, избавь меня от ненужных подробностей. И что ты сделал с ней после?
Роб глухо застонал. - В том и дело, что - ничего. Мы просто уехали в салон.
- А моя картина испарилась? Мои двадцать миллионов канули в Лету?
- Десять миллионов, Абби. Двадцать за нее лишь какой-нибудь чудак выложит.
- По-твоему, сейчас самое удачное время препираться из-за десяти миллионов? - саркастически спросила я.
- Туше, - сокрушенно произнес Роб.
- Что? - переспросила я, но в следующий миг сообразила, что он имел в виду* (* термин "туше" в борьбе означает момент соприкосновения лопаток с ковром - поражение).
- Абби, богом клянусь, что картина оставалась здесь, и после нашего ухода никто ее не видел... - Он вдруг нахмурился. - Кроме, разве что, миссис Ченг.
- Миссис Ченг? - переспросила я. - Вашей домработницы?
- Да. Генеральную уборку она проводит по понедельникам, но по четвергам, после того, как мы с Бобом уезжаем в салон, она заходит, чтобы поменять полотенца, скатерти и постельное белье.
- То есть, она может заглянуть к вам в любое время? - свирепо процедила я.
- Бога ради, не волнуйся, Абби - за миссис Ченг я головой ручаюсь. Я сейчас же позвоню ей и спрошу, не видела ли она картину. Правда, она могла еще не успеть вернуться.
- Но ведь она совсем не говорит по-английски, - жалобно всхлипнула я. - Ни слова. Ты сам мне рассказывал.
Роб протянул ко мне руку успокаивающим жестом, но я отшатнулась, как от гремучей змеи.
- Зато, если помнишь, я говорю на мандаринском наречии китайского языка.
- Ну так звони ей!
Роб набрал нужный номер, и почти сразу начал щебетать на каком-то певучем, тарабарском языке. Хотя я и готова была растерзать его на куски, но, признаться, слушала это чириканье с уважением. Кто-то рассказывал мне, что обучиться разговаривать на мандаринском наречии китайского особенно сложно, потому что многое в нем зависит от интонаций, и малейшее отклонение может исказить смысл сказанного до неузнаваемости. Но Роб, судя по всему, вел диалог успешно, благо беседа затянулась до начала следующего тысячелетия.
- Муойо вебе, - весело произнес мамин голос.
- Что-что? - Я спихнула Мотьку с груди и присела, ошалело оглядываясь по сторонам.
- "Жизни тебе", Абби, - пояснила мама. - Так на языке тсонга желают доброго утра.
Я кинула взгляд на часы. - Ой, дьявольщина! Мамочка, я должна бежать!
- Я знаю, золотце. Я уже звонила в твою лавку и пообщалась с автоответчиком. Послушай, Абби, мне кажется, тебе стоит обратиться к какому-нибудь профессионалу, чтобы он записал приветствие вместо тебя. Оно должно звучать более... культурно, что ли.
- Ты имеешь в виду Роба? - спросила я, и тут же вспомнила про картину. - Извини, мамочка, но мне и правда сейчас некогда.
- Ладно, - приветливости в мамином голосе, как ни бывало. - Что ж, как говорится, дурные вести могут и подождать.
Я вздохнула. Мастерству моей мамы забрасывать наживку могут позавидовать и заядлые рыболовы.
- Хорошо, выкладывай, - скрепя сердце, согласилась я. - Только побыстрее, умоляю.
- Абби, ты сидишь?
- Мамочка, я еще в постели!
- Абби, у меня ужасная новость про одного из твоих бывших дружков.
Сердце мое оборвалось. - Грег? - выдавила я по прошествии нескольких секунд. - Что-то случилось с Грегом?
- Нет, золотце, я имею в виду Гилберта Суини. Он умер.
Если бы нас не разделяло несколько миль телефонных проводов, я бы схватила маму за плечи и встряхнула так, чтобы у нее зубы клацнули. - К твоему сведению, Гилберт Суини никогда в моих дружках не ходил!
- Абби, по-моему, ты меня не расслышала. Гилберт Суини мертв. Он покончил с собой. Полиция нашла его тело час назад.
- Быть не может! - вскричала я. - Мы с ним только вчера вечером разговаривали.
- Тем не менее, это правда. Я узнала об этом от Барбары, которой сказала Дороти, а той сама Королева сообщила.
У меня закружилась голова. - Ты уверена? Каким образом Присцилла Хант об этом проведала? И так скоро?
Мама вздохнула. Да, конечно, плохо она меня воспитывала. Все, кроме меня знали, что Присцилла Хант была ходячим коммутатором, сорокой-сплетницей, которая не только досконально знала обо всем, что творится в городе, но еще и совала свой длинный нос в любые дела. Бену Хантеру, например, она постоянно указывала, когда подстригать газон, Саре Дженкинс запрещала вешать пурпурные шторы, а когда глава одного семейства, недавно перебравшегося в Рок-Хилл из Германии, соорудил беседку посреди кроны высокого дерева на своем заднем дворе, она лично организовала сбор подписи под петицией, предписывающей молодым иммигрантам уничтожить постройку. По словам моей мамы, Королева знала (и осуждала это!), что мама время от времени покупает туалетную бумагу новой марки, с перфорацией. Правда, мама уверяла, что, несмотря на это, к старой бумаге все равно не вернется.
- Мамочка, - сказала я. - Мне кажется, что на сей раз твоя любимая Королева заблуждается. Не может полиция так быстро сделать заключение о самоубийстве.
- Может, - возразила мама. - Если записка есть.
- Ах, так он оставил записку?
- Абби, месяц назад я уже говорила, что тебе нужно проверить слух. Ты сходила к врачу?
- С моим слухом все в порядке, мама. Расскажи мне лучше, что ты знаешь про эту записку.
- Ее нашел один из приятелей Гилберта. Оказывается, на рассвете они собирались вдвоем отправиться в горы, на рыбалку. Гилберт даже отпуск взял по этому случаю. Они хотели уехать еще в субботу, но у Гилберта разыгрался геморрой, а там им предстоял довольно тяжелый пеший переход.
- Это, наверно, тоже Королева порассказала.
- Абби, не придирайся. Присцилла Хант - женщина серьезная.
Лично мне эта женщина напоминала огородное пугало - страшное, если наскочить на него в кромешной тьме, но в остальном - совершенно безобидное. При всем желании, ей так и не удалось принудить Бена Хантера подстригать газон в другое время, да и Сара Дженкинс менять свои пурпурные шторы явно не собиралась. Что же касается злополучной петиции по сносу беседки, то ни один житель Рок-Хилла так своей подписи под ней и не поставил. Более того, Хортенс Симмс организовала встречную петицию, обращенную ко всем домовладельцам Рок-Хилла, в которой содержалась просьба соорудить древесные беседки или шалаши. Так вот, вы не поверите, но под ее петицией красовались аж восемнадцать подписей. В том числе - мамина.
- Мама, так что было в записке?
- В записке? - Мама тяжело вздохнула. - Больше всего я боялась, что ты об этом спросишь.
- Но ведь ты нарочно мне позвонила. - Я уже начала терять терпение. Выкладывай все начистоту, иначе я сейчас сама Королеве позвоню.
Мама испуганно заахала, но не переусердствовала, опасаясь, должно быть, что я приведу угрозу в исполнение. - Дело в том, золотце, что Гилберт упомянул тебя.
- Меня?
- Всего лишь косвенным образом, но смысл от этого не пострадал. По словам Гилберта, в последнее время он испытывал депрессию, а вчерашнее происшествие явилось для него последней соломинкой.
- Но ведь я тут ни при чем! - взвизгнула я.
- Не совсем. В посмертном послании Гилберта сказано, что он предал свою мачеху, продав на аукционе некий предмет, который был для нее безмерно дорог. Причем предмет, который ему не принадлежал. Это, безусловно, та самая картина, которую ты купила.
От возмущения я уже пыхтела, как чайник. - Кто это говорит? запальчиво выкрикнула я. - Твоя дражайшая Королева?
- Нет - Барбара, которой сказала Дороти, а та, в свою очередь, услышала...
- Скажи, мама, мое имя в записке названо?
- Нет, Абби, и насчет этого я уверена. Тем не менее, все знают, что именно ты купила эту злосчастную картину.
- Значит, Гилберт вовсе не упомянул меня, - торжествующе заключила я. - Разве что подразумевал, а это - колоссальная разница. И картину эту, мама, я купила не где-нибудь, а на благотворительном церковном аукционе. Гилберт принес ее туда добровольно, и никто ему руки не выкручивал.
- Никто тебя и не обвиняет, золотце. Просто мне хотелось, чтобы ты была в курсе последних событий. К тому же очевидно, что человеком Гилберт был крайне неуравновешенным. Как, кстати говоря, и его дражайшая мачеха. Вчера вечером я не стала высказывать тебе свое мнение - аукцион ведь носил благотворительный характер, - но картину ты купила просто кошмарную. У любого, кому она может нравиться, попросту не все дома.
Я с трудом устояла перед искушением оправдаться и объяснить, что я на самом деле купила.
- Скажи, мама, как именно Гилберт свел счеты с жизнью? - спросила я. В школе он был просто помешан на стрелковом оружии. Многие молодые южане увлекаются охотой, но Гилберт держал дома целый арсенал. Я хорошо это помнила, потому что однажды, прихватив с собой Дебби Лу, пошла на свидание с Гилбертом и каким-то его дружком, имя которого давно вылетело у меня из головы. Так вот, пока мы с Дебби Лу сидели на сосновом пне, Гилберт со своим приятелем беспрестанно палили из ружей по пустым бутылкам, расставленным на других пнях. А запомнила я все это потому, что ухитрилась посадить там жирное смоляное пятно на юбку, пару дней назад приобретенную на собственные деньги, которые я честно заработала, устроившись нянькой к ребенку.
- Ты, наверное, думаешь, что он застрелился, золотце, - со вздохом сказала мама, угадывая мои мысли. - Нет, он наглотался таблеток.
Это меня удивило. - Каких таблеток?
- Абби, ты зря считаешь, что Королева - ходячая энциклопедия. Она просто осведомлена куда лучше большинства из нас.
- Она вечно все вынюхивает.
- Тс-сс, - по привычке осадила меня мама. - Надеюсь, золотце, ты придешь на похороны? Многим покажется странным, если тебя там не будет. В школе вы миловались, а тут...
- Никогда мы с ним в школе не миловались! - возмутилась я. Мой взгляд упал на часы. - Мамочка, я должна бежать.
- В субботу, в два часа, в Епископальной церкви Спасителя нашего, в Рок-Хилле.
- Что? - сварливо переспросила я.
- Похороны, золотце. Все уже организовано.
На вашем месте, удивляться я бы не стала. Вполне возможно, что Гилберт был еще теплее лягушки, но погребальная церемония была уже расписана по минутам. Так заведено у нас, южан, не говоря уж о верных епископалистах.
- Я надену свое черное платье, - заявила я тоном, не терпящим возражений. После смерти отца - его убила спикировавшая на голову чайка мама наотрез отказывалась появляться на похоронах в черном. Подобно тому, как в НХЛ майки с номерами наиболее выдающихся игроков вывешивают в зале хоккейной славы, а сами номера эти никому больше не присваивают, так и мама моя схоронила черный цвет на вечный покой. Хотя я и дала себе зарок не вмешиваться в мамины дела, но все же, согласитесь, розовый цвет - не самый подходящий для прощания с усопшим.
- А я приду в том, в чем захочу, - процедила мама, опять читая мои мысли. И бросила трубку.
Мой антикварный магазинчик, "Лавка древностей", находится буквально в паре шагов от колледжа Куинс. Когда я унаследовала этот бизнес от тетушки Евлонии Уиггинс, таких магазинчиков на Селвин-авеню было всего пять. Однако сегодня их уже добрая дюжина. Причем находятся люди, не считая меня, которые предрекают, что в недалеком будущем Селвин-авеню станет антикварной Меккой Юга Соединенных Штатов.
Не постыжусь сказать, что своим сегодняшним процветанием мы, дельцы с Селвин-авеню, во многом обязаны Роб-Бобам. Их салон "Изыск и утонченность" вполне мог именоваться, например, и "Наиизысканнейшей утонченностью". Роб-Бобы задали тон, и нам всем ничего иного не остается, как изо всех сил ему соответствовать. Но теперь, когда я ножкой расшаркалась, позвольте и чуть-чуть поворчать. Я ведь тоже торгую прекраснейшими предметами старины, однако в мои двери толпы коллекционеров не ломятся. И туристические автобусы из Атланты перед моей лавкой не останавливаются.
- Извините, простите, - бормотала я, пробиваясь сквозь толпу почтенных дам в длинных, ниже колен, юбках и итальянских кожаных туфлях. Разумеется, я прекрасно сознавала, на какой риск себя обрекаю. Ведь локтей у подавляющего числа людей целых два, причем нередко - преострых. После единственного рок-концерта, на котором я имела глупость побывать, у меня потом еще целый месяц звенело в ушах, хотя я улизнула оттуда так быстро, что и музыку толком расслышать не успела. А мои бедные ноженьки! Стоит людям вымахать за полтора метра, и они напрочь меня не замечают, при этом ступни мои притягивают их тяжеленные и неуклюжие лапы, словно магниты.
Прикрыв голову руками, я ловко увиливала от острых локтей, одновременно ухитряясь лавировать между исполинских ножищей, то и дело грозящих раздавить мои нежные ножки. В такие дни, когда посетителей в салоне не меньше, чем зрителей на бейсбольном матче, один из Роб-Бобов неизменно дежурит возле кассы, а поскольку сегодня на месте был один Роб, именно туда я направилась.
- Абби! - вдруг прогудел зычный мужской голос.
Я развернулась, но перед глазами мелькали только длинные юбки.
- Абби, ты не оглохла?
Бестелесный глас сей был мне, несомненно, знаком. На вскидку я сказала бы даже, что он принадлежал Бобу Штубену, лучшей половине Роба, но это исключалось, поскольку Боб, по словам Роба, пребывал в Толидо.
- Абби, я здесь!
Я повернулась еще на девяносто градусов. Поразительно, но владельцем баса и впрямь оказался ни кто иной, как Боб Штубен.
- Надо же, а мне сказали, что ты уехал домой! - вскричала я, безмерно обрадованная столь нежданной встрече. Я была готова даже броситься своему другу на шею, но Боб, янки в черт-знает-каком поколении, такой фамильярности на людях не потерпел бы.
Боб ухмылялся во весь рот. Жутко тощий, с огромной головой, но, по счастью, со столь огромным же сердцем. Вдобавок Боб - один из умнейших людей, каких я знаю.
- Я добрался до Западной Вирджинии, а там решил переждать и как следует все обмозговать.
- Ну и?
- Пару дней я просто в раздумьях бродил по Горному штату* (*официальное прозвище штата Западная Вирджиния, более трети территории которого занимают горы Аллеганы), и в конце концов пришел к выводу, что мой дом - здесь.
- Умница! - зааплодировала я.
- Роб, ты, другие мои друзья, вот что такое - настоящий дом. Не говоря уж о том, что Шарлотт - чудесный город, и я к нему просто душой прикипел.
- Представляю, как обрадовался Роб! Или он все еще держал камень за пазухой? Как-никак, расстались вы с ним, наверное, бурно.
Боб помотал головой. - Кое-кто из группы поддержки Роба не оставлял его ни на минуту.
- А, ты имеешь в виду ассоциацию ГТЮАЖ - Голубых Отощавших Южан, которые с Янки Живут. Да?
- Голубых Одухотворенных Южан, - добродушно поправил меня Боб. - Как бы то ни было, они сумели втолковать Робу, что мы, имевшие несчастье родиться к северу от линии Мэйсона-Диксона* (*До начала Гражданской войны граница между свободными северными и рабовладельческими южными штатами), время от времени бесимся, как самцы-олени во время гона. Ну вот, а понимание порождает сочувствие, которое уже неизбежно сменяется прощением. Так что, благодаря ГТЮАЖ, мы с Робом начали новую жизнь.
- Господи, как я рада! - Тем не менее, пора было переходить к более важным делам. - Ты видел мою картину?
Боб потер узловатые пальцы. - Она просто потрясающа. Роб показал мне ее, едва мы помирились.
- Как, по-твоему, она подлинная? Он звонил в Нью-Йорк?
- А почему ты сама меня не спросишь?
Я развернулась. Передо мной, улыбаясь до ушей, возвышался Роб Гольдман.
Глава 7
- Так - подлинная она, или нет? - взвизгнула я.
Роб сграбастал меня в медвежьи объятия, после чего снова водрузил на паркетный пол в добрых трех футах от того места, где я только что стояла. Тс-сс, Абби, не здесь, - прошептал он.
- А где?
- Боб, постой, пожалуйста, у кассы, - попросил Роб.
Боб кивнул. Две почтенного вида дамы уже целенаправленно копались в своих ридикюлях в поисках кредитных карточек. Судя по внешности, торговаться из-за цен эти матроны не собирались. Все шло к тому, что в кассу Роб-Бобов вот-вот прольется очередной золотой дождь.
Пока Боб суетился у кассы, Роб провел меня в кладовую. Прежде мне всего лишь однажды посчастливилось там побывать, и это было все равно, что при жизни посетить райские кущи. Смекалистые владельцы салона "Изыск и утонченность" уже давно не выставляют свои лучшие экспонаты в зал. Настоящие коллекционеры упрашивают - нет, умоляют! - впустить их в святая святых.
- А это что такое? - изумилась я, позабыв на мгновение о собственном сокровище.
- Оррери.
- Что?
- Механическая модель солнечной системы. Мини-планетарий. Назван так в честь графа Оррери.
- Нет, я не то имею в виду. Что это за музыкальный инструмент, на котором стоит модель? Крохотное пианино?
- А, вот ты о чем. Это старинный французский клавесин. Уверяют, что он принадлежал матери Наполеона. Видишь, что изображено на крышке?
- Да, но как там насчет моей картины? - спохватилась я. - Что сказал твой друг - это подлинник?
Роб улыбнулся. - Фред так переполошился, что чуть телефон не уронил. Абби, поздравляю тебя. Вполне возможно, что твоя картина - находка века!
Ноги мои подкосились, я пошатнулась и обрушилась на кушетку, покрытую узорчатым шелковым покрывалом. - Ты не смеешься надо мной?
Глаза Роба засверкали. - Шутки в сторону, Абби. Фред давно уже слышал, что этот Ван Гог находится где-то в Америке. Только считал почему-то, что в Нью-Йорке или в Сан-Франциско.
- Угу, а оказался он в захолустном Рок-Хилле, в Южной Каролине. Даже не в Шарлотте. Здорово мы утерли носы этим пижонам из мегаполисов. Ну и что, Роб, какова стоимость моей находки? Это и правда число с пятью нулями?
Роб покосился на дверь и пробурчал под нос нечто невнятное.
- Что-что? - переспросила я.
- Я сказал: "десять".
Все мои надежды вмиг рассыпались в прах. В мечтах я уже полностью оплатила не только свой купленный в рассрочку дом, но и "олдсмобиль". Разумеется, десять тысяч - тоже деньги неплохие, но такая сумма и на моих кредитных карточках водится.
- Значит, десять тысяч? - упавшим голосом промолвила я. - А какова твоя доля? И сколько захочет Фред?
Глаза Роба засияли. - Не "тысяч", Абби. Десять миллионов.
Должно быть, я лишилась чувств, а когда пришла в себя, то Роб хлестал меня по щекам. - Абби! Очнись, Абби!
- Вот, пусть понюхает. - Боб подсунул мне под нос флакончик с какой-то ядовитой жидкостью.
Я закашлялась и распрямилась, словно подброшенная пружиной. - Что это за отрава? - с трудом выдавила я.
- Это мой лосьон после бритья, - обиженно произнес Роб.
- Он дважды в день бреется, - с нежностью пояснил Боб. - И все покупательницы просто млеют от этого запаха.
- Что ж, запах и впрямь прошибает, - кивнула я. - А меня, так просто воскресил. Мне показалось, Роб сказал, будто "Поле, поросшее чертополохом" стоит десять миллионов долларов.
- Так и есть.
Я подняла голову и уставилась на Роба. - Вы надо мной издеваетесь?
- Абби, такие шутки не в моем вкусе, - обиженно молвил Роб.
- Расскажи ей про японцев, Роб.
- А, японцы. - Манера разговаривать у Роба неторопливая и тягучая, как у большинства уроженцев Юга. Обычно мне это нравится, но в данную минуту меня так и подмывало вскочить и силой вырвать слова из его рта.
- Так что там с этими японцами? - нетерпеливо подгоняла я.
- Фред уверен, что если заманить их на аукцион, то они могут отвалить за Ван Гога и все двадцать.
Я хлопнула себя по щеке; не слишком сильно, чтобы не повредить какой-нибудь сосудик. - Если я правильно понимаю, то речь идет о двадцати миллионах долларов? - уточнила я. - Или - о двадцати ласточкиных гнездах?
- Ласточкины гнезда употребляют китайцы, а не японцы, - засмеялся Боб. - Но в любом варианте, Абби, ты станешь очень богатой невестой.
Роб хихикнул. - Достаточно богатой, чтобы приобрести все, что ты видишь в этой комнате.
- А вы как же? Какова ваша доля?
- Как насчет десяти процентов? - спросил Роб. - По-моему, это справедливо.
- Со всей суммы, или после уплаты налогов? - быстро поинтересовалась я.
Роб, похоже, ожидал этого вопроса.
- Со всей, конечно. Смею тебя заверить, Абби, что обычно доля откопавшего сокровище куда больше.
- Трэвис Макги, например, брал половину, - прогудел Боб.
- Я понятия не имею о том, кто такой Трэвис Макги* (*главный герой знаменитой "цветной" серии Джона Д.Макдональда), - запальчиво сказала я. Вдобавок, Роб, насколько мне известно, ничего не откопал. Ван Гога нашла я.
Вокруг мгновенно воцарился ледяной холод, причем явно не по вине кондиционера, равномерно жужжавшего на дальней стене.
- Пять процентов, - сказала я, сама дивясь собственной щедрости.
Мужчины обменялись взглядами, от которых мне стало не по себе.
- Послушай, Боб, у меня вдруг вылетел из головы телефон Фреда, сказал Роб. - Ты его помнишь?
- Какого Фреда? - переспросил Боб, невинно вытаращив глаза.
- Что ж, ребята, если вы хотите играть так, то я не против, - сказала я. - Только Ван Гога в Нью-Йорк я повезу сама, и тогда вы вообще ни гроша не получите.
Роб и ухом не повел. - Валяй, Абби.
- Может, подбросить тебя в аэропорт? - предложил Боб с подкупающей искренностью. Наглец!
Это решило исход дела. - Я хочу, чтобы один из вас съездил домой и привез мою картину. Нет, лучше я сама с вами поеду.
- Я съезжу, - вызвался Роб. - Абби, ты совершаешь колоссальную ошибку.
- Я думал, мы с тобой друзья, - промолвил Боб. - Но, похоже, заблуждался.
Хотя слова эти подобно острому ножу пронзали мое сердце, на попятный я не пошла. Удивительно, что может сделать с женщиной миллион долларов.
В гостиную Роб вернулся с пепельно-серым лицом. Не приятного, чуть сизоватого цвета, слегка напоминающего кафель под моим креслом, но болезненно-желтоватого оттенка, заставлявшего вспомнить туберкулез, пеллагру и еще тысячу болезней сразу.
Я вскочила с колотящимся сердцем. - Где она?
- Она... - Роб запнулся. - Где-то должна быть.
- Да, как и Терра инкогнита! Роб, я хочу знать, где моя картина? Где "Поле, поросшее чертополохом"?
Роб понурился. - Абби, я точно помню, что упрятал ее в сейф. Но сейчас ее там нет. Подожди немножко, я все осмотрю.
- Покажи мне свой сейф! - потребовала я, отдавая себе отчет, что веду себя вовсе не так, как подобает благовоспитанной уроженке Юга. Наверняка, мои предки не меньше чем в пяти поколениях ворочались сейчас в своих могилах. В том числе прапрабабушка, которой посчастливилось угощать чаем с лимонным пирогом самого Роберта Эдуарда Ли* (*Знаменитый генерал, командовавший армией южан в битве под Геттисбергом), когда тот останавливался в Рок-Хилле.
- Хорошо, Абби, но только поклянись, что не расскажешь о нем ни одной живой душе, - попросил Роб, умоляюще закатывая глаза.
- Не сойти мне с этого места, - с готовностью поклялась я. - Пусть у меня вынут печенку и бросят ее псам!
Роб со вздохом провел меня через главную спальню в ванную. Господи, неужто он вмонтировал сейф в ванну?
- Вот здесь, - пробормотал он, указывая на биде.
- Где?
Роб нажал какую-то кнопку, и биде развернулось на сто восемьдесят градусов, обнажив металлическую дверцу сейфа с многочисленными кнопками и рычажками.
- Вот это да! - искренне восхитилась я. Роб, несомненно, умница, но я и представить себе не могла, что у него такое воображение. - А что случится, если кому-то взбредет в голову воспользоваться биде? - спросила я.
Роб закатил глаза. - Абби, нас интересует только французский антиквариат, а не их гигиенические манеры.
- Открывай!
- Извини, Абби, но не могла бы ты отвернуться?
Я отвернулась, чтобы не тратить времени на споры. Пока Роб колдовал с наборным замком, я вполголоса мычала "Марсельезу".
- Готово.
Я повернулась. Сейф был доверху заполнен обтянутыми бархатом коробочками, вроде тех, в которых хранят драгоценности. Я не преминула заметить также толстые пачки денежных купюр, перетянутые резинками. К сожалению, рассмотреть номинал купюр мешала белая бумага.
- Но здесь даже места нет для картины, - возмутилась я.
- Она влезла, хотя и с трудом, - возразил Роб. - Я скатал ее в рулон и положил наискосок.
- Ты не помял ее?
Роб насупился. - Нет. Я обращался с этой картиной крайне бережно. Поверь, Абби, я очень люблю тебя и ценю нашу дружбу.
- Надеюсь, что хотя бы одно из этих заявлений правдиво. Ну, и где ты собираешься искать ее теперь?
- Я пытаюсь собраться с мыслями. Сразу после твоего ухода я поместил холст в сейф. Потом достал, чтобы показать Роберту. А потом... О, Господи, я забыл убрать ее в сейф!
- Поразительно, но я и сама уже об этом догадалась, - съязвила я.
- Мы сидели в музыкальной гостиной, и я оставил картину на рояле.
Несмотря на длиннющие ноги Роба, я рванула так, что ухитрилась обставить его, по меньшей мере, на два корпуса. Увы, разочарованию моему не было предела.
- Здесь ничего нет! - запыхавшись, выговорила я.
- Не может быть. - Роб растерянно развел руками. - Вот здесь, на этой крышке, я ее и разложил. Мы оба на нее любовались, потом я посмотрел на Боба, а он - на меня...
- Пожалуйста, избавь меня от ненужных подробностей. И что ты сделал с ней после?
Роб глухо застонал. - В том и дело, что - ничего. Мы просто уехали в салон.
- А моя картина испарилась? Мои двадцать миллионов канули в Лету?
- Десять миллионов, Абби. Двадцать за нее лишь какой-нибудь чудак выложит.
- По-твоему, сейчас самое удачное время препираться из-за десяти миллионов? - саркастически спросила я.
- Туше, - сокрушенно произнес Роб.
- Что? - переспросила я, но в следующий миг сообразила, что он имел в виду* (* термин "туше" в борьбе означает момент соприкосновения лопаток с ковром - поражение).
- Абби, богом клянусь, что картина оставалась здесь, и после нашего ухода никто ее не видел... - Он вдруг нахмурился. - Кроме, разве что, миссис Ченг.
- Миссис Ченг? - переспросила я. - Вашей домработницы?
- Да. Генеральную уборку она проводит по понедельникам, но по четвергам, после того, как мы с Бобом уезжаем в салон, она заходит, чтобы поменять полотенца, скатерти и постельное белье.
- То есть, она может заглянуть к вам в любое время? - свирепо процедила я.
- Бога ради, не волнуйся, Абби - за миссис Ченг я головой ручаюсь. Я сейчас же позвоню ей и спрошу, не видела ли она картину. Правда, она могла еще не успеть вернуться.
- Но ведь она совсем не говорит по-английски, - жалобно всхлипнула я. - Ни слова. Ты сам мне рассказывал.
Роб протянул ко мне руку успокаивающим жестом, но я отшатнулась, как от гремучей змеи.
- Зато, если помнишь, я говорю на мандаринском наречии китайского языка.
- Ну так звони ей!
Роб набрал нужный номер, и почти сразу начал щебетать на каком-то певучем, тарабарском языке. Хотя я и готова была растерзать его на куски, но, признаться, слушала это чириканье с уважением. Кто-то рассказывал мне, что обучиться разговаривать на мандаринском наречии китайского особенно сложно, потому что многое в нем зависит от интонаций, и малейшее отклонение может исказить смысл сказанного до неузнаваемости. Но Роб, судя по всему, вел диалог успешно, благо беседа затянулась до начала следующего тысячелетия.