К моему изумлению, дверь мне открыла сама Хортенс. Нет, я не думала, что она держит дворецкого, но ожидала увидеть, по меньшей мере, какую-нибудь родственницу или сочувствующую подругу. Тем более что на кругу перед домом стояло несколько автомобилей.
Со словами: "Это вам", я вручила кекс Хортенс.
Она недоуменно заморгала.
- По поводу вашего брата, - пробормотала я. Откровенно говоря, я никогда не умела выражать соболезнование. Однажды я даже - не нарочно, поверьте мне - поздравила соседа с кончиной супруги.
Хортенс опять заморгала. Отважная женщина, определенно, пыталась удержаться от слез.
- Спасибо. Может, зайдете?
- Я, видите ли... - Я близоруко прищурилась и, мучимая любопытством, попыталась было разглядеть, что творится в ярко освещенной гостиной за спиной у Хортенс. Однако здравый смысл все-таки восторжествовал. - Нет, извините меня. Может, в следующий раз.
После чего, сообразив, что именно ляпнула, поспешно развернулась и помчалась вниз по ступенькам из поддельного мрамора.
Я появилась на свет и выросла в Рок-Хилле, однако, если бы этого и не случилось, я все равно утверждала бы, что Рок-Хилл необыкновенно красивый город. Если бы, конечно, не Черри-роуд. К сожалению, Черри-роуд это то, с чем впервые сталкивается любой, кто приезжает в город с севера - по федеральной автостраде, либо по местному шоссе. Бульвар Дейва Лайла, по которому попадают в город с юга, сам по себе выглядит несравненно живописнее, да еще и украшен четырьмя изумительными статуями Цивитас* (*Тринадцатифутовые статуи работы Одри Флэк, призванные увековечить достижения граждан Рок-Хилла по вхождению в XXI век), изображающими прекрасных богинь, бронзовые сосцы на пышных бюстах которых пришлось спилить после жалобы от представителей одной из религиозных общин. Увы, из-за дурацкой политики городских властей, Рок-Хилл по форме напоминает сборную детскую головоломку, а злополучная Черри-роуд, то и дело петляя, как улепетывающий от погони заяц, неоднократно покидает городские пределы, после чего снова в них возвращается, и приструнить ее совершенно невозможно.
И вот я, выставив себя перед Хортенс последней идиоткой, покатила далее по этой самой Черри-роуд. Дом моей мамы расположен в Иден-террейс, что всего в двух кварталах к западу от Черри-роуд, и я могла бы свернуть гораздо раньше, однако предпочла ехать по этой извивающейся, как змея, дороге. Во-первых, я испытывала странное наслаждение от того, что городские шум и кутерьма вдруг сменялись тенистыми улочками предместья и аккуратными особнячками с ухоженными газонами. Во-вторых, меня вдруг неудержимо потянуло заехать к слизняку Винсенту Дохерти, в его новый центр развлечений для взрослых. Разумеется, я не собиралась хвастать перед Винсентом своим "Полем, поросшим чертополохом". Нет, я просто хотела испытать удовольствие, побыв немного в его обществе.
Благодаря очередной невероятной загогулине Черри-роуд, дом, в котором Дохерти устроил свой порочный бизнес, оказался вне пределов городской черты. На синей неоновой вывеска была изображена обнаженная женщина с пышными формами - против нее отцы города, несмотря на все протесты благочестивых и добропорядочных жителей, оказались бессильны. По слухам, в центре развлечений для взрослых давали напрокат порнофильмы и торговали сексуальными игрушками, а также, возможно, и самим сексом. Впрочем, напоминаю, это только по слухам. И все же, машину я поставила таким образом, чтобы мой собственный северо-каролинский номер со стороны чересчур оживленной Черри-роуд разглядеть было нельзя. После чего, улучив удобный момент, прошмыгнула в парадную дверь коричневатого здания, облицованного алюминием.
Однако не прошла я и двух шагов, как меня остановил седовласый мужчина.
- Вы член клуба, мэм?
- Нет, конечно! - негодующе ответила я.
- Извините, мэм, но в таком случае я не имею права впустить вас...
- Но я вовсе не собираюсь брать у вас что-нибудь напрокат, и уж тем более - покупать. Мне нужен сам Винсент Дохерти, владелец этого заведения.
Серебристые брови сомкнулись на переносице. - Вы - его бывшая супруга?
- Типун вам на язык! - ощетинилась я. - У меня к нему дело личного свойства.
Красноватые, чуть припухшие глаза цербера пристально осмотрели меня. Не обижайтесь, мэм, но для этого вам малость росточка не хватает. В объявлении указано: от пяти футов и пяти дюймов.
- Но я вовсе не собираюсь устраиваться сюда на работу, дуралей вы этакий! - Моему возмущению не было предела.
Сзади послышался смешок. - Вы уверены?
- Винсент Дохерти! - Это был он, собственной персоной, высоченный, как мифический циклоп и раза в два безобразнее. Всклокоченные огненно-рыжие волосы отвратительно сочетались с пурпурной нейлоновой сорочкой. На носу красовались солнечные очки в зеленой - спасибо, не в голубой! - оправе. Каков бы ни был норов у бывшей супруги Винсента Дохерти, поводов для развода с ним у нее было более чем достаточно.
- Мы с вами знакомы? - поинтересовался Дохерти.
- Нет, - бойко ответила я. - Но я вас хорошо знаю. Ваши фотографии появляются в "Геральд" куда чаще, чем снимки нашего мэра. - Моя мама, видите ли, оставляет мне все воскресные газеты. Не перестает надеяться, что рано или поздно я вернусь в родные пенаты.
- А, я вас тоже знаю, - закивал Винсент. - Вы были вчера вечером на аукционе в церкви.
- Точно, - призналась я, ужасно собой довольная. - Я просто влюбилась в эту картину.
- Итак, мисс... мисс Тимберлейк, кажется?
- Да.
- Пройдемте в мой кабинет. Я угощу вас чем-нибудь холодненьким. На улице ведь такое пекло, что всем чертям тошно, не так ли?
Та девочка, которую, как искренне уповала моя мама, она взрастила и воспитала, шарахнулась бы от этого типа, как от чумы и, не чуя под собой ног, умчалась на улицу. Девочка, которую мама воспитала на самом деле, решила подсыпать немного соли на рану Винсента. Он провел меня по длинному коридору, через несколько вращающихся дверей, и наконец через дверь с табличкой "Посторонним вход воспрещен". По счастью, запирать ее за нами он не стал. В противном случае, я бы, наверное, кинулась наутек. Порой я бываю безрассудна и, возможно, я не семи пядей во лбу, но все же - не полная идиотка.
- Присаживайтесь, - Винсент указал на огромный диван, обтянутый тонкой кожей, который одиноко маячил посреди пустого кабинета на ковре, столь же кричаще рыжем, как и шевелюра хозяина. Ни стола, ни картотечного шкафа, ни даже телевизора в комнате не было.
- А куда сядете вы?
- Ха! Очень остроумно. Садитесь же, мисс Тимберлейк! - И Винсент хлопнул в ладоши, словно султан, повелевающий гарему танцевать.
Я примостилась на самом кончике дивана. Ноги поджала под себя, готовая, в случае чего, молниеносно вскочить и задать стрекача. Даже, останься я в этой комнате одна и запрись изнутри, я не смогла бы расслабиться. От застарелого запаха немытых ног и мужского пота, источаемого кожей дивана, меня слегка поташнивало.
- Так, значит, вы довольны своим приобретением? - уточнил Винсент.
- Не то слово! - Меня так и подмывало признаться, что моя картина стоит десять миллионов долларов, а то и больше, и что, несмотря на подпорченные отношения с некоторыми друзьями, я просто на седьмом небе от счастья.
- Она хорошо смотрелась бы в этой комнате, - произнес Винсент. - Как вам кажется?
Я обвела взглядом бледно-желтые стены. Что ж, по цветовой гамме "Звездная ночь" вполне с ними гармонировала.
- Да, возможно.
- И вы пришли, чтобы предложить мне ее выкупить? С небольшой наценкой?
- Нет.
Глаза Винсента зажглись любопытством. - Что же вас, в таком случае, сюда привело?
А что, в самом деле, привело меня сюда? Будь я в здравом уме, я бы к этому притону на пушечный выстрел не подошла. И о чем я только думала? Какое-то, видимо, умопомрачение нашло. Может, я, сама того не заметив, стала жертвой теплового удара?
- Вот. - Я полезла в плетеную наплечную сумочку, которую мама, большая любительница макраме, смастерила для меня, когда я училась в колледже, извлекла визитную карточку и небрежно бросила Винсенту.
Он властно протянул руку. - Это еще что?
- Название, адрес и телефон моей антикварной лавки, - ответила я. Кроме того, я даю консультации по оформлению и отделке интерьеров. Если вы вдруг решите, что не мешает тут кое-что изменить.
Винсент промолчал, буравя меня взглядом.
- В общем, я прослышала, что вы только что открылись, - проскрипела я ломающимся, как у подростка, голосом. - Вот и решила, что неплохо бы заскочить и предложить свои услуги - на тот случай, если вы еще не нашли декоратора.
Целую вечность, казалось, он не отвечал. Когда же наконец заговорил, создалось впечатление, что голосовые связки покрылись слизью.
- И ради этого вы проехали столько миль, из самого Шарлотта?
- Ну, не совсем ради этого. Здесь моя мать живет.
- Понимаю. - Он соскользнул с подлокотника кресла и плюхнулся на диван. - Она тоже такая прехорошенькая куколка, как и вы?
Я вскочила и пулей вылетела из кабинета. Все это случилось так быстро, что за такое время Бьюфорд не успел бы даже оргазма испытать. По пути я наскочила на пузатого седовласого привратника, но и это меня не остановило. Голову, по крайней мере, об его брюхо я не расшибла.
Домчавшись до спасительного автомобиля, я сразу газанула и не останавливалась вплоть до самого маминого дома. Перед знаком "стоп" на перекрестке Мертл-роуд и Иден-террейс я, конечно, могла бы и тормознуть, но, с другой стороны, какого черта? Всем ведь известно, что в Южной Каролине красный сигнал светофора официально не становится запрещающим до тех пор, пока добрых полдюжины машин не проскочат на желтый.
Не успела я заглушить мотор, как мама уже открыла дверь. Поверх розового полосатого платья она нацепила кокетливый белый фартучек с кружевами. Разумеется, я не думала, что мама отопрет дверь голышом, но и белые туфельки-лодочки увидеть на ее ногах никак не ожидала. Не говоря уж о красовавшемся на груди жемчужном ожерелье, подаренном папой за год до его смерти на очередную годовщину их свадьбы.
- Ты как раз во время, Абби. Я только закончила на стол накрывать. Я угощу тебя жареным цыпленком с картофельным салатом, а на десерт арбуз припасла. Или ты шоколадный торт предпочитаешь?
- Лучше торт. - Не было смысла спрашивать, каким образом она догадалась о моем приезде. Мама уверяет, что способна предсказывать будущее по запаху.
Смерив меня взглядом, мама спросила: - А где картина?
- Дома. Я ее в духовку спрятала.
- Что? - Мама вытаращила глаза. - Господи, Абби, весь город знает, что ты не умеешь готовить. Любой воришка первым же делом полезет в твою духовку.
- Спасибо, мамочка. Надеюсь, друзья меня обворовывать не станут.
- Кстати, о друзьях, - заговорила мама, когда мы расселись за столом. - Говорят, ты их всех предала. Это правда?
- Мама, что ты несешь! - возмутилась я. - Неужели Уиннелл тебе позвонила?
- Ну да, и правильно сделала. Вы ведь всегда были закадычными подругами.
- Мамочка, она скряга и сквалыга. Не говоря уж о том, что мечтает нажиться за мой счет.
- Понимаю. - Мама положила себе порцию салата размером с наперсток и передала салатницу мне.
- Мамочка, ты на диете? - поинтересовалась я.
- Кто - я? Нет, золотце, я просто тренируюсь. Скажи, Роб, по-твоему, тоже сквалыга?
- Не только сквалыга, но и рвач! - с негодованием заявила я. - Он хочет миллион долларов! Миллион, представляешь?
Мама аккуратно отделила и положила на свою тарелку одно тощее цыплячье крылышко. - Но ведь эти деньги на тебя с неба свалились, золотце. Так ты сама мне сказала.
- Да, мамочка, но ведь свалились они на меня! Когда удача улыбалась самим Роб-Бобам, они почему-то никогда обо мне не вспоминали.
Мама поднесла ко рту крылышко и, отщипнув самую малость, отложила прочь. - И все-таки не забывай, золотце, что они твои друзья, назидательно сказала она. - Балинда, в переводе на тсонга. Кстати, мне тоже всегда казалось, что десять процентов за посредническую услугу это совсем немного.
- Мама, и ты на их стороне! - жалобно возопила я.
Мама вскинула голову. - Как ты смеешь, Абигайль Луиз? Знала бы, сколько мне пришлось перетерпеть, чтобы ты смогла появиться на свет!
Я вздохнула. - Знаю. Тридцать шесть часов нечеловеческих мучений.
- Не язви, Абби, - с укоризной промолвила мама. - Я просто имею в виду, что всегда была и буду исключительно на твоей стороне. Даже, когда окажусь в Африке.
- Я понимаю, мама, но... Что ты сказала? В Африке?
- Да, золотце, я собираюсь в Мозамбик, - сказала мама. - миссионершей. Вот почему я так усердно изучаю тсонга.
- Мама, надеюсь, ты шутишь?
- Нет, золотце, я говорю абсолютно серьезно. - Она бросила взгляд на мою тарелку, доверху полную еды. - Я и тренируюсь на случай, если там сейчас голод.
- Ты тренируешься голодать?
- Нет, золотце, - мама терпеливо улыбнулась. - Я просто стараюсь есть как можно меньше. Мы, представители Западной цивилизации, потребляем куда больше пищи, нежели требуется для поддержания тела и духа.
Против этого я, по большому счету, не возражала, однако сейчас меня не на шутку тревожило состояние маминого духа. - Это уже вопрос решенный? уточнила я. - Ты, конечно, получила благословение епископа?
- Епископа?
- Ну да, это такой толстячок в здоровенной шапке и с пастушьим посохом. Тот самый парень, который отвечает за подобные мероприятия.
Внезапно мамино лицо вытянулось. - Не понимаю, разве нельзя отправиться с миссией по собственной инициативе?
- Но кто будет тебя поддерживать? Кто оплатит твой проезд и расходы?
Мама растерянно огляделась по сторонам на скромную обстановку, которая за последние пятьдесят лет не претерпела ни малейших изменений. - Я могу вещи распродать, - жалобно пролепетала она. - А потом, если останутся какие-нибудь деньги, раздам их беднякам. Сирым и убогим.
- Винсент уже пытался сыграть в эту игру, мамочка, - не без злорадства напомнила я. - Но у него ничего не вышло.
- Как, Винсент Дохерти тоже был миссионером? - изумилась мама.
Я поморщилась. - Не совсем. Послушай, мамочка, в прошлом году ты уже покидала дом, чтобы стать монахиней. За год до того ты пыталась записаться в армию добровольцем. Я понимаю, что после смерти папы ты пребываешь в состояния смятения и растерянности, но ведь с тех пор уже много воды утекло. Не пора ли тебе наконец образумиться и обрести себя?
- Но ведь именно это я пытаюсь сделать, золотце. Всей душой я стремлюсь стать миссионершей.
- Посоветуйся сначала с епископом, мамочка. Обещаешь?
- Наша.
- А это что значит?
Мама неловко поежилась. - Абби, я уже в том возрасте, когда люди способны сами отвечать за свои поступки.
- Туше, мама, - повторила я вслед за Робом. - Хотя, откровенно говоря, твое поведение...
От разноса маму спас телефонный звонок. Пока она разговаривала, я нагрузила на ее тарелку аппетитную цыплячью грудку с приличной кучей салата, а заодно присовокупила и кусок домашнего бисквита.
Когда мама возвратилась, лицо ее сияло. - Ни за что не угадаешь, кто мне позвонил!
- Той, мой дражайший братец.
- Нет, он в прошлом году звонил.
- Неужели тетя Мэрилин?
- Чуть ближе, но все равно холодно.
- Ага, Уиннелл сменила гнев на милость и решила передо мной извиниться?
- Нет! Все, ты исчерпала три попытки. - Мама уселась за стол и с заговорщическим видом пригнулась ко мне. - Это была Она. Сама знаешь - кто.
- Но я не знаю!
Мама насупилась. - Не просто "сама-знаешь-кто", а та самая "сама-знаешь-кто".
- Ты имеешь в виду Присциллу Хант? Королеву?
Мама расцвела. - Собственной персоной. Боже, Абби, как я счастлива. Представляешь, она пригласила меня на ужин. В эту субботу.
- В качестве главного блюда?
- Абби, не хами. Это огромная честь для меня.
Я кивнула. На мамино счастье, мой рот был набит бисквитом. Ибо Присцилла Хант была не только богатейшей женщиной нашего прихода, но и до сих пор - замужней. И это имело колоссальное значение. Овдовев, моя мама в считанные недели заметила, что поток приглашений на ужины и званые вечеринки сначала существенно обмелел, затем превратился в скудный ручеек, а сразу после первой годовщины смерти моего папы и вовсе пересох. И это понятно. Кому в наше время нужна вдова? На званых мероприятиях вдова хуже занозы. Живое напоминание о смерти и бренности бытия.
- Надеюсь, Абби, ты не возражаешь, если мы изменим наши планы на субботу, чтобы я смогла пойти к Присцилле Хант?
- Ничуть, мамочка. - В следующее мгновение, спохватившись, как бы мама ни истолковала мой восторг превратно, я добавила: - Тем более что мы и сейчас с тобой за столом сидим.
Мама посмотрела на свою тарелку и с изумлением уставилась на громоздившиеся яства. - Боже, Абби, как я тронута! Значит, ты меня все-таки любишь?
- Ну конечно, мамочка. - Я отвернулась, чтобы не расплакаться. Ну, не люблю я соленые бисквиты!
- Возможно, Присцилла захочет, чтобы я вступила в клуб поклонниц ее таланта, - предположила мама. - В Рок-Хилле нет клуба престижнее. Да, наверно, дело в этом! Иначе, с какой стати Королеве бы вздумалось меня приглашать? Ведь при папочкиной жизни этого ни разу не случалось. - Глаза мамы затуманились. - Жаль, что отъезд в Африку мне помешает. Господи, Абби, что же мне делать?
Я потрепала маму по руке. - Африка не должна тебя волновать, мамочка, - убежденно сказала я. - Держу пари, что эта женщина что-то задумала.
- Как, по-твоему, я не гожусь ей в подруги?
- На мой взгляд, нет, - сказала я. Но тут же, спохватившись, добавила: - То есть, сама-то ты, конечно, годишься, но Присцилла недостаточно умна, чтобы это понять.
- Что ж, значит, ты и со мной решила поссориться, - сухо промолвила мама. - Но только ничего у тебя не выйдет. И помяни мои слова, золотце, настанет день, когда ты горько пожалеешь о том, что наговорила своей маме.
Я в сердцах бросила вилку, которая, громко звякнув, упала на тарелку. - Надеюсь, и ты пожалеешь обо всем, что наговорила мне. Наверно, и мать Гилберта Суини мечтала бы взять назад что-нибудь из сказанного ему.
Мама протестующе замотала головой. - Гилберт обожал свою приемную мать.
- Должно быть, у него были причины обожать Адель, - сказала я. Наверно, старушка - настоящий божий одуванчик.
Мама возмущенно ахнула. - Ах, вот, значит, как! Меня, по-твоему, и любить не за что? Что ж, Абби, раз ты так считаешь, то отправляйся сейчас же в Пайн-Мэнор и засвидетельствуй свою любовь новой маме. - Она встала. Очень даже хорошо, что ты именно сейчас решила выкинуть меня на помойку, как стоптанные туфли. Я все равно отправляюсь в Африку.
Я тоже вскочила. - Скатертью дорожка!
Глава 10
Я покатила прямиком в Пайн-Мэнор, в дом престарелых, который расположен посреди хлопкового поля милях в десяти к югу от Рок-Хилла. На выгоревшей под солнцем лужайке перед домом одиноко, словно забытый на посту часовой, маячила развесистая груша. Ни одной сосны вокруг видно не было.
Наверно, по большому счету, я направилась в богадельню, чтобы насолить маме, хотя какая-то частица моего мозга стремилась пообщаться с Адель Суини. Кое-какие вопросы бередили мою душу, хотя в глубине души я сознавала, что для расспросов приемной мамы Гилберта выбрала не лучшее время. С другой стороны, лишний раз выразить свои соболезнования тоже не мешает.
Пайн-Мэнор - наверняка один из самых крохотных домов для престарелых в обеих Каролинах, стены его обеспечивают приют какой-то дюжине постояльцев. И все равно я была удивлена, когда увидела на подъездной аллее всего два автомобиля. На одной из них был южно-каролинский номер, на плашке которого рядом с цифрами красовалось слово ДОЛЛИ. А вот владелец второго автомобиля - фургона с северно-каролинскими номерными знаками, горделиво вывел по соседству с цифрами слово НОС. Не иначе, как для того, чтобы все знали: он сует его в чужие дела.
Я оставила свой автомобиль в лоскутке тени, которую отбрасывала груша, и поспешно засеменила к дому по короткой бетонной дорожке. К тому времени, как мне удалось прошмыгнуть в дверь, я взмокла, как только что разрезанный пополам арбуз. Нет, вы только не подумайте - я не вспотела. Мы, настоящие южные леди, воспитанные и взращенные в аристократических традициях, никогда не потеем. Просто на нашей нежной коже роса выступает. Как бы то ни было, внутри дома царила благословенная прохлада.
Сразу при входе в этот просторный холодильник я очутилась в огромной зале, половина которой, судя по всему, служила гостиной, а вторая половина - столовой. Из-за двустворчатых дверей с местами облупившейся краской доносился веселый перезвон кастрюль и сковородок. Неведомый Долли, судя по всему, возился на кухне, наводя порядок после обеда.
Поскольку ни консьержа, ни вахтера в Пайн-Мэноре, судя по всему, не водилось, я сразу прошествовала в гостиную, где на синей в цветочек софе примостились рядышком три крохотных старушки, укутав сухонькие лапки оранжево-черным шерстяным платком. Экран огромного настенного телевизора светился, и я с удивлением увидела, что старушки смотрят какой-то сериал, а не религиозный канал, на котором телевизионные проповедники просят вас жертвовать средства на богоугодные дела. Звук, правда, был выключен.
Потом, правда, присмотревшись, я заподозрила, что кроткие милашки вовсе не на экран уставились, а в немом ужасе разглядывают развешанные на стенах картины. Прежде мне доводилось видеть столь ужасную и отталкивающую мазню разве что на выставках-продажах "голодающих художников". Настолько кошмарное зрелище, что любому человеку с нормальной психикой оставалось только размечтаться, чтобы несчастные голодающие поскорее откинули копыта и прекратили измываться над людьми. По сравнению с этим убожеством, "Ван Гог", доставшийся Грегу, показался бы настоящим шедевром.
Я прокашлялась. - Извините, милые, не подскажете ли мне, где можно найти Адель Суини?
Лишь одна из трех пар старческих глаз повернулась в мою сторону. Какой сегодня день? Вы знаете?
- Да, мэм. Сегодня четверг.
- Как вам мой шерстяной платок?
- Он изумительный.
- Его моя сестра связала, - похвасталась престарелая дама. - Бедняжка утонула вместе с "Титаником".
- Ах, какая жалость! - воскликнула я. - Господи, но ведь это было страшно давно!
Должно быть, в моем голосе слышалось недоверие. - Мне уже восемьдесят девять. Сестра была на четырнадцать лет старше. Вы не знаете, какой сегодня день?
- Четверг, - терпеливо повторила я. По правде говоря, меня продолжали терзать сомнения. Нет, не из-за возраста моей собеседницы. Я была почти уверена, что "шерстяной" платок - чистейшая синтетика.
- Сестру звали Сара. Росточком она была с канарейку. И пела ничуть не хуже. Моя Сара была профессиональной певицей. Она на инаугурации самого президента Кулиджа выступала.
Я прикусила язык. Джона Калвина Кулиджа избрали президентом в 1923 году, через десять с лишним лет после трагедии "Титаника".
- А какой овацией наградили Сару, - мечтательно продолжила одряхлевшая леди. - Говорят, ее даже в самом Джорджтауне* (*Престижный район Вашингтона) слышно было.
- Знакомая актриса, - сказала я, пытаясь сменить тему. - Где-то я, по-моему, уже ее видела.
- Я никогда не смотрю эти фильмы, - с достоинством промолвила старушка и отвернулась.
- Но ведь телевизор включен.
- Я не смотрю его.
- Понимаю, вы просто за компанию со своими подружками сидите, догадалась я. До сих пор ни одна из "подружек" рта не раскрывала.
- Они тоже его не смотрят.
- Вот как?
- Они спят.
Я решила, что старая перечница водит меня за нос и, наклонившись вперед, уставилась на ее соседок. - Но ведь глаза у них открыты!
- В таком возрасте, знаете ли, уже трудно глаза закрывать.
- Вы это серьезно? - По моей спине пробежал холодок. А вдруг бабульки уже мертвы?
- Да, в таком возрасте уже многое становится непосильным трудом, продолжила моя собеседница. - Доживите до наших лет, и тогда сами это поймете.
Я уже хотела было попытаться прощупать пульс у ближайшего бездыханного тела, как вдруг оно пришло в движение. Старушка моргнула и дважды кашлянула, после чего снова погрузилась в привычное коматозное состояние.
- Вот видите? Маргарет просто спит.
Я поежилась. - Но ведь здесь жуткая холодрыга. Как вы можете спать?
- Да, мой сын говорит то же самое. Ко всему потихоньку привыкаешь. Из-под платка вынырнули пять скрюченных пальцев и ощупали левый рукав синего махрового халата. - Это мне Гилберт подарил, - похвасталась она. Когда навещал меня в последний раз. Красивый, да? И к тапочкам моим подходит.
- Да, мэм. Значит, Гилберт - ваш сын? - Голова моя пошла кругом. Возможно ли, чтобы в столь крохотном заведении сын по имени Гилберт был не у одной, а, допустим, у двух постоялиц? Но беседовавшая со мной женщина походила на Адель Суини, злобную и коварную мачеху, в такой же степени, как, допустим, на Монику Левински. При всем желании, я не могла представить, чтобы этот божий одуванчик избивал кого-нибудь проволочной распялкой.
- Гилберт Суини, - с гордостью произнесла она. - Он, правда, доводится мне приемным сыном, но люблю я его, как свою плоть и кровь. Он живет в Рок-Хилле. Вы его знаете?
- Я... Видите ли... Кстати, мэм, вас сегодня кто-нибудь навещал?
Со словами: "Это вам", я вручила кекс Хортенс.
Она недоуменно заморгала.
- По поводу вашего брата, - пробормотала я. Откровенно говоря, я никогда не умела выражать соболезнование. Однажды я даже - не нарочно, поверьте мне - поздравила соседа с кончиной супруги.
Хортенс опять заморгала. Отважная женщина, определенно, пыталась удержаться от слез.
- Спасибо. Может, зайдете?
- Я, видите ли... - Я близоруко прищурилась и, мучимая любопытством, попыталась было разглядеть, что творится в ярко освещенной гостиной за спиной у Хортенс. Однако здравый смысл все-таки восторжествовал. - Нет, извините меня. Может, в следующий раз.
После чего, сообразив, что именно ляпнула, поспешно развернулась и помчалась вниз по ступенькам из поддельного мрамора.
Я появилась на свет и выросла в Рок-Хилле, однако, если бы этого и не случилось, я все равно утверждала бы, что Рок-Хилл необыкновенно красивый город. Если бы, конечно, не Черри-роуд. К сожалению, Черри-роуд это то, с чем впервые сталкивается любой, кто приезжает в город с севера - по федеральной автостраде, либо по местному шоссе. Бульвар Дейва Лайла, по которому попадают в город с юга, сам по себе выглядит несравненно живописнее, да еще и украшен четырьмя изумительными статуями Цивитас* (*Тринадцатифутовые статуи работы Одри Флэк, призванные увековечить достижения граждан Рок-Хилла по вхождению в XXI век), изображающими прекрасных богинь, бронзовые сосцы на пышных бюстах которых пришлось спилить после жалобы от представителей одной из религиозных общин. Увы, из-за дурацкой политики городских властей, Рок-Хилл по форме напоминает сборную детскую головоломку, а злополучная Черри-роуд, то и дело петляя, как улепетывающий от погони заяц, неоднократно покидает городские пределы, после чего снова в них возвращается, и приструнить ее совершенно невозможно.
И вот я, выставив себя перед Хортенс последней идиоткой, покатила далее по этой самой Черри-роуд. Дом моей мамы расположен в Иден-террейс, что всего в двух кварталах к западу от Черри-роуд, и я могла бы свернуть гораздо раньше, однако предпочла ехать по этой извивающейся, как змея, дороге. Во-первых, я испытывала странное наслаждение от того, что городские шум и кутерьма вдруг сменялись тенистыми улочками предместья и аккуратными особнячками с ухоженными газонами. Во-вторых, меня вдруг неудержимо потянуло заехать к слизняку Винсенту Дохерти, в его новый центр развлечений для взрослых. Разумеется, я не собиралась хвастать перед Винсентом своим "Полем, поросшим чертополохом". Нет, я просто хотела испытать удовольствие, побыв немного в его обществе.
Благодаря очередной невероятной загогулине Черри-роуд, дом, в котором Дохерти устроил свой порочный бизнес, оказался вне пределов городской черты. На синей неоновой вывеска была изображена обнаженная женщина с пышными формами - против нее отцы города, несмотря на все протесты благочестивых и добропорядочных жителей, оказались бессильны. По слухам, в центре развлечений для взрослых давали напрокат порнофильмы и торговали сексуальными игрушками, а также, возможно, и самим сексом. Впрочем, напоминаю, это только по слухам. И все же, машину я поставила таким образом, чтобы мой собственный северо-каролинский номер со стороны чересчур оживленной Черри-роуд разглядеть было нельзя. После чего, улучив удобный момент, прошмыгнула в парадную дверь коричневатого здания, облицованного алюминием.
Однако не прошла я и двух шагов, как меня остановил седовласый мужчина.
- Вы член клуба, мэм?
- Нет, конечно! - негодующе ответила я.
- Извините, мэм, но в таком случае я не имею права впустить вас...
- Но я вовсе не собираюсь брать у вас что-нибудь напрокат, и уж тем более - покупать. Мне нужен сам Винсент Дохерти, владелец этого заведения.
Серебристые брови сомкнулись на переносице. - Вы - его бывшая супруга?
- Типун вам на язык! - ощетинилась я. - У меня к нему дело личного свойства.
Красноватые, чуть припухшие глаза цербера пристально осмотрели меня. Не обижайтесь, мэм, но для этого вам малость росточка не хватает. В объявлении указано: от пяти футов и пяти дюймов.
- Но я вовсе не собираюсь устраиваться сюда на работу, дуралей вы этакий! - Моему возмущению не было предела.
Сзади послышался смешок. - Вы уверены?
- Винсент Дохерти! - Это был он, собственной персоной, высоченный, как мифический циклоп и раза в два безобразнее. Всклокоченные огненно-рыжие волосы отвратительно сочетались с пурпурной нейлоновой сорочкой. На носу красовались солнечные очки в зеленой - спасибо, не в голубой! - оправе. Каков бы ни был норов у бывшей супруги Винсента Дохерти, поводов для развода с ним у нее было более чем достаточно.
- Мы с вами знакомы? - поинтересовался Дохерти.
- Нет, - бойко ответила я. - Но я вас хорошо знаю. Ваши фотографии появляются в "Геральд" куда чаще, чем снимки нашего мэра. - Моя мама, видите ли, оставляет мне все воскресные газеты. Не перестает надеяться, что рано или поздно я вернусь в родные пенаты.
- А, я вас тоже знаю, - закивал Винсент. - Вы были вчера вечером на аукционе в церкви.
- Точно, - призналась я, ужасно собой довольная. - Я просто влюбилась в эту картину.
- Итак, мисс... мисс Тимберлейк, кажется?
- Да.
- Пройдемте в мой кабинет. Я угощу вас чем-нибудь холодненьким. На улице ведь такое пекло, что всем чертям тошно, не так ли?
Та девочка, которую, как искренне уповала моя мама, она взрастила и воспитала, шарахнулась бы от этого типа, как от чумы и, не чуя под собой ног, умчалась на улицу. Девочка, которую мама воспитала на самом деле, решила подсыпать немного соли на рану Винсента. Он провел меня по длинному коридору, через несколько вращающихся дверей, и наконец через дверь с табличкой "Посторонним вход воспрещен". По счастью, запирать ее за нами он не стал. В противном случае, я бы, наверное, кинулась наутек. Порой я бываю безрассудна и, возможно, я не семи пядей во лбу, но все же - не полная идиотка.
- Присаживайтесь, - Винсент указал на огромный диван, обтянутый тонкой кожей, который одиноко маячил посреди пустого кабинета на ковре, столь же кричаще рыжем, как и шевелюра хозяина. Ни стола, ни картотечного шкафа, ни даже телевизора в комнате не было.
- А куда сядете вы?
- Ха! Очень остроумно. Садитесь же, мисс Тимберлейк! - И Винсент хлопнул в ладоши, словно султан, повелевающий гарему танцевать.
Я примостилась на самом кончике дивана. Ноги поджала под себя, готовая, в случае чего, молниеносно вскочить и задать стрекача. Даже, останься я в этой комнате одна и запрись изнутри, я не смогла бы расслабиться. От застарелого запаха немытых ног и мужского пота, источаемого кожей дивана, меня слегка поташнивало.
- Так, значит, вы довольны своим приобретением? - уточнил Винсент.
- Не то слово! - Меня так и подмывало признаться, что моя картина стоит десять миллионов долларов, а то и больше, и что, несмотря на подпорченные отношения с некоторыми друзьями, я просто на седьмом небе от счастья.
- Она хорошо смотрелась бы в этой комнате, - произнес Винсент. - Как вам кажется?
Я обвела взглядом бледно-желтые стены. Что ж, по цветовой гамме "Звездная ночь" вполне с ними гармонировала.
- Да, возможно.
- И вы пришли, чтобы предложить мне ее выкупить? С небольшой наценкой?
- Нет.
Глаза Винсента зажглись любопытством. - Что же вас, в таком случае, сюда привело?
А что, в самом деле, привело меня сюда? Будь я в здравом уме, я бы к этому притону на пушечный выстрел не подошла. И о чем я только думала? Какое-то, видимо, умопомрачение нашло. Может, я, сама того не заметив, стала жертвой теплового удара?
- Вот. - Я полезла в плетеную наплечную сумочку, которую мама, большая любительница макраме, смастерила для меня, когда я училась в колледже, извлекла визитную карточку и небрежно бросила Винсенту.
Он властно протянул руку. - Это еще что?
- Название, адрес и телефон моей антикварной лавки, - ответила я. Кроме того, я даю консультации по оформлению и отделке интерьеров. Если вы вдруг решите, что не мешает тут кое-что изменить.
Винсент промолчал, буравя меня взглядом.
- В общем, я прослышала, что вы только что открылись, - проскрипела я ломающимся, как у подростка, голосом. - Вот и решила, что неплохо бы заскочить и предложить свои услуги - на тот случай, если вы еще не нашли декоратора.
Целую вечность, казалось, он не отвечал. Когда же наконец заговорил, создалось впечатление, что голосовые связки покрылись слизью.
- И ради этого вы проехали столько миль, из самого Шарлотта?
- Ну, не совсем ради этого. Здесь моя мать живет.
- Понимаю. - Он соскользнул с подлокотника кресла и плюхнулся на диван. - Она тоже такая прехорошенькая куколка, как и вы?
Я вскочила и пулей вылетела из кабинета. Все это случилось так быстро, что за такое время Бьюфорд не успел бы даже оргазма испытать. По пути я наскочила на пузатого седовласого привратника, но и это меня не остановило. Голову, по крайней мере, об его брюхо я не расшибла.
Домчавшись до спасительного автомобиля, я сразу газанула и не останавливалась вплоть до самого маминого дома. Перед знаком "стоп" на перекрестке Мертл-роуд и Иден-террейс я, конечно, могла бы и тормознуть, но, с другой стороны, какого черта? Всем ведь известно, что в Южной Каролине красный сигнал светофора официально не становится запрещающим до тех пор, пока добрых полдюжины машин не проскочат на желтый.
Не успела я заглушить мотор, как мама уже открыла дверь. Поверх розового полосатого платья она нацепила кокетливый белый фартучек с кружевами. Разумеется, я не думала, что мама отопрет дверь голышом, но и белые туфельки-лодочки увидеть на ее ногах никак не ожидала. Не говоря уж о красовавшемся на груди жемчужном ожерелье, подаренном папой за год до его смерти на очередную годовщину их свадьбы.
- Ты как раз во время, Абби. Я только закончила на стол накрывать. Я угощу тебя жареным цыпленком с картофельным салатом, а на десерт арбуз припасла. Или ты шоколадный торт предпочитаешь?
- Лучше торт. - Не было смысла спрашивать, каким образом она догадалась о моем приезде. Мама уверяет, что способна предсказывать будущее по запаху.
Смерив меня взглядом, мама спросила: - А где картина?
- Дома. Я ее в духовку спрятала.
- Что? - Мама вытаращила глаза. - Господи, Абби, весь город знает, что ты не умеешь готовить. Любой воришка первым же делом полезет в твою духовку.
- Спасибо, мамочка. Надеюсь, друзья меня обворовывать не станут.
- Кстати, о друзьях, - заговорила мама, когда мы расселись за столом. - Говорят, ты их всех предала. Это правда?
- Мама, что ты несешь! - возмутилась я. - Неужели Уиннелл тебе позвонила?
- Ну да, и правильно сделала. Вы ведь всегда были закадычными подругами.
- Мамочка, она скряга и сквалыга. Не говоря уж о том, что мечтает нажиться за мой счет.
- Понимаю. - Мама положила себе порцию салата размером с наперсток и передала салатницу мне.
- Мамочка, ты на диете? - поинтересовалась я.
- Кто - я? Нет, золотце, я просто тренируюсь. Скажи, Роб, по-твоему, тоже сквалыга?
- Не только сквалыга, но и рвач! - с негодованием заявила я. - Он хочет миллион долларов! Миллион, представляешь?
Мама аккуратно отделила и положила на свою тарелку одно тощее цыплячье крылышко. - Но ведь эти деньги на тебя с неба свалились, золотце. Так ты сама мне сказала.
- Да, мамочка, но ведь свалились они на меня! Когда удача улыбалась самим Роб-Бобам, они почему-то никогда обо мне не вспоминали.
Мама поднесла ко рту крылышко и, отщипнув самую малость, отложила прочь. - И все-таки не забывай, золотце, что они твои друзья, назидательно сказала она. - Балинда, в переводе на тсонга. Кстати, мне тоже всегда казалось, что десять процентов за посредническую услугу это совсем немного.
- Мама, и ты на их стороне! - жалобно возопила я.
Мама вскинула голову. - Как ты смеешь, Абигайль Луиз? Знала бы, сколько мне пришлось перетерпеть, чтобы ты смогла появиться на свет!
Я вздохнула. - Знаю. Тридцать шесть часов нечеловеческих мучений.
- Не язви, Абби, - с укоризной промолвила мама. - Я просто имею в виду, что всегда была и буду исключительно на твоей стороне. Даже, когда окажусь в Африке.
- Я понимаю, мама, но... Что ты сказала? В Африке?
- Да, золотце, я собираюсь в Мозамбик, - сказала мама. - миссионершей. Вот почему я так усердно изучаю тсонга.
- Мама, надеюсь, ты шутишь?
- Нет, золотце, я говорю абсолютно серьезно. - Она бросила взгляд на мою тарелку, доверху полную еды. - Я и тренируюсь на случай, если там сейчас голод.
- Ты тренируешься голодать?
- Нет, золотце, - мама терпеливо улыбнулась. - Я просто стараюсь есть как можно меньше. Мы, представители Западной цивилизации, потребляем куда больше пищи, нежели требуется для поддержания тела и духа.
Против этого я, по большому счету, не возражала, однако сейчас меня не на шутку тревожило состояние маминого духа. - Это уже вопрос решенный? уточнила я. - Ты, конечно, получила благословение епископа?
- Епископа?
- Ну да, это такой толстячок в здоровенной шапке и с пастушьим посохом. Тот самый парень, который отвечает за подобные мероприятия.
Внезапно мамино лицо вытянулось. - Не понимаю, разве нельзя отправиться с миссией по собственной инициативе?
- Но кто будет тебя поддерживать? Кто оплатит твой проезд и расходы?
Мама растерянно огляделась по сторонам на скромную обстановку, которая за последние пятьдесят лет не претерпела ни малейших изменений. - Я могу вещи распродать, - жалобно пролепетала она. - А потом, если останутся какие-нибудь деньги, раздам их беднякам. Сирым и убогим.
- Винсент уже пытался сыграть в эту игру, мамочка, - не без злорадства напомнила я. - Но у него ничего не вышло.
- Как, Винсент Дохерти тоже был миссионером? - изумилась мама.
Я поморщилась. - Не совсем. Послушай, мамочка, в прошлом году ты уже покидала дом, чтобы стать монахиней. За год до того ты пыталась записаться в армию добровольцем. Я понимаю, что после смерти папы ты пребываешь в состояния смятения и растерянности, но ведь с тех пор уже много воды утекло. Не пора ли тебе наконец образумиться и обрести себя?
- Но ведь именно это я пытаюсь сделать, золотце. Всей душой я стремлюсь стать миссионершей.
- Посоветуйся сначала с епископом, мамочка. Обещаешь?
- Наша.
- А это что значит?
Мама неловко поежилась. - Абби, я уже в том возрасте, когда люди способны сами отвечать за свои поступки.
- Туше, мама, - повторила я вслед за Робом. - Хотя, откровенно говоря, твое поведение...
От разноса маму спас телефонный звонок. Пока она разговаривала, я нагрузила на ее тарелку аппетитную цыплячью грудку с приличной кучей салата, а заодно присовокупила и кусок домашнего бисквита.
Когда мама возвратилась, лицо ее сияло. - Ни за что не угадаешь, кто мне позвонил!
- Той, мой дражайший братец.
- Нет, он в прошлом году звонил.
- Неужели тетя Мэрилин?
- Чуть ближе, но все равно холодно.
- Ага, Уиннелл сменила гнев на милость и решила передо мной извиниться?
- Нет! Все, ты исчерпала три попытки. - Мама уселась за стол и с заговорщическим видом пригнулась ко мне. - Это была Она. Сама знаешь - кто.
- Но я не знаю!
Мама насупилась. - Не просто "сама-знаешь-кто", а та самая "сама-знаешь-кто".
- Ты имеешь в виду Присциллу Хант? Королеву?
Мама расцвела. - Собственной персоной. Боже, Абби, как я счастлива. Представляешь, она пригласила меня на ужин. В эту субботу.
- В качестве главного блюда?
- Абби, не хами. Это огромная честь для меня.
Я кивнула. На мамино счастье, мой рот был набит бисквитом. Ибо Присцилла Хант была не только богатейшей женщиной нашего прихода, но и до сих пор - замужней. И это имело колоссальное значение. Овдовев, моя мама в считанные недели заметила, что поток приглашений на ужины и званые вечеринки сначала существенно обмелел, затем превратился в скудный ручеек, а сразу после первой годовщины смерти моего папы и вовсе пересох. И это понятно. Кому в наше время нужна вдова? На званых мероприятиях вдова хуже занозы. Живое напоминание о смерти и бренности бытия.
- Надеюсь, Абби, ты не возражаешь, если мы изменим наши планы на субботу, чтобы я смогла пойти к Присцилле Хант?
- Ничуть, мамочка. - В следующее мгновение, спохватившись, как бы мама ни истолковала мой восторг превратно, я добавила: - Тем более что мы и сейчас с тобой за столом сидим.
Мама посмотрела на свою тарелку и с изумлением уставилась на громоздившиеся яства. - Боже, Абби, как я тронута! Значит, ты меня все-таки любишь?
- Ну конечно, мамочка. - Я отвернулась, чтобы не расплакаться. Ну, не люблю я соленые бисквиты!
- Возможно, Присцилла захочет, чтобы я вступила в клуб поклонниц ее таланта, - предположила мама. - В Рок-Хилле нет клуба престижнее. Да, наверно, дело в этом! Иначе, с какой стати Королеве бы вздумалось меня приглашать? Ведь при папочкиной жизни этого ни разу не случалось. - Глаза мамы затуманились. - Жаль, что отъезд в Африку мне помешает. Господи, Абби, что же мне делать?
Я потрепала маму по руке. - Африка не должна тебя волновать, мамочка, - убежденно сказала я. - Держу пари, что эта женщина что-то задумала.
- Как, по-твоему, я не гожусь ей в подруги?
- На мой взгляд, нет, - сказала я. Но тут же, спохватившись, добавила: - То есть, сама-то ты, конечно, годишься, но Присцилла недостаточно умна, чтобы это понять.
- Что ж, значит, ты и со мной решила поссориться, - сухо промолвила мама. - Но только ничего у тебя не выйдет. И помяни мои слова, золотце, настанет день, когда ты горько пожалеешь о том, что наговорила своей маме.
Я в сердцах бросила вилку, которая, громко звякнув, упала на тарелку. - Надеюсь, и ты пожалеешь обо всем, что наговорила мне. Наверно, и мать Гилберта Суини мечтала бы взять назад что-нибудь из сказанного ему.
Мама протестующе замотала головой. - Гилберт обожал свою приемную мать.
- Должно быть, у него были причины обожать Адель, - сказала я. Наверно, старушка - настоящий божий одуванчик.
Мама возмущенно ахнула. - Ах, вот, значит, как! Меня, по-твоему, и любить не за что? Что ж, Абби, раз ты так считаешь, то отправляйся сейчас же в Пайн-Мэнор и засвидетельствуй свою любовь новой маме. - Она встала. Очень даже хорошо, что ты именно сейчас решила выкинуть меня на помойку, как стоптанные туфли. Я все равно отправляюсь в Африку.
Я тоже вскочила. - Скатертью дорожка!
Глава 10
Я покатила прямиком в Пайн-Мэнор, в дом престарелых, который расположен посреди хлопкового поля милях в десяти к югу от Рок-Хилла. На выгоревшей под солнцем лужайке перед домом одиноко, словно забытый на посту часовой, маячила развесистая груша. Ни одной сосны вокруг видно не было.
Наверно, по большому счету, я направилась в богадельню, чтобы насолить маме, хотя какая-то частица моего мозга стремилась пообщаться с Адель Суини. Кое-какие вопросы бередили мою душу, хотя в глубине души я сознавала, что для расспросов приемной мамы Гилберта выбрала не лучшее время. С другой стороны, лишний раз выразить свои соболезнования тоже не мешает.
Пайн-Мэнор - наверняка один из самых крохотных домов для престарелых в обеих Каролинах, стены его обеспечивают приют какой-то дюжине постояльцев. И все равно я была удивлена, когда увидела на подъездной аллее всего два автомобиля. На одной из них был южно-каролинский номер, на плашке которого рядом с цифрами красовалось слово ДОЛЛИ. А вот владелец второго автомобиля - фургона с северно-каролинскими номерными знаками, горделиво вывел по соседству с цифрами слово НОС. Не иначе, как для того, чтобы все знали: он сует его в чужие дела.
Я оставила свой автомобиль в лоскутке тени, которую отбрасывала груша, и поспешно засеменила к дому по короткой бетонной дорожке. К тому времени, как мне удалось прошмыгнуть в дверь, я взмокла, как только что разрезанный пополам арбуз. Нет, вы только не подумайте - я не вспотела. Мы, настоящие южные леди, воспитанные и взращенные в аристократических традициях, никогда не потеем. Просто на нашей нежной коже роса выступает. Как бы то ни было, внутри дома царила благословенная прохлада.
Сразу при входе в этот просторный холодильник я очутилась в огромной зале, половина которой, судя по всему, служила гостиной, а вторая половина - столовой. Из-за двустворчатых дверей с местами облупившейся краской доносился веселый перезвон кастрюль и сковородок. Неведомый Долли, судя по всему, возился на кухне, наводя порядок после обеда.
Поскольку ни консьержа, ни вахтера в Пайн-Мэноре, судя по всему, не водилось, я сразу прошествовала в гостиную, где на синей в цветочек софе примостились рядышком три крохотных старушки, укутав сухонькие лапки оранжево-черным шерстяным платком. Экран огромного настенного телевизора светился, и я с удивлением увидела, что старушки смотрят какой-то сериал, а не религиозный канал, на котором телевизионные проповедники просят вас жертвовать средства на богоугодные дела. Звук, правда, был выключен.
Потом, правда, присмотревшись, я заподозрила, что кроткие милашки вовсе не на экран уставились, а в немом ужасе разглядывают развешанные на стенах картины. Прежде мне доводилось видеть столь ужасную и отталкивающую мазню разве что на выставках-продажах "голодающих художников". Настолько кошмарное зрелище, что любому человеку с нормальной психикой оставалось только размечтаться, чтобы несчастные голодающие поскорее откинули копыта и прекратили измываться над людьми. По сравнению с этим убожеством, "Ван Гог", доставшийся Грегу, показался бы настоящим шедевром.
Я прокашлялась. - Извините, милые, не подскажете ли мне, где можно найти Адель Суини?
Лишь одна из трех пар старческих глаз повернулась в мою сторону. Какой сегодня день? Вы знаете?
- Да, мэм. Сегодня четверг.
- Как вам мой шерстяной платок?
- Он изумительный.
- Его моя сестра связала, - похвасталась престарелая дама. - Бедняжка утонула вместе с "Титаником".
- Ах, какая жалость! - воскликнула я. - Господи, но ведь это было страшно давно!
Должно быть, в моем голосе слышалось недоверие. - Мне уже восемьдесят девять. Сестра была на четырнадцать лет старше. Вы не знаете, какой сегодня день?
- Четверг, - терпеливо повторила я. По правде говоря, меня продолжали терзать сомнения. Нет, не из-за возраста моей собеседницы. Я была почти уверена, что "шерстяной" платок - чистейшая синтетика.
- Сестру звали Сара. Росточком она была с канарейку. И пела ничуть не хуже. Моя Сара была профессиональной певицей. Она на инаугурации самого президента Кулиджа выступала.
Я прикусила язык. Джона Калвина Кулиджа избрали президентом в 1923 году, через десять с лишним лет после трагедии "Титаника".
- А какой овацией наградили Сару, - мечтательно продолжила одряхлевшая леди. - Говорят, ее даже в самом Джорджтауне* (*Престижный район Вашингтона) слышно было.
- Знакомая актриса, - сказала я, пытаясь сменить тему. - Где-то я, по-моему, уже ее видела.
- Я никогда не смотрю эти фильмы, - с достоинством промолвила старушка и отвернулась.
- Но ведь телевизор включен.
- Я не смотрю его.
- Понимаю, вы просто за компанию со своими подружками сидите, догадалась я. До сих пор ни одна из "подружек" рта не раскрывала.
- Они тоже его не смотрят.
- Вот как?
- Они спят.
Я решила, что старая перечница водит меня за нос и, наклонившись вперед, уставилась на ее соседок. - Но ведь глаза у них открыты!
- В таком возрасте, знаете ли, уже трудно глаза закрывать.
- Вы это серьезно? - По моей спине пробежал холодок. А вдруг бабульки уже мертвы?
- Да, в таком возрасте уже многое становится непосильным трудом, продолжила моя собеседница. - Доживите до наших лет, и тогда сами это поймете.
Я уже хотела было попытаться прощупать пульс у ближайшего бездыханного тела, как вдруг оно пришло в движение. Старушка моргнула и дважды кашлянула, после чего снова погрузилась в привычное коматозное состояние.
- Вот видите? Маргарет просто спит.
Я поежилась. - Но ведь здесь жуткая холодрыга. Как вы можете спать?
- Да, мой сын говорит то же самое. Ко всему потихоньку привыкаешь. Из-под платка вынырнули пять скрюченных пальцев и ощупали левый рукав синего махрового халата. - Это мне Гилберт подарил, - похвасталась она. Когда навещал меня в последний раз. Красивый, да? И к тапочкам моим подходит.
- Да, мэм. Значит, Гилберт - ваш сын? - Голова моя пошла кругом. Возможно ли, чтобы в столь крохотном заведении сын по имени Гилберт был не у одной, а, допустим, у двух постоялиц? Но беседовавшая со мной женщина походила на Адель Суини, злобную и коварную мачеху, в такой же степени, как, допустим, на Монику Левински. При всем желании, я не могла представить, чтобы этот божий одуванчик избивал кого-нибудь проволочной распялкой.
- Гилберт Суини, - с гордостью произнесла она. - Он, правда, доводится мне приемным сыном, но люблю я его, как свою плоть и кровь. Он живет в Рок-Хилле. Вы его знаете?
- Я... Видите ли... Кстати, мэм, вас сегодня кто-нибудь навещал?