Страница:
Шульгин застал момент, когда толпа " забурлила" под вліяніем агитаціонных р?чей ораторов и требовала "закрыть двери", дабы "Александра Ивановича" не выпустить, а "документы" отобрать
[274]. Спас положеніе инженер, устыдившій толпу "вы хуже стараго режима". "Двери отворились Гучков говорил какія-то успокаивающія слова", а Шульгин мотивировал необходимость немедленнаго отъ?зда, так как "сейчас в Гос. Дум? между Комитетом Думы и Сов?том Р. Д. идет важн?йшее сов?щаніе, на котором... все р?шится". "Толпа разступилась — скор?е дружественно"... Жел?знодорожный инспектор Некрасов, сопровождавшій делегатов во время по?здки в Псков, дал Ломоносову другое объясненіе. Гучкова приняли за "самозванца" и хот?ли арестовать. Вм?шался Некрасов и сказал, что они привезли "акт отреченія". Пошли "какіе-то переговоры". Нас "в?жливо продержали еще минут двадцать и выпустили"
[275]. Так и остается неизв?стным из разсказов мемуаристов — читал ли Гучков акт отреченія рабочим. В?роятн?е всего читал, и возбужденіе, силу котораго каждый мемуарист передал на свой лад, вызвало упоминаніе о воцареніи Михаила. Сам Гучков в воспоминаніях не упомянул об инцидент?: он говорит, что от начальника станціи делегаты узнали, куда они сп?шно должны ?хать.
3. У Великаго Князя.
4. Р?шеніе.
3. У Великаго Князя.
"Вот Милліонная"... Вел. Князь им?л очень взволнованный вид, — вспоминает Керенскій. Кн. Львов и Родзянко изложили взгляд большинства, Что сказал Родзянко, "пространно", по словам Милюкова, мотивировавшій необходимость отказа "новаго императора", мы можем догадаться по его воспоминаніям. Говорил ли Родзянко о незаконности манифеста, о дефективности текста "конституціи", мы не знаем. Очевидно, центром были соображенія тактическія, вытекавшія из учета настроенія революціонных элементов: "для нас было совершенно ясно, Вел. Кн. процарствовал бы всего н?сколько часов и немедленно произошло бы огромное кровопролитіе в ст?нах столицы, которое бы положило начало общегражданской войн?. Для нас было ясно, что Вел. Кн. был бы немедленно убит и с ним вс? сторонники его, ибо в?рных войск уже тогда в своем распоряженіи не им?л и поэтому на вооруженную силу опереться не мог. Вел. кн. Мих. Ал. поставил мн? ребром вопрос, могу ли я ему гарантировать жизнь, если он прімет престол, и я должен был ему отв?тить отрицательно... Даже увезти его тайно из Петрограда не представлялось возможным: ни один автомо6иль не был бы выпущен из города, как не выпустили бы ни одного по?зда из него"...
[276].
Наступила очередь Милюкова изложить позицію "меньшинства", т.е. свою собственную точку зр?нія [277]. Вновь очень картинно изобразил Шульгин "потрясающую" р?чь Милюкова — "Головой — б?лый, как лунь" [278], лицом сизый от безсонницы, совершенно сиплый от р?чей в казармах, на митингах, он не говорил, но каркал хрипло": если откажетесь — Россія погибла. Естественно, что именно в этом изложеніи всегда цитируется р?чь Милюкова. Но с Шульгиным, как мемуаристом, всегда происходят небольшіе malentendus: депутат попал на Милліонную лишь к самому концу р?чи Милюкова. Поэтому возьмем лучше ту общую характеристику ея, которую дал сам Милюков в своем уже историческом пов?ствованіи: "Сильная власть, необходимая для укр?пленія порядка, нуждается в опор? привычнаго для масс символа власти. Временное Правительство одно без монарха... является утлой ладьей, которая может потонуть в океан? народных волненій; стран? при таких условіях может грозить потеря всякаго сознанія государственности и полная анархія, раньше, ч?м соберется Учр. Собраніе, Временное Правительство одно до него не доживет" и т. д. По словам Керенскаго, Милюков говорил бол?е часа с большим спокойствіем и хладнокровіем, явно желая, по мн?нію мемуариста, затянуть разговор до прі?зда псковичей, над?ясь в них найти опору. Совс?м иное объясненіе длинной р?чи Милюкова и его состоянія — крайне возбужденнаго, а не спокойного — дали Алданову другіе участники сов?щанія (анонимные в стать? писателя): "это была как бы обструктція... Милюков точно не хот?л, не мог, боялся окончить говорить, он обрывал возражавшаго ему, обрывал Родзянко, Керенскаго и вс?х"... [279]
По прі?зд? псковских делегатов был объявлен перерыв для взаимной информаціи. Посл? н?которых колебаній или размышленій Гучков р?шил, что он должен поддержать позицію Милюкова, и объявил, что если Мих. Ал. присоединится к позиціи большинства, он не вступит в состав правительства.
По Керенскому посл? перерыва говорил Гучков, по Шульгину — Керенскій. В изложеніи посл?дняго Керенскій сказал приблизительно так: В. В., мои уб?жденія республиканскія. Я против монархіи... [280].
Но я сейчас не хочу, не буду... разр?шите вам сказать иначе... как русскій русскому, П. Н. Милюков ошибается. Приняв престол, Вы не спасете Россію!.. Наоборот. Я знаю настроеніе масс... Сейчас р?зкое недовольство направлено именно против монархіи... именно этот вопрос будет причиной кроваваго разлада. Умоляю Вас, во имя Россіи, принести эту жертву. Если это жертва... Потому что, с другой стороны... я не в прав? скрыть зд?сь, каким опасностям Вы лично подвергаетесь в случа? р?шенія принять престол... Во всяком случа? я не ручаюсь за жизнь В. В."... [281].
Слово предоставлено было Гучкову (предс?дательствовал как бы сам Мих. Ал.). Гучков был, по словам Керенскаго, краток и ясен. Французскому послу один из участников сов?щанія говорил, что Гучков, призывая Вел. Князя к патріотическому мужеству, указывал на необходимость в переживаемый момент выступить ему в качеств? національнаго вождя. Если Вел. Кн. отказывается принять императорскую корону, то пусть примет на себя регентство, пока трон вакантен; пусть выступит в роли "покровителя націи", как именовался Кромвель. Вел. Кн. может дать торжественное об?щаніе передать власть Учр. Собранію по окончаніи войны.
Была очередь Шульгина. Ему кажется, что он говорил "посл?дним" [282]. Шульгин обратил вниманіе на то, что т?, "кто должен быть.. опорой" Вел. Кн. в случа? принятія престола, т. е. почти вс? члены новаго правительства, "этой опоры... не оказали". "Можно ли опереться на других? Если н?т, то у меня не хватает мужества при этих условіях сов?товать... принять престол"...
Шульгин не был последним — говорил еще раз Милюков, так как "вопреки соглашенію" за первыми р?чами посл?довали другія в "полемическом тон?". Милюков получил, наперекор "страстному противод?йствію Керенскаго", слово для отв?та. В нем он указал, что "хотя и правы утверждавшіе, что принятіе власти грозит риском для личной безопасности Вел. Князя и самих министров, но на риск, этот надо идти в интересах родины, ибо только таким образом может быть снята с даннаго состава лиц отв?тственность за будущее. К тому же вн? Петрограда есть полная возможность собрать военную силу, необходимую для защиты Вел. Князя".
По утвержденію Керенскаго, Мих. Алек. казался уже утомленным и начинал терять терп?ніе [283]. По окончанію р?чей (в представленіи Керенскаго, это было посл? р?чи Гучкова). Мих. Ал. выразил желаніе переговорить наедин? с кн. Львовым и Родзянко, прежде ч?м принять окончательное р?шеніе. По словам Караулова, он мотивировал свое желаніе т?м, что ему, "крайне трудно принять р?шеніе, раз между членами Думы н?т единства" [284]. Родзянко пытался возразить, ссылаясь на общее соглашеніе д?йствовать коллективно. Вопрошающій взгляд в сторону Керенскаго, как бы испрашивавшій у него согласія на частные разговоры. Керенскій нашел, что отказать Вел. Кн. в его просьб? неудобно. Караулов говорил, что и он настаивал на предоставленіи Мих. Ал. полной "возможности принять свободное р?шеніе". Поэтому никто не возражал против "разговора" с двумя лицами... при условіи, что Мих. Ал. "ни с к?м посторонним разговаривать не будет, даже по телефону" [285]. Своеобразная "свобода р?шенія", которая дала впосл?дствіи повод в кругах, близких Мих. Ал., утверждать, что посл?дній был "взят мертвой хваткой"!.. Указанныя лица вм?ст? с Вел. Князем вышли в другую комнату.
Надо предполагать, что, д?лая предложеніе о пере?зд? в Москву, Милюков не считал, очевидно, столь уже безоговорочным, как передает Набоков с его слов, что "в первые дни переворота гарнизон был в руках Гос. Думы". Не был он и всец?ло в руках Сов?та. Не было и того настроенія гражданской войны, в атмосфер? которой могла родиться мерещившаяся Родзянко и др. опасность убійства Мих. Ал. Не думаю, чтобы и в квартир? кн. Путятиной, охраняемой н?сколькими десятками преображенцев, чувствовался тот почти паническій страх, о котором разсказывает Шульгин: "Керенскій, — передает трепещущій Терещенко, — боится, чтобы не убили Великаго Князя: вот-вот какія-то бродящія кругом "банды" могут ворваться". Эти опасенія в большей степени завис?ли от настроенія молодого министра финансов революціоннаго правительства, бывшаго до революціи чуть ли не кандидатом на цареубійство, который, в изображеніи Шульгина, очень тяжело и непосредственно переживал сцену, разыгравшуюся на Милліонной: "Я больше не могу... что д?лать, что д?лать!..." "Маленькая анекдотичная подробность", переданная Гучковым, как будто говорит скор?е за то, что Керенскій боялся появленія "банд" другого типа. Когда Гучков попробовал по телефону переговорить с женой и сообщить ей о своем прі?зд?, Керенскій пожелал знать, с к?м будет говорить Гучков... У Керенскаго "было подозр?ніе, что я хочу вызвать какую-либо военную часть, которая силою заставила бы Михаила остаться на престол?" [288].
В Москв?, не пережившей "пороховых дней", вн?шне, как будто, было спокойн?е. Но это спокойствіе отнюдь не означало, что московскія настроенія благопріятствовали осуществленію милюковской концепціи. Напомним, что приблизительно как раз в часы, когда шло сов?щаніе в кв. Путятиной, в Москв? обсуждали вопрос о монархіи до Учр. Собр. и основное нам?тившееся теченіе Третьяков, представитель торгово-промышленнаго класса, а не будущей "револоціонной демократіи", по газетному отчету выразил словами: "Не может быть р?чи, чтобы посл? Романова Николая вступил на престол Романов Михаил". Это было, может быть, скоро преходящее "опьян?ніе революціей", вскружившее даже наибол?е "трезвые умы" в сред? буржуазіи. С ним нельзя было не считаться, — оно распространилось на всю Россію: кн. Волконскій вспоминает, наприм?р, как в провинціальном Борисогл?бск? "люди встр?чались, обнимались, поздравляли", когда в связи с отреченіем пришло сообщеніе, что "старый порядок кончился". В такой общественной атмосфер? монархическая традиція не могла быть "объединяющей и собирающей силой". В Москв? "опьян?ніе революціей" было, пожалуй, сильн?е, ч?м в Петроград?, гд?, как рассказывал Караулов в Кисловодск? 16 марта, в "первые дни не знали, кто возьмет верх" и "боязнь контр-революціи у вс?х была большая". В Москв? боязни "контр-революціи" не было, и каким-то недоразум?ніем надо считать утвержденіе (историка или мемуариста — не знаю), что зд?сь "еще была военная сила", на которую мог разсчитывать "отчаянной см?лости план", предложенный Милюковым в. кн. Михаилу. "Московскій гарнизон" еще 1 марта без всяких осложненій перешел всец?ло на сторону революціи. И сила сопротивленія возможной "контр-революціи" в Москв? представлялась гораздо значительн?е, нежели в Петербург?. Это отчетливо видно из психологіи "крайне л?вых", т. е. большевицких групп; лишь крайне плохой осв?домленностью даже в общественных кругах можно объяснить отм?тку Гиппіус 3-го, о Москв?, гд? "никакого Сов?та Р. Д. не существует".
Отд?льные факты, взятые сами по себ?, почти всегда противор?чивы и ими одними нельзя иллюстрировать положеніе. Но сопоставленіе все-таки выясняет общую конъюнктуру. Вот резолюція, принятая в первые дни революціи в Петербург? на митинг? рабочих и солдат в Самсоніевском братств? (Выборгская сторона) — она требует, чтобы Сов?т "немедленно" устранил Временное Правительство и этим правительством объявил бы себя. Из 1000 челов?к только 3 высказались против. Совс?м другое настроеніе на завод? "Галерный Остров". Отношеніе к большевикам было таково, что "даже не давали выступать", — вспоминает рабочій Наратов,— "о передач? власти сов?там' не хот?ли... слушать". Аналогичная картина и в революціонном гарнизон?. Опасность "гн?ва революціоннаго народа", который может обрушиться на агитаторов из большевицкаго лагеря, была столь "реальна", что даже представители ЦК, носившіе высокое званіе членов Исп. Комит. Сов?та Р. Д., вынуждены были, как утверждает Шляпников, — "временно" воздержаться ходить в т? казармы, гд? господствовали "ура-патріоты", и создавать опору путем "индивидуальной обработки". Шляпников вспоминает, как ему — "большевику" в одной из зал Таврическаго дворца солдаты, распропагандированные "оборонцами", "не давали говорить". Так было в отношеніи той партіи, которая — "единственная" среди партійных организацій — принимала непосредственное участіе в боевых д?йствіях на улицах столицы! Мы говорили уже, что этот большевицкій д?ятель и историк революціи признает, что у "Временнаго Правительства тогда оружія было куда больше, ч?м у нас", — "соотношеніе сил не позволяло" большевикам ставить вопрос в плоскость "борьбы с оружіем в руках". В протокол? Исп. Ком. (9 марта) можно найти отм?тку, что в Царском Сел? "войска стоят за конституціонную монархію"... Припомним, что в Москв? позиція "крайних" была, пожалуй, бол?е выигрышна — они открыто пытались на первых порах требовать созданія временнаго революціоннаго правительства.
Надежды на Москву были эфемерны. Реальной опорой мог быть только фронт, плохо еще осв?домленный о происшедшем, не захваченный настроеніем уличной революціонной стихіи. Едва ли новому императору трудно было бы в петербургской обстановк? вы?хать из столицы — "революціонныя рогатки" не так уже были непроницаемы. Всякое активное д?йствіе, естественно, несет в себ? долю риска, ибо случай играет зд?сь подчас слишком большую роль. A priori на фронт? можно было найти опору. Д?ло, конечно, не в т?х патріотических буфонадах которыя им?ли м?сто и к которым надлежит отнести и телеграмму Рузскому ген. ад. Хана-Нахичеванскаго 3 марта: "Прошу вас не отказать повергнуть к стопам Е. В. безграничную преданность гвардейской кавалеріи и готовность умереть за своего обожаемаго монарха". Люди в т? дни вообще им?ли склонность безотв?тственно говорить от имени масс. При "нервном" и ''недов?рчивом" отношеніи солдат в первые дни к совершившемуся [289], поддержку на фронт? можно было найти, т?м бол?е, что Алекс?ев своим авторитетом мог бы подкр?пить петербургское начинаніе — он считал, как мы знаем, воцареніе Михаила, хотя бы временное, необходимым [290].
Рискнули ли бы главнокомандующіе на вооруженный конфликт, мы, конечно, не знаем, так как вс? их стремленія в страдные дни сводились к стремленію изб?гнуть междоусобицы, пагубной в их глазах для усп?ха войны... Но совершенно удивительно, что мысль снестись и предварительно переговорить с верховным командованіем не явилась у т?х, кто призывал Вел. Князя идти на риск. Алекс?ев тщетно пытался в теченіе всего дня найти этих политиков и добился Гучкова лишь тогда, когда вопрос был разр?шен. Всякое д?йствіе запаздывало и становилось, д?йствительно, рискованным в момент, когда на улицах столицы разв?шивали уже плакаты о двойном отреченіи или раздавались листовки "Изв?стій", а за кулисами Исп. Ком. принимал уже постановленіе об арест? "династіи Романовых" [291]. На квартир? кн. Путятиной Вел. Князю предлагались теоретическія выкладки, бол?е ум?стныя в воспоминаніях, как, напр., у Набокова [292], но не предлагалось никакого конкретнаго плана д?йствія. В?роятно, поэтому Мих. Ал. и проявлял признаки нетерп?нія, о чем говорит Керенскій. Для лидера прогрессивнаго блока эта словесная скор?е академическая постановка вопроса была естественна и до н?которой степени соотв?тствовала его характеру. Но Гучков? — челов?к бол?е практическаго д?ла, ч?м теоріи, челов?к, свыкшійся уже в предшествующіе м?сяцы в заговорщической атмосфер? подготовки дворцоваго переворота с мыслью о военном pronumentio и нащупывавшiй военныя части для д?йствія? Очевидно, вся общественная атмосфера не подходила для д?йственных актов против "революціонной демократіи". То, чего хот?л теоретически Милюков 3 марта, Гучков, как сам разсказал впосл?дствіи, пытался в других условіях и с другим персонажем безусп?шно осуществить через н?сколько м?сяцев.
Наступила очередь Милюкова изложить позицію "меньшинства", т.е. свою собственную точку зр?нія [277]. Вновь очень картинно изобразил Шульгин "потрясающую" р?чь Милюкова — "Головой — б?лый, как лунь" [278], лицом сизый от безсонницы, совершенно сиплый от р?чей в казармах, на митингах, он не говорил, но каркал хрипло": если откажетесь — Россія погибла. Естественно, что именно в этом изложеніи всегда цитируется р?чь Милюкова. Но с Шульгиным, как мемуаристом, всегда происходят небольшіе malentendus: депутат попал на Милліонную лишь к самому концу р?чи Милюкова. Поэтому возьмем лучше ту общую характеристику ея, которую дал сам Милюков в своем уже историческом пов?ствованіи: "Сильная власть, необходимая для укр?пленія порядка, нуждается в опор? привычнаго для масс символа власти. Временное Правительство одно без монарха... является утлой ладьей, которая может потонуть в океан? народных волненій; стран? при таких условіях может грозить потеря всякаго сознанія государственности и полная анархія, раньше, ч?м соберется Учр. Собраніе, Временное Правительство одно до него не доживет" и т. д. По словам Керенскаго, Милюков говорил бол?е часа с большим спокойствіем и хладнокровіем, явно желая, по мн?нію мемуариста, затянуть разговор до прі?зда псковичей, над?ясь в них найти опору. Совс?м иное объясненіе длинной р?чи Милюкова и его состоянія — крайне возбужденнаго, а не спокойного — дали Алданову другіе участники сов?щанія (анонимные в стать? писателя): "это была как бы обструктція... Милюков точно не хот?л, не мог, боялся окончить говорить, он обрывал возражавшаго ему, обрывал Родзянко, Керенскаго и вс?х"... [279]
По прі?зд? псковских делегатов был объявлен перерыв для взаимной информаціи. Посл? н?которых колебаній или размышленій Гучков р?шил, что он должен поддержать позицію Милюкова, и объявил, что если Мих. Ал. присоединится к позиціи большинства, он не вступит в состав правительства.
По Керенскому посл? перерыва говорил Гучков, по Шульгину — Керенскій. В изложеніи посл?дняго Керенскій сказал приблизительно так: В. В., мои уб?жденія республиканскія. Я против монархіи... [280].
Но я сейчас не хочу, не буду... разр?шите вам сказать иначе... как русскій русскому, П. Н. Милюков ошибается. Приняв престол, Вы не спасете Россію!.. Наоборот. Я знаю настроеніе масс... Сейчас р?зкое недовольство направлено именно против монархіи... именно этот вопрос будет причиной кроваваго разлада. Умоляю Вас, во имя Россіи, принести эту жертву. Если это жертва... Потому что, с другой стороны... я не в прав? скрыть зд?сь, каким опасностям Вы лично подвергаетесь в случа? р?шенія принять престол... Во всяком случа? я не ручаюсь за жизнь В. В."... [281].
Слово предоставлено было Гучкову (предс?дательствовал как бы сам Мих. Ал.). Гучков был, по словам Керенскаго, краток и ясен. Французскому послу один из участников сов?щанія говорил, что Гучков, призывая Вел. Князя к патріотическому мужеству, указывал на необходимость в переживаемый момент выступить ему в качеств? національнаго вождя. Если Вел. Кн. отказывается принять императорскую корону, то пусть примет на себя регентство, пока трон вакантен; пусть выступит в роли "покровителя націи", как именовался Кромвель. Вел. Кн. может дать торжественное об?щаніе передать власть Учр. Собранію по окончаніи войны.
Была очередь Шульгина. Ему кажется, что он говорил "посл?дним" [282]. Шульгин обратил вниманіе на то, что т?, "кто должен быть.. опорой" Вел. Кн. в случа? принятія престола, т. е. почти вс? члены новаго правительства, "этой опоры... не оказали". "Можно ли опереться на других? Если н?т, то у меня не хватает мужества при этих условіях сов?товать... принять престол"...
Шульгин не был последним — говорил еще раз Милюков, так как "вопреки соглашенію" за первыми р?чами посл?довали другія в "полемическом тон?". Милюков получил, наперекор "страстному противод?йствію Керенскаго", слово для отв?та. В нем он указал, что "хотя и правы утверждавшіе, что принятіе власти грозит риском для личной безопасности Вел. Князя и самих министров, но на риск, этот надо идти в интересах родины, ибо только таким образом может быть снята с даннаго состава лиц отв?тственность за будущее. К тому же вн? Петрограда есть полная возможность собрать военную силу, необходимую для защиты Вел. Князя".
По утвержденію Керенскаго, Мих. Алек. казался уже утомленным и начинал терять терп?ніе [283]. По окончанію р?чей (в представленіи Керенскаго, это было посл? р?чи Гучкова). Мих. Ал. выразил желаніе переговорить наедин? с кн. Львовым и Родзянко, прежде ч?м принять окончательное р?шеніе. По словам Караулова, он мотивировал свое желаніе т?м, что ему, "крайне трудно принять р?шеніе, раз между членами Думы н?т единства" [284]. Родзянко пытался возразить, ссылаясь на общее соглашеніе д?йствовать коллективно. Вопрошающій взгляд в сторону Керенскаго, как бы испрашивавшій у него согласія на частные разговоры. Керенскій нашел, что отказать Вел. Кн. в его просьб? неудобно. Караулов говорил, что и он настаивал на предоставленіи Мих. Ал. полной "возможности принять свободное р?шеніе". Поэтому никто не возражал против "разговора" с двумя лицами... при условіи, что Мих. Ал. "ни с к?м посторонним разговаривать не будет, даже по телефону" [285]. Своеобразная "свобода р?шенія", которая дала впосл?дствіи повод в кругах, близких Мих. Ал., утверждать, что посл?дній был "взят мертвой хваткой"!.. Указанныя лица вм?ст? с Вел. Князем вышли в другую комнату.
* * *
Какія реальныя возможности открывались перед Михаилом Александровичем? Личныя настроенія и теоретическія выкладки пытавшихся предугадать событія политиков не создавали еще базы для активнаго д?йствія. В отрывках воспоминаній, напечатанных в "Совр. Зап.'', Милюков очень опред?ленно утверждал, что он хот?л "рискнуть открытым конфликтом с революціонной демократіей" и разсчитывал тогда на усп?х, как он потом, н?сколько позже, говорил Набокову. Набоков же считал эту возможность "чисто теоретической". "Несомн?нно, — разсуждает в воспоминаніях Набоков, — для укр?пленія Михаила потребовались бы очень р?шительныя д?йствія, не останавливющіеся перед кровопролитіем, перед арестом Исп. Ком. Сов?та Р. и С. Д... Через нед?лю, в?роятно, все вошло бы в надлежащія рамки. Но для этой нед?ли надо было располагать реальными силами... Таких сил не было. И сам по себ? Михаил был челов?ком, "мало или совс?м не подходящим к той трудной, отв?тственной и опасной роли, которую ему предстояло бы сыграть". "Вся совокупность условій была такова, что принятіе престола было невозможно", - заключает мемуарист. Не мог же Милюков, готовившійся "на собственный страх и риск" к "р?шительной" игр?, не учитывать всей той обстановки, которую рисует Набоков? [286]. Алданов, опросившій "вс?х, кого только мог" о сов?щаніи в кв. кн. Путятиной, говорившій и с Милюковым, сообщает, что Милюков "сов?товал Великому Князю в эту же ночь оставить Петербург с его революціонным гарнизоном и, не теряя ни минуты, вы?хать в Москву, гд? еще была военная сила". "Три энергичных, популярных, на все готовых челов?ка — на престол?, во глав? арміи, во глав? правительства — могли бы предотвратить развал страны". Великій князь Михаил лично был челов?к отважный, как свид?тельствуют вс? военные, вид?вшіе его в боевой обстановк? [287]. Во глав? арміи стоял в. кн. Ник. Ник., челов?к достаточно энергичный и не помышлявшій в эти дни о капитуляціи — он мог, к тому же, опереться на сочувствіе всего высшаго команднаго состава, который вид?л в отказ? от престола Мих. Ал. большую трагедію для фронта. Во глав? правительства должен был неминуемо в таком случа? встать Милюков, ибо, как говорит он в качеств? историка, "об? стороны (на сов?щаніи) заявили, что в случа? р?шенія, несогласнаго с их мн?ніем, он? не будут оказывать препятствія и поддержат правительство, хотя участвовать в нем не будут". Вакансія премьера освобождалась.Надо предполагать, что, д?лая предложеніе о пере?зд? в Москву, Милюков не считал, очевидно, столь уже безоговорочным, как передает Набоков с его слов, что "в первые дни переворота гарнизон был в руках Гос. Думы". Не был он и всец?ло в руках Сов?та. Не было и того настроенія гражданской войны, в атмосфер? которой могла родиться мерещившаяся Родзянко и др. опасность убійства Мих. Ал. Не думаю, чтобы и в квартир? кн. Путятиной, охраняемой н?сколькими десятками преображенцев, чувствовался тот почти паническій страх, о котором разсказывает Шульгин: "Керенскій, — передает трепещущій Терещенко, — боится, чтобы не убили Великаго Князя: вот-вот какія-то бродящія кругом "банды" могут ворваться". Эти опасенія в большей степени завис?ли от настроенія молодого министра финансов революціоннаго правительства, бывшаго до революціи чуть ли не кандидатом на цареубійство, который, в изображеніи Шульгина, очень тяжело и непосредственно переживал сцену, разыгравшуюся на Милліонной: "Я больше не могу... что д?лать, что д?лать!..." "Маленькая анекдотичная подробность", переданная Гучковым, как будто говорит скор?е за то, что Керенскій боялся появленія "банд" другого типа. Когда Гучков попробовал по телефону переговорить с женой и сообщить ей о своем прі?зд?, Керенскій пожелал знать, с к?м будет говорить Гучков... У Керенскаго "было подозр?ніе, что я хочу вызвать какую-либо военную часть, которая силою заставила бы Михаила остаться на престол?" [288].
В Москв?, не пережившей "пороховых дней", вн?шне, как будто, было спокойн?е. Но это спокойствіе отнюдь не означало, что московскія настроенія благопріятствовали осуществленію милюковской концепціи. Напомним, что приблизительно как раз в часы, когда шло сов?щаніе в кв. Путятиной, в Москв? обсуждали вопрос о монархіи до Учр. Собр. и основное нам?тившееся теченіе Третьяков, представитель торгово-промышленнаго класса, а не будущей "револоціонной демократіи", по газетному отчету выразил словами: "Не может быть р?чи, чтобы посл? Романова Николая вступил на престол Романов Михаил". Это было, может быть, скоро преходящее "опьян?ніе революціей", вскружившее даже наибол?е "трезвые умы" в сред? буржуазіи. С ним нельзя было не считаться, — оно распространилось на всю Россію: кн. Волконскій вспоминает, наприм?р, как в провинціальном Борисогл?бск? "люди встр?чались, обнимались, поздравляли", когда в связи с отреченіем пришло сообщеніе, что "старый порядок кончился". В такой общественной атмосфер? монархическая традиція не могла быть "объединяющей и собирающей силой". В Москв? "опьян?ніе революціей" было, пожалуй, сильн?е, ч?м в Петроград?, гд?, как рассказывал Караулов в Кисловодск? 16 марта, в "первые дни не знали, кто возьмет верх" и "боязнь контр-революціи у вс?х была большая". В Москв? боязни "контр-революціи" не было, и каким-то недоразум?ніем надо считать утвержденіе (историка или мемуариста — не знаю), что зд?сь "еще была военная сила", на которую мог разсчитывать "отчаянной см?лости план", предложенный Милюковым в. кн. Михаилу. "Московскій гарнизон" еще 1 марта без всяких осложненій перешел всец?ло на сторону революціи. И сила сопротивленія возможной "контр-революціи" в Москв? представлялась гораздо значительн?е, нежели в Петербург?. Это отчетливо видно из психологіи "крайне л?вых", т. е. большевицких групп; лишь крайне плохой осв?домленностью даже в общественных кругах можно объяснить отм?тку Гиппіус 3-го, о Москв?, гд? "никакого Сов?та Р. Д. не существует".
Отд?льные факты, взятые сами по себ?, почти всегда противор?чивы и ими одними нельзя иллюстрировать положеніе. Но сопоставленіе все-таки выясняет общую конъюнктуру. Вот резолюція, принятая в первые дни революціи в Петербург? на митинг? рабочих и солдат в Самсоніевском братств? (Выборгская сторона) — она требует, чтобы Сов?т "немедленно" устранил Временное Правительство и этим правительством объявил бы себя. Из 1000 челов?к только 3 высказались против. Совс?м другое настроеніе на завод? "Галерный Остров". Отношеніе к большевикам было таково, что "даже не давали выступать", — вспоминает рабочій Наратов,— "о передач? власти сов?там' не хот?ли... слушать". Аналогичная картина и в революціонном гарнизон?. Опасность "гн?ва революціоннаго народа", который может обрушиться на агитаторов из большевицкаго лагеря, была столь "реальна", что даже представители ЦК, носившіе высокое званіе членов Исп. Комит. Сов?та Р. Д., вынуждены были, как утверждает Шляпников, — "временно" воздержаться ходить в т? казармы, гд? господствовали "ура-патріоты", и создавать опору путем "индивидуальной обработки". Шляпников вспоминает, как ему — "большевику" в одной из зал Таврическаго дворца солдаты, распропагандированные "оборонцами", "не давали говорить". Так было в отношеніи той партіи, которая — "единственная" среди партійных организацій — принимала непосредственное участіе в боевых д?йствіях на улицах столицы! Мы говорили уже, что этот большевицкій д?ятель и историк революціи признает, что у "Временнаго Правительства тогда оружія было куда больше, ч?м у нас", — "соотношеніе сил не позволяло" большевикам ставить вопрос в плоскость "борьбы с оружіем в руках". В протокол? Исп. Ком. (9 марта) можно найти отм?тку, что в Царском Сел? "войска стоят за конституціонную монархію"... Припомним, что в Москв? позиція "крайних" была, пожалуй, бол?е выигрышна — они открыто пытались на первых порах требовать созданія временнаго революціоннаго правительства.
Надежды на Москву были эфемерны. Реальной опорой мог быть только фронт, плохо еще осв?домленный о происшедшем, не захваченный настроеніем уличной революціонной стихіи. Едва ли новому императору трудно было бы в петербургской обстановк? вы?хать из столицы — "революціонныя рогатки" не так уже были непроницаемы. Всякое активное д?йствіе, естественно, несет в себ? долю риска, ибо случай играет зд?сь подчас слишком большую роль. A priori на фронт? можно было найти опору. Д?ло, конечно, не в т?х патріотических буфонадах которыя им?ли м?сто и к которым надлежит отнести и телеграмму Рузскому ген. ад. Хана-Нахичеванскаго 3 марта: "Прошу вас не отказать повергнуть к стопам Е. В. безграничную преданность гвардейской кавалеріи и готовность умереть за своего обожаемаго монарха". Люди в т? дни вообще им?ли склонность безотв?тственно говорить от имени масс. При "нервном" и ''недов?рчивом" отношеніи солдат в первые дни к совершившемуся [289], поддержку на фронт? можно было найти, т?м бол?е, что Алекс?ев своим авторитетом мог бы подкр?пить петербургское начинаніе — он считал, как мы знаем, воцареніе Михаила, хотя бы временное, необходимым [290].
Рискнули ли бы главнокомандующіе на вооруженный конфликт, мы, конечно, не знаем, так как вс? их стремленія в страдные дни сводились к стремленію изб?гнуть междоусобицы, пагубной в их глазах для усп?ха войны... Но совершенно удивительно, что мысль снестись и предварительно переговорить с верховным командованіем не явилась у т?х, кто призывал Вел. Князя идти на риск. Алекс?ев тщетно пытался в теченіе всего дня найти этих политиков и добился Гучкова лишь тогда, когда вопрос был разр?шен. Всякое д?йствіе запаздывало и становилось, д?йствительно, рискованным в момент, когда на улицах столицы разв?шивали уже плакаты о двойном отреченіи или раздавались листовки "Изв?стій", а за кулисами Исп. Ком. принимал уже постановленіе об арест? "династіи Романовых" [291]. На квартир? кн. Путятиной Вел. Князю предлагались теоретическія выкладки, бол?е ум?стныя в воспоминаніях, как, напр., у Набокова [292], но не предлагалось никакого конкретнаго плана д?йствія. В?роятно, поэтому Мих. Ал. и проявлял признаки нетерп?нія, о чем говорит Керенскій. Для лидера прогрессивнаго блока эта словесная скор?е академическая постановка вопроса была естественна и до н?которой степени соотв?тствовала его характеру. Но Гучков? — челов?к бол?е практическаго д?ла, ч?м теоріи, челов?к, свыкшійся уже в предшествующіе м?сяцы в заговорщической атмосфер? подготовки дворцоваго переворота с мыслью о военном pronumentio и нащупывавшiй военныя части для д?йствія? Очевидно, вся общественная атмосфера не подходила для д?йственных актов против "революціонной демократіи". То, чего хот?л теоретически Милюков 3 марта, Гучков, как сам разсказал впосл?дствіи, пытался в других условіях и с другим персонажем безусп?шно осуществить через н?сколько м?сяцев.
4. Р?шеніе.
Через полчаса вышел Великій Князь. Он сообщил "довольно твердо" ожидавшим, что его "окончательный выбор склонился в сторону мн?нія, защищавшегося предс?дателем Гос. Думы". Такова версія свид?теля-историка. Шульгин в иных тонах передает заключительную сцену. Вел. Кн. не договорил, "потому что... заплакал...".
Почему Мих. Ал. отказался "принять престол"? Не ясно ли из всего сказаннаго? Среди мотивов могли быть и соображенія, передаваемый полк. Никитиным, со слов кн. Брасовой: в. кн. Мих. Ал. не считал себя в прав? взойти на престол, так как Царь не им?л права отречься за насл?дника. Именно по мн?нію Никитина, челов?ка близкаго к Мих. Ал., посл?дній был взят как бы "мертвой хваткой" и чувствовал себя одиноким, считал, что "правительство, против него настроенное, не даст ему возможности работать". Вел. Кн. не мог не знать и отрицательнаго отношенія к его кандидатур? в родственной великокняжеской сред?. Все вело к одному... Керенскій "рванулся", "В. В.! Вы — благородный челов?к!" Он прибавил, что отнын? будет всегда заявлять это" [293].
"Пафос Керенскаго, — зам?тил историк, — плохо гармонировал с прозой принятаго р?шенія. За ним не чувствовалось любви и боли за Россію, а только страх за себя"... Почему?! "Злостным вздором" звал Суханов эту отм?тку историка. В?роятно, в ней надо вид?ть отзвук т?х слов Керенскаго, которыя в записи Ан. Вл. гласили: "Миша может погибнуть, с ним и они вс?". Странно, что и через 20 л?т Милюков не нашел других слов, кром? "нер?шительности" Вел. Князя и "трусости" Родзянко, пом?шавших осуществить предложенный план спасенія Россіи, для характеристики обстановки, в которой создавался "историческій акт" 3-го марта. Реалистичн?е был тогда монархист кн. Львов, опред?лившій в бол?е позднем разговор? по проводу с ген. Алекс?евым положеніе так: "благородное р?шеніе в. кн. Мих. Ал. привлекло к нему симпатіи громадных масс и открывает в будущем возможность новых горизонтов и спасло его и нас от новой бури".
Для оформленія акта отреченія на Милліонную были вызваны юристы-государствов?ды Набоков и Нольде, а в перерыв кн. Путятина "просила вс?х завтракать". По свид?тельству мемуаристов не остался только Милюков, сама же Путятина перечисляет лишь четырех среди завтракавших: Львов, Набоков, Шульгин и Керенскій [294]. Завтрак прошел в спокойной обстановки. Не показывает ли это, что страх, будто бы кто-то может ежеминутно "ворваться" не был силен? Прі?хавшіе юристы соотв?тственно перед?лали "слабый и неудачный" черновик проекта Некрасова. Мих. Ал. со своей стороны, внес н?сколько поправок — по указанію Шульгина, дв?: ссылку на Бога и зам?ну словом "прошу" проектированнаго "повел?ваю". Караулов рассказывал Ан. Вл., что Мих. Ал. "настоял", чтобы акт был редактирован не в вид? манифеста от имени императора, и вс? выраженія "мы" зам?нил "я". Керенскій, также участвовавшій в обработк? некрасовскаго текста, ув?ряет, что "особенно долго спорили" о происхожденіи временнаго правительства, Керенскій требовал исключить "волю народа". Помирились на том, чтобы было "волею народа по почину Гос. Думы", но в окончательном текст? "воля народа" все-таки исчезла.
Манифест гласил: "Тяжкое бремя возложено на Меня волею Брата Моего, передавшаго Мн? Императорскій Престол в годину безприм?рной войны и волненій народных. Одушевленный единою со вс?м народом мыслею, что выше всего благо Родины Нашей, принял Я твердое р?шеніе в том лишь случа? воспріять Верховную Власть, если таковая будет воля Великаго народа Нашего, которому надлежит всенародным голосованіем, через представителей своих в Учред. Собраніи, установить образ правленія и новые основные законы Государства Россійскаго. Посему, призывая благословеніе Божіе, прошу вс?х граждан Державы Россійской подчиниться Временному Правительству, по почину Гос. Думы возникшему и облеченному всей полнотой власти, впредь до того, как созванное в возможно кратчайшій срок на основ? всеобщаго, прямого, равнаго и тайнаго голосованія Учредительное Собраніе своим р?шеніем об образ? правленія выразит волю народа".
Посл? подписанія акт взял кн. Львов. Это было уже около 6 час. вечера. Перевернулась страница русской исторіи. Назр?вавшій правительственный кризис благополучно разр?шился. Набоков разсказывает, что кн. Львов, информируя прибывших на Милліонную юристов о мотивах их приглашенія, сообщил, что в результат? принятаго р?шенія Милюков и Гучков выходят из состава правительства. "Что Гучков уходит, — добавил, яко-бы, Львов, — это не б?да: в?дь оказывается, что его в арміи терп?ть не могут, солдаты же его просто ненавидят. А вот Милюкова непрем?нно надо уговорить остаться". Набоков соглашался, что уход Милюкова был бы ''настоящей катастрофой", и направился в Таврическій дворец уб?ждать вождя партіи к. д. не выходить из состава Временнаго Правительства. Оказалось, что на эту тему с Милюковым говорил уже Винавер. "Текст отказа" Михаила Милюкова удовлетворил и "кажется" послужил окончательным толчком для изм?ненія принятаго раньше р?шенія. Кто уб?дил Гучкова. Набоков не знал. Это сд?лал, в свою очередь, Милюков — так разсказывает Гучков на страницах воспоминаній, напечатанных в "Пос. Новостях". Милюков, мало над?явшійся на благополучный исход революціи, "всетаки был большим оптимистом, ч?м я". Керенскій говорит, что Гучкова уб?дили остаться, по крайней м?р? на первые дни, тут же на сов?щаніи в минуты второго перерыва, когда Мих. Ал. сов?щался с Родзянко.
Надо думать, что Гучков согласился и вновь отказался, иначе непонятен характерный для обстановки нижесл?дующій разговор по прямому проводу между Алекс?евым и полк. Энгельгардтом. Алекс?ев только что закончил процитированную выше бес?ду с Гучковым по поводу отреченія Мих. Ал. (это было ближе уже к 7 час. вечера) и вызвал вновь Гучкова или Родзянко. "Родзянко занят неотложным д?лом, — отв?тил Энгельгардт: — "Гучков подал в отставку, временно я занимаюсь военным д?лом и явился к аппарату. Может быть, найдете возможным переговорить со мною?" — "Я сейчас только окончил разговор с Гучковым, и он мн? ни одним словом не обмолвился о своей отставк?, указывая, напротив, что вс? усилія свои посвятит на пользу арміи. Очень трудно р?шать какіе бы то ни было вопросы, касающіеся д?йствующей арміи, если отсутствует какая бы то ни было оріентировка в эти исключительные дни со стороны правительства. Если вы можете довести до св?д?нія предс?дателя Сов?та Министров, то я прошу быть оріентирован о ход? д?л, ибо отдавать распоряженіе
Почему Мих. Ал. отказался "принять престол"? Не ясно ли из всего сказаннаго? Среди мотивов могли быть и соображенія, передаваемый полк. Никитиным, со слов кн. Брасовой: в. кн. Мих. Ал. не считал себя в прав? взойти на престол, так как Царь не им?л права отречься за насл?дника. Именно по мн?нію Никитина, челов?ка близкаго к Мих. Ал., посл?дній был взят как бы "мертвой хваткой" и чувствовал себя одиноким, считал, что "правительство, против него настроенное, не даст ему возможности работать". Вел. Кн. не мог не знать и отрицательнаго отношенія к его кандидатур? в родственной великокняжеской сред?. Все вело к одному... Керенскій "рванулся", "В. В.! Вы — благородный челов?к!" Он прибавил, что отнын? будет всегда заявлять это" [293].
"Пафос Керенскаго, — зам?тил историк, — плохо гармонировал с прозой принятаго р?шенія. За ним не чувствовалось любви и боли за Россію, а только страх за себя"... Почему?! "Злостным вздором" звал Суханов эту отм?тку историка. В?роятно, в ней надо вид?ть отзвук т?х слов Керенскаго, которыя в записи Ан. Вл. гласили: "Миша может погибнуть, с ним и они вс?". Странно, что и через 20 л?т Милюков не нашел других слов, кром? "нер?шительности" Вел. Князя и "трусости" Родзянко, пом?шавших осуществить предложенный план спасенія Россіи, для характеристики обстановки, в которой создавался "историческій акт" 3-го марта. Реалистичн?е был тогда монархист кн. Львов, опред?лившій в бол?е позднем разговор? по проводу с ген. Алекс?евым положеніе так: "благородное р?шеніе в. кн. Мих. Ал. привлекло к нему симпатіи громадных масс и открывает в будущем возможность новых горизонтов и спасло его и нас от новой бури".
Для оформленія акта отреченія на Милліонную были вызваны юристы-государствов?ды Набоков и Нольде, а в перерыв кн. Путятина "просила вс?х завтракать". По свид?тельству мемуаристов не остался только Милюков, сама же Путятина перечисляет лишь четырех среди завтракавших: Львов, Набоков, Шульгин и Керенскій [294]. Завтрак прошел в спокойной обстановки. Не показывает ли это, что страх, будто бы кто-то может ежеминутно "ворваться" не был силен? Прі?хавшіе юристы соотв?тственно перед?лали "слабый и неудачный" черновик проекта Некрасова. Мих. Ал. со своей стороны, внес н?сколько поправок — по указанію Шульгина, дв?: ссылку на Бога и зам?ну словом "прошу" проектированнаго "повел?ваю". Караулов рассказывал Ан. Вл., что Мих. Ал. "настоял", чтобы акт был редактирован не в вид? манифеста от имени императора, и вс? выраженія "мы" зам?нил "я". Керенскій, также участвовавшій в обработк? некрасовскаго текста, ув?ряет, что "особенно долго спорили" о происхожденіи временнаго правительства, Керенскій требовал исключить "волю народа". Помирились на том, чтобы было "волею народа по почину Гос. Думы", но в окончательном текст? "воля народа" все-таки исчезла.
Манифест гласил: "Тяжкое бремя возложено на Меня волею Брата Моего, передавшаго Мн? Императорскій Престол в годину безприм?рной войны и волненій народных. Одушевленный единою со вс?м народом мыслею, что выше всего благо Родины Нашей, принял Я твердое р?шеніе в том лишь случа? воспріять Верховную Власть, если таковая будет воля Великаго народа Нашего, которому надлежит всенародным голосованіем, через представителей своих в Учред. Собраніи, установить образ правленія и новые основные законы Государства Россійскаго. Посему, призывая благословеніе Божіе, прошу вс?х граждан Державы Россійской подчиниться Временному Правительству, по почину Гос. Думы возникшему и облеченному всей полнотой власти, впредь до того, как созванное в возможно кратчайшій срок на основ? всеобщаго, прямого, равнаго и тайнаго голосованія Учредительное Собраніе своим р?шеніем об образ? правленія выразит волю народа".
Посл? подписанія акт взял кн. Львов. Это было уже около 6 час. вечера. Перевернулась страница русской исторіи. Назр?вавшій правительственный кризис благополучно разр?шился. Набоков разсказывает, что кн. Львов, информируя прибывших на Милліонную юристов о мотивах их приглашенія, сообщил, что в результат? принятаго р?шенія Милюков и Гучков выходят из состава правительства. "Что Гучков уходит, — добавил, яко-бы, Львов, — это не б?да: в?дь оказывается, что его в арміи терп?ть не могут, солдаты же его просто ненавидят. А вот Милюкова непрем?нно надо уговорить остаться". Набоков соглашался, что уход Милюкова был бы ''настоящей катастрофой", и направился в Таврическій дворец уб?ждать вождя партіи к. д. не выходить из состава Временнаго Правительства. Оказалось, что на эту тему с Милюковым говорил уже Винавер. "Текст отказа" Михаила Милюкова удовлетворил и "кажется" послужил окончательным толчком для изм?ненія принятаго раньше р?шенія. Кто уб?дил Гучкова. Набоков не знал. Это сд?лал, в свою очередь, Милюков — так разсказывает Гучков на страницах воспоминаній, напечатанных в "Пос. Новостях". Милюков, мало над?явшійся на благополучный исход революціи, "всетаки был большим оптимистом, ч?м я". Керенскій говорит, что Гучкова уб?дили остаться, по крайней м?р? на первые дни, тут же на сов?щаніи в минуты второго перерыва, когда Мих. Ал. сов?щался с Родзянко.
Надо думать, что Гучков согласился и вновь отказался, иначе непонятен характерный для обстановки нижесл?дующій разговор по прямому проводу между Алекс?евым и полк. Энгельгардтом. Алекс?ев только что закончил процитированную выше бес?ду с Гучковым по поводу отреченія Мих. Ал. (это было ближе уже к 7 час. вечера) и вызвал вновь Гучкова или Родзянко. "Родзянко занят неотложным д?лом, — отв?тил Энгельгардт: — "Гучков подал в отставку, временно я занимаюсь военным д?лом и явился к аппарату. Может быть, найдете возможным переговорить со мною?" — "Я сейчас только окончил разговор с Гучковым, и он мн? ни одним словом не обмолвился о своей отставк?, указывая, напротив, что вс? усилія свои посвятит на пользу арміи. Очень трудно р?шать какіе бы то ни было вопросы, касающіеся д?йствующей арміи, если отсутствует какая бы то ни было оріентировка в эти исключительные дни со стороны правительства. Если вы можете довести до св?д?нія предс?дателя Сов?та Министров, то я прошу быть оріентирован о ход? д?л, ибо отдавать распоряженіе