Страница:
— О, это совсем разные ситуации, Роми. Ты всего лишь не захотела подчиниться моей воле, а он обманул моё доверие. Он полагал, что обманывает Эрмоару До-Энселе, но сие несущественно Не люблю тех, кто не держит слово.
— Из-за афария мы можем застрять тут надолго, великая, — вмешался Шертон. — Стоит ли связываться? Правда, есть ещё вариант: мы отправляемся на юг, а ты остаёшься, находишь своего Титуса и потом нас догоняешь.
— Не выйдет, — не согласилась Нэрренират. — Я не хочу торчать тут без компании. Я даже этот… город до сих пор не посмотрела! Расскажите, какой он?
Лаймо начал рассказывать про Суаму: какие там улицы, дома, экипажи, храмы… Увлёкшись, он припоминал все больше и больше подробностей — ему нравилось, когда его внимательно слушают. Особенно богиню заинтересовали винные погреба на Хмельной площади.
— Говоришь, двери там широкие? Я пролезу?
— По-моему, пролезете, великая, — не заметив предостерегающий взгляд Шертона, ответил Лаймо. — Жители Суамы очень гордятся своей коллекцией вин! А дворцы там из темно-красного или бурого кирпича, с круглыми кирпичными колоннами…
Потом богиня потребовала, чтобы он подробно описал планировку города. Немного путаясь, припоминая упущенные детали, Лаймо допоздна отвечал на её вопросы.
Поужинав, устроились на ночлег. Роми, как обычно, лежала в серединке, между Шертоном и Лаймо. Никогда бы раньше ей не пришло в голову, что она будет спать между двумя мужчинами и при этом чувствовать себя вполне уютно, в полной безопасности.
С утра до обеда — тренировка. Пробежка по лесу, разминка, лазание по деревьям, упражнения с оружием и без… Несмотря на то, что Шертон постепенно увеличивал нагрузку, его ученики теперь не уставали так сильно, как в первые дни.
После обеда появилась перекусившая где-то на стороне Нэрренират.
— Опять будете тренироваться? А я пошла в Суаму!
— Как это — в Суаму? — резко повернулся Шертон. — Тебе туда нельзя!
— Мне можно все, ибо я великая богиня. Хочу наконец посмотреть на столицу Халгаты.
— А вдруг она там кого-нибудь съест? — прошептала за спиной у Шертона Роми.
— Не бойтесь, я иду в город не обедать, а на экскурсию. Пока!
Оставив их, богиня двинулась через лес в сторону дороги. Мысленно выругавшись, Шертон велел ребятам:
— Собирайтесь, живо. Поедем за ней.
— Мы остановим её? — тихо спросила Роми.
— Её не остановишь. Хотя бы присмотрим, чтоб ничего не натворила…
Он не очень-то представлял, как будет “присматривать” за Нэрренират, но он привык действовать по обстоятельствам, а не сидеть сложа руки. Оседлав гувлов, они нагнали богиню возле опушки. Та двигалась вдоль кромки леса, прячась за деревьями.
— Выезжаем на дорогу, — сквозь зубы вздохнул Шер-тон. — Будем держаться на дистанции, поняли? А то горожане подумают, что она пришла вместе с нами.
— Да, или что мы вместе с ней, — испуганно поддакнул Лаймо.
Глава 9
Глава 10
— Из-за афария мы можем застрять тут надолго, великая, — вмешался Шертон. — Стоит ли связываться? Правда, есть ещё вариант: мы отправляемся на юг, а ты остаёшься, находишь своего Титуса и потом нас догоняешь.
— Не выйдет, — не согласилась Нэрренират. — Я не хочу торчать тут без компании. Я даже этот… город до сих пор не посмотрела! Расскажите, какой он?
Лаймо начал рассказывать про Суаму: какие там улицы, дома, экипажи, храмы… Увлёкшись, он припоминал все больше и больше подробностей — ему нравилось, когда его внимательно слушают. Особенно богиню заинтересовали винные погреба на Хмельной площади.
— Говоришь, двери там широкие? Я пролезу?
— По-моему, пролезете, великая, — не заметив предостерегающий взгляд Шертона, ответил Лаймо. — Жители Суамы очень гордятся своей коллекцией вин! А дворцы там из темно-красного или бурого кирпича, с круглыми кирпичными колоннами…
Потом богиня потребовала, чтобы он подробно описал планировку города. Немного путаясь, припоминая упущенные детали, Лаймо допоздна отвечал на её вопросы.
Поужинав, устроились на ночлег. Роми, как обычно, лежала в серединке, между Шертоном и Лаймо. Никогда бы раньше ей не пришло в голову, что она будет спать между двумя мужчинами и при этом чувствовать себя вполне уютно, в полной безопасности.
С утра до обеда — тренировка. Пробежка по лесу, разминка, лазание по деревьям, упражнения с оружием и без… Несмотря на то, что Шертон постепенно увеличивал нагрузку, его ученики теперь не уставали так сильно, как в первые дни.
После обеда появилась перекусившая где-то на стороне Нэрренират.
— Опять будете тренироваться? А я пошла в Суаму!
— Как это — в Суаму? — резко повернулся Шертон. — Тебе туда нельзя!
— Мне можно все, ибо я великая богиня. Хочу наконец посмотреть на столицу Халгаты.
— А вдруг она там кого-нибудь съест? — прошептала за спиной у Шертона Роми.
— Не бойтесь, я иду в город не обедать, а на экскурсию. Пока!
Оставив их, богиня двинулась через лес в сторону дороги. Мысленно выругавшись, Шертон велел ребятам:
— Собирайтесь, живо. Поедем за ней.
— Мы остановим её? — тихо спросила Роми.
— Её не остановишь. Хотя бы присмотрим, чтоб ничего не натворила…
Он не очень-то представлял, как будет “присматривать” за Нэрренират, но он привык действовать по обстоятельствам, а не сидеть сложа руки. Оседлав гувлов, они нагнали богиню возле опушки. Та двигалась вдоль кромки леса, прячась за деревьями.
— Выезжаем на дорогу, — сквозь зубы вздохнул Шер-тон. — Будем держаться на дистанции, поняли? А то горожане подумают, что она пришла вместе с нами.
— Да, или что мы вместе с ней, — испуганно поддакнул Лаймо.
Глава 9
Суама не была готова к вторжению адского чёрного зверя. Она стояла посреди небольшой равнины, окружённой каймой столетних ачанховых лесов с лиственной начинкой. Вокруг рассеялось несколько деревушек, связанных вязкими просёлками с прямым, как стрела, каменным трактом. Монастырь на холме — гроздь бревенчатых построек, обнесённых бревенчатой же стеной. Незаметно к городу не подберёшься, однако через равнину протекала река, по которой ходили купеческие баржи. Возле Холодных, или, иначе, Торговых, ворот Суамы были сооружены деревянные причалы и доки — здесь суда швартовались. От причала до ворот рукой подать.
Под аркой дежурили стражники с алебардами, в пластинчатых безрукавках поверх крашенных в синий цвет кожаных кафтанов. Они после оправдывали свою промашку тем, что зверь выскочил из реки внезапно. Только что не было, а теперь тут как тут! И ведь даже, зараза, не встряхнулся: не обращая внимания на остолбеневших людей, в несколько прыжков добрался до ворот и проскочил внутрь. Кабы он вначале вокруг да около ходил, успели бы если не ворота запереть, так хоть решётку опустить, но больно прыткий оказался… И к причалу подплыл тайком, под водой, не высовывая головы! Видать, чёртова бестия своим звериным умом сообразила, что в город её могут и не пустить.
В Суаме в это время текла обычная повседневная жизнь, традиционно регламентированная, несмотря на уличные беспорядки. Собственно, все эти беспорядки — драки, грабежи, распевание оскорбительных для знати песенок, битьё фонарей и окон в богатых домах, забрасывание грязью карет — тоже понемногу вплелись в повседневную жизнь, стали её частью. Это было плохое, но своё. Халгатийское. Человеческое.
А вот громадный, одетый в чёрную сверкающую чешую зверь, неторопливо шествующий по улицам, порой обнажающий в ухмылке белоснежные клыки, — это уже нечто неслыханное… Напасть. Небесная кара. Стихийное бедствие.
Зверь вёл себя в общем-то спокойно. Ничего не крушил и никого не трогал. Ну, разве что отбрасывал с дороги могучей когтистой лапой немногочисленных смельчаков, которые пытались остановить его. Их мечи беспомощно скользили по чешуе, но проткнуть её не могли, а ножи и вовсе отскакивали, как от каменной стенки. Иногда зверь заглядывал в окна первых этажей, и в комнатах раздавались истошные панические крики.
На взмыленных гувлах Шертон, Роми и Лаймо достигли Главных ворот, промчались по мосту через ров, заплатили пошлину единственному стражнику. Шертон мог гордиться: его ученики за минувшее время научились вполне сносно ездить верхом.
— Куда теперь, Арс? — взглянула на учителя Роми.
— Сюда. — Шертон направил своего гувла в широкую улицу, плавно заворачивающую на север. В сторону холода. К Торговым воротам, через которые проникла в город Нэрренират.
Гувлы уступали богине в скорости, и преследователи отстали, но издалека разглядели, что Нэрренират прыгнула в реку, взметнув тучу брызг. Шертон разгадал её маневр. Досадно… Он-то надеялся, что стражники издалека заметят чудовище и закроют ворота.
Она опередила их и теперь разгуливала по Суаме! Даже здесь, в южной части города, царила сумятица, люди взывали к своим богам, лихорадочно запирали ставни на окнах. Слухи расползаются быстро.
— Где зверь? — остановив прохожего в тёмном, с красной окантовкой, добротном кафтане, спросил Шертон.
— Там ходит… — Человек махнул рукой в сторону центра. Нервный взгляд скользнул по лицу Шертона, по рукоятке меча над плечом. — Уже пробовали, никакое оружие его не берет! Лучше бегите, мил человек, а то пропадёте, и мальчишки с вами ни за что пропадут!
Они повернули к центру Суамы. Мимо грузных тёмных зданий, бревенчатых и кирпичных, взгромоздившихся на расцвеченные синеватой плесенью каменные фундаменты. Стучали по мостовой копыта гувлов. В грязи поблёскивало битое стекло. Проносились над головами торчащие из стен ржавые скелеты фонарей. Навстречу бежали люди — значит, направление верное. А зильды, по крышам и по мостикам, пересекающим небо, торопились к центру: этим любопытным длинноухим тварям хотелось посмотреть, что там происходит.
На Хмельной площади они придержали гувлов. Двери Обулеевских, ныне Королевских, винных погребов настежь распахнуты, одна створка сорвана с петель.
— Так и есть… — тихо процедил Шертон.
На противоположной стороне площади собралось дюжины полторы вооружённых людей. Стражники и богато одетые аристократы. Есть раненые — у двоих разбиты головы, один бережно придерживает то ли сломанную, то ли вывихнутую руку.
Наверху, на мостиках, полным-полно зильдов, все они возбуждённо верещат, свешиваются вниз, суетятся.
— Зверь там, господа? — кивнув на погреб, вполголоса спросил Шертон.
Спросил спокойно, как равный у равных, и никто не усомнился в том, что он обладает правом так разговаривать.
— Там, — отозвался желтоволосый молодой человек в разорванном, испачканном бархатном камзоле. — Тварь добралась до бочек с коллекционными винами и вышвыривает наружу всех, кто хочет ей помешать. Я сломал меч об её шкуру. — Он понюхал свой рукав. — Варбское восьмидесятилетней выдержки! Кто бы мог подумать…
Шертон спешился и подал поводья Роми.
— Жди здесь.
— Арс, лучше вместе. — Понизив голос, девушка прошептала: — Она ничего мне не сделает.
— Она пьяна. Мало ли что взбредёт ей в голову.
— А я? — робко спросил Лаймо.
— А ты со мной.
Они направились через площадь к винным погребам. Роми сидела в седле и держала поводья гувлов, в сторонке от группы халгатийцев.
— Ну вот, ещё двое… — бросил вслед кто-то из аристократов.
Обулеевские погреба не были погребами в полном смысле этого слова: залы, где хранились бочки и большие керамические сосуды с вином, находились выше уровня почвы, дабы избежать сезонного затопления. Здание пронизывал просторный тёмный коридор с бревенчатыми стенами, изрезанными грубоватым орнаментом— везде одни и те же листья и плоды, незнакомые панадарцам. Возможно, здешний аналог винограда. Подвешенные на крюках лампы из мутного стекла не горели. Все боковые двери были выбиты, в воздухе плавал густой винный аромат. В одном из помещений кто-то шумно возился.
— Стой здесь и следи за входом, — велел Шертон. — Если появятся люди — крикни.
— Крикнуть? — растерянно вертя головой, переспросил Лаймо.
— Да. Я не хочу, чтоб кто-нибудь услыхал, как мы с Нэрренират дружески беседуем.
Лаймо понятливо закивал. Из коридора, сквозь проем входа, хорошо просматривалась часть площади, что-то обсуждающие меж собой халгатийцы (наверно, заключали пари: как скоро засевшее в погребе чудовище вышвырнет новых смельчаков?), одинокая фигурка Роми в надвинутой на лицо шляпе. А Шертон свернул в тот зал, где шумели.
Тут было светлее, чем в коридоре: свет падал сквозь пыльные оконца, забранные позеленевшими медными решётками. Опрокинутые бочки. Раздавленная шляпа. Кучи битых черепков. Обломок меча. Лужи тёмного вина. В одной луже валялся кинжал с богато украшенной рукояткой. Посреди этого хаоса сидела великая богиня Нэрренират и шумно лакала хмельной напиток, до половины погрузив голову в бочку. Её хвост, протянувшийся по полу, подрагивал от наслаждения.
— Может, хватит, великая? — с минуту выждав, спросил Шертон.
— М-м?.. — Богиня выпростала морду из бочки. — А, это ты… Хочешь выпить?
— Не хочу.
— Зря. Это нечто воистину бесподобное!
— Великая, нам пора убираться отсюда. Ты способна держаться на ногах?
— Проверим… — Нэрренират нетвёрдо встала, давя черепки. — Смотри-ка, до сих пор способна! Хочу упиться вдрызг, чтоб не ходить, а ползать…
— Как же ты унесёшь отсюда ноги, если не сможешь ходить? Боюсь, горожане недовольны тем, что ты натворила. Тебя убьют.
— Ха, пусть рискнут! — Она агрессивно дёрнула хвостом. Шип пробил оказавшуюся на пути бочку, из отверстия ударила темно-бордовая струя. — Погоди, вот этого я ещё не пробовала…
Распластавшись на полу, богиня сунула голову под струю и жадно разинула пасть.
— Похоже на карсанское, — сообщила она невнятно, когда поток иссяк. — Но крепче… Значительно крепче…
— Вставай и пошли отсюда, — теряя терпение, потребовал Шертон. — Твоё счастье, что у короля нет солдат. Может, и сумеем удрать… Пошли!
— Вспомни, кто перед тобой, смертный! Я великая богиня, я пр-р-ротрезвею, когда сама пожелаю… А пока буду пить и пить…
Она подхватила щупальцами глиняный сосуд, с размаху треснув о стенку, отбила горлышко и опрокинула содержимое в рот. Часть вина пролилась на пол.
— Сначала напьюсь, как последняя пьянь в Нижнем Городе, а потом мигом протрезвею… Не в первый раз…
Пожав плечами, Шертон вышел в коридор. Лаймо боязливо переминался с ноги на ногу там, где его оставили.
— Никто сюда не заглядывал, — торопливо отрапортовал он. — Что мы теперь будем делать?
— Ничего. Я пытался образумить её, но не добился успеха.
— Богиня сказала, что протрезвеет, когда захочет… Я слыхал, она громко говорила!
— Не протрезвеет она. — Шертон поморщился. — Здесь, в мире-ловушке, у неё нет божественных способностей, в том числе способности трезветь по собственному желанию. Вот этого она не учла. Идём.
В тронном зале шёл приём. Королева Лусилла произносила пространную речь, перескакивая с одного на другое (она заботится о своих подданных, как добрая няня о детишках, а те проявляют неблагодарность, чем весьма её огорчают; камин в Ореховом зале опять дымит, ответственных за это слуг надобно высечь; а нового урсабийского посла, когда тот приедет, немедля взять под надзор, ибо все послы — шпионы; при дворе нет ни одной мало-мальски красивой дамы или девицы, все уродины, и шарма никакого, не то что в былые времена; надлежит вчетверо увеличить налоги, ибо сейчас мало с кого удаётся взять налог, и посему те, кто все-таки платит, пускай платят за остальных; вчера кто-то сдвинул к левой стене ковровую дорожку в галерее Размышлений на третьем этаже, а дорожка должна лежать посерёдке, и тот, кто её сдвинул, изрядно испортил королеве настроение; после того как она, Лусилла, уйдёт по воле богов на небеса, подданные поймут, кого потеряли, и оценят её редкостную доброту и справедливость), когда дверные створки распахнулись и ворвался запыхавшийся молодой придворный.
— Ваши величества, адский чёрный зверь в городе!
Первым опомнился духовник Лусиллы:
— Не адский, а просто зверь! Вы впадаете в преступную ересь, молодой человек!
— Да, никакой не адский! — подхватил скандальным тоном слегка подвыпивший Актарей. — Я вчера декрет подписал!
— Простите за обмолвку, ваши величества, святой отец, — не растерялся придворный, — но сие животное слоняется по улицам! В городе паника. Убить его невозможно: отменно прочная шкура.
На последующие полтора часа тронный зал превратился в штаб по борьбе с негаданно нагрянувшим бедствием. Сюда набивалось все больше народа, Лусилла и Актарей наперебой отдавали противоречивые приказы, которые никто не спешил выполнять. Молодая королева Нилония сидела на троне, как статуя, её напудренное личико испуганно морщилось. Множество людей говорило одновременно. Вместе с новоприбывшими то и дело поступала информация о том, на какой улице зверя в последний раз видели. Потом примчался встрёпанный стражник, где-то потерявший свой шлем, бухнулся на колени и крикнул:
— Ваши величества, беда! Адский чёрный зверь забрался в винные погреба на Хмельной площади!
— Не адский! — запротестовал охрипший священник, уже уставший всех одёргивать.
Шикнув на попытавшегося заговорить Актарея, Лусилла спросила:
— Что он там делает?
— Пьёт, ваше величество!
Одного из придворных отправили разведать на месте, что происходит. Вернувшись через час, кавалер сообщил, что зверь “упился, как загулявший купчина”, и ныне спит. А вот знаменитой на весь просвещённый мир халгатийской коллекции вин больше нет. Проклятая скотина все выжрала, а что не выжрала, то по полу разлила. Эта весть повергла собравшихся в скорбное молчание, прерванное Актареем:
— Ну что ж… Пока животное спит, надо его убить! Одной заботой меньше.
Одуревший от бессонных ночей Титус мысленно поддержал монарха, однако тут заговорил Малевот:
— Прошу прощения, ваше величество! Если позволите мне скромно высказать мои соображения…
— Говорите, — разрешил король.
— Я был советчиком покойного батюшки вашей супруги, ваше величество, у меня большой опыт, и он подсказывает, что надлежит позаботиться не только о сегодняшней пользе, но также о пользе завтрашней и послезавтрашней. У нас нет армии, между тем как назревает война с Урсабой, Либной и прочими… Что мы можем противопоставить захватчикам? — Министр сделал паузу. — Зверя! Ежели кого-то или что-то можно использовать — надо использовать! Умертвить зверя недолго: он сейчас беспомощен, как младенец. Но если мы посадим его в надёжное место и продемонстрируем урсабийскому послу… и пригрозим выпустить против вражеских отрядов… Это произведёт впечатление, не так ли? Егеря утверждают, что животное дрессированное. Стало быть, мы его приручим и будем использовать против врагов Халгаты! — Понизив голос, он еле слышно добавил: — А возможно, и против взбунтовавшейся черни. Убить такое полезное животное будет некоторой ошибкой, ваше величество.
Король с сомнением скривил рот, но вмешалась Лусилла:
— Конечно, я его приручу! Меня все любят. Правильно придумал, Малевот. — Она наградила поклонившегося министра милостивой улыбкой. — Коллекция вин пропала, так будет у нас теперь взамен одной достопримечательности другая! Только где ж мы будем его держать?
— В королевском зверинце, в Обсидиановой яме, ваше величество. Она ведь пустует, с тех пор как сдох горный змей короля Лугея. Стоит поторопиться и перевезти туда животное, покуда оно не очнулось.
— Устрой это, Малевот.
Снова поклонившись, министр оглянулся, высматривая в толпе Титуса.
— Пошли, смиренный брат. Поможете мне организовать людей.
Лакированные придворные туфли, в которых полагалось являться на официальные приёмы в тронный зал, натирали Титусу ноги, и он на минутку забежал к себе — сменить их на панадарские ботинки. Сасхан, окончательно расклеившийся, забился под кровать и скулил, моля богов о пощаде: он был уверен, что адский зверь пришёл за ним. У афария не было времени утешать названого брата. Переобувшись, он помчался во двор, где Малевот отдавал приказы, собирая людей для транспортировки животного в зверинец.
Наступил вечер, улицы Суамы превратились в недружелюбно-тёмные сырые ущелья, ибо почти все фонари в городе были побиты чернью. Из винного погреба зверя вытащили при свете факелов. Тащили волоком, опутав цепями лапы и хвост: три десятка человек, оскальзываясь в винных лужах, тянут за цепи, ещё десяток толкает с другой стороны. Малевот подобрал для этой работы самых здоровых, но даже те еле справились. По совету Титуса на ступени положили доски, устроив импровизированный пандус — по нему животное спустили на грузовую подводу, запряжённую дюжиной ломовых гувлов. С тяжёлым скрипом подвода тронулась. Над площадью, на мостиках, радостно визжали невидимые в темноте зильды.
К Малевоту и Титусу нерешительно подошёл расстроенный смотритель Королевских погребов.
— Насколько велик ущерб? — устало осведомился министр.
— Ваше сиятельство, это что-то невообразимое! Я был внутри… Чёртова бестия превратила винный погреб в свинарник! Её бы за это палками, палками…
— Это животное — достояние государства, — оборвал его Малевот и сделал знак глашатаю: — Зачитай королевский декрет!
Декрет объявлял зверя королевской собственностью и охраняемой законом достопримечательностью суамского королевского зверинца.
— А можно мне копию документа? — подавив зевок, шёпотом попросил афарий.
— Отчего же нет, смиренный брат, — слегка удивившись, согласился министр. — Обратитесь к Эгвуру, он распорядится.
Титус хотел показать декрет Сасхану, чтобы тот наконец успокоился и дал ему выспаться.
— Что ж, теперь нам есть кого использовать… — с удовлетворением пробормотал Малевот.
В волнующейся толпе, озарённой скользящим сиянием факелов, афарий заметил Арсения Шертона. Человек с жёстким, иссечённым шрамами лицом (шрамы, однако, его не уродовали — ему повезло больше, чем Титусу!), с мечом за спиной, длинные тёмные волосы стянуты в хвост на затылке. Около него двое мальчишек. В одном Титус признал типичного медолийца, второго не смог толком рассмотреть — воротник халгатийской охотничьей куртки поднят, шляпа надвинута по самые брови. Быть может, этот мальчик тоже отмечен дланью разгневанного божества? Сам Титус глядел на толпу из-под опущенного капюшона: панадарцы не должны узнать в нем афария. Он больше не человек Ордена. Его место здесь, в Халгате.
Под аркой дежурили стражники с алебардами, в пластинчатых безрукавках поверх крашенных в синий цвет кожаных кафтанов. Они после оправдывали свою промашку тем, что зверь выскочил из реки внезапно. Только что не было, а теперь тут как тут! И ведь даже, зараза, не встряхнулся: не обращая внимания на остолбеневших людей, в несколько прыжков добрался до ворот и проскочил внутрь. Кабы он вначале вокруг да около ходил, успели бы если не ворота запереть, так хоть решётку опустить, но больно прыткий оказался… И к причалу подплыл тайком, под водой, не высовывая головы! Видать, чёртова бестия своим звериным умом сообразила, что в город её могут и не пустить.
В Суаме в это время текла обычная повседневная жизнь, традиционно регламентированная, несмотря на уличные беспорядки. Собственно, все эти беспорядки — драки, грабежи, распевание оскорбительных для знати песенок, битьё фонарей и окон в богатых домах, забрасывание грязью карет — тоже понемногу вплелись в повседневную жизнь, стали её частью. Это было плохое, но своё. Халгатийское. Человеческое.
А вот громадный, одетый в чёрную сверкающую чешую зверь, неторопливо шествующий по улицам, порой обнажающий в ухмылке белоснежные клыки, — это уже нечто неслыханное… Напасть. Небесная кара. Стихийное бедствие.
Зверь вёл себя в общем-то спокойно. Ничего не крушил и никого не трогал. Ну, разве что отбрасывал с дороги могучей когтистой лапой немногочисленных смельчаков, которые пытались остановить его. Их мечи беспомощно скользили по чешуе, но проткнуть её не могли, а ножи и вовсе отскакивали, как от каменной стенки. Иногда зверь заглядывал в окна первых этажей, и в комнатах раздавались истошные панические крики.
На взмыленных гувлах Шертон, Роми и Лаймо достигли Главных ворот, промчались по мосту через ров, заплатили пошлину единственному стражнику. Шертон мог гордиться: его ученики за минувшее время научились вполне сносно ездить верхом.
— Куда теперь, Арс? — взглянула на учителя Роми.
— Сюда. — Шертон направил своего гувла в широкую улицу, плавно заворачивающую на север. В сторону холода. К Торговым воротам, через которые проникла в город Нэрренират.
Гувлы уступали богине в скорости, и преследователи отстали, но издалека разглядели, что Нэрренират прыгнула в реку, взметнув тучу брызг. Шертон разгадал её маневр. Досадно… Он-то надеялся, что стражники издалека заметят чудовище и закроют ворота.
Она опередила их и теперь разгуливала по Суаме! Даже здесь, в южной части города, царила сумятица, люди взывали к своим богам, лихорадочно запирали ставни на окнах. Слухи расползаются быстро.
— Где зверь? — остановив прохожего в тёмном, с красной окантовкой, добротном кафтане, спросил Шертон.
— Там ходит… — Человек махнул рукой в сторону центра. Нервный взгляд скользнул по лицу Шертона, по рукоятке меча над плечом. — Уже пробовали, никакое оружие его не берет! Лучше бегите, мил человек, а то пропадёте, и мальчишки с вами ни за что пропадут!
Они повернули к центру Суамы. Мимо грузных тёмных зданий, бревенчатых и кирпичных, взгромоздившихся на расцвеченные синеватой плесенью каменные фундаменты. Стучали по мостовой копыта гувлов. В грязи поблёскивало битое стекло. Проносились над головами торчащие из стен ржавые скелеты фонарей. Навстречу бежали люди — значит, направление верное. А зильды, по крышам и по мостикам, пересекающим небо, торопились к центру: этим любопытным длинноухим тварям хотелось посмотреть, что там происходит.
На Хмельной площади они придержали гувлов. Двери Обулеевских, ныне Королевских, винных погребов настежь распахнуты, одна створка сорвана с петель.
— Так и есть… — тихо процедил Шертон.
На противоположной стороне площади собралось дюжины полторы вооружённых людей. Стражники и богато одетые аристократы. Есть раненые — у двоих разбиты головы, один бережно придерживает то ли сломанную, то ли вывихнутую руку.
Наверху, на мостиках, полным-полно зильдов, все они возбуждённо верещат, свешиваются вниз, суетятся.
— Зверь там, господа? — кивнув на погреб, вполголоса спросил Шертон.
Спросил спокойно, как равный у равных, и никто не усомнился в том, что он обладает правом так разговаривать.
— Там, — отозвался желтоволосый молодой человек в разорванном, испачканном бархатном камзоле. — Тварь добралась до бочек с коллекционными винами и вышвыривает наружу всех, кто хочет ей помешать. Я сломал меч об её шкуру. — Он понюхал свой рукав. — Варбское восьмидесятилетней выдержки! Кто бы мог подумать…
Шертон спешился и подал поводья Роми.
— Жди здесь.
— Арс, лучше вместе. — Понизив голос, девушка прошептала: — Она ничего мне не сделает.
— Она пьяна. Мало ли что взбредёт ей в голову.
— А я? — робко спросил Лаймо.
— А ты со мной.
Они направились через площадь к винным погребам. Роми сидела в седле и держала поводья гувлов, в сторонке от группы халгатийцев.
— Ну вот, ещё двое… — бросил вслед кто-то из аристократов.
Обулеевские погреба не были погребами в полном смысле этого слова: залы, где хранились бочки и большие керамические сосуды с вином, находились выше уровня почвы, дабы избежать сезонного затопления. Здание пронизывал просторный тёмный коридор с бревенчатыми стенами, изрезанными грубоватым орнаментом— везде одни и те же листья и плоды, незнакомые панадарцам. Возможно, здешний аналог винограда. Подвешенные на крюках лампы из мутного стекла не горели. Все боковые двери были выбиты, в воздухе плавал густой винный аромат. В одном из помещений кто-то шумно возился.
— Стой здесь и следи за входом, — велел Шертон. — Если появятся люди — крикни.
— Крикнуть? — растерянно вертя головой, переспросил Лаймо.
— Да. Я не хочу, чтоб кто-нибудь услыхал, как мы с Нэрренират дружески беседуем.
Лаймо понятливо закивал. Из коридора, сквозь проем входа, хорошо просматривалась часть площади, что-то обсуждающие меж собой халгатийцы (наверно, заключали пари: как скоро засевшее в погребе чудовище вышвырнет новых смельчаков?), одинокая фигурка Роми в надвинутой на лицо шляпе. А Шертон свернул в тот зал, где шумели.
Тут было светлее, чем в коридоре: свет падал сквозь пыльные оконца, забранные позеленевшими медными решётками. Опрокинутые бочки. Раздавленная шляпа. Кучи битых черепков. Обломок меча. Лужи тёмного вина. В одной луже валялся кинжал с богато украшенной рукояткой. Посреди этого хаоса сидела великая богиня Нэрренират и шумно лакала хмельной напиток, до половины погрузив голову в бочку. Её хвост, протянувшийся по полу, подрагивал от наслаждения.
— Может, хватит, великая? — с минуту выждав, спросил Шертон.
— М-м?.. — Богиня выпростала морду из бочки. — А, это ты… Хочешь выпить?
— Не хочу.
— Зря. Это нечто воистину бесподобное!
— Великая, нам пора убираться отсюда. Ты способна держаться на ногах?
— Проверим… — Нэрренират нетвёрдо встала, давя черепки. — Смотри-ка, до сих пор способна! Хочу упиться вдрызг, чтоб не ходить, а ползать…
— Как же ты унесёшь отсюда ноги, если не сможешь ходить? Боюсь, горожане недовольны тем, что ты натворила. Тебя убьют.
— Ха, пусть рискнут! — Она агрессивно дёрнула хвостом. Шип пробил оказавшуюся на пути бочку, из отверстия ударила темно-бордовая струя. — Погоди, вот этого я ещё не пробовала…
Распластавшись на полу, богиня сунула голову под струю и жадно разинула пасть.
— Похоже на карсанское, — сообщила она невнятно, когда поток иссяк. — Но крепче… Значительно крепче…
— Вставай и пошли отсюда, — теряя терпение, потребовал Шертон. — Твоё счастье, что у короля нет солдат. Может, и сумеем удрать… Пошли!
— Вспомни, кто перед тобой, смертный! Я великая богиня, я пр-р-ротрезвею, когда сама пожелаю… А пока буду пить и пить…
Она подхватила щупальцами глиняный сосуд, с размаху треснув о стенку, отбила горлышко и опрокинула содержимое в рот. Часть вина пролилась на пол.
— Сначала напьюсь, как последняя пьянь в Нижнем Городе, а потом мигом протрезвею… Не в первый раз…
Пожав плечами, Шертон вышел в коридор. Лаймо боязливо переминался с ноги на ногу там, где его оставили.
— Никто сюда не заглядывал, — торопливо отрапортовал он. — Что мы теперь будем делать?
— Ничего. Я пытался образумить её, но не добился успеха.
— Богиня сказала, что протрезвеет, когда захочет… Я слыхал, она громко говорила!
— Не протрезвеет она. — Шертон поморщился. — Здесь, в мире-ловушке, у неё нет божественных способностей, в том числе способности трезветь по собственному желанию. Вот этого она не учла. Идём.
В тронном зале шёл приём. Королева Лусилла произносила пространную речь, перескакивая с одного на другое (она заботится о своих подданных, как добрая няня о детишках, а те проявляют неблагодарность, чем весьма её огорчают; камин в Ореховом зале опять дымит, ответственных за это слуг надобно высечь; а нового урсабийского посла, когда тот приедет, немедля взять под надзор, ибо все послы — шпионы; при дворе нет ни одной мало-мальски красивой дамы или девицы, все уродины, и шарма никакого, не то что в былые времена; надлежит вчетверо увеличить налоги, ибо сейчас мало с кого удаётся взять налог, и посему те, кто все-таки платит, пускай платят за остальных; вчера кто-то сдвинул к левой стене ковровую дорожку в галерее Размышлений на третьем этаже, а дорожка должна лежать посерёдке, и тот, кто её сдвинул, изрядно испортил королеве настроение; после того как она, Лусилла, уйдёт по воле богов на небеса, подданные поймут, кого потеряли, и оценят её редкостную доброту и справедливость), когда дверные створки распахнулись и ворвался запыхавшийся молодой придворный.
— Ваши величества, адский чёрный зверь в городе!
Первым опомнился духовник Лусиллы:
— Не адский, а просто зверь! Вы впадаете в преступную ересь, молодой человек!
— Да, никакой не адский! — подхватил скандальным тоном слегка подвыпивший Актарей. — Я вчера декрет подписал!
— Простите за обмолвку, ваши величества, святой отец, — не растерялся придворный, — но сие животное слоняется по улицам! В городе паника. Убить его невозможно: отменно прочная шкура.
На последующие полтора часа тронный зал превратился в штаб по борьбе с негаданно нагрянувшим бедствием. Сюда набивалось все больше народа, Лусилла и Актарей наперебой отдавали противоречивые приказы, которые никто не спешил выполнять. Молодая королева Нилония сидела на троне, как статуя, её напудренное личико испуганно морщилось. Множество людей говорило одновременно. Вместе с новоприбывшими то и дело поступала информация о том, на какой улице зверя в последний раз видели. Потом примчался встрёпанный стражник, где-то потерявший свой шлем, бухнулся на колени и крикнул:
— Ваши величества, беда! Адский чёрный зверь забрался в винные погреба на Хмельной площади!
— Не адский! — запротестовал охрипший священник, уже уставший всех одёргивать.
Шикнув на попытавшегося заговорить Актарея, Лусилла спросила:
— Что он там делает?
— Пьёт, ваше величество!
Одного из придворных отправили разведать на месте, что происходит. Вернувшись через час, кавалер сообщил, что зверь “упился, как загулявший купчина”, и ныне спит. А вот знаменитой на весь просвещённый мир халгатийской коллекции вин больше нет. Проклятая скотина все выжрала, а что не выжрала, то по полу разлила. Эта весть повергла собравшихся в скорбное молчание, прерванное Актареем:
— Ну что ж… Пока животное спит, надо его убить! Одной заботой меньше.
Одуревший от бессонных ночей Титус мысленно поддержал монарха, однако тут заговорил Малевот:
— Прошу прощения, ваше величество! Если позволите мне скромно высказать мои соображения…
— Говорите, — разрешил король.
— Я был советчиком покойного батюшки вашей супруги, ваше величество, у меня большой опыт, и он подсказывает, что надлежит позаботиться не только о сегодняшней пользе, но также о пользе завтрашней и послезавтрашней. У нас нет армии, между тем как назревает война с Урсабой, Либной и прочими… Что мы можем противопоставить захватчикам? — Министр сделал паузу. — Зверя! Ежели кого-то или что-то можно использовать — надо использовать! Умертвить зверя недолго: он сейчас беспомощен, как младенец. Но если мы посадим его в надёжное место и продемонстрируем урсабийскому послу… и пригрозим выпустить против вражеских отрядов… Это произведёт впечатление, не так ли? Егеря утверждают, что животное дрессированное. Стало быть, мы его приручим и будем использовать против врагов Халгаты! — Понизив голос, он еле слышно добавил: — А возможно, и против взбунтовавшейся черни. Убить такое полезное животное будет некоторой ошибкой, ваше величество.
Король с сомнением скривил рот, но вмешалась Лусилла:
— Конечно, я его приручу! Меня все любят. Правильно придумал, Малевот. — Она наградила поклонившегося министра милостивой улыбкой. — Коллекция вин пропала, так будет у нас теперь взамен одной достопримечательности другая! Только где ж мы будем его держать?
— В королевском зверинце, в Обсидиановой яме, ваше величество. Она ведь пустует, с тех пор как сдох горный змей короля Лугея. Стоит поторопиться и перевезти туда животное, покуда оно не очнулось.
— Устрой это, Малевот.
Снова поклонившись, министр оглянулся, высматривая в толпе Титуса.
— Пошли, смиренный брат. Поможете мне организовать людей.
Лакированные придворные туфли, в которых полагалось являться на официальные приёмы в тронный зал, натирали Титусу ноги, и он на минутку забежал к себе — сменить их на панадарские ботинки. Сасхан, окончательно расклеившийся, забился под кровать и скулил, моля богов о пощаде: он был уверен, что адский зверь пришёл за ним. У афария не было времени утешать названого брата. Переобувшись, он помчался во двор, где Малевот отдавал приказы, собирая людей для транспортировки животного в зверинец.
Наступил вечер, улицы Суамы превратились в недружелюбно-тёмные сырые ущелья, ибо почти все фонари в городе были побиты чернью. Из винного погреба зверя вытащили при свете факелов. Тащили волоком, опутав цепями лапы и хвост: три десятка человек, оскальзываясь в винных лужах, тянут за цепи, ещё десяток толкает с другой стороны. Малевот подобрал для этой работы самых здоровых, но даже те еле справились. По совету Титуса на ступени положили доски, устроив импровизированный пандус — по нему животное спустили на грузовую подводу, запряжённую дюжиной ломовых гувлов. С тяжёлым скрипом подвода тронулась. Над площадью, на мостиках, радостно визжали невидимые в темноте зильды.
К Малевоту и Титусу нерешительно подошёл расстроенный смотритель Королевских погребов.
— Насколько велик ущерб? — устало осведомился министр.
— Ваше сиятельство, это что-то невообразимое! Я был внутри… Чёртова бестия превратила винный погреб в свинарник! Её бы за это палками, палками…
— Это животное — достояние государства, — оборвал его Малевот и сделал знак глашатаю: — Зачитай королевский декрет!
Декрет объявлял зверя королевской собственностью и охраняемой законом достопримечательностью суамского королевского зверинца.
— А можно мне копию документа? — подавив зевок, шёпотом попросил афарий.
— Отчего же нет, смиренный брат, — слегка удивившись, согласился министр. — Обратитесь к Эгвуру, он распорядится.
Титус хотел показать декрет Сасхану, чтобы тот наконец успокоился и дал ему выспаться.
— Что ж, теперь нам есть кого использовать… — с удовлетворением пробормотал Малевот.
В волнующейся толпе, озарённой скользящим сиянием факелов, афарий заметил Арсения Шертона. Человек с жёстким, иссечённым шрамами лицом (шрамы, однако, его не уродовали — ему повезло больше, чем Титусу!), с мечом за спиной, длинные тёмные волосы стянуты в хвост на затылке. Около него двое мальчишек. В одном Титус признал типичного медолийца, второго не смог толком рассмотреть — воротник халгатийской охотничьей куртки поднят, шляпа надвинута по самые брови. Быть может, этот мальчик тоже отмечен дланью разгневанного божества? Сам Титус глядел на толпу из-под опущенного капюшона: панадарцы не должны узнать в нем афария. Он больше не человек Ордена. Его место здесь, в Халгате.
Глава 10
За углом, возле крыльца разгромленной лавки, полуголые нетрезвые парни примеряли богатую одёжку из хорошего сукна, парчи и тонко выделанной кожи, сбросив своё рваньё прямо на мостовую. Тут же, в жидкой грязи, валялись выкинутые из окон оловянные плошки, пёстро расписанные дамские веера, ленты, россыпь стеклянных пуговиц. А под крыльцом соседнего дома притаился зильд — и поживиться охота, и получить пинка боязно. Его рыжеватые, заострённые на концах уши возбуждённо подрагивали. Наконец он решился: выпрыгнул из укрытия, разбрызгав грязь, цапнул половинку разорванного веера и был таков.
Когда Шертон поравнялся с крыльцом, парни перестали разбираться с обновками и вперили в него воинственные осоловелые взгляды. Никто, однако, не раскрыл рта. Он прошёл мимо и лишь потом услыхал позади невнятный обмен мнениями относительно своей личности: мол, если б этот благородный из дальних краёв, так его раз-этак, к нам сунулся, он бы узнал, с кем имеет дело!
Надо покинуть Суаму до того, как ситуация ухудшится. Или улучшится. Во втором случае здешние власти, взяв обстановку под контроль, захотят выяснить, откуда прибыли странные чужаки, что за дела у них с Бирвотом-чернокнижником да для какой цели им понадобилась грузовая подвода повышенной прочности. Для перевозки экипажа, спрятанного на болоте? Мы должны его осмотреть… Очень интересно! Вот приказ короля о конфискации экипажа, а вот приказ об аресте.
Второй вариант маловероятен: непохоже, чтобы халгатийские власти сумели быстро справиться с беспорядками, — тут мнения Шертона и Бирвота совпадали. Но и первый никакой радости не сулит. Шертон был очевидцем нескольких народных бунтов. Люди на некоторое время теряют разум, превращаются в слепую, нерассуждающую стихию. Про себя Шертон знал, что уцелеет где угодно. Другое дело — Роми и Лаймо. Девочка из идонийского торгового клана и привыкший к бумажной работе налоговый чиновник даже близко не сойдут за представителей местного простонародья. Значит, эта стихия их раздавит. Она имеет обыкновение давить все мало-мальски чужеродное.
Чтобы ускорить дело с подводой, Шертон, по совету Бирвота, дал взятки старшинам цеха плотников и цеха каретников. Здесь это называлось “даром от чистого сердца одного нуждающегося другому нуждающемуся”. Сейчас он возвращался от старшины каретников, мимо закрытых от греха лавок, мимо пустого на три четверти рынка с обгорелыми прилавками, мимо скромных дворцов из неоштукатуренного кирпича (листы фанеры, заменившие разбитые стекла в окнах, придавали им и вовсе неказистый вид), мимо королевского зверинца, обнесённого заплесневелой кирпичной стеной.
За оградой протяжно, свирепо ревели. Шертон узнал этот голос. Неудивительно, что Нэрренират пребывает в мерзком настроении: проснуться в клетке — приятного мало… А если вспомнить, сколько она вчера выпила, каковы же должны быть муки похмелья!
Вряд ли цепи и решётки удержат надолго великую богиню. Рано или поздно выберется… Будь Шертон один, без ребят, он бы помог ей, но ему уже до скрежета зубовного надоели порождаемые её присутствием проблемы. Не скажешь заранее, что она выкинет через час либо завтра. Или опять начнёт приставать к Роми, или все-таки сожрёт Лаймодия, а Шертон несёт ответственность за своих учеников.
Пусть пока посидит в клетке. К тому времени, как она сумеет освободиться, их будут разделять сотни миль… а может, и магический барьер, отгораживающий Облачный мир от междумирья.
И Шертон прошёл мимо. Редкие встречные, заслышав рёв, тревожно косились в сторону ограды, ускоряли шаги.
Вскоре Шертону пришлось отступить к стене, пропуская кавалькаду: сверкающие лаком и позолотой кареты, придворные кавалеры верхом на породистых гувлах, бегущие рысцой пешие слуги. Они свернули в переулок, который вёл к зверинцу. Отправились посмотреть на чудовище… Шертон узнал среди них афария: по форменным ботинкам патрульного, на толстой подошве, с заклёпками и шнуровкой. Титус был одет как халгатийцы и кутался в тёмный плащ с капюшоном — а под капюшоном лицо обтянуто чем-то вроде сетчатой маски, — но расстаться с удобной панадарской обувью не захотел.
Аристократический центр сменили районы, заселённые небогатыми обывателями. Брусчатку местами скрывал слой грязи, толстый, как масло на хорошем бутерброде. Улицы то распрямлялись, то начинали загибаться и выписывать петли.
Пустырь с домом Бирвота за минувшие дни превратился в помойку: жители окрестных улиц тащили сюда отбросы, выражая таким образом своё негативное отношение к чернокнижнику. Вероятно, по наущению святых отцов. Магу на это было наплевать. Он сказал, что такое случалось и раньше, тогда он одним махом уничтожал мусор — и напуганные чёрным колдовством соседи на некоторое время отставали. А теперь не дождутся. Скоро он отсюда уедет, и пусть сами убирают.
Сейчас он сортировал вещи, готовясь к путешествию. В доме господствовал хаос.
— Вот это нужное… — бормотал Бирвот, повертев в пальцах высушенную змеиную голову, и бросал в дорожный мешок. — А вот этого не надо, не пригодится… — Расшитый стеклярусом тапок летел в кучу отвергнутых предметов в углу. — Так, отними-тяжесть, это скоро понадобится… — Комок невесомого чёрного пуха был бережно запакован в замшевый мешочек. — Связующее Сердце тоже возьмём…
Не желая мешать, гости смирно сидели в углу большой комнаты с камином (язык не поворачивался назвать её гостиной), но тут Шертон заинтересовался:
— Связующее Сердце? Можно взглянуть?
Ничего особо интересного. Кусок застывшего стеклянистого вещества, бурого, с кровавыми прожилками. Формой он и правда напоминал сердце. Не стилизованное, настоящее. И ни разу не был в употреблении, ибо, если верить древним источникам, после употребления Связующее Сердце исчезает.
Когда Шертон поравнялся с крыльцом, парни перестали разбираться с обновками и вперили в него воинственные осоловелые взгляды. Никто, однако, не раскрыл рта. Он прошёл мимо и лишь потом услыхал позади невнятный обмен мнениями относительно своей личности: мол, если б этот благородный из дальних краёв, так его раз-этак, к нам сунулся, он бы узнал, с кем имеет дело!
Надо покинуть Суаму до того, как ситуация ухудшится. Или улучшится. Во втором случае здешние власти, взяв обстановку под контроль, захотят выяснить, откуда прибыли странные чужаки, что за дела у них с Бирвотом-чернокнижником да для какой цели им понадобилась грузовая подвода повышенной прочности. Для перевозки экипажа, спрятанного на болоте? Мы должны его осмотреть… Очень интересно! Вот приказ короля о конфискации экипажа, а вот приказ об аресте.
Второй вариант маловероятен: непохоже, чтобы халгатийские власти сумели быстро справиться с беспорядками, — тут мнения Шертона и Бирвота совпадали. Но и первый никакой радости не сулит. Шертон был очевидцем нескольких народных бунтов. Люди на некоторое время теряют разум, превращаются в слепую, нерассуждающую стихию. Про себя Шертон знал, что уцелеет где угодно. Другое дело — Роми и Лаймо. Девочка из идонийского торгового клана и привыкший к бумажной работе налоговый чиновник даже близко не сойдут за представителей местного простонародья. Значит, эта стихия их раздавит. Она имеет обыкновение давить все мало-мальски чужеродное.
Чтобы ускорить дело с подводой, Шертон, по совету Бирвота, дал взятки старшинам цеха плотников и цеха каретников. Здесь это называлось “даром от чистого сердца одного нуждающегося другому нуждающемуся”. Сейчас он возвращался от старшины каретников, мимо закрытых от греха лавок, мимо пустого на три четверти рынка с обгорелыми прилавками, мимо скромных дворцов из неоштукатуренного кирпича (листы фанеры, заменившие разбитые стекла в окнах, придавали им и вовсе неказистый вид), мимо королевского зверинца, обнесённого заплесневелой кирпичной стеной.
За оградой протяжно, свирепо ревели. Шертон узнал этот голос. Неудивительно, что Нэрренират пребывает в мерзком настроении: проснуться в клетке — приятного мало… А если вспомнить, сколько она вчера выпила, каковы же должны быть муки похмелья!
Вряд ли цепи и решётки удержат надолго великую богиню. Рано или поздно выберется… Будь Шертон один, без ребят, он бы помог ей, но ему уже до скрежета зубовного надоели порождаемые её присутствием проблемы. Не скажешь заранее, что она выкинет через час либо завтра. Или опять начнёт приставать к Роми, или все-таки сожрёт Лаймодия, а Шертон несёт ответственность за своих учеников.
Пусть пока посидит в клетке. К тому времени, как она сумеет освободиться, их будут разделять сотни миль… а может, и магический барьер, отгораживающий Облачный мир от междумирья.
И Шертон прошёл мимо. Редкие встречные, заслышав рёв, тревожно косились в сторону ограды, ускоряли шаги.
Вскоре Шертону пришлось отступить к стене, пропуская кавалькаду: сверкающие лаком и позолотой кареты, придворные кавалеры верхом на породистых гувлах, бегущие рысцой пешие слуги. Они свернули в переулок, который вёл к зверинцу. Отправились посмотреть на чудовище… Шертон узнал среди них афария: по форменным ботинкам патрульного, на толстой подошве, с заклёпками и шнуровкой. Титус был одет как халгатийцы и кутался в тёмный плащ с капюшоном — а под капюшоном лицо обтянуто чем-то вроде сетчатой маски, — но расстаться с удобной панадарской обувью не захотел.
Аристократический центр сменили районы, заселённые небогатыми обывателями. Брусчатку местами скрывал слой грязи, толстый, как масло на хорошем бутерброде. Улицы то распрямлялись, то начинали загибаться и выписывать петли.
Пустырь с домом Бирвота за минувшие дни превратился в помойку: жители окрестных улиц тащили сюда отбросы, выражая таким образом своё негативное отношение к чернокнижнику. Вероятно, по наущению святых отцов. Магу на это было наплевать. Он сказал, что такое случалось и раньше, тогда он одним махом уничтожал мусор — и напуганные чёрным колдовством соседи на некоторое время отставали. А теперь не дождутся. Скоро он отсюда уедет, и пусть сами убирают.
Сейчас он сортировал вещи, готовясь к путешествию. В доме господствовал хаос.
— Вот это нужное… — бормотал Бирвот, повертев в пальцах высушенную змеиную голову, и бросал в дорожный мешок. — А вот этого не надо, не пригодится… — Расшитый стеклярусом тапок летел в кучу отвергнутых предметов в углу. — Так, отними-тяжесть, это скоро понадобится… — Комок невесомого чёрного пуха был бережно запакован в замшевый мешочек. — Связующее Сердце тоже возьмём…
Не желая мешать, гости смирно сидели в углу большой комнаты с камином (язык не поворачивался назвать её гостиной), но тут Шертон заинтересовался:
— Связующее Сердце? Можно взглянуть?
Ничего особо интересного. Кусок застывшего стеклянистого вещества, бурого, с кровавыми прожилками. Формой он и правда напоминал сердце. Не стилизованное, настоящее. И ни разу не был в употреблении, ибо, если верить древним источникам, после употребления Связующее Сердце исчезает.