Страница:
Не будучи магом, Шертон обладал определёнными познаниями в этой области. Достаточными., чтоб отметить: едва ли не все используемые для колдовства предметы из арсенала Бирвота неизвестны в Панадаре. Или, по крайней мере, широко не известны (Шертон все же не забывал о том, что он не профессионал). Сохранят ли они свои свойства за пределами Облачного мира? И останется ли Бирвот магом, покинув родное измерение? Этого не знал никто, в том числе сам Бирвот.
Но о Связующем Сердце Шертон слыхал. Именно так оно должно выглядеть. Значит, все же существуют магические артефакты, чьи свойства во всех без исключения мирах остаются неизменными.
— Я читала, что оно, то есть они, старше нашей Вселенной, — вытянув шею, чтобы получше рассмотреть стеклянистый комок, шёпотом сказала Роми. — И ещё, что человек под заклятьем Связующего Сердца навсегда сохраняет память о той жизни, когда заклятье было наложено.
— Не память, — заталкивая сердце в другой мешочек, буркнул Бирвот. — Способность узнавать. Заклятье Связующего Сердца можно наложить на двух, трех человек… до пяти-семи, тут разные источники друг другу противоречат. И существа, подвергшиеся ему, узнают друг друга, встретившись через много рождений, хотя память, как таковую, не сохранят.
— А как тогда узнают? — заинтересовался Лаймо.
— Очевидно, человек просто почувствует, что вот это — его любимая… или, наоборот, смертельный враг. Смотря какие чувства связывали их на момент наложения заклятья. Давайте-ка не мешайте! Вы ученики воина, а не ученики мага!
Осадив зарвавшихся учеников, Бирвот повернулся к Шертону:
— У вас оно тоже известно?
— Известно. Видимо, кое-какие ниточки все же соединяют Облачный мир с остальной Вселенной.
Это открытие всех обрадовало. Даже маг подобрел и продолжил сортировку своего разнородного имущества с большим энтузиазмом.
Идеально гладкие стены из красновато-коричневого вулканического стекла замыкали в круг каменную площадку около двадцати ярдов в поперечнике. Её устилала солома, посередине стояла бадья с водой. Новый обитатель Обсидиановой ямы лежал, растянувшись на полу, не реагируя на окрики столпившихся наверху придворных.
— Зверёк, скажи что-нибудь! — настаивала рассерженная королева Лусилла. — Скажи человеческим языком! Вредничает… Киньте в него камень! Раз оно дрессированное, оно должно уметь проявлять почтение!
Теперь, когда зверь сидел в яме, в него можно было швырять камни, не страшась последствий. На высоте восемнадцати футов от пола колодец перекрывала первая решётка, к которой были прикреплены остриями вниз длинные, до бритвенной остроты заточенные трехгранные лезвия. В пяти футах выше находилась вторая решётка, к ней была привязана верёвочная лестница, сейчас свёрнутая. Сбоку ворот, на него намотан канат с ржавым крюком. Яму окружал полированный каменный бортик, через который перегибались, глазея на зверя, халгатийские царедворцы.
Ячейки обеих решёток были достаточно велики, чтобы хорошенько рассмотреть пленника. Или протолкнуть свиную тушу, или спустить бадью, или пропустить работника, которого приставили убирать за чудовищем (услыхав об этом от смотрителя зверинца, бедняга решил, что дни его сочтены, но перечить господину начальнику не посмел). Для зверя ячейки мелковаты, не пролезет. А попробует расшатать нижнюю решётку — напорется на лезвия.
Обсидиановую яму устроили триста с лишним лет назад при короле Лугее, когда в Голых горах, что в левой-от-холода стороне, изловили горного змея — тварюгу из тех, что планируют с круч на веерообразно растопыренных кожистых крыльях. Заодно выяснили, что летать, как птица, горный змей на самом деле не умеет, только плавно скользит сверху вниз по воздуху.
Над жилищем для змея потрудились придворные маги (должность, упразднённая в Халгате сто восемьдесят два года назад, когда возросло влияние церкви Истинных Богов), так что оно отличалось особой надёжностью. Подох горный змей не так давно, при прежнем короле, и то не от старости, а от ожирения и сердечной недостаточности. С той поры Обсидиановая яма пустовала.
Придворные оживлённо обменивались впечатлениями. Кто-то из кавалеров послал слугу за булыжником, а потом, повинуясь раздражённому кивку королевы, запустил в животное. Камень ударился о чешуйчатый бок, отскочил. Задрав морду, зверь угрюмо поглядел на людей и выругался.
Дамы сконфуженно отпрянули от бортика, кавалеры заволновались.
— Оно само не ведает, что говорит! — ахнула королева Лусилла. — Нехороший хозяин научил его нехорошим словам, а мы его перевоспитаем и научим хорошим словам. Зверёк, повторяй за мной: ваше величество, дайте конфетку!
Зверь опять непотребно выругался. Видимо, его прежний хозяин был большим докой по этой части. На лице Лусиллы проступил сквозь слой пудры пунцовый румянец, она потребовала ещё камней. Часть придворных присоединилась к своей королеве, другие отошли в сторону, сгруппировавшись вокруг Актарея. В их числе Титус и Малевот. Голову Титуса обтягивала тёмная сетчатая маска, подарок министра (намереваясь использовать смиренного брата, тот проявлял заботу о его имидже) — она неплохо маскировала страшный рубец, и афарий откинул капюшон без боязни кого-либо шокировать.
В группке перебрасывались ничего не значащими репликами, Актарей молчал. Титус знал: назревает покушение на королеву Лусиллу, и министр благоуправления — участник заговора. Нет, Малевот не делился с ним своими планами, ни слова не проронил, но Титус был достаточно искушённым афарием, чтобы вычислить происходящее по пустячным деталям, по отголоскам отголосков. Он боялся не успеть. Актарей и Малевот не должны опередить его.
У Халгаты до сих пор нет армии — и не потому, что рекрутов негде взять, а из-за истерически-хаотичного руководства Лусиллы, которая отменяет все приказы Актарея, а сама отдаёт приказы взаимно противоречивые, вроде бы направленные, каждый по отдельности, на стабилизацию, но в сумме усиливающие замешательство и разброд в королевстве. Актарей неумен и безволен. Лусилла неумна и обладает несокрушимым истерическим напором, умеет подчинять людей. Пока она жива, король будет фигурой второго плана. После её кончины Актарей, следуя советам практичного прохвоста Малевота, восстановит вооружённые силы, худо-бедно наведёт в стране порядок — и тогда на благих планах Титуса можно будет поставить жирный разлапистый крест. Он обязан успеть раньше.
Афария оторвали от размышлений вскрики дам и негодующие возгласы кавалеров. Что-то несильно стукнуло его по макушке. Зильды! Они наблюдали за представлением, устроившись в проёмах деревянного купола, накрывающего зверинец. Оценив новую игру, они начали, подражая Лусилле, с восторженными взвизгами швырять камешки и голубиные яйца в чёрного зверя, а заодно и в разряженных царедворцев. Работники зверинца махали на них мётлами, но длинноухие пройдохи понимали, что мётлами их на такой верхотуре не достанешь.
Провожаемая ликующими воплями зильдов, королевская семья со свитой бежала из зверинца, не задерживаясь ни возле клеток с животными, ни около бассейнов с крупными, как тыквы, декоративными улитками. Наружу! За воротами все перевели дух: поскольку аристократический центр находился на холме и не подвергался затоплению в сезон ливней, здесь не было, как в остальных районах Суамы, переброшенных с крыши на крышу мостиков — и зильды не могли продолжить преследование.
Смотритель выскочил следом, кланяясь, теребя форменную шапочку.
— Это дурно воспитанная тварь! — высоким голосом крикнула королева Лусилла, уже поставившая ногу на резную подножку кареты. Её напудренную причёску обезобразил растёкшийся яичный желток, двойной подбородок гневно колыхался. — Не давать ему лакомств! Одной свининой кормите, пока оно не поймёт, как надо себя вести! И чтоб наказали кнутом, а после во дворец доложишь! Королева оказала ему милость, а оно меня вон как отблагодарило!
Побледневший смотритель опустился на колени — так проще, чем стоять на обмякших, мелко дрожащих ногах. Для того чтобы побить зверя кнутом, надо спуститься к нему в яму, а это прямая дорожка на тот свет… Известно ведь, что сей чёрный зверь не только свиней пожирает!
Придворные на смотрителя не обращали внимания. Кавалькада тронулась. Титус, верхом на гувле, ехал в хвосте и размышлял. У него очень, очень мало времени…
Неслыханно униженный и оскорблённый Сасхан Живодёр метался по скромно обставленным, даром что дворцовым, покоям, где проживал вместе с пришлым монахом, и успокоиться не мог. То ему хотелось хорошенько оттаскать самого себя за бороду, то возникало желание выйти отсюда — и всех подряд душить, душить, душить…
Обыкновенное животное! Приблудная дрессированная тварь, завезённая в холодные края из стороны зноя! А он-то убоялся адской кары, он-то вывернул душу наизнанку и распустил сопли перед людишками, которые его грязного ногтя не стоят, которых он привык давить, как козявок… Он, гроза халгатийских дорог, больших и малых! Он сызмальства не работал на хозяина, не выклянчивал куска — только отнимал, а теперь, из-за паршивой неразумной скотины, числится на жалованье при королевском дворе… Докатился. От непереносимого стыда Сасхан зажмурился.
Нет никакого ада. И на заоблачных небесах нет богов. Сасхан вдруг понял: больше с него никакого спроса, никто его не остановит, никто ему не указ. Можно делать все, чего душа разбойничья пожелает.
За спиной со скрипом отворилась дверь, однако на сей раз он не вздрогнул, как бывало раньше. Монах вернулся. Содрал с лица и бросил на стол маску, пригладил всклокоченные пшеничные волосы. Уселся, сгорбившись, на табурет с резными ножками. Он выглядел насупленным, сосредоточенным.
Посматривая на него искоса, Живодёр ощущал знакомый зуд в руках. Ежели свернуть ему сейчас шею… Так свернуть, чтобы помучился напоследок. Ибо он был свидетелем унижения Сасхана, побуждал его ползать на коленях и вымаливать прощение у недоброго мира. А с другой стороны — заступник сердобольный, жалел, утешал по ночам, как несмышлёныша… Сасхана раздирали равные друг другу по силе противоречивые чувства. Он уже почти принял компромиссное решение — удавить монаха и после вволю поплакать над остывающим трупом, — когда Титус, ведать не ведавший, какая опасность над ним нависла, негромко сказал:
— Сасхан, я и ты — мы должны захватить власть в этой стране! И побыстрее, пока не стало поздно!
Живодёр, который начал подкрадываться к нему сзади, хищно скрючив растопыренные пальцы, замер на месте.
— А?..
— Ты никогда не думал о том, что власть должна принадлежать народным низам? — Титус повернулся к собеседнику, успевшему опустить руки и принять вполне невинный вид.
— Как это, брат?
— Королевская власть в Халгате болтается на ниточке. Мы эту ниточку оборвём! В Суаме много нищих. Если я добьюсь, чтоб им выдали оружие из королевских арсеналов, никто не сможет противостоять нам. Я придумал, как этого добиться, но кто-то должен организовать и повести за собой нищие массы… Я тут чужой человек, а ты — свой, тебя народ знает. Тебя послушают. Надо все подготовить, и притом в ближайшие дни! Иначе мы упустим момент. А если нам удастся осуществить переворот, мы создадим новое общество, в котором не будет неравенства и засилья богачей. Я все это не сгоряча, я много над этим думал и считаю, что управлять страной должны обездоленные. Например, такие, как ты…
Сасхан моргал опухшими от бессонных ночей веками, вникая в сказанное. Потом широко ухмыльнулся. Власть?.. Над всей Халгатой?.. Затея Титуса пришлась ему весьма по душе!
Пасмурным (а по-другому здесь и не бывает) утром Шер-тон вместе с учениками и Бирвотом покинул Суаму. Следом катила порожняя грузовая подвода, запряжённая шестёркой гувлов. Сидевший на козлах возница нанялся до “тёплой” — иными словами, южной — границы Халгаты. Родом он был оттуда, находился в услужении у столичного дворянина и воспользовался случаем сбежать от хозяина.
Около деревни Дурные Грибы группа свернула с каменного тракта на просёлок. Бирвот, ехавший впереди, сыпал на раскисшую грязь искристый серый порошок, бормоча заклинания, и колёса не вязли, а рытвин с водой будто и вовсе не было.
Потом свернули на свежую гать, которую только вчера закончили прокладывать нанятые Шертоном работники, кратчайший путь до болота, где спрятана панадарская машина.
Вначале халгатийцы ни в какую не соглашались взяться за это дело: грешно служить чернокнижникам, мало ли что получится, так недолго и душу погубить, да и святые отцы не велят. Тогда Шертон пошёл к святым отцам. Прорвавшись к Верховному Иерарху церкви Истинных Богов, он повёл разговор сугубо по-деловому: его святейшество хочет, чтобы Бирвот-чернокнижник, с которым никто не может сладить, навсегда убрался из Халгаты? Отлично. Тогда пусть священники потолкуют с рабочими. Как только он, Шертон, заберёт с болота кое-какое своё имущество, он отсюда уедет и Бирвота с собой прихватит. А нет, так непокорный маг останется в Суаме, чтобы и дальше мозолить глаза святым отцам.
Будто бы невзначай Шертон выложил на стол мешочек с серебряными халгатийскими пожелями. Старый Иерарх пожевал губами, взвешивая аргументы собеседника, бросил быстрый взгляд на приношение и сказал, что рабочим разъяснят их заблуждение. А Шертон возблагодарил Создателя за то, что попал на практичного человека, а не на фанатика.
Видимо, суамским церковникам очень хотелось избавиться от Бирвота, потому что после разъяснительной беседы работники трудились споро, на совесть. Тем более, что Шертон пообещал им надбавку за скорость.
Гать тянулась через унылые топи с ярко-жёлтым мхом и чахлой зеленью, подвода легко скользила, едва касаясь колёсами ачанховых брёвен. Струхнувший возница шёпотом молился, но его молитвы не имели большой силы, поскольку Бирвотову колдовству не мешали.
По прибытии на место парень, повинуясь приказу Шертона, развернул подводу, а Роми и Лаймо освободили машину от наваленных для маскировки веток.
Порывшись в одном из своих мешков, Бирвот вытащил пушистый чёрный комок — отними-тяжесть. Потом взял с подводы плоский камень размером с большую книгу и долго бродил с ним по поляне, придирчиво выбирая место. Наконец выбрал. После этого он, держа комок пуха в сложенных лодочкой ладонях, трижды обошёл вокруг машины против часовой стрелки, вернулся к камню, осторожно водрузил на него комок и что-то произнёс нараспев.
Сразу вслед за этим камень начал вдавливаться в почву, словно под сильным нажимом.
— Грузите экипаж, — распорядился маг. — Он потерял тяжесть, вчетвером управитесь.
Не вчетвером, а втроём, ибо напуганный беззаконной волшбой возница спрятался в кустарнике и вылезать оттуда ни в какую не хотел.
Шертон, Роми и Лаймо легко подняли машину, как будто она была сделана из громадного куска пемзы. Перенесли, поставили на подводу. Отступив, Шертон поглядел и передвинул почти невесомую махину на несколько дюймов вбок, чтобы промежутки между корпусом и бортами подводы справа и слева были одинаковы.
Бирвот опять пропел заклинание, взял отними-тяжесть и трижды обошёл вокруг подводы по часовой стрелке. Заскрипели доски, подвода слегка просела. Машину накрыли большим куском парусины. Маг бережно упаковал пушистый комок, а Лаймодия послал за камнем-подставкой. Шертон выманил из кустов возницу, припугнув болотной нежитью, и группа двинулась в обратном направлении. На поляне осталась ямка футовой глубины, понемногу заполняемая сочащейся из земли жижей.
Они вернулись на тракт тем же путём — сначала по гати, потом по просёлку. Благодаря магическому порошку Бирвота, подвода не завязла. Там, где просёлок подходил к тракту, проложенному по рукотворной насыпи, гувлы с некоторой натугой одолели пологий подъем, и вот, наконец, все позади, впереди только ватный горизонт Облачного мира.
Панадарцы с жадным интересом всматривались в окутанную туманом нечёткую даль. Им предстояло долгое путешествие, а с Суамой, больше похожей на захолустный городишко, чем на столицу государства, они мысленно распрощались навсегда. Об участи Нэрренират никто из них не сожалел.
Предъявленные Титусом доказательства скорого покушения заставили королеву Лусиллу в течение получаса произносить яростные, перемежаемые рыданиями речи о людской неблагодарности и расплате за доброту.
Они уединились в её личных покоях, в будуаре, убранном гирляндами вырезанных из дерева позолоченных фигурок. Такие же, но попроще, без позолоты, Титус видел в домах у халгатийских крестьян — изображения добрых духов, приносящих удачу.
— У всех чёрные сердца… — всхлипывала Лусилла. — У всех…
— Не у всех, ваше величество, — улучив момент, возразил Титус. — Среди ваших подданных есть такие, на кого можно положиться. Дайте им оружие — и они защитят вас от интриганов, докажут вам свою преданность!
Он откровенно лгал — и это была святая ложь ради социальных перемен, ради светлого будущего для всех рождённых в нищете халгатийцев.
— Надо же, урод, а порядочный… — высморкавшись, пробормотала королева и похлопала Титуса по руке пухлой дрожащей дланью.
Ему было неприятно её прикосновение. С рассчитанным напором он продолжил:
— Те, о ком я говорю, — это нищий люд Суамы. Нищие искренне любят вас, ваше величество, они вас в обиду не дадут! Они не настолько испорчены, как ваши дворяне или жадные торговцы. Они по-детски бесхитростны, простодушны, честны, они знают, что такое милосердие и благодарность! Смотрите, я все подготовил. — Он развернул пергаментный свиток (письменность Облачного мира отличалась от панадарской, но афарий за истёкшее время её освоил). — Это приказ о раздаче сформированным из городской бедноты отрядам оружия из королевских арсеналов. Подпишите его — и можете больше не бояться придворных заговорщиков! Руководство и контроль я обеспечу.
Ещё раз высморкавшись, королева скользнула по тексту расфокусированным от слез взглядом и потянулась за гусиным пером в золотой чернильнице.
Глава 11
Но о Связующем Сердце Шертон слыхал. Именно так оно должно выглядеть. Значит, все же существуют магические артефакты, чьи свойства во всех без исключения мирах остаются неизменными.
— Я читала, что оно, то есть они, старше нашей Вселенной, — вытянув шею, чтобы получше рассмотреть стеклянистый комок, шёпотом сказала Роми. — И ещё, что человек под заклятьем Связующего Сердца навсегда сохраняет память о той жизни, когда заклятье было наложено.
— Не память, — заталкивая сердце в другой мешочек, буркнул Бирвот. — Способность узнавать. Заклятье Связующего Сердца можно наложить на двух, трех человек… до пяти-семи, тут разные источники друг другу противоречат. И существа, подвергшиеся ему, узнают друг друга, встретившись через много рождений, хотя память, как таковую, не сохранят.
— А как тогда узнают? — заинтересовался Лаймо.
— Очевидно, человек просто почувствует, что вот это — его любимая… или, наоборот, смертельный враг. Смотря какие чувства связывали их на момент наложения заклятья. Давайте-ка не мешайте! Вы ученики воина, а не ученики мага!
Осадив зарвавшихся учеников, Бирвот повернулся к Шертону:
— У вас оно тоже известно?
— Известно. Видимо, кое-какие ниточки все же соединяют Облачный мир с остальной Вселенной.
Это открытие всех обрадовало. Даже маг подобрел и продолжил сортировку своего разнородного имущества с большим энтузиазмом.
Идеально гладкие стены из красновато-коричневого вулканического стекла замыкали в круг каменную площадку около двадцати ярдов в поперечнике. Её устилала солома, посередине стояла бадья с водой. Новый обитатель Обсидиановой ямы лежал, растянувшись на полу, не реагируя на окрики столпившихся наверху придворных.
— Зверёк, скажи что-нибудь! — настаивала рассерженная королева Лусилла. — Скажи человеческим языком! Вредничает… Киньте в него камень! Раз оно дрессированное, оно должно уметь проявлять почтение!
Теперь, когда зверь сидел в яме, в него можно было швырять камни, не страшась последствий. На высоте восемнадцати футов от пола колодец перекрывала первая решётка, к которой были прикреплены остриями вниз длинные, до бритвенной остроты заточенные трехгранные лезвия. В пяти футах выше находилась вторая решётка, к ней была привязана верёвочная лестница, сейчас свёрнутая. Сбоку ворот, на него намотан канат с ржавым крюком. Яму окружал полированный каменный бортик, через который перегибались, глазея на зверя, халгатийские царедворцы.
Ячейки обеих решёток были достаточно велики, чтобы хорошенько рассмотреть пленника. Или протолкнуть свиную тушу, или спустить бадью, или пропустить работника, которого приставили убирать за чудовищем (услыхав об этом от смотрителя зверинца, бедняга решил, что дни его сочтены, но перечить господину начальнику не посмел). Для зверя ячейки мелковаты, не пролезет. А попробует расшатать нижнюю решётку — напорется на лезвия.
Обсидиановую яму устроили триста с лишним лет назад при короле Лугее, когда в Голых горах, что в левой-от-холода стороне, изловили горного змея — тварюгу из тех, что планируют с круч на веерообразно растопыренных кожистых крыльях. Заодно выяснили, что летать, как птица, горный змей на самом деле не умеет, только плавно скользит сверху вниз по воздуху.
Над жилищем для змея потрудились придворные маги (должность, упразднённая в Халгате сто восемьдесят два года назад, когда возросло влияние церкви Истинных Богов), так что оно отличалось особой надёжностью. Подох горный змей не так давно, при прежнем короле, и то не от старости, а от ожирения и сердечной недостаточности. С той поры Обсидиановая яма пустовала.
Придворные оживлённо обменивались впечатлениями. Кто-то из кавалеров послал слугу за булыжником, а потом, повинуясь раздражённому кивку королевы, запустил в животное. Камень ударился о чешуйчатый бок, отскочил. Задрав морду, зверь угрюмо поглядел на людей и выругался.
Дамы сконфуженно отпрянули от бортика, кавалеры заволновались.
— Оно само не ведает, что говорит! — ахнула королева Лусилла. — Нехороший хозяин научил его нехорошим словам, а мы его перевоспитаем и научим хорошим словам. Зверёк, повторяй за мной: ваше величество, дайте конфетку!
Зверь опять непотребно выругался. Видимо, его прежний хозяин был большим докой по этой части. На лице Лусиллы проступил сквозь слой пудры пунцовый румянец, она потребовала ещё камней. Часть придворных присоединилась к своей королеве, другие отошли в сторону, сгруппировавшись вокруг Актарея. В их числе Титус и Малевот. Голову Титуса обтягивала тёмная сетчатая маска, подарок министра (намереваясь использовать смиренного брата, тот проявлял заботу о его имидже) — она неплохо маскировала страшный рубец, и афарий откинул капюшон без боязни кого-либо шокировать.
В группке перебрасывались ничего не значащими репликами, Актарей молчал. Титус знал: назревает покушение на королеву Лусиллу, и министр благоуправления — участник заговора. Нет, Малевот не делился с ним своими планами, ни слова не проронил, но Титус был достаточно искушённым афарием, чтобы вычислить происходящее по пустячным деталям, по отголоскам отголосков. Он боялся не успеть. Актарей и Малевот не должны опередить его.
У Халгаты до сих пор нет армии — и не потому, что рекрутов негде взять, а из-за истерически-хаотичного руководства Лусиллы, которая отменяет все приказы Актарея, а сама отдаёт приказы взаимно противоречивые, вроде бы направленные, каждый по отдельности, на стабилизацию, но в сумме усиливающие замешательство и разброд в королевстве. Актарей неумен и безволен. Лусилла неумна и обладает несокрушимым истерическим напором, умеет подчинять людей. Пока она жива, король будет фигурой второго плана. После её кончины Актарей, следуя советам практичного прохвоста Малевота, восстановит вооружённые силы, худо-бедно наведёт в стране порядок — и тогда на благих планах Титуса можно будет поставить жирный разлапистый крест. Он обязан успеть раньше.
Афария оторвали от размышлений вскрики дам и негодующие возгласы кавалеров. Что-то несильно стукнуло его по макушке. Зильды! Они наблюдали за представлением, устроившись в проёмах деревянного купола, накрывающего зверинец. Оценив новую игру, они начали, подражая Лусилле, с восторженными взвизгами швырять камешки и голубиные яйца в чёрного зверя, а заодно и в разряженных царедворцев. Работники зверинца махали на них мётлами, но длинноухие пройдохи понимали, что мётлами их на такой верхотуре не достанешь.
Провожаемая ликующими воплями зильдов, королевская семья со свитой бежала из зверинца, не задерживаясь ни возле клеток с животными, ни около бассейнов с крупными, как тыквы, декоративными улитками. Наружу! За воротами все перевели дух: поскольку аристократический центр находился на холме и не подвергался затоплению в сезон ливней, здесь не было, как в остальных районах Суамы, переброшенных с крыши на крышу мостиков — и зильды не могли продолжить преследование.
Смотритель выскочил следом, кланяясь, теребя форменную шапочку.
— Это дурно воспитанная тварь! — высоким голосом крикнула королева Лусилла, уже поставившая ногу на резную подножку кареты. Её напудренную причёску обезобразил растёкшийся яичный желток, двойной подбородок гневно колыхался. — Не давать ему лакомств! Одной свининой кормите, пока оно не поймёт, как надо себя вести! И чтоб наказали кнутом, а после во дворец доложишь! Королева оказала ему милость, а оно меня вон как отблагодарило!
Побледневший смотритель опустился на колени — так проще, чем стоять на обмякших, мелко дрожащих ногах. Для того чтобы побить зверя кнутом, надо спуститься к нему в яму, а это прямая дорожка на тот свет… Известно ведь, что сей чёрный зверь не только свиней пожирает!
Придворные на смотрителя не обращали внимания. Кавалькада тронулась. Титус, верхом на гувле, ехал в хвосте и размышлял. У него очень, очень мало времени…
Неслыханно униженный и оскорблённый Сасхан Живодёр метался по скромно обставленным, даром что дворцовым, покоям, где проживал вместе с пришлым монахом, и успокоиться не мог. То ему хотелось хорошенько оттаскать самого себя за бороду, то возникало желание выйти отсюда — и всех подряд душить, душить, душить…
Обыкновенное животное! Приблудная дрессированная тварь, завезённая в холодные края из стороны зноя! А он-то убоялся адской кары, он-то вывернул душу наизнанку и распустил сопли перед людишками, которые его грязного ногтя не стоят, которых он привык давить, как козявок… Он, гроза халгатийских дорог, больших и малых! Он сызмальства не работал на хозяина, не выклянчивал куска — только отнимал, а теперь, из-за паршивой неразумной скотины, числится на жалованье при королевском дворе… Докатился. От непереносимого стыда Сасхан зажмурился.
Нет никакого ада. И на заоблачных небесах нет богов. Сасхан вдруг понял: больше с него никакого спроса, никто его не остановит, никто ему не указ. Можно делать все, чего душа разбойничья пожелает.
За спиной со скрипом отворилась дверь, однако на сей раз он не вздрогнул, как бывало раньше. Монах вернулся. Содрал с лица и бросил на стол маску, пригладил всклокоченные пшеничные волосы. Уселся, сгорбившись, на табурет с резными ножками. Он выглядел насупленным, сосредоточенным.
Посматривая на него искоса, Живодёр ощущал знакомый зуд в руках. Ежели свернуть ему сейчас шею… Так свернуть, чтобы помучился напоследок. Ибо он был свидетелем унижения Сасхана, побуждал его ползать на коленях и вымаливать прощение у недоброго мира. А с другой стороны — заступник сердобольный, жалел, утешал по ночам, как несмышлёныша… Сасхана раздирали равные друг другу по силе противоречивые чувства. Он уже почти принял компромиссное решение — удавить монаха и после вволю поплакать над остывающим трупом, — когда Титус, ведать не ведавший, какая опасность над ним нависла, негромко сказал:
— Сасхан, я и ты — мы должны захватить власть в этой стране! И побыстрее, пока не стало поздно!
Живодёр, который начал подкрадываться к нему сзади, хищно скрючив растопыренные пальцы, замер на месте.
— А?..
— Ты никогда не думал о том, что власть должна принадлежать народным низам? — Титус повернулся к собеседнику, успевшему опустить руки и принять вполне невинный вид.
— Как это, брат?
— Королевская власть в Халгате болтается на ниточке. Мы эту ниточку оборвём! В Суаме много нищих. Если я добьюсь, чтоб им выдали оружие из королевских арсеналов, никто не сможет противостоять нам. Я придумал, как этого добиться, но кто-то должен организовать и повести за собой нищие массы… Я тут чужой человек, а ты — свой, тебя народ знает. Тебя послушают. Надо все подготовить, и притом в ближайшие дни! Иначе мы упустим момент. А если нам удастся осуществить переворот, мы создадим новое общество, в котором не будет неравенства и засилья богачей. Я все это не сгоряча, я много над этим думал и считаю, что управлять страной должны обездоленные. Например, такие, как ты…
Сасхан моргал опухшими от бессонных ночей веками, вникая в сказанное. Потом широко ухмыльнулся. Власть?.. Над всей Халгатой?.. Затея Титуса пришлась ему весьма по душе!
Пасмурным (а по-другому здесь и не бывает) утром Шер-тон вместе с учениками и Бирвотом покинул Суаму. Следом катила порожняя грузовая подвода, запряжённая шестёркой гувлов. Сидевший на козлах возница нанялся до “тёплой” — иными словами, южной — границы Халгаты. Родом он был оттуда, находился в услужении у столичного дворянина и воспользовался случаем сбежать от хозяина.
Около деревни Дурные Грибы группа свернула с каменного тракта на просёлок. Бирвот, ехавший впереди, сыпал на раскисшую грязь искристый серый порошок, бормоча заклинания, и колёса не вязли, а рытвин с водой будто и вовсе не было.
Потом свернули на свежую гать, которую только вчера закончили прокладывать нанятые Шертоном работники, кратчайший путь до болота, где спрятана панадарская машина.
Вначале халгатийцы ни в какую не соглашались взяться за это дело: грешно служить чернокнижникам, мало ли что получится, так недолго и душу погубить, да и святые отцы не велят. Тогда Шертон пошёл к святым отцам. Прорвавшись к Верховному Иерарху церкви Истинных Богов, он повёл разговор сугубо по-деловому: его святейшество хочет, чтобы Бирвот-чернокнижник, с которым никто не может сладить, навсегда убрался из Халгаты? Отлично. Тогда пусть священники потолкуют с рабочими. Как только он, Шертон, заберёт с болота кое-какое своё имущество, он отсюда уедет и Бирвота с собой прихватит. А нет, так непокорный маг останется в Суаме, чтобы и дальше мозолить глаза святым отцам.
Будто бы невзначай Шертон выложил на стол мешочек с серебряными халгатийскими пожелями. Старый Иерарх пожевал губами, взвешивая аргументы собеседника, бросил быстрый взгляд на приношение и сказал, что рабочим разъяснят их заблуждение. А Шертон возблагодарил Создателя за то, что попал на практичного человека, а не на фанатика.
Видимо, суамским церковникам очень хотелось избавиться от Бирвота, потому что после разъяснительной беседы работники трудились споро, на совесть. Тем более, что Шертон пообещал им надбавку за скорость.
Гать тянулась через унылые топи с ярко-жёлтым мхом и чахлой зеленью, подвода легко скользила, едва касаясь колёсами ачанховых брёвен. Струхнувший возница шёпотом молился, но его молитвы не имели большой силы, поскольку Бирвотову колдовству не мешали.
По прибытии на место парень, повинуясь приказу Шертона, развернул подводу, а Роми и Лаймо освободили машину от наваленных для маскировки веток.
Порывшись в одном из своих мешков, Бирвот вытащил пушистый чёрный комок — отними-тяжесть. Потом взял с подводы плоский камень размером с большую книгу и долго бродил с ним по поляне, придирчиво выбирая место. Наконец выбрал. После этого он, держа комок пуха в сложенных лодочкой ладонях, трижды обошёл вокруг машины против часовой стрелки, вернулся к камню, осторожно водрузил на него комок и что-то произнёс нараспев.
Сразу вслед за этим камень начал вдавливаться в почву, словно под сильным нажимом.
— Грузите экипаж, — распорядился маг. — Он потерял тяжесть, вчетвером управитесь.
Не вчетвером, а втроём, ибо напуганный беззаконной волшбой возница спрятался в кустарнике и вылезать оттуда ни в какую не хотел.
Шертон, Роми и Лаймо легко подняли машину, как будто она была сделана из громадного куска пемзы. Перенесли, поставили на подводу. Отступив, Шертон поглядел и передвинул почти невесомую махину на несколько дюймов вбок, чтобы промежутки между корпусом и бортами подводы справа и слева были одинаковы.
Бирвот опять пропел заклинание, взял отними-тяжесть и трижды обошёл вокруг подводы по часовой стрелке. Заскрипели доски, подвода слегка просела. Машину накрыли большим куском парусины. Маг бережно упаковал пушистый комок, а Лаймодия послал за камнем-подставкой. Шертон выманил из кустов возницу, припугнув болотной нежитью, и группа двинулась в обратном направлении. На поляне осталась ямка футовой глубины, понемногу заполняемая сочащейся из земли жижей.
Они вернулись на тракт тем же путём — сначала по гати, потом по просёлку. Благодаря магическому порошку Бирвота, подвода не завязла. Там, где просёлок подходил к тракту, проложенному по рукотворной насыпи, гувлы с некоторой натугой одолели пологий подъем, и вот, наконец, все позади, впереди только ватный горизонт Облачного мира.
Панадарцы с жадным интересом всматривались в окутанную туманом нечёткую даль. Им предстояло долгое путешествие, а с Суамой, больше похожей на захолустный городишко, чем на столицу государства, они мысленно распрощались навсегда. Об участи Нэрренират никто из них не сожалел.
Предъявленные Титусом доказательства скорого покушения заставили королеву Лусиллу в течение получаса произносить яростные, перемежаемые рыданиями речи о людской неблагодарности и расплате за доброту.
Они уединились в её личных покоях, в будуаре, убранном гирляндами вырезанных из дерева позолоченных фигурок. Такие же, но попроще, без позолоты, Титус видел в домах у халгатийских крестьян — изображения добрых духов, приносящих удачу.
— У всех чёрные сердца… — всхлипывала Лусилла. — У всех…
— Не у всех, ваше величество, — улучив момент, возразил Титус. — Среди ваших подданных есть такие, на кого можно положиться. Дайте им оружие — и они защитят вас от интриганов, докажут вам свою преданность!
Он откровенно лгал — и это была святая ложь ради социальных перемен, ради светлого будущего для всех рождённых в нищете халгатийцев.
— Надо же, урод, а порядочный… — высморкавшись, пробормотала королева и похлопала Титуса по руке пухлой дрожащей дланью.
Ему было неприятно её прикосновение. С рассчитанным напором он продолжил:
— Те, о ком я говорю, — это нищий люд Суамы. Нищие искренне любят вас, ваше величество, они вас в обиду не дадут! Они не настолько испорчены, как ваши дворяне или жадные торговцы. Они по-детски бесхитростны, простодушны, честны, они знают, что такое милосердие и благодарность! Смотрите, я все подготовил. — Он развернул пергаментный свиток (письменность Облачного мира отличалась от панадарской, но афарий за истёкшее время её освоил). — Это приказ о раздаче сформированным из городской бедноты отрядам оружия из королевских арсеналов. Подпишите его — и можете больше не бояться придворных заговорщиков! Руководство и контроль я обеспечу.
Ещё раз высморкавшись, королева скользнула по тексту расфокусированным от слез взглядом и потянулась за гусиным пером в золотой чернильнице.
Глава 11
Раскинув во все стороны тонкие паучьи ножки — суставчатые, голенастые, неодинаковой длины, — лучевик слегка покачивался, испуская мертвенное голубоватое мерцание. Светились его многочисленные изломанные конечности, светилось небольшое туловище, почти полностью ими перечёркнутое. Казалось, он не стоит на невидимой земле, среди слившегося с тьмой кустарника, а висит в непроглядной ватной пустоте. Приблизиться он не пытался, его отпугивал не до конца погасший костёр, а также обереги, разложенные Бирвотом вдоль границы магического круга. Но и не уходил: рядом находилась вожделенная пища — живые существа, из которых можно высосать энергию.
— Ближе не подойдёт, — заверил маг. — Давайте спать.
Остальным не спалось: они ещё не привыкли устраиваться на ночлег бок о бок с агрессивно настроенной нежитью Облачного мира, пусть даже и под защитой. Раньше нежить их не донимала, так как старалась держаться подальше от Нэрренират (все трое нехотя признали, что общество богини имело свои хорошие стороны).
— Тут, как в Нижнем Городе после полуночи, — прошептал Лаймо. — Тоже всякое вылазит и норовит до тебя добраться… Я тридцать две ноги насчитал, но их, по-моему, больше. А помните того дохлого лучевика, которого Нэрренират принесла? Такой серый, жёсткий, совсем как высохший куст… Даже не подумаешь, что по ночам светится!
— Где вы видели дохлого лучевика? — приподнял голову задремавший было Бирвот.
— Дело в том, что у нас был ещё один спутник, неуязвимый для воздействия нежити, — объяснил Шертон. — Вернее, спутница. Однажды она задавила такую тварь и притащила показать нам.
— А почему она не с нами? — удивился маг.
— Потому что угодила по пьянке в королевский зверинец.
— Чёрный зверь?! Так это ваше животное? Вы привезли его с собой?
— Это не животное, а божество, — возразил Шертон. — Попав в Облачный мир, она утратила свои божественные способности.
— И мы её сюда не привозили, она сама за нами увязалась, — добавила Роми.
— Пожалуй, я мог бы вызволить ваше божество из Обсидиановой ямы… — произнёс маг с раздумьем. — С вашей помощью, Шертон.
— Лучше не надо, господин Бирвот, — испугался Лаймо. — Все мы чтим великую богиню, но она запросто может кого-нибудь из нас съесть, если проголодается.
— И ещё она сексуальная маньячка, — буркнула Роми.
— В общем, сама выберется, — подвёл итог Шертон. — Надеюсь, теперь до неё дойдёт, что пить надо в меру.
— Непохоже, чтобы вы её чтили… — пробормотал Бирвот. — Что ж, боги, демоны и духи — опасные партнёры, с ними надо поосторожней.
— А в дома нежить не проникает? — спросила Роми, ближе придвинувшись к костру.
— Все наши дома построены с применением магии. Есть несколько древних обрядов, которые обеспечивают защиту. Святые отцы объявили, что правилен только их способ, ибо дарован богами, но на самом деле это все та же магия, не лучше, не хуже других вариантов.
— Как у нас, — отозвался Лаймо. — Я хочу сказать: у нас тоже используют магию, когда строят, и, пока охранное заклятье не разрушено, нежить в дом не заберётся. А здесь…
— Хватит, — оборвал маг. — Я хочу выспаться.
Когда облака начали наполняться светом, лучевик померк и исчез в седом влажном сумраке. Забился в свою потайную нору до новой ночи.
Они уже миновали границу и двигались по территории Урсабы. Возница остался в своём городке, другого пока не наняли, и подводой правили по очереди, сменяя друг друга.
Местность вздыбилась холмами, то глинистыми, голыми и склизкими, то лесистыми, а в ложбинах меж ними притаились болотца, накрытые шапками тумана. Дорога, кое-как вымощенная разбитыми каменными плитами — не чета халгатийскому тракту, — петляла, связывая друг с другом урсабийские города. Жизнь тут была суматошней, чем в Халгате, чуть не в каждом городе ярмарка, больше разностилья в архитектуре.
Многокупольные сооружения из дерева, похожие на скопления сросшихся грибов, расцвеченные всеми цветами радуги. Кирпичные башни, увенчанные расширяющимися зубчатыми коронами. Нависающие над грязными улицами эркеры с витражами. Ярко раскрашенные глиняные статуи богов и добрых духов, глазеющие на прохожих из стенных ниш. Гомон и суета рынков, иные из которых вполне могли соперничать с рынками Нижнего Города в Панадаре.
Они осматривали все это мимоходом, не задерживаясь. Бирвот начертал на подводе и на парусиновом тенте, накрывающем машину, незримые иероглифы, отводящие взгляд, рассеивающие любопытство, впридачу каждый надел на шею амулет с такими же иероглифами — и все равно маг торопил своих спутников.
Урсаба жила в обстановке непрерывной азартной игры. Здешние короли не наследовали престол по праву крови, а избирались аристократией и духовенством. Соперничающие между собой группировки постоянно чинили друг другу всевозможные каверзы, стремясь протолкнуть наверх своего человека. Урсабийские монархи подолгу на этом свете не заживались, и, как только очередной умирал (от руки наёмного убийцы, от яда либо от сглаза), начиналась ожесточённая предвыборная борьба, а после группировка победителя сводила счёты с противниками и награждала верных сторонников. В молодости Бирвот полгода прожил в Урсабе, но потом вернулся в Халгату, ибо магу, в особенности достаточно сильному, просто не позволят остаться в стороне от этой возни. Урсабийские группировки отказов не прощают, а поскольку на каждую из них работают свои маги, сохраняющего нейтралитет одиночку рано или поздно уничтожат. Если же к кому-нибудь примкнуть, тоже неизвестно, выиграешь или проиграешь.
В Енче, рыбацком городке на берегу реки Енчи-Саб, Шертон нанял купеческое парусное судно. Поздно вечером погрузили на него машину вместе с подводой (все тем же способом, с помощью отними-тяжести), и началась вторая часть путешествия, по воде.
Енча-Саб текла из стороны холода в сторону зноя и впадала в Рыжее море, по ту сторону которого находился пустынный Лойзираф. Добраться до Лойзирафа можно и по суше, вдоль побережья, но тогда пришлось бы пересечь территории нескольких стран, подвергаясь разнообразным напастям.
Разбойники. Работорговцы. Заразные болезни. Всякого рода нежить. Нехорошие маги (“К сожалению, среди моих коллег встречаются и сумасшедшие, и преступники”, — слегка пожав плечами, признал Бирвот). В общем, плыть морем безопасней, а попутный ветер и сносную погоду Бирвот обещал обеспечить.
Хозяин судна загрузил кое-какой товар для Лойзирафа. Погрузили также продовольствие и корм для гувлов — для них устроили на палубе специальный загон. Экипаж состоял из шести человек, включая капитана, седьмым был молодой приказчик. И четверо пассажиров. Благодаря Бирвотову заклятью, рассеивающему любопытство, команда почти не обращала внимания на путешественников, даже Роми ни у кого не вызывала интереса.
— Мы для них излучаем скуку, — пояснил Бирвот, — но я сделал так, что мы сами к этому заклятью нечувствительны.
Берега Енчи-Саб отступали все дальше друг от друга, потом впереди распахнулась необъятная водная ширь — не рыжая, а серая. Лишь отдельные участки имели рыжеватый оттенок, и судно огибало их: там раскинулись кущи рыжих водорослей, которые могли замедлить продвижение вперёд.
— Ближе не подойдёт, — заверил маг. — Давайте спать.
Остальным не спалось: они ещё не привыкли устраиваться на ночлег бок о бок с агрессивно настроенной нежитью Облачного мира, пусть даже и под защитой. Раньше нежить их не донимала, так как старалась держаться подальше от Нэрренират (все трое нехотя признали, что общество богини имело свои хорошие стороны).
— Тут, как в Нижнем Городе после полуночи, — прошептал Лаймо. — Тоже всякое вылазит и норовит до тебя добраться… Я тридцать две ноги насчитал, но их, по-моему, больше. А помните того дохлого лучевика, которого Нэрренират принесла? Такой серый, жёсткий, совсем как высохший куст… Даже не подумаешь, что по ночам светится!
— Где вы видели дохлого лучевика? — приподнял голову задремавший было Бирвот.
— Дело в том, что у нас был ещё один спутник, неуязвимый для воздействия нежити, — объяснил Шертон. — Вернее, спутница. Однажды она задавила такую тварь и притащила показать нам.
— А почему она не с нами? — удивился маг.
— Потому что угодила по пьянке в королевский зверинец.
— Чёрный зверь?! Так это ваше животное? Вы привезли его с собой?
— Это не животное, а божество, — возразил Шертон. — Попав в Облачный мир, она утратила свои божественные способности.
— И мы её сюда не привозили, она сама за нами увязалась, — добавила Роми.
— Пожалуй, я мог бы вызволить ваше божество из Обсидиановой ямы… — произнёс маг с раздумьем. — С вашей помощью, Шертон.
— Лучше не надо, господин Бирвот, — испугался Лаймо. — Все мы чтим великую богиню, но она запросто может кого-нибудь из нас съесть, если проголодается.
— И ещё она сексуальная маньячка, — буркнула Роми.
— В общем, сама выберется, — подвёл итог Шертон. — Надеюсь, теперь до неё дойдёт, что пить надо в меру.
— Непохоже, чтобы вы её чтили… — пробормотал Бирвот. — Что ж, боги, демоны и духи — опасные партнёры, с ними надо поосторожней.
— А в дома нежить не проникает? — спросила Роми, ближе придвинувшись к костру.
— Все наши дома построены с применением магии. Есть несколько древних обрядов, которые обеспечивают защиту. Святые отцы объявили, что правилен только их способ, ибо дарован богами, но на самом деле это все та же магия, не лучше, не хуже других вариантов.
— Как у нас, — отозвался Лаймо. — Я хочу сказать: у нас тоже используют магию, когда строят, и, пока охранное заклятье не разрушено, нежить в дом не заберётся. А здесь…
— Хватит, — оборвал маг. — Я хочу выспаться.
Когда облака начали наполняться светом, лучевик померк и исчез в седом влажном сумраке. Забился в свою потайную нору до новой ночи.
Они уже миновали границу и двигались по территории Урсабы. Возница остался в своём городке, другого пока не наняли, и подводой правили по очереди, сменяя друг друга.
Местность вздыбилась холмами, то глинистыми, голыми и склизкими, то лесистыми, а в ложбинах меж ними притаились болотца, накрытые шапками тумана. Дорога, кое-как вымощенная разбитыми каменными плитами — не чета халгатийскому тракту, — петляла, связывая друг с другом урсабийские города. Жизнь тут была суматошней, чем в Халгате, чуть не в каждом городе ярмарка, больше разностилья в архитектуре.
Многокупольные сооружения из дерева, похожие на скопления сросшихся грибов, расцвеченные всеми цветами радуги. Кирпичные башни, увенчанные расширяющимися зубчатыми коронами. Нависающие над грязными улицами эркеры с витражами. Ярко раскрашенные глиняные статуи богов и добрых духов, глазеющие на прохожих из стенных ниш. Гомон и суета рынков, иные из которых вполне могли соперничать с рынками Нижнего Города в Панадаре.
Они осматривали все это мимоходом, не задерживаясь. Бирвот начертал на подводе и на парусиновом тенте, накрывающем машину, незримые иероглифы, отводящие взгляд, рассеивающие любопытство, впридачу каждый надел на шею амулет с такими же иероглифами — и все равно маг торопил своих спутников.
Урсаба жила в обстановке непрерывной азартной игры. Здешние короли не наследовали престол по праву крови, а избирались аристократией и духовенством. Соперничающие между собой группировки постоянно чинили друг другу всевозможные каверзы, стремясь протолкнуть наверх своего человека. Урсабийские монархи подолгу на этом свете не заживались, и, как только очередной умирал (от руки наёмного убийцы, от яда либо от сглаза), начиналась ожесточённая предвыборная борьба, а после группировка победителя сводила счёты с противниками и награждала верных сторонников. В молодости Бирвот полгода прожил в Урсабе, но потом вернулся в Халгату, ибо магу, в особенности достаточно сильному, просто не позволят остаться в стороне от этой возни. Урсабийские группировки отказов не прощают, а поскольку на каждую из них работают свои маги, сохраняющего нейтралитет одиночку рано или поздно уничтожат. Если же к кому-нибудь примкнуть, тоже неизвестно, выиграешь или проиграешь.
В Енче, рыбацком городке на берегу реки Енчи-Саб, Шертон нанял купеческое парусное судно. Поздно вечером погрузили на него машину вместе с подводой (все тем же способом, с помощью отними-тяжести), и началась вторая часть путешествия, по воде.
Енча-Саб текла из стороны холода в сторону зноя и впадала в Рыжее море, по ту сторону которого находился пустынный Лойзираф. Добраться до Лойзирафа можно и по суше, вдоль побережья, но тогда пришлось бы пересечь территории нескольких стран, подвергаясь разнообразным напастям.
Разбойники. Работорговцы. Заразные болезни. Всякого рода нежить. Нехорошие маги (“К сожалению, среди моих коллег встречаются и сумасшедшие, и преступники”, — слегка пожав плечами, признал Бирвот). В общем, плыть морем безопасней, а попутный ветер и сносную погоду Бирвот обещал обеспечить.
Хозяин судна загрузил кое-какой товар для Лойзирафа. Погрузили также продовольствие и корм для гувлов — для них устроили на палубе специальный загон. Экипаж состоял из шести человек, включая капитана, седьмым был молодой приказчик. И четверо пассажиров. Благодаря Бирвотову заклятью, рассеивающему любопытство, команда почти не обращала внимания на путешественников, даже Роми ни у кого не вызывала интереса.
— Мы для них излучаем скуку, — пояснил Бирвот, — но я сделал так, что мы сами к этому заклятью нечувствительны.
Берега Енчи-Саб отступали все дальше друг от друга, потом впереди распахнулась необъятная водная ширь — не рыжая, а серая. Лишь отдельные участки имели рыжеватый оттенок, и судно огибало их: там раскинулись кущи рыжих водорослей, которые могли замедлить продвижение вперёд.