Страница:
Бирвот ходил вокруг машины, посыпая красновато-жёлтую землю порошком и бормоча заклинания. Закружился хоровод чёрных смерчиков, постепенно вытянувшихся вровень с колоннами. Одежда мага раздувалась от ветра.
Ворвавшаяся в кабину волна холодного воздуха взметнула короткие белые волосы Роми. Левой рукой ухватившись за спинку кресла, правой Шертон придерживал уловитель. Он не мог понять, жива Роми или нет — она больше не двигалась, глаза прикрыты. Возможно, она уже в уловителе, в этом крестовидном утолщении в центре выпуклой полусферы, тогда тем более важно уберечь от повреждений хрупкий с виду предмет.
Маг забрался в кабину и захлопнул дверцу, защемив полу своего плаща. Он чуть-чуть не опоздал, машина уже начала подрагивать, а через мгновение приподнялась над землёй. Корпус раскачивался. Снаружи, сквозь вой взбесившегося воздуха, доносился скрежет — Нэрренират цеплялась когтями за обшивку.
Мелькнула внизу унылая равнина с бурлящими озёрами и древесными арками, распахнулся черно-бело-серый туннель. Машину швыряло, как мяч. Облачный мир напоследок пытался вытрясти из беглецов души. Стиснув зубы, игнорируя усиливающуюся боль, Шертон удерживал на лице у Роми уловитель. Ещё немножко… Скоро все кончится… Казалось ему — или сейчас их тащило и швыряло по туннелю гораздо дольше, чем в прошлый раз, целую вечность?
Правую руку свело судорогой. Только этого не хватало. Надо представить, что рука из железа — держит уловитель и ничего не чувствует. Никакой боли…
Взбаламученная черно-белая круговерть исчезла. Теперь за иллюминаторами простиралась золотая пустота междумирья. Вспыхнули кристаллы на приборной доске. Скрученный судорогой Шертон не мог ни выпрямиться, ни разжать руку и отпустить ажурную серебряную полусферу.
— Уберите эту штуку! — пошевелившись в кресле, потребовала Роми.
Она разговаривает?..
На секунду Шертона охватило проникающее в тело тепло, а потом он со вздохом облегчения расправил плечи. Боль пропала без остатка, он чувствовал себя здоровым, бодрым и полным сил.
Роми положила уловитель на приборную панель, расстегнула страховочные ремни, повернулась в кресле боком. Что-то, находящееся за спиной у Шертона, заставило её замереть с широко раскрытыми глазами.
Лаймо, Бирвот и Паселей тоже смотрели в ту сторону. С похожим выражением. Шертон мельком отметил, что Паселей как будто выглядит моложе… а у Лаймо повязка с правой кисти исчезла, и сама кисть цела, никакой резаной раны…
— Шертон, ты скоро очухаешься? — спросил незнакомый мелодичный голос.
Верёвка, привязывающая его к спинке кресла, сама собой развязалась и соскользнула на пол. Шертон повернулся. И обнаружил, что в кабине их уже не пятеро, а шестеро.
Глава 14
Ворвавшаяся в кабину волна холодного воздуха взметнула короткие белые волосы Роми. Левой рукой ухватившись за спинку кресла, правой Шертон придерживал уловитель. Он не мог понять, жива Роми или нет — она больше не двигалась, глаза прикрыты. Возможно, она уже в уловителе, в этом крестовидном утолщении в центре выпуклой полусферы, тогда тем более важно уберечь от повреждений хрупкий с виду предмет.
Маг забрался в кабину и захлопнул дверцу, защемив полу своего плаща. Он чуть-чуть не опоздал, машина уже начала подрагивать, а через мгновение приподнялась над землёй. Корпус раскачивался. Снаружи, сквозь вой взбесившегося воздуха, доносился скрежет — Нэрренират цеплялась когтями за обшивку.
Мелькнула внизу унылая равнина с бурлящими озёрами и древесными арками, распахнулся черно-бело-серый туннель. Машину швыряло, как мяч. Облачный мир напоследок пытался вытрясти из беглецов души. Стиснув зубы, игнорируя усиливающуюся боль, Шертон удерживал на лице у Роми уловитель. Ещё немножко… Скоро все кончится… Казалось ему — или сейчас их тащило и швыряло по туннелю гораздо дольше, чем в прошлый раз, целую вечность?
Правую руку свело судорогой. Только этого не хватало. Надо представить, что рука из железа — держит уловитель и ничего не чувствует. Никакой боли…
Взбаламученная черно-белая круговерть исчезла. Теперь за иллюминаторами простиралась золотая пустота междумирья. Вспыхнули кристаллы на приборной доске. Скрученный судорогой Шертон не мог ни выпрямиться, ни разжать руку и отпустить ажурную серебряную полусферу.
— Уберите эту штуку! — пошевелившись в кресле, потребовала Роми.
Она разговаривает?..
На секунду Шертона охватило проникающее в тело тепло, а потом он со вздохом облегчения расправил плечи. Боль пропала без остатка, он чувствовал себя здоровым, бодрым и полным сил.
Роми положила уловитель на приборную панель, расстегнула страховочные ремни, повернулась в кресле боком. Что-то, находящееся за спиной у Шертона, заставило её замереть с широко раскрытыми глазами.
Лаймо, Бирвот и Паселей тоже смотрели в ту сторону. С похожим выражением. Шертон мельком отметил, что Паселей как будто выглядит моложе… а у Лаймо повязка с правой кисти исчезла, и сама кисть цела, никакой резаной раны…
— Шертон, ты скоро очухаешься? — спросил незнакомый мелодичный голос.
Верёвка, привязывающая его к спинке кресла, сама собой развязалась и соскользнула на пол. Шертон повернулся. И обнаружил, что в кабине их уже не пятеро, а шестеро.
Глава 14
Шестой была женщина, сидевшая возле внутренней переборки, разрисованной однообразными темно-коричневыми завитками (панадарские государственные службы всегда предпочитали такие орнаменты — неброские, солидные, без затей). Сидела она непонятно на чем. То ли на подушке, то ли на скамеечке, повисшей в воздухе без всякой опоры.
На удлинённом треугольном лице светились огромные лиловые глаза. Блестящие чёрные волосы ниспадали до пояса. Левую грудь скрывала мерцающая газовая накидка, закреплённая на одном плече, правая, с посеребрённым соском, была обнажена. Единственное украшение — серебряный обруч с сияющим аметистом на лбу.
Шертон смотрел на неё молча, охваченный невольным, но мощным, до мурашек по спине, восхищением. Он мог бы смело поклясться, что видит перед собой самое прекрасное среди всех ныне живущих человеческое существо… Только это было не человеческое существо, а Нэрренират. Остальные испытывали похожие чувства.
— Кто вы, госпожа? — сипло вымолвил Паселей.
— Мы знакомы, Паселей. Помнишь, как ты кормил меня сахаром в суамском зверинце?
— Сахаром?.. Вас?..
Шертон испугался, что старика хватит удар, но потом сообразил, что Нэрренират этого не допустит.
— Бирвот, я прощупала твою память. С ней не так плохо, как я опасалась. Кое в чем я смогу тебе помочь, однако это потребует времени.
— Благодарю вас, великая, — наклонил голову маг. Судорожным рывком расстегнув последнюю пряжку страховочного ремня, Лаймо сполз с кресла и упал на колени:
— Все мы чтим вас, великая!
— Встань, — усмехнулась богиня. — Давай пока без формальностей. Наконец-то мы выбрались из задницы, и теперь можно напиться до посинения!
Эта фраза разрушила очарование, но не полностью. Лёгкое ощущение эстетического шока все равно присутствовало.
В руке у Нэрренират появился хрустальный кубок. Одним махом осушив его, богиня пояснила:
— Апенойское двухсотлетней выдержки. Заказывайте, угощаю!
— То же самое, — сказал Шертон.
Бирвот попросил элимского, которое он попробовал в прошлый раз в гостинице у Тиборы, Паселей — “какого-нибудь доброго пива”, Лаймо — “что-нибудь некрепкое” (он боялся, что его развезёт на глазах у Нэрренират, он-то ведь не бог!).
— Ты, Роми?
— Если можно, золотое идонийское, — тихо отозвалась Роми. — Или лучше горячий шоколад…
Перед ней появился бокал с десертным виноградным вином золотистого оттенка и чашка шоколада. Опустив глаза, Роми поочерёдно делала глоток то из бокала, то из чашки. Шертон заметил, вскользь на неё посматривая, что волосы у неё чистые, как будто она недавно вымыла голову, и на одежде никаких пятен засохшей крови. Умирала она или нет? Сама вряд ли вспомнит, во время перехода она была без сознания, а у богини спрашивать бесполезно — не скажет.
Ещё Шертон отметил, что на левом запястье у Роми по-прежнему чернеет изящно нарисованный стилизованный цветок. Свой Знак Нэрренират не убрала, это наводило на размышления… Он старался не налегать на апенойское. Хоть и тянет выпить после такой передряги, сейчас ему лучше оставаться трезвым.
— Что вы все притихли? — оглядев их, спросила Нэрренират. — Разве что-то изменилось? Роми, может, ты мне ответишь?
— Вы сейчас совсем другая… — еле слышно произнесла Роми.
— Тело другое, а я та же самая! Или для вас, теряющих память, нет ничего важнее тела? Я могу создать любой облик, и это все равно буду я.
Богиня превратилась в точное подобие Роми. Девушка в кресле сдавленно ахнула. В следующий миг вместо Роми перед людьми предстал Титус, в рясе афария, но без багрового рубца на щеке, с гладким загорелым лицом. Шертон. На сей раз оригинал не выказал шоковой реакции — он нечасто смотрелся в зеркало, так что узнал себя с некоторой задержкой. Лаймо — с карикатурно-испуганной физиономией (настоящий Лаймо вытянул шею, изумлённо рассматривая копию). Красноглазый демон с торчащими из-под верхней губы клыками и чёрными кожистыми крыльями за спиной. Печальный, болезненно-хрупкий панадарский император в парадном облачении.
Превращения происходили очень быстро, никто не успевал заметить, как Нэрренират это делает. Доля секунды — и вместо императора около переборки опять сидит черноволосая женщина с лиловыми глазами.
— Тела — это всего лишь наши наружные оболочки. — Она отпила из бокала. — Вы привыкли видеть во мне животное и поэтому не знаете, как вести себя теперь? Ну, пусть кто-нибудь попробует доказать, что у смертных не косное мышление! Лаймо, ты что-то хочешь сказать?
— Я чтил вас, великая, даже пока вы были животным, — пробормотал Лаймо. — И другие тоже… То есть пока вы не были, а считались животным. по внешним признакам… — Он с возрастающим ужасом понял, что запутался.
— Лучше выпей и расслабься, — посоветовала Нэрренират. — Тебе это не повредит. Роми, понравился шоколад?
— Да, великая, спасибо, — на этот раз она обратилась к богине как положено.
— Это оригинальный рецепт, мой собственный. Вот интересно, ты всегда заранее знаешь, что тебе понравится, а что нет?
— Конечно, не всегда, — удивилась Роми.
Лаймо хотел наступить ей на ногу, но не успел и вдобавок встретил насмешливый взгляд Нэрренират. Растерявшись и струсив, он сделал вид, что собирался пнуть камешек, заброшенный ветром в кабину во время старта.
— Прекрасно. — Богиня прислонилась к переборке, которая под её спиной прогнулась, словно мягкая спинка дивана. — Я приглашаю тебя к себе в гости, в Этинэррию. Ты слыхала о ней? Это мой собственный мир, туда никто не может проникнуть без моего позволения. Отдохнёшь, и потом мы посмотрим, что тебе нравится, а что не нравится…
— Вы же дали слово! — обеими руками вцепившись в подлокотник кресла, прошептала Роми. — Тогда, в зверинце…
— Правильно, я дала слово, что не сделаю с тобой ничего такого, что тебе не понравится. Я не собираюсь его нарушать.
— Ей не понравится, если ты силой утащишь её в Этинэррию, — вмешался Шертон (такой поворот его не удивил, он ждал от Нэрренират чего-нибудь в этом роде).
— Я просто пригласила её в гости, Шертон. Так будет лучше. Разве ты защитил её в Чадне? Я не умаляю твоих достоинств, но даже такой воин, как ты, иногда может проиграть. В Этинэррии Ицналуан до неё не доберётся, у меня там такие охранные заклятья — ни одна сволочь не взломает.
Да, он не смог защитить Роми в Чадне… Богиня ударила по больному месту.
— Мне не понравится жить в Этинэррии! — Роми волновалась, но говорила решительно. — И почему вы оставили у меня на руке этот Знак?!
— Смотри на это, как на подарок. Пока ты обмечена Знаком, никто из других богов не может предъявить на тебя права. Кроме того, в любом из моих храмов ты всегда получишь еду, кров и защиту, если покажешь Знак жрецам. Оцени, насколько это удобно.
Роми молчала, напряжённо стиснув пальцы. Чашка с остатками остывшего шоколада и пустой прозрачный бокал неподвижно висели в воздухе чуть левее, будто их поддерживала незримая опора.
— Ты не пожалеешь, если отправишься со мной в Этинэррию. Ты хочешь побольше узнать об устройстве мира, о богах, о Создателе Миров, о своём прошлом, верно? В этом нет ничего невозможного. Тебе совсем не обязательно оставаться теряющей память… Хорошенько подумай, я нечасто делаю смертным такие предложения.
Шертон видел, как вспыхнули тёмные с золотыми крапинками глаза Роми. Нэрренират знала, кого на что покупать. Он хотел, чтобы Роми была в безопасности, а Роми хотела узнать тайны мироздания… Посмотрев на него, девушка повернулась к богине и отрезала:
— Нет.
— Почему? — Нэрренират тоже взглянула на Шертона. — Я знаю, вы любите друг друга, но разве я требую, чтобы вы расстались? Всегда можно найти компромиссный вариант… Как вы отнесётесь к идее любви втроём?
Шертон от неожиданности слегка растерялся, а Роми растерялась не слегка — её бледное после Облачного мира лицо залила краска, ресницы испуганно дрогнули.
Нэрренират улыбнулась:
— В этом облике я нравлюсь вам обоим, так что же вас пугает?
— Великая, не стоит ли нам вначале заглянуть в Панадар? — невпопад возразил Шертон (главное — выручить Роми, совсем смутившуюся, готовую расплакаться). — Мы слишком долго отсутствовали…
— Стоит, — после секундной паузы согласилась Нэрренират. — Кто-то в Панадаре ко мне взывает… Кто-то из моих! Да что за дерьмо у них там случилось?
Это не имело ничего общего с обычным переходом из междумирья в трехмерный мир. Никто не успел опомниться — а за иллюминаторами вместо туманной пустоты появилось сиреневое небо, залитая полуденным солнцем пыльная площадь, здания с обветшалыми портиками, живописно раскрашенными под мрамор. Нижний Город. Панадар до сих пор существует. Они успели.
— Кто испакостил мою эстакаду?! — прошипела Нэрренират.
Нижняя часть эстакады виднелась за левым иллюминатором, в просвете между строеньицем с обшарпанной колоннадой и кустами жасмина. Её вдоль и поперёк покрывали корявые надписи (особенно выделялась одна: “Поклонники лжебогов, убирайтесь из Панадара!”), какая-то засохшая гадость, неопределённого цвета пятна, грязные потёки.
Глаза Нэрренират сузились, в них вспыхнуло яростное лиловое пламя. Боги очень не любят, когда кто-то портит их творения!
В следующий миг богиня уже стояла снаружи, около машины. Шертон открыл дверцу, люди друг за другом тоже выбрались на площадь, в полуденную жару и духоту, напоённую ароматом цветущего жасмина.
— Что они делают? — оглянувшись, возмутилась Роми. — По закону с рабами нельзя обращаться так жестоко!
Группа измученных мужчин и женщин в кандалах вручную растаскивала сложенный из светлого ракушечника обветшалый фонтан. Их волосы свалялись в колтуны, кожу покрывали струпья, синяки, ссадины, кровоточащие рубцы. На лбу у каждого багровело клеймо, выжженное калёным железом. Буква “Н”.
Вокруг прохаживались стражники, время от времени тот или другой хлестал кого-нибудь бичом.
— Покайтесь, глупые! — звучным умиротворённо-ласковым голосом призывала девушка в белых одеждах, стоявшая под сенью кустарника. — Все мы — ничтожные букашки, не смеющие роптать на свою участь, все мы — заблудшие рабы доброй Омфариолы! Признайте это — и получите послабление!
Застыв, Нэрренират молча взирала на эту сцену. Пыльный ветер слегка шевелил её полупрозрачную искрящуюся накидку. Ни пленники, ни охрана почему-то в упор не видели богиню.
Женщина с тёмным от грязи и размазанной под носом крови лицом пошатнулась и выронила камень. Стражник лениво ткнул её носком ботинка под колено, она упала на четвереньки.
— Покайся, Эвса! — с подчёркнутым состраданием обратилась к ней девушка в белом. — Ведь это делается для твоей же пользы, ради твоего исправления! Признай, что ты, как и мы все, несмышлёная раба светлой Омфариолы!
— Нет, — пытаясь встать на ноги, прохрипела Эвса. — Я поклоняюсь Нэрренират, но я ничья не раба…
Стражник вытянул её бичом вдоль спины, она издала глухой стон.
— Тебя наказывают для твоего же блага, глупая! Ты должна поблагодарить за это Омфариолу!
— Этот мудак бьёт мою верховную жрицу, — сквозь зубы процедила Нэрренират. — Эй, что здесь происходит?
Словно некая завеса соскользнула с глаз людей на площади — они вдруг увидали и богиню, и её спутников, и помятую машину Департамента Налогов и Сборов. Пока все глазели на появившуюся из ниоткуда компанию, бич вырвался из руки стражника, избивавшего Эвсу, захлестнулся вокруг его горла тугой петлёй. Стражник зашатался, выпучив глаза, судорожно разинул рот. Ноги подкосились, он рухнул на землю и через минуту затих.
— Колдовство! — гневно крикнула жрица Омфариолы. — Запрещённое колдовство! Кто из вас это сделал?
— Я. — Нэрренират усмехнулась.
— Ты убила верного служителя доброй Омфариолы! — указав на неё пальцем, строго произнесла девушка. — Не спеши радоваться, наша светлая госпожа воскресит его в новом теле для нового самоотверженного служения! Твоя вторая вина много хуже — ты колдуешь, а великая Омфариола запретила людям творить всякое колдовство! Люди должны научиться сознавать свою малость и своё ничтожество!
— Слыхали? — Нэрренират оглянулась. — Видно, у Омфариолы проблемы… Те из нас, кто по-настоящему в силе, не стремятся ограничивать способности теряющих память. Раз Омфариола до этого докатилась, у неё должна быть на то причина!
— Всякая магия для людей греховна и недозволена, — убеждённо заявила девушка в белом. — Ты будешь наказана, ведьма. Возьмите её!
К Нэрренират двинулись два стражника. Богиня схватила первого за шиворот и отбросила в сторону. Пролетев с дюжину ярдов, тот рухнул на кучу битого ракушечника. В толпе пленников раздались злорадные возгласы.
Второй вытащил меч из ножен на боку. Не пытаясь увернуться, Нэрренират подставила под клинок согнутую в локте руку… нет, уже не руку, а покрытую стальной чешуёй когтистую лапу. Клинок отскочил, не причинив ей вреда. Стражник, кряжистый смуглый парень с косматой чёлкой, вновь замахнулся (он был фанатично предан Омфариоле, но быстро соображать не умел). Богиня перехватила и сжала лезвие, воцарившуюся на площади тишину разорвал противный скрежет сминаемого металла. Изуродованный меч упал на булыжник, лапа одним ударом разодрала горло служителя Омфариолы. И снова превратилась в изящную женскую руку с серебряными ногтями, вполне человеческую.
Нэрренират повернулась к другим стражникам и жрице в белом. Те только сейчас начали понимать, что происходит нечто неподконтрольное им, непредусмотренное. Но это запоздалое понимание не могло их спасти. Чудовищная сила швырнула всех четверых на стену ближайшего дома, расплющив тела всмятку. В этот раз богиня даже пальцем не шевельнула.
— Это Нэрренират! — пытаясь остановить тыльной стороной ладони текущую из носа кровь, крикнула Эвса. — Нэрренират к нам вернулась!
— Я вернулась, — подтвердила богиня.
Зазвенели распадающиеся цепи, на несколько секунд людей окутал мерцающий лиловый туман — а когда он рассеялся, на их телах не осталось ни ран, ни следов от калёного железа. Собранные здесь мужчины и женщины выглядели сильно истощёнными, их одежда истрепалась до состояния лохмотьев, но все они радостно улыбались и с энтузиазмом приветствовали свою богиню.
— До Омфариолы, наверно, уже дошло, что ты в Панадаре, — подойдя к Нэрренират, тихо заметил Шертон.
— Пока нет. Я заэкранировала этот кусок пространства.
В той стороне, где вставала над крышами белая гора Верхнего Города, в небе сверкнула вспышка — и возникло лицо Омфариолы.
— Люди, чаша моего терпения до краёв переполнилась зловонной жёлчью ваших грехов! — звонко провозгласила “светлая” богиня. — Трепещите же, ибо гневом прорастает моя великая скорбь! Грядёт час возмездия!
Шертон решил, что экранировка Нэрренират, видно, не так надёжна, как она хвастает, но потом понял: все в порядке. Омфариола до сих пор не ведает, что на узурпированную территорию проник неприятель. Её речь обращена к смертному населению Панадара.
— Люди, предаваясь грехам, вы все вокруг себя загадили — и землю, и небо, — а потому реку я вам в своём неизречённом милосердии: быть моему праведному гневу, быть вашему концу, быть вихрям огня и боли, которые выжгут скверну из ваших ничтожных душонок! Только во мне жизнь, только во мне свет! Вне меня не ищите ни жизни, ни света! Я реку, люди Панадара: в своей бесконечной любви к вам, ничтожным и недостойным, неумным и неприлежным, сотрясу я без снисхождения эту землю, вашу мерзостную обитель!
— Каков стиль! — ухмыльнулась Нэрренират. — Вот за это её и прозвали Чокнутой.
— Люди, я добра, милосердна и непостижима для ваших жалких умишек! Обрушу я на ваши жилища огненный дождь, раздавлю своей пятой ваши города, истреблю вас, как пожирающих тучную пашню зловредных насекомых! Не следовали вы моим заветам, а иные из вас предавались самому тяжкому из грехов — подвергали сомнению истинность моих поучений! И за то я вас покараю! Истёк ваш последний час! Восславьте же моё милосердие, люди!
Пока Омфариола говорила, цвет неба менялся, сиреневое постепенно перетекало в багровое. Солнце померкло, стало пепельно-бледным. Кое-где в небе заплясали призрачные язычки пламени.
— Она уже начинает! — схватив Шертона за руку, шепнула Роми.
Шертон повернулся к Нэрренират:
— Теперь только ты можешь её остановить.
— Могу. — Лиловые глаза, вроде бы человеческие, но с вертикальными зрачками, слегка прищурились. — А ведь ты знал об этом? Из-за этого ты и вернулся за мной в Суаму?
Он промолчал.
— Наступил конец света, люди Панадара! — купаясь в золотом сиянии посреди страшного, пустого, умирающего неба, счастливо объявила Омфариола. — Ради своего очищения умрёте вы в адских муках, молитесь же мне, пока можете!
— Омфариола, ты зарвалась! — Более низкий, в диапазоне контральто, голос Нэрренират прозвучал столь же громко, и его тоже услыхали все. — Хочешь в своём неизречённом милосердии всех тут покалечить и опутать заклятьями? Лучше я тебе, Чокнутая, сейчас персональный конец света устрою!
В повисшее над крышами громадное лицо врезался сгусток пламени, оно исчезло в ослепительной вспышке. Небо снова стало сиреневым, солнце — ярким.
Нэрренират обернулась к своим людям:
— Те из вас, кто владеет магией, поставьте ментальный щит. Бирвот, присоединяйся к ним.
Она больше не была похожа на человека — лилово светящаяся, сотканная из одной лишь энергии фигура неопределённых очертаний. Над площадью пронёсся порыв горячего ветра. С хрустом лопались оконные стекла, кустарник пригибался к земле. Жители окрестных домов, вышедшие на улицу, когда Омфариола начала говорить, прижимались к стенам, хватались за колонны.
На крыше одной из построек тощий рыжий зильд цеплялся за лепной карниз. Померещилось Шертону — или Нэрренират, перед тем как исчезнуть, покосилась в его сторону и чуть слышно пробормотала: “Потом поймаю…”?
Новый шквал. Мимо протащило сорванную с петель дверь, скребущую о булыжник.
— Ложитесь! — крикнул Шертон, увлекая за собой Роми.
Небо то вспыхивало от горизонта до горизонта лиловым огнём, то выцветало. Вздрагивала земля. Порой воздух становился невыносимо горячим и плотным, порой обжигающе холодным. Сама реальность начинала трещать по швам. Роми прижалась к Шертону, а он пытался прикрыть её своим телом от камней и хлещущих пылевых вихрей и думал: если они сейчас погибнут, это будет всего лишь очередная смерть, без порабощающего заклятья Омфариолы. Плохо, но не страшно.
Драка все продолжалась, и он начал бояться за Нэрренират: слишком долго та пробыла в мире-ловушке с заблокированными способностями, вдруг не выдержит? Он не мог ей помочь, он мог только желать ей победы.
Пошёл секущий ледяной град, через минуту прекратившийся. В воздухе плавали сгустки мутного огня.
— Арс, — позвала Роми, повернув к нему перемазанное пылью лицо, — я не хочу тебя забыть, если мы умрём. Не хочу потерять память. Я хочу всегда быть с тобой.
— Мы обязательно найдём друг друга, благодаря Связующему Сердцу. — Он вспомнил, что так и не успел сказать ей об этом. — В Облачном мире я наложил на нас заклятье Связующего Сердца. Прости.
— Тогда мы встретимся. — Роми прижалась к нему теснее. — И мы все равно вспомним друг друга!
Шертон прильнул к её прохладным нежным губам.
Физические катаклизмы прекратились, однако битва не закончилась. Короткое затишье — и на людей обрушился поток стремительно чередующихся смутных образов. Там были живые существа, пейзажи, постройки, машины, пространства, много чего ещё… И все это тягостно-знакомое, вызывающее в душе отклик — печаль, страх, тоску, сожаление, безнадёжность, боль.
Потоков было два. Нацеленные друг на друга, они сталкивались, сплетались, как две змеи, а людям доставалось лишь рикошетом — но и этого рикошета сполна хватит, чтобы сойти с ума. Шертон понял, зачем нужен ментальный щит. И ещё он понял, что эти ускользающие неясные образы обладают гораздо большей убойной силой, чем все, использованное богинями до сих пор. Если Нэрренират может помочь его мысленная поддержка, пусть она её получит…
Ощущение сдавливающей горло тоски отступило. Ураганный ветер стих, земля перестала дрожать. Было жарко, но не горячо. В сиреневом небе весело сияло полуденное солнце.
— Великая Нэрренират выбросила Омфариолу из Панадара в междумирье! — объяснила Эвса, верховная жрица храма Нэрренират на площади Зовущего Тумана. — Можно убрать щит.
Люди поднимались на ноги. Свежие синяки не мешали радоваться благополучному исходу. Рыжий зильд, чудом уцелевший, в течение всего сражения так и просидевший на карнизе, встряхнулся и сиганул на соседнюю крышу.
— Арс, она скоро вернётся, — потирая ушибленное плечо, прошептала Роми. — Если мы примем её предложение, она всегда будет нами командовать, она ведь богиня!
— Тогда у нас времени в обрез.
Отперев заднюю дверцу машины, Шертон вытащил багаж Бирвота, Лаймо и Паселея.
— Ребята, мы с вами прощаемся. Вот ваши вещи и ваша доля золота. Лаймо, извини, что забираем машину, нам без неё никак.
— Так она же все равно не моя. — Лаймо хлопал глазами, он ещё не полностью пришёл в себя. — А вы куда?
— Удачи тебе, Лаймо, — улыбнулась Роми.
Машина с облупившейся эмблемой Департамента Налогов и Сборов поднялась в небо, отбросив на усыпанный мусором булыжник овальную тень, и исчезла в сиреневой бездне.
— Куда это они? — удивился Бирвот.
— Не куда, а от кого, — поправил Лаймо, сообразивший, что к чему.
— Я могу смотреть на ваше солнце! — осознал вдруг маг Облачного мира. — И глаза совсем не болят… Красивый мир.
— Разве ж бывает где-нибудь столько света зараз? — оглядываясь по сторонам, пробормотал Паселей.
Эффектная радужно-лиловая вспышка — и перед людьми предстала Нэрренират.
— Все-таки я её отдубасила! И за эстакаду, и за остальное… Вы бы видели, как я врезала ей напоследок энергетическим лучом! — Богиня приложилась к бутылке тёмного гранёного стекла, которая возникла из ниоткуда прямо у неё в руке. — Вот это была драка! А когда мы вывалились в междумирье, налетели все, кого она повышибала из Панадара. Они там до сих пор лупят Чокнутую.
— Мы славим тебя, великая! — опустившись на колени, крикнула Эвса.
Другие служители Нэрренират и люди, смотревшие на них с прилегающих к площади улиц, последовали её примеру.
На удлинённом треугольном лице светились огромные лиловые глаза. Блестящие чёрные волосы ниспадали до пояса. Левую грудь скрывала мерцающая газовая накидка, закреплённая на одном плече, правая, с посеребрённым соском, была обнажена. Единственное украшение — серебряный обруч с сияющим аметистом на лбу.
Шертон смотрел на неё молча, охваченный невольным, но мощным, до мурашек по спине, восхищением. Он мог бы смело поклясться, что видит перед собой самое прекрасное среди всех ныне живущих человеческое существо… Только это было не человеческое существо, а Нэрренират. Остальные испытывали похожие чувства.
— Кто вы, госпожа? — сипло вымолвил Паселей.
— Мы знакомы, Паселей. Помнишь, как ты кормил меня сахаром в суамском зверинце?
— Сахаром?.. Вас?..
Шертон испугался, что старика хватит удар, но потом сообразил, что Нэрренират этого не допустит.
— Бирвот, я прощупала твою память. С ней не так плохо, как я опасалась. Кое в чем я смогу тебе помочь, однако это потребует времени.
— Благодарю вас, великая, — наклонил голову маг. Судорожным рывком расстегнув последнюю пряжку страховочного ремня, Лаймо сполз с кресла и упал на колени:
— Все мы чтим вас, великая!
— Встань, — усмехнулась богиня. — Давай пока без формальностей. Наконец-то мы выбрались из задницы, и теперь можно напиться до посинения!
Эта фраза разрушила очарование, но не полностью. Лёгкое ощущение эстетического шока все равно присутствовало.
В руке у Нэрренират появился хрустальный кубок. Одним махом осушив его, богиня пояснила:
— Апенойское двухсотлетней выдержки. Заказывайте, угощаю!
— То же самое, — сказал Шертон.
Бирвот попросил элимского, которое он попробовал в прошлый раз в гостинице у Тиборы, Паселей — “какого-нибудь доброго пива”, Лаймо — “что-нибудь некрепкое” (он боялся, что его развезёт на глазах у Нэрренират, он-то ведь не бог!).
— Ты, Роми?
— Если можно, золотое идонийское, — тихо отозвалась Роми. — Или лучше горячий шоколад…
Перед ней появился бокал с десертным виноградным вином золотистого оттенка и чашка шоколада. Опустив глаза, Роми поочерёдно делала глоток то из бокала, то из чашки. Шертон заметил, вскользь на неё посматривая, что волосы у неё чистые, как будто она недавно вымыла голову, и на одежде никаких пятен засохшей крови. Умирала она или нет? Сама вряд ли вспомнит, во время перехода она была без сознания, а у богини спрашивать бесполезно — не скажет.
Ещё Шертон отметил, что на левом запястье у Роми по-прежнему чернеет изящно нарисованный стилизованный цветок. Свой Знак Нэрренират не убрала, это наводило на размышления… Он старался не налегать на апенойское. Хоть и тянет выпить после такой передряги, сейчас ему лучше оставаться трезвым.
— Что вы все притихли? — оглядев их, спросила Нэрренират. — Разве что-то изменилось? Роми, может, ты мне ответишь?
— Вы сейчас совсем другая… — еле слышно произнесла Роми.
— Тело другое, а я та же самая! Или для вас, теряющих память, нет ничего важнее тела? Я могу создать любой облик, и это все равно буду я.
Богиня превратилась в точное подобие Роми. Девушка в кресле сдавленно ахнула. В следующий миг вместо Роми перед людьми предстал Титус, в рясе афария, но без багрового рубца на щеке, с гладким загорелым лицом. Шертон. На сей раз оригинал не выказал шоковой реакции — он нечасто смотрелся в зеркало, так что узнал себя с некоторой задержкой. Лаймо — с карикатурно-испуганной физиономией (настоящий Лаймо вытянул шею, изумлённо рассматривая копию). Красноглазый демон с торчащими из-под верхней губы клыками и чёрными кожистыми крыльями за спиной. Печальный, болезненно-хрупкий панадарский император в парадном облачении.
Превращения происходили очень быстро, никто не успевал заметить, как Нэрренират это делает. Доля секунды — и вместо императора около переборки опять сидит черноволосая женщина с лиловыми глазами.
— Тела — это всего лишь наши наружные оболочки. — Она отпила из бокала. — Вы привыкли видеть во мне животное и поэтому не знаете, как вести себя теперь? Ну, пусть кто-нибудь попробует доказать, что у смертных не косное мышление! Лаймо, ты что-то хочешь сказать?
— Я чтил вас, великая, даже пока вы были животным, — пробормотал Лаймо. — И другие тоже… То есть пока вы не были, а считались животным. по внешним признакам… — Он с возрастающим ужасом понял, что запутался.
— Лучше выпей и расслабься, — посоветовала Нэрренират. — Тебе это не повредит. Роми, понравился шоколад?
— Да, великая, спасибо, — на этот раз она обратилась к богине как положено.
— Это оригинальный рецепт, мой собственный. Вот интересно, ты всегда заранее знаешь, что тебе понравится, а что нет?
— Конечно, не всегда, — удивилась Роми.
Лаймо хотел наступить ей на ногу, но не успел и вдобавок встретил насмешливый взгляд Нэрренират. Растерявшись и струсив, он сделал вид, что собирался пнуть камешек, заброшенный ветром в кабину во время старта.
— Прекрасно. — Богиня прислонилась к переборке, которая под её спиной прогнулась, словно мягкая спинка дивана. — Я приглашаю тебя к себе в гости, в Этинэррию. Ты слыхала о ней? Это мой собственный мир, туда никто не может проникнуть без моего позволения. Отдохнёшь, и потом мы посмотрим, что тебе нравится, а что не нравится…
— Вы же дали слово! — обеими руками вцепившись в подлокотник кресла, прошептала Роми. — Тогда, в зверинце…
— Правильно, я дала слово, что не сделаю с тобой ничего такого, что тебе не понравится. Я не собираюсь его нарушать.
— Ей не понравится, если ты силой утащишь её в Этинэррию, — вмешался Шертон (такой поворот его не удивил, он ждал от Нэрренират чего-нибудь в этом роде).
— Я просто пригласила её в гости, Шертон. Так будет лучше. Разве ты защитил её в Чадне? Я не умаляю твоих достоинств, но даже такой воин, как ты, иногда может проиграть. В Этинэррии Ицналуан до неё не доберётся, у меня там такие охранные заклятья — ни одна сволочь не взломает.
Да, он не смог защитить Роми в Чадне… Богиня ударила по больному месту.
— Мне не понравится жить в Этинэррии! — Роми волновалась, но говорила решительно. — И почему вы оставили у меня на руке этот Знак?!
— Смотри на это, как на подарок. Пока ты обмечена Знаком, никто из других богов не может предъявить на тебя права. Кроме того, в любом из моих храмов ты всегда получишь еду, кров и защиту, если покажешь Знак жрецам. Оцени, насколько это удобно.
Роми молчала, напряжённо стиснув пальцы. Чашка с остатками остывшего шоколада и пустой прозрачный бокал неподвижно висели в воздухе чуть левее, будто их поддерживала незримая опора.
— Ты не пожалеешь, если отправишься со мной в Этинэррию. Ты хочешь побольше узнать об устройстве мира, о богах, о Создателе Миров, о своём прошлом, верно? В этом нет ничего невозможного. Тебе совсем не обязательно оставаться теряющей память… Хорошенько подумай, я нечасто делаю смертным такие предложения.
Шертон видел, как вспыхнули тёмные с золотыми крапинками глаза Роми. Нэрренират знала, кого на что покупать. Он хотел, чтобы Роми была в безопасности, а Роми хотела узнать тайны мироздания… Посмотрев на него, девушка повернулась к богине и отрезала:
— Нет.
— Почему? — Нэрренират тоже взглянула на Шертона. — Я знаю, вы любите друг друга, но разве я требую, чтобы вы расстались? Всегда можно найти компромиссный вариант… Как вы отнесётесь к идее любви втроём?
Шертон от неожиданности слегка растерялся, а Роми растерялась не слегка — её бледное после Облачного мира лицо залила краска, ресницы испуганно дрогнули.
Нэрренират улыбнулась:
— В этом облике я нравлюсь вам обоим, так что же вас пугает?
— Великая, не стоит ли нам вначале заглянуть в Панадар? — невпопад возразил Шертон (главное — выручить Роми, совсем смутившуюся, готовую расплакаться). — Мы слишком долго отсутствовали…
— Стоит, — после секундной паузы согласилась Нэрренират. — Кто-то в Панадаре ко мне взывает… Кто-то из моих! Да что за дерьмо у них там случилось?
Это не имело ничего общего с обычным переходом из междумирья в трехмерный мир. Никто не успел опомниться — а за иллюминаторами вместо туманной пустоты появилось сиреневое небо, залитая полуденным солнцем пыльная площадь, здания с обветшалыми портиками, живописно раскрашенными под мрамор. Нижний Город. Панадар до сих пор существует. Они успели.
— Кто испакостил мою эстакаду?! — прошипела Нэрренират.
Нижняя часть эстакады виднелась за левым иллюминатором, в просвете между строеньицем с обшарпанной колоннадой и кустами жасмина. Её вдоль и поперёк покрывали корявые надписи (особенно выделялась одна: “Поклонники лжебогов, убирайтесь из Панадара!”), какая-то засохшая гадость, неопределённого цвета пятна, грязные потёки.
Глаза Нэрренират сузились, в них вспыхнуло яростное лиловое пламя. Боги очень не любят, когда кто-то портит их творения!
В следующий миг богиня уже стояла снаружи, около машины. Шертон открыл дверцу, люди друг за другом тоже выбрались на площадь, в полуденную жару и духоту, напоённую ароматом цветущего жасмина.
— Что они делают? — оглянувшись, возмутилась Роми. — По закону с рабами нельзя обращаться так жестоко!
Группа измученных мужчин и женщин в кандалах вручную растаскивала сложенный из светлого ракушечника обветшалый фонтан. Их волосы свалялись в колтуны, кожу покрывали струпья, синяки, ссадины, кровоточащие рубцы. На лбу у каждого багровело клеймо, выжженное калёным железом. Буква “Н”.
Вокруг прохаживались стражники, время от времени тот или другой хлестал кого-нибудь бичом.
— Покайтесь, глупые! — звучным умиротворённо-ласковым голосом призывала девушка в белых одеждах, стоявшая под сенью кустарника. — Все мы — ничтожные букашки, не смеющие роптать на свою участь, все мы — заблудшие рабы доброй Омфариолы! Признайте это — и получите послабление!
Застыв, Нэрренират молча взирала на эту сцену. Пыльный ветер слегка шевелил её полупрозрачную искрящуюся накидку. Ни пленники, ни охрана почему-то в упор не видели богиню.
Женщина с тёмным от грязи и размазанной под носом крови лицом пошатнулась и выронила камень. Стражник лениво ткнул её носком ботинка под колено, она упала на четвереньки.
— Покайся, Эвса! — с подчёркнутым состраданием обратилась к ней девушка в белом. — Ведь это делается для твоей же пользы, ради твоего исправления! Признай, что ты, как и мы все, несмышлёная раба светлой Омфариолы!
— Нет, — пытаясь встать на ноги, прохрипела Эвса. — Я поклоняюсь Нэрренират, но я ничья не раба…
Стражник вытянул её бичом вдоль спины, она издала глухой стон.
— Тебя наказывают для твоего же блага, глупая! Ты должна поблагодарить за это Омфариолу!
— Этот мудак бьёт мою верховную жрицу, — сквозь зубы процедила Нэрренират. — Эй, что здесь происходит?
Словно некая завеса соскользнула с глаз людей на площади — они вдруг увидали и богиню, и её спутников, и помятую машину Департамента Налогов и Сборов. Пока все глазели на появившуюся из ниоткуда компанию, бич вырвался из руки стражника, избивавшего Эвсу, захлестнулся вокруг его горла тугой петлёй. Стражник зашатался, выпучив глаза, судорожно разинул рот. Ноги подкосились, он рухнул на землю и через минуту затих.
— Колдовство! — гневно крикнула жрица Омфариолы. — Запрещённое колдовство! Кто из вас это сделал?
— Я. — Нэрренират усмехнулась.
— Ты убила верного служителя доброй Омфариолы! — указав на неё пальцем, строго произнесла девушка. — Не спеши радоваться, наша светлая госпожа воскресит его в новом теле для нового самоотверженного служения! Твоя вторая вина много хуже — ты колдуешь, а великая Омфариола запретила людям творить всякое колдовство! Люди должны научиться сознавать свою малость и своё ничтожество!
— Слыхали? — Нэрренират оглянулась. — Видно, у Омфариолы проблемы… Те из нас, кто по-настоящему в силе, не стремятся ограничивать способности теряющих память. Раз Омфариола до этого докатилась, у неё должна быть на то причина!
— Всякая магия для людей греховна и недозволена, — убеждённо заявила девушка в белом. — Ты будешь наказана, ведьма. Возьмите её!
К Нэрренират двинулись два стражника. Богиня схватила первого за шиворот и отбросила в сторону. Пролетев с дюжину ярдов, тот рухнул на кучу битого ракушечника. В толпе пленников раздались злорадные возгласы.
Второй вытащил меч из ножен на боку. Не пытаясь увернуться, Нэрренират подставила под клинок согнутую в локте руку… нет, уже не руку, а покрытую стальной чешуёй когтистую лапу. Клинок отскочил, не причинив ей вреда. Стражник, кряжистый смуглый парень с косматой чёлкой, вновь замахнулся (он был фанатично предан Омфариоле, но быстро соображать не умел). Богиня перехватила и сжала лезвие, воцарившуюся на площади тишину разорвал противный скрежет сминаемого металла. Изуродованный меч упал на булыжник, лапа одним ударом разодрала горло служителя Омфариолы. И снова превратилась в изящную женскую руку с серебряными ногтями, вполне человеческую.
Нэрренират повернулась к другим стражникам и жрице в белом. Те только сейчас начали понимать, что происходит нечто неподконтрольное им, непредусмотренное. Но это запоздалое понимание не могло их спасти. Чудовищная сила швырнула всех четверых на стену ближайшего дома, расплющив тела всмятку. В этот раз богиня даже пальцем не шевельнула.
— Это Нэрренират! — пытаясь остановить тыльной стороной ладони текущую из носа кровь, крикнула Эвса. — Нэрренират к нам вернулась!
— Я вернулась, — подтвердила богиня.
Зазвенели распадающиеся цепи, на несколько секунд людей окутал мерцающий лиловый туман — а когда он рассеялся, на их телах не осталось ни ран, ни следов от калёного железа. Собранные здесь мужчины и женщины выглядели сильно истощёнными, их одежда истрепалась до состояния лохмотьев, но все они радостно улыбались и с энтузиазмом приветствовали свою богиню.
— До Омфариолы, наверно, уже дошло, что ты в Панадаре, — подойдя к Нэрренират, тихо заметил Шертон.
— Пока нет. Я заэкранировала этот кусок пространства.
В той стороне, где вставала над крышами белая гора Верхнего Города, в небе сверкнула вспышка — и возникло лицо Омфариолы.
— Люди, чаша моего терпения до краёв переполнилась зловонной жёлчью ваших грехов! — звонко провозгласила “светлая” богиня. — Трепещите же, ибо гневом прорастает моя великая скорбь! Грядёт час возмездия!
Шертон решил, что экранировка Нэрренират, видно, не так надёжна, как она хвастает, но потом понял: все в порядке. Омфариола до сих пор не ведает, что на узурпированную территорию проник неприятель. Её речь обращена к смертному населению Панадара.
— Люди, предаваясь грехам, вы все вокруг себя загадили — и землю, и небо, — а потому реку я вам в своём неизречённом милосердии: быть моему праведному гневу, быть вашему концу, быть вихрям огня и боли, которые выжгут скверну из ваших ничтожных душонок! Только во мне жизнь, только во мне свет! Вне меня не ищите ни жизни, ни света! Я реку, люди Панадара: в своей бесконечной любви к вам, ничтожным и недостойным, неумным и неприлежным, сотрясу я без снисхождения эту землю, вашу мерзостную обитель!
— Каков стиль! — ухмыльнулась Нэрренират. — Вот за это её и прозвали Чокнутой.
— Люди, я добра, милосердна и непостижима для ваших жалких умишек! Обрушу я на ваши жилища огненный дождь, раздавлю своей пятой ваши города, истреблю вас, как пожирающих тучную пашню зловредных насекомых! Не следовали вы моим заветам, а иные из вас предавались самому тяжкому из грехов — подвергали сомнению истинность моих поучений! И за то я вас покараю! Истёк ваш последний час! Восславьте же моё милосердие, люди!
Пока Омфариола говорила, цвет неба менялся, сиреневое постепенно перетекало в багровое. Солнце померкло, стало пепельно-бледным. Кое-где в небе заплясали призрачные язычки пламени.
— Она уже начинает! — схватив Шертона за руку, шепнула Роми.
Шертон повернулся к Нэрренират:
— Теперь только ты можешь её остановить.
— Могу. — Лиловые глаза, вроде бы человеческие, но с вертикальными зрачками, слегка прищурились. — А ведь ты знал об этом? Из-за этого ты и вернулся за мной в Суаму?
Он промолчал.
— Наступил конец света, люди Панадара! — купаясь в золотом сиянии посреди страшного, пустого, умирающего неба, счастливо объявила Омфариола. — Ради своего очищения умрёте вы в адских муках, молитесь же мне, пока можете!
— Омфариола, ты зарвалась! — Более низкий, в диапазоне контральто, голос Нэрренират прозвучал столь же громко, и его тоже услыхали все. — Хочешь в своём неизречённом милосердии всех тут покалечить и опутать заклятьями? Лучше я тебе, Чокнутая, сейчас персональный конец света устрою!
В повисшее над крышами громадное лицо врезался сгусток пламени, оно исчезло в ослепительной вспышке. Небо снова стало сиреневым, солнце — ярким.
Нэрренират обернулась к своим людям:
— Те из вас, кто владеет магией, поставьте ментальный щит. Бирвот, присоединяйся к ним.
Она больше не была похожа на человека — лилово светящаяся, сотканная из одной лишь энергии фигура неопределённых очертаний. Над площадью пронёсся порыв горячего ветра. С хрустом лопались оконные стекла, кустарник пригибался к земле. Жители окрестных домов, вышедшие на улицу, когда Омфариола начала говорить, прижимались к стенам, хватались за колонны.
На крыше одной из построек тощий рыжий зильд цеплялся за лепной карниз. Померещилось Шертону — или Нэрренират, перед тем как исчезнуть, покосилась в его сторону и чуть слышно пробормотала: “Потом поймаю…”?
Новый шквал. Мимо протащило сорванную с петель дверь, скребущую о булыжник.
— Ложитесь! — крикнул Шертон, увлекая за собой Роми.
Небо то вспыхивало от горизонта до горизонта лиловым огнём, то выцветало. Вздрагивала земля. Порой воздух становился невыносимо горячим и плотным, порой обжигающе холодным. Сама реальность начинала трещать по швам. Роми прижалась к Шертону, а он пытался прикрыть её своим телом от камней и хлещущих пылевых вихрей и думал: если они сейчас погибнут, это будет всего лишь очередная смерть, без порабощающего заклятья Омфариолы. Плохо, но не страшно.
Драка все продолжалась, и он начал бояться за Нэрренират: слишком долго та пробыла в мире-ловушке с заблокированными способностями, вдруг не выдержит? Он не мог ей помочь, он мог только желать ей победы.
Пошёл секущий ледяной град, через минуту прекратившийся. В воздухе плавали сгустки мутного огня.
— Арс, — позвала Роми, повернув к нему перемазанное пылью лицо, — я не хочу тебя забыть, если мы умрём. Не хочу потерять память. Я хочу всегда быть с тобой.
— Мы обязательно найдём друг друга, благодаря Связующему Сердцу. — Он вспомнил, что так и не успел сказать ей об этом. — В Облачном мире я наложил на нас заклятье Связующего Сердца. Прости.
— Тогда мы встретимся. — Роми прижалась к нему теснее. — И мы все равно вспомним друг друга!
Шертон прильнул к её прохладным нежным губам.
Физические катаклизмы прекратились, однако битва не закончилась. Короткое затишье — и на людей обрушился поток стремительно чередующихся смутных образов. Там были живые существа, пейзажи, постройки, машины, пространства, много чего ещё… И все это тягостно-знакомое, вызывающее в душе отклик — печаль, страх, тоску, сожаление, безнадёжность, боль.
Потоков было два. Нацеленные друг на друга, они сталкивались, сплетались, как две змеи, а людям доставалось лишь рикошетом — но и этого рикошета сполна хватит, чтобы сойти с ума. Шертон понял, зачем нужен ментальный щит. И ещё он понял, что эти ускользающие неясные образы обладают гораздо большей убойной силой, чем все, использованное богинями до сих пор. Если Нэрренират может помочь его мысленная поддержка, пусть она её получит…
Ощущение сдавливающей горло тоски отступило. Ураганный ветер стих, земля перестала дрожать. Было жарко, но не горячо. В сиреневом небе весело сияло полуденное солнце.
— Великая Нэрренират выбросила Омфариолу из Панадара в междумирье! — объяснила Эвса, верховная жрица храма Нэрренират на площади Зовущего Тумана. — Можно убрать щит.
Люди поднимались на ноги. Свежие синяки не мешали радоваться благополучному исходу. Рыжий зильд, чудом уцелевший, в течение всего сражения так и просидевший на карнизе, встряхнулся и сиганул на соседнюю крышу.
— Арс, она скоро вернётся, — потирая ушибленное плечо, прошептала Роми. — Если мы примем её предложение, она всегда будет нами командовать, она ведь богиня!
— Тогда у нас времени в обрез.
Отперев заднюю дверцу машины, Шертон вытащил багаж Бирвота, Лаймо и Паселея.
— Ребята, мы с вами прощаемся. Вот ваши вещи и ваша доля золота. Лаймо, извини, что забираем машину, нам без неё никак.
— Так она же все равно не моя. — Лаймо хлопал глазами, он ещё не полностью пришёл в себя. — А вы куда?
— Удачи тебе, Лаймо, — улыбнулась Роми.
Машина с облупившейся эмблемой Департамента Налогов и Сборов поднялась в небо, отбросив на усыпанный мусором булыжник овальную тень, и исчезла в сиреневой бездне.
— Куда это они? — удивился Бирвот.
— Не куда, а от кого, — поправил Лаймо, сообразивший, что к чему.
— Я могу смотреть на ваше солнце! — осознал вдруг маг Облачного мира. — И глаза совсем не болят… Красивый мир.
— Разве ж бывает где-нибудь столько света зараз? — оглядываясь по сторонам, пробормотал Паселей.
Эффектная радужно-лиловая вспышка — и перед людьми предстала Нэрренират.
— Все-таки я её отдубасила! И за эстакаду, и за остальное… Вы бы видели, как я врезала ей напоследок энергетическим лучом! — Богиня приложилась к бутылке тёмного гранёного стекла, которая возникла из ниоткуда прямо у неё в руке. — Вот это была драка! А когда мы вывалились в междумирье, налетели все, кого она повышибала из Панадара. Они там до сих пор лупят Чокнутую.
— Мы славим тебя, великая! — опустившись на колени, крикнула Эвса.
Другие служители Нэрренират и люди, смотревшие на них с прилегающих к площади улиц, последовали её примеру.