Страница:
— Виктор Петрович… — протянул дядя Сева, размышляя и скребя седую щетину толстыми ногтями. — Хм. Это ж Витька-кинокрут… Экма! Брешут, поганцы! Он бы никогда себя по отчеству не назвал… — И громко крикнул, подойдя к окну: — Иду, иду, крохоборы полуношные!
Рысцов, натягивая брюки, лихорадочно соображал. Это наверняка прихвостни Больбинской выпасли его. Но как?! Неужто от самой Москвы за ним следовали? Почему же в таком случае не взяли сразу? Знали, что к сыну едет? Хотели в два горла пожрать, суки?..
Ёлки-моталки, да какая теперь к черту разница! Нужно скорее думать, что делать. Спрятаться? Они Серёжку заберут. Не пойдёт… Может, вместе с ним схорониться? Нет, нельзя рисковать пацаном…
Какого хрена он заявился сюда?! Ведь допускал возможность, что «хвост» все-таки за ним будет, и все равно припёрся! Упрямый и эгоистичный баран! Теперь, кроме своей жопы, ещё и сына подставил под удар. Не говоря уж о стариках… Вот чудила…
Но меж тем остаётся лишь один выход: уходить. Брать Серёжку и бежать… Сломя голову!
— Дядь Сев, можно выйти на дорогу через огороды? — шёпотом спросил Валера, выскакивая в сени и проверяя деньги в карманах плаща.
— Дык… Можно-то, может, и можно. А там куды подашься?
— Попробую на перекладных вернуться в Москву…
— Чегой-то ты натворил, окаянный?
Рысцов рассеянно посмотрел на опухшее от сна лицо дяди Севы и ответил:
— Слишком часто ложился спать с не до конца закрытыми глазами…
Старик удивлённо крякнул и переломил двустволку, убеждаясь в её боеспособности. Дозор уже задыхался от собственного завывания, а неизвестные гости принялись колотить в калитку с удвоенной силой.
— Кто там буянит? — сонно поинтересовалась Нина Васильевна, высовывая голову из спальни.
— Иди дрыхнить! Не твоё дело! — сердито рявкнул на неё дядя Сева. Повернулся к Валере: — Галоши хоть одень на свои… тапки… Серго будить будешь?
— Я его с собой возьму…
— Сдурел, что ли…
Не обращая внимания на возмущение старика, Рысцов растолкал сына и помог ему натянуть рубашку, трико, ватные брюки, свитер и тёплый тулуп. Перед глазами то и дело проплывал мираж окровавленной ванны в отёле…
— Эк! Да чтоть вытворяешь-то! Парубка куды потащил?! — Дядя Сева встал на пороге и упёр кулак в бок.
— Они его заберут, понимаешь? — чётко сказал Валера, натягивая на коротко стриженную голову мальчишки ушанку. — Слушай внимательно: мы уйдём задними дворами, а ты, если что про меня или сына спросят, ничего не говори. Понял? Ни слова. И бабе втолкуй! Иначе худо вам придётся! Знать не знаешь, ведать не ведаешь. Понял?
Серёжка осоловело крутил головой, ничего пока не понимая спросонья. Это хорошо, пусть думает, что на рыбалку идём…
Дозор надрывался…
Дядя Сева отошёл с прохода, и в глазах его появилось что-то жестокое. Не свойственное этому ворчливому, но до крайности благодушном человеку.
— Вот что, Валерка, — сказал он, беря Рысцова за плечо. — Тама, за баней, свернёшь направо. И метров через пятнадцать увидишь гаражик этакий. Вот, держи ключ… И этот тоже — он от замка зажигания… Найдёшь в гараже «Урал», без люльки, правдать, но тебе оно и к лучшему таперича. Сразу не заводь, чтобы не застукали, а отведи огородами его метров на двести, тама и врубай тарантас. Авось протащишь по сугробам-то… Бензин в баке должен быть, но резина без шупов. Так что не лиходействуй шибко…
— Спасибо, дядь Сев… — Валера взял ключи и наспех обнял старика.
— Иди ужо. А я сейчас с гостями побалакаю по-мужичьи… — Дядя Сева, поудобней перехватил ружьё и хотел было направиться к воротам.
Рысцов остановил его. И тихо сказал, показывая взглядом на оружие:
— Не надо. Они убьют и тебя, и Нину Васильевну. Прошу тебя, не надо… Умоляю… Просто заговори им зубы, просто дай мне немного времени…
Старик ничего не ответил, но двустволку опустил дулом вниз и тяжело вздохнул. Унимая Дозора, потрепал пса по вздыбленной холке.
— Пойдём, Серёга! — Валера взял сына за рукавицу и потащил за дом.
Мальчишка за все утро не произнёс ни единого слова. Так страшно ему было лишь однажды, когда он смотрел на драку в прихожей… Дёргался свет, кричали соседи, неприятно пахло сигаретным дымом и ещё какой-то гадостью…
И мелькало что-то общее во взгляде отца в тот жуткий вечер и нынче. Серёжка не знал точно, как это называется, но оно больно холодило грудь изнутри.
Оно заставляло вспоминать о смерти.
КАДР ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ
Рысцов, натягивая брюки, лихорадочно соображал. Это наверняка прихвостни Больбинской выпасли его. Но как?! Неужто от самой Москвы за ним следовали? Почему же в таком случае не взяли сразу? Знали, что к сыну едет? Хотели в два горла пожрать, суки?..
Ёлки-моталки, да какая теперь к черту разница! Нужно скорее думать, что делать. Спрятаться? Они Серёжку заберут. Не пойдёт… Может, вместе с ним схорониться? Нет, нельзя рисковать пацаном…
Какого хрена он заявился сюда?! Ведь допускал возможность, что «хвост» все-таки за ним будет, и все равно припёрся! Упрямый и эгоистичный баран! Теперь, кроме своей жопы, ещё и сына подставил под удар. Не говоря уж о стариках… Вот чудила…
Но меж тем остаётся лишь один выход: уходить. Брать Серёжку и бежать… Сломя голову!
— Дядь Сев, можно выйти на дорогу через огороды? — шёпотом спросил Валера, выскакивая в сени и проверяя деньги в карманах плаща.
— Дык… Можно-то, может, и можно. А там куды подашься?
— Попробую на перекладных вернуться в Москву…
— Чегой-то ты натворил, окаянный?
Рысцов рассеянно посмотрел на опухшее от сна лицо дяди Севы и ответил:
— Слишком часто ложился спать с не до конца закрытыми глазами…
Старик удивлённо крякнул и переломил двустволку, убеждаясь в её боеспособности. Дозор уже задыхался от собственного завывания, а неизвестные гости принялись колотить в калитку с удвоенной силой.
— Кто там буянит? — сонно поинтересовалась Нина Васильевна, высовывая голову из спальни.
— Иди дрыхнить! Не твоё дело! — сердито рявкнул на неё дядя Сева. Повернулся к Валере: — Галоши хоть одень на свои… тапки… Серго будить будешь?
— Я его с собой возьму…
— Сдурел, что ли…
Не обращая внимания на возмущение старика, Рысцов растолкал сына и помог ему натянуть рубашку, трико, ватные брюки, свитер и тёплый тулуп. Перед глазами то и дело проплывал мираж окровавленной ванны в отёле…
— Эк! Да чтоть вытворяешь-то! Парубка куды потащил?! — Дядя Сева встал на пороге и упёр кулак в бок.
— Они его заберут, понимаешь? — чётко сказал Валера, натягивая на коротко стриженную голову мальчишки ушанку. — Слушай внимательно: мы уйдём задними дворами, а ты, если что про меня или сына спросят, ничего не говори. Понял? Ни слова. И бабе втолкуй! Иначе худо вам придётся! Знать не знаешь, ведать не ведаешь. Понял?
Серёжка осоловело крутил головой, ничего пока не понимая спросонья. Это хорошо, пусть думает, что на рыбалку идём…
Дозор надрывался…
Дядя Сева отошёл с прохода, и в глазах его появилось что-то жестокое. Не свойственное этому ворчливому, но до крайности благодушном человеку.
— Вот что, Валерка, — сказал он, беря Рысцова за плечо. — Тама, за баней, свернёшь направо. И метров через пятнадцать увидишь гаражик этакий. Вот, держи ключ… И этот тоже — он от замка зажигания… Найдёшь в гараже «Урал», без люльки, правдать, но тебе оно и к лучшему таперича. Сразу не заводь, чтобы не застукали, а отведи огородами его метров на двести, тама и врубай тарантас. Авось протащишь по сугробам-то… Бензин в баке должен быть, но резина без шупов. Так что не лиходействуй шибко…
— Спасибо, дядь Сев… — Валера взял ключи и наспех обнял старика.
— Иди ужо. А я сейчас с гостями побалакаю по-мужичьи… — Дядя Сева, поудобней перехватил ружьё и хотел было направиться к воротам.
Рысцов остановил его. И тихо сказал, показывая взглядом на оружие:
— Не надо. Они убьют и тебя, и Нину Васильевну. Прошу тебя, не надо… Умоляю… Просто заговори им зубы, просто дай мне немного времени…
Старик ничего не ответил, но двустволку опустил дулом вниз и тяжело вздохнул. Унимая Дозора, потрепал пса по вздыбленной холке.
— Пойдём, Серёга! — Валера взял сына за рукавицу и потащил за дом.
Мальчишка за все утро не произнёс ни единого слова. Так страшно ему было лишь однажды, когда он смотрел на драку в прихожей… Дёргался свет, кричали соседи, неприятно пахло сигаретным дымом и ещё какой-то гадостью…
И мелькало что-то общее во взгляде отца в тот жуткий вечер и нынче. Серёжка не знал точно, как это называется, но оно больно холодило грудь изнутри.
Оно заставляло вспоминать о смерти.
КАДР ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ
Беглецы
В космическом центре «Барнаул-3» отмечали присвоение очередного звания начальнику. Весь немногочисленный офицерский состав собрался за длинной батареей столов в кабинете новоявленного полковника и щедро заливал желудки различными напитками. В основном, конечно, бийской водкой. Лишь оператор Гена и инженер по гражданским навигационным системам Толик сидели за мониторами слежения в нижних техпомещениях и угрюмо проклинали про себя всю нашу планету и ближнее Приземелье.
Почему так несправедливо бывает? За какие прегрешения дежурство выпадает именно на тот вечер, когда начальнику накрутили звезду?!
Гена тупо таращился на передвижения светлых точек по монитору и покручивал ус. Наконец он не вынес удручающего молчания и предложил:
— Может, вмажем по маленькой? У нас с админами в систблоке сервака заначка всегда имеется. Там же кулеров полным-полно — бутылочка перманентно прохладненькая…
Толик отмахнулся и резонно заметил:
— Фигли пить, если все равно не напьёшься? Нет, бывает, бесспорно, что хочется выпить рюмашечку какой-нибудь благородной хренотени, посидеть на террасе в военном городке, на алтайский пейзаж поглядеть. Именно выпить для расслабления, а не нализываться в винторезный болид. Но сейчас явно не тот случай… Погодь-ка… Какая ещё заначка в серваке?
— М-да, — согласился усатый оператор, уходя от щекотливой темы. — Случай препоганый. Это ж надо было на смену попасть в такой день. Полкана дали. Они там все уже, наверное…
Его печальную речь прервал зуммер вызова из ЦУПа. Красная лампочка на завешанном непристойными фотографиями маршрутюзаторном рэке упрямо заморгала в такт жужжанию.
Толик с Геной удивлённо переглянулись.
Обычно из Управления звонили только в случае Учебной тревоги, если нужно было задействовать какие-нибудь системы наблюдения оборонных спутников. Но о таких мероприятиях личный состав оповещался заранее, и дежурный был готов отрапортовать по давно заученной наизусть формуле. Да и вахту несли в такие дни не эксперты по гражданским системам, военные операторы и инженеры. Ничего не поделаешь: в «Барнауле-3» приходилось уживаться и тем, и другим. Звания, кстати говоря, тоже были у обеих категорий специалистов. Чему удивляться — русские ведь и за космосом следят по очереди, то и дело пихаясь и переругиваясь возле окуляров телескопов…
Гена хмыкнул, пожал плечами и надавил кнопку громкой связи. Казённым голосом выдал:
— Дежурный оператор навигационных…
— Слышь, дежурный оператор, замолчи и слушай! — нагло перебил громкоговоритель, не заботясь о режущей ухо тавтологии. — Генерал Янулин говорит, говорю! Где подполковник Левинков?
— Уже полковник, товарищ генерал… — машинально поправил Гена, неестественно вывернув глаз на одеревеневшее лицо Толика. Было, между прочим, отчего деревенеть: сам Янулин! Директор ЦУПа.
— Да по мне — хоть прапор! — рявкнул генерал. От его голоса чуть не вылетела мембрана динамика. — Соедини-ка с ним, говорю!
Гена аж прикрыл ладонью рот, словно боялся ляпнуть чего-нибудь лишнего. Нужно было отмазывать старика Левинкова — если он сейчас спьяну перекинется парой слов с Янулиным, тогда не то что третьей звезды не видать, ещё и оставшиеся две снимут. Наконец оператор решительно крутанул ус и ответил:
— Товарищ генерал, соединить с товарищем полковником никак не могу по причине выхода из строя рации.
От такой беспомощной, нелепой лжи генерал даже на миг растерялся, и из динамика в течение нескольких каучуковых секунд раздавалось только лёгкое потрескивание помех. Потом Янулин опомнился и разразился такой тирадой, что Гена продемонстрировал на лице смену времён года. Правда, весна и лето ему откровенно не удались…
— Так, — успокоившись, сказал генерал. — С вашей алтайской шарагой я разберусь потом, говорю! А сейчас мне нужны картинки со спутников, говорю! Слышь? Вот координаты.
По монитору шустро пробежали строчки:
Lon 73.9824 W
Lat 40.7661 N
Lon 139.7796Е
Lat 35.6961 N
Lon 37.6300 E
Lat 55.7525 N
— Дежурный, слышь?
— Так точно. Подтверждаю получение координат.
— Возьми изображения с тех спутников, что ближе к перигею орбиты находятся. Увеличение — один три. Картинку передавай в динамическом режиме вот по этому адресу…
На экране мелькнули ещё несколько строк.
— Вас понял, — быстро колотя пальцами по клавишам, отчеканил Гена. — Адрес получил. Через минуту изображения будут в ЦУПе.
— Под трибунал всех отдам, мать вашу! Ясно говорю?.. — пообещал Янулин напоследок, и связь прервалась.
Не переставая долбить по клавишам, приятели коротко переговаривались:
— Космос 1151 эр бэ. Да уж… ясней некуда.
— Да. Вижу. Поворачивай на семь с половиной…
— Думаешь, снимут с нас погоны?
— Канал глючит. Проверь третий шлюз… Как бы погоны за шкуру не зацепились и не потянули за собой! Ладно хоть не выпили-таки!..
— Пакеты идут нормально. И трассировка обычная… Вот старику нашему точно пипец! Жалко, мужик неплохой, хоть и суровый… Через четвёртый надо пускать.
— Подожди! Выровнялся вроде. Но резервный держи на всякий случай. Интересно, зачем они у нас запрашивают эти картинки? Ведь могут же сами.
— Черт знает… Вдруг аппаратура полетела какая-нибудь? Контур спёкся, а запасный не успели пустить… Думаешь, в Главке одни гении башконогие сидят? Такие же люди, только с протекцией чьей-нибудь. А может, проверка сверху нагрянула — вот нас и дёрнули… Выведи на монитор.
— Ну-ка, что тут у нас?..
На экране замерцали очертания улиц, перпендикулярных друг другу.
— Смотри сюда. Двинь картинку чуть на северо-запад.
— Господи, что это за чертовщина?!
Оба уставились на монитор. После минуты молчаливого наблюдения Толик непонимающе посмотрел на Гену. Тихо почему-то спросил:
— Не пойму… Движется, что ли?
— Кажется, да.
— А скорость постоянная?
Гена подвёл курсор мышки к кромке перепада яркостей, щёлкнул. Потом нажал пару клавиш.
— Вроде постоянная. Низкая: примерно — один — полтора. Масштаб-то прикидываешь?
— Прикидываю. А что это за координаты? Я, честно говоря, не совсем представляю? Где-то в Северной Америке, в Европе и Азии… Правильно?
Гена вывел данные на экран и резко повернулся к Толику. Прошептал:
— Правильно… А если чуть точнее — это Нью-Йорк, Токио и…
Договорить он снова не успел. Раздался протяжный сигнал боевой тревоги…
Громоздкий «Урал» приходилось буквально проталкивать через некоторые сугробы. Громкие вскрики Нины Васильевны, характерный говор дяди Севы, сдержанные голоса визитёров и почти поэтический надрыв Дозора уже стихали позади, а Валера все не решался выкатить зелёный с проплешинами драндулет на дорогу, держась от просматриваемого пространства метрах в пяти.
Серёжка наконец не выдержал и разразился рёвом — больше от страха и молчаливой сосредоточенности отца, чем от трудностей преодоления снежных заносов. Это послужило сигналом. Голоса смолкли как по команде. Через несколько секунд раздался гулкий ружейный выстрел… Завизжала Нина Васильевна, гневно и старательно заматерился дядя Сева. Еле слышно хлопнула дверь калитки… Слава богу! Значит, стрелял старик все-таки в воздух, иначе бы эти сволочи его изрешетили.
Рысцов понял, что медлить больше нельзя. Он рывком вывернул руль вправо, чуть не уронив «Урал» на себя, и принялся толкать в горку, к стезе.
— Ну-ка, Серёга… подпих-хни сзади… немножко… — поднатужившись изо всех сил, прошептал Валера. — Потом поплачешь…
Пацан послушался только первой просьбы. Слезы продолжали упрямо катиться по щекам, но он упёрся в задний фонарь обеими ручонками и помогал катить двухколесное чудовище советской эпохи…
— И р-раз… Хорошо. И ещё…
Наконец. На дороге. Ключ, свет, масло, аккумулятор, бензошланг… Отлично.
Серёжка попытался было забраться на заднее сиденье, но Рысцов усадил его между собой и баком, одёрнув тулупчик под попой. Оглянулся. Из-за поворота, освещённая тусклым светом, который зажёгся во многих окошках после выстрела дяди Севы, выезжала «Тойота» с тонированными стёклами, скрипя колёсами по плохо разъезженному снегу. Именно та, которую он видел вчера на вокзале. Метров пятьдесят до гадов, не больше… На мгновение его спину свела судорога предчувствия, будто автоматная очередь уже неслась свинцовым резцом сзади.
— Папка, по-ехал-и… — запинаясь от утихающего рёва, проговорил Серёжка.
Валера саданул коченеющей в туфле ногой по стартерному рычагу. Недовольное фырчанье поршней, короткая сонная вспышка фары… Не берет… А мы — ещё разочек! Вот так! Мороз-то не шибко свирепый, должно же! Ну… Вот и взяло… Двигатель взревел, заставив вздрогнуть обоих. Отца и сына.
Беглецов…
Выжав сцепление и надавив носком левой ноги вниз, переключая на первую передачу, Рысцов крутанул ручку газа на себя. «Урал» взрыхлил задним колесом снежный покров чуть ли не до самого грунта и тронулся. Так… теперь подцепим вверх, пропустив один щелчок — вторая передача… Серёжка успокоился и теперь, щурясь от быстро высыхающих слез и ослепительного луча фары, прыгающего по редким заборчикам и деревьям, смотрел вперёд через ветровое стекло. Мальчишка прижался к бензобаку всем телом.
Подстраиваясь под натяжку тросика, подающего бензин в карбюратор, Валера газовал все сильнее, плавно разгоняя мотоцикл. За следующим поворотом оказался коварный мостик, с которого он чуть не слетел накануне вечером с пьяным дедком. Пришлось резко сбросить скорость и выключить дальний свет. Дальше дорога пошла и вовсе кочковатая, что дало беглецам небольшое преимущество — машина здесь оказалась менее маневренна, чем мотоцикл.
«Тойота» стала постепенно отставать.
Жаль, подумал Рысцов, что на шоссе они нас все равно догонят. А петлять по просёлочным барханам тоже нельзя бесконечно: с каждым пройденным метром, согласно теории вероятности, повышается шанс улететь юзом в кювет. Постараемся оторваться от них как можно сильнее, пока едем до Сасово. Там видно будет.
Что же эти уроды медлят, интересно? Они могли бы, по логике, уже давно его пристрелить. Даже в ночной темени пара длинных очередей крест-накрест достигла бы цели — тем более задний красный габарит так и так виден. Но огонь не открывают, стало быть, он нужен им живёхонький. Это очень хорошо… Но зачем, Кристина? Зачем тебе понадобился Валерий Рысцов? Обиделась на хмельные оскорбления и ванну с трупами? Не верю. Не такая ты мелочная, хоть характер твой вкупе с серьёзнейшими внутричерепными расстройствами и сдвигами очень подходит для изучения на консилиуме психоаналитиков… Но ты не мелочна.
Тогда — зачем?..
Следующая мысль тонко зажужжала в мозгу, отгоняя предыдущие: а что, если сейчас погасить свет, заглушить мотор, схватить Серёжку на руки и быстренько побежать в лес? Бред какой в голову лезет, это ж надо… Ну летом это ещё могло прокатить. Но зимой, при рыхлом, девственно ровном снеге… Ну и ну, подумать только — как находчиво! Все, отставить умные размышления.
Нужно сосредоточиться на дороге.
Через весь город они проехали по прямой пустынной улице минут за пять. Оторваться от погони не удалось — «Тойота» преследователей упорно держалась на хвосте, поэтому сворачивать в стороны не было смысла: только давать им лишние секунды. Вскоре спереди надвинулись выведенные светоотражающей краской буквы указателя. На Шацк — прямо. А там и до Рязани километров пятьдесят.
Прямо — так прямо…
Какого черта он вообще едет в Москву? Безумству храбрых играем марш мы. Похоронный… Два человека на мотоцикле, мчащемся на большой скорости… Если их не остановят до въезда в столицу, то уж через блокпост МКАДа проскочить — никаких шансов. Самоубийство.
А что ещё делать? Остановиться и сдаться на милость этим… мордоворотам? Если б один был — да. Но рядом сын… Повернуть в Шацке налево, в сторону Пензы? Абсолютно бессмысленно. Если «Тойота» и не догонит сама, то уж бензин в баке «Урала» кончится явно раньше, чем у «японки»…
Сумасшествие. Безвыходность. Холод страха, забирающийся под плащ и скребущий острыми когтями вдоль позвоночника…
Стрелка спидометра, подсвеченная снизу, подкрадывалась к рисочке «60».
Ночная трасса, грохот мотора, пролетающие по сторонам призрачные столбы электропередачи, окостеневшие в дорогих туфлях ступни, одинокая фура, сверкнувшая дальним светом и обдавшая мягким потоком воздуха…
Стрелка приблизилась к цифре 80.
Вздувшийся пузырём тулуп Серёжки между напряжённых рук, развевающиеся тесёмки его ушанки. Мальчишка ни разу не обернулся. Он молча следит за несущимся под переднее колесо асфальтом с пятнами раскатанных ледяных луж. Ему жутко…
Стрелка будто изогнулась, заступая за 80.
Конус света фары, разбивающийся о белые полосы дорожной разметки. Ослепляющие блики в зеркале заднего вида… Расписание жизни, расписание снов. Стук клапанов в двигателях, скрежет клапанов сердец… Нервный тик времени…
Он перебрасывается пошлой шуточкой с Феченко и отправляется обедать в кафе. К столику подсаживается набыченный Шуров, выкладывает ворох бумажек, задаёт три ничего не значащих вопроса и заказывает стопку водки, приговаривая: «Полный эрзац! Суррогат…» Мелкумова устраивает вечерний разнос, дымя дамской сигареткой… Грузный Каличенко ругается на сотрудников, то и дело роняющих коробки с комплектующими, и прихлёбывает ирландское пивко из горла… Студия. Петровский улыбается, глядя на потрясно примитивную игру Копельникова, получившего первую серьёзную роль… Разговорчивый дальнобой Акоп хочет врубить музыку, чтобы «нэ скучат»…
До омерзения роскошный номер отеля. Ванная с запёкшейся кровью.
11О — больше из старика-мотоцикла не выжать…
Автобус вывернул из-за поворота аккуратно, но… обледенелая трасса и теория вероятности моментально нашли общий язык… Сначала на встречке оказалась кабина доперестроечного «Икаруса», а через доли секунды вся его туша уже неслась поперёк шоссе, круто забирая задом по окружности.
В такие моменты мозг отключается мгновенно, толкая на авансцену инстинкты. Валера, слабо чувствуя задубевшие конечности, надавил сразу на оба тормоза, прижимаясь к рулю и накрывая своим телом сына. Мотоцикл стало сносить в кювет… Все звуки слились в один протяжный и хриплый визг: вопль Серёжки, приближающееся сипение покрышек автобуса, всхлип колёса «Урала», слетающего с асфальта, хлопок выбитой рулевой втулки и треск лопающегося плаща.
Перед глазами мелькнул свет фар… работающие дворники, искажённое страхом лицо водителя, стрельнувшие во все стороны купюры из выпавшей пачки, слетевшая детская шапка-ушанка…
Рысцов успел сдёрнуть пацана с бензобака и прыгнуть в сторону, со всей силы оттолкнувшись от подножек, перед тем как мотоцикл кувырнулся набок и, ломая ветви кустарника, зарылся в сугроб. Заглох.
Приземлившись, Валера перекатился несколько раз, намертво сцепив раздираемые ломающимся настом кисти рук вокруг сына, и замер.
Пока он медленно сползал вниз по склону, лёжа на спине, Серёжка поднял голову и прошептал: «Папка… папочка… у тебя пальчики в крови… а мне ни капельки не больно было…» И его тихий шепоток почему-то был слышен среди оглушительного скрежета рвущегося позади железа и какого-то медленного звона бьющихся вдребезги стёкол. Голые деревья, нависшие, казалось, над самыми зрачками, были подсвечены с одной стороны мерцающим сиянием… тускнели… А успокаивающий детский шепоток все глубже проникал внутрь груди, заглаживая раны… снимая тревогу… отпуская во тьму…
Он рассказывает о мгновениях.
Он, надрываясь, кричит о секундах…
Тех, что прожил.
Уже.
Тех, что бросили тебя, как неряшливая гулящая девка, которую когда-то очень хотел полюбить.
Давно.
Тех, что никогда не обернутся, не позвонят, не напишут.
Лжёшь.
Тех, с которыми невозможно встретиться мимолётным взглядом в уличной толпе.
Вскользь.
Тех, что сны отнимают безвозвратно и теряют в артериях чужого времени.
Словами…
Почти человеческими словами шепчет ветер в этом полном призраков лесу о застывших в темноте секундах.
— Не дёргайся, гонщик!
Кто-то с силой развернул его в прежнее положение. Чрезвычайно, кстати, неудобное: он полулежал на заднем сиденье машины между двумя громоздкими мужиками.
— Серёжка… — простонал Валера, стискивая зубы.
— Здесь твой пацан, успокойся… Целёхонек, в тулупе родился. Спит… Да не рыпайся, говорю! Руку сломал уже…
Рысцов, преодолевая зуд в шее, повернул голову и посмотрел на говорящего. Что-то в его голосе было знакомое… Изображение подрагивало и расплывалось. Валера прищурился, напряг зрение и вдруг с удивлением узнал мужчину… Не может быть! Это бред, галлюцинации, травматический шок…
— Гоша?
Вчерашний болтливый сосед по купе слегка улыбнулся:
— Ну что, очухался?
Рысцов попытался привести в порядок расползающиеся мысли. Спросил:
— Ты откуда?
— Родом я из Подмосковья. Не думаю, что название деревни тебе о чем-нибудь скажет.
— А как… — Валера совсем запутался. — Где мой сын?
— Говорю же, здесь… Ты чуть не разбудил его своим воплем. Идиот ты конченый, Валера. Едва не угробил пацана! И мы чудом… с автобусом взасос не поцеловались.
На пассажирском сиденье кто-то зашуршал, и назад просунулась голова… нет, это глюки… однозначно… На Рысцова хмуро глядел Андрон Петровский.
— Привет, — злобно сказал он без обыкновенной своей крепкозубой улыбочки. — У меня на руках Серёжка спит, поэтому пока ты ещё не в нокауте. Вот приедем, и тогда лучше не подходи ко мне ближе чем на пять метров.
Голова Андрона вновь исчезла за спинкой. Рысцов, морщась от боли, подался вперёд и убедился, что его сын действительно дрыхнет на руках у Петровского. Вместо ушанки его голову венчала голубая шляпа, съехавшая на одно ухо.
— Что здесь происходит? — беспомощно прошептал Валера, окончательно теряя связь реалий.
— А мне дико интересно твою версию для начала услышать. — Гоша жёстко взглянул на него. — Ты какого хера навёртывал от нас?
— Думал, вы мордовороты… — Рысцов осёкся. А дьявол, собственно, их знает? Да нет, быть не может. Кто угодно, но не Андрон…
— Ну, предположим, мы мордовороты и есть, — с острой усмешкой сказал Гоша. — И что?
— Думал, вы на Больбинскую работаете, — выпалил Валера, вперив взор в свои поцарапанные пальцы, на которых кровь уже запеклась коркой вокруг ногтей и на фалангах. — За сына испугался.
— Поссорился, значит, с госпожой?
— Пошёл ты! Не госпожа она мне!
— Ой ли?..
Рысцов срифмовал удачно и дерзко, но абсолютно нелитературно. Руку ломило все сильнее.
— Ты, капитан продажный, не хами мне, — спокойно ответил Гоша. — Я подполковник все-таки.
Валера недоверчиво уставился на него. Что-то здесь творится и вовсе запредельное…
Широколицый Гоша аккуратно, чтобы не травмировать его сломанное предплечье, залез своей ручищей во внутренний карман куртки, достал удостоверение и развернул его на пару секунд. Рысцов успел уяснить следующее: подполковник ФСБ Таусонскии Павел Сергеевич…
— Мы тебя уже два дня пасём, мент ты бывший, нерадивый. Так тебя сяк, — обидно сказал Таусонскии, убирая ксиву. — Это ж надо было из отеля так удочки смотать! Я еле просек, на какой ты поезд сел…
— Стоп, — Валера потихоньку собирал паукообразные кусочки мозаики произошедших событий. — Гоша… то есть Павел… А ванна…
Павел Сергеевич неоднозначно покачал головой.
Почему так несправедливо бывает? За какие прегрешения дежурство выпадает именно на тот вечер, когда начальнику накрутили звезду?!
Гена тупо таращился на передвижения светлых точек по монитору и покручивал ус. Наконец он не вынес удручающего молчания и предложил:
— Может, вмажем по маленькой? У нас с админами в систблоке сервака заначка всегда имеется. Там же кулеров полным-полно — бутылочка перманентно прохладненькая…
Толик отмахнулся и резонно заметил:
— Фигли пить, если все равно не напьёшься? Нет, бывает, бесспорно, что хочется выпить рюмашечку какой-нибудь благородной хренотени, посидеть на террасе в военном городке, на алтайский пейзаж поглядеть. Именно выпить для расслабления, а не нализываться в винторезный болид. Но сейчас явно не тот случай… Погодь-ка… Какая ещё заначка в серваке?
— М-да, — согласился усатый оператор, уходя от щекотливой темы. — Случай препоганый. Это ж надо было на смену попасть в такой день. Полкана дали. Они там все уже, наверное…
Его печальную речь прервал зуммер вызова из ЦУПа. Красная лампочка на завешанном непристойными фотографиями маршрутюзаторном рэке упрямо заморгала в такт жужжанию.
Толик с Геной удивлённо переглянулись.
Обычно из Управления звонили только в случае Учебной тревоги, если нужно было задействовать какие-нибудь системы наблюдения оборонных спутников. Но о таких мероприятиях личный состав оповещался заранее, и дежурный был готов отрапортовать по давно заученной наизусть формуле. Да и вахту несли в такие дни не эксперты по гражданским системам, военные операторы и инженеры. Ничего не поделаешь: в «Барнауле-3» приходилось уживаться и тем, и другим. Звания, кстати говоря, тоже были у обеих категорий специалистов. Чему удивляться — русские ведь и за космосом следят по очереди, то и дело пихаясь и переругиваясь возле окуляров телескопов…
Гена хмыкнул, пожал плечами и надавил кнопку громкой связи. Казённым голосом выдал:
— Дежурный оператор навигационных…
— Слышь, дежурный оператор, замолчи и слушай! — нагло перебил громкоговоритель, не заботясь о режущей ухо тавтологии. — Генерал Янулин говорит, говорю! Где подполковник Левинков?
— Уже полковник, товарищ генерал… — машинально поправил Гена, неестественно вывернув глаз на одеревеневшее лицо Толика. Было, между прочим, отчего деревенеть: сам Янулин! Директор ЦУПа.
— Да по мне — хоть прапор! — рявкнул генерал. От его голоса чуть не вылетела мембрана динамика. — Соедини-ка с ним, говорю!
Гена аж прикрыл ладонью рот, словно боялся ляпнуть чего-нибудь лишнего. Нужно было отмазывать старика Левинкова — если он сейчас спьяну перекинется парой слов с Янулиным, тогда не то что третьей звезды не видать, ещё и оставшиеся две снимут. Наконец оператор решительно крутанул ус и ответил:
— Товарищ генерал, соединить с товарищем полковником никак не могу по причине выхода из строя рации.
От такой беспомощной, нелепой лжи генерал даже на миг растерялся, и из динамика в течение нескольких каучуковых секунд раздавалось только лёгкое потрескивание помех. Потом Янулин опомнился и разразился такой тирадой, что Гена продемонстрировал на лице смену времён года. Правда, весна и лето ему откровенно не удались…
— Так, — успокоившись, сказал генерал. — С вашей алтайской шарагой я разберусь потом, говорю! А сейчас мне нужны картинки со спутников, говорю! Слышь? Вот координаты.
По монитору шустро пробежали строчки:
Lon 73.9824 W
Lat 40.7661 N
Lon 139.7796Е
Lat 35.6961 N
Lon 37.6300 E
Lat 55.7525 N
— Дежурный, слышь?
— Так точно. Подтверждаю получение координат.
— Возьми изображения с тех спутников, что ближе к перигею орбиты находятся. Увеличение — один три. Картинку передавай в динамическом режиме вот по этому адресу…
На экране мелькнули ещё несколько строк.
— Вас понял, — быстро колотя пальцами по клавишам, отчеканил Гена. — Адрес получил. Через минуту изображения будут в ЦУПе.
— Под трибунал всех отдам, мать вашу! Ясно говорю?.. — пообещал Янулин напоследок, и связь прервалась.
Не переставая долбить по клавишам, приятели коротко переговаривались:
— Космос 1151 эр бэ. Да уж… ясней некуда.
— Да. Вижу. Поворачивай на семь с половиной…
— Думаешь, снимут с нас погоны?
— Канал глючит. Проверь третий шлюз… Как бы погоны за шкуру не зацепились и не потянули за собой! Ладно хоть не выпили-таки!..
— Пакеты идут нормально. И трассировка обычная… Вот старику нашему точно пипец! Жалко, мужик неплохой, хоть и суровый… Через четвёртый надо пускать.
— Подожди! Выровнялся вроде. Но резервный держи на всякий случай. Интересно, зачем они у нас запрашивают эти картинки? Ведь могут же сами.
— Черт знает… Вдруг аппаратура полетела какая-нибудь? Контур спёкся, а запасный не успели пустить… Думаешь, в Главке одни гении башконогие сидят? Такие же люди, только с протекцией чьей-нибудь. А может, проверка сверху нагрянула — вот нас и дёрнули… Выведи на монитор.
— Ну-ка, что тут у нас?..
На экране замерцали очертания улиц, перпендикулярных друг другу.
— Смотри сюда. Двинь картинку чуть на северо-запад.
— Господи, что это за чертовщина?!
Оба уставились на монитор. После минуты молчаливого наблюдения Толик непонимающе посмотрел на Гену. Тихо почему-то спросил:
— Не пойму… Движется, что ли?
— Кажется, да.
— А скорость постоянная?
Гена подвёл курсор мышки к кромке перепада яркостей, щёлкнул. Потом нажал пару клавиш.
— Вроде постоянная. Низкая: примерно — один — полтора. Масштаб-то прикидываешь?
— Прикидываю. А что это за координаты? Я, честно говоря, не совсем представляю? Где-то в Северной Америке, в Европе и Азии… Правильно?
Гена вывел данные на экран и резко повернулся к Толику. Прошептал:
— Правильно… А если чуть точнее — это Нью-Йорк, Токио и…
Договорить он снова не успел. Раздался протяжный сигнал боевой тревоги…
* * *
Катить незаведенный мотоцикл по глубокому рыхлому снегу — занятие не только утомительное, но и довольно опасное. Особенно если ты в модельных туфлях. К тому же в темноте. Оступиться и переломать ноги при таком раскладе — проще простого, поэтому Рысцов наказал Серёжке, чтобы тот держался метра на два-три левее. На всякий случай.Громоздкий «Урал» приходилось буквально проталкивать через некоторые сугробы. Громкие вскрики Нины Васильевны, характерный говор дяди Севы, сдержанные голоса визитёров и почти поэтический надрыв Дозора уже стихали позади, а Валера все не решался выкатить зелёный с проплешинами драндулет на дорогу, держась от просматриваемого пространства метрах в пяти.
Серёжка наконец не выдержал и разразился рёвом — больше от страха и молчаливой сосредоточенности отца, чем от трудностей преодоления снежных заносов. Это послужило сигналом. Голоса смолкли как по команде. Через несколько секунд раздался гулкий ружейный выстрел… Завизжала Нина Васильевна, гневно и старательно заматерился дядя Сева. Еле слышно хлопнула дверь калитки… Слава богу! Значит, стрелял старик все-таки в воздух, иначе бы эти сволочи его изрешетили.
Рысцов понял, что медлить больше нельзя. Он рывком вывернул руль вправо, чуть не уронив «Урал» на себя, и принялся толкать в горку, к стезе.
— Ну-ка, Серёга… подпих-хни сзади… немножко… — поднатужившись изо всех сил, прошептал Валера. — Потом поплачешь…
Пацан послушался только первой просьбы. Слезы продолжали упрямо катиться по щекам, но он упёрся в задний фонарь обеими ручонками и помогал катить двухколесное чудовище советской эпохи…
— И р-раз… Хорошо. И ещё…
Наконец. На дороге. Ключ, свет, масло, аккумулятор, бензошланг… Отлично.
Серёжка попытался было забраться на заднее сиденье, но Рысцов усадил его между собой и баком, одёрнув тулупчик под попой. Оглянулся. Из-за поворота, освещённая тусклым светом, который зажёгся во многих окошках после выстрела дяди Севы, выезжала «Тойота» с тонированными стёклами, скрипя колёсами по плохо разъезженному снегу. Именно та, которую он видел вчера на вокзале. Метров пятьдесят до гадов, не больше… На мгновение его спину свела судорога предчувствия, будто автоматная очередь уже неслась свинцовым резцом сзади.
— Папка, по-ехал-и… — запинаясь от утихающего рёва, проговорил Серёжка.
Валера саданул коченеющей в туфле ногой по стартерному рычагу. Недовольное фырчанье поршней, короткая сонная вспышка фары… Не берет… А мы — ещё разочек! Вот так! Мороз-то не шибко свирепый, должно же! Ну… Вот и взяло… Двигатель взревел, заставив вздрогнуть обоих. Отца и сына.
Беглецов…
Выжав сцепление и надавив носком левой ноги вниз, переключая на первую передачу, Рысцов крутанул ручку газа на себя. «Урал» взрыхлил задним колесом снежный покров чуть ли не до самого грунта и тронулся. Так… теперь подцепим вверх, пропустив один щелчок — вторая передача… Серёжка успокоился и теперь, щурясь от быстро высыхающих слез и ослепительного луча фары, прыгающего по редким заборчикам и деревьям, смотрел вперёд через ветровое стекло. Мальчишка прижался к бензобаку всем телом.
Подстраиваясь под натяжку тросика, подающего бензин в карбюратор, Валера газовал все сильнее, плавно разгоняя мотоцикл. За следующим поворотом оказался коварный мостик, с которого он чуть не слетел накануне вечером с пьяным дедком. Пришлось резко сбросить скорость и выключить дальний свет. Дальше дорога пошла и вовсе кочковатая, что дало беглецам небольшое преимущество — машина здесь оказалась менее маневренна, чем мотоцикл.
«Тойота» стала постепенно отставать.
Жаль, подумал Рысцов, что на шоссе они нас все равно догонят. А петлять по просёлочным барханам тоже нельзя бесконечно: с каждым пройденным метром, согласно теории вероятности, повышается шанс улететь юзом в кювет. Постараемся оторваться от них как можно сильнее, пока едем до Сасово. Там видно будет.
Что же эти уроды медлят, интересно? Они могли бы, по логике, уже давно его пристрелить. Даже в ночной темени пара длинных очередей крест-накрест достигла бы цели — тем более задний красный габарит так и так виден. Но огонь не открывают, стало быть, он нужен им живёхонький. Это очень хорошо… Но зачем, Кристина? Зачем тебе понадобился Валерий Рысцов? Обиделась на хмельные оскорбления и ванну с трупами? Не верю. Не такая ты мелочная, хоть характер твой вкупе с серьёзнейшими внутричерепными расстройствами и сдвигами очень подходит для изучения на консилиуме психоаналитиков… Но ты не мелочна.
Тогда — зачем?..
Следующая мысль тонко зажужжала в мозгу, отгоняя предыдущие: а что, если сейчас погасить свет, заглушить мотор, схватить Серёжку на руки и быстренько побежать в лес? Бред какой в голову лезет, это ж надо… Ну летом это ещё могло прокатить. Но зимой, при рыхлом, девственно ровном снеге… Ну и ну, подумать только — как находчиво! Все, отставить умные размышления.
Нужно сосредоточиться на дороге.
* * *
В Сасово их мотоцикл влетел, едва не столкнувшись со стоявшим поперёк улицы грузовиком, на будке которого было трафаретно написано «хлеб». Вильнув в сторону, Рысцов злобно выругался, а Серёжка только крепче сжал бензобак.Через весь город они проехали по прямой пустынной улице минут за пять. Оторваться от погони не удалось — «Тойота» преследователей упорно держалась на хвосте, поэтому сворачивать в стороны не было смысла: только давать им лишние секунды. Вскоре спереди надвинулись выведенные светоотражающей краской буквы указателя. На Шацк — прямо. А там и до Рязани километров пятьдесят.
Прямо — так прямо…
Какого черта он вообще едет в Москву? Безумству храбрых играем марш мы. Похоронный… Два человека на мотоцикле, мчащемся на большой скорости… Если их не остановят до въезда в столицу, то уж через блокпост МКАДа проскочить — никаких шансов. Самоубийство.
А что ещё делать? Остановиться и сдаться на милость этим… мордоворотам? Если б один был — да. Но рядом сын… Повернуть в Шацке налево, в сторону Пензы? Абсолютно бессмысленно. Если «Тойота» и не догонит сама, то уж бензин в баке «Урала» кончится явно раньше, чем у «японки»…
Сумасшествие. Безвыходность. Холод страха, забирающийся под плащ и скребущий острыми когтями вдоль позвоночника…
Стрелка спидометра, подсвеченная снизу, подкрадывалась к рисочке «60».
Ночная трасса, грохот мотора, пролетающие по сторонам призрачные столбы электропередачи, окостеневшие в дорогих туфлях ступни, одинокая фура, сверкнувшая дальним светом и обдавшая мягким потоком воздуха…
Стрелка приблизилась к цифре 80.
Вздувшийся пузырём тулуп Серёжки между напряжённых рук, развевающиеся тесёмки его ушанки. Мальчишка ни разу не обернулся. Он молча следит за несущимся под переднее колесо асфальтом с пятнами раскатанных ледяных луж. Ему жутко…
Стрелка будто изогнулась, заступая за 80.
Конус света фары, разбивающийся о белые полосы дорожной разметки. Ослепляющие блики в зеркале заднего вида… Расписание жизни, расписание снов. Стук клапанов в двигателях, скрежет клапанов сердец… Нервный тик времени…
Он перебрасывается пошлой шуточкой с Феченко и отправляется обедать в кафе. К столику подсаживается набыченный Шуров, выкладывает ворох бумажек, задаёт три ничего не значащих вопроса и заказывает стопку водки, приговаривая: «Полный эрзац! Суррогат…» Мелкумова устраивает вечерний разнос, дымя дамской сигареткой… Грузный Каличенко ругается на сотрудников, то и дело роняющих коробки с комплектующими, и прихлёбывает ирландское пивко из горла… Студия. Петровский улыбается, глядя на потрясно примитивную игру Копельникова, получившего первую серьёзную роль… Разговорчивый дальнобой Акоп хочет врубить музыку, чтобы «нэ скучат»…
До омерзения роскошный номер отеля. Ванная с запёкшейся кровью.
11О — больше из старика-мотоцикла не выжать…
* * *
Рассвет подёрнул зимнее небо зернистой серостью. До Рязани оставалось километров пятнадцать, и движение стало гораздо плотнее.Автобус вывернул из-за поворота аккуратно, но… обледенелая трасса и теория вероятности моментально нашли общий язык… Сначала на встречке оказалась кабина доперестроечного «Икаруса», а через доли секунды вся его туша уже неслась поперёк шоссе, круто забирая задом по окружности.
В такие моменты мозг отключается мгновенно, толкая на авансцену инстинкты. Валера, слабо чувствуя задубевшие конечности, надавил сразу на оба тормоза, прижимаясь к рулю и накрывая своим телом сына. Мотоцикл стало сносить в кювет… Все звуки слились в один протяжный и хриплый визг: вопль Серёжки, приближающееся сипение покрышек автобуса, всхлип колёса «Урала», слетающего с асфальта, хлопок выбитой рулевой втулки и треск лопающегося плаща.
Перед глазами мелькнул свет фар… работающие дворники, искажённое страхом лицо водителя, стрельнувшие во все стороны купюры из выпавшей пачки, слетевшая детская шапка-ушанка…
Рысцов успел сдёрнуть пацана с бензобака и прыгнуть в сторону, со всей силы оттолкнувшись от подножек, перед тем как мотоцикл кувырнулся набок и, ломая ветви кустарника, зарылся в сугроб. Заглох.
Приземлившись, Валера перекатился несколько раз, намертво сцепив раздираемые ломающимся настом кисти рук вокруг сына, и замер.
Пока он медленно сползал вниз по склону, лёжа на спине, Серёжка поднял голову и прошептал: «Папка… папочка… у тебя пальчики в крови… а мне ни капельки не больно было…» И его тихий шепоток почему-то был слышен среди оглушительного скрежета рвущегося позади железа и какого-то медленного звона бьющихся вдребезги стёкол. Голые деревья, нависшие, казалось, над самыми зрачками, были подсвечены с одной стороны мерцающим сиянием… тускнели… А успокаивающий детский шепоток все глубже проникал внутрь груди, заглаживая раны… снимая тревогу… отпуская во тьму…
* * *
Завывание ветра — только оно значило что-то в этом эфемерном лесу. Человек прекрасно понимал, что фантомы, скользящие через полупрозрачные стволы, не существуют… не проносятся сквозь его скулы, глаза, ногти… Их нет. Лишь потоки ледяной атмосферы рвут волосы и полощут окровавленную рубашку, забирают редкие лоскутки дыхания. Если забыть о боли и прислушаться к бесконечной заунывной мелодии, то можно разобрать, о чем говорит этот ветер.Он рассказывает о мгновениях.
Он, надрываясь, кричит о секундах…
Тех, что прожил.
Уже.
Тех, что бросили тебя, как неряшливая гулящая девка, которую когда-то очень хотел полюбить.
Давно.
Тех, что никогда не обернутся, не позвонят, не напишут.
Лжёшь.
Тех, с которыми невозможно встретиться мимолётным взглядом в уличной толпе.
Вскользь.
Тех, что сны отнимают безвозвратно и теряют в артериях чужого времени.
Словами…
Почти человеческими словами шепчет ветер в этом полном призраков лесу о застывших в темноте секундах.
* * *
Очнулся Рысцов от того, что шея затекла чуть ли не до самого темечка. Он дёрнулся и заорал в голос — боль ударила острым зубилом в правое предплечье.— Не дёргайся, гонщик!
Кто-то с силой развернул его в прежнее положение. Чрезвычайно, кстати, неудобное: он полулежал на заднем сиденье машины между двумя громоздкими мужиками.
— Серёжка… — простонал Валера, стискивая зубы.
— Здесь твой пацан, успокойся… Целёхонек, в тулупе родился. Спит… Да не рыпайся, говорю! Руку сломал уже…
Рысцов, преодолевая зуд в шее, повернул голову и посмотрел на говорящего. Что-то в его голосе было знакомое… Изображение подрагивало и расплывалось. Валера прищурился, напряг зрение и вдруг с удивлением узнал мужчину… Не может быть! Это бред, галлюцинации, травматический шок…
— Гоша?
Вчерашний болтливый сосед по купе слегка улыбнулся:
— Ну что, очухался?
Рысцов попытался привести в порядок расползающиеся мысли. Спросил:
— Ты откуда?
— Родом я из Подмосковья. Не думаю, что название деревни тебе о чем-нибудь скажет.
— А как… — Валера совсем запутался. — Где мой сын?
— Говорю же, здесь… Ты чуть не разбудил его своим воплем. Идиот ты конченый, Валера. Едва не угробил пацана! И мы чудом… с автобусом взасос не поцеловались.
На пассажирском сиденье кто-то зашуршал, и назад просунулась голова… нет, это глюки… однозначно… На Рысцова хмуро глядел Андрон Петровский.
— Привет, — злобно сказал он без обыкновенной своей крепкозубой улыбочки. — У меня на руках Серёжка спит, поэтому пока ты ещё не в нокауте. Вот приедем, и тогда лучше не подходи ко мне ближе чем на пять метров.
Голова Андрона вновь исчезла за спинкой. Рысцов, морщась от боли, подался вперёд и убедился, что его сын действительно дрыхнет на руках у Петровского. Вместо ушанки его голову венчала голубая шляпа, съехавшая на одно ухо.
— Что здесь происходит? — беспомощно прошептал Валера, окончательно теряя связь реалий.
— А мне дико интересно твою версию для начала услышать. — Гоша жёстко взглянул на него. — Ты какого хера навёртывал от нас?
— Думал, вы мордовороты… — Рысцов осёкся. А дьявол, собственно, их знает? Да нет, быть не может. Кто угодно, но не Андрон…
— Ну, предположим, мы мордовороты и есть, — с острой усмешкой сказал Гоша. — И что?
— Думал, вы на Больбинскую работаете, — выпалил Валера, вперив взор в свои поцарапанные пальцы, на которых кровь уже запеклась коркой вокруг ногтей и на фалангах. — За сына испугался.
— Поссорился, значит, с госпожой?
— Пошёл ты! Не госпожа она мне!
— Ой ли?..
Рысцов срифмовал удачно и дерзко, но абсолютно нелитературно. Руку ломило все сильнее.
— Ты, капитан продажный, не хами мне, — спокойно ответил Гоша. — Я подполковник все-таки.
Валера недоверчиво уставился на него. Что-то здесь творится и вовсе запредельное…
Широколицый Гоша аккуратно, чтобы не травмировать его сломанное предплечье, залез своей ручищей во внутренний карман куртки, достал удостоверение и развернул его на пару секунд. Рысцов успел уяснить следующее: подполковник ФСБ Таусонскии Павел Сергеевич…
— Мы тебя уже два дня пасём, мент ты бывший, нерадивый. Так тебя сяк, — обидно сказал Таусонскии, убирая ксиву. — Это ж надо было из отеля так удочки смотать! Я еле просек, на какой ты поезд сел…
— Стоп, — Валера потихоньку собирал паукообразные кусочки мозаики произошедших событий. — Гоша… то есть Павел… А ванна…
Павел Сергеевич неоднозначно покачал головой.