Плахотникова Елена. Ларт Многодобрый

   – Ладно, прощаю. Только не перебивай меня больше.
   Девчонка быстро и молча закивала. Долго смотреть на такое безобразие я не смог и продолжил «сказку».
   – Так вот, все остальные вороны – большие и маленькие – дразнили и клевали птенца-урода. Тот прятался от них, где мог. Но белая ворона заметнее черных.
   Справа донеслось шипение. Там сидел старик со своей любимой зверушкой. Похоже, ей не нравилось, чего я говорю.
   – А будешь много выступать, я тебя под банулму летать отправлю. Наперегонки с молниями.
   Ворона нахохлилась и замолчала. Старик погладил ее. Вид у обоих был слегка обиженный. Ну не я первым начал. Но строить из себя неукротимого мстителя уже расхотелось. Как и затягивать сказку.
   – Короче, когда белая ворона научилась летать, она улетела от стаи. Потом ворона встретилась с белым вороном, который тоже улетел от своих черных собратьев. Вот от этих двоих и начался род белых ворон. Чтобы помогать провидцам и… Зрящим.
   Вовремя вспомнилось подходящее словечко.
   Никунэ заулыбалась:
   – Спасибо, Многомудрый! А…
   – Все остальное спросишь у Марлы. Я спать хочу.
   Девчонка поклонилась. Старик тоже.
   – Тогда мы оставим тебя, – сказал он. – И придем завтра. Если позволишь.
   – Зачем?!
   Паранойя не моя вторая натура, но с такими гостями… программу завтрашней встречи желательно знать заранее.
   – Мой Наставник хочет поговорить с тобой, Многомудрый, – сообщила Никунэ, будто у старика дар речи пропал.
   – Птычка тоже хочет поговорить?
   Я не всегда такая язва, только в особо «удачные» дни.
   – Нет.
   Девчонка замотала головой, и подвески на ее косичках тихонько зазвенели.
   – Тогда приходите без нее.
   – Придем, – кивнул дед.
   Они ушли.
   А я остался у костра. Забираться в палатку не хотелось. Прилег на подстилку. Стал смотреть на костер. Он догорал. Слабые, полупрозрачные язычки облизывали угли. Маленькие и красные. Как глаза Кранта. Или Сим-Сима. Будто целая стая Сим-Симов смотрит из темноты. Моргает. Двигается. Подбирается ближе. Еще ближе. Потом огоньков стало меньше. Мало. Я мог бы их посчитать. Если бы захотел. Но заниматься такой ерундой не было желания. На меня навалился великий облом. Ни двигаться, ни говорить… Даже полностью закрыть глаза было в облом. Так и смотрел сквозь ресницы на гаснущий костер. А в голове ни мысли, ни желания…
   Кажется, я заснул, когда от костра осталось всего два уголька.
 

6

 
   Трескается земля, рвет корни кустов и трав, ломает норы зверей, живущих в земле…
   Середина сухого сезона. И середина дня.
   Нормальный человек в это время находится в тени и ждет первого заката. Если уж Зов Дороги не дал отсидеться дома. Если уж такой зуд в пятках завелся.
   Не знаю, чего погнало меня – зуд или Зов, но явно нечто сильное, если я топаю по самой жаре и без дороги. Нет, дорога здесь все-таки была. Когда-то. Задолго до моего рождения. И по I ней прошли люди. Много людей. Но они все умерли. От старости. Давно. Тоже до моего рождения. И я первый человек, кому приспичило пройти Забытой дорогой. Хармат-Хасми – Затерянной-в-песках.
   Пески времени затирают следы прошлого и разрушают миражи будущего.
   Миражей я не вижу. Только небо цвета песка и песок цвета неба. А между ними – я, как таракан в песочных часах. Как и ему, мне некуда спешить. Спускаюсь с одного бархана, чтобы подняться на другой. Знать бы еще, какой по счету. Но барханы я не считаю. Может, бросил, когда сбился, а может, и вообще не начинал этот счет.
   Но одно я знаю точно: я не перво-, а второпроходец. Кто-то совсем недавно шел этими местами. И этот «кто-то» не человек. Иду за ним, хоть и не вижу следов. Они не нужны мне. Я, как пес, беру верхним чутьем. (Такого о себе я, понятно, никогда не скажу. Вслух. Но подумать-то можно?..)
   Передо мной катится большой серый шар. Будто сделанный из тонкой проволоки. Когда-то он был кустом. Живым, зеленым, цветущим. Когда-нибудь он снова им станет. Там, где найдет достаточно влаги. Чтобы напоить корни, разбудить листья и цветы. Этому никунэ лет триста. Ветер уносит его за бархан. И быстро затирает кружевной след. Мои следы ветер затереть не может. Я их не оставляю. Не знаю, как я дошел до жизни этой и где обзавелся таким странным умением.
   В моей памяти имеется провал. Не с Большой Каньон величиной, поскромнее, но сутки в этом провале запросто могут затеряться. Или двое. Похоже, в этом же провале осталось и второе зерно из тиамного браслета. А на чьих землях я мичуринствовал, кого «осчастливил» – не помню и вряд ли вспомню.
   Да и не тянет меня возвращаться назад.
   Как не тянет пройтись по улице Счастливой. Позвонить в дом тридцать девять. Когда-то там жила Снежана. Может, и теперь еще живет. Если не переехала. Слишком неудобный там подъем, чтобы зимой легко было по нему ездить. Но в другое время года – это самая красивая улица города. Так говорила Снежа. И я не спорил с ней. А о чем тут спорить? Если спуститься и немного пройти, то окажешься возле реки. Поднимешься – и выйдешь к старому парку. Безлюдному, как пустыня в Сухой сезон. Весной и осенью Снежа рисовала парк. А вот восходы и закаты – на берегу реки. Думаю, восходы этого мира ей бы тоже понравились.
   Два сиреневых солнца среди желто-серых облаков. Такое я, признаться, тут видел впервые. И совсем недолго. Только моргнул, и солнц не стало. Но облака никуда не делись. До самого вечера висели надо мной. Луны, кстати, в эту ночь не было. Ни одной. Так же, как и в прошлую. Странно. Но такое иногда случается. А вот чтоб у меня никаких человеческих потребностей не было – поесть, там, или наоборот – такого еще не припомню.
   «Все иногда бывает в первый раз», – любила повторять Снежа. И как же она радовалась, когда я сложил свое первое корявое трехстрочье! Говорила, что хокку написать проще, чем вскрыть фурункул. Я не спорил. Вскрыть просто. Если умеешь. А если нет, то со вскрытием лучше не экспериментировать. Даже простого фурункула.
   То, чего Снежа считала простым, я бы не сделал, даже если б вывернулся наизнанку. «Это же просто осенний ветер!» – смеялась она, когда я хотел поймать летящий лист, а рука наткнулась на стекло. Картина на стекле вместо оконной шторы – это тоже просто. Для кого-то. Кому дано. Кто умеет.
   Так же просто, как ходить по песку, не оставляя следов.
   Так же просто, как говорить с Берегущим Закон. Говорить, не открывая рта. Или скользить рядом с мокари. Не чувствуя усталости и жары. Радуясь бегу и ветру.
   Все-таки этот мир мне нравится больше, чем тот, где я родился. Время здесь течет по-другому. Медленнее как-то. Тут если и приходится бежать, то не потому, что проспал и опаздываешь. Просто вдруг кто-то решил, что из меня может получиться хороший обед. А у меня совсем другие планы на вечер. Или наоборот, мне надо кого-то поймать, а он не хочет быть пойманным. Хороший мир. Правда, в нем нет телефона, телевизора, Интернета и еще кучи полезных вещей, но… с этим можно смириться. Трудно, но можно. Особенно первые пятьдесят лет. Потом станет все равно.
   Интересно, с чем пришлось смириться моим сопровождающим? Для ильтов этот мир тоже не совсем родной. Все-таки их предки пришли сюда. И Берегущий Память помнит другое небо и другие звезды. С ним я тоже могу говорить, не открывая рта.
   Два Берегущих смотрят на меня и молчат. Они ни о чем больше не спрашивают.
   Все вопросы после большого праздника. Который устраивается для великого героя. То есть для меня. Воин, прошедший Хармат-Хасми, не может не быть героем. Целитель, в пробитом на животе улжаре, не может быть плохим целителем. Перед таким путником можно открыть лицо. Ибо великие герои равны Берегущим.
   Говорить, что меня неправильно поняли, и извиняться, кажется, уже поздно. К нам несут огромное блюдо с лежащей на нем тушей. Аромат жареного мяса разбудил во мне зверский аппетит. И желудок громко потребовал свою пайку.
   Оба Берегущих переглянулись и удовлетворенно заулыбались. Если гость так радуется угощению, то в дом пришла радость. Остальные мужчины и женщины, достойные видеть нашу трапезу, тоже, похоже, улыбаются. Их лица закрыты повязками, но глаза так и лучатся весельем. Странные глаза. Желтые. Или медовые. Только у одного синие. Даже сине-сиреневые. Где-то я уже видел такие. Но точно не здесь.
   Запах мяса сводит с ума, и я опять поворачиваюсь к столу. Передо мной, на большой тарелке, голова жареного зверя. В глазницах – драгоценные камни. Уши и лоб украшены вроде бы кольчужной сеткой. Ну очень похожей на золотую. Из пасти торчит какая-то драгоценная фиговина. Но сама голова и пасть… Даже размером с корову, мышка останется мышкой. И ее не перепутаешь с коровой.
   И временный склероз от меня отступил.
   – Сим-Сим! – выдохнулось с рычанием.
   Синеглазый оказался возле меня. И он уже не улыбался.
   – Ты что ж это делаешь, сукин кот?!
   Сидящий рядом задрожал, словно я смотрел кадры, снятые пьяным любителем домашнего кино.
   – Ты кем это здесь притворяешься?!
   Человеческая фигура растворилась, как в тумане, а вместо нее появилось нечто хвостатое и четырехлапое.
   – А ну домой! Быстро!! И меня с собой возьми!
   Хотелось мне прихватить блюдо с огромной башкой да накормить ею Сим-Сима. Но котяра так резво рванул в сторону, что я едва успел поймать длинный хвост.
   Возмущенное «мяу!?».
   Боль в руке.
   Темнота.
 

7

 
   Темнота пахла кровью.
   Потом я понял, что у темноты не только запах, но и вкус крови.
   Не сразу сообразил, где я и что со мной деется. А когда сообразил и посмотрел направо, то увидел Сим-Сима. Котяра весьма старательно вылизывал хвост и нервно дергал спиной. Тарелки с угощением и толпы гостей поблизости не наблюдалось. Вид окружающей среды напоминал мою палатку. И сидел я, похоже, на своей собственной подстилке. Знакомой и привычной.
   Дом, милый дом.
   – Ну и сукин же ты кот, Сим-Сим, – поздоровался я и лизнул кулак.
   Привычно и машинально, словно не в первый раз делал это.
   Во рту появился сладковатый, металлический привкус. Мой правый кулак украшали четыре глубокие, уже не кровоточащие царапины.
   – Нутер!..
   – Господин!
   В палатке стало тесно. И шумно. А только что было так тихо и спокойно. Это напомнило мне Ларкин дом. Когда я попал в него во второй раз. Сначала-то показалось, что в нем нет никого, кроме нас двоих. А потом – что в дом вселился полк вместе с полковым оркестром. Жилище у Ларки совсем не маленькое. Но в нем поселились три человека и одна собака. Ньюшка Сильва, двух лет от роду и восьмидесяти кило весу. Но дружелюбия и энтузиазма у Сильвы хватило бы и на сто восемьдесят. А когда Ларка завела еще и кошку, дом превратился в испытательный полигон. На прочность испытывалась не только мебель.
   В палатку вошла Марла, и все мысли о Ларке исчезли сами собой.
   – Привет, Пушистый. Вижу, ты уже проснулся…
   – Что значит «проснулся»? Я только что вернулся из…
   О возмущении пришлось временно забыть. Потому что я и сам не знал, откуда «только что вернулся».
   Марла села возле подстилки, умостила локоть на колено, подперла щеку кулаком. Малек и Крант пристроились рядом с ней. Все внимательно смотрели на меня и чего-то ожидали.
   – Ну и…
   Тишина и ожидание. Как у постели тяжелобольного.
   Я прокашлялся, словно с докладом собрался выступать, и попробовал еще раз:
   – Ну и долго я спал?
   Если я дрых во время Санута, то у меня могут быть большие неприятности. А могут и не быть. Тут кому как повезет.
   – Долго. До самого Храма, – улыбается Марла.
   – Что – все три дня?!
   – Четыре, – Марла улыбается еще шире. С такими зубами ей зубную пасту надо рекламировать.
   – А как же Санут? – поворачиваюсь к Кранту. На него последняя надежда. Если этот серьезный мужик не сможет доложить внятно и кратко, я уже и не знаю, к кому обращаться. Может, к Ассу?
   – Был, – сообщает серьезный мужик.
   – Что, все четыре ночи?!
   – Только три.
   – А-а… – облегченно вздыхаю я.
   Будто дрыхнуть трое суток подряд это еще ничего, а вот четыре…
   – Эта ночь четвертая. Санута пока нет. – Крант продолжает свой доклад. Таким голосом обычно глубочайшие соболезнования выражают. По радио и телевизору.
   – Блин, почему меня сразу не разбудили?! – Я посмотрел на трех незваных гостей.
   – Я будил тебя, нутер.
   – И я, господин.
   – Я тоже тебя будила.
   Мои гости переглянулись и сказали почти хором:
   – Мы все тебя будили. – Это прозвучало довольно смешно, но смеяться мне не хотелось. Только не в этот раз.
   – Значит, плохо будили, – буркнул я и лег.
   Ну не чувствовал я себя выспавшимся и отдохнувшим!
   – Пушистый, тебя трясли, кусали, обливали водой, но ты не просыпался. Наверно, тебя околдовали.
   – Я тоже так подумал, – сказал Крант.
   – Ну и…
   – Я хотел поговорить с колдуном.
   Малек улыбнулся.
   И этого можно снимать в рекламе зубной пасты.
   Потом я представил Кранта, разговаривающего с нашим великохитрым, и мне тоже стало весело.
   – И чем закончился разговор?
   – Я его не нашел.
   – Как это? – Спрашивать, кого Крант искал – разговор или Асса, мне уже не хотелось. Не до смеха, когда колдуна не могут найти. – Блин, куда ж он делся с подводной лодки?
   – Прости, нутер. – Крант опустил голову, а Малек захихикал. Сначала тихо. Но чем больше он старался сдержаться, тем громче хрюкал. Оберегатель смотрел на него подозрительно. Марла – спокойно и с легким любопытством. А я… я просто спросил:
   – И чего смешного ты хочешь мне сказать?
   – Надо было искать его в усуле, – сообщил Малек, давясь смехом.
   – Где?!
   Ответ на такой вопрос я решил выслушать сидя.
   – В усуле, – повторил Малек. – Когда мы не смогли разбудить тебя… еще в первую ночь… он навесил на себя… и на усул… все защитные талисманы и… закрылся внутри… я успел заметить… господин… его лицо… видел бы ты…
   Пацан уже не смеялся – он рыдал. Согнувшись и покачиваясь. Мы с Марлой тоже не скучали. Смех – он заразительная штука.
   Нортор остался единственным серьезным среди нас.
   – Почему ты мне ничего не сказал?
   – А ты у меня ничего не спросил.
   Серьезность Кранта оказалась тоже заразительной.
   Вряд ли он сможет задать трепку Мальку, но мечтать-то никому не запрещается. А когда у «мечтателя» такое выражение морды лица… Вот я и решил, что присмотреть за этими двумя совсем не помешает. Или отвлечь их.
   – Ладно, кто пойдет освобождать нашего многорыжего?
   Марла едва заметно улыбнулась:
   – Я.
   – Только осторожно, Лапушка. Кто его знает, что там за талисманы…
   – Я проведу Меченого и Первоидущего мимо усула и скажу, что ты проснулся. Так громко скажу, как только смогу.
   – Умница, Лапушка. А потом уходи оттуда еще быстрее. Не хочу, чтобы он видел тебя. Вдруг…
   Я едва успел захлопнуть свою пасть. Не надо болтать, что колдун может сглазить своих освободителей. Даже думать о таком не надо. Понятно, что Асс будет не в самом лучшем настроении, но… Вот именно «но». Пусть он иногда дурак дураком, но колдун-то он всегда. И не из самых слабых.
   – Подожди, Марла. Малек, чего ты там говорил насчет лица колдуна?
   Пацан задумался, потом ответил, старательно подбирая слова:
   – У него было очень странное лицо. Такого не будет у… – Еще миг паузы. – Короче, – я дернулся, услышав знакомое слово, – думаю, не его колдовство усыпило тебя, господин. И похоже, он не знал чье.
   – Понятно. Иди, Лапушка. Только представь, что тебе надо пройти мимо никунэ и…
   – Я буду осторожна.
   Марла улыбнулась и вышла. В палатке сразу стало просторнее.
   – Ну а теперь вы, оба-двое. Расскажите, чего вы делали с моим телом, пока я… ну скажем так, спал.
   «Оба-двое» переглянулись.
   – Ничего не делали, – пожал плечами Малек.
   – Нутер, я сажал тебя на поала и привязывал. А когда останавливались, – отвязывал и укладывал. А он… – Крант покосился на Малька и замолчал.
   Тот ответил за себя сам:
   – Я ставил шатер, готовил еду, пытался тебя разбудить, убирал шатер… Ну вот и все.
   – А кто кормил меня и за камни носил?
   Крант дернулся:
   – Нутер… ты не хотел… кормиться. И другой… еды не хотел. За камни… тоже.
   – По-оня-атно. Значится, я лежал как бревно и ничего, прям совсем ничего не хотел?
   – Да, господин.
   Нортор только молча кивнул.
   – Ладно. Не хотел, значит, не хотел. Зато теперь хочу. И за камни. И поесть.
   – Я приготовлю, господин.
   – Я проведу, нутер.
   Блин, еще немного и они дуэтом петь будут.
   Я вышел, посмотрел на небо. Звезды радостно подмигивали. Облаков не было. До восхода Санута больше часа.
   А я… ну не чувствовал я себя, как проспавший трое суток. Даже сутки неподвижности как-то сказываются на человеке. А тут…
   – Крант, ты точно уверен, что я был здесь все три дня или сколько там их было?..
   Ответили мне почти сразу. Но не вслух.
   «Нутер, я не знаю, где ты был. И что делал, не знаю. Но я оставался возле твоего тела. Даже, когда… твой слуга и Марла трогали тебя. После второй ночи я запретил им тебя тревожить».
   – Ладно. Будем считать, что мне все приснилось.
   – Что приснилось?
   – Прогулка по Хармат-Хасми, ильты, пир с Берегущими… ну и все остальное.
   Крант молчал, пока я делал свои дела за камнями. Старательно стерег меня. А на обратном пути заговорил. Вернее, подумал:
   «Нутер, я слышал о Затерянной-в-песках, и о… Берегущих. Они не садятся за один стол с чужими».
   – Чего только не бывает во сне. Кстати, Сим-Сима ты в эти дни видел?
   Крант задумался.
   – Нутер, он твой чатыр, не мой. Я редко его вижу.
   – Ладно. Забудь.
   Дальше мы пошли молча.
   Однако странные сны я научился видеть!
   Лизнул царапины на руке. Почти не болят. Ну их я и в обычном сне получить мог. А вот Тиаму в обычном сне посадить можно? Или только во Сне с большой буквы? Все-таки двух «патронов» в браслете не хватает. А перед «великой спячкой» там только одно свободное место было. И если не я, то кто? Вопрос, как говорят монетолюбивые американцы, на сто тысяч баксов.
   Еще одна неожиданность поджидала меня возле палатки. И называли эту неожиданность Асстархусионий. Великий и Могучий. Вроде бы так.
 

8

 
   – Давно не виделись, Асс. Ужинать будешь?
   – Буду, – ответил огромный парчовый халат, рассевшийся на подушках.
   Если вытряхнуть из него живую начинку, то две из трех подушек-седушек стали бы лишними.
   – А не слишком поздно для тебя?
   – Самое время.
   Чтобы этот коротышка хоть в чем-то согласился со мной?.. Скорее Санут днем взойдет.
   – Знаешь, я ведь тоже постился почти четыре дня, – зачем-то сообщаю гостю.
   – Приятно слышать.
   – Чего еще приятного я могу для тебя сделать?
   Побольше яда и сарказма в голосе. А то, что рыжий просидел из-за меня в сортире, мне уже по барабану. Не я Асса туда засадил. И пусть скажет «спасибо», что выпустили сегодня, а не через неделю.
   – Ты можешь меня накормить. Вино я принес с собой.
   Из складок халата появилась бутылка. По форме – обычная поллитровка. Только так щедро украшенная камнями, что цвет стекла не сразу и определишь.
   – А нам хватит?
   Все-таки пол-литра на двоих – ни то ни се.
   – Хватит. Я много пить не буду.
   – Ну если ты только нюхать будешь…
   – Только нюхать не буду. Вдруг ты решишь, что вино отравлено, – буркнул гость. И осторожно поставил бутылку возле себя.
   – Знаешь, Асс, пока ты не сказал, я о таком даже не думал.
   – Зато теперь думаешь.
   – Наверно да.
   Наш дурацкий разговор прервал Малек. Пришел и важное сообщение принес. Типа жратва подана, хватит болтать, пожалуйста.
   Мы набросились на походную кашу, словно неделю голодали. А полоски жесткого вяленого мяса таяли во рту. Первая рюмка ушла без тоста.
   – Тебя недавно околдовали, – сообщил Асс, отставляя пустую чашу.
   Персональную. В такой емкости только глаза промывать. Или ликер из нее пить.
   – Ну и что?
   – Значит, у тебя есть слабое место.
   – А у кого его нет?
   – У меня. – Гордо так. Я даже жевать перестал. На пару секунд.
   – Асс, кто тебе это сказал?!
   – Я знаю.
   – Ну-ну. Чего еще интересного ты знаешь?
   – Зачем я родился, – изрек рыжий. Торжественным таким тоном.
   – Этого никто не может знать.
   – А я вот знаю.
   – Но не скажешь, потому что это большая тайна, – фыркаю… И насмешка срабатывает.
   – Это уже не тайна.
   – Почему?
   – Потому что мой срок пришел! И я могу сказать! – Изрек и на меня поглядывает. Искоса. Мол, проникся я или как?
   – Асс, говори или жуй молча.
   – Скажу. – Колдун приосанился и, кажется, стал выше ростом. – Я родился, чтобы спасти этот мир!
   После такого заявления фанфары нужны. И световые эффекты. Или гром и молния. На крайний случай.
   – Потрясающе, Асс. Что, прям целый мир? Ни больше и ни меньше?
   – Да. Весь мир!
   И нос коротышки «скромно» задрался к небу.
   «А ведь у вас, батенька, мания величия».
   Так мог бы сказать Пал Нилыч, если бы был рядом. А я его диагноз озвучить не успел – Асс налил по второй.
   Вино, кстати, оказалось не хуже тифуры. Только резче и с чуть навязчивым ароматом.
   – За что пьем?
   Все-таки пить без тостов как-то… неправильно.
   – Пусть злейшие враги станут покорными рабами.
   Тоже ничего себе тост. Конечно, ему далеко до Лёвиных. Вот уж кто мастер пудрить мозги. Когда он начинал свое: «…как просвещенный пофигист я немного знаком с буддизмом…», то замолкали даже самые конкретные болтуны. И в полной тишине Лёва выдавал фразочку слов на двести. Смысл ее сводился к следующему: мужики, сейчас я двину речь, но вы в ней ни хрена не поймете, потому как я и сам в нее не врубаюсь. Но время моя болтовня займет, и вы как раз успеете прожевать закусь после первой и освободить рот для второй. Так что жуйте и слушайте.
   – Знаешь, Асс, я не большой любитель рабов. А насчет врагов… самый лучший враг – это мертвый враг. Так у нас говорят.
   – Тогда – за мертвых врагов!
   Выпили. Сидя.
   Не знаю, что за пойло принес Асс, но характер у него оказался весь в хозяина. Такой же подленький. Вроде вкусно пахнет, мягко пьется, а после двухсот грамм ногам уже никуда идти не хочется. И перед глазами легкая муть появилась. А что будет, когда мы бутылку до дна приговорим? И неизвестно еще, кто из нас трезвее останется. Как пьет Асс, я уже видел. Если примет четыре своих «наперстка», выпадет под стол до утра. Выпадет в самом прямом смысле. Не успеешь поймать, и в костре заснет. Ради таких вот пожарных случаев он и водит за собой двух рабов. Чтоб за «утомленным» хозяином было кому присмотреть и за паланкином сбегать. Но сегодня Асс пришел сам-один. Интересно, как он обратно добираться будет? Если пешком и на своих двоих, то второй «наперсток» был явно лишним. Такому любителю алкоголя уже после первого достаточно нюхать пустой стакан. И не частить. И обязательно закусывать.
   Пока я размышлял над слабой конституцией собутыльника, он налил по третьей, озвучил мой любимый тост, и выпил, не дожидаясь меня.
   – За сбычу мечт, – повторил я немного удивленно.
   Так вот как действует на некоторых трехдневное заключение в сортире. А не поторопились ли мы? Может, надо было до утра подождать? Вдруг из этого засранца получился бы реальный мужик. Говорят, что непредвиденные случайности корректируют привычки. Но могут сильно испортить характер. Думаю, Ассу это не грозит. В его случае портить уже дальше некуда. Так что…
   Мои размышления прервал невероятно счастливый смех.
   – …Они все склонятся предо мной и…
   – Это почему же?
   Кажется, я пропустил что-то интересное.
   – Потому что я – только я! – могу спасти их от Карающей. – Колдун улыбался во всю пасть и закрытыми глазами смотрел в близкое и прекрасное будущее.
   Похоже, после третьего тоста этот спасатель так и не вспомнил про закусь.
   Ладно, в драку он пока не лезет, а то, что болтает, – пусть его. Асс у нас мастер рассказывать сказки. Послушаешь, и хочется все бросить и – вперед за мечтой!
   – Ну и как ты спасать их собираешься? Наверно, у тебя такой «великий» план имеется, до которого никто и никогда не додумается.
   От здоровенного куска лести и насмешки даже меня чуть не стошнило, а колдун проглотил и не поморщился.
   – Да, есть! Величайший план! Никто и никогда до такого!.. Только я! – И Асс опять потянулся к бутылке. Я едва успел перехватить ее.
   – Я тебе сам налью. – Поболтал, посмотрел сквозь стекло на огонь и ни хрена не увидел. Стекло оказалось непрозрачным. – Асс, маловато, похоже, осталось. Может, расскажешь свой план, а потом мы выпьем за него?..
   И я стал слушать «величайший план». И жевать. А колдун говорил и говорил, дирижируя полоской вяленого мяса.
   Рассказ реально оказался сказочным. До такого никто и никогда не додумался бы. Даже вусмерть пьяный или вдупель укуренный.
   Не знаю, в каком состоянии Асс создавал свой план, но идея вырастить Зверя, чтобы тот сожрал Красную Луну, думаю, говорит сама за себя. Мне лично она нашептала кой-чего о душевном здоровье «сказочника». Хоть я и не психиатр.
   Интересно, а еще кому-нибудь Асс эту сказку рассказывал?
   Оказалось, рассказывал. Своему любимому до слез наставнику. А тот, вместо бурных аплодисментов и земных поклонов, посмеялся над «гением» и его «гениальным планом». За что и был наказан. Нет, не убит. Теперь он «с трепетом и покорностью ждет величайшего триумфа своего ученика». А потом, может быть, «недостойному будет позволено умереть». Если Величайший соизволит вспомнить о нем.
   – Асс, а ты представляешь, какого размера этот Зверь должен быть?