Страница:
- Трудно возразить. У Иешуа в романе Булгакова, в самом деле, нет сподвижников-апостолов. Кроме странного Левия Матвея, который ходит за ним следом с козлиным пергаментом и что-то непрерывно за ним записывает. Иешуа потом отрекается от записей Левия Матвея (стало быть, от достоверности "Евангелия от Матвея"). У Булгакова читаем: "Но однажды я заглянул в этот пергамент и ужаснулся. Решительно ничего из того, что там записано, я не говорил". Зачем, по вашему, Булгакову нужна была вся эта подмена?
- За этим стоит антихристианский пафос... Продолжение традиции апостольского заговора против Христа, а стало быть, против Моисея, которого тот проповедовал. Ведь распространял христианство самозванный апостол, враг Христа при жизни, Шаул - Павел, распространял именем Христа мертвого, а не живого.
- Видимо, вы это почувствовали в романе.
- А что тут чувствовать? Тут все ясно! Булгаков изменил национальность Иешуа Га-Ноцри, не стал придерживаться канонической трактовки, основанной на евангелиях и апостольских посланиях. Тяготел к апокрифическим и даже еретическим сюжетам. Можно, конечно, такой выбор назвать литературным приемом. Есть теперь такое модное у литературоведов слово "деконструкция". Так вот на этих "художествах" и попалась ваша интеллигенция. Всю лживость, всю неправду о Христе спихнули на литературные приемы. Между тем, с точки зрения художественной выразительности Иешуа слаб и бесспорно уступает Воланду, который по роману, между прочим, его ближайший друг и сподвижник. Между ними нет противоборства.
- А все-таки, вспомним, например, диалог Иешуа и Пилата. Я, конечно, как и многие "интеллигентствующие", была очарована этой сценой. В ней действует магия искусства, благодаря которой возникает ощущение присутствия Высшей силы.
- А по-моему сцена сделана бездарно. В этом разговоре некий экстрасенс или, как полагает Понтий Пилат, искусный врач, снимает головную боль. Вот вам и вся магия.
- Мне в связи с этим вспоминается Анатоль Франс, искуснейший рассказчик. Он ведь написал новеллу о Понтии Пилате и Христе в таком ключе. Понтий Пилат в новелле беседовал с Христом, а впоследствии просто не мог вспомнить этого эпизода своей земной жизни. Магии нет как нет. Встреча с Христом - не более, чем курьез. Именно из-за такого вот сведения великой тайны бытия к курьезу, свойственного Франсу, я к этому великому стилисту, мастеру слова, равнодушна. У Булгакова же совсем все наоборот. Он дал ощущение присутствия Высшей силы, настаиваю на этом.
- А вот я вас теперь спрашиваю, что это за сила? Вспомните эпиграф к "Мастеру и Маргарите". Это строки из "Фауста", "Я часть той силы, что вечно хочет зла, но совершает благо". Но у Гете между Богом и Мефистофелем непримиримое противоборство. А слова о совершаемом благе - очередное лукавство Мефистофеля. У Булгакова же эти слова становятся эпиграфом, выдаются за чистую монету. И снова спрашиваю: Иешуа Га-Ноцри - это Христос, по Булгакову, или это не Христос? Иешуа, сириец, без девы Марии, без апостолов, без воскресения - это Христос или все-таки не Христос? Возможны ли литературные придумки для утверждения определенных идей и чувств? Возможны! Между тем, избирательно, подобно Булгакову, верить нельзя. Можно верить или не верить. Подозреваю, что обессилев от литературной травли, любимец вашей интеллигенции готов был увидеть в Сатане Спасителя.*
______________ * Во второй части своей статьи "Как я был шпионом ЦРУ" Горенштейн говорил об антисемитизме Булгакова, что, кстати, отмечалось в белоэмигрантской прессе: "составлял "черные списки" и прочее. Это и в его художественности просматривалось, иногда его прорывало".
***
В те знаментельные дни, когда в журнале "Москва" бы опубликован роман Булгакова, не было предела нашим восторгам. Помню, Берковский, пришел на лекцию и сказал: "Свершилось. Я ждал этого четверть века. И вот свершилось". Не берусь назвать другого писателя, который бы в 60-е годы так околдовал нас своим мастерством. А какие новые возможности открывала нам его литература! И как красиво построен роман, как органично вписан один роман в другой! А главное, Булгаков, пожалуй, первый повернул нас, детей тоталитарного режима, едва опомнившихся от "Большого террора", лицом к религии.
Однако в тот период, когда мы бесконечно говорили и говорили о романе, раздавались все же робкие голоса протеста. Высказывались сомнения по поводу художественности тех или иных эпизодов романа. Некоторых не убеждала религиозно-мистическая подоплека романа с его тенденцией к сатанинской кровной мести. Это, были, однако, повторяю, голоса едва слышные. Не хочу показаться здесь апологетом христианской морали. Но хотела бы обратить внимание на сам факт, что роман, откровенно расшатывающий устои этой морали, был с восторгом принят советской интеллигенцией шестидесятых, в том числе и религиозно настроенными ее представителями.
Как, например, трактовать место успокоения Мастера и Маргариты, вроде бы напоминающее дантовский лимб, то есть первый круг ада? C одной стороны, как будто достойное "литературное" место, а с другой стороны, ад есть ад. Мотивация Данте понятна: в 4-й Песне "Ада" он позаботился об истинных поэтах, невольных грешниках, живших в дохристианскую эпоху и потому не знавших истинного Бога. Распорядившись таким образом, Данте поместил в благородный замок, "novile castello", создателей античного искусства великих мужей древности. Там - славные благородные тени Гомера, Горация, Овидия проводят вечность за литературными спорами. Если Булгаков подразумевал "Лимб", да еще с "изолированным" замком (лишил возможности общения с другими мастерами), то наказание, конечно, почетное, но довольно жестокое, которого Мастер, как будто не заслужил, поскольку написал книгу, которая понравилась самому Христу. Однако же, находясь в полном согласии с Воландом, Всевышний, почему-то, распорядился именно так сурово. Что же касается Понтия Пилата, предавшего Христа, то ему суждено не только прощение по прошествии всего лишь каких-нибудь двух тысяч лет, но и длительные прогулки по лунной дорожке с самим Христом. Воистину, недостаточно согрешил Мастер, если не удостоился подобных бесед и прогулок по лунной тропе.
А что можно сказать о любви Маргариты, с радостью подвергнувшейся ради этой любви осквернению, несущейся над Москвой ведьмой на метле, словно ведьма красавица-панночка в "Вие", или же пушкинская Маруся в "Гусаре"? "Там с полки скляночку взяла и, сев на веник перед печкой, разделась донага; потом из склянки три раза хлебнула, и вдруг на венике верхом взвилась в трубу - и улизнула. Эге! Смекнул в минуту я: кума-то видно, басурманка!"
Роман был запрещен в советское время. Но вот что интересно, пропустила бы такую книгу до революции церковная цензура?
О "странности таланта" Булгакова, скажу цитатой из Набокова. О "странности таланта" героя-писателя из "Истинной жизни Себастьяна Найта" Набоков писал: "Не берусь назвать другого писателя, который так бы умел сбивать с толку своим мастерством - по крайней мере меня, желавшего за автором увидеть человека. Но проблески его признаний о себе едва отличимы от мерцающих огоньков вымысла".
В самом деле, стоило мне засомневаться, открыть роман на любой странице, то как будто заколдованная, я забывала обо всем на свете. Каким ветром занесло к нам эти томительно-страшные строки?
"Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый Прокуратором город. Исчезли висячие мосты, соединяющие храм со страшной Антониевой башней, опустилась с неба бездна и залила крылатых богов над гипподромом, Хасманейский дворец с бойницами, базары, караван-сараи, переулки пруды... Пропал Ершалаим - великий город, как будто не существовал на свете".
***
Написанный в 1975 году роман "Псалом", был впервые опубликован в 1992 году, но даже благожелательные критики, выразив восхищение уровнем литературного мастерства Горенштейна, сразу же предъявили автору нравственный счет, обвинив в русофобии, мизантропии и так далее. Один московский поэт, живущий ныне в Берлине, рассказывал мне, что по Москве ползли тогда слухи, будто бы Горенштейн написал роман, в котором неправильно толкует Библию. Именно так: "неправильно". Хотелось бы спросить, а кто толкует Библию правильно? Святой Августин? Эразм Роттердамский? Митрополит Алексий? Культуровед Григорий Померанц?
Я говорю только о России, вернее, о категории читателей, которых Горенштейн называл "нашей интеллигенцией". Во Франции роман был принят с восторгом и даже с триумфом целиком, со всеми его противоречиями. А противоречий в нем не меньше, чем в Библии.
Главный герой романа Антихрист, родной брат Иисуса Христа, положительный герой, без "воландовских" оговорок и эпиграфов насчет "силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо". Один из эпиграфов к роману Горенштейна звучит так: "Не следуй за большинством на зло и не решай тяжбы, отступая по большинству от правды. И бедному не потворствуй в тяжбе его" (Вторая книга Моисеева. Исход).
Антихрист призван спасать праведников, тогда как брат его Христос, заботится о грешниках. Дан, Аспид, Антихрист появился на Харьковщине в чайной колхоза "Красный пахарь", будучи еще мальчиком, во времена голода, порожденного коллективизацией. Он тоскует по своему дому и его тоска "свежа, как недавно вырытая могила". Кругом чужие лица и не на ком остановить свой взор. "Но обращал ли он взор внутрь народной чайной, повсюду были темные головы отступников, и на унылых лицах не было ни лиризма, на наглых - ни тени величия, на добрых - ни тени ума. Обращал ли он свой взор вне народной чайной, и за окном являлась та российская, осенняя провинциальная безнадежность с мокрыми тополями у дороги, с собачьим лаем, двумя-тремя мигающими вдали огоньками, что хоть закричи, хоть заплачь, ничего против нее не действует, кроме стакана бурякового самогона. Но славянский рецепт был непригоден сыну Иакова, в забвении видевшим подобие смерти. Смерть же, столь возвеличенная во многих... религиях, была ненавистна народу его... Смерть лишает человека возможности исполнять долг свой - сознательно любить Господа".
Не стану здесь углубляться в анализ романа. Такой анализ требует специального исследования. Вижу свою миссию в том, чтобы "навести" литературоведов на некоторые темы, излагая малоизвестные, либо же вовсе неизвестные факты.
Так, например, интересно, что именно в своем фантасмагорическом романе "Псалом" Горенштейн использовал подлинные документы. В книге звучат настоящие голоса, настоящая боль. Голод на Украине, описанный в начале романа, "взят из самой жизни". Дело в том, что один приятель Горенштейна, работавший на радио, вел одно время передачу, в которой рассказывались реальные истории периода 1930-1940 годов. Как она называлась, не помню: не то "Откликнитесь", не то "Отзовитесь". После давно прошедшей войны люди все еще продолжали искать друг друга. И вот эти люди писали письма на радио, рассказывая эпизоды, случаи из своей жизни, по которым можно было узнать или вспомнить друг друга. В редакцию приходили письма с такими душераздирающими историями, что, разумеется, "пропустить" в эфир этот всенародный "крик души", подлинный "соцреализм", было невозможно. Зато ненужные груды писем скапливались в одном из шкафов в редакции, а потом достались Горенштейну. Горенштейн часто говорил, что любит работать с письмами, старыми газетами, дневниковыми записями, устными рассказами и прочими документами. "Я люблю работать с письмами, - писал он, - с дневниками, с газетами. Так писался "Псалом" и некоторые другие вещи".* Здесь, пожалуй, он был не оригинален. Романтики с их предпочтением мелочей и деталей любили документы, в особенности письма, дневники, устные рассказы и воспоминания. Шатобриан, например, обращался за помощью к жене, у которой была прекрасная память она охотно восстанавливала нужные ему эпизоды из прошлой жизни, а Водсворт любил читать дневники своей сестры, благо она ему это разрешала.
______________ * Из письма Ларисе Щиголь 28 апреля 1998 года.
Роман "Псалом" подвергся в 1990 годах резкой критике в российской печати. Горенштейна обвиняли в том, что он создал лживый образ России. Таков был рефрен критики. Что ж, зачастую документальная правда такова, что ей отказываются верить.
18. "Место свалки - Бабий Яр"
К концу жизни Фридриха Горенштейна накипело у него столько замыслов, что казалось должен жить вечно, чтобы все их осуществить. Его тревожила судьба еврея из Вифании Андрея Первозванного, побывавшего на территории, названной впоследствии Русью, и, соответственно, существующие о нем легенды. Он говорил, что при сарматах, то есть задолго до славян, в Киеве была еврейская диаспора, в которой проповедовал апостол Андрей. Он постоянно просил нас помочь найти те или иные материалы о первом веке, о быте, истории и географии скифского Причерноморья, древней Таврии, Крыме. Никто не оставался без дела. Мой сын Игорь постоянно что-то находил для него в интернете. Просматривая некоторые письма Ларисы Щиголь, я обнаруживаю, что Горенштейн в буквальном смысле слова загружал ее поисковой работой. В недалеком будущем, говорил он, непременно надо заняться апостольской темой, которая до сих пор остается тайной для человечества.
Кроме того, Горенштейн занимался поисками оставшихся в живых ближайших сподвижников Гитлера и нашел даже одного - самого шефа гестапо Генриха Мюллера, умудрившегося обосноваться после войны под другим именем при ЦРУ во время правления Трумэна. Фридрих приобрел недавно изданные дневники Мюллера, изучал их и собирался написать о феномене "Мюллер-Трумэн" книгу. А еще важной темой для него был киевский геноцид времен Отечественной войны.
"Между делом написал ещё и третье мемуарное эссе - не знаю, точно ли определяю жанр. И очередную порцию моей неприязни к Киеву вложил туда, призвав на помощь Данте... Меня бы интересовало также, как эти этнографы, лингвисты, археологи и прочие подобные теперь живут и сколько получают если получают - карбованцев. Может, среди них есть какие-либо интересные биографии?"*
______________ * Это письмо отправлено Ларисе Щиголь в Киев (6 июля 1998 года).
В другом письме: "Ещё меня интересует отношение к Богдану Хмельницкому и его коню. Петлюра, по крайней мере, хотел этот памятник убрать, но не успел. А эти "самостийники" что собираются делать? Я слышал, они его, этого бандита, прославляют".
Горенштейн говорил мне, что издатели в России и на Украине не хотят публиковать роман "Попутчики", поскольку одной из тем романа является геноцид евреев со стороны Богдана Хмельницкого.
"...Зеркало Загадок вряд ли выйдет в октябре, хотя над номером они работают. Да и в эссе надо мне внести дополнения и кое-что доработать в связи с последними событиями, впрочем, и в существующем варианте достаточно угадывающимися. А времени мало. Надо завершать подготовку и садиться за роман".*
______________ * Письмо также отправлено в Киев 14 сентября 1998 года.
Он собирался написать о геноциде Второй мировой войны книгу и в письме обращается к Ларисе Щиголь, киевлянке, часто бывающей в Киеве, за помощью в поисках материалов.
"Не "горы материала", - пишет он ей, - а что уж попадёт. Однако более жертв меня интересуют палачи и соглядатаи. В Киеве в 41-м - 43-м годах выходила газета - или газеты. Украинские и немецкие. Номера этих газет мне были бы очень интересны. Быт. Театры, их репертуар. Рестораны, кафе. "Культурная жизнь". Может, есть воспоминания, показания эсэсовцев или полицаев и т.д... Это всё для будущей книги, "послезавтрашней", если, Бог даст, я до неё доберусь"*.
______________ * Письмо датировано 9-м мая 1998 года.
Я уже говорила, что Горенштейн постоянно возвращался к теме "Бабий Яр". Он считал, что о жертвах Бабьего Яра написано уже достаточно книг и поставлено достаточно фильмов, однако мало внимания было уделено палачам, из которых некоторые, из местного населения (из Киева и окрестностей) еще живы и не понесли наказания. "В Берлине, скрываясь в подполье, - писал он, гитлеризм пережило восемь тысяч евреев, а в Киеве - может быть два десятка человек. Почему? Потому что в Берлине на евреев охотились только немцы, а в Киеве им с садистской радостью помогала значительная часть украинского населения, стремящаяся, к тому же, пограбить оставленные евреями квартиры, вопреки, кстати, запретам немецких властей".*
______________ * Ф. Горенштейн. Реплика с места. Зеркало Загадок, 1998, 7.
После знакомства с режиссером Аркадием Яхнисом писатель переменил на время решение писать книгу. Вдвоем они пришли к выводу, что лучше всего сделать документальный фильм о Бабьем Яре. Они еще намеревались сделать художественный фильм по пьесе Стринберга "Пляска смерти" (в переложении Дюрренматта "Играя Стринберга"). Фридрих по договоренности с Аркадием собирался написать сценарий, в котором главную роль должен был играть Рамаз Чхиквадзе. У Яхниса Чхиквадзе уже снимался в главной роли в фильме "Ботинки из Америки". Горенштейну этот известный грузинский актер тоже давно был лично знаком. Когда-то он играл в фильме "Щелчки" по горенштейновскому сценарию.
Они втроем - Горенштейн, Чхиквадзе, Яхнис были у нас в гостях, и обсуждали этот свой план. Мой муж сделал тогда несколько снимков. Фотографии, соответственно, застольные, и на одной из них Горенштейн рассказывает об особого сорта селедке "габель-бис", как раз лежащей перед ним в блюде на столе. Селедка эта, надо заметить, имеет особое отношение к истории и политике времен "советско-фашистской" дружбы. "Время было перестроечное, - писал Горенштейн. - Приходилось перестраиваться на дружбу и союз с бывшим идеологическим врагом. К приезду Риббенторопа разыскали на Мосфильме красное знамя с черной свастикой в белом пятне, которое до того использовали в антифашистских фильмах".*
______________ * Ф. Горенштейн. Как я был шпионом ЦРУ, Зеркало Загадок, 2000 , 9.
Так вот, Риббентроп, в Москве во время застолья заметил, что Сталин любит селедку, однако ест обычную какую-то селедку, непрезентабельную. Он решил угостить Сталина селедкой лучшего приготовления, а именно из берлинского магазина "Рогацкий", основанного еще в начале века (он существует и сейчас, находится у станции метро "Бисмаркштрассе"). Сталин был в восторге от селедки "габель-бис", что безусловно укрепляло дружбу стран на государственном уровне. Нацисты стали поставлять "габель-бис" в Москву из Берлина на поезде в конце каждой недели (кажется, по субботам). Сюжет этот, вполне соответствующий концепции Горенштейна о личном, "бытовом" факторе, делающем большую историю и политику ("Личное начало в политике и терроре вот, что необходимо для успеха"*), от него мне и известен. С тех пор, как я открыла и для себя этот и в самом деле колоритный продовольственный магазин, и к приходу Фридриха часто покупала "историческую" селедку.
______________ * Ф. Горенштейн. Место.
Но вернусь к той встрече с Чхиквадзе и Яхнисом. За столом говорили, разумеется, не только о селедке. Летом 2001 года Фридрих еще посмотрел по телевизору фильм Лукино Висконти "Смерть в Венеции" с Дирком Богартом и, несмотря на то, что видел его не в первый раз, был потрясен этим шедевром. О фильме он говорил чуть ли не со слезами на глазах и даже беспомощно разводил руками от такого величия режиссерского таланта. "Кинематографическими средствами создал атмосферу волшебства, - говорил он. - Он сделал это лучше, чем это сделал автор новеллы, ваш шахматист пера Томас Манн". На него еще произвела впечатление музыка Малера и, как он выразился, ее "абсолютная функциональность".
Кстати, о Венециии. Фридрих очень любил ее и говорил, что, если ему когда-нибудь повезет, и он заработает на каком-нибудь дорогом крупномасштабном фильме, то купит себе на гонорар маленькую квартиру в Венеции. Мы даже как-то привезли ему из Венеции сувенирный ключ с изображенным на нем венецианским пейзажем.
***
Аркадий рассказал мне, как они вдвоем в конце лета вели предварительную работу над фильмом о Бабьем Яре. Вначале было решено найти оставшихся в живых "расстрельщиков" из львовского куреня. Полк их назывался лирично "Нахтигаль", что в переводе с немецкого означает "Соловей". "Разумеется, мы не могли надееться на то, что эти оставшиеся в живых "ветераны", обосновавшиеся где-то в украинских деревнях, поселках, а может быть и городах, станут с нами разговаривать, - рассказывал Аркадий, - однако я был уверен, что сам факт найти их - серьезный плюс для картины. Этих людей, активно учавствовавших в расстрелах, можно было бы заснять, понаблюдать теперешнюю их жизнь".
Горенштейн согласился с идеей Яхниса, тем более, что тот готов был, не откладывая, заняться поисками, но когда режиссер вернулся из Киева, Фридрих предложил еще одну идею. Случилось так, что писатель увидел по телевизору документальный фильм о Геббельсе. Только что был найден неизвестный раннее документ Геббельса, который создатели фильма решили сделать речью Геббельса, якобы действительно им когда-то произнесенной. Эту речь озвучивал, вернее, "играл" талантливый актер. Фридрих долго находился под глубоким впечатлением от фильма. Он сказал, что актер был даже не очень похож на Геббельса, но настолько внутренне достоверно играл свою роль и, вообще, все было сделано "под документ" настолько сильно, что следует подумать: не применить ли им этот прием в своем фильме. "Нужно использовать постановочный момент (ситуацию), - сказал он, - то есть нужно найти актеров, написать для них текст - якобы откровений, воспоминаний, признаний - который бы основывался на документах и на интуиции, которая позволяла бы дописывать то, что могло быть подтверждено документом". Он еще сказал, что слышал на днях выступление одного еврейского лидера по "Свободе", взгляды которого разделяет. Лидер был против забвения прошлого и попыток, забыть, вычеркнуть грех нацистских преступлений из истории. Аркадий дал мне исписанный Фридрихом лист бумаги некоторое подобие плана работы, набросанный быстрой опытной рукой профессионала.
Необходимые материлы для создания фильма о Бабьем яре:
1. Пауль Блобель. Город Золлинген. Биография. Фотографии. Узнать, есть ли родственники.
2. Материалы суда над SS-персонами и по Бабьему яру. Фамилии.
3. Украинцы-убийцы. Буковинский курень и другие. Фамилии. Фотографии. Есть ли еще живые? Монумент, установленный в их честь в Черновцах.
4. Морозов - бывший министр обороны Украины. Медаль SS. Биография. Фото. Хроника.
5. "Народные депутаты"-фашисты. Имена. Фотографии. Биографии.
6. Куреневская катастрофа у Бабьего яра. Материалы. Хроника. Есть ли фотографии.
7. Есть ли фотографии по строительству стадиона на месте Бабьего яра? и т.д.
Фридрих просил еще Аркадия узнать что-нибудь о постройках в Киеве сахорозаводчика Бродского (об этом написано обратной стороне листа), пройти по пути, по которому вели евреев в Бабий Яр. Горенштейн прочертил этот путь.
Он и здесь тяготел к парадоксу фабулы, психологии и мысли и говорил, что хоть и не был свидетелем событий трагедии Бабьего яра, но ему необходима присказка: "И я там был". Вероятно, для созидающего слова, для воздействия на душу, нужна была та самая причастность, такая, какая прозвучала у Курта Воннегута в романе "Крестовый поход детей". В невыносимых, трагических сценах романа появлялся автор со словами: "И я там был".
А Фририх бывал в тех местах. Случилось так, что в конце пятидесятых годов он стал свидетелем и почти участником продолжения событий, связанных с Бабьим Яром, а именно со знаменитой Куреневской катастрофой, когда восстали мертвые. Громадная масса земли, которой засыпали Бабий Яр для строительства стадиона, хлынула вдруг с потоками воды на Киев, сметая все на своем пути. Горенштейн там был: он в качестве мастера руководил загрузкой грунта, который увозили к Бабьему Яру. Если бы фильм был создан, то слова "я там был" могли бы стать лейтмотивом фильма. Я это чувствовала по рассказам Горенштейна об этих событиях. Впрочем, он об этом написал в заявке к неосуществленному фильму. Этот документ дал мне потом Аркадий. Привожу его полностью.
***
Экскурс: Место свалки - Бабий Яр (об убийцах и их моральных наследниках):
В конце пятидесятых, начале шестидесятых годов я работал мастером в Киевском тресте "Строймеханизация". Один из моих участков располагался на Куреневке, где велись земляные работы, рытье котлованов и траншей для канализации. Грунт, нагружаемый экскаваторами на самосвалы, везли вверх по Лукьяновке и сбрасывали в Бабий Яр. В путевых листах шоферов, которые я подписывал, значилось: "Место свалки - Бабий Яр" (строительный объект был обозначен "Стадион"). То есть на месте Бабьего Яра должен был быть построен стадион, окруженный парком с увеселительными заведениями. Так решили хозяева города, советские интернационалисты. На костях Бабьего Яра должны были бегать в футбольных трусах, и в парке должны были происходить веселые гуляния. Очевидно, это была общая тенденция советских интернационалистов, поскольку, например, в Николаеве на кладбище, где расстреливали евреев, был создан зоопарк. А камни с кладбища использовались для укрепления набережной.
Надо сказать, что такое стремление повеселиться на костях, существовавшее у советских нациналистов, прикрытых хитрой приставочкой "интер", вызывало протесты. Писали, говорили, кажется, и в прессе кое-что было, но все напрасно. Росли горы земли, которую со всех сторон везли в Бабий Яр и которую утрамбовывали, намывали водой, водяными насосами. Работали по-стахановски, и уже даже назывались сроки, когда должны были прозвучать первые звонкие удары футбольного мяча и веселые голоса болельщиков, а также начаться веселье в питейных заведениях вокруг бывшего Бабьего Яра, ныне Лукьяновского парка.
- За этим стоит антихристианский пафос... Продолжение традиции апостольского заговора против Христа, а стало быть, против Моисея, которого тот проповедовал. Ведь распространял христианство самозванный апостол, враг Христа при жизни, Шаул - Павел, распространял именем Христа мертвого, а не живого.
- Видимо, вы это почувствовали в романе.
- А что тут чувствовать? Тут все ясно! Булгаков изменил национальность Иешуа Га-Ноцри, не стал придерживаться канонической трактовки, основанной на евангелиях и апостольских посланиях. Тяготел к апокрифическим и даже еретическим сюжетам. Можно, конечно, такой выбор назвать литературным приемом. Есть теперь такое модное у литературоведов слово "деконструкция". Так вот на этих "художествах" и попалась ваша интеллигенция. Всю лживость, всю неправду о Христе спихнули на литературные приемы. Между тем, с точки зрения художественной выразительности Иешуа слаб и бесспорно уступает Воланду, который по роману, между прочим, его ближайший друг и сподвижник. Между ними нет противоборства.
- А все-таки, вспомним, например, диалог Иешуа и Пилата. Я, конечно, как и многие "интеллигентствующие", была очарована этой сценой. В ней действует магия искусства, благодаря которой возникает ощущение присутствия Высшей силы.
- А по-моему сцена сделана бездарно. В этом разговоре некий экстрасенс или, как полагает Понтий Пилат, искусный врач, снимает головную боль. Вот вам и вся магия.
- Мне в связи с этим вспоминается Анатоль Франс, искуснейший рассказчик. Он ведь написал новеллу о Понтии Пилате и Христе в таком ключе. Понтий Пилат в новелле беседовал с Христом, а впоследствии просто не мог вспомнить этого эпизода своей земной жизни. Магии нет как нет. Встреча с Христом - не более, чем курьез. Именно из-за такого вот сведения великой тайны бытия к курьезу, свойственного Франсу, я к этому великому стилисту, мастеру слова, равнодушна. У Булгакова же совсем все наоборот. Он дал ощущение присутствия Высшей силы, настаиваю на этом.
- А вот я вас теперь спрашиваю, что это за сила? Вспомните эпиграф к "Мастеру и Маргарите". Это строки из "Фауста", "Я часть той силы, что вечно хочет зла, но совершает благо". Но у Гете между Богом и Мефистофелем непримиримое противоборство. А слова о совершаемом благе - очередное лукавство Мефистофеля. У Булгакова же эти слова становятся эпиграфом, выдаются за чистую монету. И снова спрашиваю: Иешуа Га-Ноцри - это Христос, по Булгакову, или это не Христос? Иешуа, сириец, без девы Марии, без апостолов, без воскресения - это Христос или все-таки не Христос? Возможны ли литературные придумки для утверждения определенных идей и чувств? Возможны! Между тем, избирательно, подобно Булгакову, верить нельзя. Можно верить или не верить. Подозреваю, что обессилев от литературной травли, любимец вашей интеллигенции готов был увидеть в Сатане Спасителя.*
______________ * Во второй части своей статьи "Как я был шпионом ЦРУ" Горенштейн говорил об антисемитизме Булгакова, что, кстати, отмечалось в белоэмигрантской прессе: "составлял "черные списки" и прочее. Это и в его художественности просматривалось, иногда его прорывало".
***
В те знаментельные дни, когда в журнале "Москва" бы опубликован роман Булгакова, не было предела нашим восторгам. Помню, Берковский, пришел на лекцию и сказал: "Свершилось. Я ждал этого четверть века. И вот свершилось". Не берусь назвать другого писателя, который бы в 60-е годы так околдовал нас своим мастерством. А какие новые возможности открывала нам его литература! И как красиво построен роман, как органично вписан один роман в другой! А главное, Булгаков, пожалуй, первый повернул нас, детей тоталитарного режима, едва опомнившихся от "Большого террора", лицом к религии.
Однако в тот период, когда мы бесконечно говорили и говорили о романе, раздавались все же робкие голоса протеста. Высказывались сомнения по поводу художественности тех или иных эпизодов романа. Некоторых не убеждала религиозно-мистическая подоплека романа с его тенденцией к сатанинской кровной мести. Это, были, однако, повторяю, голоса едва слышные. Не хочу показаться здесь апологетом христианской морали. Но хотела бы обратить внимание на сам факт, что роман, откровенно расшатывающий устои этой морали, был с восторгом принят советской интеллигенцией шестидесятых, в том числе и религиозно настроенными ее представителями.
Как, например, трактовать место успокоения Мастера и Маргариты, вроде бы напоминающее дантовский лимб, то есть первый круг ада? C одной стороны, как будто достойное "литературное" место, а с другой стороны, ад есть ад. Мотивация Данте понятна: в 4-й Песне "Ада" он позаботился об истинных поэтах, невольных грешниках, живших в дохристианскую эпоху и потому не знавших истинного Бога. Распорядившись таким образом, Данте поместил в благородный замок, "novile castello", создателей античного искусства великих мужей древности. Там - славные благородные тени Гомера, Горация, Овидия проводят вечность за литературными спорами. Если Булгаков подразумевал "Лимб", да еще с "изолированным" замком (лишил возможности общения с другими мастерами), то наказание, конечно, почетное, но довольно жестокое, которого Мастер, как будто не заслужил, поскольку написал книгу, которая понравилась самому Христу. Однако же, находясь в полном согласии с Воландом, Всевышний, почему-то, распорядился именно так сурово. Что же касается Понтия Пилата, предавшего Христа, то ему суждено не только прощение по прошествии всего лишь каких-нибудь двух тысяч лет, но и длительные прогулки по лунной дорожке с самим Христом. Воистину, недостаточно согрешил Мастер, если не удостоился подобных бесед и прогулок по лунной тропе.
А что можно сказать о любви Маргариты, с радостью подвергнувшейся ради этой любви осквернению, несущейся над Москвой ведьмой на метле, словно ведьма красавица-панночка в "Вие", или же пушкинская Маруся в "Гусаре"? "Там с полки скляночку взяла и, сев на веник перед печкой, разделась донага; потом из склянки три раза хлебнула, и вдруг на венике верхом взвилась в трубу - и улизнула. Эге! Смекнул в минуту я: кума-то видно, басурманка!"
Роман был запрещен в советское время. Но вот что интересно, пропустила бы такую книгу до революции церковная цензура?
О "странности таланта" Булгакова, скажу цитатой из Набокова. О "странности таланта" героя-писателя из "Истинной жизни Себастьяна Найта" Набоков писал: "Не берусь назвать другого писателя, который так бы умел сбивать с толку своим мастерством - по крайней мере меня, желавшего за автором увидеть человека. Но проблески его признаний о себе едва отличимы от мерцающих огоньков вымысла".
В самом деле, стоило мне засомневаться, открыть роман на любой странице, то как будто заколдованная, я забывала обо всем на свете. Каким ветром занесло к нам эти томительно-страшные строки?
"Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый Прокуратором город. Исчезли висячие мосты, соединяющие храм со страшной Антониевой башней, опустилась с неба бездна и залила крылатых богов над гипподромом, Хасманейский дворец с бойницами, базары, караван-сараи, переулки пруды... Пропал Ершалаим - великий город, как будто не существовал на свете".
***
Написанный в 1975 году роман "Псалом", был впервые опубликован в 1992 году, но даже благожелательные критики, выразив восхищение уровнем литературного мастерства Горенштейна, сразу же предъявили автору нравственный счет, обвинив в русофобии, мизантропии и так далее. Один московский поэт, живущий ныне в Берлине, рассказывал мне, что по Москве ползли тогда слухи, будто бы Горенштейн написал роман, в котором неправильно толкует Библию. Именно так: "неправильно". Хотелось бы спросить, а кто толкует Библию правильно? Святой Августин? Эразм Роттердамский? Митрополит Алексий? Культуровед Григорий Померанц?
Я говорю только о России, вернее, о категории читателей, которых Горенштейн называл "нашей интеллигенцией". Во Франции роман был принят с восторгом и даже с триумфом целиком, со всеми его противоречиями. А противоречий в нем не меньше, чем в Библии.
Главный герой романа Антихрист, родной брат Иисуса Христа, положительный герой, без "воландовских" оговорок и эпиграфов насчет "силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо". Один из эпиграфов к роману Горенштейна звучит так: "Не следуй за большинством на зло и не решай тяжбы, отступая по большинству от правды. И бедному не потворствуй в тяжбе его" (Вторая книга Моисеева. Исход).
Антихрист призван спасать праведников, тогда как брат его Христос, заботится о грешниках. Дан, Аспид, Антихрист появился на Харьковщине в чайной колхоза "Красный пахарь", будучи еще мальчиком, во времена голода, порожденного коллективизацией. Он тоскует по своему дому и его тоска "свежа, как недавно вырытая могила". Кругом чужие лица и не на ком остановить свой взор. "Но обращал ли он взор внутрь народной чайной, повсюду были темные головы отступников, и на унылых лицах не было ни лиризма, на наглых - ни тени величия, на добрых - ни тени ума. Обращал ли он свой взор вне народной чайной, и за окном являлась та российская, осенняя провинциальная безнадежность с мокрыми тополями у дороги, с собачьим лаем, двумя-тремя мигающими вдали огоньками, что хоть закричи, хоть заплачь, ничего против нее не действует, кроме стакана бурякового самогона. Но славянский рецепт был непригоден сыну Иакова, в забвении видевшим подобие смерти. Смерть же, столь возвеличенная во многих... религиях, была ненавистна народу его... Смерть лишает человека возможности исполнять долг свой - сознательно любить Господа".
Не стану здесь углубляться в анализ романа. Такой анализ требует специального исследования. Вижу свою миссию в том, чтобы "навести" литературоведов на некоторые темы, излагая малоизвестные, либо же вовсе неизвестные факты.
Так, например, интересно, что именно в своем фантасмагорическом романе "Псалом" Горенштейн использовал подлинные документы. В книге звучат настоящие голоса, настоящая боль. Голод на Украине, описанный в начале романа, "взят из самой жизни". Дело в том, что один приятель Горенштейна, работавший на радио, вел одно время передачу, в которой рассказывались реальные истории периода 1930-1940 годов. Как она называлась, не помню: не то "Откликнитесь", не то "Отзовитесь". После давно прошедшей войны люди все еще продолжали искать друг друга. И вот эти люди писали письма на радио, рассказывая эпизоды, случаи из своей жизни, по которым можно было узнать или вспомнить друг друга. В редакцию приходили письма с такими душераздирающими историями, что, разумеется, "пропустить" в эфир этот всенародный "крик души", подлинный "соцреализм", было невозможно. Зато ненужные груды писем скапливались в одном из шкафов в редакции, а потом достались Горенштейну. Горенштейн часто говорил, что любит работать с письмами, старыми газетами, дневниковыми записями, устными рассказами и прочими документами. "Я люблю работать с письмами, - писал он, - с дневниками, с газетами. Так писался "Псалом" и некоторые другие вещи".* Здесь, пожалуй, он был не оригинален. Романтики с их предпочтением мелочей и деталей любили документы, в особенности письма, дневники, устные рассказы и воспоминания. Шатобриан, например, обращался за помощью к жене, у которой была прекрасная память она охотно восстанавливала нужные ему эпизоды из прошлой жизни, а Водсворт любил читать дневники своей сестры, благо она ему это разрешала.
______________ * Из письма Ларисе Щиголь 28 апреля 1998 года.
Роман "Псалом" подвергся в 1990 годах резкой критике в российской печати. Горенштейна обвиняли в том, что он создал лживый образ России. Таков был рефрен критики. Что ж, зачастую документальная правда такова, что ей отказываются верить.
18. "Место свалки - Бабий Яр"
К концу жизни Фридриха Горенштейна накипело у него столько замыслов, что казалось должен жить вечно, чтобы все их осуществить. Его тревожила судьба еврея из Вифании Андрея Первозванного, побывавшего на территории, названной впоследствии Русью, и, соответственно, существующие о нем легенды. Он говорил, что при сарматах, то есть задолго до славян, в Киеве была еврейская диаспора, в которой проповедовал апостол Андрей. Он постоянно просил нас помочь найти те или иные материалы о первом веке, о быте, истории и географии скифского Причерноморья, древней Таврии, Крыме. Никто не оставался без дела. Мой сын Игорь постоянно что-то находил для него в интернете. Просматривая некоторые письма Ларисы Щиголь, я обнаруживаю, что Горенштейн в буквальном смысле слова загружал ее поисковой работой. В недалеком будущем, говорил он, непременно надо заняться апостольской темой, которая до сих пор остается тайной для человечества.
Кроме того, Горенштейн занимался поисками оставшихся в живых ближайших сподвижников Гитлера и нашел даже одного - самого шефа гестапо Генриха Мюллера, умудрившегося обосноваться после войны под другим именем при ЦРУ во время правления Трумэна. Фридрих приобрел недавно изданные дневники Мюллера, изучал их и собирался написать о феномене "Мюллер-Трумэн" книгу. А еще важной темой для него был киевский геноцид времен Отечественной войны.
"Между делом написал ещё и третье мемуарное эссе - не знаю, точно ли определяю жанр. И очередную порцию моей неприязни к Киеву вложил туда, призвав на помощь Данте... Меня бы интересовало также, как эти этнографы, лингвисты, археологи и прочие подобные теперь живут и сколько получают если получают - карбованцев. Может, среди них есть какие-либо интересные биографии?"*
______________ * Это письмо отправлено Ларисе Щиголь в Киев (6 июля 1998 года).
В другом письме: "Ещё меня интересует отношение к Богдану Хмельницкому и его коню. Петлюра, по крайней мере, хотел этот памятник убрать, но не успел. А эти "самостийники" что собираются делать? Я слышал, они его, этого бандита, прославляют".
Горенштейн говорил мне, что издатели в России и на Украине не хотят публиковать роман "Попутчики", поскольку одной из тем романа является геноцид евреев со стороны Богдана Хмельницкого.
"...Зеркало Загадок вряд ли выйдет в октябре, хотя над номером они работают. Да и в эссе надо мне внести дополнения и кое-что доработать в связи с последними событиями, впрочем, и в существующем варианте достаточно угадывающимися. А времени мало. Надо завершать подготовку и садиться за роман".*
______________ * Письмо также отправлено в Киев 14 сентября 1998 года.
Он собирался написать о геноциде Второй мировой войны книгу и в письме обращается к Ларисе Щиголь, киевлянке, часто бывающей в Киеве, за помощью в поисках материалов.
"Не "горы материала", - пишет он ей, - а что уж попадёт. Однако более жертв меня интересуют палачи и соглядатаи. В Киеве в 41-м - 43-м годах выходила газета - или газеты. Украинские и немецкие. Номера этих газет мне были бы очень интересны. Быт. Театры, их репертуар. Рестораны, кафе. "Культурная жизнь". Может, есть воспоминания, показания эсэсовцев или полицаев и т.д... Это всё для будущей книги, "послезавтрашней", если, Бог даст, я до неё доберусь"*.
______________ * Письмо датировано 9-м мая 1998 года.
Я уже говорила, что Горенштейн постоянно возвращался к теме "Бабий Яр". Он считал, что о жертвах Бабьего Яра написано уже достаточно книг и поставлено достаточно фильмов, однако мало внимания было уделено палачам, из которых некоторые, из местного населения (из Киева и окрестностей) еще живы и не понесли наказания. "В Берлине, скрываясь в подполье, - писал он, гитлеризм пережило восемь тысяч евреев, а в Киеве - может быть два десятка человек. Почему? Потому что в Берлине на евреев охотились только немцы, а в Киеве им с садистской радостью помогала значительная часть украинского населения, стремящаяся, к тому же, пограбить оставленные евреями квартиры, вопреки, кстати, запретам немецких властей".*
______________ * Ф. Горенштейн. Реплика с места. Зеркало Загадок, 1998, 7.
После знакомства с режиссером Аркадием Яхнисом писатель переменил на время решение писать книгу. Вдвоем они пришли к выводу, что лучше всего сделать документальный фильм о Бабьем Яре. Они еще намеревались сделать художественный фильм по пьесе Стринберга "Пляска смерти" (в переложении Дюрренматта "Играя Стринберга"). Фридрих по договоренности с Аркадием собирался написать сценарий, в котором главную роль должен был играть Рамаз Чхиквадзе. У Яхниса Чхиквадзе уже снимался в главной роли в фильме "Ботинки из Америки". Горенштейну этот известный грузинский актер тоже давно был лично знаком. Когда-то он играл в фильме "Щелчки" по горенштейновскому сценарию.
Они втроем - Горенштейн, Чхиквадзе, Яхнис были у нас в гостях, и обсуждали этот свой план. Мой муж сделал тогда несколько снимков. Фотографии, соответственно, застольные, и на одной из них Горенштейн рассказывает об особого сорта селедке "габель-бис", как раз лежащей перед ним в блюде на столе. Селедка эта, надо заметить, имеет особое отношение к истории и политике времен "советско-фашистской" дружбы. "Время было перестроечное, - писал Горенштейн. - Приходилось перестраиваться на дружбу и союз с бывшим идеологическим врагом. К приезду Риббенторопа разыскали на Мосфильме красное знамя с черной свастикой в белом пятне, которое до того использовали в антифашистских фильмах".*
______________ * Ф. Горенштейн. Как я был шпионом ЦРУ, Зеркало Загадок, 2000 , 9.
Так вот, Риббентроп, в Москве во время застолья заметил, что Сталин любит селедку, однако ест обычную какую-то селедку, непрезентабельную. Он решил угостить Сталина селедкой лучшего приготовления, а именно из берлинского магазина "Рогацкий", основанного еще в начале века (он существует и сейчас, находится у станции метро "Бисмаркштрассе"). Сталин был в восторге от селедки "габель-бис", что безусловно укрепляло дружбу стран на государственном уровне. Нацисты стали поставлять "габель-бис" в Москву из Берлина на поезде в конце каждой недели (кажется, по субботам). Сюжет этот, вполне соответствующий концепции Горенштейна о личном, "бытовом" факторе, делающем большую историю и политику ("Личное начало в политике и терроре вот, что необходимо для успеха"*), от него мне и известен. С тех пор, как я открыла и для себя этот и в самом деле колоритный продовольственный магазин, и к приходу Фридриха часто покупала "историческую" селедку.
______________ * Ф. Горенштейн. Место.
Но вернусь к той встрече с Чхиквадзе и Яхнисом. За столом говорили, разумеется, не только о селедке. Летом 2001 года Фридрих еще посмотрел по телевизору фильм Лукино Висконти "Смерть в Венеции" с Дирком Богартом и, несмотря на то, что видел его не в первый раз, был потрясен этим шедевром. О фильме он говорил чуть ли не со слезами на глазах и даже беспомощно разводил руками от такого величия режиссерского таланта. "Кинематографическими средствами создал атмосферу волшебства, - говорил он. - Он сделал это лучше, чем это сделал автор новеллы, ваш шахматист пера Томас Манн". На него еще произвела впечатление музыка Малера и, как он выразился, ее "абсолютная функциональность".
Кстати, о Венециии. Фридрих очень любил ее и говорил, что, если ему когда-нибудь повезет, и он заработает на каком-нибудь дорогом крупномасштабном фильме, то купит себе на гонорар маленькую квартиру в Венеции. Мы даже как-то привезли ему из Венеции сувенирный ключ с изображенным на нем венецианским пейзажем.
***
Аркадий рассказал мне, как они вдвоем в конце лета вели предварительную работу над фильмом о Бабьем Яре. Вначале было решено найти оставшихся в живых "расстрельщиков" из львовского куреня. Полк их назывался лирично "Нахтигаль", что в переводе с немецкого означает "Соловей". "Разумеется, мы не могли надееться на то, что эти оставшиеся в живых "ветераны", обосновавшиеся где-то в украинских деревнях, поселках, а может быть и городах, станут с нами разговаривать, - рассказывал Аркадий, - однако я был уверен, что сам факт найти их - серьезный плюс для картины. Этих людей, активно учавствовавших в расстрелах, можно было бы заснять, понаблюдать теперешнюю их жизнь".
Горенштейн согласился с идеей Яхниса, тем более, что тот готов был, не откладывая, заняться поисками, но когда режиссер вернулся из Киева, Фридрих предложил еще одну идею. Случилось так, что писатель увидел по телевизору документальный фильм о Геббельсе. Только что был найден неизвестный раннее документ Геббельса, который создатели фильма решили сделать речью Геббельса, якобы действительно им когда-то произнесенной. Эту речь озвучивал, вернее, "играл" талантливый актер. Фридрих долго находился под глубоким впечатлением от фильма. Он сказал, что актер был даже не очень похож на Геббельса, но настолько внутренне достоверно играл свою роль и, вообще, все было сделано "под документ" настолько сильно, что следует подумать: не применить ли им этот прием в своем фильме. "Нужно использовать постановочный момент (ситуацию), - сказал он, - то есть нужно найти актеров, написать для них текст - якобы откровений, воспоминаний, признаний - который бы основывался на документах и на интуиции, которая позволяла бы дописывать то, что могло быть подтверждено документом". Он еще сказал, что слышал на днях выступление одного еврейского лидера по "Свободе", взгляды которого разделяет. Лидер был против забвения прошлого и попыток, забыть, вычеркнуть грех нацистских преступлений из истории. Аркадий дал мне исписанный Фридрихом лист бумаги некоторое подобие плана работы, набросанный быстрой опытной рукой профессионала.
Необходимые материлы для создания фильма о Бабьем яре:
1. Пауль Блобель. Город Золлинген. Биография. Фотографии. Узнать, есть ли родственники.
2. Материалы суда над SS-персонами и по Бабьему яру. Фамилии.
3. Украинцы-убийцы. Буковинский курень и другие. Фамилии. Фотографии. Есть ли еще живые? Монумент, установленный в их честь в Черновцах.
4. Морозов - бывший министр обороны Украины. Медаль SS. Биография. Фото. Хроника.
5. "Народные депутаты"-фашисты. Имена. Фотографии. Биографии.
6. Куреневская катастрофа у Бабьего яра. Материалы. Хроника. Есть ли фотографии.
7. Есть ли фотографии по строительству стадиона на месте Бабьего яра? и т.д.
Фридрих просил еще Аркадия узнать что-нибудь о постройках в Киеве сахорозаводчика Бродского (об этом написано обратной стороне листа), пройти по пути, по которому вели евреев в Бабий Яр. Горенштейн прочертил этот путь.
Он и здесь тяготел к парадоксу фабулы, психологии и мысли и говорил, что хоть и не был свидетелем событий трагедии Бабьего яра, но ему необходима присказка: "И я там был". Вероятно, для созидающего слова, для воздействия на душу, нужна была та самая причастность, такая, какая прозвучала у Курта Воннегута в романе "Крестовый поход детей". В невыносимых, трагических сценах романа появлялся автор со словами: "И я там был".
А Фририх бывал в тех местах. Случилось так, что в конце пятидесятых годов он стал свидетелем и почти участником продолжения событий, связанных с Бабьим Яром, а именно со знаменитой Куреневской катастрофой, когда восстали мертвые. Громадная масса земли, которой засыпали Бабий Яр для строительства стадиона, хлынула вдруг с потоками воды на Киев, сметая все на своем пути. Горенштейн там был: он в качестве мастера руководил загрузкой грунта, который увозили к Бабьему Яру. Если бы фильм был создан, то слова "я там был" могли бы стать лейтмотивом фильма. Я это чувствовала по рассказам Горенштейна об этих событиях. Впрочем, он об этом написал в заявке к неосуществленному фильму. Этот документ дал мне потом Аркадий. Привожу его полностью.
***
Экскурс: Место свалки - Бабий Яр (об убийцах и их моральных наследниках):
В конце пятидесятых, начале шестидесятых годов я работал мастером в Киевском тресте "Строймеханизация". Один из моих участков располагался на Куреневке, где велись земляные работы, рытье котлованов и траншей для канализации. Грунт, нагружаемый экскаваторами на самосвалы, везли вверх по Лукьяновке и сбрасывали в Бабий Яр. В путевых листах шоферов, которые я подписывал, значилось: "Место свалки - Бабий Яр" (строительный объект был обозначен "Стадион"). То есть на месте Бабьего Яра должен был быть построен стадион, окруженный парком с увеселительными заведениями. Так решили хозяева города, советские интернационалисты. На костях Бабьего Яра должны были бегать в футбольных трусах, и в парке должны были происходить веселые гуляния. Очевидно, это была общая тенденция советских интернационалистов, поскольку, например, в Николаеве на кладбище, где расстреливали евреев, был создан зоопарк. А камни с кладбища использовались для укрепления набережной.
Надо сказать, что такое стремление повеселиться на костях, существовавшее у советских нациналистов, прикрытых хитрой приставочкой "интер", вызывало протесты. Писали, говорили, кажется, и в прессе кое-что было, но все напрасно. Росли горы земли, которую со всех сторон везли в Бабий Яр и которую утрамбовывали, намывали водой, водяными насосами. Работали по-стахановски, и уже даже назывались сроки, когда должны были прозвучать первые звонкие удары футбольного мяча и веселые голоса болельщиков, а также начаться веселье в питейных заведениях вокруг бывшего Бабьего Яра, ныне Лукьяновского парка.